М. Изд-во "Наука". 1970. 368 стр. Тираж 2000. Цена 1 руб. 40 коп.

В истории русского средневековья, да и более позднего времени, вряд ли найдется столь же значительная для судеб исторического развития страны проблема, как возникновение государственной системы крепостного права. Она давно привлекает внимание историков: Со второй половины 50-х годов ее разработке большое внимание уделяет старший научный сотрудник Института истории СССР АН СССР В. И. Корецкий. Его статья на эту тему в 1957 г.¹ стала началом углубленной работы автора, а также других историков над выяснением конкретной картины закрепостительного процесса, его предпосылок и последствий. Возникали устные и печатные дискуссии, вводились в научный оборот новые материалы, высказывались новые точки зрения на отдельные документы² . В 60-х годах стали ярче вырисовываться общие проблемы: о возможных путях исторического развития России в XVI в., роли опричнины в закрепостительном процессе, возможности буржуазных или "предбуржуазных" связей в России XVI столетия. Вопрос о времени установления "урочных лет" или о существовании царского указа о закрепощении перестал быть частным, теперь речь идет не об отдельных поправках в освещении деталей, а об общем понимании хода исторического развития России во второй половине XVI века.

Именно с этих позиций книга В. И. Корецкого особенно интересна. Отдельные аспекты этой работы, несомненно, вызовут разногласия, но, несмотря на это, она должна быть отнесена к числу наиболее значительных исследований по проблемам социально-экономической истории. Основанная на изучении широкого круга источников (многие из которых В. И. Корецкий впервые ввел в научный оборот, а в иных, переосмыслив их, обнаружил причинно- следственные связи), монография привлекает умением автора поставить изучаемый им вопрос в связь с общими социально-экономическими процессами.

В. И. Корецкий считает, что феодализм в России развивался по восходящей линии (стр. 11), но некоторые успехи в развитии русских городов первой половины XVI в. не дают оснований сбрасывать со счетов его общую слабость, идущую еще от времён монголо- татарского ига, а перемены в состоянии внутреннего рынка - говорить о формировании капиталистических отношений. Не следует преувеличивать степень товаризации хозяйства и складывания всероссийского рынка (стр. 14 - 16). В. И. Корецкий подмечает вместе с тем перемены в самом феодальном хозяйстве. Он вступает в спор с идущей еще от Н. А. Рожкова версией о господстве оброчного типа феодальной ренты и доказывает широкое распространение барщины в XVI в. не только на служилых землях, но и в монастырских владениях, дворцовых и митрополичьих селах. Это наблюдение - важная исходная посылка для дальнейших рассуждений автора о причинах перемен в положении русского крестьянства в XVI веке.

Еще более существенны наблюдения автора относительно той борьбы, которая шла между феодалами за крестьянские рабочие руки. На основании этих наблюдений В. И. Корецкий приходит к выводу, что во второй половине XVI в. выход крестьян фактически превратился в их вывоз другими феодалами, а в ряде случаев этот вывоз был не чем иным, как замаскированной сделкой купли-продажи крестьян (стр. 45 - 46). Таковы формы, которые принимало крепостничество уже в XVI в., еще до юридического оформления запрещения или ограничения крестьянского выхода. Читая книгу В. И. Корецкого, видишь, сколь умозрительны гадания иных авторов, рассуждающих на тему о том, "что было бы, если было бы то, а не это", приписывающих злой воле одного человека - Ивана Грозного - возможность и силу решить, пойдет Россия по крепостническому или по "предбуржуазному" пути. Конечно, можно обнаружить в России XVI в. (особенно на русском Севере) такие явления, которые могли бы при наличии благоприятных условий развиваться по некрепостническому пути, но ведь условий этих не было. Процесс образования и укрепления единого Российского государ-

¹ См. В. И. Корецкий. Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI - начале XVII вв. (К проблеме "заповедных лет" и отмены Юрьева дня). "История СССР", 1957, N 1.

² См. соответствующие работы Г. Н. Анпилогова, М. Н. Тихомирова, А. А. Зимина, С. Г. Струмилина, Д. П. Маковского, С. О. Шмидта, Н. Е. Носова, Р. Г. Скрынникова и др.

стр. 170

ства и процесс развития феодально-крепостнических отношений были связаны так неразрывно и так взаимовлияли друг на друга, как могут быть связаны в истории только базисные и надстроечные явления.

В. И. Корецкий, опираясь на соответствующие положения К. Маркса, выдвигает очень перспективный для понимания сущности социально-экономических процессов в России XVI в. тезис о том, что барщина XVI в. - это не возврат к той примитивной отработочной ренте, которая существовала (не означает - господствовала) в Киевской Руси. Барщина XVI в. - и логически следующее за ней полное прикрепление крестьян к земле - это своеобразная "плата" за отсталость, за отсутствие в огромной, но крайне малолюдной стране достаточно развитого денежного хозяйства, которое могло бы обеспечить огромные потребности феодального государства и класса феодалов, возникавшие в условиях постоянных войн. Идеолог дворянства Иван Пересветов "программировал" наделение служилых людей денежным жалованьем, но вышло, однако, по-иному: Россия пошла по пути развития поместной системы с неизбежным в таком случае резким наступлением феодалов на крестьянство. Что это: фатализм в определении хода истории, "выпрямление по конечному результату"? Нет, это - познание закономерности, причинно-следственных связей исторических явлений, которые оказались трагическими для судеб миллионов крестьян, которые нельзя оправдывать, но которые должно объяснить.

Интересны в этой связи суждения В. И. Корецкого относительно роли опричнины в процессе закрепощения крестьян. Он обратил внимание на то, что "нельзя было провести в интересах всего класса феодалов дальнейшего закрепощения крестьянства, не выкорчевывая старого привилегированного княжеско-боярского землевладения, не ломая сложившейся веками системы распределения земли, рабочих рук, ренты, не способствуя централизации феодального государства. Поэтому борьба с пережитками феодальной раздробленности, ведшаяся в период опричнины, была неразрывно связана с усилением крестьянского закрепощения" (стр. 48 - 49). И далее автор показывает систему правительственной политики по отношению к крестьянству в период опричнины. Не просто произвол и грабеж, а именно система закрепостительной политики, в ходе которой происходили массовый переход черных крестьян в частновладельческие, противопоставление дворцовых крестьян другим категориям крестьянства, а "грабежи отдельных опричников, безусловно, имевшие место, являлись лишь отклонением от этой политики и пресекались" (стр. 54). В. И. Корецкий напоминает и о высказанной Л. В. Черепниным еще в 1956 г. мысли о том, что опричнина имела целью "парализовать возможность массового стихийного крестьянского движения"³ .

В. И. Корецкий справедливо рассматривает опричнину в конкретных исторических обстоятельствах, связывая ее с Ливонской войной. Закрепостительная политика феодального государства также была направлена на выколачивание из крестьян налогов, необходимых для продолжения Ливонской войны (стр. 54). Но если опричнина во всех ее аспектах, в том числе и по отношению к крестьянству, оказывается столь тесно связанной с критическим положением во время Ливонской войны, то непонятны итоговые суждения В. И. Корецкого о том, что в опричной политике "Грозный руководствовался лишь принципом фаворитизма". В следующей же фразе автор говорит об "условиях надвинувшегося на страну страшного разорения", когда "нельзя обеспечить землей и крестьянами всех служилых людей" (стр. 83). Здесь логика исследования уступает место экспансивному рассуждению.

Трактуя сложный вопрос о введении заповедных лет, автор склоняется к мнению, что указ 1581 г. о введении заповедных лет на всей территории государства существовал, хотя и оговаривает, что "здесь требуются новые документальные обоснования" (стр. 109). Впрочем, в другом месте В. И. Корецкий говорит более определенно: "Режим заповедных лет в 80-е годы XVI в. предстает нам из источников как еще не получивший полного завершения, находящийся в процессе развития и утверждения" (стр. 118). Затем автор реконструирует предполагаемый указ царя Федора Ивановича начала 90-х годов (с этой частью работы читатели знакомы по другим публикациям В. И. Корецкого). Вероятно, отдельные детали этого пока что воображаемого указа будут вызывать споры. Но то, что еще до 1597 г. уже существовал (на территории всей страны или ее части) пятилетний срок розыска и возврата беглых и свезенных крестьян - это, как нам представляется, В. И. Корецким доказано. Ин-

³ Л. В. Черепнин. Памятники русского права. Вып. IV. М. 1956, стр. 16.

стр. 171

тересен и материал, приводимый, автором относительно обеления собственной запашки помещиков и вотчинников. Сопоставляя этот факт с изданием предполагаемого закона о запрещении крестьянам и бобылям выхода, он считает, что правительство "стремилось обеспечить помещичье хозяйство рабочими руками. Крестьянское хозяйство приносилось в жертву помещичьим интересам... То обстоятельство, что запрещение выхода касалось и бобылей, наглядно демонстрирует заинтересованность правительства в расширении барского хозяйства. Этот факт лишний раз убеждает нас в научной несостоятельности концепции, имевшей место в старой историографии, о закрепощении крестьян лишь в интересах тягла и подтверждает мысль Маркса о том, что крепостничество вырастало из барщины" (стр. 151). Но, во-первых, мысль К. Маркса выражена следующим образом: "Там, где это имело место, барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины"⁴ . Значит, в принципе К. Маркс допускал возникновение барщины из крепостного права, и такие случаи, хотя и редкие, ему были известны. Во-вторых, несостоятельность теории "закрепощения сословий" очевидна. Но нельзя отрицать, что в закрепощении крестьян феодальное государство было заинтересовано не только потому, что было инструментом в руках класса феодальных землевладельцев, но и потому, что само являлось непосредственным феодальным эксплуататором тяглого населения страны. На это обстоятельство хочется обратить особое внимание, так как сложилось представление, будто крестьянин или посадский человек на черносошной и вообще "государевой" земле был уже свободен от феодальной эксплуатации.

В. И. Корецкий приводит свидетельства о том, что ограничения распространялись и на тяглых посадских людей (наказ об устройстве ямских охотников в Новгороде в 1586 г., Торопецкая уставная грамота 1590 - 1591 гг.). Он делает вывод, "что заповедные лета в начале 90-х годов распространялись и на город" (стр. 99). Однако город в целом В. И. Корецкий почему-то исключает из анализа закрепостительной политики правительства. Он даже не ищет следов соответствующего законодательства при реконструкции предполагаемого указа царя Федора о закрепощении крестьян. А между тем обращение к "посадскому строению" Бориса Годунова позволило бы более широко представить картину наступления крепостничества в разных формах и сферах общественно-экономического развития. Исключение города из анализа развития феодально-крепостнических отношений имеет в своей основе представление о городе только как о явлении, безусловно, противоречащем феодализму, как об очаге вызревания новых, буржуазных отношений. А ведь город еще и порождается феодализмом, он выполняет в нем свою важную функцию; и даже когда в результате внешней катастрофы страна на время лишается многих городов, она все-таки не "перегнивает" в деревенскую. После монголо-татарского ига городская жизнь на Руси продолжалась, хотя уровень ее (особенно в центре страны) был невысок.

Без выяснения степени развития городов и анализа правительственной политики по отношению к ним (политики феодальных землевладельцев) мы не сможем ни разобраться в вопросе о "возможности" движения России XVI в. по "предбуржуазному" пути, ни оценить в полной мере причины, характер и темпы закрепостительного процесса. Опыт советской историографии истории феодальных отношений давно уже показал, что без города картину генезиса феодальных отношений воссоздать трудно⁵ .

В книге В. И. Корецкого содержатся интересные мысли о бобылях и холопах, приведен полный список писцовых и дозорных книг 80 - 90-х годов XVI в., что позволит историкам идти дальше по пути исследования большой и сложной проблемы. Хотелось бы еще обратить внимание на пятую главу книги, где содержится богатый материал о том, как назревал тот накал народной борьбы, который потом привел к крестьянской войне. Однако здесь автор кое-где слишком увлекается. Трактовать приводившийся Феодосием Косым библейский пример о бегстве израильтян из Египта как "призыв ко всем крепостным и холопам выйти из "египетского пленения" - "мужеством и разумом" уничтожить крепостничество" (стр. 246 - 247) - это значит чрезмер-

⁴ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 23, стр. 248.

⁵ В первых изданиях "Киевской Руси" Б. Д. Грекова главы о городах не было, и только после исследований М. Н. Тихомирова и критики со стороны последнего Б. Д. Греков ввел материал о городах в пятое издание своей книги (1949 г.).

стр. 172

но свободно интерпретировать текст и явно модернизировать народное мышление XVI века.

Еще об одной ошибке историографического характера: С. М. Соловьев никогда не представлял процесс закрепощения крестьян "мирным и безболезненным"; признавая его "необходимым", он называл этот процесс "великим" и "тяжелым" "займом" у народа⁶ .

⁶ См. С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Кн. VII. М. 1962, стр. 106.

Постоянный адрес данной публикации: