М. Изд-во "Наука". 1969. 439 стр. Тираж 2200. Цена 1 руб.60 коп.

26 июля 1971 г. исполнится двадцать лет со дня находки первой берестяной грамоты. Сенсация первооткрытия давно уже стала достоянием научно-популярной литературы, однако и сейчас, когда число ставших известными документов на бересте достигло 506 (из них в Новгороде 488), открытие каждого нового текста

стр. 168

перестает вызывать волнения археологов и историков Интерес к новым находкам берестяных грамот увеличивается с каждым годом потому, что стремительное расширение их числа все больше демонстрирует широту и глубину возможностей данного исторического источника. Процесс собирания этого источника, введение в научную литературу вновь найденных грамот, их чтение и комментирование сами по себе упрочивают представление о бесконечности того потока новой информации, рядом с которым то, что известно сейчас (имея в виду и традиционные источники), когда-нибудь покажется небольшим ручьем. Но, если взглянуть на сумму известных сейчас берестяных грамот не с точки зрения будущего, а с позиций сегодняшнего дня, можно видеть, как много нового уже дали они сравнительно с тем, чем располагала историография каких-нибудь двадцать лет тому назад.

Работа известного советского исследователя русского средневековья Л. В. Черепнина позволяет всесторонне оценить тот новый исторический источник. Его книга является первым опытом классификации берестяных текстов, изданных к 1965 г. (415 документов). Несомненно, любую большую группу источников можно систематизировать разными способами в зависимости от задач, стоящих перед исследователем. Цель книги Л. В. Черепнина - характеристика комплекса берестяных грамот как источника новых знаний об общественном строе Древней Руси. И эта цель намечена безошибочно. Ведь в подавляющем своем большинстве берестяные грамоты предстают перед нами как продукт общественных взаимоотношений, отражая в конкретных фактах те закономерности, которые и являются основным предметом исторического исследования.

Перед автором с самого начала возникла существенная трудность источниковедческого порядка. Весьма многочисленную группу среди берестяных грамот составляет обрывки, порой фрагментированные до такой степени, что кажутся утратившими достоверный смысл своего содержания. Потому отказ от интерпретации многих берестяных текстов уже с момента их первоиздания сделался нормой. Исследователи предпочитали вновь и вновь возвращаться к толкованию цельных документов, пользуясь цифрами общего числа находок, как правило, лишь для повторения давно уже определившегося тезиса о широком распространении грамотности в Древней Руси. Если бы Л. В. Черепнин не поставил перед собой задачу заставить говорить большее число документов, чем его предшественники, мы получили бы еще одни исправленный и авторитетно дополненный комментарий, развивающий лишь те дискуссии, которые неизбежно возникают в момент каждой новой публикации. Однако автор избрал другой путь.

Исследование Л. В. Черепнина основано на блестящем решении исходной задачи - прочесть то, что кажется нечитаемым. Исходя из правильного и плодотворного предположения о смысловой близости берестяных и пергаменных текстов, автор обратился ко всему кругу известных сейчас письменных документов XI - XV вв. (прежде всего актов) в поисках текстуальных совпадений. Исследование цельных берестяных документов убедило его в том, что в одних случаях аналогичными с пергаменными текстами оказываются формуляры берестяных грамот, в других - развернутые термины делопроизводства. И эти формуляры и эти термины были реконструированы им в документах фрагментированных, что дало возможность понять их смысл и назначение. В результате число абсолютно не поддающихся пониманию документов было сведено до 51. Иными словами, 364 грамоты из числа исследованных оказались сохранившими ценность источника. Этот результат тем более поразителен, что все реконструкции автора кажутся в достаточной мере аргументированными.

Примененный Л. В. Черепниньш методический прием естественно стал и основой предложенной им классификации берестяных грамот. Одни из них оказались тесно связанными с древнейшим русским кодексом, показывая применение на практике юридических норм Русской Правды; другие примкнули к известным прежде актам поземельных отношений, углубив на несколько веков раннюю границу их бытования; для третьих была установлена их неразрывная связь с положениями Новгородской и Псковской судных грамот; четвертые продемонстрировали свою принадлежность к кругу документов, фиксирующих повинности разных групп населения. Отсюда возникают и столь важные для историка рубрики классификации: "Суд и судопроизводство", "Земля и земельные собственники", "Крестьяне и холопы", "Дань и

стр. 169

феодальная рента", "Ремесло, торговля, город", "Политическая история, церковь, быт". В совокупности эти рубрики, за которыми стоят красноречивые материалы, дают разностороннюю картину древнерусского общества в его развитии на протяжении XI - XV веков.

Буквально все детали этой картины в той или иной степени уточнены исследователем. Поэтому нет возможности останавливаться в краткой рецензии на освещении всего нового, что содержится в монографии, и на критике всех тех выводов, которые по тем или иным причинам представляются спорными. Отмечу лишь то, что мне кажется наиболее существенным, оговорившись при этом, что под выводом из исследования не обязательно нужно понимать лишь тезисы, специально сформулированные его автором.

К числу именно таких несформулированных выводов относится содержащееся в материалах исследования основание правильно понять существо Новгорода как исторического феномена. И в экономическом и в политическом отношении Новгород даже в самой малой степени не ограничивался линией его внешних городских фортификаций и даже кольцом пригородных монастырей. Не существует границы между Новгородом и Новгородской землей. Сельская округа вплоть до границ Новгородской земли была лишь продолжением городских усадеб новгородских феодалов или же быстро превращалась в такое продолжение городских усадеб. Иными словами, экономическая основа Новгорода находилась за пределами города. В значительной степени такая структура вообще характерна для средневековых государств, основывающихся на землевладении. Однако отличие Новгорода состоит в том, что все новгородские землевладельцы фактически сконцентрированы в городе. В своих владениях они представлены управляющими или условными держателями земли. Не потому ли Новгородская земля не знает других городов или постоянно населенных боярских замков? Прочие новгородские города возникали в XIII - XV вв. для обороны Новгорода.

Более того, археологическое исследование Новгорода обнаруживает как бы другую грань той же особенности. На протяжении 40 лет раскопок в Новгороде в нем открывались лишь громадные городские усадьбы площадью около 1 500 кв. метров. Усадеб меньшей величины для X - XV вв. археология в этом городе не знает. Однако следы пребывания населения всех сословий, в том числе и ремесленного, обнаруживаются именно на этих громадных усадьба непременным элементом которых был господский дом. По-видимому, есть основания предполагать, что городская земля Новгорода находилась в феодальной собственности крупнейших землевладельцев, исключавшей собственность на нее других категорий населения.

Читатель вправе спросить, почему эти вопросы поднимаются в рецензии на книгу, которая вовсе не касается подобных сюжетов. Ответ несложен. Главное достоинство книги Л. В. Черепнина заключается в характеристике берестяных грамот как источника для решения общих проблем русской истории, для которого взаимоподтверждающие показания Русской Правды, Новгородской и Псковской судных грамот, актов Северо-Восточной Руси дают единый базис. Но это достоинство оборачивается и главным недостатком: то специфическое, что было присуще только Новгороду, остается вне поля зрения исследователя. Однако вины автора в этом нет.

Вопрос о том, чего нет в книге Л. В. Черепнина, поднят не потому, что легче всего любую книгу критиковать за то, чего в ней нет. Подведение итогов всегда имеет целью указать направление дальнейших изысканий. Для будущих исследователей наряду с выяснением вопроса о том, что уже сделано, не менее важно установить, что следует сделать. Применительно к рецензируемой работе наибольшее значение имеет то обстоятельство, что в книге Л. В. Черепнина характеристика берестяных грамот как исторического источника искусственно ограничена рамками привычного для историка подхода к письменным документа" истории.

Между тем берестяные грамоты в кругу исторических источников занимают весьма своеобразное место, находясь на границе между памятниками письменными и вещественными. Их археологическая характеристика отнюдь не сводится к извлечении стратиграфических данных для датировки документов. Каждая берестяная грамот обнаружена в комплексе, составленном как другими грамотами, входящими в него так и остатками построек, прослойками культурного слоя, набором бытовых предметов, что в совокупности имеет важней-

стр. 170

шее. значение и для понимания берестяных документов Если для работы над пергаментными актами данные об их происхождении более чем существенны, то для работы над берестой паспорт с координатами находки и стратиграфической датой составляет лишь малую часть исходной характеристики документа. Наука, располагающая многообразными сведениями об судьбе, на которой найдена та или иная берестяная грамота, не вправе отказываться от использования этих сведений для понимания исследуемой находки. Очевидно, что изучение берестяных грамот под таким углом зрения должно составить следующий этап их характеристики как исторического источника. Но требовать продолжения работы в таком направлении надлежит археологов, извлекающих берестяные грамоты из культурного слоя.

С точки зрения этих очередных задач автору рецензируемой книги можно сделать только один упрек, относительно ложного, на мой взгляд, тезиса о том, что уже открытые берестяные грамоты в какой-то общей части представляют остатки семейных архивов Вред такого тезиса состоит в что автор на его основании допускает возможность существенных поправок к стратиграфическим данным. Ярким примером может служить грамота N 69, обнаруженная в слое конца XIII в, но датированная Л. В. Черепниным серединой XIV века.

C идеальной точки зрения построения Л. В. Черепнина как будто бы не могут оказывать возражений. В самом деле, если значительные группы берестяных грамот были аналогичны пергаменным актам, а последние в силу важности их содержания важны были тщательно храниться, почему бы так же тщательно не сохранять грамоты на бересте? Вполне вероятно, что береста постоянно пополняла семейные архивы. Однако существуют ли доказательства, что такие архивы уже обнаружены? Л. В. Черепнин ссылается на "архив" Мишиничей-Онцифоровичей, к которому принадлежит несколько десятков найденных на раскопках документов. Но ведь обстоятельства находки резко противоречат такому пониманию этого комплекса. Грамоты с именами Варфоломея и Луки обнаружены в слое первой половины XIV в., Цмоты Онцифора - в слое середины XIV в., грамоты Максима - в слое второй половины XIV в., грамоты Юрия Онцифоровича - в слое рубежа XIV - XV вв., грамоты ближайших потомков Юрия - в слое первой четверти XV века. Иными словами, всякий раз они попадали в землю из рук самих адресатов. Кстати, именно соответствие стратиграфических и летописных дат послужило главным средством их атрибуции. Какой же это архив? Архивом сумма грамот Мишиничей - Онцифоровичей стала только после их обнаружения в процессе раскопок, когда эти документы впервые были собраны вместе.

Представляется, что береста как писчий материал вообще не могла быть объектом длительного хранения. Сейчас берестяные грамоты сохраняют зажатыми в стекла, с соблюдением необходимого режима температуры и влажности. В древности, как и теперь, свиток бересты в обычных условиях должен был скручиваться и трескаться, разрушаясь по этим трещинам. Если, кроме того, учесть, что буквально каждые 20 - 30 лет городские кварталы деревянного Новгорода уничтожались пожарами, нетрудно сделать вывод, что единственным местом возможного сохранения семейных архивов могли служить лишь каменные храмы, куда вряд ли помещали рядовой документ на бересте, подобный записи должников, частному письму о покупке соли или о присылке лошака. Условием сохранения бересты на века оказалось то, что ее выбрасывали и затаптывали во влажном грунте. К тому же, при сходстве формуляров берестяных и пергаменных документов первые вряд ли когда-либо могли выполнять роль официального акта хотя бы по той причине, что на бересту нельзя было наложить свинцовые печати, бывшие в Новгороде широко распространенными, начиная с первой половины XII века. Именно они остаются единственным свидетельством былого существования еще одного вида массового письменного документа - официального пергаменного акта, отнюдь не заменявшегося берестяными грамотами.

Возвращаясь к грамоте N 69, замечу, что разница в 140 лет между стратиграфической и принятой автором датой документа слишком велика даже для источниковедческой характеристики беспаспортного пергаменного документа. В археологических понятиях она может быть выражена иначе: 140 лет равны приблизительно полутора метрам культурного слоя, пронизанного пятью или шестью пожарными прослойками. Уже в силу этого стратиграфические

стр. 171

даты заслуживают большего доверия. В этой связи кажется излишней ссылка автора на то, что при датировке первых десяти грамот мнения исследователей разошлись. Первые десять грамот были найдены в 1951 г., задолго до применения дендрохронологического метода датировки, и споры тех лет имеют значение лишь для мемуаристов. В известной степени это касается и грамоты N 69.

В последние годы комплекс новгородских берестяных грамот пополнился еще 73 документами. В отдельных случаях эти документы вступают в противоречие с некоторыми частными выводами исследователя. Однако в большинстве своем они подтверждают наблюдения Л. В. Черепнина и дают новые ценные материалы. Сопоставление их с рецензируемой книгой уместно в специальном издании.

Хотелось бы выразить надежду на то, что книга Л. В. Черепнина принесет пользу не только будущим исследователям Обосновав высокую ценность любой берестяной грамоты, даже трудно читаемого обрывка, она способствует делу охрану новгородского культурного слоя от разрушения его в ходе текущего строительства Древности русских городов нуждаются в такой защите.

Член-корреспондент АН СССР В. Л. Янин

Постоянный адрес данной публикации: