Общественный характер исторической науки определяет самый смысл ее существования. История, как и всякая наука, немыслима вне общества, но и общество не существует без истории. В буржуазном обществе нередко встречаются скептические суждения о роли истории в обществе. Одни буржуазные авторы считают, что история представляет в лучшем случае субъективный взгляд ученого на прошлое, поскольку объект исследования безвозвратно исчез и не может быть реконструирован с достаточной достоверностью. Другие полагают, что глубокое проникновение в прошлое возможно, но лишь при условии изоляции исследователя от настоящего, выработки независимых от ученого критериев оценки материала. Третьи утверждают, что в эпоху научно-технической революции история либо изжила свою социальную функцию, либо должна коренным образом изменить свою методологию, принять методы естественных и точных наук и лишь после этого можно будет говорить об истории как науке. Все эти скептики фактически отказывают исторической науке в ее социальном значении.

Опыт истории показывает, однако, что недоверие к социальным возможностям исторического познания, сомнения в эффективности применяемых им методов познания прошлого, а порой даже в самой возможности этого познания возникают, как правило, у историков, принадлежащих к той общественной среде, которая в силу исторических же причин ощущает неуверенность в своем собственном настоящем и будущем. Наоборот, в среде поднимающихся, прогрессивных классов, общественных сил социальный оптимизм распространяется не только на настоящее и будущее, но и на возможность и реальность познания прошлого.

Марксистско-ленинская историческая наука помогает не только увидеть связь времен и поколений, но прежде всего яснее представить преемственность социальных задач и неизбежность победы нового над старым. На этой основе она утверждает в сознании человека исторический оптимизм. Подлинно прогрессивный, революционный класс не теряет надежды на перспективу своего движения даже в моменты самых тяжелых

В основу статьи положен сокращенный и доработанный текст основного доклада на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско (август 1975 г.). Авторы доклада: А. И. Данилов, В. В. Иванов, М. П. Ким, Ю. С. Кукушкин, А. М. Сахаров, Н. В. Сивачев. О дискуссиях на XIV Конгрессе см.: Е. Жуков, О. Соколов. История и общество. К итогам XIV Международного конгресса исторических наук. "Коммунист", 1976, N 2; А. М. Сахаров, С. С. Хромов. XIV Международный конгресс исторических наук. "Вопросы истории", 1976, N 3; С. Л. Тихвинский, В. А. Тишков. Проблемы новой и новейшей истории на XIV Международном конгрессе исторических наук. "Новая и новейшая история", 1976, N 1; Ю. С. Кукушкин. XIV Международный конгресс исторических наук. "Преподавание истории в школе", 1976, N 2; А. М. Сахаров. О некоторых методологических вопросах на XIV Международном конгрессе исторических наук (заметки делегата). "Вестник" Московского университета, Серия "История", 1976, N 3.

стр. 3

поражений. Марксистская историческая наука проникнута историческим оптимизмом - верой в будущее социалистического строя.

Анализ взаимоотношений между историей и обществом представляет важнейшую потребность развития исторической науки, на которую ныне возложена особенно высокая социальная ответственность. Необходимость этого хорошо сознают прогрессивные силы в зарубежной историографии. Современный американский историк-марксист Г. Аптекер предостерегает: "Нет более чувствительной сферы интеллектуальной деятельности, чем историческая наука: ложь при истолковании прошлого приводит к провалам в настоящем и готовит катастрофу в будущем"¹ .

Известно, что каждой исторической эпохе с ее определенной ступенью развития общественно-экономических отношений соответствует в общем и целом ступень познания объективного мира вообще, исторического познания в частности. Развитие общества усложняет исторический процесс, и задача исторической науки всякий раз состоит в том, чтобы определить связь современного с прошлым (и наоборот), выяснить генезис и становление новых явлений действительности, проследить всю цепь происходящих социальных изменений. При этом речь идет не только о том, чтобы найти в прошлом ростки, предпосылки, условия возникновения явлений современности, объяснить их происхождение. Дело еще и в том, что возникновение новых явлений и процессов современности обращает внимание историка на новые, ранее не входившие в предмет его познания аспекты исторического прошлого. Научная методология, таким образом, отражает закономерную связь развития исторической науки с современностью.

Содействуя социальному прогрессу, история всегда получала от общества не только своего рода заказ на изучение прошлого, но и соответствующий эпохе познавательный арсенал. Если развитие современности немыслимо без исторического знания, то и историческое знание не может не испытывать влияния современности во всех аспектах его развития - от обобщающих философских теорий до технических средств сохранения и передачи информации.

Использование исторических знаний для обоснования политических целей борющихся общественных классов, правительств, государств и других социальных институтов является одной из форм социального функционирования исторического знания. Воспитательные и нравоучительные цели, для которых с очень давних времен привлекались и привлекаются исторические знания, в конечном счете во многом подчинены политическим целям общественных классов. Нельзя, однако, представлять дело таким образом, что политический, партийный, классовый интерес к истории предопределяет лишь глубоко субъективный подход к прошлому. Для того, чтобы использовать данные какой-либо науки, необходима достоверность этих данных. Это не исключает, конечно, возможности сознательной фальсификации материала в такой области знания, как историческая наука, где объектом изучения является сам субъект развития общества, человечество. Но элемент приближения к объективной истине всегда существовал в историческом познании. Без этого оно не могло играть свою роль в общественном развитии, и, следовательно, его существование в обществе стало бы бессмысленным и невозможным. На высшей ступени развития общественной науки, воплощенной в теории исторического материализма, коммунистическая партийность и научная объективность органически совпадают друг с другом.

При этом следует подчеркнуть, что марксистская наука во всех странах, принципиально противостоя всем буржуазно-идеалистическим системам понимания истории, не отгораживается от того, что достигнуто

¹ H. Aptheker. The American Historical Profession. "Political Affairs", January 1972, p, 53.

стр. 4

исторической наукой на всем пути ее многовекового развития за пределами марксистского понимания истории, но критически воспринимает все богатство всемирной исторической науки, переосмысливая его и восстанавливая действительно реальную, действительно объективную картину исторического развития человечества. Марксистская история не фетишизирует прошлое, она представляет прошедшее прошедшим, развивающееся развивающимся, показывает негативные стороны прошлого, она не оправдывает, а научно объясняет его, открывая историческую перспективу борьбы человечества за свое освобождение от эксплуатации человека человеком и всех ее многообразных порождений во всех сферах духовной жизни общества, воспитывает гуманизм в его самом полном выражении² . Тем самым марксистская историография является активной силой в революционном переустройстве мира.

*

Уже само возникновение исторических знаний было ответом на практические потребности людей, нуждавшихся в "накоплении опыта своей деятельности. Вначале знания об общественном прошлом людей выступали не расчлененными от знаний об опыте их взаимодействия с природой. Со временем социальный опыт людей стал вычленяться из всей совокупности развивавшихся знаний. Появление религии облекло этот опыт в мистико-культовые оболочки, что давало, между прочим, относительную неизменяемость интерпретации (как правило, субъективистской) прошлого, передававшейся последующим поколениям в форме устной традиции. На поздних стадиях существования первобытнообщинного строя, когда стала развиваться социальная дифференциация, исторические знания в виде родовых и племенных преданий стали играть более значительную роль в общественном развитии. Они стали служить укреплению авторитета родоплеменной знати, способствуя тем самым глубинным социально-экономическим процессам, приведшим в конечном счете к выходу человечества из первобытного состояния в стадию цивилизации с ее классами и государством. Конечно, накопление исторических знаний нередко сопровождалось их искажением не только вследствие несовершенства методов фиксирования и передачи исторической информации, но и под воздействием политических интересов общественных классов и группировок. Тем не менее и в античности и в средние века шел активный и содержательный процесс накопления и сохранения исторических знаний. Социально-политическое значение истории не только не было утрачено, но, наоборот, еще более развилось. Исторические сочинения были важнейшим идеологическим средством в борьбе различных рабовладельческих и феодальных группировок.

В новое время, в развивающемся и утверждающемся буржуазном обществе соотношение истории и общества приобрело совершенно новый вид. Как писали К. Маркс и Ф. Энгельс, "первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других"³ . Новое время потребовало от историков гораздо более глубокого реалистического взгляда на общество. Оно вывело историка из монастырских келий и придворных апартаментов. Сама современность указывала ему на важность уяснения не столько традиций, сколько сил, их преодолевающих; от описания исторических действий как примеров для

² См. подробнее: М. П. Ким. История и коммунизм. М. 1968.

³ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 4, стр. 427.

стр. 5

подражания она толкала к поискам реальных причин и закономерностей событий.

Наступление эры гуманизма и рационализма придало профессии историка новое социально-политическое значение, заключающееся в осознанном стремлении служить духовному раскрепощению человечества. Преодоление провиденциализма открывало невиданные ранее возможности познания еще отдельных, но действительных сторон и связей исторических явлений, утверждало роль реального, земного человека в ходе событий, но само познание было еще принципиально ограничено своей идеалистической основой.

Исторические труды предназначались и создавались теперь не для королей и царей, а для общества в том понимании, какое вкладывали в это слово гуманисты. Особенно это стало заметно в XVIII веке. Идеологи Просвещения окончательно отделили гражданскую историю от церковной и религиозной. Они разрушали феодально-теологические схемы применительно к истории, просвещали общество в самом прямом смысле слова. Вольтер и другие представители европейского Просвещения бросили более глубокий и широкий взгляд на человеческое прошлое, чем кто-либо до них. Они раздвинули горизонты познания истории, углубили степень проникновения в прошлое и тем самым укрепили превращение истории в самостоятельную область научного знания. В это время реакционеры и начали относиться к истории как к "самому опасному продукту, выработанному химией интеллекта"⁴ .

"Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй - все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего... Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии... Великие мыслители XVIII века, так же как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха"⁵ .

Рационалистическое понимание истории, свойственное XVIII в., значительно углубило познание прошлого. Вместе с тем оно по-новому обслуживало потребности общественной практики. Если во Франции просветители "лишь" подготовили революцию, то в Америке они выступили в качестве ее непосредственных участников и руководителей (Б. Франклин, Т. Джефферсон, Т. Пейн). Европа не случайно связывала рождающуюся республику в Америке в первую очередь с именем Франклина. Своими историко-публицистическими трудами он создал мощный идейный арсенал, которым пользовались борцы за американскую независимость.

В Латинской Америке историография рождалась вместе с появлением национальных государств в огне национально-революционных войн. Здесь в XIX в. сложилась традиция активного участия профессиональных историков в политической деятельности. Видные представители аргентинской историографии Д. Ф. Сармьенто и Б. Митре были президентами республики. К. Бокаиува являлся родоначальником республиканского движения в Бразилии. М. Б. Викунья и А. Вивес были не только крупными историками, но и влиятельными государственными деятелями Чили.

В странах Восточной Европы, где утвердился "просвещенный абсолютизм", рационалистическое мировоззрение в историографии служило

⁴ P. Valery. Regards sur le mond actuel. P. 1931, p. 63.

⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 20, стр. 16 - 17.

стр. 6

укреплению абсолютизма и, таким образом, отвечало усложнившимся классово- политическим интересам господствующих классов. Историки-рационалисты обосновывали историческую роль монархии, что в общем соответствовало исторической ступени развития данных обществ. Вместе с тем и здесь рационалистическая историография превратила исторические знания в науку, начала разработку критики источников, расширила предмет истории, включив в нее историю дворянства, создала внерелигиозные (чаще всего деистические) концепции истории своих стран.

Социальные революции и национально-освободительные движения XVIII-XIX вв. радикально расширили рамки всемирной истории и обогатили предмет ее занятий. Именно благодаря социально-политической перспективе, открытой Французской буржуазной революцией конца XVIII в., стали возможны крупные общественные достижения исторической науки - открытие в истории классов и классовой борьбы (в их домарксистской интерпретации) французскими историками периода Реставрации Ф. Гизо, О. Тьерри, сравнительное изучение социально-экономических и политических процессов в разных странах.

В первой половине XIX в. в познании прошлого распространился принцип историзма. Крупнейшие события эпохи - Французская буржуазная революция и наполеоновские войны, глубокие перемены, происходившие в общественной жизни на глазах одного поколения, заставили отказаться от ставших в XVIII в. уже традиционными представлений о неизменяемости побудительных мотивов деятельности людей. Каждую эпоху предстояло теперь понять не с точки зрения абстрактного "здравого смысла", а как бы изнутри, с возможно полным учетом ее неповторимой специфики и анализом процессов развития, движения, возникновения нового в старом, борьбы старого и нового. Ставшая во многих странах методологической основой либерально-буржуазного направления в историографии, гегелевская диалектика открыла возможность понять историю как объективно совершающийся процесс, в котором действия правителей имеют своим источником не только и не столько свой собственный просвещенный разум, сколько влияние объективных условий и закономерностей развития данной страны. Эта методология исторического познания позволила представить государство как исторически возникающее и развивающееся общественное явление, которое вовсе не адекватно самодержавной власти. Даже самые выдающиеся правители представали в новом освещении как своего рода "душеприказчики" объективно совершавшегося процесса, их значение оказывалось в прямой зависимости не от их личной "мудрости" и иных качеств, а от степени соответствия их деятельности объективным условиям и назревшим ко времени их правления потребностям развития страны.

Выработавшая новые принципы подхода к анализу объективной реальности прошлого и настоящего диалектика Гегеля была крупным завоеванием исторического познания. Представив историю как процесс развития, протекающего в борьбе противоположностей, Гегель отказался и от модернизации и от идеализации прошлого, свойственного реакционным романтикам. Сделав крупный шаг вперед на пути развития научного познания истории, он представлял, однако, объективную закономерность исторического процесса еще с сугубо идеалистических позиций. Результатом явилась идеализация им современности в лице прусской монархии.

Сложные процессы перехода к буржуазным общественным порядкам и обострение национального чувства обусловили резкое повышение общественного интереса к истории в первой половине и середине XIX века. Жизнь заставляла теперь обращать внимание и на экономические явления и процессы в прошлом и на историю социальных отношений, попытаться связать их в едином понимании закономерности исторического

стр. 7

развития, объяснить, откуда произошли современные явления, определить объективный ход событий и перспективы развития в дальнейшем. Так, в Германии XIX в. историки малогерманской школы в значительной мере содействовали идеологическому обоснованию объединения Германии вокруг Пруссии. В условиях быстрого развития капитализма и обострения классовой борьбы "новая историческая школа" германских экономистов во главе с Г. Шмоллером выступила глашатаем социальных государственных реформ во имя укрепления буржуазного строя. Это привело к изменению взглядов на роль государства не только в настоящем, но и в прошлом. К тезису малогерманцев о национальной миссии прусской монархии Г. Шмоллер, Л. Брентано и их последователи добавили мотив социальной миссии Прусского государства. Вскоре эта концепция о расширении социальной роли государства прочно внедрилась в историческую науку во всех странах.

В России того времени произошло становление новой, либерально-буржуазной по своему объективному политическому значению исторической науки. "Жизнь имеет полное право предлагать вопросы науке; наука имеет обязанность отвечать на вопросы жизни" - так формулировал в 1858 г. знаменитый русский историк-либерал С. М. Соловьев свое понимание значения исторической науки для современности⁶ . Разработанная им историческая концепция представляла собой буржуазно-либеральное воплощение принципов гегелевской диалектики на конкретно-историческом материале России. Общий характер русской истории предстал как борьба "родового" и "государственного" начал, в ходе которой выросло мощное государство, не тождественное самодержавию, но ведущее страну без революций и потрясений к европейскому прогрессу. Крепостное право, бывшее неизбежным злом в свое время ("тяжелым займом у народа"), теперь изжило себя - таков был новый вывод, полученный с позиций историзма буржуазно-либеральной историографией, он был ее ответом "на вопросы жизни". Он открывал возможность познания современности как кануна ставшего неизбежным падения крепостного права. В этой буржуазной концепции самодержавие лишалось своих прежде казавшихся незыблемыми социальных позиций, но государству в соответствии с гегельянскими понятиями должна была принадлежать решающая роль в социальном преобразовании. Такой вывод имел не только антисамодержавное, но в большей степени антиреволюционное содержание.

В то же время утрата старыми классами своего ведущего положения в обществе привела к кризису их исторического познания. В первой половине XIX в. это, например, убедительно продемонстрировала романтическая школа в историографии, выступившая решительным противником идеи прогресса. Реакционные романтики идеализировали старину, каковой она была до Французской буржуазной революции конца XVIII в., надеясь уберечь общество от повторения ее "эксцессов". Их взгляд на человека и человечество был пронизан духом пессимизма. Романтизм был порождением общеевропейской реакции, которая наступила после наполеоновских войн. Полнее всего он был представлен в Германии и Франции. При этом, конечно, романтизм - это "не желание восстановить просто-напросто средневековые учреждения, а именно попытка мерить новое общество на старый патриархальный аршин, именно желание искать образца в старых, совершенно не соответствующих изменившимся экономическим условиям порядках и традициях" ⁷ . При изучении современности романтик в лучшем случае мог указать на те или иные ее исторические корни, но объяснить эту действительность как закономерное звено в историческом процессе он был не в состоянии.

⁶ С. М. Соловьев. Собрание сочинений. СПБ. Б/г, стр. 887.

⁷ В. И. Ленин. ПСС. Т. 2, стр. 236.

стр. 8

Единственной теорией, которой были чужды крайности романтизма и ограниченность нарождавшегося позитивизма, теорией, дающей правильную интерпретацию соотношения истории и общественной практики, явилось диалектико-материалистическое понимание социальной жизни. Уже в "Немецкой идеологии" Маркс и Энгельс писали: "Понимание истории заключается в том, чтобы исходя именно из материального производства непосредственной жизни, рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения - то есть гражданское общество на его различных ступенях - как основу всей истории"⁸ . Теория исторического материализма, созданная Марксом и Энгельсом, открыла возможность познания в органическом единстве докапиталистического прошлого, капиталистической современности и коммунистического будущего человечества. В трудах Ленина эта теория познания получила дальнейшее развитие. В свете ее история предстала как естественноисторический процесс смены одних общественно-экономических формаций другими, как процесс, определяемый в конечном счете развитием производительных сил и соответствующих им производственных отношений. Тем самым стало возможным целостное и взаимосвязанное изучение истории всех сторон общественной жизни, таких, как социально-экономическая, политическая, идеологическая, культурная и др., а также понимание исторической роли буржуазного общества, роли буржуазии и пролетариата.

Принципиальное отличие теории исторического материализма от всех предшествующих методов познания истории и современности состояло в том, что она не только объясняла мир, но и открывала пути для его изменения. Изучение прошлого с позиций материалистического понимания истории создало на основе овладения объективными законами общественного развития возможность такого познания современности, которое неразрывно сочетается с ее революционным преобразованием. При этом для марксизма, как указывал Энгельс, его основные положения являются "точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности"⁹ .

Создание материалистической концепции общественного процесса явилось необходимым качественно новым этапом в развитии исторической науки, определившим ее перспективы. Роль теории исторического материализма особенно наглядно видна на фоне распространившейся в XIX в. позитивистской историографии.

Позитивизм глубоко проник в историографию второй половины XIX века. Хотя как методологическое и историографическое явление позитивизм выступал против материалистического понимания истории, он должен был под влиянием современности и современного уровня научного познания мира в целом адаптироваться к признанию важности в истории материальных условий жизни общества. Для значительной части буржуазных историков позитивизм оказался привлекательным в силу своей меньшей догматичности и претенциозности по сравнению с откровенно спекулятивными философско-историческими школами, умозрительные рекомендации которых обнаружили свою бесперспективность для исторического познания. Позитивизм помог буржуазной историографии пустить более глубокие корни в обществе, сделать поворот к социально-экономической истории, которой раньше историки, в сущности, и не занимались. Это привело к расширению кругозора историков, так как они стали интересоваться не только тем, что происходило в прошлом с

⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 3, стр. 36 - 37.

⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 36, стр. 364.

стр. 9

политическими формами, но и тем, что совершалось в недрах социальной жизни.

Однако позитивистская историография все более впадала в агностицизм и эмпиризм, объявляла непознаваемыми и даже несуществующими причины главных исторических явлений; и это в то время, когда идеологи революционного рабочего класса уже научно доказали закономерность революционного преобразования мира и неизбежность социалистической революции. Позитивисты вместо ранее признаваемого ими тезиса о закономерности истории распространяли идеи плоского эволюционизма, абсолютной постепенности изменений, что свидетельствовало о внутренней противоречивости и кризисе их методологического кредо, опирающегося на субъективно-идеалистическую теорию познания.

Само по себе познание прошлого в тот период не остановилось, шло не только активное накопление исторического материала, но и совершенствование техники исторического исследования, еще более расширилась его проблематика. Но расширение поля зрения историков в условиях господства позитивистских взглядов не могло сопровождаться развитием обобщающей теоретической мысли. При всем внимании к источнику и факту, к выявлению конкретных обстоятельств всякого исторического действия позитивизм, а затем и неокантианство на практике лишили историческую науку возможности познания подлинных объективных закономерностей, поэтому познание прошлого становилось все более непригодным для понимания современности. Например, в России буржуазные историки (А. С. Лаппо-Данилевский, Вен. М. Хвостов, Н. И. Кареев и др.) интенсивно искали новую методологию исторического познания, при помощи которой можно было постичь быстро усложнявшийся характер общественного развития. Конечно, нельзя рассматривать эти труды как локально "русское" явление, они были частью общего процесса развития философии, социологии и историографии буржуазного общества. Это были попытки противопоставить марксизму методологию познания, которая соответствовала бы идее незыблемости капитализма как системы общественного устройства.

Самая крайняя позиция противников революционных переворотов была обращена к религиозным схемам, при помощи которых можно было связать настоящее с прошлым лишь путем иррациональной абстракции. Углубление в биологические и психологические факторы как определяющие историю давало опять-таки лишь видимость связи между прошлым и настоящим, понимаемой как "биографии народов и всего человечества"¹⁰ . Но все эти и им подобные схемы совершенно не годились для сколько-нибудь реального познания сложных явлений социального и экономического развития новейшего времени. Столь же далеки от познания действительных закономерностей, лежащих в основе связи прошлого и настоящего, были и сторонники вульгарно- экономического направления с их узкими представлениями о смене форм натурального и денежного хозяйства как определяющем факторе в истории прошлого. Представитель германской "новой исторической школы" К. Бюхер, например, оставлял за пределами механизма исторического действия сложнейшие процессы надстроечной, духовной вообще жизни общества, материал о которой уже был хорошо известен науке того времени.

Поиск новых средств познания связи прошлого и современности выводил буржуазных идеологов на позиции агностицизма, непризнания Вообще объективных закономерностей, или во всяком случае возможности их познания, к тому самому стремлению "наплевать на всякие обобщения"¹¹ , о котором говорил Ленин. В ходе этого поиска получила распространение тенденция "подняться над" идеализмом и материализмом

¹⁰ Н. И. Кареев. Теория исторического знания. СПБ. 1913, стр. 224.

¹¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 25, стр. 44.

стр. 10

для создания новой методологии познания. П. Н. Милюков провозгласил "односторонними" как идеалистическое, так и материалистическое поднимание истории¹² . Аналогичную позицию Р. Ю. Виппера Ленин охарактеризовал как "прямо смешную и реакционнейшую претензию подняться выше обеих "крайностей": и идеалистической и материалистической"¹³ . Оценивая состояние буржуазной общественной науки в начале XX в. (в связи с критикой книги П. Б. Струве "Хозяйство и цена"), В. И. Ленин в 1914 г. писал: "Отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, отказ от науки, стремление наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких "законов" исторического развития, загородить лес - деревьями, вот классовый смысл того модного буржуазного скептицизма, той мертвой и мертвящей схоластики, которые мы видим у г-на Струве"¹⁴ . Важно заметить, что невозможность "разбирать настоящее" Ленин связывал с отказом от познания исторических законов. Именно в этом он видел "отказ от науки". Примером этому может служить, в частности, историческая концепция П. Н. Милюкова. Попытка подкрепить политическую программу кадетской партии соответствующим истолкованием русской истории привела к глубокой деформации закономерностей исторического развития страны в концепции этого либерального автора.

При всем разнообразии и нередко даже противоположности концепций прошлого, разрабатывавшихся в исторической науке России конца XIX - начала XX в., все они, включая и дворянско-монархическое направление, и "легальный марксизм", и другие течения, объединяются в общей, не соответствовавшей действительности позиции отрицания исторических предпосылок социалистической (а нередко и буржуазно-демократической) революции в России¹⁵ . Но победа социалистической революции, весьма плохо "предусмотренная" буржуазной историографией начала XX в., была не только совершенно точно "предусмотрена", но и обоснована материалистическим пониманием истории, которому, естественно, не могло найтись места на университетских кафедрах и в других учебных учреждениях буржуазно- помещичьей России.

Распространение историко-материалистического понимания истории в России было огромной заслугой Г. В. Плеханова. В трудах Ленина это понимание получило дальнейшее теоретическое развитие и воплощение в общей концепции русской истории. Напомним, что Ленин принципиально никогда не отделял познание современности от познания прошлого, а, напротив, именно в единстве такого познания видел гарантию научной ориентировки в актуальных проблемах современности. Он указывал, что только "теория, основанная на детальном и подробном изучении русской истории и действительности, должна дать ответ на запросы пролетариата", причем, разумеется, эта теория должна "удовлетворять научным требованиям"¹⁶ . Опровергая обвинения народнических идеологов в том, что русские марксисты оценивают характер развития страны будто бы на основании неких "абстрактных схем", без учета специфики страны, Ленин подчеркивал, что русские марксисты критерии своей оценки общественных отношений в России "видят совсем не в абстрактных схемах и т. п. вздоре, а в верности и соответствии ее с действительностью"¹⁷ , что "марксизм не основывается ни на чем другом, кроме как на фактах русской истории и действительности"¹⁸ .

¹² П. Н. Милюков. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1. СПБ. 1896, стр. 3.

¹³ В. И. Ленин. ПСС. Т. 45, стр. 27.

¹⁴ В. И. Ленин. ПСС. Т. 25, стр. 44.

¹⁵ Признание ошибочности прогнозов буржуазных историков см., например, Р. Ю. Виппер. Кризис исторической науки. Казань. 1921, стр. 30.

¹⁶ В. И. Ленин. ПСС, Т. 1, стр. 307.

¹⁷ Там же, стр. 197.

¹⁸ Там же, стр. 411.

стр. 11

Мысль о невозможности научного познания современности без познания прошлого красной нитью проходит через труды Ленина. В 1916 г. он указывал: "Весь дух марксизма, вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривать лишь (a) исторически; (b) лишь в связи с другими; (c) лишь в связи с конкретным опытом истории"¹⁹ . Критерием правильности политических взглядов Ленин также считал и историю и современность, когда писал о том, что "за наши взгляды вступается сама история, вступается на каждом шагу действительность"²⁰ . В лекции "О государстве" (1919 г.) содержится знаменитая ленинская характеристика методологии исследования общественных явлений, в которой красной нитью проходит мысль о неразрывной связи познания современности с познанием прошлого: "Самое надежное в вопросе общественной науки и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу и не дать затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся мнений, - самое важное, чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, это-не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь"²¹ .

Очень точно уловил самую суть исторического мышления Ленина А. М. Горький, писавший, что В. И. Ленин "так хорошо знал историю прошлого, что мог и умел смотреть на настоящее из будущего"²² . Смотреть на настоящее из будущего - это значит видеть в современности процессы, ведущие в будущее, а возможность увидеть такие процессы дает именно знание истории. Именно так увидел Ленин в современной ему России исторический процесс, ведущий к победе социалистической революции. Он дал высокие образцы революционного применения достижений исторической науки в интересах общества. Он использовал опыт прошлого не только для теоретического осмысления происходящих событий, но и как необходимую основу в практической деятельности.

*

Важная функция исторической науки связана с научным предвидением. После победы Великой Октябрьской социалистической революции Советская власть и Коммунистическая партия получили возможность, основываясь на познании прошлого, активно воздействовать на настоящее, идейно подготавливать будущее. История превращалась в могучее средство преобразования общества. Большую роль в становлении марксистской исторической науки в СССР сыграли труды М. Н. Покровского, Н. М. Лукина, В. П. Волгина и других историков-марксистов.

Развитие советской исторической науки прошло несколько этапов. Утверждение марксистско-ленинского мировоззрения в исторической науке происходило в обстановке острой классовой борьбы, и сопровождалось перестройкой системы научных учреждений. Государство создавало новые условия и возможности для подготовки квалифицированных кадров историков- марксистов. К середине 30-х годов процесс утверждения марксистско- ленинской методологии был в основном завершен, выросли молодые кадры историков-марксистов, на позиции марксизма-ленинизма перешли Б. Д. Греков, Е. В. Тарле, В. В. Струве, А. И. Тюменев, Е. А. Косминский, чей научный путь начинался еще до Октябрьской революции, на базе старой методологии познания истории. Построение социалистического общества в СССР коренным образом изменило со-

¹⁹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 49, стр. 329.

²⁰ В. И. Ленин. ПСС. Т. 12, стр. 65.

²¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 39, стр. 67.

²² М. Горький. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 24. М. 1953, стр. 377.

стр. 12

циальную структуру общества, в стране исчезли эксплуататорские классы. Все эти обстоятельства оказали решающее влияние на состояние и развитие исторической науки в Советском Союзе. Овладение марксистско-ленинской теорией приобрело большую глубину и стало воплощаться не только в общих, принципиальных построениях, но прежде всего в развернувшихся к тому времени исследовательских работах.

С развитием теоретических и конкретных исследований стали очевидными недостатки ряда построений, характерных для начального этапа утверждения марксистско-ленинской науки, в том числе и ряд сторон концепции М. Н. Покровского, критиковавшейся историками-марксистами уже в конце 20-х годов, главным образом за еще несовершенное понимание материалистических основ исторической науки, прежде всего - в отношении становления и развития общественно-экономических формаций, за переоценку роли торгового капитала в истории и по ряду других вопросов. Это была большая работа, направленная на решительное повышение теоретического и исследовательского уровня советской исторической науки. Тридцатые годы ознаменовались переходом к глубокой исследовательской работе в области отечественной и всемирной истории.

Вступление советской, марксистско-ленинской историографии в новый, более зрелый этап своего развития было подготовлено внутренними процессами движения науки и мощно стимулировано известными решениями партии и правительства по вопросам исторической науки и исторического образования. Было коренным образом перестроено преподавание гражданской истории в школе, расширена подготовка профессиональных историков в высших учебных заведениях, интенсифицирована деятельность исследовательских институтов. История заняла видное место в духовной жизни страны второй половины 30-х годов. Результаты исторических исследований приобрели важное значение не только при планировании крупных проблем экономического и социального развития, но и прежде всего в идейно-политической жизни страны, в воспитании молодого поколения и всего народа. Меры, принятые Коммунистической партией и Советским правительством, сыграли огромную роль в морально-политическом сплочении советского народа перед надвигающейся угрозой фашистской агрессии. В годы Великой Отечественной войны советские историки внесли большой идейный вклад в обеспечение победы над врагом. На первый план выдвигались тогда задачи изучения и пропаганды истории борьбы народов СССР за национальную независимость, задачи показа античеловеческой сущности фашизма, разоблачения фашистской фальсификации истории.

Характерной особенностью современной советской исторической науки является все углубляющаяся связь с современностью, с потребностями развития общества. В социалистическом обществе историческая наука наряду с другими общественными науками составляет "научную основу руководства развитием общества". Историческая наука активно участвует в социальных преобразованиях. Как говорится в Программе КПСС, "исследование проблем всемирной истории и современного мирового развития должно раскрывать закономерный процесс движения человечества к коммунизму, изменение соотношения сил в пользу социализма, обострение общего кризиса капитализма, крушение колониальной системы империализма и его последствия, подъем национально-освободительного движения народов"²³ .

КПСС в своей деятельности исходит из признания внутреннего единства прошлого, современности и будущего. Характеризуя пройденный почти за 60 лет после Великой Октябрьской социалистической революции путь, Л. И. Брежнев говорил в Отчетном докладе ЦК XXV съезду

²³ "Программа Коммунистической партии Советского Союза". М. 1971, стр. 128.

стр. 13

КПСС, что на итоги девятой пятилетки следует смотреть в исторической перспективе, чтобы подходить "ко всему сделанному, ко всему, что мы собираемся сделать, с более широкой исторической мерой". Он отмечал, что в этой перспективе перед нашим обществом "открыты безграничные просторы дальнейшего всестороннего прогресса"²⁴ .

Теснейшая связь исторической науки с решением крупнейших социально- политических задач, характерная для социалистических стран, не только превращает историческую науку в могучее средство прогрессивного развития общества, но и имеет первостепенное значение для нее самой, для углубления познания всего исторического процесса в целом. Для того, чтобы выполнять свою функцию фундаментальной основы научного руководства развитием общества, историческая наука должна раскрывать глубинные закономерности общественных процессов, показывать действительное место и значение современного этапа истории человечества, что возможно только при условии фронтального и фундаментального изучения коренных проблем истории всех стран и народов на всем ее протяжении. Историческая наука всегда стремилась приблизиться к выполнению именно такой функции в жизни общества, но возможности, создаваемые для науки материалистическим пониманием истории и ее участием в решении актуальных задач коммунистического строительства, не имеют себе равных в истории прошлых обществ. Задачи социалистического переустройства общества выдвинули на первый план в марксистской исторической науке такие проблемы, которые либо были второстепенными в домарксистской и немарксистской историографии, либо являются вообще совершенно новыми.

Историки-марксисты успешно справились со сложными задачами изучения социальной истории, проблемами происхождения и исторического значения революций, их соотношения с реформами, наконец, коренным вопросом о роли народных масс в историческом процессе. Одной из центральных проблем, поставленных и разрешенных марксистско-ленинской исторической наукой, явился вопрос о всемирно-исторической миссии рабочего класса - пролетариата. Всемирно-исторический процесс предстал в марксистской историографии как закономерная смена общественно-экономических формаций, протекающая в ходе острой классовой борьбы. Таким образом, вопрос о прогрессе общественного развития получил свое истолкование в полном соответствии с объективным ходом истории. Глубина теоретического подхода к историческому материалу и неразрывно связанное с ним совершенствование методов исторического исследования позволили разработать многие конкретные проблемы истории народов СССР и всемирной истории. Напомним о крупных успехах советских археологов (А. В. Арциховский, В. А. Городцов, А. П. Окладников, Б. А. Рыбаков, Б. Б. Пиотровский), о фундаментальных исследованиях в области становления классовых обществ и государства у народов СССР, в том числе - о характере общественного строя и причинах возникновения государства в Киевской Руси (Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков), о культуре средневековой Руси (Б. А. Рыбаков), о значительных работах в области истории средневекового Российского государства (М. Н. Тихомиров, Л. В. Черепнин), его социально-экономического, политического и культурного развития, об исследованиях в области генезиса капиталистических отношений и их развития (Н. М. Дружинин), истории революционно- освободительного движения (М. В. Нечкина), истории внешней политики и международных отношений (В. М. Хвостов, А. Л. Нарочницкий), истории народов СССР (Б. Г. Гафуров).

Показательным фактором влияния социалистического общества на развитие исторической науки явился ее бурный подъем в союзных и ав-

²⁴ Л. И. Брежнев. Ленинским курсом. Т. 5. М. 1976, стр. 548.

стр. 14

тономных советских социалистических республиках, где выросли многочисленные национальные кадры историков и где созданы не только исследования по частным вопросам, но и обобщающие фундаментальные труды по истории этих республик.

Принципиально новыми проблемами, успешно разрабатываемыми марксистскими историками, являются история народных масс, история рабочего класса и крестьянства, история революционной борьбы трудящихся, история деятельности Коммунистической партии по революционному преобразованию общества, история строительства социализма и коммунизма во всех их аспектах (И. И. Минц, А. М. Панкратова, Б. Н. Пономарев, П. Н. Поспелов). Советскими учеными созданы и создаются такие крупные обобщающие работы, как "История СССР с древнейших времен до наших дней", "История Коммунистической партии Советского Союза", "История Великой Отечественной войны Советского Союза", "История второй мировой войны" и другие. В обобщающих трудах подобного рода особенно наглядно прослеживается неразрывная связь истории и современности.

Совершенно новым типом работы в области истории, свойственным обществу развитого социализма, явилась 26-томная "История городов и сел Украинской ССР", в создании которой приняло участие около 100 тыс. авторов - ученых, рабочих, партийных и общественных работников, учителей, колхозников, краеведов, мемуаристов и других. Народ - творец истории как процесса развития общества выступает ныне и творцом истории как процесса познания этого развития.

Высокой активностью отмечена работа советских историков в области зарубежной истории, идущая по всему фронту - от античных времен до современного мира, включая историю стран Азии, Африки, Латинской Америки, историю мирового коммунистического и рабочего движения. Эти сравнительно новые области науки получили в Советском Союзе особенно большое развитие за последние годы. В СССР созданы первая марксистская "Всемирная история" и первая в мире специальная историческая энциклопедия (руководитель - Е. М. Жуков).

Преподавание истории в СССР - как в средних школах, так и на исторических факультетах высших учебных заведений - строится на основе концепции единства мира. Изучается именно всемирная история - история всех времен и народов. Этот принцип перенесен и на преподавание историографии как одного из важнейших предметов для всех студентов, специализирующихся в области истории. Совершенствованию историографических исследований и преподавания историографии всемирной истории в большой степени содействовала публикация фундаментальных трудов по историографии новой и новейшей истории стран Европы и Америки, подготовленных в Московском университете коллективом советских и зарубежных историков во главе с И. С. Галкиным²⁵ .

За 30 лет, прошедших после второй мировой войны, значительный прогресс в области исторической науки произошел в странах, ставших на путь социализма. Осуществляя научные исследования в условиях социалистического общества, на основе марксистско-ленинской теории, историки стран социалистического содружества добились выдающихся успехов. Их голос звучит сегодня на международных конгрессах и симпозиумах, их труды авторитетны и известны в широких научных кругах. Как на пример успешного разрешения сложной и важной проблемы истории можно указать на созданную историками ГДР "Историю немецкого рабочего движения"²⁶ . Опыт развития исторической науки в социалистических странах свидетельствует о теснейшей связи между социально-эко-

²⁵ "Историография нового времени стран Европы и Америки". М. 1967; "Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки". М. 1968.

²⁶ "Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung". 1 - 8 Banden. В. 1966.

стр. 15

номическими условиями, в которых развиваются эти страны, и условиями для развития исторического познания, о том, что социалистическое общество, руководствующееся теорией марксизма-ленинизма, создает наиболее благоприятные условия для совершенствования исторического познания, для оптимального решения проблемы взаимоотношений между исторической наукой и обществом.

В гораздо более трудных условиях развивается марксистская историческая мысль в капиталистических странах. Ее существование и рост ее влияния объективно обусловлены социально-экономическими условиями современного капиталистического общества, неразрывно связаны с классовой борьбой рабочего класса за демократию и социализм.

В то время как марксистское понимание истории, блестяще подтвержденное практикой социалистической революции в России, дало совершенно новые возможности познания прошлого и его связи с современностью, буржуазная историография в зарубежных странах во второй половине XIX - первой половине XX в. неизменно шла в ногу с интересами своего класса в целом, отражая их эволюцию в формах интерпретации прошлого. С конца XIX в., например, историки всех ведущих стран мира приняли активное участие в разработке империалистической идеологии, внеся свою лепту в подготовку первой мировой войны. Экспансионизм, национализм и расизм во многом определяли облик официальной историографии конца XIX - начала XX века²⁷ .

Ряд представителей историографии в странах Западной Европы я Северной Америки внес существенный вклад в формирование психологии консерватизма и "холодной войны", влияние которой ощущается вплоть до наших дней. В 1954 г. Комитет по историографии при американском Совете по исследованиям в области социальных наук опубликовал специальный доклад "Социальные науки в историческом исследовании"²⁸ . В разделе о новейших веяниях в историографии того времени среди прочих явлений отмечено усиление консерватизма и почтения к крупному бизнесу, сделан акцент на консервативный элемент в американских традициях и на консервативное руководство.

Этот акцент был решительно поддержан С. Э. Морисоном в его президентском адресе перед Американской исторической ассоциацией (АИА) в 1950 году²⁹ . Эта речь - "Вера историка" - может считаться кредо консерватизма в американской историографии 40 - 50-х годов. Ссылаясь на Ч. Бирда, С. Морисон называл занятие историей "актом веры". "Само собой разумеется, - провозглашал он, - что полная, "научная" объективность недоступна историкам... Курсы по методологии истории не стоят затраченного на них времени. ... Историческая методология, как я ее понимаю, есть продукт здравого смысла, примененного к обстоятельствам... Историк решает, что важно и что неважно", - продолжал С. Морисон. Отдавая дань перманентной приверженности буржуазных историков XX в. скептицизму, С. Морисон вместе с тем квалифицировал его как "обоюдоострое оружие". Такая двойственность в оценке устойчиво модного в буржуазной историографии скептического поветрия отражала параноидный оптимизм американских консервативных и реакционных историков периода расцвета маккартизма и "холодной войны": им все было "ясно". Они считали, что им по силам в условиях, казалось, безграничного распространения империалистического влияния США в буржуазном мире и социально-экономической стабильности бизнеса найти ответ на любой вопрос. Основной призыв С. Морисона сводился к тому, чтобы писать историю США "с точки зрения здравого консерватизма".

²⁷ J. Burgess. Political Science and Comparative Constitutional Law. Vol. J. Boston-L. 1890 - 1891, p. 47.

²⁸ "Social Sciences in Historical Study". A Report of the Comittee on Historiography. N. Y. 1954.

²⁹ Ibid., p. 15.

стр. 16

Он подчеркнул, что "слава и успех ждут того, кто предпримет свежий пересмотр всей нашей истории, считая консервативную традицию действующей как фермент"³⁰ .

В идейно-политическом плане это была программа неоконсерватизма, то есть государственно-монополистической консервативной идеологии, отличной и от государственно-монополистического неолиберализма, сформировавшегося в 30- е годы, и от традиционного индивидуализма, находившегося в авангарде идеологических воззрений американской буржуазии до кризиса 1929 - 1933 гг. и "нового курса" Ф. Рузвельта³¹ . Неоконсервативная позиция С. Морисона не была проявлением лишь его личных взглядов. Это было знамеиие времени. Годом раньше нечто созвучное С. Морисону высказал его предшественник на посту президента АИА К. Рид в речи "Социальная ответственность историка". К. Рид обрушился на "нейтрализм" в мыслях, якобы свойственный неолибералам, и призывал историков к социальной ответственности и даже к дисциплине, предписываемой "демократически контролируемым государством". "Либеральная нейтральная позиция, подход к социальному развитию с мерками беспристрастного бихевиоризма, уже не срабатывают. Уклончивые ответы не могут удовлетворить наши потребности в позитивных гарантиях. Тотальная война, горячая или холодная, мобилизует каждого и требует, чтобы каждый вносил свой вклад. Историк не более свободен от этого обязательства, чем физик". Политические рассуждения Рида о "социальной ответственности историка" шли в общем русле превратившегося в начале 50-х годов в господствующую идеологию неоконсерватизма с явно выраженным милитаристским оттенком. Консервативно-милитаристская по своей идейно-политической направленности платформа официальных лидеров американской историографии 40 - 50-х годов была в методологическом отношении насквозь релятивистской, прагматистской, презентистской. "Мы нуждаемся в акте веры", - говорил Рид, утверждая, что историк "находит в прошлом то, что он в нем ищет"³² . А искали в прошлом официальные американские историки эпохи маккар-тизма не что иное, как бесконфликтность, "величие" преуспевающих бизнесменов, "предначертания судьбы" в виде американского "руководства миром", искали всё, кроме истинной, диалектически противоречивой, объективной реальности, всё, за исключением закономерности, революционности и прогресса. Иными словами, официальная американская историография шагала по-своему, по-реакционно-буржуазному: в сторону и назад от социального прогресса.

Весьма показательна также эволюция взглядов группы западногерманских историков. Известно, что немецкая историография вплоть до разгрома фашизма была в числе прочего проникнута идеями пруссачества, воинствующего национализма, противопоставления "героического" германца "торгашу" англосаксу. После 1945 г. западногерманская официальная идеология должна была выработать приемлемый для англосаксов modus vivendi. Началась ревизия традиционных представлений об истории. Тот самый Ф. Мейнеке, который много сделал для оправдания идеологии пруссачества, обнаружения в ней "высоких" моральных ценностей, на склоне своей продолжительной жизни вместе с Г. Риттером стал пересматривать свое историографическое наследие с тем расчетом,

³⁰ S. Morison. Faith of a Historian. "American Historical Review", January 1951, pp. 261, 263, 264, 268, 273.

В свете сказанного представляется неубедительным возражение американского историка Ф. Стерна, выступавшего на XIV конгрессе историков в качестве одного из экспертов по данному докладу против характеристики проанализированного выше выступления С. Морисона как призыва к консервативной трактовке истории США.

³¹ См. подробнее: Н. В. Сивачев. Идейно-политические предпосылки послевоенной реакции в США. "Новая и новейшая история", 1972, N 2.

³² C. Read. The Social Responsibilities of the Historian. "American Historical Review", January 1950, pp. 283, 284 - 285.

стр. 17

чтобы оно не мешало включению немцев в сообщество атлантического Запада. ?

Вполне определившимся фактом является сдвиг послевоенной буржуазной историографии вправо в трактовке социального прогресса. Не соглашаясь с исторической закономерностью глубоких революционных преобразований, происшедших в мире после разгрома фашизма, буржуазная историография выдвинула на первый план идеи "консензуса" (согласованности интересов) и "континуитета" (преемственности), лежащие вне плоскости классовых взаимоотношений, классовой борьбы. Изменились и концепции политической истории. Так, в западногерманской историографии традиционный малогерманский и прусский подход к трактовке европейской и тем более всемирной истории потерпел крах. Например, Г. Ротфельс и более молодое поколение западногерманских историков стали поднимать на щит консервативную оппозицию лидерам рейха³³ . Ее смысл трактуется как проявление идеи "европеизма". Этот "европейский" взгляд распространился и на прошлое Германии, в результате чего носителями "европейской" идеи оказались и М. Лютер, и Фридрих II, и О. Бисмарк, и Г. Штреземан, ие говоря уже о К. Аденауэре. Позднее, однако, когда позиция Западной Германии в "атлантическом сообществе" укрепилась (в 60-х годах), появилась тенденция вновь превратить Бисмарка из "великого европейца" в "великого немца". Так совершается "модернизация" истории³⁴ .

Однако большего внимания заслуживают другие процессы в современной буржуазной историографии, отражающие влияние марксизма, воздействие развивающегося движения масс. В Италии потерял свои былые позиции "этико- политический" подход Б. Кроче. Как заявляют итальянские историки, они преодолевают "преимущественно гуманистический и филологический характер итальянской историографии"³⁵ . В то же время возрос интерес к истории Италии XX в., особенно к проблемам антифашистского Сопротивления, а также к социально-экономическим вопросам. Здесь, несомненно, решающее влияние имели освободительная борьба народных масс и марксистская историография. Тезис историка-марксиста, руководителя итальянских коммунистов А. Грамши о Рисорджименто как незавершенной социальной революции способствовал утверждению в итальянской историографии представления о развитии в итальянской истории традиции революционно-демократических преобразований, идущих от XVIII в. до Сопротивления. Как пишет М. Боренго, "ученые постепенно осознали важность продвижения исследований в новых направлениях в области социальной истории; это требование особенно настойчиво выдвигалось марксистскими историками Южной Италии". Он подчеркивает, что в последнее десятилетие необходимость обеспечить экономическую и социологическую основу для исторических работ стала общепризнанной³⁶ .

Непосредственно с изменениями в современном мире связано выдвижение в историографии такого важнейшего вопроса, каким является история рабочего класса и рабочего движения. Действительный приоритет в изучении рабочего вопроса принадлежит марксизму. Первым крупным научным трудом о рабочем классе была известная книга Энгельса "Положение рабочего класса в Англии", вышедшая в 1845 году. Предметом занятий буржуазных историков рабочий вопрос стал лишь тогда и постольку, когда и поскольку это было необходимо для выработки бур-

³³ Н. Rothfels. Die deutsche Opposition gegen Hitler. Frankfurt/M. - Hamburg. 1960.

³⁴ Г. А. Воронцов. Некоторые новейшие направления в буржуазной историографии ФРГ. "Вопросы истории", 1974, N 9, стр. 69 - 70.

³⁵ М. Borengo. Italian Historical Scholarship since the Fascist Era. "Daedalus", Spring 1971, p. 480.

³⁶ Ibid., pp. 475, 480,

стр. 18

жуазной политики по отношению к рабочему классу, для "предотвращения" пролетарской революции и для направления рабочего движения в русло реформизма. Подлинными лидерами в изучении рабочего вопроса повсюду являются историки-марксисты. Достаточно указать на фундаментальную "Историю рабочего движения в США" Ф. Фонера, на труды французских и итальянских историков-коммунистов.

Под воздействием растущего рабочего движения и марксистской историографии в наше время значительно увеличился интерес к рабочему вопросу и в буржуазной историографии, хотя в концептуальном отношении постановка проблемы рабочего класса в буржуазной историографии имеет самые различные оттенки. В Италии, где до второй мировой войны в историографии не была сколько-нибудь развита проблематика рабочего движения, ныне не без влияния коммунистов и социалистов создана представительная школа истории рабочего и социалистического движения. В Западной Германии, как отмечает Г. Моммзен, "история трудящихся классов, особенно раннего периода индустриализации, давно стала предметом исторического исследования, хотя оно ведется и не столь интенсивно, как в Германской Демократической Республике"³⁷ . Крупным центром изучения рабочего движения в ФРГ является Гейдельбергский кружок во главе с видным историком В. Конце, придерживающимся неолиберального взгляда на рабочее движение как на часть "национального движения"³⁸ . В. Конце пишет о "либеральном" рабочем движении в Германии, интегрируемом в структуру буржуазного правопорядка и буржуазных ценностей³⁹ , игнорируя тот факт, что именно Германия явилась колыбелью марксизма и важнейшим центром мирового революционного пролетарского движения. В Японии после второй мировой войны рабочий вопрос также стал предметом большого внимания историков. Созданы специальные институты и научные ассоциации для его изучения, в учебных центрах читаются курсы истории и современных проблем рабочего движения, разработанные представителями различных политических направлений и партий.

Во всех этих случаях, конечно, имеет место буржуазно-либеральная и реформистская интерпретация рабочего движения. Показателен, однако, самый факт возросшего интереса к этой проблеме - одно из многочисленных проявлений влияния современности на познание истории. Соответствующая проблематика постоянно освещается на страницах различных изданий университетов, научных центров, общественных организаций. Все эти явления развиваются под непосредственным воздействием возросшей активности рабочего класса - главной преобразующей силы современного мира.

В 60 - 70-х годах группой буржуазно-радикальных историков внесена свежая струя в изучение истории рабочего класса США. В их трудах предпринимается попытка нащупать пути преодоления бюрократического институционализма и перехода к живой истории именно рабочих масс. Один из авторов журнала "Labor History" в 1967 г. писал: "Октябрьская революция 1917 г. открыла не только новую главу в европейской и всемирной истории, но также и в написании истории рабочего класса. Она дала мощный стимул изучению рабочего движения и его идей"⁴⁰. В 60 - 70-х годах вместе с подъемом радикального студенческого движения в США появилась группа "новых левых" историков. Они подвергли критике консензусное историческое мышление, господствовавшее в офи-

³⁷ H. Mommsen. Historical Scholarship in Transition: The Situation in the Federal Republic of Germany. "Deadalus", Spring 1971, pp. 493 - 494.

³⁸ W. Conze, D. Groh. Die Arbeiterbewegung in der nationalen Bewegung. Stuttgart. 1966.

³⁹ W. Conze. Moglichkeiten und Grenzen der liberalen Arbeiterbewegung in Deutschland. Das Beispiel Schulze-Delitzschs. Heidelberg. 1965.

⁴⁰ "Labor History", Spring 1967, pp. 183, 185.

стр. 19

циальной буржуазной историографии после второй мировой войны, и пришли к выводу, что социальный конфликт постоянно сопутствовал истории классового общества. В их анализе международных отношений появился тезис о том, что виновников развязывания "холодной войны" надлежит искать в милитаристских кругах Запада. Большое внимание уделяют "новые левые" вопросам социальной революции, хотя они не в состоянии правильно их интерпретировать. Их мировоззрение эклектично в самой своей основе, оно тяготеет к мелкобуржуазному радикализму и остается далеким от марксизма.

В связи с буржуазной и мелкобуржуазной интерпретацией социальных революций надо подчеркнуть, что если XIX в. прошел под влиянием Французской буржуазной революции XVIII в., то главным историческим событием XX в. стала Великая Октябрьская социалистическая революция в России, открывшая эпоху революционного превращения капиталистического общества в общество социалистическое и коммунистическое. Историческая практика XX в. убедительно продемонстрировала безусловную истинность краеугольного положения марксистской теории, что социальные революции - это "локомотивы истории". Марксизм-ленинизм видит сущность социалистической революции в ликвидации капиталистических отношений и замене их социалистическими общественными отношениями, рассматривая рабочий класс как главную движущую силу этого революционного процесса и отводя руководящую роль базирующейся на принципах научного коммунизма партии рабочего класса. Марксисты указывают при этом на разнообразие форм и методов революционного преобразования общества, включая мирный и немирный способ установления социалистических производственных отношений, который при любых вариантах, однако, является по своему содержанию революционным действием.

В буржуазной, а также ревизионистской литературе ныне пишется о революциях чрезвычайно много, но обычно упускается или даже оспаривается в той или иной форме закономерность и историческая прогрессивность социалистической революции, ее классовый характер. Нет недостатка и в попытках отрицать политический характер классовой борьбы. "Переход государственной власти из рук одного в руки другого класса есть первый, главный, основной признак революции как в строго-научном, так и в практически-политическом значении этого понятия", - писал Ленин. Не может быть социалистической революции без классовой борьбы, без прихода к власти рабочего класса. "Самым главным вопросом всякой революции является вопрос о государственной власти. В руках какого класса власть, это решает все"⁴¹ . Попытки исказить классовый характер социалистической революции грубо противоречат реальным, объективным фактам и процессам.

Столь же спекулятивным является стремление поставить под сомнение историческую прогрессивность революций посредством выдвижения критерия "цены" революции, "потерь", которые несет якобы общество вследствие насильственного захвата власти. Но история буржуазно-демократических революций в XIX в. и социалистических в XX столетии наглядно свидетельствует о глубокой прогрессивности революций не только в общеисторической перспективе, но и непосредственно для политического и материального положения народных масс, хотя последний момент носит ограниченный характер в буржуазных революциях вследствие установления ими новой системы господства и подчинения. Критерий "цены" революции антиисторичен и консервативен, он в основе своей антиреволюционен. Скорее можно говорить о "цене" контрреволюции, хотя бы на примере недавних событий в Чили.

Антисоциалистические взгляды на революцию органически связаны

⁴¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 31, стр. 133; т. 34, стр. 200.

стр. 20

не только с политическими, но также и с теоретико-методологическими позициями современных "критиков" революций и учения марксизма-ленинизма. С помощью позитивистских методов, открывающих "малые истины", расчленяется, дробится такая гигантская проблема всемирной истории, какой являются революции. Узость и ошибочность исходных позиций породили замечание Ч. Джонсона о том, что революции оправдывают "худшие опасения" социологов. Эта оценка, относящаяся, разумеется, к буржуазной социологии, удивительно совпадает с признанием одного из русских буржуазных историков (Р. Ю. Виппера) о "неожиданности", "непредусмотренности" Великой Октябрьской социалистической революции⁴² . Не могут помочь в оценке революционной перспективы и распространившиеся теории "континуитета", исключающего революционность перехода общества от одного типа социальных отношений к другому и не имеющего ничего общего с подлинным историзмом.

Все эти явления в историографии капиталистических стран прямо и непосредственно связаны с современностью, с возросшей активностью рабочего класса, обострением классовой борьбы и являются попыткой дать такой ответ на вопросы современности, который бы помогал укреплению существующего строя, в то время как объективная логика развития общества неумолимо ведет к его разрушению, в чем революционная роль принадлежит рабочему классу. Буржуазная историческая наука оказывается, таким образом, все менее способной дать реалистический ответ на острейшие вопросы современности. Но это означает, что происходит падение социальной роли исторической науки в буржуазном обществе, уменьшение ее авторитета и влияния на людей.

В ходе борьбы против колониализма развилась историческая наука в странах Азии и Африки, став важным средством национального возрождения и социальных преобразований. Первостепенным фактором поступательного развития национальной историографии в странах Азии и Африки является все более широкое распространение здесь идей научного социализма. Благодаря усилиям историков, стремящихся руководствоваться марксистско-ленинской теорией познания прошлого, национальная историография превращается в действенный инструмент познания общественного развития в интересах борьбы азиатских и африканских народов за социальный прогресс.

Развитие историографии в странах Азии, Африки и Латинской Америки свидетельствует о том, что там, где историческая наука встает на службу делу социального прогресса и национального освобождения, она получает быстрое развитие и признание, там неизмеримо возрастает ее социальная функция.

*

В наше время особенное значение приобретает вопрос о методе исторического познания, соответствующем ступени развития науки, обусловленной современным этапом общественно-экономического развития. Как всякую науку, историческую науку отличает от других форм познания действительности теоретическое мышление. Историческая наука осмысливает и обобщает прошлое с точки зрения возникновения, действия и видоизменения тех или иных закономерностей общественного развития. Процесс познания прошлого есть поэтому прежде всего процесс познания объективных закономерностей развития общества во всем многообразии и изменчивости их проявления.

Многообразие исторического развития и причинно-следственных связей породило в свое время в рамках идеалистического понимания исто-

⁴² Ch. Johnson. Revolutionary Change. L. 1968, p. 13. См. также Р. Ю. Виппер. Указ. соч.

стр. 21

рии теорию многих, или "равных", факторов. На деле это означало бео силие в определении коренных движущих сил исторического процесса, невозможность на основе идеалистического метода выявить реальную связь всех исторических явлений и процессов.

Но идеализм уже давно проиграл историческую битву против материализма, и эта победа наилучшим образом подтверждена общественной практикой. Ныне в поисках "компромисса" идеалисты готовы признать калейдоскоп субстанциональных начал и тем как бы "возвыситься" над идеализмом и материализмом - подобно тому, как они это пытались сделать еще в начале XX века. Сегодня плюралистский подход к объективной реальности вновь получил широкое распространение в различных направлениях буржуазной историографии. На практике плюрализм не выходит за пределы эклектичности. В лучшем случае плюралисты могут создать некоторые мелкомасштабные "модели" исторического процесса, но на деле их позиция проникнута агностицизмом. Как только объективная логика исследования подводит историка к необходимости формулировать общие закономерности изучаемых явлений и процессов и ставить их на службу преобразованию мира, плюрализм обнаруживает свою ограниченность, косность и в конечном счете - необъективность. Внешняя беспретенциозность гносеологической системы плюрализма, выступление против "вечных истин" и "окончательных решений" в историческом познании, демонстративный релятивизм выводов применительно к общественной практике означают замаскированную защиту существующего строя, сопротивление разработке программы поступательного развития общества, принципиальной основой которого являются социальные революции.

Плюрализм, естественно, не спасает буржуазную методологию от внутренних противоречий идеалистического метода и порождает непостоянство теоретических позиций буржуазных историков. Американский историк Ч. Бирд, например, выступал с резким осуждением релятивизма, сторонником которого он был сам, а затем снова стал высказывать релятивистские взгляды⁴³ . То же самое непостоянство, отражающее неудовлетворенность методом и в то же время поиск иной, более прочной методологической основы, проявлял и К. Беккер ⁴⁴ . В конечном счете Беккер оказался вынужденным занять релятивистскую позицию субъективистского, презентистского познания, сводящегося к "интерпретации" истории, а не познанию объективной истины. Всю жизнь Беккер ставил вопрос: "в чем польза истории?", так и не дав на него сколько-нибудь убедительного ответа⁴⁵ .

Проблема соотношения исторического познания с решением задач общественного развития занимает ныне все большее место в современной буржуазной историографии. В методологическом отношении заметно усиление скептического отношения к самой проблеме "историк и прошлое". Творческая активность историка при обращении к прошлому нередко трактуется в западной литературе как предопределенное извращение истории, а пассивность в работе над материалом оценивается как условие "объективности". "Творческий историк живет двойной жизнью, отвечая, с одной стороны, на вопросы своей эпохи, будучи, с другой стороны, верным святости ушедших времен. Слишком слабое вовлечение в жизнь настоящего ведет к беззубому и рутинному подходу к прошлому. Но вовлеченность в проблемы настоящего, если она слишком узка, ограничивает наше воображение, вместо того чтобы стимулировать

⁴³ I. Meiland. The Historical Relativism of Charles A. Beard. "History and Theory", 1973, N 4.

⁴⁴ "What is the Good of History?". Selected Letters of Carl Becker. 1900 - 1945. Ed. by M. Kamen. Ithaca. 1973.

⁴⁵ M. Klein. Progressive History's Curmudgeon: The Enigmatical Carl Becker. "Reviews in American History", June 1974.

стр. 22

его. При одной крайности историческое мышление - стерильно, при другой - тенденциозно. Как же историкам подняться силой своей отрешенности над напряженным настоящим и силой своей приверженности причаститься к живому прошлому?"⁴⁶ , - спрашивает известный американский историк Д. Хайэм, существенно отходя от той постановки аналогичной проблемы, которую предложили К. Рид и С. Морисон двадцатью годами раньше. Презентистская "интерпретация" истории и ныне распространена в буржуазной науке. Ее органический порок состоит в том, что она отрывает объяснение, истолкование исторической реальности от ее познания, является ярким проявлением враждебного науке субъективизма, открывает дорогу любой фальсификации.

Любой теоретический метод может быть воплощен в историческом труде только при условии его неразрывной связи с познанием объективной реальности, с точно исследованным историческим материалом.

Для марксизма не подлежит сомнению, что история - наука конкретная. Она опирается прежде всего на строго установленные факты объективной действительности. В свете научного, теоретического анализа в этих фактах вскрывается их внутренняя взаимосвязь и взаимообусловленность. Доказательность выводов есть специфическая черта научного познания. Для исторической науки являются возможными, как и во всякой другой науке, гипотетические построения, основывающиеся на уже познанных закономерностях исторического процесса. Но, безусловно, доказательную силу они приобретают только тогда, когда опираются на прочно установленные и научно исследованные факты.

В этой связи необходимо особо подчеркнуть значение источника и факта в историческом исследовании. Историческая наука не может, как правило, опытным путем установить истину прошлого. Но она может и должна, опираясь на развитую методику исследования материалов, найти в источнике отражение объективной исторической действительности. Уважение к факту и источнику, стремление получить из источника максимально возможные объективные знания об изучаемом явлении или процессе представляют собой специфическую и принципиально важную сторону научного исторического познания.

Об уважении к факту и источнику много говорят и современные неопозитивисты. Однако неопозитивизм фетишизирует факт и источник в историческом познании, он принципиально отрекается от обобщающих теорий, и это обстоятельство приводит к тому, что факты в позитивистской, плюралистской, презентистской и тому подобных интерпретациях не приобретают доказательного значения, мало что дают для познания общей закономерности и, следовательно, ведут к резкому снижению социальной функции исторической науки.

Для историка факты имеют первостепенное значение прежде всего как проявление общих и специфических закономерностей развития. Но, кроме того, у историка есть и другая социальная задача, обращенная не только к современности, но и к будущему. Эта задача состоит в выявлении, накоплении и сохранении фактов истории не только как материала для развития научного познания прошлого, но и для развития других форм общественного сознания. Речь идет, в частности, о значении исторического материала для образования и воспитания современного и будущих поколений, для выработки в обществе гражданского самосознания, общественных идеалов, убежденности в правильности избранного пути и готовности отдать все силы для достижения высоких общественных целей. Исторический факт получает научное значение тогда, когда он оценивается с позиций учения о формациях, когда выявляется его место в процессе развития и смены формаций, а это место, в свою очередь, определяется его классовой природой. Выявить, в интересах какого

⁴⁶ J. Higham. Writing American History. Bloomington - L. 1970, p. 139.

стр. 23

класса объективно происходит данный процесс, какой класс "заведует" этим процессом, значит познать действительную, объективную реальность этого процесса, сделать факт явлением научного познания.

Если в прошлом, до возникновения марксизма, буржуазная философия и историография создавали общие концепции исторического процесса, сыгравшие свою роль в развитии научного познания, то теперь подобные попытки встречаются все реже и реже, уступая субъективизму и позитивизму во всех их многообразных разновидностях.

Серьезный методологический кризис переживает ныне популярная в свое время "теория цивилизаций", возникшая как антипод марксистскому учению о формациях. В опубликованной в 1971 г. рецензии на одну из новейших книг о "природе цивилизаций"⁴⁷ А. Тойнби сделал симптоматичное заявление о том, что "мы конструируем модели на свой собственный риск. Нам всегда грозит опасность принятия наших теоретических конструкций всерьез. Еще хуже то, что мы стоим перед соблазном подогнать факты под нашу теорию"⁴⁸ . Здесь мы встречаемся с открытым признанием субъективистского начала в построении обобщающих конструкций исторического развития сторонниками "теории цивилизаций". Еще более поразительно отношение к теории, которую, оказывается, нельзя признавать "всерьез". Перед нами свидетельство глубокого противоречия между принятым на вооружение методом познания и объективной реальностью источника.

Сегодня очевидны кризисные явления всех методов исторического исследования, отрицающих историко-материалистические, монистические основы познания прошлого. Д. Хайэм пишет, что "общая концепция американской истории рушится", что "все формы общей интерпретации оказываются недостаточными". "Как и где должны мы искать новые координаты для определения направления, совершенно неясно"⁴⁹ , - пессимистически заключает он.

Кризис методологических принципов толкает буржуазных историков к поискам новых методов, к выдвижению претенциозных заявок на "перевороты" в исторической науке. Широкое распространение получили призывы к структурному анализу в истории, к использованию методов социологических наук, применению количественных методов⁵⁰ . При этом одни буржуазные историки выступали за сближение с социологией и другими прикладными науками безотносительно к количественным методам, другие - с требованием "математизации" истории, полагая, что только в этом случае она станет, наконец, "подлинной наукой".

Напомним, что именно Маркс выдвинул тезис о развитии общества как о естественноисторическом процессе⁵¹ . Дело не в допустимости применения достижений других наук, а в том, какому методу, какой теории исторического познания эти достижения служат. Степень приложимости добытых наукой знаний к общественной практике варьируется в зависимости от многих обстоятельств, в том числе и от самого предмета познания, но требование служения общественной практике и проверки последней научных выводов является безусловным принципом существования истории как науки и выполнения ею своей социальной функции.

Между тем надежды многих сторонников "слияния" истории с естественными науками связываются с "деидеологизацией" науки, с превращением ее в некую "чистую" науку и, таким образом, с отказом от ее социальной функции. Такой путь ведет к отказу от теории исторического познания как таковой, к еще большему углублению методологического

⁴⁷ M. Melko. The Nature of Civilizations. Boston. 1969.

⁴⁸ "History and Theory", 1971, N 2, p. 249.

⁴⁹ J. Higham. Op. cit., p. 173.

⁵⁰ И. Д. Ковальченко, Н. В. Сивачев. Структурализм и структурно- количественные методы в современной исторической науке. "История СССР", 1976, N 5.

⁵¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 23, стр. 10.

стр. 24

кризиса, к разрушению исторической науки как особой формы общественного сознания.

Следует, однако, заметить, что время иллюзий по отношению к методам естественных наук, в том числе к количественным, в буржуазной историографии явным образом проходит. Опыт развития науки убеждает в несостоятельности представлений, будто бы с помощью этих методов можно вывести историческую науку из состояния теоретико-методологического кризиса. "Новые" методы не снимают проблемы кризиса гносеологии и методологии буржуазной историографии. Скорее наоборот, они еще более обостряют этот кризис, делая еще более очевидным антагонизм между познавательными возможностями историка и философской догматикой буржуазного мировоззрения. При отсутствии подлинно научной методологии "новые" методы ведут к дальнейшему усилению позитивизма. Западногерманский буржуазный историк Г. Моммзен пишет: "Многие авторы, хотя они и ставят под сомнение методологические критерии, до сих пор используемые для презентации сложных исторических вопросов, тем не менее впадают в ошибку простой аккумуляции фактов в позитивистской манере, в результате чего часто проблема, поставленная в момент начала исследования, и позитивистское собирательство фактов оказываются в противоречии"⁵² .

Ненаучное отношение к методам смежных дисциплин содействует искусственному дроблению истории, грозит историкам реальной опасностью погрязнуть в мелочах утилитаризма и тем самым создает благоприятную почву для проникновения различных вариантов неопозитивизма в историографию, для отказа от поисков и раскрытия закономерностей исторического процесса, для возврата на рубежи конца XIX века. "История рискует впасть в новый позитивизм"⁵³ , - предупреждал канадский историк А. Дюбюк на XIII Международном конгрессе исторических наук в Москве. Он при этом указывал, что именно тянет историю назад, к позитивизму: это - чрезмерное и, главное, некритическое увлечение "моделями", иллюзорное отношение к формализации метода познания, возможности которого в исторической науке ограниченны. Обогащение и совершенствование частных методик исторического исследования весьма перспективно и важно для исторического познания в современных условиях, но они не имеют ничего общего с отрицанием права на самостоятельное существование истории как науки⁵⁴ .

Лишь в марксистской историографии методы естественных наук находят определенное место в общей методологической системе и на самом деле обогащают науку, развивающуюся на твердой основе исторического материализма. В марксистской исторической науке метод выступает как конкретизация и применение общего мировоззренческого метода в области исторического познания. Энгельс отмечал: "Все миропонимание Маркса - это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования"⁵⁵ . Историографический опыт свидетельствует о том, что на основе диалектико- материалистических мировоззренческих принципов можно осознать противоречивый процесс усложнения познавательных задач исторической науки на всех этапах ее развития. В этом смысле в историческом методе наряду с общемировоззренческими категориями дифференцируются специальные способы и приемы исследования. Нельзя считать случайным, что исторический метод, имея довольно значительную

⁵² H. Momtnsen. Op. cit., p. 499.

⁵³ А. Дюбюк (Канада). История на перекрестке гуманитарных наук. М. 1970, стр. 5.

⁵⁴ Еще сильнее прозвучали опасения относительно утраты историей своей специфики в полемике между итальянскими историками Э. Сестаном и П. Брецди на XIV Международном конгрессе исторических наук в Сан-Франциско. Подробнее см. А. М. Сахаров. Указ. соч.,стр. 13 - 17.

⁵⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 39, стр. 352.

стр. 25

предысторию, эффективным средством познания стал гораздо позже. Этим он в огромной степени обязан материалистической диалектике. Исторический метод органически связан с содержанием исторического познания, логикой его развития, отражающей преемственность всего многообразия исследовательской методики⁵⁶ .

Вопреки все еще встречающейся тенденции отнесения истории к идиографическим наукам марксистская методология истории исходит из признания объективного характера законов общественного развития и их познаваемости. Объект познания историка - общественная жизнь, историческое развитие общества - обусловливает собою и специфику методов познания. Разумеется, всегда, и в наше время особенно, историческая наука стремится использовать не только данные, но и методы других наук для совершенствования приемов и способов изучения прошлого. Но важно при этом подчеркнуть, что историческая наука не может и не должна ни растворяться в других науках и их методах познания, ни абстрагироваться от них.

Прогресс исторической науки в современном обществе может быть достигнут лишь на пути развития и совершенствования тех методов исторического познания, которые созданы исторической наукой в прошлом и проверены общественной практикой. Не следует принимать всерьез спекулятивные обвинения в "традиционализме" и "глухоте" к "современным", "новейшим" методам. Историческая наука призвана воспринимать все новое и современное в методах познания, но она их интегрирует для обогащения и развития своего собственного метода, оставаясь при этом специфической формой общественного сознания. Только так она может сохранить и умножить свое огромное значение в современном мире, который, вопреки громко провозглашаемым иногда утверждениям⁵⁷ , не утратил своей органической связи с предшествующей историей и не стал "свободным" от общих закономерностей исторического процесса.

Обобщение и обработка накопленного социального опыта - в этом была, есть и будет первейшая задача исторического познания. Именно в этом заключаются самые глубокие корни существования исторической науки, объективная необходимость ее развития. Но история свидетельствует о том, что как прогрессивные, так и реакционные силы пытаются апеллировать к социальному опыту. Возможность для этого создается тем, что последний сложен, противоречив и не является лишь опытом какого-то одного класса. Этим и определяется напряженная борьба, которая происходит в историческом познании между носителями различных классовых идеологий, различных политических взглядов.

В современном мире, в условиях убыстряющегося социального и научно- технического прогресса роль истории особенно велика. Динамизм нашей жизни предъявляет все новые серьезные требования к истории. Без нее немыслимо глубокое понимание тенденций, закономерностей и перспектив общественного развития. Но без знания законов общественного развития нет истории как науки. Отсюда вытекает взаимосвязь исторической науки с научной теорией. Жизнь показывает, что не может быть истории нейтральной к современной общественной борьбе, к мировоззрению. Встречающееся противопоставление истории и научной теории противоречит современному научному методу. Рассуждения, будто бы удел истории - это лишь эмпирические факты, а не закономерности, нельзя считать правильными, как и представления о том, что научная

⁵⁶ См. А. И. Данилов. Марксистско-ленинская теория отражения и историческая наука. "Средние века". Вып. 24. М. 1963; В. Иванов. Марксистско- ленинский Историзм и исследование современности. "Коммунист", 1976, N 9.

⁵⁷ I. Ritter. Die Aufgabe der Geisteswissenschaften in der modernen Gesellschalt. "Jahresschrift 1961 der Gesellschaft zur Forschung der Wilhelmsuniversitat an Munster"; H. Sсhelsky. Einsamheit und Freiheit. Hamburg. 1963; I. Haberrnas. Zur Logik der Sozialwissenschaften. Frankfurt am Main. 1971.

стр. 26

история не выходит за пределы теории исторического развития. Единство факта и обобщения есть сердцевина научного понимания и исторического объяснения.

В исторических концепциях, если они претендуют на научность, не может быть нигилистического отрицания всего предшествующего мыслительного материала. В них всегда должны учитываться предшествующие данному исследованию выводы, они должны содержать анализ предыдущего состояния историографии, приемов изучения тех или иных сторон конкретной проблематики, источниковедческой базы. Следовательно, исторический анализ всегда включает в себя как изучение самого факта, так и процесса исследования этого факта, события. Поэтому нет оснований говорить о механическом воздействии современности на историческую науку и разделять взгляды презентистов и прагматиков на этот счет. Научные концепции, отражающие новые, современные этапы социального процесса, имеют, конечно, сложную генетическую связь с предшествующими историческими интерпретациями. Новые условия общественной практики порождают новые исторические концепции. В этом случае преемственность в познании имеет силу постольку, поскольку эти новые концепции включаются в общую логику развития исторической науки с ее борьбой противоположных концепций и появлением качественно новых явлений.

Анализируя те или иные исторические концепции, необходимо иметь в виду, что современность есть не что иное, как развивающаяся историческая действительность. Изучение исторического прошлого с высоты современности делает знание о прошлом более концентрированным, полным в том смысле, что оно включает в себя знания и об отдаленных последствиях событий и исключает возможность произвольного подхода к инвариантности исторического процесса. В свою очередь, знание истории прошлого способствует более глубокому пониманию тенденций современного общественного развития⁵⁸ .

Историческая наука развивается в тесной связи с политикой и идеологией, хотя и не является идентичной им, а представляет собой особую форму общественного сознания. Исследование современных общественно- экономических условий оказывает большое воздействие на всю историческую науку. В теоретическом же плане игнорирование влияния современности на историческое познание равносильно принижению научного значения истории. Такое игнорирование особенно консервативно в наше время, в эпоху невиданных ранее социальных и научно-технических преобразований.

Согласно марксистско-ленинской методологии, соотношение истории и политики нельзя представлять прямолинейно. Последняя далеко не однозначно связана с различными областями исторической науки. Не всегда эти связи видны на поверхности. Главное - это признание фундаментальной роли истории для современной общественной практики, что ограничивает волюнтаризм и субъективизм в политике. Точно представляя эту взаимосвязь, ее существенные основы, марксисты критерием правильности политической линии считают соответствие последней объективному ходу истории, передовым общественным потребностям.

Для современного мира важнейшей общественной потребностью являются сохранение мира на земле, расширение и укрепление взаимопонимания народов. Перед историками стоит сегодня важнейшая задача:

⁵⁸ См. подробнее: В. В. Иванов. Соотношение истории и современности как методологическая проблема (Очерки по марксистско-ленинской методологии исторического исследования). М. 1973.

стр. 27

помочь обществу решить проблему мирного сосуществования государств с различным общественно-экономическим строем. Авторитет исторической науки в современном обществе во многом определяется и тем, насколько она помогает реализации именно этой задачи, от правильного решения которой зависит не только настоящее, но и будущее всего человеческого общества.

С самого начала курс на мирное сосуществование понимался марксизмом- ленинизмом как форма классовой борьбы, исключающая какой-либо компромисс в вопросах мировоззрения и идеологии, какую-либо двусмысленность в главном социально-политическом вопросе новейшего времени: социализм или капитализм? Марксизм-ленинизм исходит из оптимистической оценки революционных потенций трудящихся во главе с рабочим классом, которые в условиях мирного развития обязательно поведут свои страны по пути социализма. Историки-марксисты выступают против теоретической и мировоззренческой конвергенции, отвергая все попытки теоретиков буржуазной исторической науки использовать в своих классово- политических целях принципы мирного сосуществования, их стремление ослабить воздействие революционной теории марксизма и расчистить пути для распространения буржуазной идеологии в странах социализма - в данном случае через историческую науку, "приспособить" марксизм к интересам буржуазного мировоззрения.

Сказанное, однако, не значит, что диалог с немарксистами по вопросам теории и методологии истории бесполезен. Советские историки готовы к открытому и серьезному диалогу с историками других направлений, потому что, сохраняя безусловную верность принципам исторического материализма, они не могут, во-первых, отказаться от критического обсуждения методологических поисков немарксистской науки, а во-вторых, от разъяснения положений марксистской теории. Развитие науки ставит новые вопросы, в том числе и методологического характера, что вызывается расширением предмета исторического познания, возникновением новых по характеру исторических источников, появлением новых методов извлечения из них информации. На все это марксистская наука должна дать свой ответ, а его выработка невозможна без открытых и серьезных дискуссий с историками немарксистских направлений.

Теория и методология истории не рассматриваются марксистами-ленинцами как нечто привнесенное извне и раз навсегда данное. Они постоянно совершенствуют метод и приемы исследования, делая их более гибкими, но решительно изгоняют все антинаучное, антидиалектическое, антикоммунистическое, что усиленно и нередко замаскированно протаскивается в историческую науку в условиях разрядки под флагом "улучшения" исторического материализма и "преодоления" его "догматизма".

На XXV съезде КПСС было еще раз подчеркнуто, что "критерием истинности всякой теории является практика. Революционная борьба рабочего класса и всех трудящихся, вся практическая деятельность коммунистов со всей убедительностью показали незыблемость теоретических положений и принципов, выражающих суть марксизма-ленинизма"⁵⁹ . Именно с этих позиций историки-марксисты и ведут творческий диалог с буржуазными историками, не жалея усилий на разъяснение тем из них, кто действительно хочет понять марксистскую гносеологию и методологию исторического исследования, что научная принципиальность и догматизм не имеют между собой ничего общего.

Роль общественных наук, включая историю, постоянно возрастает - в результате повышающихся требований к ним со стороны общественно-революционной практики. "Все больше увеличивается значение научного исследования кардинальных проблем мирового развития и международных отношений, революционного процесса, взаимодействия и единст-

⁵⁹ Л. И. Брежнев. Ленинским курсом. Т. 5, стр. 530 - 531.

стр. 28

ва различных его потоков, соотношения борьбы за демократию с борьбой за социализм, противоборства сил в главном вопросе современности - в вопросе о войне и мире.

Очевидно, что задачи, стоящие перед нашей общественной наукой, могут быть решены лишь при условии самой тесной ее связи с жизнью. Схоластическое теоретизирование может лишь тормозить наше движение вперед. Только связь с практикой может поднять эффективность науки, а это сегодня - одна из центральных проблем"⁶⁰ .

В современном мире истории принадлежит важнейшая роль в определении перспектив развития человечества в переломную историческую эпоху движения к освобождению от всех видов и форм угнетения и эксплуатации. Роль историка в современном мире вопреки мнениям скептиков не утрачивается, а неизмеримо возрастает по сравнению со всеми прошлыми эпохами. Это значит, что возрастает и ответственность историка перед обществом. Только на пути открытого служения передовым, прогрессивным силам историческая наука достигает наиболее глубокого познания прошлого и настоящего человеческого общества как "единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости, процесса"⁶¹ . Историки занимаются прошлым не для того, чтобы уйти от современности. Наоборот, вся их деятельность служит современности, обществу, сегодняшнему и будущим поколениям. Историки - граждане общества и составляют одну из крупных идеологических сил его развития. Поэтому они должны сделать все для того, чтобы быть достойными подлинно исторической ответственности, которая лежит сегодня на их плечах.

⁶⁰ Там же, стр. 532.

⁶¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 26, стр. 58.

Постоянный адрес данной публикации: