А. А. ТОРТИКА. Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII - третья четверть X в.). Харьков, 2006. 560 с.

История Хазарии издавна была предметом пристального изучения специалистов. Ныне на Украине Харьковской государственной академией культуры издана рецензируемая книга Александра Александровича Тортика. Объемный труд состоит из шести глав основного текста, 45 страниц занимает библиография, имеются список сокращений и 11 рисунков (карт-схем).

Книга освещает более широкий круг проблем, чем это заявлено в заглавии, охватывая спорные вопросы Хазарского каганата в целом. Северо-Западная Хазария, по мысли автора, является особенно важным регионом лесостепного Подонья и Придонечья, где археологами была выявлена культура, получившая название салтово-маяцкой (конец VIII - начало X в.). Границы Северо-Западной Хазарии совпадают с ареалом распространения лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры; он включает памятники бассейнов верхнего течения Северского Донца, Оскола, Тихой Сосны, Дона. Название указанной археологической культуры давно принято научным сообществом, хотя и несколько условно; ареал памятников охватывает территориальную и этнокультурную общность населения, входившего, по мнению весьма многих исследователей, в состав Хазарского каганата. Автор поддерживает эту точку зрения и старается аргументировать ее своей системой доказательств, используя письменные и археологические свидетельства. Отсюда проистекает широкая постановка в работе проблем, связанных с Хазарским каганатом в целом.

Хронологические рамки проблематики как таковой обусловлены временем существования Хазарии, однако для выяснения предпосылок и условий формирования региона в книге оказалось необходимым расширение временного периода: с VII по конец X в.

Автор уделяет внимание основным исследовательским работам археологов и источниковедов XX в., посвященным Хазарии. Среди них особо выделены ставшие классическими труды М. И. Артамонова, С. А. Плетневой, А. П. Новосельцева, названы разработки В. К. Михеева, Г. Е. Афанасьева, В. С. Аксенова и др. Ученые обосновали связь ареала салтово-маяцкой культуры с хазарской историей; эти же исследователи, а также И. И. Ляпушкин, Д. Т. Березовец и ряд других разделили памятники салтово-маяцкой культуры на два варианта: лесостепной - аланский и степной - протоболгарский. Автор обращается к трудам множества специалистов, отечественных и зарубежных, в соответствующих главах исследования. В процессе анализа проблем истории Хазарии привлекаются данные опубликованных и переведенных письменных источников: древнееврейских, византийских, древнерусских, арабо-персидских, армянских и т.д.

стр. 93

Первая глава ("Население Северо-Западной Хазарии: этнические и социальные структуры") подразделяется на параграфы, в которых обсуждается этническая ситуация в период до образования Хазарского каганата. Обращено внимание на поливариантность погребального обряда носителей салтово-маяцкой культуры: катакомбные погребения принадлежали аланскому населению Подонья и Придонечья, а ямные ("грунтовые") погребения - протоболгарским (тюркско-угорским или угро-тюркским) племенам. Различия в ямных погребениях, выявленные археологами, указывают на этническую неоднородность населения. Опираясь на исследования изрядного количества предшественников, автор полагает, что протоболгары в IV в. еще не обособлялись среди массы гуннских племен. Их выделение произошло лишь в конце V - начале VI в., однако кочевнический образ жизни не способствовал консолидации населения, что подтверждается как археологическими исследованиями, так и данными письменных памятников (Иордана, Прокопия Кессарийского, Захарии Ритора и др.). Кратковременное существование Великой Болгарии знаменовало лишь начало этнической и политической консолидации протоболгарского населения, которое оказалось затем в зависимости от Хазарии, так и не сложившись в единое образование.

Для характеристики этого процесса важно выявление границ Великой Болгарии, образовавшейся в первой трети VII в. под предводительством хана Кубрата. Подробно проанализировав точки зрения по данному вопросу, в которых выделяются "узкая" и "широкая" локализации Великой Болгарии, привлекая данные письменных памятников о расселении гуннских племен, А. А. Тортика приходит к выводу, что восточная граница проходила по Днепру, на юге и юго-востоке в ее состав входили Таманский полуостров и Правобережье Кубани до ее среднего течения. В состав конфедерации были включены и земли от восточного побережья Азовского моря, между устьями Кубани и Дона до восточных склонов Ергеней и Сарпинских озер. Сарпинские озера и просторы Ставропольской возвышенности автор рассматривает как естественную границу между объединением Кубрата и территорией, в которой уже обитали хазары. Крымские степи, полагает исследователь, были заселены кочевниками как в период существования Великой Болгарии Кубрата, так и после ее распада. Северная граница Великой Болгарии могла проходить по югу лесостепной зоны между Днепром и Доном. А. А. Тортика рассматривает археологические данные, ландшафтные, климатические, гидрографические и пастбищные характеристики территорий, привлекает материалы этнографических наблюдений, относящихся к IX-XVIII вв., о хозяйстве интересующих его районов, свидетельства письменных памятников (кроме уже указанных, также "Армянской географии"). В результате автор приходит к выводу, что ядром объединения Кубрата были низовье Кубани, включая Таманский полуостров с Фанагорией, восточное побережье Азовского моря примерно до Маныча (зимник), часть Ставропольской возвышенности до верховий Егорлыка (летник); здесь располагалась основная масса утигуров, включая оногуров. Эта группа, как считает ученый, без сопротивления подчинилась хазарам и стала, вероятно, основой для формирования упомянутой византийским императором Константином Багрянородным Черной Булгарии. Территория вдоль Маныча, между Манычем и Доном, в низовьях этих рек (зимник), в Ергенях и так называемой Высокой степи (летник) принадлежала владельческому роду оногуров Аспаруха, которые сохранили самостоятельность после сопротивления хазарам. Области западнее Дона в его низовьях, по северному берегу Таганрогского залива и Азовского моря до реки Молочной (зимник), на севере вплоть до нижнего и среднего течения Северского Донца (летник) принадлежали кутригурам или котрагам. Им же принадлежало пространство степного Крыма и Северо-Западного Приазовья (зимник) и степи левобережного Поднепровья (летник). Если теория об общем разделении территорий на летние и зимние пастбища вполне убедительна, поскольку опирается на неизменившиеся в целом условия с X по XVIII в., то предла-

стр. 94

гаемая автором идентификация территорий с данными "Армянской географии", как и разделение территорий между племенными группами, носит несколько декларативный, не вполне доказательный характер.

Переходя к освещению периода появления хазар в Днепро-Донском междуречье, автор приводит известные сведения из ряда письменных источников (писем царя Иосифа, "Армянской географии", "Хронографии" Феофана и "Бревиария" Никифора) как подтверждение нахождения хазар в этом регионе в конце VII - начале VIII в., а также в районах Приазовья, Причерноморья, Крыма. Интерпретации недостаточно обоснованны, хотя привлекаются и построения археологов, относящие памятники типа Сивашовки и Перещепинского круга к протоболгарам или хазарам. Осветив существующие точки зрения, А. А. Тортика предлагает свою версию расселения хазар: степи Северо-Западного Прикаспия (современной Калмыкии и Ставрополья), Нижнего Поволжья и Волго-Донского междуречья; Западное Прикаспье и степной Крым как места нахождения ставок хакана; причерноморские крымские города как объекты желаемых владений, но необязательно постоянного присутствия; хазарское население в Днепро-Донском междуречье как военно-политический буфер, надзиравший за местным населением - протоболгарским в своей основе. Утверждается, что после хазарского вторжения в конце VII в. прежняя система расселения и племенная структура протоболгар нарушаются. Общим культурным фоном остаются памятники салтово-маяцкой культуры, в то же время наблюдается поливариантность погребального обряда населения, что объясняется его пестрым этническим составом. В захоронениях прослеживаются черты тюркского, угорского и иранского погребальных обрядов. Проникновение венгерских, огузских, печенежских, а затем и половецких племен, по мысли автора, привело не только к пестроте материальной культуры, но и к отсутствию консолидации протоболгарского населения, которое постепенно было ассимилировано.

Основными носителями салтово-маяцкой культуры на правобережье Дона и в районе Северского Донца с притоками были переселившиеся с Северного Кавказа аланы и протоболгары, входившие в состав Хазарского каганата с конца VII в. Если аланы, население оседлое, составляли единый массив, то протоболгары, будучи кочевниками, легче подвергались ассимиляции. Автор отвергает долгие годы существовавшую в советской науке теорию закономерного характера и прогрессивности перехода от кочевания к полуоседлости, а затем к полной оседлости. Отмечено, что ряд археологов (С. А. Плетнева, А. З. Винников, Г. Е. Афанасьев, В. С. Флеров и др.) выделяли разнообразные хозяйственно-культурные типы памятников, которые противоречат теории закономерного и поступательного характера процессов оседания населения, в том числе лесостепного Подонья-Придонечья. Процесс седентеризации, характерный более для протоболгарского населения, в целом объясняется не эволюционным процессом оседания кочевых протоболгар, а конкретными историческими причинами: лишением привычных мест кочевания и необходимого для этого скота, потребностью в оседлых военно-территориальных поселках на пограничьях, обеднением части населения и т.п.

В последнем параграфе главы дан краткий историографический обзор по теме социально-политической и военной структуры населения региона; особо отмечены работы, частично или полностью (а это, в основном, археологические труды) посвященные Северо-Западной Хазарии.

Переселение алан из предгорий Северного Кавказа в лесостепное Подонье А. А. Тортика объясняет, следуя гипотезе А. В. Гадло и В. К. Михеева, целенаправленными действиями хазарского правительства, сделавшего аланские поселения военизированными пограничными заставами. Отсутствие письменных свидетельств о них объясняется каким-то неизвестным переименованием алан, а также их нахождением на отдаленной территории. Аргументы, впрочем, мало убедительны, поскольку информация и о куда более отдаленных районах приходила к

стр. 95

средневековым писателям, а идея о перемене этнонима не имеет никакого подтверждения. Тем не менее автор считает доказанной гипотезу о военизированности алано-болгарского населения Подонья-Придонечья, прибавив в качестве решающих аргументов материалы погребений и оборонительных сооружений региона. Исследователь считает, что общество делилось на два социальных слоя - войско и военных вождей, как это было принято у всех кочевников Евразии. Основной его социальной единицей являлась большая семья, в составе которой выделялись нуклеарные семьи. Иной структурной единицей алано-болгарского общества региона была территориально-родовая община, состоявшая из нескольких больших семей, иной раз и разного этнического происхождения. Однако военная иерархия сохранялась и в таком обществе. Поскольку область входила в состав Хазарского каганата, как считает автор, в ней важную роль имел механизм наместников, которые управляли региональными структурами. Приняв введенный рядом исследователей термин "вождество" в отношении Хазарского каганата, А. А. Тортика склонен принять термин "каганат", в который включает все системные признаки "сложного вождества". Автор предполагает, что группы салтово-маяцкого населения соответствовали трем "сложным вождествам", образовавшимся в бассейнах Верхнего Донца, Оскола и Тихой Сосны, контролировались они тремя "тудунами", т.е. наместниками.

Первый раздел второй главы ("Северо-Западная Хазария в геополитической системе Хазарского каганата") повторяет намеченные ранее приоритетные проблемы изучения региона, включенного в состав Хазарского государства. Подчеркнуто, что границы региона определяются в результате археологического изучения памятников лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры; отмечена роль торговых путей. Привлекаются данные письма испанского сановника Хасдая ибн Шафрута хазарскому царю Иосифу, сочинения арабского географа Ибн Русте, труда "Об управлении империей" Константина Багрянородного о расселении ряда восточноевропейских народов; при этом автор приходит к выводу, что указанные источники не дают информации о населении Северо-Западной Хазарии.

Уделив внимание локализации "климатов", упомянутых в трактате Константина Багрянородного, и кратко охарактеризовав существующие точки зрения, автор предлагает свою версию. Она состоит в том, что территория так называемых "климатов" в разное время представляла собой различные области: в VIII-IX вв. так назывались Херсон и Крымская Готия, в середине X в. "девять Климатов" Константина Багрянородного могут быть локализованы вдоль левого берега Кубани, в округе Таматархи, по обоим берегам Маныча и Сала, вдоль нижнего и среднего течения Дона по его левому берегу, вплоть до крепости Саркел. Возможно, один из девяти "климатов" относился и к части приморского Дагестана. По "косвенным ассоциациям" же можно предположить, считает А. А. Тортика, что и Северо-Западная Хазария вполне сопоставима с "климатами" текста византийского императора. Высказанная точка зрения, однако, основана на целом ряде допущений и предпочтений отдельных мнений (О. Прицака, М. Магомедова и др.), что ослабляет позицию автора.

Перейдя к информации еврейско-хазарских документов о геополитической ситуации в Восточной Европе в X в., исследователь отмечает, что сведений о Северо-Западной Хазарии там не имеется, что, по мысли автора, свидетельствует об отсутствии самостоятельной политической роли региона, хотя на самом деле это может объясняться простой незаинтересованностью источника. Разбирая данные Киевского письма, А. А. Тортика одновременно анализирует и критикует существующие точки зрения. На основании предположения о низком статусе торговой еврейской общины в Киеве в середине X в. и усиления роли Руси в международной торговле, связанной с усилением значения Киева, автор приходит к выводу о завершении хазарского влияния в Днепровском левобережье в середине X в.

Касается автор и данных Кембриджского документа и арабо-персидских

стр. 96

источников о походах русов первой половины X в. на Каспий в связи с проблематикой роли Хазарии. Упомянув существующие точки зрения, автор полагает, что до середины X в. хазары имели возможность совершать набеги на города Крыма, вели войну со "скандинавско-русской вольницей" под предводительством Хельгу, о которой рассказывают Кембриджский документ и ал-Масуди. Следует отметить, что доказательства идентичности сведений источников приведены лишь весьма косвенные. Общий вывод о том, что "представители Северных (Славия) и Поволжских (Арсания) русов могли, с согласия киевских князей или в союзе с ними, проникать в бассейн Черного моря, торговать там или вести грабительские набеги" представляется недостаточно обоснованным: сам автор в том же разделе пишет, что "активность киевских князей не может объяснить все события, связанные с участием русов".

Последний параграф главы, озаглавленный "Место населения Северо-Западной Хазарии в военно-политической структуре Хазарского каганата: историческая реконструкция", возвращает к ранее поднятой проблеме этнического состава населения региона в контексте политического положения Хазарии. Вопрос о статусе населения и существовавших социально-экономических отношениях решается на основе археологических материалов лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры и данных византийских и арабо-персидских источников. В связи с анализом возможного статуса представителей знати А. А. Тортика уделяет особое внимание династическим бракам хазарской аристократии, показывая на конкретных примерах стремление хазарских властителей выйти таким путем на международную арену, что в конечном итоге, как считает автор, им удалось. Практика междинастических браков, по мнению А. А. Тортика, могла существовать и в отношении социальной верхушки Северо-Западной Хазарии, хотя никаких данных об этом сохраниться не могло.

В третьей главе ("Керченский пролив и Дон в системе историко-географических реалий хазарского времени: по данным раннесредневековых восточных авторов") на основании существующих переводов и современных исследований представлен очерк воззрений ряда восточных авторов IX-X вв. на Черное и Азовское моря и реку Танаис как на торговые водные пути. Сделан вывод о том, что до X в. позитивных знаний о Керченском проливе и нижнем течении Дона у арабских географов не было. Причиной этого названо отсутствие восточной торговли в VIII-X вв.

Касаясь представлений арабских географов ал-Масуди, ал-Идриси, ад-Димашки на бассейны Черного и Азовского морей, А. А. Тортика выделяет данные ал-Идриси о Керченском проливе как торговом пути. При этом указанные географы отнесены к так называемой "классической школе" арабской географии, однако это ошибка: к ней относятся ал-Балхи, труды которого не сохранились, и его последователи ал-Истахри и Ибн Хаукал. Отмечена малочисленность данных еврейско-хазарских документов, однако, как представляется автору, они могут тем не менее быть отнесены к Таматархе и Керчи. Уделено внимание материалам Феофана, Никифора и Константина Багрянородного о рыболовстве в крае, повторены выводы относительно представлений арабских географов о причерноморском регионе. На этих материалах сделан вывод о важности для Хазарии Керченского пролива как контролируемого торгового пути и Таматархи как таможенной заставы.

А. А. Тортика анализирует также сведения арабских историков о так называемой "реке славян" и приводит существующие переводы рукописей IX-X вв. Халифы ибн Хаййата, ал-Балазури, Ибн А'сама ал-Куфи, Ибн ал-Асира о походе арабского полководца Марвана ибн Мухаммада в 737 г. на хазар. К сожалению, следование устаревшей литературе привело автора к ошибке: приведена цитата из книги А. Я. Гаркави о походе Марвана из книги ат-Табари, в которой на самом деле такой информации нет. В некоторых известиях упоминается "река славян", до которой дошли войска Марвана. Перечислив существующие версии идентификации "реки славян" и варианты военных

стр. 97

действий, автор дает свою реконструкцию событий и предлагает идентифицировать "реку славян" с Кумой, а славян - с адыгскими племенами Предкавказья, отнеся известия к первой трети VIII в. Думаем, что в данном случае А. А. Тортика увеличил количество недоказанных гипотез.

Последующее же применение термина "река славян", встречающееся в трудах Ибн Хордадбеха, Ибн ал-Факиха и ал-Гарнати, автор относит к иной, чисто географической, традиции. Первые два географа, по мнению А. А. Тортика, подразумевают или Волго-Донской путь в целом, или Волгу, ал-Гарнати же имел в виду только Оку.

В четвертой главе "Буртасы и Северо-Западная Хазария: проблемы локализации и идентификации", кратко обозначив существующие точки зрения на проблему этнической идентификации народа буртасов, автор выделяет гипотезу Т. Е. Афанасьева о тождестве их и населения Северо-Западной Хазарии. К сожалению, при цитировании существующих переводов из сочинений арабо-персидских авторов о буртасах А. А. Тортика иной раз пользуется устаревшей литературой (в данном случае - сборником переводов Н. К. Караулова конца XIX - начала XX в.), что привело к ошибке: дана цитата из якобы сочинения ал-Балхи, в то время как давно установлено, что сочинение этого автора не сохранилось, а фрагменты принадлежат разным вариантам труда ал-Истахри, сохранившегося во многих списках и персидских переводах. Сопоставив данные археологических материалов с указанными выше сведениями, автор приходит к выводу, что выделяемые хозяйственно-культурные и этнические признаки применимы и к лесостепному варианту салтово-маяцкой культуры, и к мордовскому населению, и к другим этносам близлежащих регионов.

На основе высказанных соображений автор переходит к попыткам определения географических ориентиров, содержащихся в трудах рассмотренных арабо-персидских авторов, а также в еврейско-хазарской переписке и поздних источниках: трудах Рашид ад-Дина, Низами, Плано Карпини, древнерусском источнике.

Автор приходит к выводу, что буртасами в VIII-X вв. назывался союз племен, включавший как мордву, так и другие этносы, и что вопрос требует дальнейшего археологического изучения.

Тезис Г. Е. Афанасьева об идентификации описанной ал-Масуди реки Буртас с Доном и Северским Донцом автор отвергает. Приведя свидетельства ал-Истахри, Ибн Хаукаля и ал-Масуди о реке под названием Буртас, а также сведения ал-Масуди о Черном и Азовском морях, автор приходит к выводу, что река Буртас находилась в пределах Среднего Поволжья, а народ буртасов - в районе правого берега Волги, где он обитал на протяжении не менее 300 лет, когда в этом регионе господствовали хазары. В середине X в., вслед за ослаблением Хазарии, название буртасов, считает исследователь, могли унаследовать племена, подвергавшиеся иранскому влиянию. Автор полагает, что наименование носителей лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры, будь то буртасы или аланы, не может быть выявлено на данном этапе. Следует отметить, что эти выводы мало связаны со сведениями указанных выше средневековых авторов.

Пятая глава ("Работорговля как фактор развития исторического процесса в Восточной Европе в период существования Хазарского каганата") начинается обзором трудов по тематике. Отмечен прикладной характер вводного раздела, чем объясняется весьма умеренное количество обозреваемых здесь работ. Тем не менее автор считает, что выделил основные историографические направления, тем самым наметив наиболее актуальные вопросы, связанные с основной темой книги. Их анализ проводится в следующих разделах.

Отметив контакты славянских племен (полян, радимичей, вятичей и северян) с алано-болгарским населением Северо-Западной Хазарии, установленные благодаря археологическим разысканиям, автор, отмечая отсутствие письменных известий, создает вероятную модель таких взаимоотношений. Сюда относятся спорадические набеги жителей Хазарии на славянские территории в конце VII - начале VIII в.; контроль военных гарнизо-

стр. 98

нов, находившихся в аланских крепостях по Северскому Донцу, Осколу, Дону, над славянами Днепровского левобережья и Подонья-Придонечья с середины VIII в. и уплата ими регулярной дани; постепенное избавление от хазарского влияния вследствие усиления племенных образований славян и ослабления Хазарии к концу DC в. На этом фоне рассмотрено значение термина "саклаб-сакалиба" арабских источников и сделан вывод о значении этого слова не только как "раб", но и как этническое название, относившееся не только к славянам.

Касается А. А. Тортика и роли русов в качестве активных торговцев в Восточной Европе, в частности как работорговцев. Затронут вопрос о происхождении этнонима "рус", проделан выборочный анализ точек зрения, поскольку историография огромна. Приведен ряд общеизвестных цитат из латинских, арабских, византийских, древнерусских источников. Автором принята теория о скандинавском происхождении русов, которые осваивали речные пути Восточной Европы с конца VIII в. Отмечена большая роль русов в международной торговле, создании торговых факторий и городов на Руси, а также их постепенная ассимиляция со славянами в процессе создания и развития Древнерусского государства.

В книге представлены известные материалы восточных, латинских, древнерусских источников о пленении представителей восточноевропейских народов в результате взаимных набегов, вывозе рабов из Восточной Европы, а также о торговых маршрутах, ведших на Каспий, в страны Ближнего Востока, на Балканы, Балтику и в Центральную Европу. По выводам предыдущего параграфа отмечено, что аборигенное население лесной и лесостепной зоны Восточной Европы было основным товаром в IX-X вв. Кочевнические общества, в том числе хазары, венгры, печенеги, половцы, мало использовали рабский труд, там пленники использовались главным образом как товар. Отмечено, что хазары участвовали в работорговле как монополисты нижневолжского торгового пути, в то время как русы были активными торговцами, "собиравшими" живой товар в Восточной Европе и направлявшими его по всему свету. Отмечается большое значение торговцев-евреев для региона Восточной Европы, а также, с первой четверти X в. и до начала XI в., возросшая роль хорезмийских купцов.

А. А. Тортика считает, что расцвет работорговли в Восточной Европе связан с ролью Арабского халифата, формировавшего спрос на рабов в мировой транзитной торговле. Этот тезис опирается на исследования О. Г. Большакова, однако относительно работорговли в Восточной Европе он должен был бы быть более аргументирован. Обозначены также заинтересованность Византии в рабах и роль русов в их поставке в Византию. Автор повторяет вывод нумизматов о роли волжского торгового пути в VIII-IX вв., активизации днепровской водной дороги с середины IX в., параллельном функционировании волжского и днепровского маршрутов в X в. Исследователь полагает, что работорговлю можно рассматривать как одну из составляющих процесса формирования государственности в отношении Древней Руси.

В начале заключительной главы ("Северо-Западная Хазария и Доно-Донецкий торговый путь в середине VIII- середине X в.") подвергнуты критике теории о существовании в VIII-X вв. Донского или Северскодонецкого пути, связывавшего юг и север Восточной Европы, и о непосредственных связях мусульманского купечества с указанным регионом. Еще раз привлекая данные восточных источников о славянах, автор приходит к выводу об отсутствии постоянных связей восточных торговцев со славянами Днепровского левобережья или Подонья.

Отдельный раздел посвящен историографии изучения торговых путей в Восточной Европе в IX-X вв. Автор указывает точки зрения, согласно которым историки выделяли Ладогу и Ладожскую область, бассейн Дона, бассейн Оки и Днепровское левобережье в качестве исходных районов начала торговли или как области транзита монетного серебра из мусульманского мира. Проанализированы мнения А. Н. Кирпичникова, И. В. Дубова, В. В. Кропоткина, Н. Ф. Котляра, А. Л. Монгайта, Т. Н. Никольской, А. Е. Леонтьева,

стр. 99

В. Я. Петрухина, В. Л. Янина, А. А. Быкова; привлечены разработки других ученых по данным восточных источников, о которых неоднократно шла речь ранее. Автор поддерживает позиции тех ученых, которые отвергали развитую торговлю по всему волжско-донскому пути и выделяли отрезки, частично использовавшиеся для транзитной торговли.

Остановившись на физико-географических характеристиках природных условий для речного судоходства по Дону и Северскому Донцу в эпоху Средневековья, с опорой на исследования в этой области предшественников, автор еще раз выделил большую роль походов скандинавов на севере Восточной Европы, их пути к Волге. Особо отмечено отсутствие следов их торговой деятельности на Северском Донце. Началом восточной торговли с Хазарским каганатом предложено считать конец VIII в., когда завершается этап набегов хазар на Закавказье и период рейдов арабов на Северный Кавказ. Алано-болгарское население края не было вовлечено в торговлю такого рода, о чем свидетельствует отсутствие кладов куфических монет. Находки керамики же демонстрируют вовлеченность местного населения в обмен товаров сельского хозяйства с крымским регионом и Таманью.

В "Заключении" автор отмечает, что его исследование является лишь вероятной моделью исторического процесса в рассматриваемом регионе, поскольку письменных памятников недостаточно, а археологические, нумизматические и другие материалы не могут дать точного ответа на поставленные вопросы. Подчеркнуто, что регион населяли протоболгары и аланы, находившиеся в подчинении Хазарии, хотя сами хазары в Днепро-Донском междуречье не обитали. А. А. Тортика предполагает, что степень самостоятельности региона в разное время зависела от усиления или ослабления центральной хазарской власти, а его население смогло сохранить самобытность.

А. А. Тортика рассмотрел основные проблемы Днепро-Донского региона, связанные так или иначе с Хазарией: этнический состав населения, степень его включенности в геополитическую систему Хазарии; уделил внимание торговле и работорговле, водным торговым путям и степени участия населения региона в торговле. Попутно решаются, с разной степенью доказательности, такие издавна существующие проблемы, как идентификация упомянутых в восточных источниках народов "буртас" и "сакалиба", а также "реки славян", маршрут похода арабского полководца Марвана ибн Мухаммада и т.д. Остается лишь пожалеть, что, видимо, при наборе произошли досадные ошибки: "Фредегарт" вместо "Фредегар", "Менанд" вместо "Менандр", Хроника Захария Ритора вместо Захарии Ритора, "кондоминимум" вместо "кондоминиум", народ "г-б-лимс" вместо "г-б-лим" и т.д.

В целом же монография является еще одним существенным шагом в разработке хазарской проблемы.

Постоянный адрес данной публикации: