Автор: Екатерина ЛОПАТИНА


Екатерина ЛОПАТИНА, писатель

"ФОМИЧ В ФАВОРЕ"

Этот материал, говорили мне друзья, на редакционной летучке был признан одним из лучших за три последних номера. Радов по этому поводу в телефонном разговоре произнес одно слово "лихо!". Но оно значило для меня не меньше, чем мнение всего коллектива. Неожиданной и тем более приятной была телеграмма двоих ведущих фельетонистов газеты "Известия" (лично мне не знакомых) с теплыми словами поздравления и с пожеланием продолжать в том же духе.

Он очень легко дался мне, этот материал: ни до чего не надо было докапываться, ничего не требовалось перепроверять, прямо или окольными путями узнавать: а как отнесутся к этому руководящие инстанции - их отношение видно было уже по тому, как Фомич благоденствовал и процветал в фаворе.

Этот человек всем своим обликом, всеми своими делами буквально напрашивался на то, чтобы кто-нибудь нарисовал его портрет, так сказать, в полный рост. Портрет не уникума - довольно распространенного деятеля краевого (областного) масштаба середины XX столетия.

Первая отличительная черта нашего и других тогдашних "фомичей" - осознание собственного величия, полное пренебрежение к тем, кто хоть чуточку ниже по чину. Зачем с ними говорить? О чем советоваться? Он сам все знает лучше других, - ведь ему, а не кому-то другому доверили возглавить все сельское хозяйство огромного Ставропольского края.

Вторая отличительная черта - заставить всех, от тебя зависящих, "знать свой шесток", помнить "кто есть кто", неотрывно ощущать твою руководящую и направляющую волю. Именно потому он почти никогда никого из подчиненных не вызывал, тем более не приглашал к себе в кабинет. Пронзительный, нетерпеливый звонок срывал с места стенографистку, а какое-то время спустя секретарша чуть ли не бегом разносила по отделам отпечатанные на машинке листки с одним и тем же текстом: такому-то приказываю срочно (немедленно, безотлагательно) сделать то-то и то-то... Дальше шел перечень в пять, шесть, десять поручений. Потом стенографистка вызывалась снова и секретарша отправлялась по отделам вторым и третьим заходом.

Вначале сотрудники удивлялись такому, мягко говоря, необычному способу общения с аппаратом. Но со временем стали проявляться и другие признаки "необычности" Ивана Фомича: то к убеленному сединами специалисту обратится на "ты", то наорет на подчиненного, посмевшего высказать какие-то свои доводы: "Не рассуждай, делай, как тебе велят!..", то кулаком по столу грохнет: "Я тебе покажу, как не выполнять мои указания!". А там и мат в ход пошел.

Тут уж некоторые сотрудники начали почесывать затылки и покачивать


--------------------------------------------------------------------------------
Начало в NN 10, 11.

стр. 80


--------------------------------------------------------------------------------
головами, да поговаривать потихоньку между собой: "Своенравный мужик Иван Фомич!", "Куда там, - просто хам..."

Прошу обратить внимание на словечко "потихоньку". С ним, с этим понятием, неразрывно связана третья отличительная черта "фомичей": они пре-краа-сно чувствуют силу сопротивления, вернее, несопротивления окружающей среды. "Непротивление", отсутствие мало-мальского (не говоря уж решительного) отпора развязывает им руки, они действуют все круче, все нахрапистей.

Развернулся вовсю и Иван Фомич - из ближних и дальних мест повалили к нему просители: "Будь благодетелем, выручи!" И он выручал. Приказывал заведующим отделами (в присутствии ходоков!): "Изыскать! Взять из резервов! Снять где угодно и у кого угодно!"

Укрепляя и дальше свое должностное могущество, он, как поедет по районам, то оттуда его записки белым дождем летят: "Выдать подателю сего покрышки", "Отгрузить такому-то району автомашину".

- Несколько лет, - признавались мне специалисты из управления, - не удавалось ликвидировать диспропорции в материально-техническом снабжении, которые образовались в пору правления Ивана Фомича. Одни хозяйства, районы, понадеявшиеся на плановое снабжение и честный путь, терпели нужду, другие, где руководители напористые или с гибкими позвоночниками, обеспечили себя с избытком.

Кстати, о гибких позвоночниках. Именно способность окружать себя такими вот "гибкими", беспредельно услужливыми, "без лести преданными" является четвертой отличительной чертой "фомичей". Тут, что называется, процесс двусторонний: без "гибких" не развернуться "фомичам", без "фомичей" не благоденствовать "гибким".

С сожалением приходится признать: в огромном коллективе краевого управления не нашлось людей, готовых дать отпор "ндраву" Ивана Фомича. Зато подхалимов оказалось достаточно. Один из них привез Фомичу на квартиру холодильник упраздненного треста, другой "от имени благодарных рабочих стройуправления" преподнес шефу радиоприемник дорогой марки. А Иван Фомич, полагая, что ему все дозволено, отхватил себе дом ликвидированного автохозяйства и при усердной помощи "гибких" начал приспосабливать его под свои личные нужды, отпустив на это 120 тысяч рублей государственных средств.

Фу! Какой-то холодильник, какой-то радиоприемник, какой-то домишко за 120 тысяч (даже не "зеленых"!). Стоит ли о таких мелочах? Чье воображение это поразит? Чей гнев вызовет? То ли дело нынешние большие начальники с их размахом! Прибыв в регион своего высокого назначения, скажем, в город Х или У, они требуют под резиденцию роскошный дворцовый ансамбль позапрошлого столетия, модерновый офис местного мэра или губернатора, на худой конец славненький особнячок Дома детского творчества...

Прошел год, как Президент "поставил" вертикаль власти. А о полезных для народа деяниях наместников что-то не слыхать. Ну разве что один из них, освободившись от ратных тревог, сотворил себе диссертацию, а другой пытался близкого ему человека, собственного заместителя, протолкнуть в губернаторы края (славный бы получился тандем!).

Но у нас-то речь о пятидесятых! О персонах куда более мелкого калибра. И о тех житейских масштабах и возможностях. Так вот, в тех условиях заурядное конторское здание, превращаемое в уютный, почти барский особнячок со всеми немыслимыми в ту пору удобствами, показалось коллективу чрезмерным излишеством, нарушением партийных норм. В партийное бюро управления, в краевые руководящие органы посыпались заявления, полетели сигналы и в Москву.

Покачнулся Фомич. Поползли слухи, что быть ему без ответственной должности, без партбилета, а кто-то даже утверждал, что тут и судебным процессом попахивает.

Но... Покачнулся Фомич, да не упал. Сбалансировал. Дом был передан под детский сад. Фомичу объявили какое-

стр. 81


--------------------------------------------------------------------------------
то взыскание и... И рекомендовали его аж Первым секретарем райкома партии в один из районов края.

Тут самое время сказать о пятой отличительной черте тогдашних "сроми-чей" (а может, не пятой, а первой. И не только тогдашних). Это удивительная благосклонность к ним высокого начальства, всемерная поддержка в их неукротимом стремлении во что бы то ни стало, любой ценой выполнить и перевыполнить, догнать и перегнать. Это - поразительное невнимание к их моральному облику, почти отеческая снисходительность к их "мелким шалостям и проказам". Во имя грядущих хозяйственных побед.

Иван Фомич как раз и был выдвинут в большой перспективный район с задачей приумножить его (района) успехи. Для этого была создана солидная база. Пользуясь своей властью начальника краевого управления сельским хозяйством, Фомич, еще не вступив в должность секретаря райкома, уже начал перегонять в "свой" район большие партии крупного рогатого скота и овец, предназначенных для других районов, подбрасывать в "свои" колхозы технику.

Как вы думаете: возможно было совершить подобные переброски без ведома краевых властей, втайне от них?

На новом месте Фомич прежде всего позаботился о внешнем оформлении высокого статуса возглавляемого им партийного органа. Из недавно построенного здания, где до него мирно соседствовали и дружно работали райком партии и райисполком, он приказал выселить "Советскую власть", и той пришлось занять помещение детских яслей (!) за парком, на отшибе.

Затем он перешерстил руководящие кадры всех районных учреждений и хозяйств. После того совершенно обезличил их, - оторвав от исполнения прямых обязанностей, превратил в постоянно действующих "толкачей" по текущим хозяйственным кампаниям. По району пошла гулять горькая шутка: "Вы тоже в штате посидельцев? - Да, я из ансамбля уполномоченных!"

А что же хозяйственные успехи? Как же, были и они. Всего за несколько месяцев работы на новом месте Фомич сумел заслужить благодарность тогдашнего краевого начальства: два годовых плана по мясу "выжал" он в 1959 году. Какой ценой - тогда еще не считали. А когда (позже!) подсчитали, то оказалось: два годовых плана по мясу обошлись району в 4 с лишним миллиона рублей (разница в рыночных ценах, по которым у населения покупали скот, и в государственных ценах, по которым его сдавали).

На следующий год Фомич предложил взять обязательства, намного превышающие возможности района. Партийное руководство, согласно уставу КПСС, считалось коллективным. Члены бюро райкома пытались образумить Фомича, но тот (что ему коллективное мнение?) бросил в ответ презрительное: "Мельчите, крохоборы! Без размаха живете! С такими, как вы, семилетку досрочно не выполнишь".

Перед этими громкими словами райкомовцы отступили. Обязательства были приняты. Фомич снова начал "жать" и "выжал" два годовых плана по кукурузе (оставив при этом без кормов собственное стадо района). И вновь - миллионные убытки.

О вредном пути, по которому повел район Иван Фомич, сообщила газета "Известия". Доказательно. С цифрами и фактами. С вопиющими примерами.

И снова пошатнулся Фомич. И опять пошли слухи: "Ну, на этот раз не удержится". Но и на этот раз чья-то добрая и сильная рука бережно подхватила его, не дала упасть.

Лишь после того, как в Москве спохватились: волна сверхобязательств, захлестнувшая страну, "выжимание" двойных и тройных планов разорительны для государства, - лишь после этого блистательная карьера Ивана Фомича (и многих других "фомичей") завершилась.

* * *

К разоблачению, развенчанию и падению Ивана Фомича я никакого отношения не имела. Все было сделано до меня. Моя статья в "Литературке" являлась чем-то вроде психологического этюда на тему: сочетание каких факторов порождало (и порождает), низвергало (и низвергает) "фомичей" разного масштаба?

стр. 82


--------------------------------------------------------------------------------
О нем самом, о его дальнейшей судьбе я, признаться, больше не вспоминала, - много было Других тем и других интереснейших персонажей. Вспомнить, однако, пришлось. И даже повидаться.

В "Литературку" пришло письмо из крупного свиноводческого хозяйства на Ставропольщине. Авторы - специалисты и рабочие хозяйства, человек, должно быть, двадцать просили прислать к ним того человека, который несколько лет назад "пропесочил" Ивана Фомича - "пускай посмотрит, что он вытворяет нынче".

Что конкретно "вытворял" Фомич, не помню. Для меня в письме самым определяющим было то, что он "к свиньям относится по-людски, а к людям - хуже, чем по-свински".

В те годы явившись в город (район) для проверки серьезного материала, корреспондент обязан был представиться горкому (райкому). Без этого ни в одной организации с тобой не стали бы разговаривать, ни в одной гостинице не нашлось бы места, никакого транспорта ты бы не добился.

Первый секретарь райкома (в штатском, но с явной армейской выправкой), едва я заикнулась о сути дела, коротко, деловито подтвердил все, что говорилось в письме, и заверил меня, что вопрос о снятии Ивана Фомича предрешен, "вот только управимся с уборкой". Обещал даже выслать в редакцию выписку из решения бюро.

- А пока (извините, очень занят) пройдите ко второму секретарю, она дольше меня работает, может рассказать все подробней.

Второй секретарь - интеллигентного вида, начинающая седеть, весьма представительная дама (такая и в обкоме, крайкоме была бы приметна) на подробности не скупилась. На сентенции - тоже.

- Согласитесь, решая судьбу человека, недопустимо быть формалистом, необходима объективная оценка всех обстоятельств... Необходимо, я бы сказала, великодушие... Ивана Фомича постигла страшная трагедия: его единственного сына, только что вернувшегося из армии, зверски убили какие-то подонки. Бедный Иван Фомич вмиг постарел на двадцать лет. На ногах его держат только работа, только высочайшая ответственность за план - так этот человек привык жить и работать...

На лице ее была искренняя печаль, голос звучал с неподдельным волнением. Она испытующе заглянула мне в глаза.

- Так как? Дадим ему возможность достойно завершить свой славный трудовой путь? Или будем добивать лежачего?

Как бы невзначай она придвинула к моему краю письменного стола пачку журналов и газет.

Верхней была "Литературка" месячной давности, явно еще не читанная.

- Я слежу за тем, что и как вы пишете. Вы же справедливый, гуманный человек... Так как же?

- Мне хотелось бы с ним встретиться, поговорить.

- Что ж, это мы вам устроим, - улыбаясь, пообещала она.

Вдоль дороги в совхоз с утомляющим однообразием нас сопровождали огромные стенды с изображением сытых, ухоженных домашних животных, огромных желтых снопов не то пшеницы, не то кукурузы, ведерного размера буряков и кочанов капусты, других свидетельств изобилия. На каждом из этих стендов броско выделялись слова: "Победим в соревновании", "Завоюем первенство".

- У вас богатые виды на урожай, - кивнула я на стенды. - И завидная уверенность в победе.

- О да! Если погода не подведет!.. И если, - она снова чуть тревожно заглянула мне в глаза, - если не произойдет какой-нибудь непредвиденной неприятности...

Впереди показались унылая лошаденка преклонных годов и такая же древняя бричка.

Когда наша "Волга" поравнялась с этим странным экипажем, я увидела: сгорбившись, будто надломленный, низко опустив голову, в ней сидит жалкий старик (живое воплощение скорби!). В нашу сторону он даже не обернулся.

стр. 83


--------------------------------------------------------------------------------
- Это Иван Фомич, - объяснила партдама. И спросила с мягкой укоризной: - Все еще намерены мучить его вопросами?

Здесь? Сейчас? Что ему скажешь? О чем его спросишь? Голос меня не слушался, я только отрицательно качнула головой.

Она удовлетворенно кивнула и вышла из машины, уважительно поздоровалась с Фомичом. Они довольно долго о чем-то беседовали. А я с возрастающим сочувствием смотрела на человека, в котором ничего, ровным счетом ничего не осталось от того Ивана Фомича. Разве что мгновенный промельк надменности на обрюзгшем небритом лице, когда он единственный раз взглянул на меня. Или, может быть, крупные, хваткие кисти рук, все еще крепко держащих вожжи.

Обещанная встреча, похожая скорей на театрализованную демонстрацию "экспоната", закончилась. Наша "Волга" и бедарка Фомича развернулись в обратные стороны.

- Позвольте, разве в совхоз мы не заедем?

- Зачем? - удивилась моя сопровождающая.

- Я бы заодно встретилась с авторами письма.

- Зачем?! - В голосе ее было уже неприкрытое изумление.

- Так полагается.

- Вам ни к чему соблюдать пустые формальности. Мы сами поговорим с народом.

- Письмо-то адресовано мне.

- Вы что, не знаете нашего народа? Рассердились, погорячились, написали... А как узнали про беду Ивана Фомича... Народ у нас замечательный: скор на обиду, но отходчив. Добрый, великодушный у нас народ, у него всем нам учиться...

Простились мы вежливо, но холодновато. От приглашения поужинать в райкомовской столовой и от райкомовского "люкса" в районной гостинице я под каким-то предлогом отказалась. Часа три протомившись на вокзале, уже за полночь выехала к себе в Ростов. Чувствовала я себя не просто усталой - измочаленной. Не только физически.

Такого со мной еще не случалось. Немолодую, опытную, прошедшую через посулы и угрозы, меня, будто зелененькую первокурсницу журфака, обвели вокруг пальца, одурачили, унизили.

Наверно, не стоило бы вспоминать этот не красящий меня эпизод. Но если когда- то, не стесняясь, поведала о том, как гордилась и радовалась успеху "Фомича в фаворе", то и в неудаче стоит признаться честно.

НЕ О ТОННАХ И РУБЛЯХ

Тяжко, муторно ему было днем, когда, пригнувшись, не поднимая глаз, шел он по колхозным улицам, по которым совсем недавно катил, развалясь, на председательской "Волге". Когда на животноводческой ферме непривычно вежливо отдавал приказания дояркам и скотникам, на которых, кажется, вчера покрикивал строго и зычно.

Еще нестерпимей было после окончания рабочего дня, долгими вечерами в огромном благоустроенном доме, заполненном дорогими реликвиями. Все, все здесь говорило о великой потере. Большие, в массивных рамах фотографии, где снят он в Полтаве, Киеве, Москве рядом с руководителями республики и страны. Брошюры со стенограммами съездов, пленумов, сессий, в которых напечатаны и его речи. Многочисленные вырезки из газет с его статьями, с хвалебными очерками о нем.

Смотрит. Перелистывает. Вздыхает.

- Да-а, был Бойко и нет Бойко!..

Вспоминает слова, сказанные о нем Генсеком на одном из последних Пленумов ЦК: "Он незаконно получил звание Героя Социалистического Труда и незаслуженно избран Депутатом Верховного Совета Украинской ССР". И вздыхает еще горше:

- Да, был человек и нет человека...

Повторяет эти слова снова и снова с горечью, обидой, не видя за собой никакой вины. Мне признается с неожиданной откровенностью:

- Кабы я сам... Я бы на такое не решился... Это мне старшие товарищи подсказали: "Можно тянуть на Героя". А кто бы отказался? Вы бы на моем

стр. 84


--------------------------------------------------------------------------------
месте отказались от "Звездочки"?.. Вот кабы знать, что когда-нибудь бить будут за это...

Это - массовое, повсеместное очковтирательство. Дутые цифры хозяйственных побед - пирровых побед, приведших к полному разорению многих колхозов, районов и некоторых областей. Огромные приписки якобы выращенного зерна и хлопка, якобы собранного картофеля, овощей, фруктов оборачивались дефицитом того, другого, третьего, ломали плановые наметки государства. Куда более велики и катастрофичны реально достигнутые колхозами, районами, областями двукратные и трехкратные перевыполнения планов по мясу и молоку. Ради громогласно, с высокой трибуны обещанной цифры скот гнали под нож, не жалея, вплоть до стельных коров и супоросных маток.

Но сегодня я не стану вспоминать о тысячах и тысячах тонн приписанной, но не полученной продукции полеводства. О подорванном на несколько лет животноводстве. О потерянных в связи с этим миллионах и миллионах рублей из бюджета страны.

Я хочу сегодня поговорить о давно мучающей меня проблеме очковтирательства и родственного ему движения так называемых "маяков", инициированных и всемерно внедряемых сверху "старшими товарищами".

Знаю: многие и многие мужчины и женщины честно и самоотверженно трудились на колхозных и совхозных полях и фермах, собирали богатые урожаи, получали высокие приплоды, добивались завидной выработки на тракторах и комбайнах.

Не знаю ни одного селянина, заявившего: "Я - маяк". Ибо самыми знатными и прославленными, самыми яркими "маяками" становились частенько совсем не они.

Молодым это неведомо, да, пожалуй, и неинтересно. Люди старшего поколения наверняка помнят шумную общегосударственную кампанию по зажиганию "маяков". Каждый колхоз, район, каждая область, республика стремились, вернее, обязаны были иметь свой "маяк", на свет которого равнялись бы другие.

В "маяки" отбирали и назначали, "маякам" создавали самые благоприятные условия для "свершения трудового подвига". Доярке, объявленной "маяком", выделяли самых дойных коров, без ограничений подбрасывали корма; в сдаваемое молоко подчас добавляли процент жирности. Механизатору соответственно доставался новенький трактор или комбайн, а если не находилось нового - своевременно и в полном комплекте запасные части для ремонта. Сборщице хлопка подсыпали на весы килограммы "белого золота", собранного членами ее семьи.

И все - на глазах у окружающих, нимало не смущаясь, объявляя это интересами не только родного колхоза, но и всего района, области, республики.

Многие верили, что так и должно быть. Кое-кто, отодвинутый в тень, возмущался (не слишком громко). О нескольких доярках, отказавшихся от славы за чужой счет, мне рассказывали коллеги из районных газет. А с одним, довольно курьезным, случаем я сама столкнулась в Курской, а может, Орловской области.

На межрайонном съезде "маяков" зал долго и безуспешно аплодировал знатному свиноводу-комсомольцу, бывшему краснофлотцу, добившемуся, как объявил оратор, рекордного привеса своих подопечных хрюшек. Морячок - как с плаката: в плечах косая сажень, щеки кровь с молоком, - оказался чрезмерно застенчивым и совсем некстати больным: забился куда-то в задние ряды партера, отказался подняться в президиум, немо указывая на горло, обвязанное шарфом, виновато разводил руками: какое уж тут выступление?

На следующий день я попуткой отправилась в колхоз этого бедолаги- "рекордсмена", - преступно было бы умолчать о его выдающихся успехах. Встречная старушка удивилась.

- С поросятами? Нету у нас такого...

Пробегавший мимо парнишка догадался, о ком речь:

- Морячок? Да вон же он распевает...

Из-за окраинных домишек доносился сильный молодой голос: "Па-а-лю-би меня, моряк, душою..."

стр. 85


--------------------------------------------------------------------------------
Все еще сомневаясь (он ли это? Вчера ведь не мог ни слова вымолвить), я приблизилась. Да, это был он. Ловко, будто играючи, орудовал длинными жердями, прилаживал и закреплял к заранее вбитым кольям.

- Вы?! Какая чудо-знахарка вас так быстро вылечила?

Он рассмеялся задорно, по-мальчишески:

- Бабушка Смекалка!..

- А что это вы сейчас городите?

- Разве не видно? Прифермскую выгульную площадку для молодняка.

- А молодняк где?

- Там же, где и сама ферма... В докладе...

Оказывается, морячок "застудил горло", стесняясь принимать незаслуженные похвалы и не решаясь обвинить в заслуженной лжи "старшего товарища". Его ведь пока еще только уговорили взять обязательство, он еще только собирался вырастить столько-то поросят с таким-то суточным привесом, но ни поросят, ни помещений для них "по курсу следования на горизонте не просматривается".

Кроме индивидуальных, вырастали по всей стране и "маяки"-коллективы: полеводческие звенья, бригады механизаторов, целые колхозы. Разгораться этим "маякам" помогали все те же "старшие товарищи".

В одних случаях звеньевой, бригадир, председатель упорно и настойчиво пробивались к высокой цели, находя, как правило, поддержку у тех, кто был заинтересован в их успехе.

В других случаях, несравнимо более перспективных, "маяков" создавали и пестовали непосредственно сами "старшие товарищи". Стало буквально модой каждому "старшему товарищу" иметь свой личный "маяк". И чем выше был пост "зажигателя огня", тем ярче и дальше светил "маяк".

Еще бы: по одному слову (знаку, намеку) высокого шефа министерства, банки, снабы львиными долями выделяли, отпускали, "занаряживали", из-под земли доставали фаворитам все, что другим было недоступно, о чем другие и мечтать не могли.

В этих "маяках" (иногда на родине "старшего товарища") вырастали благоустроенные поселки, целые агрогорода, возводились великолепные дворцы культуры, дворцы спорта с бассейнами, картинные галереи; под руководством профессионалов из областного, а то и республиканского центра создавались, тренировались футбольные команды, песенные и танцевальные ансамбли, блиставшие даже на столичных смотрах, а то и выезжавшие за рубеж ("знай наших!").

Люди по всей стране если и не видели по соседству подобных "маяков", то по крайней мере читали, слышали о них. И что же? Вдохновлялись прекрасным примером, спешили подтянуться до них, у себя достичь чего-то подобного?

Да нет же, нет! Понимали: без руки большого и всесильного "старшего товарища" ничего, даже отдаленно похожего, не может случиться. Завидовали: "Вот повезло кому-то!" Негодовали: "А за чей счет?" И выносили этому "всенародному движению" вполне народный приговор: "враки и надувательство", с прибавлением нескольких вполне народных, но непечатных слов.

А пытались ли бороться с этим неприкрытым, наглым, направляемым свыше очковтирательством? Ну хотя бы в конкретной истории с Бойко? Видели ведь - ив колхозе, и в районе, - что берет он с высоких трибун авантюристические обязательства, желая выскочить на модном коньке.

- Дитыне малой ясно было: нам все стадо придется пустить под нож, чтобы выполнить эти обязательства. Или по самую макушку в долги влезть, чтобы покупным скотом рассчитываться,- говорил мне колхозный парторг. И оправдывался: - Хиба ж мы одни? Уси вокруг думали: не может это долго продолжаться... Растет, растет зло-вонь да и лопнет...

А если кто и пытался на пленумах, на районных активах критиковать Бойко, их одергивали: "Вы и политики партии не понимаете", "вы и палки в колеса ставите передовому опыту..."

И район, и область, что называется, были "поставлены на уши", чтобы

стр. 86


--------------------------------------------------------------------------------
колхоз Бойко сделать примерным и показательным: "Пусть и у нас будет образец".

Были в Полтавской области случаи, когда работники банков сигнализировали о сверхнормативных и незаконных кредитах "маякам", но всегда находились "старшие товарищи" с властным голосом: "Надо!"

Между прочим, страсть "верхов" к всенародным проявлениям патриотизма и трудового героизма дала вспышку спустя несколько лет после разоблачения и наказания очковтирателей и гневного осуждения очковтирательства во всех его проявлениях.

Не помню точно, в каком году на первых полосах "Правды" появились набранные крупным шрифтом рапорты комбайнеров, убравших в течение дня (не рабочего - светового!) урожай с энного количества гектаров и намолотивших с каждого гектара энное количество зерна (цифры были очень впечатляющие). Рапорты адресовались лично Леониду Ильичу Брежневу, а рядом, набранные еще более крупным шрифтом, - его приветствия и благодарности рекордсменам.

В это самое время от журнала "Новый мир" я находилась в Смоленской области с совершенно другим заданием. Наученная опытом, решила посмотреть, как рождаются герои-рекордсмены этого движения, пока еще не получившего броского названия.

В одном из колхозов, где, по моим сведениям, должен был состояться очередной рекорд, я увидела весьма озабоченных "старших товарищей" районного масштаба.

Одни выбирали поле для трудового подвига, бракуя одно за другим: здесь тесно, негде развернуться, здесь неудобная конфигурация, здесь много камней, а здесь вообще виды на урожай неважные.

Другие копошились возле комбайна, что-то там подкручивая, подвинчивая, смазывая. Будущий герой дня топтался рядом как неприкаянный.

К началу светового дня я, признаюсь, не успела, проспала. Когда появилась на этом (то ли Бородинском, то ли Куликовом) поле, "битва" была уже в разгаре. Ровными рядами тянулись обмолоченные валки. Наготове виднелась колонна обычно дефицитных грузовиков с наращенными бортами - похоже, их согнали со всего района, дабы без минутной задержки принимать рекордный золотой поток.

А у кромки поля, в тенечке... (ей-богу, здесь совершилось настоящее сражение! За что? За славу для одного человека? За поощрения и возможные награды для других?) ...у кромки поля, как боевой штаб, стояли несколько районных начальников. Неподалеку от них - "москвичок" с эмблемой Красного Креста. Чуть дальше дымила настоящая полевая кухня.

Увидев, как героя сражения на ходу, без отрыва от штурвала напоили чаем (или чем-то еще), так же на ходу перевязали бинтом оцарапанную руку, я решила: могу спокойно отправляться по своим делам. Рекорд будет!

Назавтра узнала: рекорд состоялся. Комбайнеру, проработавшему без перерыва около двадцати часов, дали отгул на три дня. Комбайн поставили на ремонт.

Кто-нибудь, прочтя эти строки, наверняка захочет задать мне вопрос: почему тогда же, по горячим следам, не выступила, не подняла шум, не разоблачила новый общегосударственный обман?

А вы пробовали, выскочив на середину шоссе и отчаянно размахивая белым платочком, остановить мчащийся многотонный дорожный каток?

Об очковтирателях, их взлетах и падениях, о питательной среде очковтирательства и его общественном зле мы уже поговорили. А как это зло отразилось на людях, прямо или косвенно связанных с очковтирателями?

Только три из многих известных мне вариантов:

- Воны ж людей врать учили! Воны ж в душу нам наплевали! - горячились милые ясноглазые курносые девчушки из бригады коммунистического труда в той же Полтавской области.

В Таджикистане - не юноша бледный - зрелый мужчина, секретарь райкома партии одного из крупнейших,

стр. 87


--------------------------------------------------------------------------------
стабильно передовых районов, потрясенный огромными масштабами приписок хлопка в республике (в том числе и по его району), покончил жизнь самоубийством.

А скольким семьям невыносимо тяжело было примириться с позором, обрушившимся на них, осознать метаморфозу, происшедшую с их мужем, сыном, братом, отцом. Кое-кто (и это надо прямо сказать) усомнился в справедливости суда партии, суда государства. В Баку, в доме очковтирателя, некогда уважаемого человека, исключенного из партии, снятого с работы, отданного под суд, видела я телеграмму от дочери и зятя, живущих в другом городе: "Не верим тчк любим тчк гордимся тчк готовы идти в ЦК КПСС доказывать твою правоту".

И сколько семей распалось, сколько детей росло с чувством обиды за отца? Стыда за него? Ненависти к нему?

Ну, а те, кого ни прямо, ни косвенно не задела эпопея очковтирательства, кто видел это со стороны, - разве на них, на их мировоззрении и психологии это никак не отразилось? Не оставило никаких следов? Разве у многих молодых людей, выросших во лжи (только ли этой лжи?), не зародились в душе бациллы неверия, неуважения, наплевательства и цинизма? И разве не проросли они, эти бациллы, у всего общества на виду беспринципностью, ловкачеством, карьеризмом?

И не здесь ли отчасти корни теперешнего разгула криминала?

"ПЛАКАЛА САША..."

Более полутора столетий назад в поэме Некрасова плакала девочка Саша, видя, как лес вырубали. Помните? "Вдруг мужики с топорами явились... Лес зазвенел, застонал, затрещал. Кончились поздно труды роковые... Трупы деревьев недвижно лежали. Саша туда и ходить не хотела, да через месяц пришла - перед ней взрытые глыбы и тысячи пней". Не правда ли - впечатляет?

Подобные и куда более страшные картины довелось мне видеть в пятидесятых- шестидесятых годах ушедшего столетия. Все объяснялось вроде разумно: развитие страны требовало все больше естественных ресурсов, в том числе древесины, "труды роковые" велись во все возрастающих масштабах. Уже не мужики с топорами - могучая, хотя по качеству далекая от мировых стандартов техника совершала свое губительное шествие по нашим лесам. Увы, далеко не разумно.

Напомню общеизвестное, но многими позабытое и как бы небывшее:

При строительстве промышленных предприятий, электростанций, линий электропередач, нефтепромыслов, нефте- и газопроводов на огромных массивах (надо - не надо, от широты души) леса вырубались, портились, несчетными тысячами кубометров затоплялись безвозвратно.

В условиях так называемой плановой экономики научно обоснованные расчетные лесосеки превращались в пустые бумажки: "законные", "плановые" порубщики постоянно в два-три, а то и в пять раз превышали допустимые нормы рубки. Сплошными рубками валили и зрелые, и перезрелые деревья, и хилый недорост, а потом все "нестандартное" бросали догнивать на месте. По официальным данным на 1965 год, около восьмидесяти миллионов гектаров лесных площадей были превращены в пустыри...

А лесосплав, уносящий в северные моря миллионы кубометров ценнейшей древесины (частично перехватываемой и эффективно используемой некоторыми нашими соседями)! А устланные бревнами русла лесосплавных рек!.. Отходами лесосплава не просто захламлены - в значительной части буквально загублены многие реки. В одних лишь рыбохозяйственных водоемах ежегодно тонуло более трех миллионов кубометров древесины...

А постоянные потуги лесозаготовителей вторгнуться в "легкие" городов - лесоохранные, лесопарковые зоны!

Все это творилось не только в лесах, щедро подаренных нам природой в Центральной России, Сибири или на Дальнем Востоке, но и в безлесных степных районах. И не только в саморослых вековых массивах, но и в молодых посадках, взлелеянных человеческими руками.

стр. 88


--------------------------------------------------------------------------------
Именно там, в Молдавии, в одном из лесхозов, оказалась я невольным свидетелем того, как плакали не юные экзальтированные Саши - плакали здоровые, крепкие, тертые жизнью парни. Их должность называлась "мастера по лесным культурам", прутики саженцев за восемь-десять лет ухода выросли у них уже выше человеческого роста, а кое-где и сомкнулись кронами.

И тут... Нет, не мужики с топорами явились, не порубщики-браконьеры, - на них нашлась бы и охрана, и управа. Случилось гораздо худшее, пришел приказ свыше: все передать под вырубку и раскорчевку.

Парни не поверили: не может быть такого приказа, а если он есть - это плохой приказ, бессмысленный и вредный. Парни начали бомбить письмами непосредственное начальство в Бендерах, и выше - в Кишинев и в Москву. Парни не вникали в политику. Их политикой - призванием, целью жизни было сажать и выращивать лесную красу.

А в стране между тем рождались проекты один грандиозней другого. Кроме глобальной переброски северных рек на юг, были и другие, не столь шумные (но столь же непродуманные) проекты. Например: все хозяйственные постройки на селе возводить из "бесполезно растущего камыша", построив для этого, во- первых, заводы по производству механизмов, способных в промышленных масштабах извлекать "даровое сырье" из речушек, болот и трясин; во-вторых, заводов по изготовлению камышовых стенных панелей и перекрытий. О том, во что это обойдется, насколько практичны и долговечны будут эти постройки, как и об экономических последствиях уничтожения камышей, инициаторы идеи как-то не задумывались.

Мода на что-нибудь "такое-этакое" захватила и руководство одной из самых малолесных республик СССР - Молдавии. Там носились с идеей стать Главным Огородом Союза, основным поставщиком томатов для всей страны. За счет чего? За счет прогрессивной агротехники? Выведения высокоурожайных сортов? Отнюдь нет. За счет плодороднейших пойменных земель по Днестру, с предварительной очисткой берегов от растущего там векового леса, а заодно и за счет вырубки молодых посадок.

Прожектерам из Молдавии превратить свою республику в страну-помидорию "помешала" узенькая полоска леса вдоль берега Днестра.

Другим деятелям мешали "развернуться" совсем некстати оказавшиеся на их территории государственные заповедники. В Курске, скажем, замахнулись поднимать свою степную целину, да на тебе - оказалась степь не простая, а заповедная, с последними, сохранившимися в Европе ковылями. Рязанцам показалось мало всей приокской поймы - "в целях резкого подъема животноводства" они потребовали под сенокосы и пастбища земли Окского заповедника. Ретивые хозяйственники из Вологды добивались права ловить рыбу непосредственно на нерестилищах Дарвиновского заповедника. В Красноярске вознамерились расширить каменные карьеры за счет уникального заповедника "Столбы". В Воронеже пошли еще дальше: заставили работников заповедника не только рубить заповедный лес, но и строить из него в колхозах свинарники... И все это под благородным лозунгом государственных интересов.

Да что это я о местных властях, если сверху, по решению центральных органов, с заповедниками - этими "неприкосновенными эталонами природы" - творилась настоящая чехарда: то их создавали, то ликвидировали, то вновь восстанавливали с тем, чтобы вскоре "упорядочить" или реорганизовать. Так оказались упраздненными или ампутированными ценнейшие заповедники страны.

До всех этих реорганизаций в Советском Союзе насчитывалось 128 заповедников. На 1965 год их осталось 66. Заповедная площадь, прежде составлявшая 0,56 процента всей нашей территории, на тот же 1965 год стала примерно в десять раз меньше. Это при наших-то просторах! В то время как сравнительно небольшая Великобритания нашла возможным оберегать "от освоения" четыре процента своей

стр. 89


--------------------------------------------------------------------------------
территории с наиболее типичными или редкими ландшафтами. А задыхающаяся от безземелья Япония - 4,22 процента. Так кто же истинные государственники? Кому более дорога его Родина? Кто не на словах, а на деле думает о завтрашнем дне?

Горько, больно, обидно видеть лесные беды, находясь у себя дома. Но как же горько, досадно и стыдно сравнивать эти картины с тем, что наблюдаешь, находясь вдалеке, в не таких огромных и богатых, но таких устроенных, в полном смысле слова, цивилизованных странах.

Маленькая, чистенькая, уютная Финляндия! За многое можно и должно тебя уважать, многим не устаешь у тебя любоваться. Но для меня самым большим удовольствием было видеть твои любовно ухоженные, старательно оберегаемые, разумно используемые леса. Как ни пыталась я ревниво отметить, украдкой подсмотреть привычное для глаз - нет ни непролазных буреломов, ни тысяч пней, подобных бедным памятникам на солдатских кладбищах, ни "недорубов", брошенных догнивать, ни черных пятен пожарищ. Зато радующие глаз молодые посадки на каждом пустыре, на каждой проплешинке.

В данном случае я говорю о частновладельческих лесах. С одной из лесовладелиц ("маленькой, маленькой" - чуть раздвинуть большой и указательный палец, уточнила она) мне удалось пообщаться. Крупная и крепкая, под стать могучим постройкам ее усадьбы, говоря "маленькая, маленькая", она имела в виду величину своих владений.

- Когда-то, - вспоминала она, - особенно при отце мужа, но еще и при муже лесов было много. Но и тогда знали в лицо каждое дерево, рубили только то, что "поспело". Главной статьей дохода было производство финских бань, большое производство. - Женщина указала на длинный стол под навесом: - Вон сколько работников за обед садилось. Сейчас живут на небольшой доход от ресторанчика для проезжающих туристов. Но сыновья фамильный промысел по возможности сохраняют, однако в основном на покупных лесоматериалах. Свой лес почти не трогают, дают дорасти "до полного мужества".

Переводчицей у нас была внучка хозяйки этого поместья, студентка лесотехнической академии. "Она, - лесовладелица ласково коснулась светлых волос девушки, - она вернет славу нашего леса и нашей фамилии".

Это было сказано с гордой уверенностью. Сказано по-русски, с чудовищным акцентом. Однако я поняла. Все поняла хорошо. Как хотелось мне в тот момент - не сказать, хотя бы подумать с такой же уверенностью о завтрашнем дне моей Родины!

С состоянием государственных лесов Финляндии (если у них тогда были такие) мне познакомиться не довелось. Но то, что страна, имеющая чуть ли не сотые доли от площади наших лесных массивов, благодаря разумному ведению дела, в том числе развитию лесохимии, получает дохода во много раз больше, чем мы от наших лесов, - это в восьмидесятых годах прошлого столетия было известно всему миру.

И в связи с этим не могу не рассказать об одном собрании в Московском Центральном Доме литераторов. Что за вопрос стоял на повестке дня - не помню. Кто и о чем говорил до этого - не знаю. Придя с опозданием, я увидела у трибуны высокого седого человека с внешностью и осанкой аристократа. Речь его даже для писательской аудитории была непривычной ни по форме, ни по содержанию. Говорил он с благородной сдержанностью, хотя (поначалу казалось мне) здесь была бы более уместна некоторая гордость.

Зал был переполнен. С первых же услышанных слов я прекратила попытки выискать для себя свободное место, да так, стоя, и выслушала это выступление до конца. Оговорюсь сразу, я не в состоянии передать его прекрасную речь дословно. Говорил он совершенно поразительные вещи: где-то, в каком-то леспромхозе ведут заготовки древесины строго по-научному, избегая малейших потерь. С хвойных деревьев с помощью умной машины состригают всю хвою и

стр. 90


--------------------------------------------------------------------------------
упаковывают в большие полиэтиленовые мешки. Затем машинами же срезают всю кору и тоже упаковывают. С ошкуренными деревьями обращаются столь же аккуратно, и даже корневища не оставляют гнить - мельчат и готовят к отправке.

- Значит, все-таки научились! Можем не хуже других! - мысленно ликовала я. Но дальше... То, что сказал оратор дальше... Представить такое было совершенно невозможно. Деревья самых ценных пород вынимали мощными кранами вместе с корнями и землей, предварительно вырезав куб 1,5Х1,5Х1,5 метра, обволакивали прочной тканью и всю эту махину бережно переносили в специально приспособленные грузовики.

- Вы спросите: а что же там остается? - Голос оратора дрогнул. - А там вместо прекрасного, элитного леса остается навечно изуродованная, мертвая поверхность. Не лунная, не марсианская - наша российская умерщвленная земля.

Зал загудел.

Пресекая шум возмущения, оратор произнес, уже не сдерживая эмоций:

- Даже самые большие сиюминутные выгоды никому не дают права отдавать иностранному государству на разор и погибель то, что навечно принадлежит народу...

Зал разразился аплодисментами. К этому времени мы уже знали двойной смысл рукоплесканий. Мы аплодировали искренности и страстности оратора, его непоказной - глубинной, генетической любви к Родине, его гражданскому мужеству. И мы яростно "захлопывали" тех, отсутствующих, кто задумал и счел за благо разрешить это "высокотехнологичное" браконьерство.

* * *

Дописала. Раз-другой перечитала написанное. И никак не могу решить: кому интересны события давно минувших дней? Кого взволнует то, что некогда рождало массовые движения общественности в защиту родных лесов, морей и рек?

Особенно теперь, когда всевозможные РАО, ЗОО, ООО и черт-те знает какие еще фирмы, концерны, компании, холдинги со звучными, преимущественно нерусскими названиями нахраписто, оголтело изничтожают общенародное достояние.

Когда не полтора-два десятка олигархов с именами, навязшими в зубах, - множество больших и малых пиявок, получивших (всегда ли законно и бескорыстно?) квоты, лицензии, льготы, сосут и сосут живительные соки страны, разбазаривают ее ресурсы.

Нефть, черные и цветные металлы, лес, рыба, икра, алмазы... Новенькие военные суда, проданные иностранцам как металлолом... Промышленные и транспортные корабли, переданные под чужие флаги... Сданные в аренду самолеты... Все, что только удается захапать, сдать, продать, вывезти, - все превращается в обширные поместья, величественные замки, уютные виллы, яхты, супердорогие автомобили, предметы роскоши, ну и, разумеется, валюту в надежных банках. Там, "за бугром". Подальше от наших глаз и от наших далеко не совершенных законов.

Пользуясь зияющими прорехами в нашем законодательстве (случайными? умышленными?), ухитряются вывозить за пределы Родины 25-30 миллиардов долларов в год (сумма, сравнимая с годовым бюджетом России!).

Как и миллионы моих обнищавших сограждан, я страдаю и негодую, видя этот дикий разгул. Но не могу согласиться с теми, кто, идеализируя "четко спланированное, хорошо организованное" советское прошлое, удивляется: и откуда пошел весь этот беспредел? Откуда взялись такие люди?

Да оттуда же, дорогие мои земляки, из нашего с вами вчера. Именно там семена и корни того, что таилось, росло, зрело, накапливалось и наконец бурно, взрывно вырвалось наружу.

Помните знаменитый лозунг: "Общественная, государственная собственность священна и неприкосновенна"? Настолько священна, что под суд отдавали старика, собравшего с (убранного!) хлебного поля торбочку колосьев. Настолько неприкосновенна, что в тюрьму сажали многодетную работницу, принесшую с текстильной

стр. 91


--------------------------------------------------------------------------------
фабрики бобину ниток или клочок забракованной ткани.

В это самое время партийно-советские функционеры различных рангов распоряжались "священной и неприкосновенной" по своему усмотрению, по своему "ндраву", как временщики ("после нас хоть потоп!").

То, что при развитом социализме "во славу Родины и во имя грядущей победы коммунизма" творили десятки тысяч "старших товарищей" (отнюдь не только на лесном фронте),- теперь, в условиях свободного предпринимательства, вытворяют сотни тысяч, а может, и более того. Исключительно ради себя любимых.

Тут в воспоминания врывается (весьма кстати) свежайшая справка. В "Общей газете", в первополосной статье с сенсационным названием "Россия - страна мультимиллионеров" сказано: судя по налоговым декларациям за 1999 год, у нас 40 человек получили миллиардные доходы, 400 - миллионные (если, конечно, в декларациях указаны все миллионы и миллиарды).

Поразительно! Уму непостижимо! Всемирно известные промышленные и финансовые магнаты, "акулы империализма" десятилетиями труда и таланта наращивали свои состояния. А у нас в результате бесстыдной "прихватизации", пиратских захватов, разделов и переделов собственности за каких-нибудь 5-6 лет "везунчики", что называется, выскочили в дамки... Какой там! - прямо в ферзи и короли.

Как вы думаете, кто они, эти последователи и продолжатели прежних властителей и вершителей "славных" дел?

Едва ли ошибусь, если скажу: наверняка найдутся там вчерашние несгибаемые большевики, что, презрев идею мирового коммунизма, наперегонки бросились ковать собственное благоденствие и счастливое будущее своих потомков.

Немало там их близких и дальних родственников, "боевых соратников".

А сколько выпестованных "старшими товарищами" комсомольских активистов, еще в предперестроечные годы рвавшихся к власти, настойчиво требовавших: "Партия, дай порулить!"

Вполне вероятно, есть там не простившие обиды и решившие взять реванш дети и внуки тех, кто был втянут в государственный обман "старшими товарищами" и ими же за это жестоко наказан.

Или, наконец, молодые люди, постоянной и повсеместной ложью подготовленные к ловкачеству, стяжательству, уголовщине. Если хорошо поискать (а подчас и искать не надо - просто захотеть и суметь доказать), найдутся там те, кто первый свой "навар" сделал с помощью ножа или пистолета.

Правда, выросшие в те же самые времена, в условиях того же нескончаемого лицемерия и обмана, кто-то, оскорбленный за страну, болея душой за гонимых сограждан, пришел к диссидентству. Но, как известно, рыцарей права, чести, достоинства и справедливости всегда несравнимо меньше, чем их антиподов.

И еще деталь из дня нынешнего: оказавшийся в бедственном положении Общественный фонд и Музей выдающегося правозащитника академика Сахарова обратился с просьбой о помощи к двумстам крупным банкирам и предпринимателям. Сто девяносто три из них не сочли нужным даже отозваться. Семеро вежливо ответили, что, "к сожалению", и т. д., и т. п., один- единственный... подарил несколько картин.

Об этом писала Л. Графова в "ЛГ", кажется, в январе 2000 года и чуть раньше говорил директор (зам?) музея Сахарова в одной из телепередач.

Как говаривал иногда (совершенно по другому поводу) наш последний генсек, "процесс пошел". Процесс дикой капитализации пошел тоже. Остановить его немыслимо, невозможно. Но и дальше в таком виде терпеть недопустимо.

Давненько уже звучат обещания "ввести процесс в цивилизованное русло", "призвать к порядку", "ограничить аппетиты", "заставить возвращать народу и государству часть того, что нажито за счет общего достояния". Да реальных шагов что-то не видать.

стр. 92


--------------------------------------------------------------------------------
Хотя почему же? Вот вроде бы и сделан этот шаг. На весь мир объявлено, что для "вразумления" особо "неподдающихся" олигархов припасена увесистая дубина, чтобы бить ею не абы как, а прямо по голове. Заметно активизируются (правда, как-то странно, избирательно) налоговая полиция, прокуратура, наращивают мускулы силовые структуры и другие изобличающие и карающие органы.

Однако это (только это!) меня что-то не радует и не вдохновляет. Было уже, много было в нашей истории всякого рода ужесточений. Не пора ли добавить к ним, вернее, сочетать с ними человечность?

Что я имею в виду? Умное законодательство, учитывающее интересы всех сторон. Твердые гарантии от последующих экспроприации. (Даем же мы такие гарантии иностранным инвесторам?) Плюс общественное поощрение и признание. Да, именно поощрение и признание.

Конкретно: минимум налогов с миллионов, вкладываемых в созидательную и благотворительную деятельность в пределах России. То же самое - с миллионов добровольно возвращенных из зарубежных банков.

Верю: не все же до конца и безвозвратно потеряли совесть и честь. Кто-то, деликатесами наевшись и напившись досыта, до отвала, устав поражать чужие страны своим "купецким" размахом, насытившись видом и заморских красот, вспомнит родные перелески, поляны, речки и роднички, бабушек-дедушек на скромных кладбищах, отцов-матерей в деревенских хибарах или городских коммуналках, да и потянется домой, чтобы успеть искупить свою вину и сотворить на родной земле что-нибудь доброе, вечное.

И пусть наши мульти- и просто миллионеры строят промышленные предприятия для жаждущих работы и заработка; городки и поселки в теплых краях для нефтяников, газовиков и шахтеров, отработавших положенный срок "на Северах"; благоустроенные дома для престарелых, одиноких и инвалидов; современного уровня лечебницы для онкологических, ВИЧ-инфицированных и туберкулезных больных; круглогодичные школы-интернаты для детей с тяжкими недугами, а также для ослабленных детей (их, увы, рождается все больше); деревни 80S для сирот с "приемными родителями" - да мало ли у нас жизненно необходимого, до чего никак не доходят руки государства! И новые театры не будут лишними, и консерватории, и музеи, и библиотеки, особенно в провинции.

И пусть каждый из этих объектов носит имя своего спонсо... Ох, не люблю новомодных заимствованных словечек! Лучше уж пусть по-нашему, по-русски: пусть имена созидателей добра, благодетелей, жертвователей сохранятся в благодарной памяти народной.

(Продолжение следует)

стр. 93
 
 
 

Постоянный адрес данной публикации: