Автор: Жан-Жак Саломон

Кое-кто возвестил о конце истории, как будто с крушением коммунизма и торжеством рыночной экономики история (или время) остановилась. Однако, едва остановив время в его беге, наука и технологии открыли перед человеком до сих пор неведомые пределы истории, написание которой тут же возобновилось. Люди делают историю, сказал Раймон Арон, но они не знают той истории, которую делают. Именно в мир нового обличья привели нас в конце двадцатого века наука и технологии, мир столь же новый, многообещающий и непредсказуемый, каким он был в шестнадцатом веке, веке революции печатного дела, открытия Нового Света, Реформации, Крестьянской войны и возникновения национальных государств. Сорок лет холодной войны повсюду трансформировал систему исследований, сделав ее в большей степени зависимой от правительств и все больше тесно связанной с "военно-промышленным комплексом". Взаимосвязь науки, технологии и общества испытывала давление государства, вмешательство которого отражало идеологические и стратегические реалии периода после второй мировой войны. По сегодняшним оценкам, мировое научное сообщество составляет около трех миллионов ученых и инженеров, а совокупные расходы на научные исследования достигают 540 млрд. долларов - 38% в США, 28% в Европе и Японии, 18% в новых промышленно развитых государствах; остальную долю делят между собой Россия, Китай, Индия и Латинская Америка (OST, 2000). Однако окончание холодной войны и соперничества между миром коммунизма и капитализма, в свою очередь, создало совершенно новую ситуацию, изменив роли действующих лиц и приоритеты. Наука в военно-промышленном комплексе была тесно увязана с реальным соперничеством, в которое были вовлечены две ведущие державы, и с реальными войнами, которые они вели руками сателлитов и развивающихся стран. Приоритеты обороны служили лучшим оправданием растущих расходов на исследования и развитие науки. По словам Гэлбрейта, "отставание в области технологического соперничества является почти идеальным аналогом изнуренности на поле боя" (Galbraith, 1967). Хотя это утверждение выглядит сейчас не столь явным и актуальным, мы не должны успокаиваться при мысли, что оно потеряло силу в условиях мира, пока еще нестабильного и при перспективе тех преимуществ, которые связаны с окончанием холодной войны. Тем не менее, сцена уже иная; на самом деле, она столь изменилась, что игра на ней, за которой мы наблюдаем, кажется нам в равной степени иной.

Кризисы и несдерживаемая гонка вооружений распространяется сейчас и в сфере экономики во имя конкуренции и глобализации. После соперничества времен холодной войны мировая сцена, на которой разворачивается борьба за лидерство путем инноваций, заставляет нас еще больше, чем прежде, задуматься над социальными и моральными ставками политики в отношении исследований. В то же самое время тенденции и модели управления исследованиями в области промышленности с их целями на сию-

Жан-Жак Саломон является почетным профессором и деканом кафедры технологии и общества Национальной школы искусств и ремесел, Париж, Франция. Доктор философии и истории науки, он основал и руководил отделом политики в области науки и технологий Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР, 1963-1983). Он приглашался в качестве профессора Массачусетским технологическим Институтом, Гарвардским и Монреальским университетами. Институтом перспективных исследований Сан-Паоло, а также другими высшими учебными заведениями. E-mail:salomon@cnam.fr.

стр. 163

минутную прибыль не принимают во внимание протест университетских исследователей и оспаривают аргументы в пользу того, что погоня за знаниями важна сама по себе. Является ли золотой век общественной заботы о науке достоянием прошлого? Сегодня лишь Соединенные Штаты демонстрируют свою приверженность к инвестициям в области науки и развития посредством новых вливаний общественных средств в эту сферу, как это происходило в период холодной войны. В условиях замедления темпов экономического роста и уменьшения государственного дефицита, президент Клинтон предложил увеличение на 2,8 млрд. долларов на науку в 2001 финансовом году (Dalton, 2000). Велика вероятность, что его преемник - хоть и республиканец - последует тому же примеру в отношении фундаментальной науки как стратегического инструмента экономической конкуренции. Если это произойдет, в условиях когда все меньше и меньше американских студентов поступают в технические вузы, утечка мозгов в США еще больше увеличится и 20 тыс. докторов наук и бесчисленное количество инженеров и студентов будут стекаться в эту страну со всего света. В других странах не существует убедительных доказательств того, что экономическое соперничество приняло эстафету от соперничества холодной войны в том, что касается инвестиций.

Отголоски холодной войны

Четыре главных фактора видоизменили - и продолжают трансформировать - связь науки и общества в том виде, как она развивалась после второй мировой войны.

Первым фактором бесспорно является окончание холодной войны, крушение мира коммунизма и экономический коллапс бывшего Советского Союза, который выбыл из первых рядов соперников в области технологии. Для большинства промышленно развитых стран, особенно тех из них, что участвовали в противоборстве Востока и Запада, средства, предназначаемые на исследования в области обороны, составляли три четверти всех государственных расходов на науку и развитие - абсолютно астрономическая сумма. Сравнительный спад инвестиций на военные исследования и развитие вкупе с экономическими проблемами 1990-х годов (сокращение государственных расходов и трудности в социальной сфере, вызванные ростом безработицы в большинстве стран) имели следствием стремление сконцентрироваться на стимулировании нововведений в области промышленности и сократить долю расходов на фундаментальные науки. В большинстве промышленно развитых стран с наступлением нового тысячелетия, отмеченного отказом государства от своей активной роли, улучшение экономической ситуации не привело к изменению в этой тенденции.

Однако угроза ядерного оружия не была устранена, несмотря на соглашения между США и Россией о сокращении своих арсеналов и ограничении числа стран, допущенных в клуб ядерных держав. Атомное оружие не является лишь достоянием прошлого, особенно в условиях, когда война методами электроники, ракет и спутников стала предметом пристального изучения. Вчера люди говорили о "справедливой войне" и, хотя это сейчас называется "чистой войной", процент "побочных" жертв не стал объектом возросшей озабоченности. Глобализация против фрагментации: угроза исходит скорее от внутреннего распада государств, сопровождаемого приватизацией увеличивающегося числа военных систем. Хотя войны в традиционном смысле еще существуют и не могут быть просто отправлены в учебники по истории, в настоящее время приходится сталкиваться с новыми типами (или, напротив, старейшими типами!) конфликтов. Мировой порядок, основанный на вечном мире, остается далекой перспективой.

Взгляд Нильса Бора, который доказывал, что возможность всеобщей ядерной войны должна рассматриваться во взаимосвязи с возможностью вечного мира, на самом деле не соответствует принципу комплементарности, применимому к мировой ситуации: он несбыточная мечта, которой не следовали ни народы, ни политики. Люди, конечно, могут достичь соглашения о запрещении противопехотных мин, и оно не повлияет на территориальную целостность государств средней величины. Но ни США, ни Китай, ни Россия пока не вырази-

стр. 164

ли своей приверженности Договору о всеобщем запрещении ядерных испытаний, а идея простого и ясного запрещения ядерного оружия или биологических и химических вооружений даже не рассматривается. Угроза ядерной войны несомненно перемещается с одной части планеты на другую, двигаясь с запада на восток, где проводятся ядерные испытания такими странами, как Китай, Индия, Пакистан, где Израиль накапливает свои ядерные арсеналы, где Северная Корея, Ирак и Иран предпринимают усилия по обретению ядерных технологий. Тем не менее, западные страны по-прежнему находятся под угрозой террористических актов, в которых может использоваться миниатюрное переносное оружие. Перед политиками стоит задача выяснить, насколько могут быть сокращены арсеналы вооружений. А для ученых, которые работают на военных, не существует какого-либо разумного предела для развития новых вооружений или противомер. Это становится абсолютно ясным при взгляде на американский проект противоракетной системы, который способен дать новый импульс гонке вооружений.

Научно-техническая революция

Вторым фактором является научно-техническая революция, чье воздействие будет продолжаться и усиливаться и в двадцать первом веке - во всех сферах гражданской и военной деятельности. Информационные технологии и технологии связи приводят к изменениям, весьма сходным по продолжительности с теми, что были вызваны революцией печатного станка, изменениям интеллектуальным, экономическим, социальным, осложненным развитием биотехнологий и новых материалов. Хотя мы говорим о революциях в области биотехнологии и новых материалов, на самом деле весьма вероятно, что через несколько десятилетий историки будут говорить об одной революции, чьи метаморфозы и формы воплощения имеют единые характеристики. На поверхности они все связаны с наукоемкими и капиталоемкими отраслями промышленности, напрямую зависящими от знаний, исследований и междисциплинарных методов, разрабатываемых в университетах и промышленных лабораториях. По существу они все способствуют тому же процессу дематериализации, который все больше уменьшает зависимость постиндустриальных обществ от естественных ресурсов и увеличивает ее от неосязаемого капитала, который они постоянно накапливают и распределяют. В этом потоке технических изменений отныне становится невозможно разделить, что можно рассматривать как исключительно интеллектуальное предприятие, а что отвечает интересам бизнеса, вовлеченного в конкуренцию. В этом отношении ясно, что доля развивающихся стран, использующих козырную карту определенных естественных ресурсов, уменьшается за счет неумолимого роста "новой технико- экономической парадигмы".

Глобализация экономик и рынков

Третьим фактором, напрямую связанным с научно-техническими изменениями и процессом индустриализации, который они стимулируют во всем мире, является глобализация экономик и рынков наряду с либерализацией торговли и промышленности, растущим влиянием транснациональных корпораций и сокращением числа функций, прежде осуществляемых правительствами в сфере регулирования промышленной деятельности и связанных с ней социальных явлений. Преждевременное обещание "глобального поселения" все еще находится под угрозой тирании рыночных сил и распространении дутых предприятий, связанных со спекуляцией. Если нам нужен символ возможности науки установить новую форму империализма, то ничто не будет столь выразительным, как развитие стерилизованных семян посредством генетических манипуляций: семена "Терминатор", распространенные по всему миру, благодаря их сопротивляемости воздействию различных паразитов, вынудят фермеров ежегодно обновлять свои запасы семян через поставщиков. Это означает начало периода империа-

стр. 165

лизма без границ. В прошлом люди должны были колонизовать территории, чтобы получить доступ к новым источникам сырья и пищи; сегодня уже нет необходимости пускаться на захват новых земель, поскольку нематериальная цивилизация предоставляет возможности подчинения производителей и потребителей закодированным формулам лабораторий и алгоритмам Интернета.

Рост экологических проблем

Четвертый и последний фактор, который в той же степени испытывает влияние процессов индустриализации, как и предыдущий, этот рост экологических проблем, угрожающих будущему планеты. Окружающая среда начинается с человеческих поселений: около 40% населения мира, составляющего, по разным оценкам, от 6 до S миллиардов человек, живет в городах. Этот гигантский процесс ускоренной урбанизации имеет два следствия: с одной стороны, рост числа мега- и даже гига-городов с инфраструктурой, абсолютно не соответствующей столь огромной концентрации и с неразрешимыми проблемами управления, безработицы, неполной занятости и насилия; с другой стороны, запустение целых регионов, в результате чего забрасываются их природные ресурсы. В итоге снабжение продуктами мегаполисов в большинстве развивающихся стран будет все сильнее зависеть от импорта, что еще больше затормозит их экономический рост.

Вдобавок характер и уровень промышленности и сельского хозяйства способствуют изменениям в биологическом, химическом и геологическом циклах, что нарушает природные системы, в результате чего происходит исчезновение живущих видов, загрязнение воздуха и воды, возникают озоновые дыры, снижается количество осадков и ряд районов поражает засуха, а в других происходят наводнения и циклоны, и так далее. Уже невозможно отрицать процесс глобального потепления, вызванный производством газов, способствующих парниковому эффекту. Люди обнаруживают целую серию новых угроз одновременно с осознанием необходимости добиться поступательного развития и использовать принцип предупреждения. А в это время глобализация, ускоренная научными и технологическими изменениями, делает экономику, общество, культуру еще более тесно взаимозависимыми и в то же время обнажает растущее неравенство во всем мире. Однако климатические катаклизмы, возможно вызванные прежним ходом развития и нынешней формой потребления промышленно развитых стран, угрожают прежде всего наиболее бедным странам, которые уже находятся в неравном положении, поскольку на долю 20% населения мира, согласно данным Программы развития ООН, приходится 86% личного потребления. Предположив, что Индия и Китай станут промышленно развитыми в той же степени, что Европа и США, трудно представить, как человечеству удастся справиться с промышленным загрязнением и его климатическими последствиями.

Огромная пропасть

Никто, конечно, не может оценить, тем более отрицать, все то, что наука и технология дали человечеству. Никогда открытия и инновации не знаменовали такого существенного материального прогресса, какой был достигнут к началу третьего тысячелетия; однако никогда производительные - и разрушительные - возможности человечества не создавали большей неопределенности по поводу их использования. Пропасть между тем, какие результаты может иметь в мире применение принципов равенства и предосторожности, и реальностью общих опасностей, с которыми сталкивается человечество, столь же широка, как и между индустриально развитыми и развивающимися странами. Другими словами, пропасть между мощью, которой обладают люди, и мудростью, на которую они способны - или неспособны - является ключевой проблемой нового столетия.

Вот еще один пример того, насколько человечество стало зависеть от науки и технологии. Так или иначе во всех странах мира, ныне связанных "паутиной" Интернета и расцветом воздушного транспорта и мультимедийных средств связи, управление бизнесом или государством невозмож-

стр. 166

но без опоры на научные данные как путеводитель, как метод, как основание, как результат и даже как обещание. Сегодня ни одно правительство и большинство промышленных отраслей в своем каждодневном управлении и в своей деятельности и среднесрочных прогнозах не могут обойтись без мнения ученых, их данных, знаний и методов, накопленных их исследованиями в роге изобилия, который является источником инноваций.

С одной стороны, следовательно, то, что мы имеем, представляет собой невероятное накопление открытий, методов их воплощения и новой технологии, ведущих к беспрецедентному росту знаний и возможностей. После фундаментальных изменений, произошедших во второй половине прошлого века в области энергетики, сельского хозяйства, медицины и коммуникаций, человечество никогда не располагало такими эффективными, умными и многофункциональными инструментами и помощниками, какие оно получило в свое распоряжение в результате революции в компьютерной технике, генетической инженерии и области композитных материалов, по всей вероятности, способной повториться во всех сферах в труднопредставимых масштабах. Точно так, как революция в мультимедийной связи открыла для нас виртуальную эру, а революция в сфере биотехнологий - эру клонирования, так и революция в производстве новых материалов откроет для нас эру искусственных материалов бесконечного разнообразия. Однако никто сегодня не в состоянии предсказать всех форм использования распространяющихся в таких масштабах технологий, так как хотя наука и технология орошает современность, как кровь питает мозг, это работает и на добро и на зло.

С другой стороны, неравенство между нациями и внутри некоторых из них по-прежнему существует и даже растет. Болезни, эпидемии, неполная занятость, безработица и нищета стали уделом более чем половины населения мира, и сам прогресс науки и технологии ставит проблемы и создает угрозы, предотвращение которых требует создания новых демократических механизмов контроля.

Такие проблемы, как скандал по поводу зараженной крови во Франции, болезнь бешенство коров, последствия внеполовой репродукции, сомнения по поводу генетически измененных организмов, возможность клонирования и угроза глобального потепления, вызывают недоверие к научной компетенции в случаях, связанных с выработкой политики, и в то же время порождают страх инициативы, который может стать неуправляемым и сделает демократические общества неспособными влиять на него (Salomon, 1999).

Главный технологический риск

Как мы могли не увидеть радикальной новизны, главного и беспрецедентного риска в тех последствиях, которые связаны с некоторыми открытиями в области науки и технологии? В механическую аварию, которая убивает и калечит, хотя и в степени, до тех пор невиданной, двадцатый век привнес новое измерение: катастрофу, влияющую на саму жизнь, на выживаемость видов. Она может произойти тремя способами: незаметно (загрязнение, исчезновение видов, вызванное, к примеру, использованием ДДТ, болезни, вызванные такими материалами, как асбест); непосредственно (талидомит, отравление ртутью в Минамата, заражение диоксином в Севесо и Бхопале, нефтяные пятна, радиоактивное облако Чернобыля); или потенциально (генетические манипуляции, эпидемии, сотворенные человеком, парниковый эффект и другие угрозы биосфере). Во всех этих случаях катастрофа затрагивает не непосредственные жертвы, но саму жизнь, так как последствия такой катастрофы остаются в наследство будущим поколениям. Статистическое несчастье рожденных уродами или калеками в результате ошибок природы осложняется результатами человеческой изобретательности. Этот антропогенический бич действует в пространстве и во времени - времени, продолжающемся и за пределами срока наиболее долговечных обществ, что переживают самих себя, и пространства, для которого не существует границ, в пределах которых нации- государства всегда считали

стр. 167

себя способными оградить своих граждан от внешней опасности.

Наша цивилизация - первая в истории человечества, которая не знает, как освободиться от некоторых отходов. Должны ли мы складировать глубоко под землей отходы атомной промышленности, некоторые из которых сохраняют смертельный уровень радиации в течение десятков, а то и сотен лет? Или мы должны подождать, пока наука и технология разовьются настолько, что позволят нам перерабатывать их? Выбор не только в технической стороне дела. Он является заботой всего человеческого общества. Соглашения о разоружении ограничивают арсеналы оружия, но время, требуемое на сокращение и переработку запасов плутония в странах с бывшими коммунистическими режимами и их очевидная небрежность в контроле приводят к контрабанде, которая может усложнить проблему и нераспространения атомного оружия и ядерного терроризма.

Хотя на настоящий момент сценарий балансирования на грани войны, которое определяло напряженность в биполярной системе, с окончанием холодной войны отошел на второй план, это не устранило угрозу ядерной катастрофы. Наша цивилизация также первая, которая начала осознавать, что конец ей может наступить в результате интеллектуальных качеств. Эта тень неопределенности и тотальной угрозы, зримой в результате возможности ядерной войны, обнаруживает новый ракурс, под которым люди и общества рассматривают не только технологию, но и саму науку - ракурс с налетом недостатка здравого смысла, если не иррациональности. Прометей был авантюристом, но не сумасшедшим. Мы унаследовали от Просвещения идею того, что научный и технологический прогресс является основой движения человечества к лучшей жизни. Именно этот постулат - или иллюзия - рационализма был поставлен под вопрос феноменом концентрационных лагерей и угрозой атомной войны.

Даже не заходя столь далеко, как ядерный катаклизм, становится очевидным, что масштаб и сложность некоторых технологических изменений, в не меньшей степени, чем быстрота, с которой они распространяются, имеет беспрецедентный смысл. Мысль людей стремится к все большим масштабам. От электростанций до супертанкеров, от коммуникационных систем до транспортных систем, негативные стороны и опасности прогресса связаны с новыми компонентами технологии, с ее воплощением в беспрецедентных масштабах и со скоростью, с которой она пронизывает все общественные структуры:

степень загрязнения, редеющие леса, наступление пустынь и угроза биосфере - все это негативные результаты, которые, как это все больше осознают, являются вызовом самой цивилизации. А как насчет проблем, связанных с информатикой, суперкомпьютерами, работой с файлами? Страх перед компьютерной проблемой, связанной с 2000 годом, напоминает страх перед годом 1000, хотя источник этого страха более прозаичный: тогда как прежде люди боялись Страшного Суда, в 2000 году они попросту столкнулись с технической проблемой, которая, хотя и напугала многих, послужила удивительным источником дохода компьютерных фирм. Люди в 1000 году были одержимы идеей спасения. В 2000 году они одержимы идеей технологической поломки; едва ли в мире, лишенном иллюзий, в котором господствуют наука и технология, есть место святому. Распространение компьютеров, тем не менее, сопровождается большей уязвимостью соответствующих технических систем (как это демонстрируется атакой вирусов, подобных вирусу "I love you"). Более того, тот факт, что даже самые индустриально развитые страны нуждаются в новом законодательстве для контроля и противодействия подобной опасности, является явным свидетельством, что угроза личной жизни и свободе - это не плод фантазий типа Оруэлла. Короче говоря, пост- индустриальная цивилизация попросту заменила уязвимость человеческой души на уязвимость технологии.

Социальная и этическая проблема

Иметь опасения по поводу возможных злоупотреблений не означает относиться пренебрежительно к прогрессу или отвер-

стр. 168

гать выбор, предлагаемый наукой. Что изменилось, так это то, что данная проблема уже не является прерогативой поэтов и философов (от Руссо до Хайдеггера, от Китса, Бодлера и Флобера до Сиорана и Бодриллара), которые, с первых дней промышленной цивилизации, критиковали разрыв между властью и разумом, ею созданный. Проблема была поставлена самими исследователями, как об этом свидетельствует дискуссия, начатая в 1970-х годах, по поводу исследования рекомбинантной ДНК. Большинство промышленно развитых стран с тех пор приняли правила, предписывающие меры безопасности с целью "предотвращения" любой мыслимой опасности, связанной с работой агрегатов или биологическим экспериментированием, но не препятствующих самим исследованиям. В центре дискуссии, как выяснилось еще в 1975 году на конференции в Асиломаре, была поставлена проблема достижения баланса между оцениваемым риском потенциальных экспериментов и оцениваемой пороговой эффективностью. Сама природа ведущихся исследований, разница в подходах и давление общественного мнения превратили до того чисто научный спор в открыто дебатируемую политическую проблему.

"Дело Асиломара" оказалось попросту репетицией серии вопросов и споров, в ходе которых прогресс в медико- биологической технологии постоянно приводил к рождению новых общественно значимых и этических проблем. Это ясно иллюстрируется более отдаленными, однако возможными последствиями обширных исследований, предпринятых над человеческим геномом: изучение структуры гена без сомнения поможет вылечивать или предотвращать болезни, но оно в равной степени способно привести к новым программам евгеники. Говоря более взвешенно, очевидно, что получение информации о геноме может составить угрозу личной свободе в результате вооружения страховых компаний и даже государственной системы здравоохранения методами мониторинга за семьями "риска". От предсказывающей медицины до превентивного полицейского надзора лишь один шаг, который некоторые группы интересов были бы рады сделать. Равно, растущая торговля продуктами человеческого организма и протезами, уход от произведения потомства людьми к репродукции в пробирке и только что открытая возможность человеческого клонирования ставят вопросы, столь новые, что юристы, религиозные деятели, философы и политики застигнуты врасплох.

С одной стороны, учреждения, явно демонстрирующие успехи рационального подхода, находятся в поиске тех ограничений, что должны быть или могут быть наложены на исследования. С другой стороны, ставится проблема общественного контроля над исследованиями, поднимается в области, до тех пор находившейся в стороне от дискуссии экспертов. В прошлом технологические и, тем более, научные исследования могли свободно развиваться без риска оказаться обвиненными a priori частично или полностью ответственными за любое катастрофическое последствие; они считались приносящими пользу, вне зависимости от существующих доказательств противоположного. Сегодня мы недалеки от того, чтобы потребовать от них предварительных доказательств невиновности. Вопрос, следовательно, касается самого научного прогресса, ставя его под контроль, осуществляемый из-за пределов научного сообщества.

Не случайно, что в конце двадцатого века происходило развитие учреждений и процедур - от методов оценки технологий, используемых в Соединенных Штатах, до учреждения Комитета Французского парламента по научному и технологическому отбору и комитетов по этике в медицине и биологии - с единственной целью определить границы, которые сама цивилизация может и должна поставить растущему вширь прогрессу. Разве сама идея регулирования научных открытий, если не противоречие в терминах, не является ли полностью несовместимой с прометеевской миссией западной цивилизации? Аристотель сказал, что стремление к познанию есть определяющая сущность человечества. Можем ли мы утверждать, что чем богаче и благополучнее становятся общества, тем больший страх они испытывают и большую потребность к безопасности ощущают? Однако мы вполне хорошо осознаем, что не можем просто сказать, что все но-

стр. 169

вовведения хороши: жертвы талидомида, Минаматы, Бхопала и Чернобыля, угроза эпидемии Крейтцфельда-Якоба от зараженных коров, парниковый эффект и угроза глобального потепления напоминают нам, что человеческая и общественная цена индустриализации - или конкретной ее формы - может быть огромной. Национальное и мировое законодательство берет на вооружение принцип предостережения, не для того чтобы не помешать или парализовать инновации, а с целью ограничить потенциальный ущерб в интересах будущих поколений. Эти проблемы науки и технологии стали решающими для самого будущего человечества.

Новые правила или применение старых отражают поворотный пункт в личных и общественных ценностях, на которые "техноструктуре" сейчас требуется обращать внимание. Сиэттл является подходящим примером - "настоящим сбоем двадцатого века" на встрече ВТО была, как казалось, преграда, возведенная не технологией, а гражданским обществом. Это изменение в общественной позиции в отношении технологии равносильно отказу от подхода к отрицательным, косвенным или нежелательным последствиям индустриализации как самоочевидным. Точно так же, как изменилась трактовка прогресса, изменились и те, кто ею занимается, и они демонстрируют возросшее желание влиять на технологические изменения. Различные движения по защите окружающей среды свидетельствуют в пользу этой новой потребности изменить взаимоотношения между обществом и природной окружающей средой. Более того, здесь кроется еще один парадокс - и веская причина не отказываться от надежды: до сих пор самые разрушительные технологические и экологические катастрофы происходили в странах, стремящихся основывать свою

стр. 170

экономику на научных принципах жесткого планирования. В противоположность этому, на Западе, где государство всеобщего благосостояния стало все больше подвергаться огню критики и все явились свидетелями растущей тенденции к либерализации и отказу от регулирования, общественные оценки технологии претерпели значительный прогресс с точки зрения и учреждений и методов.

Этот парадокс непосредственно иллюстрирует уязвимость демократического общества и его приспособляемость к технологическим изменениям. Общества, стремящиеся минимизировать свои потери, а свои достижения сделать максимальными, не обязательно сверхосторожны, но они на самом деле расплачиваются за то, что соглашаются на общественные дискуссии. Они вынуждены приспосабливаться к изменениям, стараясь преодолеть пропасть между политико- административными инициативами и общественным ожиданием. Ценой этого является общественная полемика, задержка, борьба и отказ. Технократы, предприниматели и некоторые политики были бы рады обойтись без этой суеты, в условиях которой дается слово людям, "не имеющим никакого представления, о чем они говорят", и ставятся под сомнение проекты, являющиеся, с точки зрения технарей, столь же бесспорными, сколь и назревшими. Те, кто принимает решения, могут ощущать, что пробел между технократической логикой и демократической логикой несет на себе высокую цену, но издержки все-таки меньше, чем те, что существуют в условиях отсутствия какого-либо механизма прогнозов и регулирования.

Приватизация и маркетинг исследований

Окончание холодной войны лишило правительства оправдания для поддержки фундаментальных исследований, что явилось главной причиной, почему контракт науки и общества находится в процессе изменения. Это не означает, что фундаментальные исследования не должны более субсидироваться, но это означает, что властями принимаются в расчет иные соображения, чем те, что были вызваны, в условиях крайней необходимости или принимаемых за нее, противоборством холодной войны, соображения, исходящие из экономических потребностей, социальных проблем, новых вызовов и, как следствие, новых приоритетов. Иначе говоря, дело науки уже не может автоматически отстаиваться на основании знания во имя знаний, то есть предпочтения исследованиям; в результате бюджетных ограничений и проблем, с которыми сталкивается общество, наука должна отстаиваться, все больше и больше, на основе ее соответствия этим вызовам, то есть на основе предпочтения, отдаваемого общественным проблемам.

Стремление науки к "фундаментальным" открытиям является деятельностью, в которой находки, поиски и применение на практике не поддаются прогнозам и всегда имеют долгосрочный эффект. Отсюда необходимость ее поддержки государством, поскольку она существует вне зависимости от рынка, как всеобщее благо, чья краткосрочная или даже среднесрочная доходность чрезвычайно неопределенна и, следовательно, не представляет прямого интереса для частного сектора. Это также объясняет, почему ее естественным прибежищем служит университет, где исследователи не зависят от давления рынка в пользу немедленных результатов. Но здесь мы находим другой аспект изменившегося договора между наукой и обществом: исследователи покидают академическое сообщество для того, чтобы работать в промышленных и государственных лабораториях, военных центрах и подобных местах. В то же время фундаментальные исследования проводятся не только в университетах; они также ведутся в промышленных лабораториях, чьи усилия могут, в равной степени, иметь результаты в области фундаментальных открытий, например, что касается транзисторов и сверхпроводимости.

Это изменение местонахождения фундаментальных исследований связано с изменениями в самой исследовательской деятельности. Начать с того, что границы между наукой и технологией постоянно размыты, потому что эти две области, тесно связанные между собой, в настоящее время развиваются рука об руку: в биологии, например, традиционные лабораторный стол сменил компьютерный экран. В нынешние

стр. 171

дни прогресс немногих фундаментальных исследований не зависит от применения "умных" научных инструментов, и также как технология является продуктом более тесных отношений между лабораторией и заводом, так и развитие науки требует постоянных и тесных обменов с технологией. Они две стороны одной монеты: хотя лицевая сторона всегда декларирует о своих связях с "индифферентным" академическим миром, как бы для того чтобы оградить оборотную сторону от "нечистого" мира коммерческих интересов, фактом остается то, что обе стороны все больше едины в своих мотивах, практике и подходах. Более того, растущая доля научных исследований посвящена проблемам, требующим знаний и вклада нескольких дисциплин и областей опыта - это без сомнения имеет отношение к сфере экологических исследований, как и значительной части исследований в биологии и физике, включая физику высоких энергий. Мы не должны удивляться, узнав, что Институт Рослина в Эдинбурге, где клонировали овечку Долли, участвует в фундаментальных исследованиях. В то же самое время там располагается "ППЛ Терапьютикс", чья цель состоит в маркетинге результатов исследований: люди под одной крышей заняты и погоней за знаниями и изучением цен. Под другой крышей, исследователи Института Пастера и Института Мерье работают вместе в компании "Трансжен" над коммерческим использованием генной терапии: как размыта граница между наукой и технологией, так начала исчезать и линия, отделяющая знания как ценности от знаний как товара.

Новый способ производства знания

Мы должны иметь в виду и главные изменения, происходящие в природе и практике научных исследований. Исследования, занимающие центральные позиции, стали иными, так же как другими стали и правительственные чиновники, которые естественно должны был изменить стиль и аргументы, представляя интересы этих дисциплин: информатика и науки, связанные с коммуникациями, вместе с молекулярной биологией вытеснили физику, область, в которой потенциальное внедрение в жизнь достижений сдерживалось постоянным ростом дороговизны на требуемые инструменты и экспериментирование. Без стимулирования времен холодной войны мегаускорители и контроль над рассеиванием частиц уже не стоят в повестке дня и, вероятно, пройдет немало времени, прежде чем сверхпроводимость принесет практические выгоды в силу технических трудностей и больших затрат. По мере исчезновения апокалиптического представления о мировой войне исчезает и осознание срочности и парламенты с большей неохотой - или меньшей заторенностью - относятся к распределению благ ученым. Информационная наука и информационные пути сообщения находятся в центре внимания, потому что, подобно железным дорогам и термодинамике в прошлом, они являются источником величайших рыночных спекуляций.

На самом деле, условия, при которых появляются новые знания, умения и опыт, как и места, где они возникают, имеют очень небольшое сходство с тем, как это происходило всего лишь полвека назад. Действующие лица, обстановка, инструментарий и способы коммуникаций уже другие; исследования в области науки и технологий в настоящее время составляют взаимосвязанную систему, посредством которой все более специализирующиеся группы исследователей и университетские и промышленные лаборатории, как государственные, так и частные, находятся в постоянном контакте друг с другом: именно в рамках научного сообщества Интернет способствовал усилению кооперации и обмена знаниями. Более того, в то время как подготовка исследователей по-прежнему происходит в рамках конкретных дисциплин, исследовательская деятельность все в большей степени зависит от нескольких дисциплин, каждая из которых передает другой знания и ноу-хау, соответствующие проблемам, которые изучаются в процессе взаимопереплетения опыта и мастерства, достигнутых в различных областях.

Наилучшей иллюстрацией этой тенденции роста меж- и мультидисциплинарности научных исследований без сомнения является область новых материалов (таких как полупроводники, проводники и фоточувствительные

стр. 172

материалы, сверхчистые реагенты, новые типы смол и керамики). Так же как окружающая действительность не разделена на отдельные дисциплины, так и проблемы, имеющие отношение к новым материалам, разрабатываемым в ответ на потребности промышленности, экономики и обороны, не могут быть решены в рамках одной дисциплины. Это тем более так, поскольку, начиная с 1950-х годов, большинство европейских стран, наряду с Японией, пытались, более или менее успешно подражая Соединенным Штатам, подвигнуть свои университетские структуры, ориентированные на конкретные дисциплины, на большую гибкость в трех измерениях: междисциплинарном (более тесные связи физики, химии, биологии, математики и т.д.), институциональном (более тесные связи между университетами, промышленными и правительственными лабораториями) и исследовательском (более тесные связи между учеными, инженерами и менеджерами).

Это то, что некоторые социологи науки назвали "способом 2" выработки знаний, в противоположность "способу I", который отражает ступень развития системы, практики и средств оценки, свойственную академической традиции, не столь уже устаревшей, как утверждают (Gibbons et al., 1994). Способ 1 продолжает существовать в университетах, потому что они поддерживают те исследования, на которые не существует повышенного спроса, а также потому что преподавателей, только что защитивших свои докторские диссертации, продолжают принимать на работу, в основном исходя из отдельных дисциплин. Есть и другие причины инерции в следовании способу 1, в частности, необходимость усиленной подготовки посредством владения конкретной дисциплиной, хотя некоторые области науки стали столь комплексными и перегруженными новыми знаниями, что даже полного университетского курса для их овладения уже недостаточно. Каковы бы ни были причины, способ 2 способствовал распространению практики подготовки и исследований, которая упрочивает тесные связи между когнитивным и институциональным аспектами процесса открытия в рамках программ, использующих несколько дисциплин и различного рода технические методы для решения экономических и социальных проблем. Это особенно имеет место в биотехнологических исследованиях, которые не могут быть в строгом смысле отнесены к категории фундаментальных или прикладных. Союз когнитивного и институционального обретает естественную форму через укрепление связей академического сообщества и промышленности.

Самые недавние процессы в некоторых американских университетах подтверждают наличие этой тенденции, которая, как кажется, отходит от "академической модели" исследований: университет в Беркли строит два огромных здания, где разместятся исследователи из нескольких факультетов, включая математический, физический, химический и молекулярной биологии, и создает 15 новых профессорских должностей для укрепления интеграции исследований в рамках междисциплинарных программ (Service, 1999). Целью является именно "сломать" университетскую структуру факультетов, с тем чтобы использовать возможности новых горизонтов, открываемых генетикой, биофизикой, науками о мозге и нанотехнологиями. Следует отметить, что эта программа, осуществляемая с 1999 года, стоимость которой превышает 500 млн долларов, финансируется частными фондами. Государственное же финансирование, в частности осуществляемое Национальным научным фондом, уже некоторое время направляется на создание системы междисциплинарных центров. Гарвард, Стэнфорд, Принстон, в свою очередь, предпринимают усилия для слома старых перегородок между дисциплинами с целью решения на нескольких уровнях проблем, которые не поддаются разрешению на основе традиционных методов. Таким образом, способ 2 в настоящее время соответствует эпистемологическим потребностям, порождаемым развитием науки и технологии и ожиданиям промышленных компаний, стремящихся ускорить переход от открытия к его претворению на практике.

Повсюду договор между наукой и обществом находится в процессе пересмотра и невозможно скрыть тот факт, что этот процесс порождает огромные трудности, особенно для академических исследователей.

стр. 173

Относительный спад в государственном финансировании фундаментальных исследований делает университеты еще более зависимыми от поддержки со стороны промышленности. Дух коммерческой выгоды и соперничества, который движет промышленностью, угрожает независимости, отстаиваемой исследователями в университетских лабораториях. Новые способы субсидирования и производства знаний, вероятно, не только приводят к изменениям в деятельности исследовательских учреждений, но и угрожают подорвать те ценности, которые всегда существовали в академическом сообществе, например, путем ограничения обнародования открытий, права интеллектуальной собственности и свободного доступа всех исследователей к находкам, сделанным университетскими исследователями, или способствуя конфликту интересов в результате слишком большой близости к организациям, субсидирующим исследования. Подобным же образом, открытия все больше рассматриваются как товары, едва ли отличающиеся от средств, покупаемых и продаваемых на рынке.

Проблема доверия

Как независимость, отстаиваемая университетскими исследователями, подвергается атаке в результате изменений, происходящий в окружающей обстановке и политике, так и на более глубоком уровне их желание быть изолированными от общества становится все менее и менее возможным. До недавнего времени многие из исследователей отвергали на профессиональных или философских основаниях всякую ответственность за проблемы, возникающие в связи с практическим применением результатов их работы. Другими словами, их единственной заботой как ученых был поиск истины - или карьера. Если дела шли плохо, это была вина кого-то еще - бизнесменов, инженеров, банкиров, военных или политиков, которые "злоупотребляли наукой". По правде говоря, использование отравляющих газов во время первой мировой войны уже поколебало эту безмятежность. Ситуация изменилась коренным образом с применением ядерного оружия: после Хиросимы, по словам Роберта Опенгеймера, "физика познала первородный грех", и глобальная природа проблем, связанных с избытком и чудовищностью этого оружия, привела некоторых ученых к оппозиции его распространению и политике "балансирования на грани войны" (Salomon, 1989; Schweber, 2000).

Провозглашая на Пагуошских конференциях и других форумах идею социальной ответственности ученых, некоторые из них оказали влияние на выбор правительств в области стратегии и внесли вклад в выработку соглашений об уменьшении этой опасности (Rotblat, 1967; Kubig, 1996) ¹ . Другие, однако - по правде, большинство - попросту воспользовались преимуществами щедрой поддержки военных, чтобы продолжать свои исследования с абсолютно чистой совестью, даже если эти исследования способствовали перспективе ядерного холокоста. Под прикрытием погони за знаниями, национальная безопасность стала зависеть от исключительно технических решений, как результата прогресса в области научных знаний. Как заметил Сэр Майкл Атийя в послании 1998 года по случаю завершения срока его пребывания на посту Президента Королевского Общества, удобная позиция некоторых ученых по отношению к военно-промышленному комплексу немногим отличается от проституции. В выражениях, которые больше бы приличествовали крайне левым периода холодной войны, он, наряду с другими злоупотреблениями, подверг критике экономические затраты на создание атомного оружия - и ту роль, которую играли ученые в накоплении и развитии ядерного арсенала, по его словам, ставящую под сомнение их честность: "Тесное сотрудничество с правительством, в целях и военных, и промышленных, принесло существенные материальные блага. Но эта поддержка была куплена дорогой ценой, и недоверие общества является одним из таких последствий. (...) Решающий вопрос, с которым мы, ученые, сталкиваемся, состоит в том, как строить наши отношения с правительством и промышленностью, чтобы восстановить утраченное общественное доверие. И в этом нам нужна некоторая скромность. Бессмысленно жаловаться, что общество попросту дезинформировано или нуждается в перевоспитании" (Atiyah, 1995).

Другим открытием были сложный хара-

стр. 174

ктер и трудности, связанные с новой ролью исследователей как производителей знаний и средств их применения, которые могут напрямую влиять на ход событий, ролью, которая вывела их за пределы лабораторий в качестве экспертов, стратегов или советников, близких к центрам политической, военной и промышленной власти, а также и как обычных граждан, чей опыт мог бы способствовать лучшему информированию широкой общественности. Это идет абсолютно вразрез с изначальным намерением Королевского Общества, которое запрещало своим членам ввязываться в моральные или политические проблемы; наоборот, научное сообщество все более тесно вовлекается в дебаты по политическим и этическим проблемам. Это явление носит название дилеммы "двойной лояльности" - лояльности, которую исследователи, как граждане, должны испытывать по отношению к собственной стране, и лояльности, которую они, как индивидуумы, чувствуют к человеческому сообществу, и как исследовательские работники - к идее мировой науки "без границ" (Keynan, 1998). С некоторых пор эти новые роли и соответствующие им дилеммы уже перестают быть свойственны лишь полемике по поводу контроля над вооружениями -они распространяются и на многие другие области научных исследований.

Это особенно наглядно видно сегодня в сфере медико- биологических исследований, в которой возникающие проблемы отличаются такой новизной, что юристы, религиозные лидеры, философы и политики застигнуты врасплох: как в таких обстоятельствах ученые могут сказать, или верить, что это "не имеет к ним никакого отношения" и уклониться от споров, ведущихся как в отдельных странах, так и в мировом сообществе, вызванных последними научными открытиями? Процесс технологической оценки, или социальной оценки технологии, включает не только идею оценки, но и идею разбирательства, как на судебном процессе. На этом процессе наука находится в не меньшей степени на скамье подсудимых, чем технология, и разбирательство ведется как внутри научного сообщества, так и за его пределами. Таким образом, идея безграничного прогресса, которая господствовала в условиях подъема и триумфа научного предпринимательства, теперь, кажется, превращается в идею установления границ для науки: стремление к общественному контролю над исследованиями вторгается в область, прежде отведенную для полемики среди экспертов.

Времена поистине изменились: становится все более сложным и невозможным для кого бы то ни было ставить под вопрос идеи социальной ответственности исследователей. Новый договор требует, чтобы проблемы, созданные для общества новейшими открытиями, сделанными в результате научных исследований, решались более эффективно, то есть вовремя, в период между неизвестностью и неотвратимостью, и, следовательно, были поставлены под строгий контроль. На кону находится не только будущее нашего демократического общества, но и само существование человечества на планете, чье развитие и, следовательно, будущее могут вскоре оказаться невозможными. "Мир в конце двадцатого века абсолютно отличается от того, в котором развивалась нынешняя наука. Угрозы обществу огромны и требуют значительной информации, знаний, мудрости и энергии со сторон научного сообщества. Только профессиональных занятий уже недостаточно". Эта речь была произнесена президентом Американской Ассоциации содействия науке в момент вступления в должность (Lubchenco, 1997). Она добавила, что если ученые хотят добиться в будущем поддержки общества, они должны будут посвятить больше своих возможностей и талантов решению общественных проблем.

Конец столетия, конец невинности: наука, естественно, не остается в стороне от угроз, потрясающих наш мир. Но это не конец истории: конец невинности для науки не означает крушения истории, которая, напротив, оживает в абсолютно новом обличье, создаваемом на наших глазах прогрессом науки и техники. Идея прогресса может быть вполне дискредитирована, но мы не можем в большей степени закрывать глаза на непредсказуемые и сомнительные завоевания научно-технического прогресса, чем на неизвестности и сюрпризы истории. Мы должны открыто осознать неизведанность нового мира, избавившись от ка-

стр. 175

ких-либо иллюзий, питавших позитивистское представление, что наука может все - даже изменить человеческую природу - или что наука может способствовать тому, что материальный и моральный прогресс будут идти рука об руку. После фантазий о "новом человеке", которые философы истории пытались создать, не подпали ли мы под влияние призрака цифрового, нейронного или бионического индивидуума, созданного новыми творцами науки? Давайте оставим полет фантазии на долю писателей, специализирующихся в области научной фантастики, и согласимся с тем, что хотя наука и неспособна сделать нас богами, осторожность, не вредящая интеллекту, попросту состоит в искусстве определения пределов. Время от времени мы беспокоимся по поводу того, что научно-технический прогресс может сделать с нами. Но нам еще предстоит понять и развить способы лучшего познания того, что мы можем и даже должны сделать с наукой.

Примечание

¹ В 1954 году Бертран Рассел выпустил манифест, который за два дня до своей смерти подписал Эйнштейн. Манифест предупреждал об опасности ядерной войны. В 1957 году под впечатлением манифеста промышленник Сайрус Итон собрал группу ученых, представлявших как Восток, так и Запад, в деревушке Пагуош в Новой Скотии, откуда он был родом. Она и дала название серии ежегодных встреч, проводимых в разных местах в условиях отсутствия какой-либо жесткой организационной структуры. В разгар холодной войны эти встречи ученых-представителей обоих противостоявших друг другу блоков имели следствием первые договоры о сокращении ядерных вооружений и способствовали началу переговоров о прекращении войны во Вьетнаме. В 1995 году движению Пагуошской конференции и его генеральному секретарю Джозефу Ротблату была присуждена Нобелевская премия.

Библиография

Atiyan M.(Sir). Anniversary address by the President // Royal Society News. 1995. V. 8. No. 6. P. I-IV.

Dullon R. Clinton proposes $2.8 billion increase in science funding // Nature. 2000. V. 403. P. 349.

De Chadarevian S. Sequences, Conformation, Information: Biochemists and Molecular Biologists in the 1950s // Journal of the History of Biology. 1997. V. 29. P. 361-386.

Galbraith J.K. The New Industrial State. Boston: Houghton Mifflin, 1967. P. 330.

Cibbons M. et al. The new production of knowledge: The dynamic of science & research in contemporary societies. L.: Sage, 1994.

Keynan A. The political impact of scientific cooperation on nations in conflict: an overview // Scientific cooperation, State conflict: the role of scientists in mitigating international discord / Eds Cerreno A.C., and Keynan A. Annals of the New York Academy of Sciences, 1998. Vol. 866. P. 4-6.

Kubig B.W. Communication in the cold war, the Pugwash Conferences, the U.S.-Soviet Study Group and the ABM Treaty: natural scientists as political actors: historical successes and lessons for the future. Frankfurt Peace Research Institute, 1996.

Lubchenco J. Entering the century of the environment: a new social contract for science // Science. 1997. V. 279. P. 491-497.

OST (Obscrvatoire des sciences et des techniques). Science and technologie: indicateurs 2000. P.: Economica, 2000.

RotBlat J. Pugwash: a history of the conferences on science and world affairs. Prague: Czech Academy of Sciences, 1967.

Salomon J.-J. Survivre a la science: une certaine idee de 1'avenir. P.: Albin Michel, 1999.

Schweher S.S. In the shadow of the bomb:

Oppenheimer, Bethe and the moral responsibility of the scientist. Princeton: Princeton Univ. Press, 2000.

Service R.F. Berkeley puts all its eggs in two baskets // Nature. 1999. V. 286. P. 226-227.

Terror and Scruples // Science, War and Peace / Ed. Salomon J.-J. P.: Economica, 1989.

Постоянный адрес данной публикации: