В истории советской энергетики, да и всего народного хозяйства СССР, Днепрогэс играет особую, чрезвычайно важную роль. Детище плана ГОЭЛРО, начавшее свою жизнь 8 февраля 1927 г. постановлением Совнаркома, Днепрогэс имел предшественников, сделавших первые шаги в электрификации Советского Союза. Уже был воздвиг нут первенец советских гидростанций - Волховская ГЭС - под руководством Г. О. Графтио, сданы в эксплуатацию электростанция на торфяных болотах Шатуры - первая станция на торфе, сооруженная под руководством А. В. Винтера, Каширская ГЭС, работавшая на подмосковном угле, и Штеровская ГЭС (Донбасс), работавшая на угольной пыли. Опыт строительства этих станций был, конечно, использован при сооружении Днепрогэса. И лучшим доказательством этой преемственности служит то, что основной костяк специалистов состоял из инженеров, техников, десятников, даже рабочих, пришедших в Запорожье с Волхова и Шатуры. Однако очевидно, что Днепрострой открывал новую главу в энергостроительстве как по масштабам стройки в целом, так и по ее техническим показателям.

Первые электростанции воздвигались в условиях разрухи, голода, тяжелых лишений. Строительство во многом было подобно героическим подвигам на фронтах, где Красная Армия, плохо вооруженная и плохо снабжаемая, одерживала, несмотря ни на что, блестящие победы над врагами революции, организуясь на ходу и обучаясь в боях искусству побеждать. Так же в процессе строительства обучались творцы первых электростанций. И можно с уверенностью сказать, что сооружение первых электростанций было очень важной начальной школой, тогда как Днепрострой стал уже высшей политехнической школой, восхищавшей всех как масштабами строительства, так и самими методами работ.

* Рукопись мемуаров Б. С. Баскова хранится в Центральном государственном архиве народного хозяйства СССР.

Да и время было уже другое. Для этой эпохи чрезвычайно характерен эпизод, связанный с назначением руководителем строительства Днепрогэса - станции гидравлической - Александра Васильевича Винтера, строителя паровых электростанций по образованию и по всему своему практическому опыту. К тому же на это место все прочили Г. О. Графтио, известного создателя Волховской ГЭС, прославленного даже в художественной литературе в образе инженера "Менни". Когда обсуждался вопрос, как строить Днепрогэс, возникла необходимость подсчитать стоимость сооружения. Прежде всего надо было выяснить, во сколько обошлись уже построенные станции, и в первую очередь Волховская ГЭС. Г. О. Графтио заявил, что ввиду чрезвычайной сложности учета расходов, производившихся в скользящей валюте, и не только в деньгах, но и в самых разнообразных видах натуральной оплаты, ответить на это немедленно нельзя. Потребуется длительная работа, чтобы свести все бухгалтерские расчеты и исчислить стоимость строительства в золоте, А. В. Винтер же сказал, что, хотя у него в руках данных нет, он обязуется тем не менее представить отчет о стоимости сооружения Шатуры в недельный срок, без каких-либо экстренных затрат. Заявление произвело фурор. Через неделю отчет был представлен правительству. Дело объяснялось просто. В период скользящей валюты на каждый день для всех расчетов существовал государственный эквивалент расходов в золоте. На Шатуре же всегда вели двойной счет деньгам: в отчетных расходах данного дня и в золотом эквиваленте. Это и решило вопрос о руководстве Днепростроем. Знамение времени - умение считать расходы - становилось решающим условием.

А. В. Винтер был и инженером, и организатором, и хозяйственником. Как-то один иностранный корреспондент спросил Александра Васильевича, что он считает самым важным для руководителя большого строительства. "Дар предвидения", - ответил начальник Днепростроя и, конечно, был прав. Уметь предвидеть трудности необходимо, чтобы их преодолеть.

Работы надо было начинать на голом месте, или, пользуясь выражением электриков, "поднимать напряжение с нуля". Когда в начале 1927 г. в правительстве обсуждался план сооружения Днепрогэса, естественно возник вопрос, можно ли строить такую гидростанцию, не имея ни отечественного оборудования ¹ , ни квалифицированных кадров² , ни строительного опыта. Выступая на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), А. В. Винтер заявил: никакие концессии иностранцев нам не нужны, мы в состоянии построить Днепрогэс сами, а оборудование приобретем за границей. Если же считается полезной консультация иностранных спецов, то возражений против такого участия нет.

Было создано проектно-техническое бюро в Ленинграде, выросшее впоследствии в ведущую организацию в области гидроэнергостроения - "Гидроэнергопроект".

...Однажды Александр Васильевич Винтер пригласил меня в Московскую контору Днепростроя.

В это время я работал инспектором производственного отдела Электрбтреста (ГЭТ). Мне было поручено обследовать все заводы ГЭТ, проверить организацию технического контроля производства - создать отделы технического контроля там, где их не было, и вообще заняться организацией контроля. В основном производство было налажено. В Электротресте я работал давно - с 1916 года. Во время первой мировой войны немецкая компания АЭГ (Альгемейне Электрнфитет Гезельшафт) стала государственной собственностью России, а ее военно-морской отдел попал в ведение военно-морского министерства. Начав работу в этом министерстве, в отделе Русского общества Всеобщей компании электричества (РОВКЭ), рядовым инженером, я постепенно получал повышения в должности и в 1925 г. был уполномоченным ГЭТ по военно- морским делам с доверенностью правления, такой же как и у всех членов правления

¹ Электропромышленность, возникшая после революции на основе сборных мастерских, организованных иностранными фирмами в России, делала в то время только свои первые шаги.

² В России лишь в начале XX в. были открыты специальные электротехнические учебные заведения: Электротехнический институт (ЛЭТИ) на Аптекарском острове в Ленинграде, электрофакультет Политехнического института в Лесном (Ленинград) и электрофакультет Политехникума в Риге.

ГЭТ (до 300 тыс. руб.). Членом правления я не был, но имел право присутствовать на его заседаниях. По своей должности я находился на особом учете Морского штаба и был допущен к секретным делам. К 1927 г. у меня уже был стаж инженера, самостоятельно заключавшего договоры на поставку электрооборудования судам военно-морского флота, руководившего испытанием этого оборудования при сдаче судов в эксплуатацию, знакомого со всеми видами производства электрозаводов и хорошо знающего технические условия производства электрооборудования.

Вот этот опыт, очевидно, и стал моей рекомендацией на должность уполномоченного Днепростроя по его заказам за границей. На первом же свидании Винтер спросил меня, хочу ли я работать на Днепрострое и в качестве кого. Я сказал, что готов вести любую работу, но предпочел бы работать на электросетях (дело в том, что в 1921 - 1923 гг. в Харькове я читал в Технологическом институте курс электрических сетей).

- Ну, это дело будущего. Сети, высоковольтные сети, начнут строить не скоро. А пока вы нам нужны за границей. Мы командируем вас в Германию, в Берлин, где и организуем заграничное бюро Днепростроя.

Через день я дал свое согласие.

В беседе со мной перед отъездом в Берлин А. В. Винтер сказал, что продвижение заказов за границей сильно задерживается:

- В Берлине сидит инженер, вполне грамотный, совершенно порядочный, но полный растяпа - неэнергичный, не умеющий проявить волю. Мы его снимаем. Поезжайте и действуйте, энергично действуйте. Будете ошибаться, будем ругать и исправлять. Но если не будете работать, снимем с работы.

В Берлин я приехал в 1927 г., в конце июня, с командировкой на один год. Юридически я был просто старшим инженером Электроимпорта, практически я выполнял распоряжения Днепростроя.

По приезде в Берлин я явился в торгпредство, а затем к нашему послу Н. Н. Крестинскому, который знал о моем откомандировании в Берлин. В обязанности уполномоченного Днепростроя я вступил немедленно. Работы было много. Самым трудным для меня было освоить язык. Вся официальная корреспонденция велась на немецком языке и печаталась в общем торгпредском машинописном бюро. Я выбрал себе стенотипистку (машинистку-стенографистку), не знавшую ни одного слова по-русски. Получив от фирмы немецкое письмо, я переводил его в своей тетрадке на русский язык, затем писал по-русски ответ, переводил ответ на немецкий и отдавал стенотипистке. Это была женщина умная, толковая и грамотная. Ей я отдавал текст письма фирмы и свой ответ и получал от нее письмо фирмы, мое письмо и поправленный ею ответ. Постепенно у меня образовалась тетрадь, где были мои письма на немецком языке с поправками красными чернилами. Это была очень трудоемкая работа. За первые три месяца пребывания в Берлине я никуда не ходил, ничего не видел: я учился. Не могу сказать, чтобы я очень быстро усваивал язык и усвоил его в совершенстве, но я добросовестно работал над ним все три года пребывания в Берлине. С целью освоения его я записался на приватный курс университета по истории музыки (сюита, соната, симфония). На этих лекциях никто не говорил по-русски: ни профессор, ни слушатели, и я прослушал этот курс с удовольствием и пользой. Я знал, что язык электротехнический и вообще технический можно освоить в процессе работы, так же как и язык коммерческий, но язык культурного обихода я усваивал на этих лекциях. Кроме того, мы организовали группу в 12 - 14 человек - лиц, "владеющих немецким языком", пригласили профессора-лингвиста и все три года учились у него немецкому языку. Он учил нас словообразованию (это очень важно в немецком языке), произношению, идиомам, характерным оборотам (грамматикой мы совсем не занимались), учил писать сочинения. Так или иначе, но моя усердная работа не пропала даром.

Когда А. В. Винтер месяца через три приехал в Берлин по делам, он сказал мне, что хотел бы повидаться с руководящими инженерами фирмы Сименс-Шуккерт, и попросил Электроимпорт организовать это дело. Я сказал, что все будет немедленно организовано у нас, в нашем бюро. Я снесся с управлением Сименса-Шуккерта, договорился о свидании и после указаний Винтера условился и о дне. Александр Васильевич был очень доволен. Сам он владел языком в совершенстве и мог оценить мои успехи

вполне. Позже он при мне говорил начальнику Электроимпорта: "Вот видите, не просто говорит, а ведет деловые разговоры по телефону. Я ведь предупреждал вас, что он быстро усвоит язык".

Я принимал участие и в совещании у Сименса. Винтер совещанием был недоволен: очень парадно и излишне торжественно. Он считал нужным поставить в известность немецкие фирмы, что в том случае, если при заказе окажется, что главные гидротурбины, генераторы и главные трансформаторы по срокам, техническим условиям, цене и кредитоспособности окажутся неконкурентоспособными, советский заказ уйдет в Америку. Европейским фирмам надо это учесть и идти на уступки. Как известно, предупреждение не помогло. Американские условия были более приемлемыми, и заказ ушел в Америку. Это было еще только самое начало переговоров о генераторах.

В памяти хорошо сохранились два случая, связанные с моей работой в Берлине. Завод фирмы Крупна доставил на Днепрострой громадные камнедробильные машины. Они превращали в щебень для бетона громадные глыбы камня, добываемого в расположенной неподалеку каменоломне. И вот вал такой камнедробилки раскололся посредине, словно его кто-то разрезал ножом. Днепрострой одну половину вала отослал Круппу обратно, другую отправил в Ленинград, в механическую лабораторию Института путей сообщения. Вся переписка и все переговоры шли через меня. Сначала думали, что в камнедробилку закладывались слишком большие куски камня. Но подробное исследование показало, что за время работы структура стали, из которой был сделан вал, изменилась (на заводе Крупна сохранились образцы этой стали). Она стала мелкозернистой и хрупкой. Сталь оказалась слишком жесткой. В результате переговоров Крупп согласился сделать новые валы (за время переговоров разрушился вал и второй машины). Их изготовили из менее жесткой стали. Эти новые валы великолепно работали до самого конца их использования на Днепрострое.

В связи с этим вспоминается происшедший со мной анекдотический случай: Валы были готовы к отправке в Советский Союз. На Днепрострое хранился акт, по которому Крупп признавал свою вину, обязался поставить новые валы и вообще принимал на себя покрытие убытков. Но за несколько дней до отправки валов представители Круппа обратились к нам с просьбой принять за счет Днепростроя фрахт по территории СССР, так как нм было очень трудно получить в короткий срок советскую валюту. Сумма оказалась относительно небольшой, но все же это был для нас непредусмотренный расход, и я не решался самостоятельно согласиться на их просьбу. Написал в Москву, нет ответа. Звоню А. В. Винтеру по телефону - и, конечно, получаю его согласие (вот уж не формалист был, никогда не боялся ответственности, смело решал любые вопросы). Пригласил я к себе представителей Крупна, для соблюдения приличия еще раз поговорил о непредусмотренном расходе, но в конце концов заявил, что валы нам очень нужны и что "при этих обстоятельствах мы соглашаемся взять на себя этот расход". Разговор велся по-немецки, и я сказал: "Bei solhen Umständen bin ich einverständeru. Надо было видеть, как дружно и весело смеялись инженеры. То, что я сказал, означало: я соглашаюсь потому, что забеременел. Надо было сказать: "Unter solchen Umständen", - так как "Bei solchen Umständen" звучит как русское "в интересном положении". Я не уверен, что и после трех лет практики в немецком языке не сделал бы какой-нибудь подобной ошибки. Знание языка, настоящее знание живого языка - дело тонкое.

Другой запомнившийся мне инцидент связан с поставкой Витковицкими заводами (Чехословакия) деталей мостов через Днепр. Мосты были спроектированы советским профессором Стрелецким. Для наблюдения за работами и приемкой деталей по мере их изготовления Стрелецкий рекомендовал трех своих учеников, молодых инженеров-путейцев. Инженеры поселились в Моравской Остраве возле завода и начали работать сначала в качестве наблюдателей, а затем и приемщиков. Вскоре от ни стали поступать сигналы о большом количестве брака: прокат оказался негодным. Я немедленно выехал на заводы и быстро убедился в правильности заключений наших специалистов, о чем и заявил инженерам завода. Поднялся невероятный скандал. Работу всемирно известного завода бракуют люди, не имеющие никакого отношения к металлургии, к прокату, к .изготовлению стали вообще и силициевой стали в особенности: инженер-электрик и трое молодых людей без малейшего опыта. В дело вмеша-

лись директора заводов и. спасая предприятия от убытков, написали на приемщиков донос: молодые инженеры ничего не понимают в стали... но ведут большевистскую пропаганду. Нашим приемщикам угрожала высылка из Чехословакии.

Я считал положение настолько серьезным, что позвонил по телефону А. В. Винтеру и просил его срочно приехать в Берлин. Винтер выругался, но приехал. Сначала накричал, что я сам должен управляться, что ему некогда разъезжать по Европе и тому подобное. Я доложил ему подробно и о своей поездке и о создавшейся обстановке, тем более, что, как мне показалось, в руководящих сферах торгпредства и посольства не уделили этому делу того серьезного внимания, какое оно заслуживало. Это был вопрос об авторитете Днепростроя и Витковицких заводов, об авторитете СССР и европейской техники. Винтер поехал в Прагу и Витковицы. Подробностей не знаю. Но результаты были хорошие: было признано, что приемщики имели все основания забраковать сталь; все они оставлялись на местах; претензии по поводу их неумения научить заводы методам проката отклонены; достигнуто соглашение об организации экспертизы в составе одного представителя Чехословакии и одного представителя Днепростроя - непременно ученого с известным именем. Эти два члена экспертизы должны были выбирать третьего члена комиссии - председателя. Винтер вернулся удовлетворенный, довольный, похвалил меня за то, что я его вызвал своевременно, поручил мне организовать экспертизу, сел в поезд и уехал.

Надо было найти эксперта, вполне компетентного, авторитетного, и мы обратились к главному инспектору железных дорог Германии, известному профессору. Очень важный профессор с самого начала категорически отказался принять какое-либо участие в экспертизе. Мотивировка отказа была обидной для нас: вопрос касается мостов, а чертежей мостов советская сторона не дает, да и проектировали их в СССР люди едва ли компетентные; технические условия для экспертов тоже важны, и их надо обсудить раньше, чем обсуждается вопрос о выполнении заводами этих заданий. Я ответил профессору, что проект мостов, их расчет, выбор стали для конструкций и технические условия на изготовление проката - все сделано под руководством профессора Стрелецкого. Оказалось, что имя Стрелецкого было не только хорошо известно немецкому профессору, но и являлось для него в высшей степени авторитетным. Он согласился принять участие в экспертизе, сговорился с заводами об их представителе, а потом без всяких трений был выбран и суперарбитр. В дальнейшем выяснилось, что сталь сама по себе вполне удовлетворяла техническим условиям, но что завод не имел опыта в прокате силициевой стали, требовавшей определенного температурного режима. По совету комиссии Витковицкие заводы пригласили из Германии инструкторов проката, быстро наладили производство, отношения с приемщиками пришли в норму, и конструкции мостов были отправлены на Днепрострой. Вскоре два моста - через Новый и Старый Днепр - были построены на Днепрострое и удивляли всех ажурностью конструкций.

Заказов за границей было много. В связи с уточнениями технических условий либо переговорами о сроках, а часто в связи с испытанием поставляемых нам машин или приборов мне приходилось бывать на заводах в разных городах Германии - в Гамбурге, где находился завод, поставлявший нам оборудование лесопильного завода, в Дрездене, где изготовлялся высоковольтный трансформатор для испытательной лаборатории Днепростроя, в Нюрнберге, где готовились трансформаторы для временной подстанции Кичкаса, в Мангейме, где изготовлялись паровые турбины временной станции, в Магдебурге, где завод Круппа делал для нас камнедробилки, и во многих других городах. Дрезденской фирме был заказан высоковольтный трансформатор для испытательной лаборатории Днепростроя. Мы получили уведомление об изготовлении трансформатора. Несмотря на то, что фирма была очень солидной, я решил все же поехать на завод и произвести испытание, тем более, что на самом Днепрострое в это время еще не было оборудования для испытания трансформатора такого напряжения. Предварительно уведомив дирекцию, я приехал на завод утром, был принят как полагается и немедленно приступил к испытанию. Испытание было довольно сложным, и было решено не делать перерыва до его окончания. Все прошло вполне благополучно, и я с удовольствием подписал акт о приемке и распорядился отправить трансформатор на Днепрострой. Во время испытания, длившегося с десяти часов утра до че-

тырех часов дня, мы питались лишь бутербродами и чаем. Теперь я получил приглашение пожаловать на обед, организованный дирекцией завода. Увы, я тогда еще не совсем хорошо был знаком с европейскими обычаями. Я отказался от обеда и попросил доставить меня в Дрезденскую галерею: уж очень мне хотелось посмотреть Сикстинскую мадонну Рафаэля. Инженер, приглашавший меня на обед, сделал кислую мину, мне подали машину, а дирекция пообедала без меня. До вечернего поезда оставалось три часа. Сикстинская мадонна помещалась в отдельном зале. Я устроился в удобном кресле против картины и почти все три часа провел возле нее. Потом посмотрел два рисунка Леонардо да Винчи и уехал на вокзал. Дирекция любезно прислала мне машину, доставившую меня на вокзал, а я великолепно поужинал в поезде и прибыл в Берлин весьма довольный и испытанием и посещением галереи. Прошло дня два, и меня вызвали к послу. Как оказалось, дирекция была "кровно обижена" моим отказом и даже опасалась, что я остался недоволен результатами испытаний. И нажаловалась. Ну и попало же мне: "Ну, хорошо, вам захотелось посетить Дрезденскую галерею, так почему вы не остались еще на сутки, посмотрели бы картины в свое удовольствие и не нарушали бы элементарных приличий". Я принял эти слова к сведению, но о посещении галереи не жалел никогда: ни тогда, ни теперь.

...Работа шла успешно. Срок моего пребывания продлевался, и я продолжал работать в торгпредстве. За время с июня 1927 по март 1930 г. почти все заказы Днепростроя были выполнены. Не помню каких-либо существенных недоразумений между нашим заграничным бюро и управлением Днепростроя, с одной стороны, и торгпредством вообще и Электроимпортом в частности.

Находясь в Берлине в торгпредстве, я вел и общественную работу. Я входил в состав заграничного бюро ИТР, а последний, 1929 год был и его председателем. Именно тогда, во время визита в Германию эскадры СССР в составе крейсеров "Аврора" и "Парижская коммуна", я был командирован в Свине-Мюнде для ее официальной встречи. В состав встречавшей эскадру делегации входили Бродовский (заместитель посла), Путна, советский военный атташе в Германии, и я в качестве представителя колонии советских граждан в Берлине.

Эскадра пришла в Свине-Мюнде поздним вечером. В устье было темно, и корабли входили, заливая светом прожекторов фарватер и высокий левый берег реки. На этом берегу сплошной толпой стоял народ, пришедший встречать советские суда. Там и тут в свете прожекторов вспыхивали красные знамена. Приветственные возгласы сливались с пением революционных песен. Зрелище удивительное, незабываемое. Наша делегация находилась на берегу, и я, как только корабли ошвартовались, отправился к крейсеру "Аврора". Вахтенный у трапа сказал, что на крейсер никого не пускают, а говорящих по-русски тем более, и попросил меня отойти подальше. Все же он вызвал старшего командира. Тот знал мою фамилию, поблагодарил за приветствие и пригласил явиться утром. Сейчас, пояснил он, на корабле идет "приборка", мало чем отличающаяся от потопа.

Утром мы прибыли на корабль. Началась торжественная церемония. От стоявшего на рейде немецкого крейсера отошел катер, наша эскадра приветствовала его салютом в 21 выстрел. "Первая!" - кричал артиллерист корабля. "Первая", - отвечал комендор, и тотчас же следовал залп. Так по счету вплоть до двадцать первого выстрела и производится салют. Катер подошел к парадному трапу, немецкий адмирал поднялся по нему, горнист сыграл "смирно", и вся команда замерла в неподвижности на короткое мгновение вступления адмирала на корабль. Потом пошли палубные церемонии с музыкой и без нее. Наконец командный состав, гости, в том числе и наша делегация, уселись за стол в кают-компании. Конечно, и матросы и командный состав нашей эскадры выглядели безукоризненно, все были одеты очень хорошо, дисциплина великолепная, все на местах, но как-то свободно дышалось на наших кораблях. Немецкий адмирал выглядел пышно, весь в орденах, в нарядном мундире. При нем находились два адъютанта, два мичмана, высокие, стройные, очень красивые, в сюртуках, с кортиками. Кстати, перед отъездом на встречу мы были предупреждены, что разговор во время приема должен вестись только на немецком языке - как из вежливости, так и из осторожности. Среди гостей могли оказаться и знающие русский язык. Кроме того, предлагалось соблюдать особую осторожность: все, что говорилось на приеме, легко могло стать до-

стоянием печати - немецкой и эмигрантской. Разговор за столом велся о разных приятных вещах. В ходе беседы адмирал, обращаясь к нашему военному атташе Путне, спросил:

- Почему Советское правительство послало с визитом в Германию этот старый-престарый крейсер "Аврора", ведь до сих пор на трубе корабля вы закрашиваете одно пятно специальной краской: это вы храните память о том ранении, которое крейсер получил в Цусимском бою? Насколько нам в Германии известно, СССР располагает сейчас кораблями новейшей конструкции и оборудования.

Было ясно, куда клонит адмирал. Он ждал ответа, надеясь услышать, что мы послали крейсер "Аврора" как знамя революции (в целях пропаганды, как сообщили бы завтра немецкие газеты). Но Путна не торопясь ответил:

- Советское правительство тщательно обсудило вопрос о составе эскадры, отправляемой с визитом. Обсудило и решило послать такое судно, как крейсер "Аврора", учитывая, что Германия не может нам навстречу выставить более современные суда.

Даже адмирал, которому, как говорится, утерли нос, улыбнулся. Уж очень удачным оказался ответ. Дело в том, что в 1929 г. еще действовал мирный договор с Германией (потерпевшей поражение в первой мировой войне), по которому ей было запрещено строительство большого военно-морского флота.

В Берлине был клуб советских граждан "Красная звезда". Я состоял членом его правления и принимал деятельное участие в организации концертов, докладов и бесед всех наших советских граждан, проезжавших через Берлин. Участвовал я и в кружке синеблузников, о котором упоминает в своей книжке Н. А. Розенель (жена А. В. Луначарского), где она рассказывает об участии в этом кружке М. Ф. Андреевой. С М, Ф. Андреевой я был знаком. Мария Федоровна (как всегда очаровательная) работала в то время в торгпредстве, ведая экспортом за границу книг (издательства "Книга") и художественно-кустарных изделий. Мы часто встречались с ней и в торгпредстве и в клубе.

...Моя работа была отмечена, и когда в 1930 г., в середине марта, я приехал в Москву с намерением уехать на Днепрострой, ни директор-распорядитель Электроимпорта, ни нарком внешней торговли А. И. Микоян не отпустили меня и предложили остаться работать в Наркомвнешторге, по крайней мере на один год, на время реконструкции Электроимпорта с перенесением центра из Берлина в Москву. Я согласился и ровно год, до середины марта 1931 г., работал в Электроимпорте. Я был приглашен на должность помощника директора-распорядителя Электроимпорта, но вскоре принял на себя обязанности директора и нес их весь 1930 год.

В марте 1931 г, я приехал на Днепрострой, в Кичкас, и начал работу по сооружению высоковольтных линий электропередачи, находясь в должности начальника строительства линий электропередачи до 1935 г., когда постройка их была закончена и все они перешли в ведение эксплуатации.

А. В. Винтер поставил задачу - создать постоянные кадры на Днепрострое. Это должны были быть вполне квалифицированные работники, люди труда, люди, способные войти в коллектив строителей, стать органической его частью.

Александр Васильевич понимал, что для создания крепкого костяка строительного коллектива надо иметь прежде всего хорошие условия быта. И вот впервые в истории советского строительства сооружение гидростанции началось, наряду с земляными работами, с постройки благоустроенных поселков: с водопроводом и канализацией, с электричеством, с хорошими дорогами. Так строились не только отдельные домики, предназначенные для специалистов; большие бараки рабочих также имели все удобства. Мне довелось прожить без малого пять лет в таком поселке, и я должен признать, что нигде в моей долгой и очень разнообразной жизни мне не приходилось жить в таких великолепных условиях. Распределение жилого фонда производилось не по чинам и званиям, а по потребности. Я имел титул начальника и получил коттедж в две комнаты, а недалеко от меня водолаз имел дом в четыре комнаты. Нас было двое - я и жена, а у водолаза была семья яз девяти человек трех поколений. Квартира имела вместительную кухню, просторную ванную, большую террасу. Комнаты были большие, хорошие. При домике имелась площадь для сада и огорода. Вот так образовался большой цветущий поселок правого берега.

Заботились не только о жилье. Большое внимание уделялось питанию работников строительства. А. В. Винтер организовал фабрику-кухню. Это было громадное здание, в значительной мере механизированное. В столовой поддерживалась чистота. Однажды столовую посетил Г. К. Орджоникидзе, а когда ему подали обед, он попросил сидевшего против него рабочего обменяться с ним обедом и остался вполне доволен едой. Все делалось для того, чтобы трудности быта не мешали строителям работать. И не удивительно, что очень скоро к строителям приехали их семьи.

Строительство требовало возведения многих вспомогательных сооружений. Строились заводы жидкого воздуха (для взрывных работ), каменные карьеры, камнедробильные устройства, бетонные заводы, временная электростанция, механические мастерские, лесопильный завод, испытательная лаборатория и т. п. Было совсем не просто вести такую строительную политику. Все это сооружение домов с удобствами и садами представлялось чуть ли не барской затеей. Где плотина? Где гидростанция? Где проценты выполнения? К тому же к этим нападкам наших плановиков присоединялся и недовольный голос иностранных консультантов. Все они хорошо понимали целесообразность постройки каменного гаража для автомашин иностранцев, но сооружение поселка для рядовых тружеников было недоступно их сознанию. Это были знающие инженеры (особенно американцы), добросовестные к тому же, но им было невозможно объяснить, скажем, причины победы Красной Армии в гражданской войне или почему мы "посмели" взяться за сооружение Днепрогэса. Но я глубоко убежден, что для всех честных иностранцев сооружение Днепрогэса останется незабываемым "русским чудом". И те, кто был способен понимать, многому научились у нас на этой стройке.

Ну, а мы сами? Как мы относились ко всему, что творилось вокруг? А нам ни сомневаться, ни удивляться было некогда. Нам надо было работать засучив рукава, и мы работали, работали на совесть. Строительство стало школой преодоления препятствий, в ряду которых недостаток опыта и знаний играл не последнюю роль. Требовались смелость, вера в свои силы и искреннее желание сделать все возможное для успеха порученного дела. Работали вдохновенно, с глубокой верой в то, что всё мы преодолеем и станцию пустим в срок. И пустили.

Создать прочный постоянный коллектив А. В. Винтеру удалось. На митинге по случаю укладки последнего кубометра бетона в плотину начальник строительства заявил, что, кроме технических достижений, Днепрострой добился и постоянного состава рабочей силы - от высших квалификаций до рядовых рабочих.

Днепрострой стал для всех нас подлинной школой жизни, школой воспитания.

К системе воспитания надо отнести и строго продуманную организацию труда с четким определением прав, обязанностей и ответственности. Каждый начальник участка имел определенные обязанности и нес ответственность и за выполнение плана, и за технику безопасности, и за хозяйство, доверенное ему. Вся работа на Днепрострое была основана на доверии, и потому обычно начальство в ход работ не вмешивалось. Но из этого не следовало, что работа протекала вне поля зрения руководства. Систематически созывались совещания под председательством А. В. Винтера с участием всех ответственных работников строительства, и каждый докладывал о ходе работы и обо всем, что тормозило ее. Свалить вину на другого было невозможно. Председатель никому спуску не давал. Предположим, начальник работ ссылался на плохую поставку строй материалов отделом снабжения. Немедленно слово предоставлялось начальнику отдела снабжения, и если выяснялось, что заявка не была подана своевременно или в нее вносились изменения уже после ее заявления, то попадало жалобщику, а не отделу снабжения. Впрочем, отделу снабжения, как и всегда на стройках, конечно, доставалось, На ваших совещаниях обычно личных разговоров не бывало. Эти разговоры велись с глазу на глаз. Винтер доверял широко и хотя спрашивал строго, но авторитет руководителей берег. Как-то на одном из совещаний он спросил у меня о причинах задержки работ на Никопольской высоковольтной подстанции. Я сказал, что работы стоят из-за отсутствия чертежей, очевидно, задержанных Проектным бюро в Ленинграде. Винтер буркнул что-то о моей нераспорядительности и приказал тут же на заседании составить телеграмму в Проектное бюро профессору В. А. Толвинскому. Прочитав текст телеграммы, Александр Васильевич подправил ее и приказал немедленно отправить. На следующее Утро меня вызвали к Винтеру, и он предъявил мне ответную телеграмму, где было ска-

зано, что чертежи посланы нам месяц тому назад. Но я чертежей не получал. Винтер вызвал заведующего канцелярией и потребовал выяснить все это дело. Легко представить себе, сколько шуму поднял бы другой администратор, а Винтер пока не сказал ни слова лишнего. Вскоре мы выяснили, что чертежи давно были получены, что попали они через техотдел к начальнику сетей Н. Н. Бодаревскому, что он... забыл об этих чертежах, забросив их на шкаф, где они пылились целый месяц. Винтер вызвал к себе и Бодаревского и меня, выслушал наши объяснения и сказал начальнику сетей:

- Сядьте вот за тот стол, там есть бумага, чернила, перо, и напишите немедленно заявление об увольнении. Приготовьтесь сдать дела.

Пока Бодаревский писал заявление, Винтер предложил мне принять должность начальника сетей, на что я и согласился. Так что самостоятельность самостоятельностью доверие доверием, но за задержку работ просто увольняли.

В другой раз случилось, что один прораб построил конюшню в зоне жилого поселка (там, где были коттеджи с садами), правда, на окраине, но все же в этой зоне. Винтер, узнав об этом, вызвал меня и потребовал, чтобы я подал рапорт на прораба. Но дело в том, что я сам был виновен в этой постройке. Я знал о строительстве конюшни, но не подумал о том, что ее нельзя строить в этой зоне. Я заявил Винтеру, что ответственность несу я - и за себя и за подчиненных мне прорабов, что требование убрать конюшню считаю правильным и уберу конюшню в 24 часа, но взыскание прошу наложить на меня. И получил выговор (правда, вскоре снятый самим же Винтером). Впрочем, думаю, что Винтер одобрил мое поведение. Отвечать надо за работу во всем - и в том, что делают твои подчиненные.

Приведу еще один гример. Однажды Винтер сообщил мне, что в Харькове, в ЦК КП(б)У, состоится заседание, посвященное Днепрострою. В частности, будет обсуждаться вопрос о причинах задержки сооружения высоковольтных линий электропередачи. В Харьков должен был поехать заместитель начальника строительства Михайлов. Винтер предложил поехать и мне: "Вы начальник, вам и отвечать". И мы поехали. В Харькове Михайлов пошел отчитываться на заседание ЦК КП(б)У, а я остался ждать решения у секретаря. Через некоторое время вызвали и меня в зал заседания и попросили объяснить причины задержки строительства линии. Задержка была вызвана отсутствием цемента и срывом срока поставки железных конструкций мачт, изготовлявшихся одним из заводов Донбасса. К счастью, я захватил с собой копии моих писем как снабжающим организациям, так и в ЦК КП(б)У с просьбой о помощи. Выступление мое не было голословным, видно было, что сигнал о бедственном положении был дан давно. Меня отпустили с миром. Было принято постановление об урегулировании сроков поставок материалов Днепрострою, и вопрос был исчерпан. Михайлов, выйдя с заседания, сообщил мне, что предполагалось снять меня с работы и уведомить руководство Днепростроя о необходимости обратить внимание на работы по постройке линий электропередачи. "Хорошо, что у вас были с собой документы, да и язык у вас на шариковых подшипниках", - сказал мне Михайлов. Благополучное окончание дела мы решили отпраздновать в ресторане бутылочкой вина. Это можно было сделать лишь в Харькове, так как Днепрострой являлся в то время "сухими штатами" - ничто алкогольное там не продавалось.

Легко представить, как могла бы обернуться для меня вся эта история. ЦК КП(б)У имеет сведения о невыполнении плана и запрашивает об этом начальника строительства. Он, прежде чем ехать с отчетом, смещает начальника работ с должности и едет в ЦК с докладом о принятых мерах. А. В Винтер, доверяя работнику, поступил по-другому. Он посылает этого работника лично в ЦК КП(б)У, предоставляя ему право защищаться, объяснить истинное положение дел. По возвращении и уже после доклада Михайлова Винтер сказал мне: "Молодец, защитил честь Днепростроя".

На участке, которым я руководил, в безлюдной степи предстояло построить линию электропередачи протяженностью в 240 км, соорудить высоковольтную подстанцию, провести линию телефонной связи такой же длины, а также построить участок ЛЭП-161 от подстанции при Днепрогэсе на левый берег Днепра с двумя переходами через Старый и Новый Днепр. Все это были первые работы в СССР. До сих пор все линии электропередачи строились мощностью не выше 110 киловатт. Новое напряжение -

в 161 киловатт - не было стандартным для СССР. Оно вводилось потому, что американцам был заказан комплекс - гидротурбина, генератор и трансформатор - на выходное напряжение в 161 киловатт. Переход через Новый Днепр протяжением в 1 Км между береговыми опорами без поддерживающей опоры в середине перехода тоже был первым в СССР. Это был громадный объем работ, чрезвычайно осложненный разбросанностью объекта строительства по степи. И притом ни транспорта (ни машин, ни лошадей), ни механизации (при громадном объеме работ не было бетономешалок), ни тракторов, ни кранов (особенно в начале работ) мы не имели. Все приходилось делать руками, и делали просто руками. А как добыть в степи инертные материалы - щебень Я песок, как достать воду в безводной степи? Эти работы осложнялись еще одним обстоятельством. Казалось бы, чего проще: разбить пикеты по трассе, привезти на трассу песок и щебень, а потом вести бетонировку, передвигаясь с пикета на пикет. А на практике получилось, что ни песок, ни щебень на пикетах хранить было нельзя. Ветер разносил песок по степи, а щебень и песок засорялись соломой, мусором, пылью, так что щебень перед бетонировкой приходилось мыть, и опять нужна была вода.

Первой, самой основной, самой важной, оставалась проблема транспорта. Мы "получили разрешение покупать лошадей на аукционах, а также у крестьян. Денежные расчеты велись через отделения Промбанка. Промбанк присылал в бухгалтерию Днепростроя сведения о покупке лошадей - у кого куплена, за сколько и все приметы лошади: возраст, кличка, масть, особые приметы. В целях ускорения закупок некоторым прорабам был открыт через Промбанк личный счет для приобретения лошадей. Всего было закуплено 800 лошадей. Это - громадное, сложное хозяйство. Это телеги, бочки для воды, ящики для развозки цемента, песка и т. п. Это организация корма, водопоя и ухода за лошадьми. Это устройство конюшен. Это организация лазарета для лошадей, сбивших ноги, это даже устройство лошадиного "роддома" со штатом ветеринаров. Это систематическая мюлейнизация (наблюдение за отсутствием сапной заразы). Это военный учет лошадей. Наконец, это 400 кучеров, а со всем составом людей, заботящихся о кормах и другом обслуживании табуна, это около 500 одних только транспортных рабочих. Организация всего этого была сложным делом, но забота о корме и водопое едва ли оказалась легче, если не сказать тяжелее. Отдел снабжения получал для лошадей Днепростроя из Киева комбикорм, но лошади не привыкли есть "песок", хотя бы и с примесью корма, и отказывались от него. Обследовав тщательно комбикорм, я на одном из совещаний предъявил его образцы Винтеру и сказал, что лошади "жалуются", как анекдотический семинарист, что "и комбикорм, и мало". Винтер посмеялся, но дело передал киевскому прокурору с просьбой расследовать, как в комбикорм попадает песок, а песку было много. Если бы мы только на комбикорм рассчитывали, погубили бы весь табун. Но мы с самой весны начали заботиться о кормах. Вдоль всей линии электропередачи в 240 км проходила полоса отчуждения шириной в 50 метров. А это составляло 1 200 га великолепной украинской земли. И все это пространство было засеяно кормовыми травами (викой, клевером и другими), кормовой свеклой, овсом. Одним словом, всеми теми культурами, семена которых удалось достать. С весны у лошадей был хороший выпас, а к осени у нас уже были добрые запасы кормов, и никакой комбикорм был нам не страшен.

Не просто было доставать в степи песок, щебень, воду. На Днепрострое существовала лаборатория, и все инертные материалы да и образцовые кубики бетона отправлялись туда для исследования. Результаты испытаний сообщались через начальника сетей на участки. Лаборатория сообщала и пропорции смеси для изготовления бетона. В погоне за щебнем и песком приходилось идти на всякие ухищрения. Недалеко от линии электропередачи первого участка был расположен карьер добычи щебня. Наши переговоры с хозяевами карьера успеха не имели. Тогда хитроумный прораб первого участка И. Г. Мизин отправил в район карьера геодезистов с теодолитом, нивелиром, рейками, планшетами и приказал вести съемку, не объясняя никому ее цели. Спустя короткое время хозяева карьера появились у прораба. Здесь они узнали, что трасса ЛЭП пройдет через карьер, а самый карьер войдет в полосу отчуждения, и стали умолять обойти карьер. Соглашение состоялось: трасса пошла там, где ей и полагалось, геодезистов с карьера убрали, и мы получили возможность пользоваться щебнем из карьера.

Как-то я пожаловался на общем совещании А. В. Винтеру, что к нам для трассы не поступает песок, одобренный лабораторией. А Днепрострой получал этот великолепный песок с Черного моря. И вот А. В. Винтер предложил нам "взять" товарный состав с песком на трассе железной дороги в точке пересечения ее с трассой ЛЭП. Для этого требовалось остановить поезд между двумя станциями вне расписания и срочно произвести выгрузку песка из вагонов на обочину железнодорожной насыпи. Винтер сговорился с управлением Южных дорог, мы уточнили время и продолжительность остановки поезда, и теперь весь вопрос сводился к разгрузке вагонов в короткий срок. Тут нам помогли наши хорошие отношения с крестьянами. Местные колхозы еще плохо стояли на ногах, были еще слабы. А мы представляли собою мощную организацию. Во время сельской страды мы всем коллективом, всеми силами приходили на помощь колхозам и управлялись с работой за несколько дней вместо недель. А когда нам понадобилась помощь, я объехал накануне деревни, и в день прихода поезда мы увидели массу крестьян. "Как аукнулось, так и откликнулось".

Случилось и такое происшествие. Существовало строгое распоряжение доставлять цемент на участки ЛЭП только в упаковке. Но оказалось так, что на первом участке на станцию Софиевка, расположенную в трех-четырех километрах от базы первого участка в Платоновке, цемент доставили навалом и вывалили его на станционную бетонную платформу под открытым небом. Мы узнали одновременно, часов в пять дня, о том, что цемент лежит под открытым небом и что на район Софиевки надвигается гроза. Я позвонил на первый участок прорабу Мизину. Через 15 минут по Платоновке тронулся странный поезд. 12 телег, запряженные парой лошадей каждая, нагруженные лопатами, ведрами, брезентами, с музыкой и пением промчались вдоль Платоновки и скрылись по дороге на Софиевку. Через пять минут проехали еще две такие же телеги. Народ выскочил из изб; "Что случилось?" "Беда! Спасай цемент!". Азарт увлек людей, через полчаса в Платоновке остались только конюхи да пожарные.

Когда все собрались в Софиевке, гроза надвигалась. Заняли под цемент амбары зернохранилищ, дав подписку убрать цемент в недельный срок, а пока, закрыв всю эту сваленную под открытым небом гору цемента брезентом и устроив навес из брезента от самой этой горы до зернохранилищ, на руках, как по конвейеру, передавали цемент в ведрах. Дождь застал всех в состоянии веселого задора: все пели, громко ободряли друг друга, шутили и торопились убрать цемент под крышу. Ни одна порошинка не пропала, и торжествующий Мизин отправил телеграмму в два адреса - Винтеру и мне: "Цемент ликвидирован, как класс". Дождь переждали в Софиевке и на закате с песнями вернулись домой.

...Чрезвычайно важной проблемой становился вопрос питания: где и как кормить рабочих, разбросанных по ЛЭП. Но постройка линии электропередачи Днепр - Донбасс была неожиданно приостановлена распоряжением сверху. Сооружение линии было признано увлечением гигантоманией, ненужной затеей. Самым досадным было то, что всего лишь через несколько лет надобность этой линии была признана, только напряжение ее следовало изменить - вместо 161 тыс. вольт (нестандартных для СССР) 220 тысяч. В связи с этим понадобилось раздвинуть поставленные нами фундаменты. Мне уже не пришлось с этим иметь много дела, так как в 1935 г. я перешел на работу в Теплоэлектропроект в Москву и уехал с Днепростроя.

Работы по сооружению ЛЭП Днепрострой - Донбасс были прекращены, но строительство линий электропередачи продолжалось. Была построена и сдана в эксплуатацию высоковольтная линия Днепрогэс - Днепропетровск (161 киловатт), линия местного значения Днепрогэс - Запорожье (35 киловатт) с сооружением в Запорожье подстанции линии электропередачи в районе гидростанции и на так называемом "головном участке", подходы к подстанциям и переходы через Старый и Новый Днепр. На пути "головного участка" первым серьезным препятствием оказался переход через Старый Днепр с правого берега на остров Хортица. Этот переход и стал нашей подготовительной школой для усвоения приемов сооружения перехода через Новый Днепр. Переход через Старый Днепр был и много меньше по пролету, и осуществлялся обычным, стальалюминиевым проводом, и закреплялся, обыкновенными анкерными клеммами непосредственно на анкерных опорах. Тем не менее это все же был переход через довольно широкую

реку, и весь ход работ мы должны были продумать, а все приспособления изготовить сами.

Чтобы натянуть провод, надо было прежде всего "раскатать" его между анкерными опорами, то есть "протянуть" провод по водной поверхности. Для этого мы создали систему плотов. Чтобы построить плоты, для каждого из них делалась прямоугольная рама. Она ставилась на тщательно закупоренные бочки из-под бензина. Сверху на рамах крепился дощатый настил. На построенном таким образом плоту были установлены две стойки, между которыми на железном стержне помещался деревянный барабан из-под использованного провода. В нашем распоряжении имелась моторная лодка. С ее помощью мы связали плоты друг с другом тросом и протянули их поперек реки. Течение было очень сильным: хорошего пловца, переплывавшего Старый Днепр, сносило далеко вниз. Поэтому установить цепь плотов поперек реки было чрезвычайно трудно. Средний плот мы укрепили якорем. Установив цепь плотов поперек течения, мы с помощью моторной лодки протянули с одного берега на другой вспомогательный трос. На правом берегу мы укрепляли на переходной анкерной опоре провод, затем, перетянув трактором и моторной лодкой трос с одного берега на другой, закрепляли конец его за провод и через монтажный ролик, укрепленный на траверсе опоры, протягивали сначала трос, а потом и провод. Натянув провод до его проектного положения, проверяемого по рассчитанной стреле провеса, мы делали отметку на проводе, потом, учитывая длину крепления с анкерной гирляндой и анкерной клеммой, отрезали провод, заделывали его в анкерную клемму, соединяли клемму с гирляндой и поднимали ее на траверсу анкерной опоры. Надо было натянуть провода на четырех опорах и восьми грозозащитных тросах. Все это составляло большой объем работ, но и позволило нам великолепно подготовиться к переходу через Новый Днепр. В 1932 г. нам удалось создать прекрасную монтажную бригаду, проведшую все монтажные работы на Днепрострое, а впоследствии в Донбассе и даже на монтаже ЛЭП Ленинград - Энео - Раухиала после заключения мирного договора с Финляндией в 1940 году.

Из всех работ по сооружению линий электропередачи Днепростроя самой сложной была постройка перехода через Новый Днепр. Пролет между центрами переходных поддерживающих опор составлял 998 метров - почти 1 километр. Такой переход строился в СССР впервые, к тому же при стреле провеса более 30 метров, так как необходимо было сохранить габарит для свободного прохождения кораблей. Помню тогда, в 1931 - 1934 гг., нам казались эти требования преувеличенными (ну какие там миноносцы на реке, да еще отдаленной от моря!). Но война 1941 - 1945 гг., когда по Днепру проходили наши военные корабли, показала реальную необходимость таких габаритов. В результате этих требований и был запроектирован переход на опорах высотою в 75 метров, к тому же установленных на высоких берегах Днепра.

Большое место в сооружении перехода занимала постройка фундаментов под переходные и анкерные опоры. На правом берегу Днепра (на острове Хортица) бетонные фундаменты строились в сплошной гранитной скале, причем фундаменты первой опоры были чуть выше уровня скалы, у последующих же выступали над ее поверхностью. На левом берегу они были значительно выше и строились в лёссовых грунтах. Вообще говоря, лёссовые грунты ненадежны, так как сопротивление их при наличии обводнения резко падает. Но в Запорожье, где дождей немного, при условии беспрепятственного стока вод в Днепр этого можно было не опасаться, и практика постройки и эксплуатация перехода подтвердили надежность постройки.

Перед началом работ на переходе меня вызвал Винтёр и предложил передать сооружение фундаментов, по крайней мере на острове Хортица, начальнику мостовых работ Константинову (от сооружения быков моста на Хортице до перехода ЛЭП было не больше километра). Но я категорически отказался от помощи. Не подлежало сомнению, что Константинов, опытный и знающий инженер, мог с успехом выполнить эту работу. Однако я был убежден в полной способности нашего коллектива справиться с задачей без всякой помощи.

Характерна в этом отношении позиция Винтера - ничего не навязывать начальнику работ: раз уверен, что справится, - пусть справляется. А между тем работы были очень сложными. Прежде всего понадобилось сделать котлованы под фундаменты, произведя взрывные работы. В качестве взрывного материала мы пользовались жидким воз-

духом. И на правом и на левом берегу Днепра были построены заводы жидкого воздуха. Мы получали жидкий воздух прямо с завода. Конечно, для ведения взрывных работ к нам были присланы квалифицированные взрывники, имевшие большой опыт на взрывных работах плотины и гидростанции. Они показали нам образцы точного рас чета и аккуратности во взрывного деле. Все взрывные работы были проведены благополучно, и мы могли приступить к бетонированию. Так как бетонирование первой опоры производилось в феврале, то есть в морозы, подготовку бетона пришлось вести в закрытом помещении, а бетонирование - с подогревом в котлованах, куда ставились угольные мангалки. В помещении "бетонного завода" подогревались инертные материалы, бетономешалка приводилась во вращение электромотором, производилась загрузка, цемент после проверки в бетонной лаборатории поступал в установленных лабораторией пропорциях. Конечно, контрольные кубики мы систематически посылали в лабораторию на проверку качества бетона. Выгрузка бетона производилась из бетономешалки прямо в ковш тележки. Тележка стояла на рельсах, которые вели к котлованам. Прямо с рельсов бетон сбрасывался в котлован фундамента. Подготовка котлована велась с тщательной очисткой его от всякого мусора, с проверкой установки арматуры закладных частей и тех анкерных болтов, на которых крепилась опора после ее установки. Бетонирование велось так, чтобы не сдвинуть ни арматуры, ни анкерных болтов. Под каждую "ногу" опоры делался особый котлован, особый фундамент.

Весь наш коллектив, работая в кустарных условиях, преодолевал тем не менее все трудности и очень гордился своими успехами. Щебень и песок для бетона мы добывали у подножия скалы, на которой стояли мачты перехода, воду брали из Днепра и, пользуясь конной тягой, поднимали инертные материалы и воду в бочках по длинной дороге (чтобы уменьшить угол подъема) от уровня Днепра на уровень установки опор. Вскоре после начала работ к нам на площадку пришел заместитель А. В. Винтера Б. Е. Веденеев. Он остался недоволен нашим методом работы и посоветовал установить простейший подъемник от подножия скалы к площадке перехода в виде небольшой платформы, подвешенной на блоке. Трос накручивался на барабан, приводимый во вращение электромотором. Так надо было поднимать щебень и песок. Для подачи воды Веденеев советовал установить на берегу Днепра насос и потом подавать воду на площадку перехода. Я был чрезвычайно огорчен своей несообразительностью. Но Борис Евгеньевич сделал указания с большим тактом и уехал, предоставив мне самому наладить доставку материалов.

Все фундаменты под анкерные и переходные опоры на правом берегу мы возвели своевременно и без посторонней помощи. На левом берегу, где строились высокие фундаменты на лёссовых грунтах, где не требовалось скальных работ и где поблизости был бетонный завод плотины левого берега, была использована помощь этого завода.

Работа на Днепрострое осталась в моей памяти как большое, нужное и удачное дело, которое совершали советские люди - люди большого масштаба, умные, строгие, но добрые, великие строители новой жизни.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Б. С. Басков:

Комментарии: