"...Самое трудное время Брестского мира..."¹ . Так вспоминал В. И. Ленин это время в 1921 г., после того как страна пережила тяжелую полосу гражданской войны, заполненную борьбой с белыми армиями и военными силами империалистов...

18 февраля 1918 г. германские войска, прервав заключенное с Советской Россией перемирие, перешли в наступление. В тот же день они заняли на псковском направлении Двинск (Даугавпилс) и продолжали двигаться на Режицу (Резекне), грозя выйти на подступы к революционной столице России. Документы тех дней - протоколы ЦК партии большевиков и Совета Народных Комиссаров свидетельствуют, какого труда стоило В. И. Ленину добиться решения о том, чтобы послать радиограмму германскому командованию относительно согласия Советского правительства подписать мир на тяжелых, предъявленных Германией в Бресте условиях.

По поручению ЦК партии В. И. Ленин написал радиограмму. В ней выражался протест против нарушения условий перемирия, обязывавших любую сторону заявить о намерении прервать его за 7 дней до возобновления военных действий, чего Германия не сделала. В радиограмме говорилось: "Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным, при создавшемся положении, заявить о своей готовности формально подписать тот мир, на тех условиях, которых требовало в Брест-Литовске германское правительство"² . Утром 19 февраля это обращение Царскосельская радиостанция передала германскому командованию в Брест. Ответ германского командования, полученный 19 февраля, ничего определенного не содержал: начальник штаба германского верховного главнокомандующего на Восточном фронте генерал М. Гофман извещал, что радиограмму Совнаркома он передал своему правительству; однако она не может считаться официальным документом ввиду отсутствия подлинных подписей, и потому от Совета Народных Комиссаров требуется письменное подтверждение радиограммы; таковое подтверждение предлагалось направить местному германскому командующему в Двинск³ .

В тот же день дипломатический курьер Советского правительства отбыл в Режицу, ближайшую к Двинску станцию, еще не занятую немецкими войсками, чтобы оттуда выехать им навстречу, в Двинск. Советский дипкурьер спешил. Ему надо было спешить, потому что за то время, которое он будет находиться в пути, вражеские войска могут занять новые города и села Советской республики.

В течение всего дня 20 февраля никаких известий, которые прояснили бы отношение Германии к предложению Советского правительства, не поступало, а германские войска продолжали двигаться вперед. Это увеличивало напряженность в советской столице, подтверждая опасения, что немцы могут отказаться подписать договор и будут по-прежнему наступать. 21 февраля снова прошло в ожидании: никаких известий ни от немцев, ни от дипкурьера... Центральные газеты вышли в тот день с обращением Совета Народных Комиссаров "К трудящемуся населению всей России". Совнарком РСФСР извещал трудящихся, что он сделал новую попытку приостановить наступление кайзеровских войск, заявив о согласии подписать тягчайшие условия мира и тем самым спасти страну от окончательного истощения, а революцию - от

¹ В. И. Ленин. ПСС. Т. 42, стр. 254.

² В. И. Ленин. ПСС. Т. 35, стр. 339. (Проект радиограммы).

³ "Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора". Сборник документов. Т. 1: 1917 - 1918 гг. М. 1968, стр. 335.

стр. 200

гибели⁴ . Вечером 21 февраля на расширенном заседании Петроградского Совета был оглашен декрет Совнаркома "Социалистическое Отечество в опасности!". "Наши парламентеры, - сообщалось в нем, - 20(7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира". Совнарком призывал всех рабочих и крестьян к беззаветной защите Республики Советов⁵ .

Драма тех дней, с разной степенью подробности, описана в исторической литературе. Но даже в самых полных описаниях не найти имени парламентера, который выполнял поручение В. И. Ленина и которого с нетерпением и тревогой ждали в Петрограде. Но документы сохранили его имя. В одном из них говорится: "Турчин выехал на автомобиле в 18 часов 18 минут из Режицы на Антонополь⁶ . Связь с Антонополем прервана с 17 часов"⁷ . Это - телеграмма, посланная 21 февраля 1918 г. из Режицы в Петроград верховному главнокомандующему Н. В. Крыленко и в Совнарком. Послал ее находившийся в Режице секретарь главковерха Г. А. Ясинкевич. По-видимому, именно эта телеграмма послужила источником тех сведений о выезде советского парламентера из Режицы в Двинск, которые сообщались в декрете "Социалистическое Отечество в опасности!". Правда, там говорилось о парламентерах (во множественном числе), но это расхождение с телеграммой Ясинкевича можно понять, если иметь в виду сообщение комиссара Северного фронта Б. П. Позерна, печатавшееся в газетах 22 и 23 февраля: "Наши парламентеры, в шесть часов выехав на автомобиле из Режицы, встретили перед ст. Антонополем немецкий автомобиль с пулеметами, причем наш автомобиль был пропущен, а сопровождавшие парламентеров и комиссар 5-й армии немцами были задержаны и доставлены на их автомобиле обратно до Режицы и там отпущены..."⁸ .

В телеграмме Ясинкевича не указана дата, когда дипкурьер выехал из Режицы. Есть только время: 18 часов 18 минут. Но если учесть, что телеграмма была послана в 17 часов 40 минут 21 февраля (это обозначено на телеграфном бланке), то становится ясно, что в тексте идет речь о предыдущем дне (20 февраля), который указан и в декрете СНК. 21 же февраля Ясинкевич послал вторую телеграмму Крыленко и Совнаркому: "Режица занята германцами, переехали в Корсовку⁹ . От Турчана известья нет"¹⁰ . А вот третья телеграмма, посланная в те же два адреса со ст. Пыталово¹¹ : "Сейчас получил известие по телефону от германского коменданта ст. Режица, что Пурчан там, что они его направляют к нам, в Пыталово, через два часа будут. 16 час. 30 мин. 22 февраля. N 10. Ясинкевич"¹² .

Итак, телеграммы Ясиякевича указывают фамилию дипкурьера Совнаркома, или парламентера, как именовался он в те дни. Но в первой телеграмме он - Турчин, во второй - Турчан, в третьей - Пурчан. Было бы трудно отсеять явную, по меньшей мере в двух случаях (если не во всех трех), ошибку телеграфиста и установить точную фамилию посланца Советского правительства, если бы одно из этих написаний его фамилии не ассоциировалось с тем местом из записок известного военно-партийного работника тех лет Р. И. Берзина, где он указывал, что в хорошо знакомом ему Революционном полевом штабе (РПШ) при Ставке главковерха в феврале 1918 г, как раз во время наступления германских войск "работали тт. Тер-Арутюнянц, Турчан, Вацетис"¹³ . Фамилия "Турчан" в той же связи зафиксирована и в протоколе совещания Военно-революционного комитета при Ставке, состоявшегося в декабре 1917 года¹⁴ . Если же обратиться к документам Революционного полевого штаба при Ставке, то, кроме подтверждения того, что Турчан действительно

⁴ "Декреты Советской власти". Т. 1. М. 1957, стр. 492.

⁵ Там же, стр. 490 - 491.

⁶ Станция на линии Режица - Двинск, в 25 км юго-западнее Режицы.

⁷ ЦГАОР СССР, ф. 130, оп. 2, д. 544, л. 183. Телеграфный бланк.

⁸ "Известия Центрального Исполнительного Комитета Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов", 22.II.1918; "Газета рабочего и крестьянского правительства", 23.II.1918.

⁹ Станция на линии Режица - Псков, в 44 км северо-восточнее Режицы (ныне Карсава).

¹⁰ ЦГАСА, ф. 25888, оп. 3, д. 30, л. 9. Телеграфный бланк.

¹¹ Станция примерно на полпути между Режицей и Псковом, в 77 км северо- восточнее Режицы.

¹² ЦГАОР СССР, ф. 130, оп. 2, д. 534, л. 32. Телеграфный бланк.

¹³ "Этапы большого пути". Воспоминания о гражданской войне. М. 1963, стр. 109.

¹⁴ "Великая Октябрьская социалистическая революция в Белоруссии". Документы и материалы. Т. 2. Минск. 1957, стр. 485.

стр. 201

был членам этого штаба, можно узнать также его имя и отчество. В журнале исходящих бумаг РПШ 2 января 1918 г. записано: "Удостоверение Владимиру Мартыновичу Турчану - члену РПШ при Ставке"¹⁵ . Всего этого, конечно, мало, чтобы считать именно В. М. Турчана тем советским дипкурьером, возвращения которого из расположения германских войск ждал революционный Петроград в критические дни 21 и 22 февраля. Но вот перед нами написанная в 1926 г. автобиография В. М. Турчана. Упомянув о своей службе в РПШ, он сделал далее скупую запись: "В феврале 1918 г., между первым и вторым Брестом, получив личное распоряжение Владимира Ильича Ленина, ездил в ставку германского командования с целью выяснить возможность возобновления прерванных Троцким переговоров о мире... Поручение выполнил"¹⁶ .

В обстановке развернувшегося наступления германских войск, с одной стороны, и борьбы В. И. Ленина с противниками заключения "похабного" мира - с другой, миссия, возложенная на Турчана, оказалась необычайно ответственной. Нужно было не только выполнить функцию дипломатического курьера, но и выяснить возможность возобновления переговоров о мире, тогда как надежда на это в обстановке более чем успешного наступления германских войск была призрачной. Чтобы выломить и стараться найти такую возможность, парламентером мог быть лишь тот, кто сам был убежден в необходимости заключения мира (какими бы тяжелыми ни оказались его условия); кто чужд опасной болезни - "чесотки" революционной фразы; кто сможет, наконец, "е дать германским властям повода для всякого рода капризов и проволочек. Почему же выбор пал именно на Турчана? Объяснением может служить прежде всего то обстоятельство, что как одного из деятельнейших членов РПШ Турчана хорошо знал Н. В. Крыленко, находившийся в то время в Петрограде. Именно Крыленко рекомендовал его В. И. Ленину как наиболее надежного кандидата для выполнения столь сложной миссии¹⁷ и послал вместе с ним своего секретаря. Поэтому Ясинкевич и адресовал потом телеграммы и Крыленко, и в Совнарком. Кандидатура Турчана удовлетворила В. И. Ленина, который в присутствии Крыленко дал ему поручение, дополнявшее миссию дипкурьера еще и функциями парламентера.

Но рекомендации Крыленко на основе только его знакомства с Турчаном по службе в Ставке вряд ли достаточно, чтобы убедительно объяснить выбор, павший на этого человека в тяжелые для Советской республики февральские дни 1918 года. Надо знать также, какие обстоятельства жизни привели Турчана сначала в РПШ, а затем к В. И. Ленину в Смольный и какие его личные качества оправдывают выбор, сделанный Совнаркомом. Биографические материалы о В. М. Турчане дают ответ на эти вопросы. Из его послужного списка узнаем, что В. М. Турчан родился 27 июня 1888 г. в Петербурге в семье австро-венгерского подданного, в 1906 г. окончил четыре класса 5-й Петербургской гимназии. В послужном списке нет каких-либо подробностей о жизни Турчана до призыва его на военную службу. Зато о дальнейшем записано: 25 апреля 1915 г. "для отбытия воинской повинности призван Петроградским городским по воинской повинности присутствием и зачислен в ратники ополчения 1-го разряда"; 1 мая того же года призван по мобилизации, назначен сначала на службу в 26-й пехотный запасный батальон, а 17 октября зачислен во 2-ю Киевскую школу прапорщиков, которую окончил 15 января 1916 года¹⁸ . Но этот послужной список был составлен в день выпуска Турчама из школы прапорщиков. Поэтому из него нельзя узнать, что Турчан дослужился в старой армии до штабс-капитана¹⁹ , не говоря уже о последующих перипетиях его жизни.

Естественный для послужного списка пробел в данных о жизни В. М. Турчана до 1915 г. восполняется сведениями из автоби-

¹⁵ ЦГВИА СССР, ф. 2003, оп. 4, д. 1, л. 29.

¹⁶ Архив Министерства обороны СССР (далее: Архив МО СССР). Личное дело М" 0269015 (В. М. Турчана), лл. 7 - 7 об. Автограф.

¹⁷ Жена В. М. Турчана, персональная пенсионерка союзного значения Е. И. Турчан вспоминает: "Когда срочно потребовалось ехать в германский штаб, то Крыленко предложил поехать Владимиру Мартыновичу. Муж рассказывал, что Крыленко привел его в Смольный к Владимиру Ильичу Ленину и отрекомендовал как самого подходящего человека для выполнения задания. Когда муж получил указание, тов. Крыленко его предупредил, что дело это опасное и немцы могут его расстрелять, так что нужно быть готовым ко всему" (Запись воспоминаний Е. И. Турчан, сделанная автором).

¹⁸ ЦГВИА СССР. Послужной список N 235 - 505 (прапорщика Турчана В. М.).

¹⁹ ЦГАСА, ф. 37976, личное дело N 358 - 999.

стр. 202

ографии: "В 1902 г. (примерно) к нам в гимназию (она была из наиболее демократических) стали проникать прокламации, приносимые некоторыми учениками - детьми рабочих". В 1905 г. 17-летний гимназист появляется на митингах в качестве "санитара" от революционного Красного Креста. Турчан вступает в боевую дружину, организованную студентами. Подхваченная вихрем революции, не искушенная в борьбе молодежь нередко отдавала свои симпатии тем течениям, действия которых отличались внешним эффектом и казались наиболее радикальными. Турчан стал испытывать интерес к эсерам. Но тут на его пути появился один из друзей, который начал противопоставлять этому влечению, как он сам пишет, "скромную работу среди башмачников на Большой Охте". В 1926 г. Турчан вспоминал об этом: "Эти последние (башмачники) положили начало новому ходу моих мыслей. В чем выражалась моя работа? Мне доверяли доставку в городе литературы, ходил на явки (университетская столовая, Техноложка, Политехникум в Сосновке и др.). Литературу относил на Охту башмачникам, передавал им какие-то адреса, куда-то приглашал. Башмачники были социал-демократы-большевики. Из литературы того времени особенно проштудировал "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" Бельтова и "Две тактики" Ленина. Постепенно я втягивался в партию и начал работать в роли т. н. "техника" в Выборгском районе (Охтенский подрайон). Одновременно с этим (примерно) я начал работать в Военной организации ПК РСДРП...

В Военной организации работа моя была также "техническая": носил на себе литературу в Новочеркасский полк на Охте, носил и как-то передавал в тюремную больницу какие-то средства", т. е. организовывал или способствовал побегу из больницы арестованного солдата... Моя кличка в то время была Володя Большой". Несколько позже Турчан перешел на работу в Чернореченский подрайон, отличавшийся сильным большевистским влиянием в рабочей массе. "На Черной речке я был секретарем подрайона. Моя главная обязанность была опять-таки техническая: я находил квартиры для собраний, приносил литературу, ходил на явки, но главное - это квартиры... В марте 1908 года я был арестован и, просидев около полугода (Коломенская часть, дом предварительного заключения, пересыльная тюрьма), выслан был в Архангельскую губернию"²⁰ .

Этот рассказ В. М. Турчана дополняется материалами департамента полиции. В них зафиксировано, что в ночь на 17 марта 1908 г. при обыске на квартире мещанина посада Колпино Турчана В. М. у него были изъяты вещественные доказательства противогосударственной деятельности: прокламации и библиотека Охтенского подрайона Петербургского комитета РСДРП. Заключенный под стражу в дом предварительного заключения, В. М. Турчан был привлечен к следствию по делу Военной организации при Петербургском комитете РСДРП. 5 июля 1908 г. начальник Санкт-Петербургского губернского жандармского управления сообщал в департамент полиции, что для ликвидации Военной организации "распоряжением Охранного отделения было обыскано и арестовано 52 лица, как главных участников организации, а затем было еще обыскано 126 лиц"²¹ . В числе этих 52 арестованных были, кроме Турчана, и такие деятели Военной организации, как Ф. И. Кривобоков (В. И. Невский) и Г. Д. Лейтейзен (Линдов). "При рассмотрении обширного материала, - доносит тот же жандарм, - отобранного по обыскам свыше чем у 200 лиц, а равно при обсуждении данных, сообщенных охранным отделением об этих лицах, по соглашению с прокурорским надзором, было из первой группы 52-х лиц привлечено в качестве обвиняемых к формальному дознанию лишь 30 лиц...". В числе этих 30 остался Ф. И. Кривобоков. Что касается В. М. Турчана и Г. Д. Лейтейзена, то они оказались в числе других 22 лиц, о которых тот же жандарм писал в департамент полиции 19 июля 1908 г.: "Об остальных 22-х лицах из этой группы, за отсутствием достаточных данных для привлечения их к формальному дознанию, но ввиду сведений охранного отделения о их безусловной политической неблагонадежности, я вошел с представлением к г. Санктпетербургскому градоначальнику на предмет внесения о них переписки в Особое совещание... для высылки их в административном порядке"²² , А 18 июля того же года департамент полиции уведомил Архангельское губернское жандармское управление, что по рассмотрении "обстоятельств дела об австро-венгер-

²⁰ Архив МО СССР. Личное дело N 0269015, лл. 5 - 6.

²¹ ЦГАОР СССР, ф. ДП, 7-е делопроизводство, 1908 г., д. 1713, лл. 223, 226 об., 320.

²² Там же, лл. 347 - 348.

стр. 203

ском подданном В. М. Турчане, изобличаемом в принадлежности к военно-революционной организации" било принято постановление: "Выслать Турчана в Архангельскую губернию под гласный надзор полиции на 2 года, считая срок с 8 июля 1908 г."²³ . Однако через полгода, 24 января 1909 г. департамент полиции сообщил по тому же адресу, что дело о поднадзорном Турчане пересмотрено, в связи с чем он подлежит освобождению от надзора полиции.

"В конце 1909 г., - продолжает Турчан в автобиографии, - я связался с партией и начал работать за Нарвской заставой... В январе 1910 г. умер мой отец²⁴ , оставив без всего мать, меня с братом младшим, бабкой и приемышем. Поступление мое в университет стало неосуществимым ²⁵ . Надо было зарабатывать на хлеб. Я поступил на работу в книжный склад на 25 рублей в месяц. Так мы жили. Позже работал в "Огоньке", в Русско- восточноазиатском пароходстве, где и застала меня мировая война. Работа моя в партии, в связи с необходимостью прокармливать себя и семью, стала уменьшаться. Ремеслу я обучен не был. Большей частью работа в партии выражалась в предоставлении мною своей квартиры для собраний и в сборе денег по листам. Итак, мировая война (1914 г.) застала меня на службе в пароходстве. - В начале 1915 г. я был призван на военную службу (ратник 1-го разряда) и, как словак, был назначен в особую чехословацкую роту в Кременчуг, формировавшуюся из русских чехов. В числе восьми я был послан в Киевскую школу прапорщиков, семь моих товарищей пошли в чешские (из пленных) дружины, я же выразил желание идти в армию вообще и назначен в 81-й запасный батальон (в дальнейшем запасный полк) и отправлен с маршевой ротой на Западный фронт в 443-й пехотный Сосненский полк (гарнизон крепости Осовец). В этом полку пробыл все время до конца войны, побывав на Западном, Румынском и Юго-Западном фронтах. Был в Румынии, Галиции, Буковине, на Стоходе и т. д. Имел очередные награды, командовал ротой, временно учебной командой... В июльские дни наш полк отказался принять участие в наступлении Керенского. Пошли аресты. Я работал в то время в полковом комитете. Полк выбрал меня представителем- делегатом в Питер, в Питерский Совет (тогда все посылали в Питерский Совет) с требованием освобождения товарищей... Мои попытки увенчались успехом... В первых числах ноября 1917 г. полк избрал меня (в единственном числе) на 2-й Чрезвычайный съезд делегатов Юго-Западного фронта, происходивший в Бердичеве. Среди солдатской массы я был среди большевиков, кажется, не единственным ли офицером; На заседании фракции я был избран в бюро фракции социал-демократов большевиков (там были Лашевич, Зоф, Коковихин, Разживин, кто еще - забыл, и я). Съезд мы сорвали (некоторое большинство имели эсеры и меньшевики) и образовали Военно-революционный комитет Юго-Западного фронта. По договоренности с левыми эсерами мы ввели в комитет Киквидзе. В комитет был введен и я. Дальше события развивались весьма быстро. Часть комитета была арестована Петлюрой, часть скрылась. Меня за несколько часов перед арестом послали к тов. Крыленко в Ставку, так как от Юго-Западного фронта не было представителя в Могилеве (первые дни декабря 1917 г.). Я был избран в так наз. Цекодарф (Центральный комитет действующих армий и флотов). Там мы работали по созданию нового, внутреннего фронта, усиливая наши революционные отряды наиболее благонадежными частями старой армии с фронта..."²⁶ .

Одновременно с Цекодарфом формировался и Революционный полевой штаб при Ставке, который, собственно, и занимался созданием "нового, внутреннего фронта". 14 декабря 1917 г. РПШ послал извещение полковому комитету 443-го пехотного Сосненского полка: "Настоящим доводим до сведения товарищей сосненцев, что тов. Турчан, прибывший представителем от Военно-революционного комитета Юго-Западного фронта на общий армейский съезд в Ставке, избран членом Революционного полевого штаба при Ставке по борьбе с контрреволюцией"²⁷ . О том, что он был членом РПШ, Турчан обмолвился всего в одной фразе. История этого штаба, его деятельность и значение пока не отражены, как они того заслуживают, в нашей лите-

²³ Государственный архив Архангельской области, ф. 1, оп. 4, т. 4, д. 2855, л. 1.

²⁴ Согласно данным служебной карточки В. М. Турчана (ЦГАСА), его отец был гравером.

²⁵ В той же служебной карточке записано, что в 1907 г. В. М. Турчан сдал экстерном экзамен за 8-й класс гимназии.

²⁶ Архив МО СССР, личное дело N 0269015, лл 6-7.

²⁷ ЦГАОР СССР, ф. 375, оп. 1, д. 16, л. 48.

стр. 204

ратуре. Не способствует ликвидации этого пробела и беглое упоминание о данном штабе в автобиографии одного из главных его деятелей - В. М. Турчана. Между тем это был тот оперативный орган, который на протяжении почти всего периода триумфального шествия Советской власти организовывал вооруженную борьбу с контрреволюцией. Н. В. Крыленко, знавший повседневную работу РПШ, писал в воспоминаниях, что этот штаб "должен войти в историю революционной армии. Это была группа товарищей, принужденная работать ощупью, без навыка, без налаженного аппарата снабжения, без сорганизованных войсковых единиц, и тем не менее она умела и работать и побеждать"²⁸ . Турчан энергично трудился в РПШ с момента его организации до середины февраля 1918 года.

Если снова поставить вопрос, почему же именно он был избран в качестве дипкурьера и парламентера Совнаркома, то, по-видимому, ответ теперь будет дать гораздо легче. Дело, надо полагать, в том, что в Турчане удачно слились необходимые для данного случая качества. Прежде всего штабс-капитан Турчан был хорошо знаком с военным этикетом, что для предстоявшей миссии должно было иметь не последнее значение. Во-вторых, он с 1907 г. связал свою судьбу с партией большевиков и получил в ее рядах закалку в борьбе с классовым врагом. В-третьих, он в полной мере смог познать состояние старой армии и был чужд иллюзий о ее способности удержать фронт перед натиском регулярных войск врага, что было также немаловажно в обстановке разгула революционного фразерства. Наконец, Турчан знал немецкий язык в такой степени, что мог говорить по-немецки²⁹ (очевидно, этот навык был приобретен в семье, хотя сам В. М. Турчан своим родным языком считал русский). Одним словом, всеми обстоятельствами жизни и службы он был подготовлен к выполнению поручения Советского правительства. Этому способствовало и еще одно: В. М. Турчан в нужный момент оказался в Петрограде. В журнале исходящих бумаг РПШ значится выданное 15 февраля "удостоверение, что член штаба тов. Турчан командирован в Петроград к председателю Совета Народных Комиссаров по делам штаба". Разъяснение сути этих дел мы находим в другой журнальной записи за тот же день: "Председателю Совета Народных Комиссаров - с просьбой сделать распоряжение о выдаче члену Революционного полевого штаба тов. Турчану 2000000 руб., причем в Могилевском казначействе и отделении Государственного банка знаков не имеется". И тут же - распоряжение начальнику ст. Могилев-на-Днепре "с предложением перевезти члена штаба пои Ставке от ст. Могилев до ст. Петроград в вагоне 1-го класса"³⁰ .

Теперь можно более точно воспроизвести фактическую сторону поездки В. М. Турчана в расположение германских войск. В некоторых работах указывается, что радиограмму Совнаркому с требованием письменно подтвердить его обращение к правительству Германии Гофман послал 20 февраля; утром этого дня В. И. Ленин принял ее и послал курьера ³¹ . Основанием для такой датировки послужила сделанная В. И. Лениным запись радиограммы Гофмана, которую редакция "Ленинского сборника" в 1929 г. датировала 20 февраля³² . Однако из дневника Гофмана видно, что он послал радиограмму Совнаркому 19 февраля, а в ночь на 20-е уже получил ответ о том, что "курьер с таким письменным предложением в пути"³³ . В сопоставлении с датой из "Ленинского сборника" запись Гофмана вызывала недоумение и заставляла иногда считать, что курьер был послан до получения радиограммы Гофмана, одновременно с отправлением Совнаркомом первой радиограммы³⁴ . Опубликованная теперь с подлинника, хранящегося в Германском центральном архиве в Потсдаме, радиограмма Гофмана действитель-

²⁸ Н. В. Крыленко. Смерть старой армии. "Военно-исторический журнал", 1964, N 12, стр. 51.

²⁹ См. его служебную карточку (ЦГАСА).

³⁰ ЦГВИА СССР, ф. 2003, оп. 4, д. 1, л. 94.

³¹ См. С. М. Майоров. Борьба Советской России за выход из империалистической войны. М. 1959, стр. 221; Д. В. Ознобишин. От Бреста до Юрьева. М. 1966, стр. 87.

³² См. "Ленинский сборник" XI, стр. 26. В редакционном вводном тексте к этому документу на той же странице указаны и другие неточные даты: говорится, что германский ультиматум был вручен советскому дипкурьеру 21 февраля и что курьер с этим ультиматумом вернулся в Петроград 22 февраля.

³³ М. Гофман. Записки и дневники, 1914 - 1918. Л. 1929, стр. 239. Запись от 20 февраля 1918 года.

³⁴ "История дипломатии". Т. 3. М. 1965, стр. 92.

стр. 205

но имеет дату 19 февраля³⁵ и тем самым подтверждает запись в его дневнике.

В. И. Ленин принял, таким образом, Турчана вместе с Крыленко 19 февраля, и в тот же день Турчан отправился в Режицу, так что вечером 19-го Совнарком мог уже ответить Гофману, что курьер находится в пути. Из Режицы в сторону Двинска В. М. Турчан выехал на автомобиле в 18 часов 18 минут 20 февраля. Однако примерно в 25 км от Режицы, перед ст. Антонополь, немецкий вооруженный наряд задержал и возвратил в Режицу всех сопровождавших парламентера лиц, пропустив дальше лишь его одного. Немецкими властями он был препровожден в Двинск, а затем на ст. Уцяны (ныне Утена), расположенную приблизительно в 70 км к юго-западу от Двинска, на шоссе в сторону Ковно (Каунас), где ему в 6 часов утра 22 февраля был вручен для доставки в Петроград немецкий ультиматум с новыми условиями мира, выработанными германским командованием и утвержденными кайзером.

За это время немцы заняли Режицу (21 февраля), в связи с чем штаб 5-й армии эвакуировался на ст. Корсовку. Только в 16 часов 40 минут 22 февраля Ясинкевич, уже на ст. Пыталово, получил известие от немецкого коменданта Режицы, что Турчан находится там и направляется в Пыталово (очевидно, в штаб 5-й армии). Ясинкевич немедленно телеграфировал об этом в Петроград, но там его телеграмма была принята только в 14 часов 12 минут 23 февраля, так что ее опередила полученная в 24.00 22 февраля радиограмма Гофмана: "Совету Народных Комиссаров. Петроград. Ответ германского правительства сегодня в 6 часов утра вручен в Уцянах русскому курьеру, который немедленно отправился в обратный путь. Генерал Гофман"³⁶ . Из этой радиограммы еще нельзя было понять, каков ответ германского правительства на предложение Совнаркома. Стало лишь известно, что курьер везет тот ответ, который внесет в политическое положение, может быть, и тяжкую, но все же определенность... Ответ германского правительства В. М. Турчан доставил В. И. Ленину в 10 час. 30 мин. 23 февраля. Это были условия, на которых Германия соглашалась возобновить переговоры и заключить с Советской Россией мир³⁷ .

Неопределенность кончилась. Стало ясно, что германское правительство идет на заключение мира. В вечернем выпуске "Правды" в тот же день, 23 февраля, был опубликован для всеобщего сведения привезенный Турчаном ответ германского правительства. Утром 24 февраля Совнарком известил германское правительство, что он принимает условия мира и высылает в Брест делегацию для подписания договора. Но на этот раз ответ Советского правительства на германский ультиматум повез в ставку германского верховного командования другой дипкурьер - адъютант Крыленко В. А. Баландин. Турчана же свалил с ног сыпной тиф³⁸ .

Революционный послужной список Турчана не заканчивается, однако, записью о поездке в Двинск и Уцяны. Оправившись от сыпняка, он уже не возвращается в РПШ, который был расформирован вместе со Ставкой. "Кажется, в апреле 1918 г. я был тов. Крыленко демобилизован. До июня я был секретарем парторганизации большевиков в Комиссариате продовольствия в Питере", - так записано в автобиографии. А в июне по партийной мобилизации В. М. Турчан снова отправился на фронт. Комиссар разведывательного управления в штабе Северного участка завесы, комиссар штаба Северного фронта, командир бригады 42-й дивизии на Южном фронте (до июля 1919 г.), слушатель Военной академии РККА (до июля 1922 г.). Лишь в марте 1921 г. в учении произошел перерыв, причина которого изложена в приказе Реввоенсовета Республики N 131 от 16 апреля 1921 года. Этим приказом 8 командиров и

³⁵ См. "Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора". Т. 1, стр. 335.

³⁶ "Известия Центрального Исполнительного Комитета Советов крестьянских, рабочих и солдатских депутатов Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов", 23.II.1918. В газете вместо "в Уцянах" напечатано "в Увьянах".

³⁷ "Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора". Т. 1, стр. 343.

³⁸ В воспоминаниях Е. И. Турчан об этом говорится: "После выполнения задания мой муж снова вместе с Крыленко был у Ленина в Смольном и доложил о поездке. В этот же день Владимир Мартынович заболел сыпным тифом и находился без памяти целую неделю у родственников в Питере. В это время Крыленко его разыскивал, чтобы дать поручение вновь ехать в германский штаб. После выздоровления, когда Турчан увиделся с тов. Крыленко, тот стал ему выговаривать за то, что он исчез и его нигде не могли найти...".

стр. 206

1 стрелок Северной группы войск 7-й армии награждались орденом Красного Знамени "за проявленную храбрость, самоотверженную и напряженную работу, выполненную ими при взятии Кронштадтской крепости и по проведению главнейших операций, в результате коих красные войска одержали победу над мятежным Кронштадтом". В числе награжденных был и начальник штаба Северной группы В. М. Турчан. 25 марта 1921 г. он, как записано в его служебной карточке, "прибыл в академию для продолжения курса". Но в июле 1922 г. учение снова было прервано, на этот раз на более продолжительное время: Штаб РККА дал Турчану ответственное назначение, так что учение в академии завершилось для него лишь в июле 1926 года. Он служил потом в Штабе РККА; командовал полком и дивизией; обучал молодых командиров Красной Армии, возглавляя пехотную школу в Одессе; был заместителем начальника штаба военного округа.

В. М. Турчан умер 15 апреля 1951 года. Архивы хранят следы его деятельности в большевистском подполье, в революционных органах старой армии, в рядах Красной Армии в годы гражданской войны, и среди всех его дел особое место занимает выполнение им той миссии, которую возложило на него Советское правительство в "самое трудное время Брестского мира".

#

Постоянный адрес данной публикации: