Хотя бы раз увидев - даже на фотографии - этого человека, трудно было потом спутать его с кем- нибудь: нацеленный в упор взгляд, крупный нос, не редевшая с годами шапка густых смоляных волос и неизменный, застегнутый наглухо полувоенный френч - униформа сталинских чиновников. В разных ролях на протяжении трех десятилетий Л. З. Мехлис был рядом с И. В. Сталиным. Еще при жизни его имя окружали если не легенды, то мрачная слава "глаз и ушей" вождя.

Однако на снимках, запечатлевших партийно-государственную верхушку СССР 30 - 40-х годов, на первом плане его почти не увидишь. Он в таких случаях предпочитал тень, отбрасываемую его кумиром. Подобным образом держался и в жизни: избрав удел сподвижника "второго ряда", словно выглядывал из-за плеча вождя и никогда явно не демонстрировал намерений играть сколько-нибудь самостоятельную политическую роль. Возможно, потому и продержался в обойме большевистских руководителей четверть века и - в отличие от многих из них - умер не от пули палача или на тюремных нарах, а в своей постели.

О родовых корнях Мехлиса, социальном положении родителей, его собственных занятиях, партийной принадлежности до революции мало что известно. Давно отмеченная наукой страсть официальной историографии к жесткой дозированности, мифотворчеству, а то и прямой фальсификации биографий больших и малых вождей ярко проявляется и в его случае.

Родился Мехлис 13 января 1889 г. в Одессе. Получил, как позднее глухо указывал в одной из анкет, домашнее образование "по полному курсу реального училища". Вряд ли такое могла позволить для сына бедная еврейская семья. Сомнительно, однако, что была она и зажиточной, коль скоро подросток начал трудиться с 14 - 15 лет, прирабатывая в конторе и частными уроками.

Его юность пришлась на годы первой российской революции. Поскольку Одесса, город с традиционным бунтарским настроем, стала одним из центров революции, эти события, конечно, не миновали и Льва, но в чем это выразилось конкретно, имеющиеся документы не раскрывают. Накануне 1905 г. юноша вступил в отряд рабочей еврейской самообороны, действовавший в районе Молдаванки против погромщиков-черносотенцев. Позже посещал митинги, участвовал, как указывалось в пропагандистских

Рубцов Юрий Викторович - кандидат исторических наук, полковник (Генеральный штаб Вооруженных Сил РФ).

стр. 69

материалах 30 - 40-х годов, в вооруженных столкновениях с полицией. Он вроде бы даже был арестован по обвинению в хранении оружия и осужден к тюремному заключению, но потом, как несовершеннолетний, амнистирован. Этот, явно выигрышный для всякого революционера факт сам Мехлис нигде не упоминал. Лев Захарович писал, отвечая на вопрос "Основной карты коммуниста", составленной 9 апреля 1919 г., - подвергался ли преследованиям за революционную деятельность, - "в 1907 году в г. Одессе арестован и избит в Херсонском участке" ¹ .

Здесь же еще одна запись, относящаяся к событиям того же 1907 г.- вступление Мехлиса в Еврейскую социал-демократическую партию "Поалей Цион" и работа в ее одесской организации "до отъезда в армию в 1914 г.". Об этой странице в собственной биографии он нигде, кроме двух- трех анкет, заполненных на заре политического ученичества, не упоминал. Видимо, не случайно, ибо совсем не в его интересах было напоминать, что до октября 1917 г. он даже формально находился с большевиками по разные стороны баррикад. Как известно, В. И. Ленин настойчиво боролся с бундовцами, ционистами и другими сторонниками самостоятельных партий "еврейского пролетариата" и неизменно считал их сионистскими и, стало быть, враждебными большевистской партии. Ошибаются те авторы, кто утверждает, что Мехлис до вступления в РКП(б) был меньшевиком ² .

В 1911 г. его призвали на срочную военную службу во 2-ю гренадерскую артиллерийскую бригаду. "Сначала прослужил год в караульной службе, затем присвоили звание бомбардира",- неожиданно вспомнил он о том времени в 1942 г. на одном из заседаний Совета военно- политической пропаганды при Главном политуправлении РККА ³ . С началом первой мировой войны Мехлис оказался на Юго-Западном фронте, в составе XI армии. Сведений о его участии в боях нет, он все больше ведал содержанием конского состава.

Февральская революция застала его в Белой Церкви. Мехлис неплохо для своего времени образован, за ним крепкая репутация фронтовика. И вот сделан первый шаг в "политике" - он избран в солдатский комитет части.

Когда в Белой Церкви формировался совет рабочих и солдатских депутатов, его делегировали туда в комитет по охране порядка в городе. Но только начал ощущать вкус борьбы, работы, как воинскую часть расформировали. Шел январь 1918 года. Демобилизованный бомбардир подался в Одессу, где ему сразу нашлось место в секретариате "Румчерода" - ЦИК советов солдатских, матросских, рабочих и крестьянских депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа. Правда, пробыть в родном городе довелось недолго: 14 марта Одессу оккупировали германские и австрийские войска.

Отступая вместе с товарищами по "Румчероду", Мехлис попал в Ейск, где участвовал в установлении советской власти. Здесь он вступил в РКП(б). Многое зависело теперь от того, как быстро вчерашний поалейционист воспримет идеологию большевизма, насколько хватит у него готовности без колебаний воплощать ее в жизнь. Около года он пробыл на советской и хозяйственной работе в Харькове. Весной 1919 г., когда губком партии объявил мобилизацию коммунистов на фронт, пришел черед и Мехлиса. Не рядовым бойцом стал он при этом - политическим комиссаром запасной маршевой бригады, а через непродолжительное время - 46 стрелковой дивизии.

Комиссары гражданской войны... Присмотримся к этой знаменитой генерации "кожаных курток": очень часто боевого опыта - самый минимум, зато есть кое-какое общее образование, способность внедрять в сознание масс актуальные политические лозунги, крайний революционный максимализм. И - что немаловажно - партбилет как пропуск к далеко не рядовым постам в армии. Начальник Политуправления Красной Армии в начале 20-х годов, член Реввоенсовета Республики С. И. Гусев признавал: в годы гражданской войны "функции комиссара были всеобъемлющи, полномочия огромны, права почти не ограничены..." ⁴ . И далеко не каждый

стр. 70

из тех, кто получал в руки это страшное по силе оружие, умел разумно им распорядиться.

Вот и Мехлис, судя по его первым шагам на новом поприще, понял: выданные ему авансы надо оплачивать не за страх, а за совесть. Закроют глаза на жестокость, легко списываемую на священную ненависть к классовому врагу, лишь слегка пожурят за перегибы, но не простят мягкотелости, пассивности, утраты политического лица. Он конфликтовал с командирами, с подозрением относился к военспецам, безжалостно перетряхивал кадры, где только можно создавал партийные ячейки. Надо вместе с тем отдать Мехлису должное: он не боялся солдатской массы, в экстремальных ситуациях проявлял энергию и решительность, смело брал инициативу на себя.

Эти качества пригодились, когда в мае 1919 г. поднял вооруженный мятеж Н. А. Григорьев, начальник формировавшейся в тылу Украинского фронта 6 стрелковой дивизии. 10 мая его объявили вне закона, но прежде чем были приняты решительные меры по разгрому мятежа, событиями оказался охвачен огромный район от Кременчуга до Херсона. Мятежом был охвачен и Екатеринослав, где вместе с запасной бригадой находился Мехлис. Видя перевес противника, комиссар бригады с двумя десятками бойцов прорвался из блокированной на окраине города части к Днепру, встретил там прибывшее пополнение и вновь бросился в бой. Через несколько дней григорьевцы были выбиты из города.

Со второй половины мая 1919 г. соединения Южного фронта, ведя тяжелые оборонительные бои, отходили вглубь страны. ЦК РКП(б) признал фронт борьбы с Деникиным главным. Это обстоятельство отразилось и на судьбе Мехлиса. Его командируют в Полтавскую группу войск и назначают политкомиссаром 3-го боевого участка и 46 стрелковой дивизии. На этой должности он сменил ушедшего на повышение И. И. Минца, будущего академика-историка.

Хозяйство досталось ему аховое. "Общее состояние частей, в смысле их боеспособности... было весьма низким,- докладывали Мехлис и начдив А. Н. Ленговский в политотдел армии.- Дивизия отличалась своим партизанским видом... Политическое состояние частей было ниже всякой критики. В некоторых частях, например, в 410 полку... коммунистом называть себя было рискованно". Стоит ли удивляться, что дивизия, отступавшая со всей 14 армией, сдала Полтаву. Следовало принять незамедлительные меры по наведению порядка, и тяжелую руку нового комиссара в дивизии почувствовали тут же. Прежде всего были укреплены политотдел, особый отдел и ревтрибунал, отстранены от должности командиры и политработники, которые вызывали сомнение. И спустя годы Мехлис с удовольствием вспоминал, как тверд и решителен был в отношении к "изменникам, шкурникам и трусам". Наводя порядок в 406 полку, он лично разогнал там настоящий бандитский притон и обезоружил комбата, убившего командира полка и занявшего его место ⁵ .

Воли, готовности тут же на месте разрешить самый сложный вопрос, в том числе с применением репрессий, ему было не занимать. "Мехлис - человек храбрый, способный во время боя внести воодушевление, стремится в опасные места фронта,- так характеризовал его в августе 1919 г. политотдел 14 армии. - Но как политком не имеет политического такта и не знает своих прав и обязанностей". О каком такте могла идти речь, если комиссар насаждал, например, шомпольную расправу над провинившимися красноармейцами и другие подобные "воспитательные" меры? Правда, все это списывалось на суровые условия гражданской войны. Не случайно в октябре приказом по политическому отделу РВС армии военкому - 46 была объявлена благодарность "за преданность делу и отличную работу".

В эти дни 46 дивизия участвовала в Орловско-Курской наступательной операции. Взятие советскими войсками Орла, Кром и Курска, разгром главной ударной силы белых - 1-го армейского корпуса открыли путь на Харьков и Донбасс. Свой вклад в общую победу внесла и 46 дивизия, действовавшая, правда, на вспомогательном направлении. А в январе

стр. 71

следующего, 1920 г. дивизия, вошедшая теперь в состав 13 армии, оказалась на острие наступления. На армию была возложена задача не допустить отход корпуса генерала Я. А. Слащева в Крым и разгромить его в Северной Таврии. Но перехватить белых не удалось. Только одна 46 дивизия вышла к 24 января к Перекопскому и Чонгарскому перешейкам. Она даже смогла взять Перекоп и Армянский базар (Армянск).

О роли в этих событиях Мехлиса в 1937 г. во время выдвижения его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР не без пафоса поведал бывший комиссар батальона Ф. А. Олешко: "Тов. Мехлис нашел речушку Чонгар, впадавшую в Сиваш. Речушка была замерзшей, через нее он переправил часть 137 бригады. Часть зашла в тыл врага, захватила штаб белых с генералами, 18 орудий, несколько десятков пулеметов, огромное количество винтовок и боеприпасов...". Но продвинуться вглубь Крыма на плечах противника тогда не удалось. Слишком велики оказались потери. Из-за этого две соседние дивизии - 46 и Эстонскую - пришлось даже слить в одну с сохранением названия 46-й стрелковой. 21 февраля Мехлис, докладывая о тяжелом положении в частях, настаивал, чтобы политотдел армии довел "до сведения предреввоенсовета республики для привлечения виновных к ответственности за полное ослабление боевой мощи частей дивизии" ⁶ .

Таким образом, благоприятный момент для разгрома белых, сосредоточившихся в Крыму, был упущен, и они не замедлили этим воспользоваться. В середине апреля 1920 г. они нанесли удар по соединениям 13 армии. 14 апреля южнее Мелитополя в районе деревни Кирилловка с моря высадился десант в составе Алексеевского пехотного полка и Корниловской артбатареи. Он стремился перерезать железную дорогу Мелитополь - Большой Утлюк, по которой шло снабжение 13 армии. Все это происходило в непосредственном тылу 46 дивизии. Ее новый начальник - Ю. В. Саблин и возглавил ликвидацию десанта. Ему удачно ассистировал Мехлис.

Надо отдать ему должное: пулям он не кланялся. Когда 411 полк стал отступать, он остановил бегущих и повел их в контратаку. Противнику не помог явный перевес в силах - броневики, конница. Комиссар дивизии, как докладывал Саблин, "все время находился в передовых цепях, увлекая вперед в атаку красноармейцев своим личным примером" ⁷ . В этом бою Мехлис был ранен в левую руку, но из боя не вышел, пока Геническ не был отбит у противника. За этот бой он, как и начдив Саблин, был представлен реввоенсоветом армии (правда, не награжден) к ордену Красного Знамени.

После излечения его направили в распоряжение реввоенсовета Юго-Западного фронта, где около трех месяцев Мехлис состоял "для особых поручений". Здесь и произошла самая важная для его последующей карьеры встреча со Сталиным - тогдашним членом РВС фронта.

Между тем вследствие успешных для них июньских боев войска Врангеля взяли под свой контроль левый берег Днепра от устья до Каховки, а на северо-востоке дошли почти до Александровска. 13 армия была разделена Днепром на две группы - Правобережную, занимавшую оборону на рубеже от Херсона до Никополя, и Левобережную. Правобережную группу войск из четырех дивизий возглавил ставший незадолго до этого начдивом-46 Р. П. Эйдеман. К нему на должность комиссара и был направлен Мехлис.

В ночь на 7 августа войска группы форсировали Днепр и захватили в районе Каховки плацдарм. Чтобы противник не сбросил красных в реку, предстояло построить мощные оборонительные сооружения. Эйдеман поручил комиссару тылы. Позднее он вспоминал: "День и ночь идет напряженная работа... Член РВС группы т. Мехлис, еще не совсем оправившийся от недавнего ранения,- дни и ночи на участках. Организует и расставляет людей" ⁸ . 5 сентября, когда врангелевцы попытались овладеть каховским плацдармом, введя в бой танки, Мехлис был на позициях артиллеристов. Вспомнив бомбардирский опыт времен первой мировой войны, он управлял огнем батареи. Официальные пропагандисты в 30-е годы утверждали, что его участие решило исход боя.

Но и в данном случае нет надежного документального подтверждения.

стр. 72

Уже через считаные годы после тех событий на место В. К. Блюхера, А. И. Корка, Ф. К. Миронова, И. П. Уборевича и десятков других подлинных руководителей борьбы с Врангелем пропагандой подставлялись во многом "дутые", но нужные фигурки. Уборевича и Эйдемана, Блюхера и Корка расстреляли, а в это время слушатели военных академий с благоговением посещали места, связанные с комиссарской юностью Мехлиса. "Оказывается", именно он - "боевой комиссар группы войск каховского плацдарма" чуть ли не единолично руководил его укреплением и обороной от белых, о чем в путеводителе 1940 г. настоятельно рекомендовалось сообщать туристам ⁹ .

В начале декабря 1920 г. Мехлис был делегирован на 2-й Всероссийский съезд партработников Красной армии и флота. Одновременно его избрали делегатом VIII Всероссийского съезда советов. Из Москвы он уже не возвратился. Последовали демобилизация из армии и откомандирование в распоряжение ЦК РКП(б). Если учесть, что Мехлис стал начальником канцелярии СНК РСФСР, а уже через десять месяцев трудился в наркомате Рабоче-крестьянской инспекции, во главе которого стоял Сталин, предположение об участии последнего в судьбе вчерашнего комиссара дивизии не покажется таким уж невероятным, тем более, что еще через полгода последовало новое назначение - помощником генерального секретаря ЦК РКП(б) ¹⁰ . По воспоминаниям Б. Бажанова, бывшего секретаря Сталина, бежавшего в конце 20-х годов за границу, только он и Мехлис имели право свободного входа к генеральному секретарю. Все остальные допускались в кабинет Сталина только после доклада Льва Захаровича. На нем также лежала обязанность получать корреспонденцию, адресованную шефу, и докладывать ее ¹¹ .

Приближенность заведующего бюро секретариата ЦК (именно так официально называлась должность Мехлиса) к первому лицу партии и государства давала ему больше возможностей, чем иному члену правительства. На первый взгляд лицо техническое, чья главная задача - регулировать поток служебных бумаг и посетителей, на самом деле он приобрел незримую, но вполне осязаемую власть над огромным слоем партийных и государственных руководителей, исключая разве что элиту.

В соответствии с все более крепнувшей партийной "традицией", это сразу же отразилось на его жизненных, бытовых условиях. Мехлис с женой Елизаветой Абрамовной и сыном Леонидом переселились в 1-й Дом Советов, где жили ответственные работники ЦК, получил доступ к лучшим санаториям, дачам, закрытым распределителям. Войдя во вкус, он иной раз позволял даже уговаривать себя оторваться, наконец, от дел, отдохнуть. Сохранилась записка Сталина А. И. Рыкову и В. М. Молотову от 17 июля 1925 г.: "Прошу Вас обоих устроить Мехлиса в Мухолатку или другой благоустроенный санаторий, не обращайте внимания на протесты Мехлиса, он меня не слушает, он должен послушать Вас, жду ответа" ¹² .

Иное измерение, в котором оказался Лев Захарович, было сопряжено, конечно, не только с жизненными удобствами. Чтобы не потеряться в атмосфере во многом незримой, но оттого не менее напряженной и жестокой борьбы за единовластие, которую вел Сталин, нужно было выбирать: за кого? Судя по всему, этот вопрос Мехлиса не мучил: хозяина он выбрал себе давно. Он стал довольно быстро законченным функционером. Нормы партийного товарищества окончательно уступили место верноподданничеству и лести в отношении "первого лица". Как писал Бажанов, Мехлис "создает себе удобную маску "идейного коммуниста". Я в нее не очень верю, я вижу, что он - оппортунист, который ко всему приспособится. Так оно и произойдет. В будущем никакие сталинские преступления его не смутят". Похожую точку зрения высказывает и Д. А. Волкогонов: "Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением... едва ли это был человек идеи".

Мехлис был одним из тех, кого Сталин лично поднял к вершинам власти взамен противников утверждения в партии и стране авторитарных порядков. Стало быть, в глазах вождя он не уступал, а то и превосходил

стр. 73

многих других аппаратчиков, жаждавших "высочайшего" внимания, вполне определенными качествами. Он особенно импонировал генсеку, с одной стороны, бестрепетной жестокостью, умением переложить ответственность с себя на других, страстью к аппаратным "играм", а с другой - беспредельной преданностью, ревностной исполнительностью и умением предугадать желания "хозяина". Весьма востребованной вождем оказалась и способность его помощника выдавать белое за черное и наоборот: мало кто из присяжных сталинских идеологов мог сравниться с Мехлисом и в бытность его помощником вождя, и особенно позднее в деле фальсификации как истории, так и советской действительности, в формировании того мира иррациональных представлений, бесконечных мифов, в котором заставляли жить наших соотечественников.

Сталинский секретариат, включая Мехлиса, немало сделал для формирования культа личности своего шефа, для утверждения в сознании масс клише типа "Сталин - это Ленин сегодня", "любимый вождь", "отец народов". Был, например, установлен порядок, в соответствии с которым помощники генерального секретаря ежедневно просматривали и визировали все материалы о нем и его фотографии. Его имидж ничто не должно было поколебать. Надежным сторонником "хозяина" выступал Мехлис в его борьбе за единовластие в партии, прежде всего против Л. Д. Троцкого. Бывший работник сталинского секретариата А. П. Балашов называл Мех-лиса среди тех, кто охотно подыгрывал Сталину, зная его резко отрицательное отношение к Троцкому. Кроме того, он регулярно докладывал генеральному секретарю "доверительную информацию" о других руководителях партии.

По воспоминаниям Бажанова, Сталин учил своего помощника тонким и осмотрительным приемам расправы с инакомыслящими. Вот после XIV съезда ВКП(б) Мехлис цитирует генсеку особо резкие выпады оппозиционеров на одном из собраний. Сколько можно, негодует он, не правильнее ли разом запретить такую дискредитацию высшей партийной власти? На это сановный собеседник усмехается, давая понять, что время запретов еще не наступило: "Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны - время счетов с ними придет" ¹³ .

Отличную школу борьбы с инакомыслием Мехлис прошел и позднее, будучи направленным в 1926 г. на учебу на курсы при Коммунистической академии, а затем в Институт красной профессуры (ИКП). Его неистовство в этой борьбе было настолько велико, что и через четверть века одна из его сокурсниц А. А. Залкинд вспоминала: "Никогда никто из нас не забудет, как много сделал Лев Захарович для разоблачения искусно замаскировавшихся агентов главарей антипартийных группировок, засланных в ИКП. Недаром эти вражеские агенты жгуче ненавидели Мехлиса" ¹⁴ . Пребывание его в ИКП пришлось на время превращения этого "теоретического штаба ЦК" в центр разоблачения "правых" - Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского, выступивших против чрезвычайных мер по отношению к крестьянству. Авторитет Бухарина как политического деятеля и теоретика партии до того считался в ИКП непререкаемым, преподавательский состав (назовем хотя бы А. Ю. Айхенвальда, Н. А. Карева, Д. П. Марецкого, А. Н. Слепкова, Я. Э. Стэна) и многие слушатели составляли основной костяк так наз. "бухаринской школы". Поэтому для Сталина было так важно, чтобы разоблачение "любимца партии", по выражению Ленина, началось именно с ИКП.

Генсек даже специально приехал в ИКП 28 мая 1928 г. для беседы со студентами, в которой он определил способ преодоления затруднений "на хлебном фронте" - ускоренное колхозное строительство и "ни на минуту" не прекращающуюся борьбу с кулачеством. Имя Бухарина или кого-то из его единомышленников не прозвучало, но анонимные "люди", которые, по словам Сталина, говорят о необходимости всемерного развития кулацкого хозяйства в интересах Советской власти, получили от него определение реакционеров. "Не понимать значения крупного кулацкого хозяйства в де-

стр. 74

ревне... это значит сойти с ума, порвать с ленинизмом, перебежать на сторону врагов рабочего класса", - зловеще резюмировал высокий гость ¹⁵ .

Для Мехлиса, который участвовал в беседе, пикантность ситуации состояла в том, что он сам грешил большими симпатиями к Бухарину, по резкому выражению Стэна, буквально лизал ему пятки. Но эти симпатии разом испарились, стоило генсеку объявить Бухарина "правым" уклонистом. Именно Мехлис взялся выступить в ИКП с итоговым докладом, подготовленным специальной группой профессоров и имевшим цель доказать ничтожность Бухарина как теоретика и мелкотравчатость как политика. Призвать к совести Мехлиса, как вспоминал одновременно учившийся с ним А. Авторханов в своей книге "Технология власти", попытался Стэн, уличивший того в измене учителю: "Если теоретическая пустота у подобных людей компенсируется их безошибочным политическим чутьем, это, однако, не свидетельствует об их моральной чистоте". Он потребовал от докладчика прямо ответить: чьи пятки пришлись ему сегодня по вкусу, коль скоро он отказался, как прежде, лизать пятки Бухарина. Но Мехлиса этот вопрос в тупик не поставил: он прошел уже хорошую школу фарисейства и словоблудия. "Я, - заявил он, - был и учеником Бухарина, и, быть может, его оруженосцем, когда это оружие метко било по троцкистам, но я его бросил, как только оно заржавело, а вы, Стэн, подобрали его в тот момент, когда оно целит в сердце партии".

А когда через некоторое время в Коммунистической академии прошло собрание теоретиков и пропагандистов партии, Мехлис оповестил присутствующих о сделанном им "открытии". Он довел "до сведения партии тот величайшей важности исторический факт, который тщательно скрывали от нее бухаринцы: Сталин является единственным теоретическим преемником Ленина. Партия должна наконец знать эту правду даже через голову сталинской простоты и скромности..." ¹⁶ .

В ноябре 1929 г. Мехлис разоблачил в ИКП "фракционную вылазку правых" в лице Е. В. Цетлина, о чем не замедлил сообщить в партийной прессе ¹⁷ . Позднее на его счету появились другие подобные акции. По крайней мере его однокашник, будущий секретарь ЦК по идеологии П. Н. Поспелов ставил в заслугу Мехлису борьбу против "бухаринско-углановской антипартийной группы", разоблачение "леваков" (В. В. Ломинадзе), "двурушников" - право-"левацкий" блок С. И. Сырцова и Ломинадзе. Эти усилия, разумеется, были замечены "наверху". Пошедший в гору Мехлис избирался членом бюро парторганизации ИКП, деканом экономического отделения и членом правления института от слушателей. Руководство оценивало его как "политически выдержанного партийца, энергично проводящего линию партии" ¹⁸ .

Но главной была, естественно, сталинская оценка. И она не заставила себя ждать: в мае 1930 г. Мехлис вошел в состав редакции газеты "Правда", чтобы в следующем, 1931 г. занять пост главного редактора. "Правда",- раскрывал он свое видение роли газеты,- должна возглавлять борьбу за генеральную линию нашей партии... Должна возглавлять борьбу и возглавлять ее против всех разновидностей оппортунизма" ¹⁹ . Лев Захарович в очередной раз доказал свое умение материализовать свои слова: при нем центральный печатный орган партии стал подлинным сталинским рупором, надежнейшим проводником дезинформации населения высшим руководством партии и страны о реальном положении в СССР. Бесполезно искать на страницах "Правды" даже упоминания, например, о голоде 30-х годов, зато там с избытком стенографических отчетов с процессов над действительными или выдуманными конкурентами и противниками вождя и призывов "раздавить гадину", будь то Каменев или Зиновьев, Бухарин или Тухачевский.

Мехлис много писал сам. Диапазон его выступлений на страницах "Правды" широчайший - от славословий в адрес Сталина и его гвардии до проблем обеспечения промышленности рабочей силой и ликвидации обезлички в кредитовании предприятий. Стиль его отличался сухостью,

стр. 75

суждения - прямолинейностью, тон - директивностью. Ни один чужой материал, будь то десятистрочная заметка или большая, статья тоже не проходили мимо остро заточенного карандаша главного редактора. Шансов пробиться на газетную полосу у живой, тем более спорной мысли не было никаких.

В 1935 г. Мехлис стал доктором экономических наук. Ученую степень без защиты диссертации ему преподнесло бюро президиума Коммунистической академии. Это было в духе времени: всемирно известных ученых Н. И. Вавилова, H. H. Лузина, А. В. Чаянова травить, а липовых, но преданных режиму докторов наук плодить. В бытность Мехлиса главным редактором "Правды" значительно возрос его политический вес. На XVII съезде ВКП(б) он был избран кандидатом в члены ЦК, а в октябре 1937 г. решением пленума ЦК вместе с В. К. Блюхером, Н. А. Булганиным и еще несколькими руководителями был переведен в члены Центрального Комитета. Расширилась и сфера его партийно-общественных обязанностей. Он вошел в состав редколлегий исторического журнала "Борьба классов", а также многотомников - "История заводов", "Люди первой и второй пятилеток", "Челюскинская эпопея".

Но то была публичная, видимая сторона. Негласно же Мехлис все более втягивался Сталиным в расправы над теми, кто расходился с "генеральной линией партии". Так, по показаниям Н. И. Бухарина, главный редактор "Правды" вызывался и инструктировался вождем при расследовании обстоятельств убийства Кирова, при этом ему рекомендовалось искать следы "зиновьевцев". Принял Мехлис активнейшее участие в деле крупных военачальников, привлеченных к процессу мифической "антисоветской троцкистской военной организации" в Красной Армии. В январе 1937 г. в его руки попало письмо корреспондента "Правды" в Берлине А. Климова, в котором содержались якобы достоверные сведения о том, что в Германии "среди высших офицерских кругов упорно говорят о связи и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве. В этой связи называется имя Тухачевского". Мехлис направил письмо генсеку. Он и позднее, в ходе следствия и суда по делу высокопоставленных военных, был информирован по существу вопроса, а для получения указаний, как освещать процесс, его вызывал к себе Сталин. Следует также заметить, что Мехлис с особой энергией настаивал на исключении маршала Тухачевского из партии еще до суда ²⁰ . О посвященности Мехлиса в механизм репрессий, о его тесных контактах в этом вопросе с "хозяином" свидетельствовал и Михаил Кольцов, сам павший жертвой шпиономании (эти свидетельства приводит его брат художник Борис Ефимов) ²¹ .

На короткое время (с сентября 1937 г.) Мехлис, оставаясь в "Правде", занял пост заведующего отделом печати и издательств ЦК ВКП(б). Рост его политического веса подтвердил и факт избрания депутатом Верховного Совета СССР. Но вскоре в атмосфере все нараставшего террора его способностям было найдено несколько иное применение: в январе 1938 г. он получил назначение на высший военно-политический пост, став начальником Политического управления (ПУ) РККА и заместителем наркома обороны СССР. Такое назначение логично укладывалось в русло кадровой политики Сталина. Важная для него вообще, абсолютная преданность военно- политического руководства лично ему в конкретных условиях рубежа 1937 - 1938 гг. приобретала особое значение. Поскольку борьба с "врагами народа" в армии, которая велась до назначения Мехлиса, была признана недостаточной, генсек стремился, опираясь на него, придать выявлению и выкорчевыванию из армии всех, сколько-нибудь несогласных с ним, новое дыхание ²² . При этом "цивильность" нового начальника ПУ была качеством скорее положительным: устраивая погром армии, Сталин не доверял профессиональным военным.

С политическим статусом рос у Мехлиса и статус военно-административный: в отличие от своего предшественника П. А. Смирнова, он одновременно получил пост заместителя наркома обороны. А 13 марта того же 1938 г. вошел в состав вновь образованного Главного военного совета РККА - узкой коллегии всего из девяти человек вместе со Сталиным,

стр. 76

Ворошиловым и несколькими заместителями наркома. Все явно свидетельствовало о стремлении верхушки партии и государства повысить роль данного звена военно-политической иерархии в процессах "большевизации", а точнее сказать - сталинизации Красной Армии.

Воодушевленный высоким доверием, Мехлис без колебаний взялся за чистку аппарата ПУ и политсостава в главных и центральных управлениях наркомата обороны, военных округах, военно-учебных заведениях, за подбор и расстановку "своих" кадров. Его слова: "Врагов и изменников будем уничтожать как бешеных собак", брошенные с трибуны XVIII съезда ВКП(б) ²³ , были выражением раз и навсегда определенной линии.

Одним из первых документов, которые Мехлис подписал в новой должности, стала директива от 14 января 1938 г. об участниках так наз. "антипартийной армейской белорусско-толмачевской группировки". До того она называлась по-иному - "внутриармейской оппозицией 1928 года": такой ярлык тогдашний начальник ПУ РККА А. С. Бубнов навесил части политсостава Белорусского военного округа и коммунистам Военно-политической академии им. Н. Г. Толмачева за попытку предложить меры по расширению демократических начал в военном строительстве ²⁴ .

Но если в конце 20-х гг. осмелившиеся на критику расплачивались пребыванием в должности и членством в партии, то спустя десятилетие их стали обвинять уже в антипартийной и антисоветской деятельности, измене Родине и, соответственно, подвергали репрессиям. Мехлис обязал начальников политуправлений округов, флотов, армий, военных комиссаров и начальников политотделов соединений, военных академий и училищ выявить всех участников "белорусско- толмачевской группировки" и внести соответствующую запись в их учетные карточки коммунистов, о чем в обязательном порядке доложить. Когда в 1962 г. группа бывших политработников, выпускников Военно-политической академии, а к тому времени уже пенсионеров, обратилась в Главное политическое управление Советской армии и военно-морского флота с просьбой провести партийное расследование деятельности Мехлиса и опубликовать подлинную историю их "группировки", они получили от тогдашнего начальника ГлавПУ А. А. Епишева отказ. И только в мае 1990 г. комиссия политбюро ЦК по дополнительному изучению материалов, связанных в репрессиями 30 - 50-х гг. признала эту "группировку" грубой фабрикацией.

Но "толмачевцы" вовсе не были единственным противником для Мех-лиса. "Особенности работы вредителей в Красной Армии сказались в том,- заявил он на Всеармейском совещании политработников в апреле 1938 г.,- что здесь орудовало много различных, обособленных шпионских групп. Они действовали по принципу - "врозь идти, вместе бить"... Всех их объединяло одно - ненависть к нашей большевистской партии, к рабочему классу и к делу социализма".

Разоблачить врагов можно было намного раньше, говорил он, но в Политуправлении РККА засело немало "болотных элементов и примиренцев", потому-де "вся тяжесть работы" легла на плечи чекистов. Хороши примиренцы, когда, по собственному признанию Мехлиса, к этому времени было арестовано уже более 1100 политработников, то есть около 5% всего политсостава. "Цифра не столь уж значительная, как любят рисовать отдельные паникеры",- демонстрировал завидное хладнокровие докладчик ²⁵ . Политуправления военных округов Мехлис нашел вообще "наиболее запущенным" участком. Он поблагодарил чекистов, которые, по его выражению, "помогли избавиться от этой грязи" - начальников политуправлений и членов военного совета И. М. Горностаева (Киевский военный округ), Н. А. Юнга, А. П. Прокофьева, Г. Ф. Невраева (Сибирский округ), Раздольского (Закавказский округ). С размахом искореняли "врагов народа" также в Приволжском, Северо-Кавказском, Среднеазиатском и других военных округах.

Настоящий кадровый погром Мехлис устроил на Дальнем Востоке, куда был специально командирован по решению политбюро ЦК ВКП(б) летом 1938 г. в связи с обострением обстановки в районе озера Хасан.

стр. 77

О масштабах содеянного им лишь на первом этапе дает представление телеграмма, направленная Сталину 28 июля: "Уволил двести пятнадцать политработников, значительная часть из них арестована. Но очистка политаппарата, в особенности низовых звеньев, мною далеко не закончена. Думаю, что уехать из Хабаровска, не разобравшись хотя бы вчерне с комсоставом, нельзя..." ²⁶ . Мехлис причастен к трагедии маршала В. К. Блюхера, командующего войсками Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, а с 1 июля 1938 г.- Краснознаменного Дальневосточного фронта. Как вспоминала вдова Блюхера - Глафира Лукинична, когда Мехлис и М. П. Фриновский, заместитель наркома внутренних дел, прибыли в Хабаровск, муж проницательно сказал ей: "Приехали акулы, которые хотят меня сожрать..." ²⁷ .

Блюхер настаивал на своей версии пограничного инцидента в районе высоты Заозерная, с которого начался конфликт с японцами, считая нарушителями советских пограничников. Начальник ПУ РККА, зная, что эту точку зрения в Москве считают "чепухой", в своих телеграммах подыгрывал генсеку, даже не пытаясь разобраться в подлинных деталях дела. В позиции маршала он увидел двурушничество, "льющее воду на мельницу японцев". "Порой трудно отличить, когда перед тобой выступает командующий или человек в маске", - телеграфировал он Сталину и Ворошилову 27 июля.

На заседании Главного военного совета РККА 31 августа 1938 г. Блюхера обвинили в "сознательном пораженчестве", неумении или нежелании "по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа", "двуличии, недисциплинированности и саботировании вооруженного отпора японским войскам". Приказом наркома обороны - а в нем чуть ли не текстуально повторялись формулировки из телеграммы Мехлиса Сталину и Ворошилову - Блюхер от должности командующего был отстранен ²⁸ . До ареста ему оставалось чуть более полутора месяцев, до гибели в тюрьме в результате диких истязаний - еще 18 суток.

Ищущий очередную жертву взор Мехлиса проникал повсюду. Так, 21 марта 1938 г. он бездоказательно доложил Сталину, Ежову и Ворошилову, что "авиация меньше всего очищена от вражеских сил" и просил снять заместителя начальника ВВС Я. В. Смушкевича и двух высших политработников ВВС с должности, а их дело передать в НКВД ²⁹ . Тогда Смушкевичу удалось отвести наветы, но весной 1941 г. он был все же арестован и в октябре того же года без суда расстрелян.

Не смогло противостоять обвинениям и при активном участии Мех-лиса подверглось разгрому Разведывательное управление Генерального штаба. 20 ноября 1938 г. начальник ПУ РККА через голову наркома обороны Ворошилова, члена политбюро, обращается к Сталину: "В двух записках я докладывал ЦК ВКП(б) и Наркому о положении в Разведупре. Там сидит группа сомнительных людей и шпионов. Начальнику политотдела Разведупра я разрешил разобрать в партийном порядке дело Колосова - бывшего секретаря партбюро, связанного с врагами, выводившего их из- под огня... Сейчас тов. Ворошилов распорядился собрание отменить и вопроса не рассматривать. Нарком хочет ликвидировать политотдел, чего делать нельзя. Надо ввести также и комиссара.

С линией Наркома в этом вопросе я не согласен... Я не могу мириться с тем, когда кругом немало врагов (не только в Разведупре, но и в центральных управлениях), а я нахожусь в роли наблюдателя". Как докладывал Мехлису начальник политотдела Разведывательного управления И. Ильичев, "по существу, разведки у нас нет... Нет военных атташе в Америке, Японии, Англии, Франции, Италии, Чехословакии, Германии, Финляндии, Иране, Турции, т.е. почти во всех главнейших странах". За 1937 - 1938 гг. в ее системе было арестовано около 200 человек ³⁰ . Так ретивые борцы с "врагами народа" довершали разгром военной разведки. И это происходило в канун второй мировой войны.

Расправы над конкретными людьми сопровождались массовым "промыванием мозгов". В соответствии с директивой Мехлиса от 26 мая 1938 г.

стр. 78

в учебные планы военных и военно-политических училищ, курсов, военных академий, дивизионных партийных и комсомольских школ, окружных домов партийного образования вводился специальный курс "О методах борьбы со шпионско-вредительской, диверсионной и террористической деятельностью разведок капиталистических стран и их троцкистско- бухаринской агентуры" ³¹ . А каждый судебный процесс над этой самой "агентурой" предварялся и сопровождался шумной пропагандистской кампанией в армейской печати, о чем следовали многочисленные указания начальника ПУ РККА.

Свою опору в осуществлении "генеральной чистки" командно-начальствующего состава Красной Армии Мехлис видел в комиссарах. На упомянутом выше Всеармейском совещании политработников он напомнил участникам сталинское выражение о том, что "комиссар - глаза и уши партии и правительства". При этом резко упрекнул многих новоиспеченных комиссаров, что они по-прежнему чувствуют себя помполитами (то есть помощниками командиров по политической части, каковыми они были до 10 мая 1937 г. - момента введения института военкомов): "Вы обязаны по делам проверять и судить о всех политических и командных работниках, в том числе и о командире". Словно возвращались времена гражданской войны: командный состав ставился под жесткий гласный, а главное - негласный контроль. Совершенно секретной директивой начальник ПУ РККА обязал начальников политорганов и комиссаров дважды в год представлять ему подробные политические характеристики командиров частей и соединений без уведомления последних ³² . Тем самым в канун второй мировой войны в Красной Армии подрывался основополагающий принцип военного строительства - единоначалие.

К концу 1938 г. армия была уже в полном смысле слова обезглавлена. Всего за 1937 - 1938 гг. были арестованы и осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР 408 человек руководящего и начальствующего состава РККА и ВМФ. Из них только семь были приговорены к различным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях, все остальные - расстреляны ³³ .

"Коса" репрессий изрядно погуляла не только в среде высшего политсостава, но и старшего и среднего. Некомплект кадров при Мехлисе из-за арестов и увольнений из армии "в порядке очистки" от "врагов народа" еще более усугубился. Поэтому он с разрешения политбюро прибегал к мобилизации коммунистов, в том числе руководящего состава, на политработу в армию, максимально расширил сеть учебных заведений. Но, как докладывал Мехлис в мае 1940 г. в ЦК ВКП(б), из 45,5 тысячи должностей политсостава, составлявших за 1938 - 1940гг. некомплект, около 4 тысяч все еще продолжали оставаться вакантными ³⁴ . Тем не менее, вопреки фактам, Мехлис публично заявлял, что некомплекта политсостава в армии нет, надо лишь иметь смелость выдвигать талантливую молодежь. И выдвигали: политруки нередко становились полковыми комиссарами, начальниками политотделов и военкомами дивизий, разом перескакивая три-четыре ступени. В основу подобной кадровой политики клался не уровень профессиональной компетентности, а политическая благонадежность.

Цену таким выдвижениям без скидок показала война с Финляндией. Последствия вопиющих беззаконий самым роковым образом сказались и на положении Красной Армии летом 1941 года. Народ и армия как минимум дважды жестоко заплатили за властолюбие и диктаторские притязания своих вождей: в дни мира и годину войны.

При всех особенностях стиля деятельности Мехлиса невозможно назвать кабинетным работником. Ни одна локальная война или вооруженный конфликт на западных и восточных рубежах страны, в которых в те годы участвовал СССР - у озера Хасан (июль - август 1938 г.), у реки Халхин-Гол (май- август 1939 г.), так наз. "освободительный поход" в западные районы Украины и Белоруссии (сентябрь 1939 г.), а затем и Бессарабию (1940 г.), война с Финляндией (1939 - 1940 гг.) не обошлись без его личного участия. И везде, где ему довелось побывать, он неизменно

стр. 79

решал важнейшую для себя задачу - делал все для утверждения культа вождя. Установлено, что именно ему принадлежит авторство лозунга "За Сталина, за Родину", который начальник ПУ РККА стал рьяно внедрять еще во время боев на Хасане ³⁵ .

Халхин-Гол оказался для Мехлиса непохожим на Хасан. Его привычное стремление вмешаться в оперативное управление войсками жестко пресек Г. К. Жуков, поставленный во главе 1-й армейской группы. Заниматься же сугубо своим делом - политработой - оказалось не так просто. Сразу же был допущен серьезный просчет в определении содержания пропаганды в среде личного состава. Красноармейцам предлагалось воодушевляться идеей освободительной миссии - РККА, как известно, действовала против японцев на территории Монголии. Мехлис вынужден был признать, что этот тезис оказался неудачным, многими непонятым. Пришлось вносить поправку, сформулировав основной пропагандистский лозунг следующим образом: "Защищая границы МНР, Красная Армия обороняет территорию Советского Союза от Байкала до Владивостока, препятствует Японии превратить МНР в плацдарм для войны против СССР" ³⁶ . На разъяснение нового лозунга были брошены все силы, которыми располагали политорганы.

На Халхин-Голе и сам Мехлис, и руководимые им структуры приобрели первый опыт ведения контрпропаганды. Впервые в политуправлении армейской группы был создан отдел по работе среди войск противника. ПУ РККА был инициирован приказ наркома, касавшийся создания в мирное время редакций и типографий газет на языках стран, сопредельных с Советским Союзом, а также вероятных противников. Один перечень языков, на которых предполагалось выпускать газеты, впечатляет - японский, китайский, немецкий, польский, финский, корейский, монгольский, эстонский, латышский, румынский, турецкий, фарси ³⁷ .

Весьма важным оказалось практическое овладение навыками контрпропаганды. Бывший начальник управления спецпропаганды ГлавПУ РККА генерал-майор в отставке М. И. Бурцев вспоминал в беседе с автором этих строк: "На Халхин-Гол Мехлис приехал перед генеральным наступлением в конце июля - начале августа. По его приказу здесь уже действовала группа по разложению войск противника, которой обязали руководить меня, выпускника военно- политической академии. Мы дислоцировались в пустынном городке Тамцак-Булак, в 120 км от фронта, и практически бездействовали. Не было ни переводчиков, ни типографии, ни редакции газеты - все осталось в Чите за 700 км от Монголии.

Когда приехал Мехлис, я доложил ему об этом. Он сейчас же распорядился перевести из Читы все три имевшиеся там редакции газет (на японском, монгольском и китайском языках). Плюс к этому он вызвал из Москвы единственный тогда звуковещательный отряд, сыгравший большую роль, во- первых, в дезинформации противника - имитировались оборонительные работы в то время, как наши части готовились к наступлению; а во-вторых, уже в ходе наступления - в распропагандировании японцев и манчжуров".

Энергия и распорядительность у начальника ПУ Красной Армии нередко вступали в противоречие с самонадеянностью и неспособностью к трезвой самооценке. Бурцев вспомнил в связи с этим, как Мехлис сам написал текст первых четырех листовок к японским солдатам. Он обращался к японцам так, как привык обращаться к нашим воинам - в тех же выражениях, с теми же аргументами. От этого японцы, особенно офицеры, становились только злее. Подобные просчеты преследовали Мехлиса и потом, в ходе "освободительного похода" в Западную Украину и Западную Белоруссию. Огрехи, допущенные здесь начальником ПУ РККА, были того же рода - пренебрежение менталитетом тех, на кого была рассчитана пропаганда. Заранее подготовленные для обоснования цели похода тезисы содержали призыв "бить польских панов", при этом не учитывалось, что в польских землях, населенных украинцами, панами одинаково именуют и помещиков, и трудящихся. Только на шестой день после перехода советско-польской

стр. 80

границы, 22 сентября 1939 г., Лев Захарович запросил разрешение у Сталина и Ворошилова, чтобы внести необходимые коррективы в злосчастные тезисы.

Политический лозунг, выдвинутый с открытием военных действий против Финляндии,- Красная Армия помогает финскому народу избавиться от "ига капиталистической эксплуатации" - плохо был воспринят уже не только бойцами и командирами Красной Армии, но и финнами. Последние, к огромному неудовольствию Кремля, вовсе не мечтали об установлении в своей стране советской власти. Политические руководители и страны, и Красной Армии наступили на те же самые грабли, что и на Халхин-Голе, правда, получилось куда больнее. Только в начале февраля 1940 г. директива ПУ РККА, наконец, констатировала необходимость перенести акценты в пропаганде: повседневно разъяснять бойцам и командирам, что в войне с белофиннами нашей главнейшей задачей является обеспечение безопасности северо-западных границ СССР и Ленинграда.

Упуская свой участок, начальник ПУ тем не менее все время пытался вмешиваться в управление войсками. Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал, как прибывшие в штаб ЛВО заместители наркома обороны Л. З. Мехлис и Г. И. Кулик вызвали его заместителей Л. М. Галлера

стр. 81

и И. С. Исакова и стали давать им "весьма некомпетентные" указания. "Меня тоже стал атаковать Мехлис,- продолжает Кузнецов, - человек удивительной энергии, способный работать днями и ночами, но мало разбиравшийся в военном деле и не признававший никакой уставной организации. Мехлиса я тогда знал мало, но твердо попросил его: без моего ведома приказов флоту не отдавать" ³⁸ .

Надо отдать должное Мехлису, из ошибок в ведении контрпропаганды он все-таки сделал некоторые выводы. К войне с Германией Красная Армия уже имела специальный аппарат: 7-е отделы (по работе среди войск противника) в ПУ РККА и политуправлениях военных округов, 28 редакций газет на иностранных языках в приграничных округах. В мае 1940 г. под руководством вновь назначенного наркома обороны С. К. Тимошенко прошло совещание по военной идеологии. Пафос основного доклада, с которым выступил Мехлис, заключался в некотором отрезвлении от шапкозакидательских настроений под влиянием итогов советско-финляндской войны.

Опираясь на апрельскую речь Сталина на военном совещании в Кремле, в которой содержался призыв покончить с культом опыта гражданской войны, Мехлис выступил против широко распространенного, граничившего с опасным зазнайством утверждения о непобедимости Красной Армии. "Армию, - говорил он, - безусловно, необходимо воспитывать, чтобы она была уверена в своих силах. Армии надо прививать дух уверенности в свою мощь. Но это как небо от земли отличается от хвастовства о непобедимости Красной Армии" ³⁹ .

Накануне своего ухода в сентябре 1940 г. из военного ведомства Мехлису довелось пережить реорганизацию, совсем для него не легкую. 12 августа указом Президиума Верховного Совета СССР был упразднен институт военных комиссаров, их место занимали заместители командиров (начальников) по политической части. Институт комиссаров был любимым детищем Льва Захаровича, по характеру он с самой гражданской войны оставался комиссаром - с до конца не преодоленным недоверием к командиру, с пренебрежением к субординации, с гипертрофированным убеждением, что идеологическая преданность всегда важнее профессиональной подготовки.

Между тем в акте о приеме дел Главного управления политической пропаганды (так с 29 июля 1940 г. стало называться ПУ РККА) новым его начальником А. И. Запорожцем отмечалось: учет политсостава в должной мере не налажен, он изучается формально, только по бумагам. Низок общеобразовательный уровень политсостава: лишь 6,2 процента имеет высшее образование, а 71,5 - ниже среднего. Немало недостатков было отмечено в организационно-партийной работе ⁴⁰ . Зная порядок составления и утверждения таких документов, как акт приема - передачи наркомата, можно утверждать, что он появился в законченном виде лишь пройдя через руки Сталина. Таким образом, даже с точки зрения тогдашнего высшего политического руководства основные параметры в деятельности ПУ РККА и его начальника не были выдержаны.

И тем не менее Мехлис, удаленный из армии, был тут же возвышен. На базе Комиссии советского контроля и Военного контроля Комитета Обороны в 1940 г. был создан Народный комиссариат государственного контроля СССР. Последний был призван следить за правильным учетом и расходованием государственных денежных средств и материальных ценностей, а также проверять, как выполняются решения правительства. Лучшей кандидатуры наркома, чем Мехлис, как видно, не нашлось. Став наркомом и войдя в правительство, он занял более высокую нишу в иерархии государственной бюрократии. Да и самому госконтролю вождь придавал большое значение как важному рычагу давления на госаппарат в условиях, когда массовые репрессии было сочтено нужным прекратить.

Десять месяцев Лев Захарович был главным контролером страны. Она, наверстывая упущенное, лихорадочно наращивала производство, прежде всего в оборонных отраслях. В пользу обороны перераспределялись огромные финансовые потоки, в 1941 г. расходы на эти цели составили почти 44%

стр. 82

государственного бюджета. В этих условиях роль госконтроля существенно возрастала. Укрупнялась и персона наркома, что отразилось в одновременном назначении Мехлиса заместителем председателя Совнаркома СССР.

Начало Великой Отечественной войны армейский комиссар 1 ранга Мехлис встретил вновь в рядах Красной Армии. Постановление политбюро ЦК ВКП(б) о его назначении начальником Главного управления политической пропаганды (ГУПП) РККА (с сохранением за ним должности наркома госконтроля) датировано 21 июня. А 10 июля постановлением Государственного Комитета Обороны он был назначен также заместителем наркома обороны СССР.

Не потеряться в условиях крайне неудачного начала войны ему помогали и редкая напористость, и железное здоровье, и многолетняя привычка к изнурительному труду, нередко по ночам. Пребывание в Москве сменялось регулярными выездами на фронт. Мехлис брался за десятки дел, не зная депрессии. "Здоров. Сил хватит на всю войну, - писал он жене 1 октября 1941 г. - Работаю много, от зари до зари" ⁴¹ .

Мехлис вошел в число постоянных советников, институт которых уже на второй день войны был создан при Ставке Верховного Главнокомандования. Вскоре вместо советников явочным порядком начал функционировать институт представителей Ставки в войсках. За первые полгода войны Мехлис в этом качестве побывал: на Западном фронте (июнь - июль 1941 г.), на Центральном (август), на Северо-Западном (сентябрь-октябрь), на Резервном и Западном фронтах (октябрь), в 30 армии Западного фронта (ноябрь-декабрь), на Волховском фронте (декабрь 1941 г. - январь 1942 г.). Как профессиональному политработнику, ему не ставились задачи, относящиеся к управлению войсками. Стихия Льва Захаровича была иной: политработа, контроль и надзор за высшим ком- и политсоставом, предельно откровенный доклад о политико-моральном состоянии на самый "верх", формирование частей и соединений. А кроме того - расследование действительных, а нередко и мнимых проступков различных должностных лиц, скорая расправа с неугодными вождю, а подчас и самому начальнику ГУПП. На практике Мехлис выступал в роли скорее личного представителя Верховного Главнокомандующего, а не Ставки.

Увы, его энергия, которой мог позавидовать любой, сплошь и рядом питала дела далеко не добрые. Обстановка требовала предельной выдержки, трезвых объективных оценок, готовности и умения опереться на профессионалов. Но начальник ГУПП оставался в плену довоенных установок на выявление "вредителей", на глубокое недоверие к людям. Он с готовностью подыгрывал Сталину, мало считавшемуся с высшими военными в первый период войны, последствия чего в полной мере ощутил на себе даже начальник Генерального штаба будущий маршал Г. К. Жуков.

По его "Воспоминаниям и размышлениям" в деталях известны обстоятельства доклада начальника Генштаба Верховному Главнокомандующему 29 июля 1941 г. (его результатом стало снятие Жукова с должности). Разговор был очень тяжелый. Сталин не поверил в возможность предвидения Жукова, кстати, оправдавшегося потом, как в ближайшее время будет действовать противник. Вождю с готовностью подыгрывал присутствовавший при разговоре Мехлис едкими, хотя и выдававшими военный непрофессионализм репликами типа: "Откуда вам известно, как будут действовать немецкие войска?", "А Дальний Восток отдадим японцам?" и т. п. ⁴² .

Вспылив от твердо высказанного Жуковым мнения, что Киев придется оставить, и назвав сделанное затем предложение о контрударе советских войск под Ельней чепухой, Сталин снял его с должности. Расправы с высшими военачальниками были, конечно, прерогативой Верховного. Но "материал" находился и для Мехлиса. Не прошло и трех недель после начала войны, как начальник ГУПП приказал взять под арест своего заместителя армейского комиссара 2 ранга В. Н. Борисова. "Выяснилось", что Борисов скрыл некоторые факты своей биографии, в частности, службу в белой армии и арест ВЧК в 1919 г. Непосредственным поводом для ареста стало его самовольное возвращение в Москву из командировки на Северо-Западный фронт и "пораженческие" тона, в которых он рассказывал о положении

стр. 83

на фронте. Участь заместителя Мехлиса была решена. Вменив Борисову в вину сокрытие своего прошлого и тем самым обман партии и Советского правительства, Военная коллегия Верховного суда приговорила его к заключению в лагерь сроком на пять лет с лишением воинского звания.

По указанию Мехлиса к высшей мере наказания были осуждены командующий Великолукским бригадным районом ПВО комбриг М. А. Семенов, не прибывший своевременно к месту службы, и лектор ГУПП полковой комиссар А. Б. Шленскии, самовольно оставивший район боевых действий в Прибалтике.

Начало войны, как известно, складывалось для Красной Армии катастрофически. В полосе Западного фронта к концу июня гитлеровцы продвинулись на глубину свыше 300 километров, захватив значительную часть Белоруссии. Создалась угроза быстрого выхода подвижных соединений врага к Днепру и прорыва к Смоленску. В поисках причин столь тяжких поражений острый и циничный ум Сталина привычно подсказал: чтобы отвести подозрение от себя, надо, не мешкая, объявить имена виновников. Выбор пал на командование Западным фронтом. На первом же заседании ГКО, образованного 30 июня, было утверждено отстранение генерала армии Д. Г. Павлова от обязанностей командующего войсками фронта. Его заменили (со 2 июля) наркомом обороны маршалом С. К. Тимошенко. Членом военного совета фронта вместо А. Я. Фоминых стал Мехлис, продолжавший оставаться заместителем наркома обороны и начальником ГУПП.

В реализации планов Сталина по поиску "стрелочников" ему отводилась особая роль. Именно Мехлис обеспечил арест генерала Павлова, которому вождь после заседания ГКО лицемерно приказал возвратиться на фронт. Как показывал на допросе 7 июля сам Павлов, ему сообщили, что он арестован "по распоряжению ЦК", а разговаривавший с ним Мехлис дополнительно объявил, "что я арестован как предатель" ⁴³ .

Но не только для этого Мехлис направлялся на Западный фронт. По образцу 1937 г., чтобы надежнее отвести вину от вождя, предстояло сфабриковать обвинение в заговоре ряда лиц. От Мехлиса как раз и требовалось, во-первых, определить круг новых жертв, а во-вторых, сформулировать правдоподобное обоснование расправы над ними. 6 июля 1941 г. он собственноручно составил и послал Сталину телеграмму о решении арестовать за "преступную" деятельность начальника штаба фронта В. Е. Климовских, заместителя командующего ВВС фронта А. И. Таюрского и начальника артиллерии фронта Н. А. Клича, а также об аресте и предании суду военного трибунала начальника связи фронта А. Г. Григорьева, командующего 4 армией А. А. Коробкова, командира 9 авиационной дивизии С. А. Черных, командира 42 стрелковой дивизии И. С. Лазаренко, командира 14 механизированного корпуса С. И. Оборина. В ответной телеграмме Сталин приветствовал эти меры "как один из верных способов оздоровления фронта" ⁴⁴ . Ровно через месяц, минувший с начала войны, 22 июля генералы Павлов, Климовских, Григорьев и Коробков после формальной судебной процедуры были расстреляны. К высшей мере наказания были приговорены и другие названные выше военачальники.

12 июля Мехлис был отозван в Москву. За три недели, минувшие с начала войны, фашистские войска продвинулись на западном направлении от 450 до 600 км. Если бы Сталин был последователен, он, учитывая, что перелома на фронте достичь не удалось, должен был поступить с Мехлисом так же, как он обошелся с бывшим командованием Западным фронтом. Но в том-то и дело, что начальник ГУПП посылался туда с иной миссией. И судя по всему, Сталин уверился, что поставленная цель его эмиссаром достигнута.

С похожей миссией Мехлис направлялся и на другие фронты. В сентябре 1941 г. в качестве уполномоченного Ставки ВГК он был направлен на Северо-Западный фронт, где вместе с заместителем председателя Совнаркома СССР Н. А. Булганиным и генералом армии К. А. Мерецковым раз-

стр. 84

бирался в причинах тяжелого поражения 34 армии. И "разобрался". Пожалуй, в ту войну никто больше не решился без суда расстрелять перед строем генерала. А вот Мехлис решился. Начальник артиллерии армии генерал-майор артиллерии В. С. Гончаров, обвиненный в трусости и пьянстве, был "на основании приказа Ставки ВГК N 270" расстрелян перед строем командиров штаба 34 армии ⁴⁵ .

Уполномоченный Ставки дал указание осудить к расстрелу и командующего армией генерал- майора К. М. Качанова за самовольный отход с занимаемого рубежа, потерю управления войсками и уход в тыл. Военный трибунал не смел ослушаться и вынес приговор в присутствии Мехлиса. Остается добавить, что и Кузьма Максимович Качанов, и Василий Сафронович Гончаров посмертно реабилитированы.

В атмосфере крупных неудач на фронте Сталин перестал доверять командирам и, как в гражданскую войну, как в 1937 г., поставил их под контроль комиссаров. Этот институт был восстановлен по решению политбюро ЦК ВКП(б) и указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1941 г. в полках, дивизиях, штабах, военно-учебных заведениях и учреждениях Красной Армии, а чуть позднее - в батальонах и артиллерийских дивизионах. Институт политических руководителей (политруков) вводился в ротах, батареях, эскадрильях.

Директива "О задачах военных комиссаров и политработников Красной Армии" от 20 июля 1941 г., подписанная Сталиным и Мехлисом, прямо обязывала их "своевременно сигнализировать Верховному командованию и Правительству о командирах и политработниках, недостойных звания командира и политработника и своим поведением порочащих честь Рабоче-Крестьянской Красной Армии (подчеркнуто авторами ди рективы.- Ю, Р.) ⁴⁶ . Но подрыв единоначалия нанес такой большой вред Красной армии, что в 1942 г. этот институт, невзирая на сопротивление руководства военно-политического ведомства, был вновь упразднен, на сей раз окончательно.

Реорганизации подверглось ГУПП, преобразованное в Главное политическое управление (ГлавПУ) РККА, управления и отделы политпропаганды соответственно становились политическими управлениями и отделами. Эта мера осуществлялась в рамках перевода всей партийно-политической работы на военные рельсы, который шел с первого дня войны. Чтобы удовлетворить потребность в работниках идеологического профиля, начальник ГУПП разрешил произвести досрочный выпуск окружных парткурсов, курсов кадрового политсостава при военно- политических училищах округов и курсов младших политруков. Старший политсостав дали учебные заведения при ЦК ВКП(б) - Высшая партшкола, Высшая школа парторганизаторов и Ленинские курсы. На сокращенные сроки обучения перешли все военно-политические учебные заведения центрального подчинения. На фронтах, флотах и в армиях создавались училища и курсы младших политруков. Для покрытия потребности в кадрах политработников ЦК ВКП(б) при активном участии начальника ГУПП прибег к партийным мобилизациям.

Важный резерв пополнения кадров политработников открыл сам Мех-лис непосредственно в войсках. Находясь на Западном фронте, 8 июля 1941 г. он в телеграмме секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову и своему заместителю Ф. Ф. Кузнецову предложил наделить военные советы фронтов, армий и командиров дивизий правом на местах назначать на политические должности ⁴⁷ . Заботясь о насыщении армии политработниками, Мех-лис поначалу шел все же "от жизни", соотносил свои шаги с потребностями практики. Но во многих случаях введение все новых и новых должностей политработников, особенно в штабных и управленческих структурах, не диктовалось необходимостью и лишь отрывало дефицитные кадры от передовой.

"Перегнул палку" он и с формированием коммунистических батальонов. Мобилизованные в них шли на фронт в основном рядовыми политбойцами, причем сразу в бой, без минимальной подготовки. К тому же

стр. 85

в сентябре 1941 г. Сталин запретил выдавать из центральных арсеналов вооружение для коммунистических отрядов. Это ставило их в еще более тяжелое положение. Тем не менее ГлавПУ РККА прибегало к призыву политбойцов и в дальнейшем.

Перестройка на военный лад требовалась и в организационно-партийной работе. 28 июня 1941 г. своей директивой Мехлис разрешил принимать к рассмотрению рекомендации членов партии, знающих рекомендуемого менее года, и обеспечить быстрое рассмотрение заявлений о приеме в партию. Здесь он шел вразрез с требованиями устава ВКП(б), предусматривавшего для рекомендующих совместную работу или службу вместе с рекомендуемым в течение не менее года. Очевидно, Мехлису удалось тогда заручиться устным согласием генерального секретаря ЦК, ибо "новаторство" это позднее было узаконено: 19 августа 1941 г. ЦК ВКП(б) дал указания облегчить процедуру приема в партию "особо отличившихся в боях".

Важным направлением деятельности Мехлиса с самого начала войны стало также противодействие геббельсовской идеологической машине. Довоенный опыт контрпропагандистской борьбы убедил его, насколько успех связан здесь с боевитостью, наступательностью, обращением к самым сокровенным чувствам и мыслям солдат и офицеров врага.

Как вспоминал бывший начальник 7-го отдела, позднее управления (спецпропаганды) генерал- майор М. И. Бурцев, его вместе с начальником Воениздата полковником П. Ф. Копыловым Мехлис вызвал сразу после радиоречи В. М. Молотова 22 июня. Последовало задание немедленно перевести заявление советского правительства, с которым выступил наркоминдел, на немецкий, румынский, польский и финский языки и издать его в виде листовки. "Перевод, редактирование, набор и издание - одним словом, все, связанное с нашей первой листовкой, я беру под свой личный контроль", - заявил Мехлис ⁴⁸ . На рассвете 23 июля 3-миллионный тираж листовки уже отправили на фронт для распространения в войсках противника.

Мехлис реорганизовал также 7-й отдел ГУПП, дал указания начальникам управлений политпропаганды фронтов об издании газет на языках войск противника. Только за две недели войны газеты и листовки были изданы тиражом в 90 млн. экземпляров. Мехлис лично формулировал лозунги, обращенные к немецким, финским, румынским, венгерским солдатам, после чего они рассылались по фронтам для тиражирования и разбрасывания с самолетов.

С 25 июня стало действовать Советское бюро военно-политической пропаганды, главной задачей которого стало развертывание контрпропаганды в войсках противника. Возглавил его Мехлис. В бюро входили заместитель наркома иностранных дел С. А. Лозовский, заместитель генерального секретаря Коминтерна Д. З. Мануильский, секретарь ЦК ВКП(б), глава Совинформбюро А. С. Щербаков, академики Е. С. Варга, М. Б. Ми-тин и другие. На их фоне руководитель военно- политического ведомства далеко не всегда оказывался на высоте. Его амбициозность была не в состоянии скрыть недостаточную квалификацию, мешала прислушаться к здравым суждениям коллег и подчиненных.

В эти дни он стал еще жестче и непримиримее. Его крайнюю подозрительность сильно подпитывала обстановка лета- осени 1941 г.: отступление, а подчас и бегство советских частей, массовое дезертирство. К этому добавлялись беспрецедентно масштабное пленение советских военнослужащих, пропажа без вести и рядовых солдат, и маститых генералов, многих из которых Мехлис знал лично.

Характерно, что людская молва до сих пор связывает объявление попавших в плен воинов "врагами народа" именно с Мехлисом (на последнего как автора этой "формулы", по свидетельству К. Симонова, прямо указывал Жуков). Позорность позиции армейского комиссара, как считал маршал, состояла "в том недоверии к солдатам и офицерам, которая лежит в ее основе, в несправедливом предположении, что все они попали в плен из-за собственной трусости" ⁴⁹ .

стр. 86

В начале 1942 г. его ждал новый участок приложения сил - Крым. В ходе Креченско- Феодосийской десантной операции (25 декабря 1941 г. - 2 января 1942 г.) наши войска захватили на Керченском полуострове плацдарм, с которого по плану Ставки должно было начаться освобождение Крыма. Но 15 января противник нанес сильный удар и захватил Феодосию. Командующий Кавказским (с 28 января Крымским) фронтом генерал-лейтенант Д. Т. Козлов принял решение отвести войска на Ак-Монайские позиции. В этих условиях для укрепления руководства фронтом Ставка и направила сюда Мехлиса в качестве своего представителя ⁵⁰ . Это решение отразило явную недооценку Ставкой остроты сложившейся обстановки, куда целесообразнее было бы назначение сюда кого-то из способных военачальников.

Мехлис действовал с присущим ему напором. Начал он с привычного: арестов и предания суду военного трибунала высших и старших командиров, виновных в отступлении. С ходу невысоко оценив командующего фронтом, человека, в действительности недостаточно волевого, взял все нити управления на себя. Непрерывно вел переговоры и обменивался телеграммами со Ставкой, Генеральным штабом, главными управлениями наркомата обороны. "Выбивал" пополнение, боевую технику, вооружение. В частности, получил согласие на немедленное направление на Крымский фронт 15-тысячного пополнения из русских или украинцев (взамен личного состава закавказских национальных дивизий), тяжелых танков и реактивных минометов. Все усилия представителя Ставки подчинялись задачам предстоящего наступления. В успехе он не сомневался: буквально сразу по прибытии в Крым заявил заместителю начальника Генерального штаба генерал-лейтенанту А. М. Василевскому, что "мы закатим немцам большую музыку".

Даже отмечая самонадеянность Мехлиса в оценке возможностей своих и противника, нельзя не заметить, что поначалу его действия были активны и по-своему целеустремленны. Достигалось действительное повышение боеспособности войск, командно-политические кадры, которым он не давал покоя, словно встряхнулись, стали действовать оперативнее, динамичнее. Не заслуживает одобрения другое - практиковавшееся им еще с Хасана грубое вмешательство в оперативные дела, тотальный контроль за действиями командования фронтом.

"По распоряжению тов. Мехлиса все оперативные планы, директивы и иные распоряжения войскам фронта проверяются и санкционируются им",- информировал генерал Козлов заместителя начальника Генштаба. И, явно дезориентированный таким оборотом событий, спрашивал: "Следует ли в данном случае представлять на утверждение Народному Комиссару оперативные планы, свои предложения о предстоящей деятельности войск или все указания по всем вопросам жизни и деятельности войск получать от него (Мехлиса.- Ю. Р.) непосредственно на месте?" ⁵¹ .

Москва, судя по тому, как Мехлис чувствовал себя на Крымском фронте полновластным хозяином, не возражала против такого стиля деятельности представителя Ставки. А он постоянно давил на командующего фронтом, добиваясь быстрых результатов. Например, уже 25 января был издан приказ по фронту на проведение частной наступательной операции по освобождению Феодосии. Наступление началось 27 февраля. Несмотря на преимущество в живой силе (13 наших дивизий против 3 у врага), оно оказалось неудачным. Уже на следующий день противник вернул все из того немногого, что советским войскам удалось захватить накануне, прежде всего главный узел обороны - Кой-Асан.

В эти дни в боевых порядках частей 51 армии находился военный корреспондент "Красной звезды" К. Симонов. "Наступление началось... очень неудачно,- вспоминал он.- В феврале пошла метель вместе с дождем, все невероятно развезло, все буквально встало, танки не пошли, а плотность войск, подогнанных Мехлисом... была чудовищная. Все было придвинуто вплотную к передовой, и каждый немецкий снаряд, каждая мина, каждая бомба, разрываясь, наносили нам громадные потери... В километре-двух-трех-пяти-семи от передовой все было в трупах" ⁵² .

стр. 87

Наступление в конце концов сорвалось. Полагая, что многие беды идут от недостаточной партийно-политической работы в частях, Мехлис требует от своего заместителя по ГлавПУ Кузнецова непрерывной присылки политработников. Пытаясь восполнить огромные потери в минувших боях, Мех-лис обязывает командование взяться и за "выкачку из тылов": сократить численность заградительного батальона, всякого рода комендантских команд и прочее. "Много работаю,- пишет он в это время сыну.- Разъезжаю всеми видами транспорта до верховых коней включительно. Война идет вовсю. Полон веры, что разобьем немца" ⁵³ . Однако принятые меры не смогли коренным образом изменить ситуацию. Мехлис все больше полагался на количественный фактор, на энтузиазм людей. Тщательную же подготовку наступления (выучку штабов и войск, материальное и боевое обеспечение, разведку и т. п.) недооценивал, подменяя нажимом, голым приказом, массовой перетасовкой командных и политических кадров.

Сам не умея воевать по-современному, он пресловутую "соринку" искал в "глазу" руководящего состава фронта, в первую очередь командующего. В докладах Сталину он неоднократно пытался убедить в необходимости сменить генерала Козлова. Сталин, однако, полагал, что Козлов сумеет справиться с делом, и на предложение заменить его согласия не давал. Успешнее оказались интриги против начальника штаба фронта генерал-майора Ф. И. Толбухина (всего через два года ставшего маршалом Советского Союза, командующим 3 Украинским фронтом), замененного-таки по настоянию Мехлиса генерал-майором П. П. Вечным. По инициативе Мехлиса полностью сменился состав военных советов Крымского фронта и всех трех входивших в него армий.

Свидетелем тяжелой моральной обстановки, созданной в Крыму во многом усилиями представителя Ставки, стал в апреле 1942 г. нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Он вспоминал: "И вот мы в штабе фронта. Там царила неразбериха. Командующий Крымским фронтом Д. Т. Козлов уже находился "в кармане" у Мехлиса, который вмешивался буквально во все оперативные дела. Начальник штаба П. П. Вечный не знал, чьи приказы выполнять - командующего или Мехлиса. Маршал С. М. Буденный (главком Северо-Кавказского направления, в чьем оперативном подчинении находился Крымский фронт. - Ю. Р.) тоже ничего не смог сделать. Мехлис не желал ему подчиняться, ссылаясь на то, что получает указания прямо из Ставки" ⁵⁴ .

В конечном счете это обернулось огромными потерями в ходе Керченской оборонительной операции 8-21 мая 1942 г., оказавшейся трагической для советских войск. Основы будущей неудачи закладывались загодя. Сложилась противоречивая и очень опасная ситуация, когда группировка войск фронта оставалась наступательной, однако наступление все откладывалось, а оборона под нажимом Мехлиса не укреплялась. В конкретной обстановке апреля - начала мая 1942 г. представитель Ставки уверовал в неспособность немцев к наступлению. "Не принимайте ложные маневры противника за истину", "надо смотреть вперед, готовить колонные пути и мосты, отрабатывать действия по разграждению" - на таких позициях, по воспоминаниям генерала А. Ф. Хренова, стоял Мехлис ⁵⁵ . Даже тыловые оборонительные рубежи фронта - Турецкий вал и Керченские обводы существовали лишь на оперативных картах.

Утром 7 мая немцы нанесли мощный бомбово-штурмовой удар по штабам, узлам и линиям связи советских войск. Связь КП фронта с КП всех трех армий была нарушена. А с рассветом следующего дня войска противника при полном господстве авиации перешли на левом фланге фронта в наступление против 44 армии. К исходу дня обе полосы обороны армии были прорваны.

Представитель Ставки не мог не отдавать себе отчета, что события развиваются совершенно иначе, нежели он ожидал. Всю вину за это в телеграмме Сталину он попытался переложить на генерала Козлова. Верховный, однако, был настолько раздосадован неудачей, что в ответной телеграмме не посчитал нужным сдержать гнев: "Вы держитесь странной пози-

стр. 88

ции постороннего наблюдателя, не отвечающего за дела Крымфронта. Эта позиция очень удобна, но она насквозь гнилая. На Крымском фронте вы - не посторонний наблюдатель, а ответственный представитель Ставки, отвечающей за все успехи и неуспехи фронта и обязанный исправлять на месте ошибки командования..." ⁵⁶ .

Советскому командованию не удалось ликвидировать прорыв немцев, и на следующий день его глубина возросла до 30 км, причем в полосе не только 44, но и 51 армии. Вызванным к прямому проводу представителю ставки и командующему фронтом Верховный приказал отвести свои войска на рубеж Турецкого вала, где и задержать части противника. При этом отпор противнику возглавить лично. Но приказ остался невыполненным. Управление войсками было, по сути, утрачено. Мехлис, оставаясь в штабе фронта, ограничивался бесчисленными указаниями, угрозами, разносами. Советские части не могли опереться на Турецкий вал, фактически не оборудованный в инженерном отношении и потому не представлявший серьезной преграды для противника. К исходу 10 мая передовые части немцев вышли к валу. До Керчи им оставалось чуть более 30 км, частям же 47 армии - в два с половиной раза больше.

Что касается Козлова и Мехлиса, то они только 12 мая вняли, наконец, приказу Ставки и выехали на Турецкий вал в район Султановки, куда вышли части 44 армии генерал-лейтенанта С. И. Черняка. Отсутствие нормальной связи, утрата управления войсками, беспорядочность, а то и паника усугублялись действиями Мехлиса и других руководителей. Вот что писал по этому поводу адмирал Кузнецов: "...Мехлис во время боя носился на "газике" под огнем, пытаясь остановить отходящие войска, но все было напрасно. В такой момент решающее значение имеют не личная храбрость отдельного начальника, а заранее отработанная военная организация, твердый порядок и дисциплина" ⁵⁷ .

К исходу 13 мая Турецкий вал был прорван частями противника. Немцы наносили непрерывные мощные бомбовые удары по расположениям наших войск, разрушали пристани и причалы в портах Камыш-Бурун, Керчь, завод Войкова и на переправах в Еникале, Опасная и Жуковка. Потери росли и были очень тяжелыми. На рассвете 14 мая из Москвы поступило распоряжение Сталина о начале отвода войск на Таманский полуостров. К вечеру (в 18 часов 10 минут) Верховному Главнокомандующему доложили ответную телеграмму Мехлиса: "Бои идут на окраинах Керчи, с севера город обходится противником. Напрягаем последние усилия, чтобы задержать его к западу от Булганак. Части стихийно отходят. Эвакуация техники и людей будет незначительной. Командный пункт переходит в Еникале. Мы опозорили страну и должны быть прокляты. Будем биться до последнего. Авиация врага решила исход боя" ⁵⁸ . Очевидно, панический тон телеграммы заставил Сталина принять решение, фактически отменявшее прежнее распоряжение о начале эвакуации. 15 мая в 1 час 10 мин. он приказал Козлову Керчь не сдавать и восстановить оборону по одному из Керченских обводов. При этом подчеркнул: "Командуете фронтом Вы, а не Мехлис. Мехлис должен Вам помочь. Если не помогает, сообщите..." ⁵⁹ .

Впервые Верховный Главнокомандующий высказал сомнение в пользе пребывания армейского комиссара 1 ранга на Крымском фронте, в его способности обеспечить выполнение поставленной задачи. Но трагическую ситуацию это уже не меняло. 15 мая Керчь пала. "Я видел Мехлиса, когда нам было приказано эвакуировать то, что еще можно было эвакуировать с Керченского полуострова,- рассказывал К. Симонову адмирал И. С. Исаков. - Он делал вид, что ищет смерти. У него был не то разбит, не то легко ранен лоб, но повязки не было, там была кровавая царапина с кровоподтеками; он был небрит несколько дней... Вид был отчаянный. Машина "у него тоже была какая-то имевшая совершенно отчаянный вид, и ездил он вдвоем с шофером, без всякой охраны. Несмотря на трагичность положения, было что-то в этом показное,- человек показывает, что он ищет смерти".

стр. 89

Мехлис до вечера 19 мая находился на плацдарме и переправился с последними частями 51 армии, войдя, таким образом, в число тех около 140 тыс. человек, которых все же удалось эвакуировать на Таманский полуостров. За спиной остались Крым, полностью (за исключением Севастополя) перешедший в руки врага, и огромные потери - более 150 тыс. человек, свыше 4,6 тыс. орудий и минометов, 417 самолетов и почти 500 танков, 10,4 тыс. автомашин ⁶⁰ .

В книге Д. А. Волкогонова "Триумф и трагедия" есть упоминание о планах Сталина предать виновников крымского поражения суду военного трибунала. Вопрос этот из-за отсутствия документальных подтверждений остается открытым. В любом случае Мехлис отделался сравнительно легко: он был снят с постов заместителя народного комиссара обороны и начальника Главного политического управления Красной Армии и снижен в воинском звании до корпусного комиссара, то есть на две ступени. По указанию Сталина подготовили специальную директиву Ставки ВГК военным советам фронтов и армий от 4 июня 1942 г., в которой ее бывший представитель на Крымском фронте был публично уличен в полном непонимании природы современной войны, бюрократическом и бумажном методе руководства войсками и личной недисциплинированности.

26 июня постановлением ГКО Мехлис был назначен членом военного совета Северо-Западного фронта. Но отбыть к новому месту службы не успел, поскольку 3 июля в связи с ширившимся наступлением немецко-фашистских войск состоялось новое решение ГКО - о приведении в боевую готовность нескольких резервных армий. Мехлис получил назначение на должность члена военного совета 6 армии. После этого его путь до конца войны пролегал по фронтам действующей армии. А их он, оставаясь на одном и том же посту члена военного совета фронта (после 6 армии, которая стала единственным исключением), сменил немало. За три оставшихся года войны - восемь, последовательно: Воронежский (сентябрь - октябрь 1942 г.); Волховский (октябрь 1942 г., - апрель 1943 г.); Степной, вначале военный округ, затем - фронт (апрель - июль 1943 г.); Брянский (июль- сентябрь 1943 г.); 2-й Прибалтийский (октябрь - декабрь 1943 г.); Западный (декабрь 1943 г. - апрель 1944 г.); 2-й Белорусский (апрель - июль 1944 г.), 4-й Украинский (июль 1944 г. - июль 1945 г.).

Причиной столь частой перемены мест была не только служебная необходимость, но и, судя по архивным документам и свидетельствам сослуживцев, крайняя неуживчивость Мехлиса, интриганство, стремление подмять под себя очередного командующего. Бывшему замнаркома и начальнику ГлавПУ было очень трудно склонять голову перед кем-либо, исключая разве что Сталина. Из мемуаров маршала К. А. Мерецкова известен, например, факт скандала, устроенного Мехлисом представителю Ставки на северо-западном направлении Ворошилову. Весьма возможно, таким образом он подчеркивал свою принципиальность, взыскательность, пытался убедить окружающих, что эти качества присущи ему независимо от поворота его карьеры.

Если уж его властная, необузданная натура то и дело давала о себе знать в отношениях с руководителями, то о подчиненных и говорить нечего. В сентябре 1943 г. в войсках Брянского фронта работал корреспондент "Красной звезды" майор В. Коротеев. Чего же надо было наслушаться рядовому журналисту, чему же стать свидетелем, чтобы решиться на письмо в адрес секретарей ЦК партии Г. М. Маленкова и А. С. Щербакова, полностью посвященное отношению в войсках фронта к Мехлису. "Его боятся, не любят, более того, ненавидят,- писал Коротеев. - Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия о которых распространились по- видимому в армии и о которых здесь, на Брянском фронте, тоже знают". Надо, полагает Коротеев, "чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису" ⁶¹ . Но Лев Захарович был слишком вождю нужен, чтобы обращать внимание на такие "мелочи", как

стр. 90

боязнь людей. Мерецков писал о своем члене военного совета: "От Сталина он никогда ничего не скрывал. Сталин это знал и поэтому доверял ему. В результате, если Мехлис о чем-нибудь писал Верховному Главнокомандующему, ответные меры принимались весьма быстро" ⁶² .

Мехлису в самом деле довольно быстро после Крыма удалось вернуть себе расположение вождя. Пользуясь возможностью напрямую выходить на Верховного, он активно присматривал за командующими, а при случае и интриговал против них. Ему удавалось мастерски эксплуатировать известную еще с 20-х годов страсть Сталина к негласным, закулисным методам решения кадровых вопросов.

Так, именно по прямым личным посланиям Мехлиса в апреле 1944 г. был снят с должности и назначен с понижением командующий Западным фронтом генерал армии В. Д. Соколовский. После письма Мехлиса в адрес Верховного Главнокомандующего в войска Западного фронта прибыла чрезвычайная комиссия Ставки, которая выясняла причины неудач в наступательных операциях конца 1943 - начала 1944 года. Но комиссия, которую возглавлял член ГКО Маленков, в основном разбиралась не в существе дела, а искала виновных в соответствии с готовыми установками Сталина. Последние же сформировались на материалах доклада Мехлиса. Своей должности "за неудовлетворительное руководство фронтом" лишился генерал Соколовский. Досталось и генерал-лейтенанту Н. А. Булганину, к этому времени уже несколько месяцев как покинувшему фронт. В приказе Ставки от 12 апреля 1944 г. ему объявлялся выговор "за то, что он будучи длительное время членом военного совета Западного фронта, не докладывал Ставке о наличии крупных недостатков на фронте" ⁶³ .

Члены комиссии в своем докладе Сталину, на основе которого были приняты постановление ГКО и этот приказ Ставки, такое же взыскание предлагали объявить Мехлису. И за ту же самую вину: не докладывал Ставке. В тексте приказа от 12 апреля этого пункта, однако, уже нет: здесь, видимо, не обошлось без вмешательства вождя. Он-то знал, что доклад был, и к тому же, вероятно, посчитал не "гуманным" дать своему подручному на себе ощутить, что стоит за народной мудростью: доносчику - первый кнут.

Член военного совета Западного (точнее - после упомянутого приказа Ставки - вновь образованного 2-го Белорусского) фронта Мехлис, получив явное одобрение вождя, с новыми силами принялся надзирать за командующими. И докладывать, докладывать... Дважды за неполный год по его "сигналам" был снят с должности командующего (в первый раз 2-м Белорусским, а затем - 4-м Украинским фронтами) генерал И. Е. Петров ⁶⁴ .

Под напором таких фактов рушатся много лет подряд навязывавшиеся представления о предназначении института членов военных советов. За велеречивыми формулировками о них как "представителях партии в Вооруженных Силах", во многих случаях скрывалась практика контроля над командующими и другими должностными лицами фронтов и армий. Прав М. А. Гареев, утверждающий, что членам военных советов ставились в вину не упущения в воспитании личного состава, не низкое состояние духа войск, не провалы операций и даже не большие потери, а "несвоевременные доносы, что, оказывается, считалось их главной функцией" ⁶⁵ .

Членом военного совета Брянского фронта летом 1943 г. генерал-лейтенант Мехлис (такое воинское звание он получил с упразднением в конце 1942 г. военно-политических званий) участвовал в Курской битве, за что был удостоен первого для него за годы войны ордена Красного Знамени. 2-й Белорусский фронт остался ему памятным участием в операции "Багратион" и полководческим орденом Кутузова 1 степени. С июля 1944 г. на плечах Мехлиса появились погоны генерал-полковника, чем даже по окончании войны могли похвалиться лишь единицы из числа равных ему по служебному положению. Он оставался (до 1944 г.) заместителем председателя Совнаркома СССР, был членом оргбюро ЦК ВКП(б). Все это, даже при формальном значении названного органа в годы войны, также выделяло его в кругу не только членов военных советов, но и командующих фронтами, высших военных чинов центрального аппарата.

стр. 91

Великую Отечественную войну он завершил на гребне успехов своего 4 Украинского фронта, освободителем Моравска-Остравы и Праги. Вместе с командующим генералом армии А. И. Еременко Мехлис удостоился звания почетного гражданина чешского города Моравска-Острава. В июле 1945 г. 4 Украинский фронт был расформирован. Мехлис стал членом военного совета образованного на его основе Прикарпатского военного округа. В 1946 г. он был избран депутатом Верховного Совета СССР. А на первой сессии Мехлиса утвердили министром государственного контроля СССР.

Наверное, это не был для него предел политических высот, но честолюбивые планы разом обрушил тяжелый инсульт в декабре 1949 г. Есть основания связывать обострение давней болезни у Мехлиса с разгаром антисемитской кампании ⁶⁶ . Так или иначе, но в октябре следующего года политбюро по состоянию здоровья освободило Льва Захаровича от обязанностей министра. Зимой 1953 г. наступило резкое ухудшение. Мехлис умер 13 февраля, за три недели до кончины Сталина. Ему "успели" оказать почести, положенные партийно-государственному деятелю его масштаба - правительственная комиссия, траурный митинг на Красной площади, урна с прахом, замурованная в Кремлевскую стену... Переживи он "хозяина", ручаться за подобные почести было бы трудно. И лишнее свидетельство того - практически полное посмертное забвение его имени.

Лев Мехлис оставил свой след в новейшей истории нашей страны, но след главным образом негативный. На своем, не таком уж скромном месте партийного функционера "второго ряда" он много сделал для утверждения в СССР режима личной власти в его крайней, террористической форме, для жесткого подчинения духовной жизни народа интересам коммунистической идеологии. Мехлис был тенью вождя, его "глазами и ушами". В сложившихся общественных условиях, это давало не меньше прав и возможностей, нежели формальные высшие посты, чтобы эффективно влиять на реальную политику.

Наиболее уязвимое место Мехлиса как политика заключалась в пренебрежении принципами гуманизма. Свой шанс совести Мехлис не использовал, да, представляется, и не собирался этого делать. Избрав удел опричника, он не только следовал глубоко аморальной логике выживания в сталинском окружении, но и реализовал свои, может быть, глубоко скрытые комплексы - упоение властью над людьми, чаще всего несравненно более одаренными природой по сравнению с ним. И это в конечном счете привело его к фиаско как политика и забвению как человека.

Примечания

1. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 40884, оп. 1, д. 2, л. 1.

2. ВОЛКОГОНОВ Д. А. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. Кн. 1. М. 1990, с. 357; ЛАЦИС О. Перелом. Суровая драма народа. М. 1989, с. 163.

3. Центральный архив министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО), ф. 32, оп. 11309, д. 157, л. 345.

4. ГУСЕВ С. И. Гражданская война и Красная Армия. Сб. ст. М. 1958, с. 114.

5. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 36. л. 31 - 32; Пропагандист и агитатор РККА, 1939, N 16, с. 18 - 19.

6. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 27, л. 76; д. 31, л. 4; д. 36, л. 54.

7. КОРОТКОВ И. С. Разгром Врангеля. М. 1955, с. 54; РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 36, л. 58.

8. Правда, 23.II.1933.

9. КАРАЕВ Г. Н. По следам гражданской войны в СССР. М.-Л. 1940, с. 178.

10. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), ф. 386, оп. 1, д. 3, л. 22, 24.

11. БАЖАНОВ Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М. 1990, с. 53, 55.

12. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 8, л. 1.

13. БАЖАНОВ Б. УК. соч., с. 129, 132; ВОЛКОГОНОВ Д. А. УК. соч. Кн. 1. с. 161, 357.

14. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 28, л. 22.

15. СТАЛИН И. В. Соч. Т. 11. М. 1949, с. 88.

16. Цит. по: АВТОРХАНОВ А. Технология власти. - Вопросы истории, 1991, N 4 - 5, с. 109 - 110;N 7 - 8, с. 116.

стр. 92

17. Правда, 13.XI.1929.

18. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 27, л. 42; РЦХИДНИ, ф. 386, оп. 1, д. 54, л. 3 - 4.

19. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 44, л. 59.

20. Реабилитация: политические процессы 30 - 50-х годов. М. 1991, с. 154, 296, 303, 535.

21. Реабилитирован посмертно. М. 1989, с. 66 - 67.

22. ПЕТРОВ Ю. П. Партийное строительство в Советской Армии и Флоте (1918 - 1961 гг.). М. 1964, с. 300 - 301; СУВЕНИРОВ О. Ф. РККА накануне... Очерки истории политического воспитания личного состава Красной Армии 1929 - июнь 1941 г. М. 1993, с. 88.

23. МЕХЛИС Л. З. Речь на XVIII .съезде ВКП(б) 14 марта 1939 г. М. 1939, с. 12.

24. Известия ЦК КПСС, 1991, N 3, с. 83.

25. Архив Президента РФ (АПРФ), ф. 3, оп. 50, д. 22, л. 123, 136 об., 140.

26. Цит. по: ВОЛКОГОНОВ Д. А. УК. соч. Кн. 1, с. 544.

27. БЛЮХЕР Г. С Василием Константиновичем Блюхером - шесть лет.- Военно-исторический журнал, 1990, N 1, с. 81.

28. РГВА, ф. 9, оп. 29, д. 348, л. 108; Русский архив. Т. 13 (2 - 1). М. 1994, с. 60.

29. СУВЕНИРОВ О. Ф. УК. соч., с. 205.

30. АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 22, л. 205; СУВЕНИРОВ О. Ф. УК. соч., с. 202.

31. РГВА, ф. 9, оп. 40, д. 54, л. 20.

32. АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 22, л. 141; РГВА, ф. 9, оп. 40, д. 53, л. 152.

33. Реабилитация: политические процессы 30 - 50-х годов, с. 302.

34. Известия ЦК КПСС, 1990, N 3, с. 194.

35. СУВЕНИРОВ О. Ф. УК. соч., с. 31.

36. СУВЕНИРОВ О. Ф. Воспитание боем и наградой. - Геополитика и безопасность. М. 1994, N 2, с. 57.

37. РГВА, ф. 9, оп. 40, д. 62, л. 3 - 5.

38. КУЗНЕЦОВ Н. Г. Накануне. М. 1966, с. 242 - 243.

39. СУВЕНИРОВ О. Ф. РККА накануне, с. 26 - 27.

40. ЦАМО, ф. 32, оп. 11309, д. 15, л. 52 - 68.

41. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 74, л. 1.

42. ЖУКОВ Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 2. М. 1990, с. 119 - 121.

43. "Мне было приказано быть спокойным и не паниковать". - Неизвестная Россия. XX век. Кн. вторая. М. 1992 с. 63.

44. АНФИЛОВ В. А. Дорога к трагедии сорок первого года. М. 1997, с. 287 - 288.

45. ЦАМО, ф. 32, оп. 11309, д. 51, л. 11 - 12.

46. АПРФ, ф. 3, оп. 50, д. 23, л. 66.

47. ЦАМО, ф. 32, оп. 11309, д. 9, л. 444.

48. БУРЦЕВ М. И. Прозрение. М. 1981, с. 32, 34, 46.

49. СИМОНОВ К. М. Глазами человека моего поколения. М. 1988, с. 339.

50. АПРФ, ф. 45, оп. 1, д. 479, л. 132.

51. ЦАМО, ф. 16, оп. 1025, д. 30, л. 35.

52. СИМОНОВ К. М. Работаю в "Красной звезде". В кн.: В десант ушедшие навечно... М. 1993, с. 27 - 28.

53. РГВА, ф. 40884, оп. 1, д. 71, л. 9.

54. КУЗНЕЦОВ Н. Г. УК. соч., с. 243.

55. ХРЕНОВ А. Ф. Мосты к победе. М. 1982, с. 223.

56. Цит. по: ВАСИЛЕВСКИЙ А. М. Дело всей жизни. Кн. 1. М. 1988, с. 208.

57. КУЗНЕЦОВ Н. Г. УК. соч., с. 244.

58. ЦАМО, ф. 32, оп. 11309, д. 140, л. 77.

59. Цит. по: ВОЛКОГОНОВ Д. А. УК. соч., кн. 2, с. 225.

60. СИМОНОВ К. М. Глазами человека моего поколения, с. 440 - 441; НЕВЗОРОВ Б. И. Май 1942- го: Ак-Монай, Еникале.- Военно-исторический журнал, 1992, N 8, с. 41.

61. АПРФ, ф. 55, оп. 1, д. 29, л. 70.

62. МЕРЕЦКОВ К. А. На службе народу. М. 1968, с. 320.

63. АПРФ, ф. 45, оп. 1, д. 481, л. 67.

64. ШТЕМЕНКОС. М. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 1. М. 1985, с. 291 - 292; СИМОНОВ K. M. Разные дни войны. Т. 2. М. 1978, с. 711; МОСКАЛЕНКО К. С. На Юго-Западном направлении 1943 - 1945. Воспоминания командарма. М. 1972, с. 570.

65. ГАРЕЕВ М. А. Неоднозначные страницы войны. М. 1995, с. 201.

66. См.: КОСТЫРЧЕНКО Г. В. В плену у красного фараона. М. 1994, с. 272.

Постоянный адрес данной публикации: