Автор: Эбе Вессури

 После тридцатилетнего перерыва МЖСН возвращается к вопросу о социальных аспектах науки. В специальном номере "Социология науки", вышедшем в 1970 г., авторы статей обращали особое внимание на социальные условия научной работы ² . Взяв на вооружение компаративистский подход, они исследовали структуру лабораторных групп, организацию исследований в рамках конкретных научных дисциплин, научно-исследовательских институтов, национальных систем научных исследований и способов коммуникации между учеными. В плане интерпретации их интересовал прежде всего вопрос о социальных нормах и ценностных ориентациях при переходе от традиционных обществ к современным.

В своем введении к этому номеру Бен-Давид проследил развитие обществоведческих исследований проблем, связанных с наукой вплоть до начала 1920-х гг., объясняя его с точки зрения меняющихся социальных потребностей. В его точке зрения, разделяемой и другими авторами того номера, проявился взгляд на социальные функции науки и атмосферу научных исследований, характерный для значительной части западного интеллектуального сообщества в послевоенный период. Научные исследования превратились в важный инструмент для развития военных и промышленных технологий. Отпала необходимость убеждать правительства и крупные промышленные корпорации в том, что наука имеет для них важное значение: вопрос стоял о том, каким образом они могут поддерживать ее и использовать в своих целях. В Соединенных Штатах, да и в других странах, создавались новые государственные органы для поддержки и развития науки. Проблемы, связанные с "научной рабочей силой" и финансированием науки приобрели не менее важное значение, чем вопросы ее организации. В тот период наука и ученые пользовались немалым престижем. Десятилетия послевоенного развития во многих отношениях стали высшей точкой процесса "модернизации", начавшегося в середине девятнадцатого века, благодаря которому культурное разнообразие уступило место общему "дивному новому миру" современности, воспринимаемому как единый однородный континуум. Считалось, что воздействие или влияние социальных или философских факторов носило косвенный характер и ограничивалось сферой внутреннего состояния науки, а попытки истолковать развитие научного знания как ответ на технологические и, в конечном счете, социально- экономические потребности, в целом отвергались, хотя дискуссия в ос-

Эбе Вессури ¹ - антрополог из Венесуэлы; ее исследования посвящены проблемам научного и технологического знания в развивающихся странах, особенно институционализации научных исследований в Латинской Америке в двадцатом веке. Она преподавала в университетах Аргентины, Бразилии, Канады и Венесуэлы, а также сотрудничала в качестве исследователя в различных национальных и международных организациях (Venezuelan Institute of Scientific Research, Carretera Panamericana, Km 11, Caracas, Venezuela. E-mail: hvessuri@reacciun.ve).

стр. 7

новном сводилась лишь к утверждению, что между первым и вторым не существует простой и непосредственной взаимосвязи. Таким образом, в обществоведческой литературе начала 1970-х гг., посвященной изучению науки, проявилось полное отсутствие интереса к истолкованию содержания науки и ее теорий с точки зрения социальных условий. Тридцать лет назад возражений не вызывала лишь возможность исследования институциональных условий, побуждающих ученых к осознанию технологических проблем и способствующих возникновению и развитию "гибридных" областей на границе между наукой и технологией.

Неудивительно, что по мере того как наука под воздействием государственной администрации и промышленного сектора все больше "замыкалась в себе", социология науки в странах вроде Соединенных Штатов все теснее привязывалась к инструментальным социологическим теориям и исследованиям в целом, а специалисты в этой области могли все свободнее обходиться без критического анализа более общих вопросов, связанных с наукой. Поэтому в начале 1970-х гг., хотя наука и рассматривалась как деятельность группы людей ("научного сообщества" или скорее "сообществ", специализированных в конкретных областях), Бен-Давид мог утверждать, что эта группа "настолько эффективно изолирована от внешнего мира, что различный характер обществ, в которых ученые живут и работают, во многих отношениях не имеет значения" (Ben-David, 1970, р. 17).

Существенные и ярко выраженные различия в нормах и ценностях признавались, если речь шла о месте науки в процессе перехода от традиционного к современному обществу. Если возникновение науки в таких странах как Япония, Китай или Индия, лежащих за пределами "стандартного набора" - Западной Европы и США - представлялось многообещающей темой для социологического исследования, то в целом, национальные сценарии развития науки по-прежнему рассматривались как нечто, не относящееся к делу (Storer, 1970). В последние десятилетия, однако, сравнительный анализ классической триады не принадлежащих к Западу цивилизаций с собственными богатыми научными традициями распространился практически на все общества, существующие в современном мире.

В результате улучшилось наше понимание процесса распространения науки, в том числе и ее развития в передовых странах Запада. Теперь гораздо чаще подчеркивается восприимчивость науки к внешнему миру за счет "рыночных" методов - предложений о финансировании, требований гражданского общества или, на более конкретном уровне, общественных объединений и частных корпораций, правительства, рядовых клиентов и т.д. На смену теории об изоляции науки пришел тезис о том, что она самым непосредственным образом "вплетена" в ткань экономической, политической и социальной жизни. Это означало признание целого ряда абсолютно новых требований и возможностей. В последней четверти двадцатого столетия во многих странах произошел взрывной рост институциональных исследований научной деятельности, что привело к ее интерпретации с точки зрения постоянно усложняющейся взаимосвязи научного сообщества с социальными потребностями и интересами. Никогда еще столько внимания не уделялось выработке политики в области науки на национальном и международном уровне, произошел беспрецедентный рост социальных исследований, связанных с "критериями производительности" науки, выработкой индикаторов развития науки, технологии и инноваций - и все это в рамках компаративного и глобального подхода.

В настоящее время повсюду проявляются очевидные симптомы того, что в ближайшее время наука и технология столкнутся с новыми масштабными вызовами, на сей раз носящими глобальный характер. Усилению глобальных проблем особенно способствуют "дисциплинарные" научные культуры, рассматривающие вопросы побочного воздействия созданных технологий как нечто, не относящееся к основной научной практике: это относится к тем случаям, когда вышеупомянутые технологии непригодны для использования или негативно отражаются на образе

стр. 8

жизни людей. Если речь идет о глобальных проблемах, вызванных негодной научной технологией, то здесь не существует простых ответов (Strand, 2000). Среди вновь возникших условий наибольшим драматизмом отличается понятие "ограниченности", признание того, что научный прогресс имеет свой предел, на сей раз связанный с новыми формами социального контроля (см. статью Саломона в данном номере).

В прошлом подобный контроль представлял собой инструмент, подлежащий исключительно внутреннему обсуждению среди самих ученых-профессионалов. В нынешней обстановке растущей неуверенности и обеспокоенности относительно применения и воздействия техно-науки на первый план выходит как вопрос о связи науки с обществом с точки зрения методов, рекомендаций, доказательств, результатов и обещаний, так и проблема ограниченности демократического контроля в его нынешнем виде. Представляется очевидной необходимость сделать что- то, чтобы более эффективно выявлять неточности, искажения и недостатки, свойственные научному знанию, и научиться справляться с ними. Современные демократические общества сталкиваются с социально-этическим вызовом, необходимостью социальных инноваций, позволяющих более эффективно контролировать технологическое развитие. Значение подобной трансформации огромно, ибо она открывает путь для нравственной научной экономики", где научно-технологическая деятельность связана с моральным обязательством способствовать созданию будущего, более совершенного, общества (Daston, 1995).

Усиление взаимосвязи между социальными и природными системами на глобальном уровне, а также усложнение обществ и их воздействия на биосферу приводят не только к росту неопределенности и непредсказуемости, но и к неизбежности совместных усилий общественных и естественных наук в деле решения проблем, носящих по определению комплексный характер и связанных с нарастанием сложности на разных уровнях (см. статью Галлопэна и др. в данном номере). Анализ рисков, связанных с изменениями в окружающей среде, ядерной угрозой или опасностями для здоровья людей, требует учета комплексности не только на уровне физической реальности, но и в качестве характеристики, присущей различным эпистемологиям и разнонаправленным интересам, присутствующим в этих вопросах. Как никогда раньше, чтобы справиться с призраком полного выхода последствий научной деятельности из-под контроля, требуются усилия всего человечества в целом.

Например, существует тесная связь между наукой о климате и политикой на самом высшем уровне. Вопросы климатических изменений стали предметом важных и далеко идущих политических решений, как на национальном, так и на международном уровне. Научная работа сыграла огромную роль в "узаконивании" нынешней политической активности в этой сфере и ускорении ее темпа. Вероятно, наиболее важным инструментом мировой науки о климате являются глобальные климатические модели, но здесь есть ряд существенных неясностей с точки зрения соотношения "модель/данные", требующие объяснения с указанием причин, почему они являются не ошибками, которые необходимо исправить с помощью усовершенствованной методики наблюдений, а фундаментальными характеристиками науки, основанной на глобальном моделировании. Лучшее понимание всего многообразия форм неопределенности будет способствовать построению более сбалансированного соотношения между критически важной информацией в поддержку политических решений, которую наука способна предоставить, и ценностными выборами, которые она не в состоянии делать самостоятельно (Edwards, 1999).

Три десятилетия минуло с тех пор, как Дайана Крейн дала оценку природе научной коммуникации и влияния (Crane, 1970). Как и других обществоведов, ее интересовали теоретические модели, объясняющие новые аспекты научной коммуникации, возникшие вследствие ускорения процессов, наблюдающегося в рамках этой системы. Поэтому она изу-

стр. 9

чила структуру научной коммуникации, использование научных публикаций учеными, воздействие распространения научной информации на неформальной основе, а также социальные взаимоотношения между учеными, работающими в одних и тех же областях.

С тех пор система коммуникаций между учеными пережила радикальную перестройку - эти изменения были обусловлены возникновением информационных технологий. Скорость, гибкость и охват связи, осуществляемой через компьютер, оказали существенное воздействие на научную практику (см. статью Расселла в данном номере). Возникают новые фундаментальные вопросы, связанные с производством, передачей и доступностью научной информации, которые ранее представлялись просто немыслимыми. Часто обсуждаются такие проблемы, как авторское право и сохранение научных документов. Совокупный массив опубликованных научных работ представляет собой некую коллективную память, постоянно пополняемую и совершенствуемую, но только при условии, что он продолжает существовать и является легко и полностью доступным. В той степени, в какой сохранение научных материалов в электронной форме представляет собой нестабильный, недоступный и невосполнимый "архив", наука начинает страдать от своего рода коллективного слабоумия (Davidoff, 2000). Вопрос о правах на интеллектуальную собственность также требует переосмысления. Кто станет владельцем этих "хрупких" документов и возьмет на себя ответственность за сохранение мирового научного наследия в цифровой форме? К каким последствиям приведет рост научного сотрудничества, не признающий институциональных, политических, культурных и географических границ? Будет ли он означать конец изоляции ученых с периферии? Как отразится новая мода на создание "глобальных сетей" на ситуации в развивающихся странах? Приведет ли это к сглаживанию неравномерностей развития в мире или динамика международного рынка квалифицированной рабочей силы только усилит существующий диспаритет?

В глобальном плане, исследовательская наука сосредоточена в основном в передовых странах Запада. Другие страны, за исключением Японии, также все больше участвуют в ее деятельности, особенно в форме совместных проектов, но все еще в основном находятся в зависимом положении. Нам еще предстоит увидеть, приведет ли сегодняшняя глобализация науки к большей однородности уровня и характера исследований, или научное сотрудничество только обострит различия между странами.

Миграция квалифицированной рабочей силы носит сегодня многосторонний и полицентричный характер, но этот процесс нельзя назвать полностью разнонаправленным, поскольку основные потоки, судя по всему, неизменно идут от менее развитых к более конкурентоспособным регионам мира. Некоторые уподобляют эту ситуацию стратегической игре, где один из участников стремится переложить "стоимость" миграции на другого, находящегося на более низком уровне, получая от него необходимый приток рабочей силы, чтобы заполнить бреши, образовавшиеся в его собственных квалифицированных трудовых ресурсах за счет эмиграции (см. статью Мейера и др. в данном номере). Для некоторых развивающихся стран, как выяснилось, это приводит к позитивным результатам как для "принимающей" страны, так и той, откуда происходит миграция - хорошим примером этого являются новые индустриальные государства Юго-Восточной Азии, осуществившие быстрый переход от "обучения за счет практики" к "обучению за счет исследований" (см. статью Кима в данном номере), но радикальные изменения в международной экономической обстановке могут затруднить использование этого опыта другими развивающимися странами. В "конце очереди" оказываются те страны, где интеллектуальные структуры и производства настолько слабы и малы, что не способны удержать большинство талантливых ученых. В подобных условиях миграция квалифицированных специалистов способствует обострению неравенства между странами и внутри одной страны.

стр. 10

стр. 11

В ходе распространения западной науки по всему миру научные учреждения самых передовых стран становятся образцами для подражания. Наличие научных учреждений "западного типа" в самых разных странах зачастую рассматривается как проявление их "современности", однако с точки зрения конкретных сочетаний и структурного синтеза существует множество социально-культурных сценариев организации науки (Vessuri, 1994). Впечатляющим примером в этом отношении является Индия. В ходе разнообразного и сложного процесса формирования индийского научного сообщества в период долгой борьбы за освобождение от пут колониализма возрос престиж академической науки, уважение к ней и ее преданность делу просвещения. В первые десятилетия двадцатого века, так называемое "индийское научное сообщество" возникло в области биологии, физики, химии, математики и астрономии, существуя параллельно с колониальной наукой и обладая ярко выраженной идентичностью на международной арене (см. статью Кришны в данном номере; Rahrnan, 1970). Однако после завоевания независимости возник альянс между наукой и политикой, и предпочтение отдавалось "огосударствленной" структуре науки, где правительство контролировало финансирование и направленность исследований. Реальный рост научно- технологической инфраструктуры происходил в научных учреждениях "прикладного назначения", что ослабляло университетский сектор академической науки. Упадок академической науки привел к упадку в сфере научного образования, усугубляемому нарастанием "утечки мозгов" среди высококвалифицированных специалистов, а внутри страны - растущей зависимостью деятельности университетов от контактов с корпорациями и промышленными фирмами.

Дилемма между развитием академической и прикладной науки в последние десятилетия распространилась по всему миру со скоростью эпидемии. Характер научных исследований существенным образом определяется требованиями тех, кто их финансирует, приводя к изменениям в направленности, организации работы и формах отчетности перед обществом. Таким образом, финансирование становится все более важной темой, учитывая растущие ожидания в отношении результатов того или иного научного проекта. В своей статье в данном номере Маллин выдвигает аргумент о том, что изменение требований проявляется в изменении объемов и особенно способов финансирования исследований, в частности в области естественных наук и машиностроения. За отправную точку он берет период 1960-х - 1970-х гг., когда превалировала идея "республики наука" и соответствующая основная форма финансирования - исследовательский грант, основанный на экспертной оценке. Этой системе он противопоставляет недавно возникшие "новые методы производства знания" ("Метод 2" согласно терминологии Гиббонса и его соавторов), чаще связанные с исследовательскими контрактами, а не грантами. Исследуя ситуацию в трех отдельных странах (Канаде, ЮАР и Чили), Маллин обнаруживает, что в последние десятилетия их правительства поддерживали существующий уровень финансирования ученых, занятых в традиционной "академической культуре" исследований (государственная поддержка фундаментальной науки даже слегка возросла), но существенно расширяли финансирование контрактных или целевых прикладных исследований.

Международное сотрудничество в последнее время достигло беспрецедентных масштабов. Особенно частые и заметные изменения происходили в области обмена между передовыми и развивающимися странами. Учитывая полиморфность и вездесущность первых, каким образом вторые сумели организовать и структурировать свою реакцию? Как им удалось самоутвердиться с точки зрения культурного наследия современной науки и технологии, социальной эволюции или конкретных экономических интересов? Создают ли предлагаемые передовыми промышленными странами совместные и партнерские схемы подлинную основу для справедливо-

стр. 12

сти и равноправия, или это стратегические ходы с целью получения эгоистических преимуществ? (Shinn et al., 1997).

Познавательный компонент динамики отношений Юг-Север приобретает все большую важность, особенно на Юге, хотя оценка взаимодействия в этой области партнером - передовой страной, да и реакция партнера - развивающейся страны, изменились. Углубленный эмпирический анализ научных обменов по линии водораздела Юг-Север позволяет выявить некоторые скрытые черты происходящих процессов и их результатов. Французско-венесуэльская программа сотрудничества в области обучения высококвалифицированных специалистов и исследовательского обмена, привязанная к формированию в Венесуэле научного потенциала в области катализа, указывает на смещение центра, содержания и влияния в положении партнеров, а также вызревание и все более четкое формулирование их требований и интересов (см. статью Арванитиса и Вессури в данном номере).

Особое значение в двадцатом веке приобрело появление новых научных дисциплин со своими специфическими формами организации. Выдающимся примером здесь являются науки, связанные с молекулярной биологией. Во второй половине двадцатого столетия они превратились в одну из важнейших областей научно-технологических инноваций, и темп их развития, особенно в сфере генных технологий, явно указывает, что в двадцать первом веке они станут источником новых (технологических) возможностей и (экологических и человеческих) проблем. Альянс между познавательным и социальным элементами в этой области, как и в информационно-коммуникационных науках и технологиях, является предвестником новой организационной модели, основанной на все более тесных связях между университетской наукой и промышленностью.

Три страны внесли решающий вклад в формирование наук о молекулах: Великобритания, Соединенные Штаты и Франция. В каждой из них конкретное сочетание культурных элементов в рамках научной политики, традиционно важная роль интеллектуалов в общественной деятельности и пересечение социальной и материальной культур в крупных лабораториях и исследовательских институтах способствовали появлению оригинальных идей и благоприятных условий труда в новой объединенной сфере междисциплинарных исследований (см. статью Абир-Ам в данном номере). Развитие и укрепление молекулярной биологии за пределами стран-родоначальниц и возникновение транснационального мультикультурного сценария, воплощенного в ЕЛМБ (Европейской лаборатории молекулярной биологии) в последней четверти столетия, которым Абир-Ам завершает свою статью, перекликается со статьей Сантесмасеса (также в данном номере), где анализируется развитие этой дисциплины в Испании, стране, принадлежащей к "научной периферии" Западной Европы. В Испании главной фигурой стал ученый-экспатриант Северо Очоа, игравший роль "интеллектуала-общественного деятеля" - выразителя интересов отдельных групп испанских биохимиков и специалистов по молекулярной биологии, сумевший в благоприятный политический момент применить стратегию "новоприбывшего" в рамках общих усилий Испании по реинтеграции в западноевропейский "лагерь" после периода изоляции 1940-х гг. Зависимость испанского научного сообщества и его политических лидеров от передовых стран была двойной: как научной, так и технологической. Все это затрудняло попытки испанских исследовательских групп влиться в "основной поток" научных исследований.

Начало 1970-х гг. сегодня кажется таким близким и одновременно таким далеким прошлым. Действительно, ведь тогда казалось, что проблема построения единого мира, наконец, решена - он объединяется под покровом науки, рационализма, рыночной экономики, демократии, общечеловеческих ценностей и прав человека. Тогда трудно было представить себе сегодняшний хаос неопределенности, иррациональности, вины, взаимной неприязни и раздробленности (Latour, 2000). В мире, ох-

стр. 13

ваченном глобализацией с ее новыми вызовами и требованиями, группа авторов данного номера заявляет о своей готовности переосмыслить некоторые из традиционных характеристик науки, в таких областях как научная коммуникация, научная мобильность, академическая наука, финансирование исследований и научное сотрудничество, а также изучать возникшие новые элементы. По выражению Саломона, изменения так велики, что возникает сомнение - действительно ли мы имеем дело с одними и теми же явлениями. Одним из главных вызовом будущего является признание и осознание взаимодействия между многообразными культурами. Наука -сама по себе продукт культуры - является немаловажным компонентом многокультурного калейдоскопа, постоянно переживающим неожиданные изменения.

Примечания

¹ Редактор хотел бы поблагодарить профессора Вессури за неоценимую помощь в качестве редакционного советника при подготовке этого номера МЖСН.

² См. vol. XXII, N 1 (March 1970) Sociology of Science. Помимо этого номера МЖСН можно назвать и другие, чья тематика связана с наукой и технологиями: vol. XII, N 3 (September 1960) Technical Change and Political Decision; vol. XVII, N 3 (September 1966) Science and Technology as Development Factors; vol. XXV, N 3 (September 1973) The Social Assessment of Technology; vol. XXVI, No. 4 (December 1974) The Sciences of Life and of Society; vol. XXVIII, N 1 (March 1976) Science in Policy and Policy for Science; vol. XXXIII, N 3 (September 1981) Technology and Cultural Values; vol. XLV, N 1 (March 1993) Innovation.

Библиография

Ben-David J. Introduction // International Social Science Journal. 1970. V. XXII. N 1. P 7-27.

Crane D. The nature of scientific communication and influence // International Social Science Journal. 1970. V. XXII. 1. P. 28-41.

Daston L. The moral economy of science // Constructing Knowledge in the History of Science / Ed. Thackray A. Osiris, 1995. Vol. 10. P. 3-24.

Davidoff F. The other two cultures. How research and publishing can move forward together // Ethical Issues in Biomedical Publications / Eds Jones A. H., McLellan F. Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 2000. P. 323-344.

Edwards P. N. Global climate science, uncertainty and politics: data-laden models, model-filtered data // Science as Culture. 1999. V. 8. No. 4. P. 437-472.

Gibbons M., Limoges C., Novotny H., Schwartzman S., Scott P., Trow M. The New Production of Knowledge. L.: Sage, 1994.

Latour B. Guerre des mondes - offres de paix. Unpublished text prepared for the colloque de Cerisy "Guerre et paix des cultures", 2000.

Rahman A. Scientists in India: the impact of economic policies and support in historical and social perspective // International Social Science Journal. 1970. V. XXII. N 1. P. 54-79.

Shinn Т., Spaapen J ., Krishna V.V. Science, Technology and Society Studies and Development Perspectives in South-North Transactions // Science and Technology in a Developing World / Eds Shinn Т., Spaapen J., Krishna V. Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 1997.

Storer N. W. The internationality of science and the nationality of scientists // International Social Science Journal. 1970. V. XXII. N 1. P. 80-93.

Strand R. Naively in the molecular life sciences // Futures. 2000. V. 32. P. 451-470.

Vessuri H. The institutionalization process // The Uncertain Quest. Science, Technology, and Development / Eds Salomon J.- J., Sagasti F. R., Sachs-Jeantet C. Tokyo: The United Nations University, 1994. P. 168-200.

Постоянный адрес данной публикации: