Острота национальной проблемы в европейском посткоммунистическом пространстве привлекает к ней внимание ученых-гуманитариев, в том числе историков, ибо сегодняшние конфликты зачастую уходят корнями в глубокое прошлое. Круглый стол, проведенный в Институте славяноведения РАН (ИСл) 20 февраля 2001 г. под руководством д-ра ист. наук В.В. Марьиной, был посвящен очень короткому по историческим меркам, но чрезвычайно сложному и политически насыщенному отрезку истории Восточной Европы (в том понимании данного термина, которое было порождено ялтинско-потсдамской системой послевоенного устройства Европы). В советской историографии 1944-1948 гг. назывались периодом народно- демократических революций; сегодня они характеризуются как время "ограниченной", "лимитированной", "управляемой", "регулируемой" демократии. Однако и раньше, и теперь эти годы расценивались как переходный период: прежде - от капитализма к социализму, сейчас - от правого авторитаризма (в большинстве стран) к тоталитарной системе советского типа. Кроме того, это было время перехода от войны к миру, время включения ряда стран в советскую сферу влияния, что, конечно, накладывало отпечаток на все происходившие в них политические процессы.

В сложнейших условиях послевоенного времени не сходил с повестки дня и национальный вопрос. При этом политики разных ориентации стремились учесть негативный, конфликтный опыт межвоенного двадцатилетия и особенно военных лет. Закреплявшиеся во власти коммунисты были вынуждены, с одной стороны, идти на компромисс с партнерами по Национальным фронтам, а с другой - все больше оглядывались на Москву, пытались выстроить свою линию в национальной политике, все более подчиняя ее задачам строительства социализма, который, как считалось, должен был окончательно разрешить национальный вопрос. "Окончательного" решения, однако, не получилось, что наглядно продемонстрировало последнее десятилетие XX в. - не только кровавые события в Югославии, но и быстрый развал, казалось бы, более благополучной чехословацкой федерации, непрекращающиеся национальные трения в некоторых других странах. В чем причина такого итога? Повлияли ли на него ошибки в решении национального вопроса на предшествующих этапах исторического развития стран региона, или дело было (независимо от ошибок) просто в естественном и непреодолимом стремлении народов к созданию собственных национальных государств? А может быть, к этому стремились лишь политически амбициозные элиты этих народов? Имелись ли нереализованные альтернативы конфликтному опыту последующих десятилетий?

На эти и многие другие вопросы должны пытаться дать ответ историки, стремящиеся выявить истоки сегодняшних чрезвычайно острых национальных проблем. При этом следует иметь в виду, что на различных этапах развития каждой страны национальный вопрос имел свои содержание и особенности. Нередко возникая как сугубо

стр. 90

внутренний, он зачастую выходил за государственные рамки. Во всяком случае, необходимо иметь в виду многоаспектность национального вопроса в условиях Восточной Европы 1944- 1948 гг. В нем переплелись проблема границ, политика в отношении национальных меньшинств, депортации и репатриации населения, а наряду с сугубо политическими проблемами и задачи выравнивания уровней экономического, культурного развития отдельных народов в рамках одной страны. В разных условиях то одна, то другая сторона национального вопроса выходит на первый план.

В центре внимания участников Круглого стола находилась проблема национальных меньшинств, чрезвычайно остро стоявшая в регионе в тот период. Речь шла как о концепциях, программах по национальному вопросу, выработанных различными политическими силами к концу Второй мировой войны, так и об их практической реализации, а также о роли советского фактора и - шире - о влиянии великих держав на пути разрешения проблемы меньшинств.

Директор Института славяноведения чл.-корр. РАН В.К. Волков призвал коллег-историков задуматься над вопросом: что же было в XX в. главным двигателем развития общества - социальные или национальные проблемы и способы их разрешения? Идейное наследие XIX в. легло в основу разных теорий по национальному вопросу (в рамках марксистской традиции, например, - австромарксистской и ленинской). При этом не только большевики, но и представители некоторых других течений рассматривали национальный вопрос лишь как инструмент достижения власти. Первая мировая война, с одной стороны, радикально перекроив европейскую карту, привела к возникновению новых национальных меньшинств, с другой стороны, в условиях Версальской системы национализм возводится в ранг государственной идеологии большого ряда стран; правящие элиты титульных наций берут курс на создание в перспективе моноэтничных государств даже там, где предпосылок для этого не было. Все это породило новые проблемы, попытки решения которых в русле правого и левого тоталитаризма оказались неэффективны, зачастую лишь усугубляя положение. Развал в конце XX в. коммунистических федераций (СССР, Югославии, Чехословакии) привел к возникновению нового феномена - государственного национализма еще недавно политически зависимых наций. Партийная номенклатура бывших республик превратилась в этнократию нового, посткоммунистического типа, коммунистическая ортодоксия уступила место крайним, иногда фундаменталистским проявлениям националистической идеологии и политической практики.

Доклады, посвященные проблемам первых послевоенных лет, предварил ряд выступлений более общего плана. Д-р. ист. наук, проф. В.Г. Сироткин (Дипломатическая академия МИД РФ) выступил с сообщением "Национальный вопрос в концепциях Вильсона, Коминтерна и Сталина". Первая мировая война, обозначив цивилизационный разрыв в истории Европы, уничтожив три большие империи, расчистила место для грандиозных экспериментов в области переустройства границ. Их инструментами становятся, с одной стороны. Лига Наций, а с другой - Коминтерн. За каждой из этих структур стояла определенная программа решения национального вопроса, но ни одна из них не оправдала себя. Право наций на самоопределение (как в вильсоновском, так и в коминтерновском понимании) отступает под давлением геополитики и довольно быстро дискредитируется, что проявилось в торжестве нацизма и правого авторитаризма, отразилось в эволюции коммунистической идеологии от концепции мировой революции к сталинской имперской доктрине. В 1990-е годы, с распадом СССР, Чехословакии и Югославии, происходят до известной степени сходные процессы, самоопределение ряда наций, утвердивших свою собственную государственность на обломках многонациональных федераций (в известном смысле по "модели Вильсона"), не решило национальных проблем и не принесло стабильности, тем более, что в современной Европе отсутствует глобальное системообразующее соглашение типа Версаля, Ялты-Потсдама и Хельсинки. Между тем, национально-сепаратистские тенденции отнюдь не локализуются только в Восточной Европе, они все более угрожают целостности, казалось бы, благополучных западных стран

стр. 91

(Британия, Канада, Бельгия, Испания, Франция). Однако война на Балканах наглядно показала, что окончательный итог переустройства прежних федеративных образований лежит не в плоскости самоопределения наций, а в сфере столкновения интересов более крупных держав.

Д-р. ист. наук Р.П. Гришина (ИСл) проследила эволюцию идеи права наций на самоопределение, оказавшей долгосрочное влияние на практику международных отношений в Европе. Эта идея впервые прозвучала на Лондонском конгрессе II Интернационала в 1896 г., в 1903 г. по инициативе Ю.О. Мартова и Г.В. Плеханова была включена в программу РСДРП. Дальнейшее свое развитие в недрах II Интернационала эта идея получила во время Первой мировой войны, особенно в преддверии ее завершения, когда в повестку дня все настойчивее вставали вопросы, связанные с выработкой условий будущего мира и принципов послевоенного переустройства. Уже в 1915 г. на социалистических конференциях в Копенгагене, Лондоне, Вене предлагается учредить третейский суд для урегулирования международных конфликтов, осуществления постепенного разоружения. Влиятельным выразителем позиции центристского большинства социалистических конференций, требовавшего установления мира без аннексий и контрибуций, без победителей и побежденных, стал К. Каутский.

Конец XIX - начало XX в. характеризовались ростом влияния социалистического движения, к концу войны не менее десятка социалистов входили в состав кабинетов министров европейских стран. В этих условиях социалисты всерьез рассчитывали по кончании войны, параллельно с мирной межгосударственной конференцией, провести свою международную социалистическую конференцию с целью оказать давление на правительства и принимаемые ими решения и избежать "империалистического мира".

Аккумулятором ряда идей, носившихся в воздухе и высказывавшихся не только социалистами II Интернационала, но также некоторыми политиками либерального толка, стал В. Вильсон, чему способствовал его статус президента США. Однако эти идеи были восприняты им от некоторых европейских политиков. Министр иностранных дел Великобритании Э. Грей писал Вильсону 10 августа 1915 г.: "Жемчужиной величайшей цены была бы некая Лига Наций, на которую можно было бы полагаться при решении споров между двумя любыми государствами с помощью арбитража, посредничества и других способов". В письме от 22 сентября того же года Грей продолжал: "Я не знаю, какое правительство будет готово воспринять эту идею, но уверен, что правительство Соединенных Штатов - единственное правительство, которое может эту идею эффективно выдвинуть" [1. С. 82].

И действительно, выдвижение Вильсоном идеи самоопределения, произошедшее весьма эффектно, настолько разожгло аппетиты, вызвало, особенно в странах запаздывающего развития, такой резонанс, что болгарские политики, например, всерьез надеялись, что даже при проигрыше Болгарией войны всемирное торжество демократического права на самоопределение, провозглашенное американским президентом, позволит ей получить македонские земли для завершения процесса национального объединения.

Политическая практика, востребовавшая на каком-то этапе идеальный лозунг, не была в состоянии его реализовать. Контуры новых государств Центральной и Восточной Европы кроились по живому, и хотя в мирные договоры были включены разделы о защите прав меньшинств в языковом, расовом, вероисповедном отношениях (с обязательным указанием на неприемлемость сепаратизма), на Парижской мирной конференции не было выработано никаких методик по реализации права на самоопределение. Не было соответствующего комитета и в Лиге Наций.

Все это неслучайно, ведь само представление о праве на самоопределение сложилось на основе опыта формирования государств-наций в предшествующие века. Однако нации, чье оформление несколько запаздывало, оказались в ином положении, старые способы достижения национально- государственных целей в начале XX в. уже не действовали. На эту ситуацию в 1912 г. отреагировал Каутский, предлагавший

стр. 92

относиться к лозунгу самоопределения более осмотрительно, подчеркивавший, что требовать государственной самостоятельности для каждой нации значило бы требовать чрезмерного.

На противоположном "вильсоновскому" общественном полюсе аккумулятором идеи самоопределения наций явился лидер российских большевиков В.И. Ленин, в представлении которого мировая война была лишь прологом мировой революции, а право наций на самоопределение - двигателем революционного процесса. Реализации избранной стратегической цели были призваны служить и дополнение в 1915 г. лозунга о праве наций на самоопределение словами "вплоть до отделения", и призыв к рабочим всех стран добиваться поражения своих правительств. Заимствовав идеи II Интернационала, большевики, таким образом, интерпретировали их по-своему. В "Тезисах по национальному и колониальному вопросу", с которыми Ленин выступил в 1920 г. на II Конгрессе Коминтерна, содержался призыв, не вызвавший тогда большого отклика, осуществить к национальной проблематике классовый подход. Следующее обращение Коминтерна к национальным проблемам произошло в 1924 г., на V Конгрессе. Резолюция "Национальные вопросы Средней Европы и Балкан", возвращаясь к ленинской постановке вопроса о праве наций на самоопределение вплоть до отделения, была нацелена на новый передел границ в обозначенных регионах. Ибо в ней выдвигались требования "государственного выделения угнетенных народов из состава Польши, Румынии, Чехословакии, Югославии, Греции" и, в частности, образования "Единой независимой Македонии", "Единой независимой Фракии"; соединения всех украинских земель (в том числе относящихся к Польше, Чехословакии и Румынии) в советскую рабоче-крестьянскую республику; выделения Хорватии, Словении и Македонии из состава Югославии, а Трансильвании и Добруджи из состава Румынии. Позиция Коминтерна и Советского государства по-прежнему строилась на доктрине мировой революции: решающее значение придавалось использованию острых национальных противоречий на Балканах для инициирования именно в этом "взрывоопасном" регионе революции. Национально- территориальные вопросы были для большевиков не более чем инструментом для достижения главной стратегической цели. Л. Троцкий это открыто признавал, утверждая, что лозунг права наций на самоопределение - это чисто политический лозунг.

По мнению Р.П. Гришиной, требование права наций на самоопределение, будучи не только идеологическим постулатом, отражающим определенную стадию в этническом развитии, но и политическим лозунгом, до сих пор активно используется в качестве средства манипулирования сильных слабыми на международной арене. Этому способствует и то, что традиционная идеологема права наций на самоопределение зачастую не доводится до логического завершения, отрывается от вопроса о том, на какой конкретной территории будет осуществляться это право, т.е. оказывается в забвении тот факт, что национальный вопрос является в значительной степени национально- территориальным.

Д-р. ист. наук, проф. Г.Ф. Матвеев (МГУ) призвал коллег проводить более четкий водораздел между общественной мыслью и реальной политикой, преломлением общих теоретических положений в конкретной политической практике. Осуществление тех или иных идей требовало не только четко прописанной программы, но и механизма их реализации. Механизм, которым располагала Лига Наций, не способен был обеспечить сохранение целостности многих государств в случае последовательного проведения в жизнь права наций на самоопределение. Важен и другой вопрос - насколько идеи, выдвигаемые национальными элитами, находили поддержку в широких массах. Итоги проведенных под эгидой Лиги Наций плебисцитов о государственной принадлежности ряда спорных территорий свидетельствуют о больших расхождениях между политическими лозунгами и настроениями масс.

Некоторые теоретические аспекты национального вопроса на Балканах затронул в своем докладе д-р ист. наук Ар.А. Улунян (Институт всеобщей истории РАН). Широко распространенное представление о национальном вопросе как комплексе

стр. 93

конфликтогенных факторов, по его мнению, является частью стереотипизированного образа балканского геополитического пространства, где этнотерриториальные противоречия постоянно экстраполируются из этнической области в политическую и наоборот. Всегда надо иметь в виду, что национальный вопрос на Балканах - не совокупность исключительно этнических составляющих. Достаточно напомнить об устойчивом клише "балканизация", включающем в себя в уже сложившейся историографической и политологической традиции широкий комплекс этнических и политических факторов: взаимные территориальные претензии соседей; наличие больших групп этнических меньшинств на сопредельных территориях, что используется как фактор, способствующий выдвижению подобных претензий; враждебность в отношении меньшинств со стороны так называемых титульных наций; этноцентристские идеалы, лежащие в основе государственных идеологий, и историко-мифологизированная система аргументации, к которой прибегают при обосновании идеальных моделей, в свою очередь определяющих ориентации основных политических сил в системе взаимоотношений как на Балканах (так называемый внутрирегиональный этнополитический баланс), так и во внерегиональной среде. Перечисленные выше характеристики являются проявлением сложной (хотя зачастую воспринимаемой лишь на уровне упрощенных стереотипов) системы, содержащей как объективные, так и исторически сложившиеся идеально- субъективные элементы. Среди прочего играет роль проблема автохтонности/пришлости определенных этносов в балканском региональном контексте. Из всех этносов, заселяющих Балканы, только греки и албанцы могут считать себя автохтонными. Базовым геополитическим фактором межнациональных отношений в регионе остается специфика географического расположения отдельных этносов. Горный ландшафт и выходы к морю, компактность проживания и разбросанность этнических территорий - все это в тех или иных конкретно-исторических условиях может возыметь решающее значение.

Одной из сторон национального вопроса на Балканах является, по мнению Ар.А. Улуняна, незавершенность в этом регионе процесса государствообразования (отсутствие централизованной государственности в XIX-XX вв. в немалой мере содействовало конфликтогенности в межэтнических взаимоотношениях). Утверждение этнических государств в пространстве балканского региона выдвигает на первый план такие стороны национального вопроса, как национальный интерес и национальная безопасность. В процессе образования новых государств формулируется определенная иерархия геополитических преференций: на первый план выходят задачи объединения в рамках единого целого всего этноса, обеспечения государственного образования оптимальными для его успешного развития географическими условиями (наличие плодородных равнин, пропорциональной территории государства береговой линии, горных массивов как стратегического барьера). Происходит мобилизация общества (по этническому и конфессиональному принципам) на реализацию идей "великого государства", "объединения наций", возвращения "исторических территорий", достижения "исторической компенсации" и т.д. Этноцентристские идеологии, лежавшие в основе государственных образований, изменялись в зависимости от внешних факторов - с появлением новых угроз, по мере поиска и нахождения союзников и т.д.

Наряду с геополитическим аспектом национальный вопрос на Балканах имеет имиджиологический аспект - речь идет об идентификации соответствующих этносов в системе взаимоотношений в рамках региона и на более широком международном поле. На нахождение своего места среди соседей влияет целый ряд моментов, в том числе наличие/отсутствие в соседних государствах близких или родственных этнических меньшинств, опыт истории международных отношений в регионе и вне его, причем экстраполяция политики в прошлое нередко служит лишь прикрытием базового тезиса о недопустимости в настоящем сужения собственного геополитического пространства (независимо от того, насколько это соответствует объективному процессу государствообразования в регионе). К мобилизации исторического сознания

стр. 94

политики прибегают, когда необходимо подчеркнуть угрозу со стороны конкретных государств, потенциальную опасность усиления соседей, историческую обоснованность патронирования со стороны внерегиональных сил и т.д.

В понимании балканскими идеологами национального интереса доминирующим было стремление создать замкнутое этнотерриториальное государственное пространство, не допускающее никаких разрывов в виде признания факта существования национальных меньшинств и их формальных территориальных прав. Такой подход, даже в случае существования федерально организованных государственных образований, признавал за меньшинствами только право находиться на данной территории, а автономизация обусловливалась фактом преобладания на ней в данный момент определенного этноса, а отнюдь не признанием за ним "исторического права" в отношении данной территории. Что касается концепций национальной безопасности, то они рассматривали в качестве главной угрозы возможность потери государственной территории в результате объединения усилий национального меньшинства и родственного ему государствообразующего этноса соседней страны.

Реализация выше обрисованных концепций национального интереса и национальной безопасности на протяжении XIX-XX вв. вела к обострению конфликтогенности балканского пространства, создавая целую систему экстерриториальных "вопросов". Как это ни парадоксально звучит, но именно решенность "государственного вопроса" в его балканской форме с присущей ей этноцентрической моделью государственно-территориальной организации вела к нерешенности национального вопроса. Сам же процесс государственного строительства в условиях этнической дисперсии, внутри- и внерегиональных зависимостей, оказался незаконченным. На смену практике территориальных приобретений постепенно стала приходить практика этнотерриториального дробления с перспективой возможного объединения с родственными народам этих территорий государственными образованиями. В этих условиях концепции национального интереса и национальной безопасности зачастую играют роль фактора, сдерживающего процесс такого объединения.

Д-р ист. наук Е.Ю. Гуськова (ИНИОН и ИСл) остановилась на особенностях решения национального вопроса в Югославии в первые послевоенные годы. На заключительном этапе войны и к моменту образования ФНРЮ на состояние межнациональных отношений в стране влиял целый ряд факторов. Прежде всего, оставались нерешенными национальные проблемы королевской Югославии. Хорваты и словенцы хорошо помнили, что в межвоенной Югославии так и не смогла осуществиться мечта о федерализации югославянского государства, в условиях, когда политически доминировали сербы, другим народам так и не удалось добиться автономии. Страх перед возможной доминацией сербов и в новой, послевоенной Югославии продолжал жить в душах миллионов граждан многонационального государства. Необходимо также иметь в виду нацистскую политику стравливания югославянских народов в годы Второй мировой войны, межнациональную рознь военных лет, зачастую приобретавшую самые кровавые формы. Антифашистская борьба и народно-освободительная война под руководством коммунистов объединила только часть общества. Идеологические противоречия по линии "монархизм - коммунизм" не были национально окрашены, но они раскололи общество на две части. К межнациональным противоречиям добавлялись идеологические, иногда сложно переплетаясь по линиям, например, "хорват-фашист - серб- партизан" или "серб-четник - хорват-партизан" и т.д. Противоречие проходило и по линии "югославизм - сербство/хорватство/словенство" и т.д. Это очень усложняло тот фон, на котором начинала формироваться национальная политика нового государства.

При этом важно заметить, что именно сербское национальное пространство было разбито в наибольшей степени - и в географическом смысле, и в идеологическом. Четники Д. Михайловича, партизаны, колаборационисты, монархисты - таков неполный перечень совершенно противоположных политических ориентации, не только создававших в общем-то привычный для сербов фон национального "неединства",

стр. 95

но и наложивших глубокий отпечаток на менталитет сербской нации, которая должна была в определенной степени нести на себе комплект вины за четничество и "великосербский гегемонизм" предшествующей Югославии. Коммунисты всегда боролись с идеей "Великой Сербии", а их национальная программа в годы войны исходила из необходимости слома так называемой "великосербской гегемонии". Носители велико-сербской идеи стали военными противниками партизан и коммунистов. В первые послевоенные годы наследие предшествующего периода особенно явно давало о себе знать. Еще сохранялись приверженцы других партий, даже среди сербской молодежи имели определенное распространение монархические настроения. Доминировала, однако, иная тенденция. Крах политики Д. Михайловича в годы войны повлиял на то, что именно сербские коммунисты должны были в течение пяти десятилетий оставаться главными критиками великосербского национализма.

Получив в годы войны дополнительный негативный импульс, межнациональные противоречия незримо присутствовали в сознании разных народов и в условиях, когда создавалась внешняя видимость полного единения. Так, словенцы тяжело переживали немецкий и хорватско-усташеский геноцид военных лет. Хорваты могли сожалеть о потере собственного государства, радуясь, вместе с тем, что оказались в стане победителей. Наказания за причастность к усташескому движению для многих хорватов не последовало, они продолжали после войны жить бок о бок с сербами. Сербы в Хорватии не могли забыть резни, которую устроили усташи, однако задачи политической консолидации и перспектива послевоенного демократического развития единого югославянского государства для многих из них оказывались важнее.

При этом в 1945 г. не все народы Югославии желали объединения в прежних границах. Достаточно сказать, например, об албанцах Косова. На территории Косова не велось освободительной борьбы, поскольку косовские албанцы не были уверены в том, что, сражаясь бок о бок с другими народами Югославии против фашизма, они завоюют себе право на самоопределение для воссоединения с Албанией. Иные из коммунистов-албанцев в Косове с радостью встречали иностранную оккупацию, надеясь, что она поможет осуществлению права их нации на самоопределение.

Прямым следствием войны явились депортации населения после ее окончания - в соответствии с волей великих держав все, и победители, и побежденные, развозились по "национальным квартирам". Все это стало новым источником национальных противоречий. Так, из Воеводины были выселены немцы и частично венгры, а на их место пришли сербы из других краев. Следует сказать и еще об одном факторе, влиявшем на состояние на межнациональных отношениях, - религиозном. Ведь на территории Югославии религиозная принадлежность определялась преимущественно национальным происхождением.

Как известно, после освобождения страны от фашизма в Югославии стали закладываться основы общественно- политической системы, мало отличающейся от той, что сложилась в СССР. Концепция национальной политики КПЮ, делавшая упор на равноправие народов в рамках целостного государства, была сформулирована еще перед войной, однако опыт военных лет заставил внести в нее значительные коррективы. Хотя Югославия изначально возникла как централизованное государство, решение национальных проблем побудило власти встать на путь федерализации, совершив при этом переход от федерации фактически к конфедерации. Государство было разделено на шесть республик, а Сербия имела в своем составе два автономных края.

С момента образования ФНРЮ национальный вопрос занимал важное место не только во внутренней, но и во внешней политике государства. Он был немаловажным фактором отношений с соседними странами, поскольку представители титульных наций других государств (прежде всего венгры, албанцы, румыны, немцы) как национальные меньшинства проживали в Югославии, и наоборот - в семи граничивших с Югославией странах имелись национальные меньшинства югославянских народов. Это обстоятельство сказывалось и в годы войны. Так, представители немецкого национального меньшинства в 1941 г. определились как граждане Германии, венгер-

стр. 96

ские коммунисты в Воеводине после оккупации режимом Хорти этого края оставляли КПЮ и переходили в лучшем случае в КП Венгрии.

Если первое югославянское государство, образованное в 1918 г., было унитаристско-централистским с монархической формой правления, в котором не решался национальный вопрос, то коммунисты стремились сделать свою национальную программу привлекательной для всех народов федерации, обещая полную гарантию национальных свобод. Противоречия, однако, сохранялись, хотя и затенялись, причем наряду со старыми, довоенными, существовали и новые, возникшие после 1941 г. Довольно сложной уже тогда была, например, ситуация в Косове. Во время войны в этот край перешли тысячи албанцев из самой Албании, которые так и остались в Косове, пользуясь более благоприятной в то время политической обстановкой в Югославии в сравнении с Албанией. Руководство ФНРЮ не прилагало усилий для восстановления прежней этнической структуры Косова (как и некоторых других районов Югославии). Напротив, уже 6 марта 1945 г. было принято постановление "О временном запрещении возвращения колонистов в места их прежнего проживания". На протяжении нескольких десятилетий этот факт в научной литературе не обсуждался. Только в последние годы были опубликованы новые документы, позволившие историкам сделать некоторые предположения относительно мотивов появления такого акта.

М. Джилас писал в воспоминаниях, что правительства Албании и Югославии в конце войны "в принципе стояли на точке зрения, что Албания должна объединиться с Югославией, что разрешило бы и вопрос албанского национального меньшинства в Югославии" [2. С. 96]. По мнению коммунистических лидеров обеих стран, это помогло бы преодолеть традиционную нетерпимость в отношениях двух соседних народов и, что важнее, дало бы возможность присоединить значительное и компактное албанское меньшинство в Югославии к Албании как отдельной республике в составе югославско-албанской федерации. И. Броз Тито намного больше интересовала судьба задуманной им балканской федерации, ядром которой стала бы Югославия, чем область Косово в составе Сербии. Он готов был пожертвовать последней, чтобы сделать свои планы привлекательными для Албании. Албанский лидер Э. Ходжа, в свою очередь, дословно повторил слова Тито в своем письме в ЦК ВКП(б): "Косово принадлежит Албании и должно быть присоединено к Албании. Мы желаем этого ото всей души, но в настоящий момент не можем этого допустить, потому что реакция великосербов еще очень сильна" [3. С. 211]. Сама идея югославско-албанской федерации долго оставалась для Тито актуальной, и он все делал для сближения двух стран. В 1946-1947 гг. была заключена система договоров, фактически установившая единую экономическую политику Албании и Югославии. Подписывается соглашение об отмене виз. Среди современных сербских ученых преобладает мнение о том, что такая политика имела своим следствием ущемление прав сербского населения. Под влиянием существовавшего в послевоенной Югославии синдрома "великосербской опасности" коммунистические лидеры пошли на уменьшение территории Сербии, и в этом проявилась общая стратегия на ослабление сербского фактора в будущей Югославии. Став для Тито своего рода "каналом" по овладению Албанией, Косово в то же время явилось средством разрушения исторического сознания сербского народа. Вообще, сильная критика сербского национализма в СФРЮ и стала благоприятным фоном для развития национализма хорватской и других национальностей.

По мнению Е.Ю. Гуськовой, в развитии югославского федерализма можно выделить несколько этапов. Первый (1945-1950) был связан с теоретической разработкой и последующим строительством централистско- административной системы власти в федеративном государстве. В это время политическая консолидация как условие быстрого послевоенного восстановления страны затмевала, отодвигала на второй план национальный вопрос. Груз накопившихся межнациональных противоречий так и остался грузом, просто до поры до времени забытым. Он дал знать о себе в более поздний период, став разрушительной силой.

стр. 97

Второй период развития федерализма начался на рубеже 1940-1950-х годов, когда югославское общество взяло курс на "самоуправление". Решение задач по переводу экономики на новые рельсы виделось в создании механизма непосредственной демократии, который представлял бы самые широкие возможности для осуществления демократического самоуправления трудящихся посредством соответствующих органов управления на производстве и в других областях общественной жизни. Согласно идеологическим установкам в стране должен был развернуться процесс, известный под названием "трех Д": децентрализации, дебюрократизации, демократизации.

С распространением идеи самоуправления с производственной сферы на политическую систему менялся и характер югославского федерализма - место национального подхода все более занимал классовый. Вече национальностей перестало быть равноправной палатой и вошло составной частью в Союзное вече. А для того, чтобы рабочий класс, составлявший меньшинство в обществе, смог стать большинством в Скупщине, вводилась новая палата - Вече производителей. Федерализму, таким образом, пытались придать наднациональное содержание - говорили о федерации самоуправляющихся единиц, не акцентируя, насколько это было возможно, национального момента. Приоритет отдавался решению социально-политических проблем самоуправления, а не национальных вопросов. Должный механизм согласования интересов центра и национальных образований не был выработан, проблемы не решила и новая Конституция 1963 г., содержавшая немало противоречивых положений. Следствием неудовлетворенности республик степенью своей экономической и политической самостоятельности становится усиление с середины 1960-х годов сепаратистских и националистических тенденций. На повестку дня встают вопросы повышения статуса республик в федеративном союзе, вносятся поправки в Конституцию, сужавшие компетенции федерации, в том числе и в финансово- экономической сфере. Изменения в федеративных отношениях не смогли, однако, снять причины национальных конфликтов и предотвратить развитие националистических выступлений.

Третий этап развития югославской федерации начался с принятием Конституции 1974 г., согласно которой республики и автономные края наделялись широкими экономическими, политическими, законодательными полномочиями. Отныне какая-либо субординация в отношениях между субъектами национального содружества фактически отсутствовала, функции общегосударственных структур были сведены к самому минимуму. При этом национальный плюрализм в Югославии питался самоуправленческой идеей децентрализации политической и экономической власти. Сняв на первых порах противоречия между центром и субъектами федерации, реформа 1970-х годов не смогла, однако, предотвратить распад СФРЮ.

Д-р ист. наук В.В. Марьина (ИСл) говорила о чешско- словацких отношениях во второй половине 1940-х годов ¹ .

Д-р ист. наук проф. А.И. Пушкаш (ИСл), опираясь на документы МИД Венгрии, сосредоточился на проблеме венгерского национального меньшинства в послевоенной Чехословакии. Проблема эта во второй половине 1940-х годов не только обсуждалась в ходе двусторонних переговоров, ей уделялось значительное внимание на мирной конференции в Париже. Как известно, в своей Кошицкой декларации от 2 апреля 1945 г. чехословацкое правительство заявило, что ЧСР преобразуется в славянское государство. 2 августа 1945 г. президент Э. Бенеш подписал декрет, лишавший венгров, проживавших в ЧСР, чехословацкого гражданства (несколько позже исключение было сделано лишь для венгров, активно участвовавших в освобождении Чехословакии, но и они были ограничены в правах). Стремление правительства Чехословакии решить венгерский вопрос в одностороннем порядке вызывало неодобрение США, что нашло отражение, в частности, в меморандуме, направленном в Прагу 12 июня, еще до подписания упомянутого декрета.

¹ Статья В.В. Марьиной по теме доклада публикуется в данном номере журнала.

стр. 98

Между тем задача превращения Чехословакии в этнически чистое славянское государство требовала решения переговорным путем проблемы переселений. Состоявшиеся 3-6 декабря 1945 г. в Праге переговоры между делегациями ЧСР и Венгрии об обмене населением закончились безрезультатно. Трудность решению этой проблемы придавало то обстоятельство, что венгерское национальное меньшинство в Словакии как минимум шестикратно превосходило по численности словацкое меньшинство в Венгрии. Правительство Венгрии не только соглашалось на добровольный обмен населением, но изъявило готовность принять все венгерское население, однако только вместе с территорией, на которой оно компактно проживало. Кроме того, в число людей, подлежавших обмену, предполагалось включить венгров, уже переселившихся к тому времени, не дожидаясь применения санкций, в свое титульное государство. Наконец, венгерское правительство решительно отказывалось принять тех венгров, которые были прямо причастны к фашистским движениям. Нота с изложением позиции Венгрии была направлена министром иностранных дел Я. Дьендьеши правительствам СССР, США и Великобритании 11 декабря 1945 г.

Естественно, что со стороны Чехословакии ни о каком пересмотре границ речи быть не могло, но 6-10 февраля 1946 г. в Праге состоялись новые переговоры, а 27 февраля было подписано соглашение об обмене населением, который намечено было осуществить до 14 июня. Из Венгрии словаки могли переселиться в ЧСР добровольно, такое же количество словацких венгров подлежало переселению в Венгрию на основании выбора самих чехословацких властей. В отношении принятия других венгров Будапешт продолжал отстаивать прежний принцип: "народ с землей". При этом венгерская пресса независимо от политических ориентации достаточно пессимистически оценивала перспективу дальнейших переговоров.

Тем временем, не дожидаясь окончательного решения вопроса, чехословацкие власти принимали явно дискриминационные меры в отношении венгерского меньшинства. По данным, которыми оперировало венгерское правительство, 64 тыс. словацких венгров были приговорены к принудительным работам и конфискации имущества с последующим насильственным переселением в Венгрию. В словацком городе Римавска Собота сажали в тюрьму за одно слово, сказанное по-венгерски. Этот факт, как и некоторые другие, получил огласку на Парижской мирной конференции, где венгерский премьер-министр Ференц Надь апеллировал к мнению великих держав, надеясь на их вмешательство. Чехословацкое правительство, в свою очередь, настаивало на выселении за пределы ЧСР 200 тыс. венгров (остальные 400 тыс. предполагалось подвергнуть насильственной "словакизации"; Бенеш обещал дать гражданство ЧСР тем представителям венгерского меньшинства, которые в ходе переписи укажут на свою принадлежность к словацкому этносу).

Для того, чтобы склонить Э. Бенеша и его окружение к компромиссу, с венгерской стороны была задействована "тяжелая артиллерия": в Прагу прибыл политик-демократ с международной репутацией граф М. Каройи (глава первой венгерской республики в 1918-1919 гг.). Кроме того, венгерская дипломатия прилагала отчаянные усилия на международной арене, пытаясь склонить внешнеполитические ведомства других стран к поддержке своей позиции. При этом нередко проводился тезис о том, что славянский "Drang nach Suden" угрожает не только "жизненному пространству" венгров, оказывавшихся все более стиснутыми между западным и южным славянством, но и ведет к нарушению равновесия сил на Европейском континенте. Эта деятельность не имела, однако, большого эффекта: как Советский Союз, так и западные державы предпочли в венгерско-чехословацком конфликте занять позу сторонних наблюдателей, хотя на Западе со стороны официальных лиц периодически звучали высказывания о необходимости согласия этнических венгров на переселение за пределы ЧСР.

Выступление А.И. Пушкаша дополнил конкретными фактами д-р ист. наук Б.И. Желицки (ИСл). По его данным, в межвоенный период чехи и словаки состав-

стр. 99

ляли около двух третей населения Чехословакии, а представители других наций в совокупности - 5 млн человек: 3300 тыс. немцев, 600 тыс. венгров, здесь жили также украинцы, русские, поляки, евреи, цыгане и т.д. В Словакии венгры составляли более 12% населения и проживали компактно вдоль южной границы стран, составляя во многих населенных пунктах от 70 до 100% жителей. Словаки в Венгрии, численность которых, по данным переписи 1930 г., едва превышала 100 тыс. человек, проживали гораздо менее компактно. Чехословацкий президент Э. Бенеш не только был увлечен идеей "единой чехословацкой нации" и создания мононационального государства, но разделял мнение о виновности целых наций (в частности, немцев и венгров) за развязывание войны. При том, что недостатки национальной политики чехословацкого правительства в межвоенный период сбрасывались Бенешем со счетов, его программа по переселению немцев за пределы ЧСР получила поддержку союзных держав антифашистской коалиции. Еще в декабре 1943 г. по итогам переговоров в Москве с высшим советским руководством чехословацкий президент сообщал своему лондонскому окружению: "Немцы будут выселены. Разумеется, у себя дома мы должны будем порядок навести сами. Но советское правительство не будет мешать нам в этом".

Аналогичную акцию Бенеш планировал осуществить в отношении венгерского населения. 14 декабря 1943 г. он представил советскому руководству план "О выселении части населения Чехословакии", где было сказано, что на территории послевоенной ЧСР не должно остаться ни одного населенного пункта, где чехи, словаки либо "карпаторусы" не составляли бы двух третей населения. Представителей других национальностей, согласно этому плану, следовало резко ограничить в правах. Государство единой чехословацкой политической нации, каким представлялась Бенешу послевоенная Чехословакия, не предусматривало юридического закрепления статуса национальных меньшинств. 16 декабря 1943 г. на встрече с К. Готвальдом Э. Бенеш заметил: "Вы никогда не сможете убедить меня в том, чтобы я признал словаков нацией. Это моя научная позиция, которую я не собираюсь менять... Я никому не запрещаю называть себя словаком, но не допущу, чтобы говорили о существовании словацкого народа". Правда, опыт военных лет заставил Бенеша позже несколько смягчить свою жесткую позицию.

Что же касается венгерского меньшинства, то изначально вынашивались планы выселения 400 тыс. и словакизации 200 тыс. венгров, лишь позже пропорции решено было изменить. Эти планы, однако, не получили столь же безусловной поддержки союзных держав в отношении немцев. Было дано согласие лишь на обмен венгерского и словацкого населения на переговорной основе между двумя государствами. В конечном счете из Венгрии в Чехословакию было переселено 73 тыс., а из Чехословакии в Венгрию 68 тыс. человек (немногим более 25 тыс. словаков предпочли остаться в Венгрии). Зато, вопреки протестам официального Будапешта, происходила масштабная словакизация венгров в ЧСР. Чехословацкое правительство пошло на компромисс, и вопрос был относительно урегулирован лишь в 1948-1949 гг., когда у власти в обеих странах прочно утвердились коммунисты, а руководство СССР, явно не желавшее раздувания конфликтов между странами, относившимся к советской сфере влияния, приложило дополнительные усилия в целях ослабления напряженности между Прагой и Будапештом. В 1950 г. правительство ЧССР официально признало существование в стране 368 тыс. венгров.

Канд. ист. наук М.Д. Ерещенко (ИСл) говорила о разрабатывавшихся в годы Второй мировой войны в рамках Наркоминдела СССР проектах решения трансильванского вопроса, напомнив об уже неоднократно цитировавшейся формуле привлекавшегося к разработке этой проблемы академика Е.В. Тарле о том, что, находясь во владении Румынии либо Венгрии, Трансильвания неизменно оставалась бы "яблоком раздора" и источником новых конфликтов, а потому целесообразно существование независимого Трансильванского государства. Однако довольно быстро в Москве возобладала точка зрения о передаче Трансильвании Румынии, которая сочла бы себя

стр. 100

достаточно компенсированной за утрату Бессарабии и Северной Буковины и, более того, обязанной СССР за решение трансильванского вопроса в свою пользу. При этом окончательное решение задерживалось, дабы до завершения войны не лишать румын стимула воевать теперь уже против Германии. Среди румынской политической элиты (от коммунистов до крайних антикоммунистов) существовало единство в отношении вопроса о принадлежности Трансильвании, между тем, были нюансы там, где дело касалось решения трансильванской проблемы как внутренней. Более гибкую позицию занимал П. Гроза, допускавший, что автономный статус Северной Трансильвании ослабил бы напряженность в отношениях венгров и румын.

Канд. ист. наук Ю.Ф. Зудинов (ИСл) говорил о "мусульманском факторе" в послевоенной Болгарии. С момента восстановления государственной независимости страны (1878) этот фактор неизменно присутствует в жизни болгарского общества, будучи весьма многогранным, имея этнические, конфессиональные, социально-экономические, политические, внутренние и внешние, количественные и качественные измерения, которые прослеживаются и на бытовом, массовом уровне, и в "высоких" управленческих сферах. Важнейшую роль играет здесь историческое прошлое, которое и по сей день отягощает (открыто или завуалированно) как межгосударственные болгаро-турецкие отношения, так и отношения титульной нации к турецкому (мусульманскому) меньшинству. Как отмечал, в частности, П. Младенов, первый президент "постживковской" Болгарии, историческая память болгарского народа сохранила "черные облака османского рабства, с другой стороны, значительное количество турецких националистов подвержено ностальгии, не воспринимает того факта, что Болгария уже давно не является частью турецкой империи. К сожалению, после 1878 г. многие турецкие и болгарские правители не смогли возвыситься над злобой, завистью и ненавистью" [4. С. 105].

Интенсивность и конкретные формы проявления "мусульманского фактора" подвержены конъюнктурным колебаниям и зачастую зависят от специфических целей, текущих задач, которые решают правящие круги на данном отрезке времени: нужно ли, например, бороться за голоса определенной категории избирателей, укреплять "внешний имидж" государства, подтверждать верность взятым на себя обязательствам и т.д. Все это достаточно хорошо прослеживается на примере национально-культурной политики, проводившейся в Болгарии в первые годы после 9 сентября 1944 г., в период "народной демократии", когда необходимо было добиваться благоприятных условий мирного договора, утверждая при этом власть коммунистов внутри страны. По оценке проф. С. Михайлова (одного из главных партийных идеологов в 1970- 1980-е годы, затем подвергнутого опале), национальная политика БКП после того, как она стала правящей партией, характеризовалась импровизацией, шатаниями от одной крайности к другой. Несмотря на отдельные положительные шаги, в целом это была политика грубых ошибок [5. С. 211].

В названный период был официально осужден болгарский национализм, предприняты меры по предоставлению национальным меньшинствам равных с титульным этносом гражданских прав, осуществлялись соответствующие шаги в социально-экономической и образовательной сферах. Например, в 1945 г. болгарам-мусульманам было разрешено восстановить мусульманские имена, которых они были ранее насильственно лишены [6. С. 156].

Однако вскоре эта противоречивая, непоследовательная, во многом декларативная, но породившая у болгарских мусульман определенные надежды политика стала меняться в худшую для них сторону. В значительной мере это было связано с начавшейся "холодной войной", с обострением блокового противостояния. В конце 1940-х - начале 50-х годов в Турцию эмигрировали более 150 тыс. болгарских граждан - этнических турок, причем большинство выехало зимой 1950/1951 гг. В этой связи высказывалось мнение, что столь солидный и "разовый" эмиграционный поток был спровоцирован и насильственно организован болгарским руководством, чтобы создать для Турции трудности, как бы "наказать" ее за посылку своего воинского

стр. 101

контингента в Корею в составе войск ООН. Вновь этноконфессиональные проблемы стали жертвой политики.

Канд. ист. наук Л.Б. Милякова (ИСл) говорила о переселении украинцев из Польши в УССР в 1944-1946 гг. С момента утверждения государственных границ Польши в 1918-1921 гг. и на протяжении всего межвоенного периода национальные антагонизмы в ней превалировали над тенденциями к сосуществованию. В большой степени это объяснялось ошибками правящих кругов; существовали, однако, и объективные причины конфликта. Надежды на то, что после распада Российской империи и Австро-Венгрии в возрожденной Речи Посполитой возникнет братский союз польского, украинского, литовского и белорусского народов, не оправдались. По мнению докладчицы, условием дальнейшего благоприятного развития каждого из этих народов являлось национальное государство, что делало неизбежным их конфликт с другими народами.

Это в полной мере относилось к украинцам, по некоторым данным, составлявшим 16% населения страны. Среди факторов, влиявших на отношения поляков и украинцев в независимой Польше, лежали польско-украинская борьба за Львов и Восточную Галицию в 1918-1919 гг., раздел Украины, подтвержденный Рижским договором 1921 г. Проиграв в борьбе за образование самостийной Украины, украинские партии в Сейме в течение всего межвоенного периода требовали присоединения Волыни или восточной части Малой Польши к УССР либо, в качестве альтернативы, настаивали на предоставлении им территориальной автономии. В период Второй мировой войны, в условиях немецкой оккупации, когда национальные проблемы в Польше приобрели новое измерение, особой степени напряженности достигли именно отношения поляков и украинцев. Немецкая политика по принципу "разделяй и властвуй", проявившаяся, например, при разделе Чехословакии, привела к оживлению среди части украинцев надежд на получение самостийности из рук немцев. В результате в украинском национально-освободительном движении укрепились крайне националистические силы, враждебно настроенные против поляков. Эту враждебность, как правило, разделяло украинское население Волыни и Подолии, что послужило тем фоном, на котором в 1943 г. в этом регионе происходило истребление поляков. Подобные акции, по мнению их организаторов, должны были "подготовить" названные украинские земли к включению в будущую независимую Украину. В результате к концу войны отношения между двумя народами настолько обострились, что с особой резкостью встал вопрос о самой возможности их сосуществования в одном государстве.

На заключительном этапе войны польские коммунисты выступили за переселение из Польши национальных меньшинств, так как будущее страны связывалось ими с реализацией концепции мононационального государства. Причем для польских коммунистов решение украинского вопроса являлось центральной среди проблем национальных меньшинств, так как от него в значительной степени зависела реализация данной концепции. Перенос восточной границы с СССР на реку Буг не ликвидировал украинской проблемы в Польше (700 тыс. украинцев осталось в границах Польского государства). Одним из первых шагов правительства левых сил ПКНО было подписание в 1944 г. договора с правительством УССР об обмене населением. Согласно договору, обмен должен был носить добровольный характер, однако в действительности обе стороны стремились очистить свою территорию от "нежелательной" национальности.

Переселение украинцев из Польши осуществлялось в несколько этапов. Согласно первоначальным планам первый этап (сентябрь 1944 г. - апрель 1945 г.) предусматривал переселение около 490 тыс. человек. Украинцы сопротивлялись: к апрелю 1945 г. выехали только 80 тыс. человек. Украинские общественные организации требовали от польских властей соблюдения конституционных прав украинцев: участия их в политической жизни страны, разрешения школ на украинском языке и т.д. Это, однако, вступало в противоречие с планом решения украинской проблемы

стр. 102

в Польше, санкционированным Москвой. В результате ужесточения административных мер к середине 1945 г. число переселенных достигло 200 тыс. человек. Затем акция по переселению была приостановлена, что в известной мере явилось результатом массового уклонения украинцев от эвакуации, вызванного не только их привязанностью к местам проживания, но и распространением негативной информации о положении переселенцев в СССР, а также противодействием со стороны Украинской повстанческой армии (УПА), видевшей в украинском населении Восточной Польши свою важную социальную базу. Защищая население от насильственных перемещений, УПА вступала в прямой конфликт с польской администрацией. Для того, чтобы решить поставленную задачу, властям в конце августа - начале сентября пришлось направить в район компактного проживания украинцев три дивизии пехоты. Случаи прямого насилия военных над украинским гражданским населением в целях переселения его на Восток значительно участились. В результате в течение довольно короткого времени удалось выселить еще около 260 тыс. человек. Всего в 1944-1946 гг. из Польши в СССР были переселены около 500 тыс. человек. Этот процесс пытались увязать с репатриацией поляков из СССР и с планами расселения их на территориях, где прежде жили украинцы.

Массовые переселения не лишили украинское повстанческое движение социальной опоры, ибо в конце 1946 г. в Восточной Польше оставалось около 200 тыс. украинцев. К этому времени советские власти Украины решили прекратить прием переселенцев, ибо огромная переселенческая диаспора, в массе своей довольно враждебно настроенная к существующим порядкам, создавала официальной Москве, а тем более Киеву, немалые проблемы. Оставлять 200 тыс. украинцев близ советской границы польским властям было политически невыгодно. Во-первых, они являлись питательной почвой для УПА, действовавшей по обе стороны границ. Во- вторых, их компактное проживание затрудняло осуществление задуманной полонизации оставшихся меньшинств. Так начался новый этап переселений украинцев - теперь уже в пределах Польши, на северо-западные "воссоединенные земли". Эта операция под кодовым названием "Висла" требует особого рассмотрения.

Польский историк проф. Р. Беккер (Торуньский университет) сконцентрировал внимание на состоянии национального вопроса в Польше в 1944-1948 гг. По его мнению, на особенности решения национального вопроса в стране в этот период повлияло состояние деморализации, в котором находилось польское общество. В значительной мере она объяснялась тем, что вклад поляков в победу над Германией не был использован в национальных интересах. Известно, что в ходе войны погибли 6 млн поляков. Как немецкие, так и советские власти в 1939-1941 гг. проводили политику уничтожения польской общественной элиты. Впрочем, сохранившиеся с довоенных времен остатки прежних элит утратили в новой Польше свое значение. Зависимость страны от СССР способствовала тому, что большая часть польского общества не ощущала суверенности своего государства. Многие потеряли малую родину в результате значительных миграций. Налицо было нарушение ценностей гражданского общества. В трудные послевоенные годы забота о личной безопасности и хлебе насущном заслоняла для многих поляков какие бы то ни было общественные интересы. Едва ли будет большим преувеличением сказать, что поляки в это время составляли не столько нацию, сколько "этническую массу, объединенную вегетативными потребностями, а также языком и фактом проживания на одной территории". Все эти факторы, но в первую очередь унижение, которое поляки испытывали в ходе войны, определяли политику в отношении немецкого меньшинства, а также отношение польского общества к решению немецкого вопроса.

В первые послевоенные месяцы немцы подвергались всем формам дискриминации как со стороны властей (местных и центра), так и со стороны польского общества. Их заставляли носить опознавательные нарукавные повязки (главным образом со свастикой), посылали на специальные работы, подвергали насилию, в массовом порядке организовывались концентрационные лагеря. Наиболее известен лагерь

стр. 103

в Ламбиновичах; в другом лагере - в Потулицах около Быдгощи погибли от голода и насилия от 4,5 до 12 тыс. немцев (этот вопрос еще требует изучения).

Выселение немецкого населения проходило в несколько этапов. Первый из них - самочинные операции военных властей и местной администрации в период после непосредственного окончания боевых действий, еще до принятия Потсдамской конференцией соответствующего решения. Во время второго этапа, от Потсдама до конца 1945 г., были переселены 350-450 тыс. человек. Еще более организованный характер переселения приобрели в 1946-1947 гг. Считается, что в Германию были депортированы около 3,6 млн человек. Около 400 тыс. в ходе депортаций погибли.

Как и немецкий вопрос, украинский также решался с помощью переселений - выселения украинцев в 1944-1946 гг. в СССР. Принцип добровольности быстро сменило применение насилия. Достичь этнической однородности территорий, на которых ранее доминировали украинцы, таким путем не удалось - 200 тыс. украинцев пришлось выселять в 1947 г. в западные и северные районы Польши в ходе операции "Висла". Не удалось добиться и желаемой ассимиляции украинцев - существовавший в польском обществе негативный стереотип украинца изолировал переселенцев от польского населения.

Польско-еврейские отношения отличала конфликтность еще в межвоенный период, причем истоки антисемитизма лежали как в экономической, так и в культурной сферах. В первые послевоенные годы по Польше прокатилась волна погромов (Жешув, Краков и др.). Особенно известен случай погрома в Кельцах в 1946 г., когда были убиты 42 человека. Даже если принять версию о том, что это была провокация органов безопасности, следует признать, что призывы к погрому нашли отклик в толпе. Послевоенный антисемитизм имел не столько экономические, сколько социально-психологические истоки. В условиях, когда деморализованное за годы войны общество легко поддавалось соблазну объяснять переживаемые страной трудности происками врагов, роль внутреннего врага чаще всего персонифицировали именно евреи.

Курс на создание моноэтничного государства находил поддержку значительной части масс, помнивших межвоенную Польшу с ее острыми этническими противоречиями, вдобавок переживших конфликтный опыт мировой войны и в результате видевших в представителях национальных меньшинств чужаков. Из восприимчивых к экстремистским призывам люмпенизированных слоев общества зачастую рекрутировались милиция и органы безопасности, выступавшие инструментом осуществления проводимой политики. Именно польский национализм нередко оказывался той платформой, на которой могло произойти единение верхушки ППР и общественных низов. Национализм и ксенофобия облегчили включение польского общества в тоталитарную систему, хотя, конечно, о полной лояльности, преданности поляков новой системе речи быть не могло. По мнению Беккера, в польском обществе с развитым католическим сознанием лишь узкий социальный слой стоял на позициях националистического фундаментализма, и в силу этого новая власть не смогла успешно контролировать все сферы общественной жизни.

Подводя итоги Круглого стола, В.В. Марьина отметила, что в ходе обсуждения были подняты и проанализированы на основе большого архивного материала вопросы, до сих пор недостаточно изученные историками. Однако работа на этом пути по существу только начинается, перед исследователями, обращающимися к проблемам межнациональных отношений в странах Восточной Европы в период 1944-1948 гг., открывается широкое поле деятельности.

При этом решение конкретных страноведческих задач ни в коей мере не исключает, но, напротив, предполагает выход исследований на уровень принципиальных обобщений. Ведь многообразный и в целом очень болезненный и конфликтный опыт межэтнических взаимодействий в регионе в 1944-1948 гг. дает богатый материал для размышлений по ряду проблем, имеющих теоретическое и общеметодологическое значение. Среди них: соотношение идеологии и реальной политики в решении нацио-

стр. 104

нального вопроса; влияние общественного мнения на выбор политической линии и ее реализацию; степень эффективности международно-правовых механизмов контроля за соблюдением прав национальных меньшинств и др. Главный урок, который может быть извлечен из уже имеющегося знания о рассматриваемом историческом периоде, пожалуй, заключается в оценке как бесплодных и иллюзорных тех скороспелых попыток разрешения межэтнических противоречий, которые не способны подняться над идеей национальной исключительности и противостоять насилию. Только терпеливые поиски путей формирования многонационального сообщества на основе взаимных компромиссов и общих демократических принципов дают возможность коренным образом разрешить проблему.

(c) 2001 г. Материалы к печати подготовил А.С. СТЫКАЛИН

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Уткин А.И. Дипломатия Вудро Вильсона. М., 1989.

2. Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992.

3. Восточная Европа в документах российских архивов. 1944- 1953. М., 1998. Т. II. 1949-1953.

4. Младенов П. Животът. Плюсове и минуси. Русе, 1992.

5. Михайлов С. Възрожденски процес в България. София, 1992.

6. Маркова Л.В. Болгары-мусульмане (помаки) // Этнические меньшинства в современной Европе. М.,1997.

Постоянный адрес данной публикации: