Известно, что больше всего Фридрих II боялся русской армии. После Гроссегерсдорфской битвы 1757 г. он ещё мог тешить себя мыслью, что русские разбили не его, а его фельдмаршала старика Левальда. Цорндорф убедил его, что это не так. В этом бою несмотря на слабое руководство командиров русские солдаты стояли, как стена, и хотя Фридрих II приписывал победу себе, ему пришлось эта доказывать, и ему всё-таки не все верили. В глубине души не верил этому и он сам. Весь его дальнейший опыт лишь укрепил его опасения: Россия действительно была его самым опасным врагом, поэтому с ней не следовало ссориться.

Надо думать, что этот политический урок Фридрих IІ извлек главным образом из опыта Семилетней войны, когда его судьба висела на волоске и когда его спасла чистая случайность - "чудо Бранденбургского дома", как он сам "выразился после битвы при Кунерсдорфе. С этой точки зрения многочисленные и многословные письма Фридриха по поводу кунерсдорфского поражения представляют исключительный интерес. Они рисуют психологический портрет Фридриха и дают представление об отчаянии, которое овладело им после этого поражения. Фридриху свойственны были самоуверенность, граничившая с наглостью, бахвальство, доходившее до безудержного хвастовства, и то же время потеря самообладания и полный упадок духа в моменты неудач. Пожалуй, лучшее представление о его слабости, о страхе

за будущее и за свою собственную судьбу дают письма после Кунерсдорфа ¹ .

Известно, что в первые часы сражения Фридрих II готов был торжествовать победу. Он уже отправил в Берлин эстафету о победе в ответ на сообщение герцога Брауншвейгского о разгроме французов при Миндене. Через несколько часов после этой эстафеты в Берлин пришло другое сообщение, с известием о полном поражении королевской прусской армии. Смена впечатлений от этих известий отражена в письме голландского посланника в Берлине Верельста от 13 августа 1759 г.: "Сегодня утром, в 5 часов, получено здесь (в Берлине. - С. С.)эстафетное известие о том, что его величество, третьего дня перетравившись через Одер, атаковал русскую армию, разбил её левое крыло и заставил уже податься правее. Радость, вызванная этим известием, была непродолжительна: в два часа пополудни егерь привёз известие, совершенно меняющее представление о положении вещей. Король сам пишет Финкенштейну, что он проиграл сражение и надеется, что двор имеет достаточно временя для спасения, он же сам уезжает в восемь часов вечера в Магдебург. Вы можете себе представить, в каком все подавленном состоянии и как трудно в эти первые минуты выяснить какие-либо подробности. Лошадь его величества убита, другая ранена, его августейшая особа подвергалась постоянной опасности. Берлин потерян, это несомненно, хотя корпус Гадика (австрийский генерал. - С . С.) состоит только из пяти тысяч; русские скоро будут здесь..."² .

При Кунерсдорфе произошло то же, что и при Цорндорфе: в самый ответственный момент русские стояли, как стена. Несмотря на повторные атаки прусской пехоты и натиск прославленной конницы Зейдлица русские не двинулись с возвышенности Щпицберга, оказавшейся центром сражения и ключом к русской победе. Фланговые атаки австрийской кавалерии Лаудона на обессиленные бесплодными атаками прусские полки довершили поражение Фридриха II. Немцы сначала отступили; а затем в беспорядке бежали.

В своём письме Верельст довольно хорошо передал содержание письма Фридриха II. В полном отчаянии Фридрих II писал в первые минуты поражения, которое стало для него очевидным, своему министру Финкенштейну, поставив вверху письма цифру 12 и позабыв в замешательстве прибавить - "августа 1759 г.": "Я начал атаку сегодня утром, а 11 часов. Мы оттеснили их (русских. - С . С.) до еврейского кладбища, что около Франкфурта. Осе мои войска совершали чудеса, сто на этом кладбище исчез для нас мир чудес. Наши люди пришли в замешательство, я собирал их трижды, в конце концов я начал опасаться, что сам попаду в плен, и я принужден был уступить поле сражения. Моё платье изрешетили пули, подо мною были убиты две лошади, я несчастен уже тем, что я ещё живу. Наши потери весьма значительны: из армии в 48 тыс. человек я не располагаю даже 3 тысячами. В момент, когда я пишу, всё бежит, и я уже потерял власть над моими солдатами. В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности... Жестокий удар судьбы, я его не переживу; последствия этого события будут ещё хуже, чем оно само. У меня нет больше ресурсов, и, говоря правду, я считаю, что всё погибло; я не переживу гибели моей родины. Прощайте навсегда"³ .

Фридрих как будто предчувствовал несчастье. За два дня до отавы, 10 августа, он писал Финкенштейну: "Осуждённый в чистилище едва ли чувствует себя так плохо, как я. Наша бедная планета... слишком плохо устроена, мы нищие, у нас нет ничего, кроме чести. Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы спасти её. Прощайте" ⁴ .

Несмотря на это, в первые часы сражения Фридрих хвастливо уверил, что победа уже на его стороне. Позднее он раскаивался в том, что отправил курьера с преждевременным известием о победе. "Ссылаюсь на письмо, - писал он 13 августа Финкенштейну, - которое я собственноручно написал вам вчера, и так как мне не удалось разбить русских, как я воображал, мне теперь не остаётся ничего другого, как предупредить вас приготовиться к тому, чтобы уехать в Магдебург, как единственное место, где можно быть спокойным. Через два, три дня неприятель может быть в Берлине. Вы отправите туда (в Магдебург. - С . С.) всё, что вы считаете нужным, и дадите понять состоятельным людям, чтобы они уезжали на время кризиса в Гамбург, взяв с собою ценные вещи и капиталы"⁵ .

Фридриха преследовала мысль, что не сегодня - завтра русские будут в Берлине. Он был потрясён так, что бразды правления выпадали у него из рук; он нервничал и отдавал противоречивые приказы. Во второй половине дня 13 августа или утром 14 августа он передал командование остатками своей армии генералу Финку и верховное командование - своему брату Генриху. 15-го или самое позднее 16 августа

¹ Они издавались в подлиннике (большею частью на французском языке) не один раз. Наилучшие издания: систематическое - в "Oeuvres de Frederic le Grand", изд. под ред. Preuss'a (Berlin. 1846 - 1857), хронологическое - под ред. Albert'a Naude: Friedrich der Grosse. Politische Correspondenz в конце XIX в. (многотомное). Цитируем здесь чаще других том XVIII изд. 1891 года.

² "Разгром русскими войсками Пруссии 1756 - 1762, стр. 53. (Документы.) Госполитиздат. 1943.

³ Politische Correspondenz. Bd. XVIII, N 11335.

⁴ Ibidem. N 11334.

⁵ Ibidem. N 11336.

он снова взял командование в свои руки¹ . 14 августа он подтвердил свои распоряжения, сделанные накануне, а 15 августа просил своего лучшего полководца, принца Фердинанда Брауншвейгского, командовавшего войсками на Западе, против французов, прислать ему подкрепление для прикрытия Бранденбурга со стороны Галле и Лейпцига, "без чего я не могу гарантировать того, что лавочка не будет опрокинута"² . Сам он не мог выделить людей для этой же цели из своей армии, .насчитывавшей 24 тыс. человек: они ему, были необходимы для борьбы против русских и австрийцев. 15 августа ближайший помощник короля Кёпер сообщил Финкенштейну, что король приказал генералу Вуншу идти с несколькими батальонами и кавалерией для прикрытия Берлина. Для той же цели генерал Клейст уже двигался из Померания. А русские всё ещё стояли на прежнем месте. Дезертиры доносили Фридриху, что в сражении 12 августа при Кунерсдорфе русские понесли огромные потери. "Русские, - утешал себя Кёпер, - получили даже будто бы совет разграбить собственные обозы, в такой мире мало они верили в победу"³ . Слабое утешение!

В тот же день Кёпер написал Финкенштейиу длинное письмо, которое даёт представление о том, что делалось в ставке короля с 12 по 15 августа: "Графу Финкенштейну. Рейтвейн. 15 августа 1759г. Секретно. Граф, льщу себя надеждой, что Вы получили моё письмо, которое я имел честь отправить Вам сегодня утром. Не смею отказать себе в утешении полностью открыть Вам обо всём, что здесь происходило, тем более, что Ваше превосходительство являетесь министром короля, с которым я должен говорить откровенно по поводу всего того, что порождено нынешним положением вещей Король дал битву русским 12 сего месяца; её было необходимо дать, и это обстоятельство заставило его не обращать внимания на то, что выгодность неприятельских позиций говорила против сражения. Почти всё время, пока длилось сражение, были основания думать, что оно будет решено в пользу короля, как вдруг упорство неприятеля и укрепления, которые нужно было у него вырвать, ослабили натиск войск короля, который во всё время сражения с 11¹ /₂ часов утра и почти до 6 часов вечера вёл себя, как истинный герой. Всё же оказалось нужным оставить поле сражения, причём отступление не вызвало значительных потерь, кроме большого количества пушек. С тех пор Его величество находится в прострации (abattement), - которая является причиной бесконечных страданий для тех, кто имеет честь иметь с ним дело. Его величество передал, по крайней мере в данный момент, командование генерал-лейтенанту Финку, который сам легко ранен. Я не думаю, чтобы дело обстояло столь критически, как можно было бы себе представить или как представляют себе австрийцы и русские день 12 августа. Однако здесь дарит отчаяние, и оно служит основанием для действия. Вот почему я отдал бы все сокровища земли за то, чтобы Вы были здесь, дабы помочь своими советами, найти выход из этой войны, явно слишком разорительной"⁴ .

Кёпер правильно определил состояние Фридриха: им овладело отчаяние. Только 16 августа король начал приходить в себя. Он одобрил приказ " коменданта Берлина вывезти оттуда артиллерию и отдал распоряжение об отливке новых орудий. "И хотя наши дела находятся в большой опасное ти, - писал он в этот день, - и в отчаянном положении, кажется, что и на этот раз буря нас минует"⁵ . 16 августа Фридрих так описывал подробности сражения при Кунерсдорфе: "Ужасная катастрофа 12 августа поставила нас в. первые минуты в столь тяжкое положение, что не было возможности входять в детали. Победа была в наших руках, когда вдруг моя несчастная пехота отказала в твердости сопротивления. Достойный смеха страх быть отправленными в Сибирь заставил их (солдат. - С. С.) обратить тыл, и больше уже не было сил их остановить. Я не могу быть точным в деталях ваших потерь. Моё великое несчастье в том, что большинство офицеров ранено. Однако я собрал 7 тыс. человек. Зейдлиц, принп Вюртембергский, Гюльзен, Итценплиц, генерал-майор Кноблох ранены так же, как и большая часть офицеров главного штаба. Я потерял 160 орудий. Вот каково положение в общих чертах. В Данный момент я в Лейбусе. Я подтяну сюда Клейста, что с другой стороны откроет путь для Шведов. У русских, должно быть, большие потери. Они принимают всяческие предосторожности, "чтобы скрыть их от нас. Если они перейдут Одер и захотят действительно идти на Берлин, мы будем драться с ними, скорее с тою целью, чтобы быть убитыми под стенами нашей родины, чем в надежде их победить. Подумайте сами: в моем распоряжении лишь потерявшие мужество войска и почти нет офицеров. Я приказал доставить из Берлина 50 орудий, но этого недостаточно... Я не в соотоянии предвидеть, чем всё это кончится, но надо быть готовым ко всему... Такова истина в её неприкрытом виде. Я решил погибнуть, защищая Вас"⁶ .

Как видим, и это письмо далеко не бодрое. Фридрихом снова овладело мрачное отчаяние, как и в первые минуты поражения. Это видно из последующих его писем, особенно к близким. 16 августа он писал своему брату принцу Генриху Прусскому по поводу Кунерсдорфа: "Потери врага велики. Сражение было бы выиграно, если бы пехота не отступила. После того как принц Вюртембергский и Зейдлиц были ранены,

¹ Politische Corrеspondenz. Bd. XVIII. N 11337 und S. 482. Anmerk. 5.

² Ibidem. N 11341. "Sans quoi je rie saurais Lui guarantir que toute la boutique ne se trouve renversee".

³ ibidem. N 11342.

⁴ Ibidem. N 11343.

⁵ Ibidem. N 11344.

⁶ Ibidem. N 11346.

кавалерия исчезла с поля сражения. Наши артиллерийские лошади были перебиты, вследствие чего мы потеряли много орудий. Я приказал привезти артиллерию из Берлина; я делаю, в конце концов, нечто невероятное, чтобы поддержать сотрясаемое на своих основаниях государство. Убитых у нас не более 2500, но больше 10 тыс. человек раненых, из которых 6 тыс., вероятно, скоро вернутся в строй... В тот момент, когда я впервые сообщил Вам о нашем несчастье, казалось, всё погибло; опасность велика ещё и сейчас, но до тех пор, пока глаза мои смотрят, я поддержу государство. Таков мой долг. Футляр, который был в моём кармане, предохранил мою ногу от пули, разбившей футляр. Наше платье всё в клочьях; почти у всех одежда и шляпы прострелены по два и по три раза... Представьте же себе мои страдания, и Вы легко поймёте, что это больше, чем то, что переживает осуждённый на смерть. Счастливы мёртвые! Им же несть ни печали, ни воздыхания" ¹ .

Короля по-прежнему больше всего беспокоила возможность появления русских и австрийцев в Берлине. "Наше положение ужасно, но враг даёт нам передышку, - писал он 16 августа Финкенштейну. - Быть может, его ошибки спасут меня. Но я боюсь, что это только передышка. Нужно, ;чтобы Рохов (комендант Берлина. - С. С.) оставался в Берлине и Массов - в Шпандау - Я делаю последнее усилие, чтобы собрать всё, - что можно. Рассчитывать на меня всё равно, что опираться на тростинку. Боюсь, что поздно даже начинать переговоры о мире. Нашу судьбу, как всегда, сейчас решит случай. Что же касается меня, пусть меня убьют, лишь бы защитить вас; но это и всё, чем я могу вам служить. Голова не идёт у меня кругом, но я, не будучи пророком, могу предвидеть события, а они нам отнюдь не улыбаются. Прощайте. Делайте своё дело и помните, что все люди подвержены капризам судьбы" ² .

Фридрих действительна делал всё, что было в его силах, чтобы укрепить защиту Берлина. Он требовал подкреплений Берлину (NN 11348, 11349), отдал распоряжение преградить или по крайней мере затруднить путь неприятелю (N 11350), истерически вопил о том, чтобы ему слали боеприпасы (N 11351) к Рохову, в Берлине 18 августа в его распоряжении было уже 30 тыс, человек (NN 11352, 11353- письма к принцу Генриху). Известие о том, что австрийский генерал Гадик приближается к Мюльрозе и стремится соединиться с русскими, а Лаудон перешёл через Одер в направлении к Берлину, снова наполнило душу Фридриха отчаянием. "Вчера они, - писал он Финкенштейну 19 августа, - прошли уже через Нейбрюкке, и я расположился в Фюрстенвальде, преградив им путь. Не знаю, пойдут ли они сюда сегодня или завтра, но хотя русские получили подкрепление войсками Гадика, я буду сражаться, ибо это - за отечество. Смотрите на это решение, как на последний вздох нашего мужества и наших сил. У меня не хватает смелости, чтобы обещать что-либо; это было бы чрезмерной наглостью, но я клянусь Вам: рисковать более, чем это я делаю, нельзя"³ .

Читающий эти и предыдущие строки справедливо скажет: "Громкие фразы!" Фраза - стиль Фридриха. Это игрок, который любит позу. Даже при самых трудных обстоятельствах он не отказывается от удовольствия возвести себя на пьедестал героя... Всё больше беспокоили короля его солдаты-наемники. Лучшие солдаты погибли или разбежались, а остались у него самые плохие. Да и эти лучшие - были ли они надежды? Фридриху порой казалось, что несчастье произошло из-за того, что его войска не оказались достаточно стойкими. "Нас постигло несчастье, - писал он 19 августа своему брату Фердинанду, - потому, что наша пехота не захотела потерпеть ещё четверть часа. Неприятель соединился с Гадиком, и вся армия собирается двинуться на Берлин. Я стал им на дороге, боюсь, что не завтра-послезавтра нам придётся драться. Офицеры и я, мы решили умереть или победить. Дай бог, чтобы того же хотел каждый солдат! Берегите здоровье и не забывайте брата, который будет любить Вас до последнего вздоха. Прощайте". За этими торжественными фразами следует любопытная приписка": "Мои наилучшие пожелания герцогу Вюртембергскому, Зейдлицу, Веделю и всем чеснным людям, которые хорошо сражались, и проклятье всем трусам, которые там, с вами, не будучи ранены"⁴ . Принц Фердинанд, которому было адресовано это письмо, находился в то время в Штеттине. Совершенно ясно, что проклятия Фридриха относились не только к солдатам, очутившимся в Штеттине!

Стражи Фридриха оказались неосновательными: русская армия не переходила Одер, и Гадик не двигался к Берлину (см. письмо Фридриха к Финкенштейну от 20 августа,N 11356). У Фридриха появляется надежда, что неприятель даст ему время привести в порядок остатки армии и оправиться от первого впечатления, т. е. от страха перед русскими. Но отчаяние не покидало короля. Более спокойный Финкенштейн советовал королю организовать защиту и весте только оборонительные операции. "Нет! - восклицал король. - Это невозможно! Берлин открыт со всех сторон, единственный выход - это сражение". И, становясь снова на героические ходули, король продолжал: "И я буду сражаться, потому что это самый почётный выход. Погибать, так погибать, умру с оружием в руках. Вот с чем вы должны считаться. Пусть моя пехота очень плоха, пусть Даун (австрийский главнокомандующий. - С. С.) посылает помощь тем, кто стоит прогни меня, - надо рисковать: другого разумного выхода нет. Быть может, случай будет за

¹ Politische Correspondenz. Bd. XVIII. N 11346.

² Ibidem. N 11347.

³ Ibidem. N 11354.

⁴ Ibidem. N 11355.

нас, и одно мгновение фортуны может исправить все, что было, Я надеюсь освободить вас от страха перед имперскими войсками в самые непродолжительный срок (против них был послан генерал Вунш. - С. С.). Что же касается нас, то ждите либо великого счастья либо ужасной катастрофы. Ибо сейчас не время для тёпленьких средств. При отчаянных болях необходимы отчаянные лекарства, вы скажете, что я ужасный врач, но мой больной заставляет меня вызволять его из беды сильными средствами, ибо других мет... Скоро я буду иметь 33 тыс. человек в лагере. Этого было бы достаточно, если бы мои лучшие офицеры были со мною и если бы негодяи пожелали выполнить свой долг. (Это солдаты-то! - С. С.) Чтобы быть до конца откровенным, скажу вам, что я боюсь моих солдат больше, чем неприятеля" (разрядка моя. - С. С.).

Король писал это своему министру Финкенштейну 20 августа 1759 г. ¹ . Страх, смешанный с презрением к наемникам, типичный для палочной дисциплины, царившей в войсках Фридриха, не покидал его. Он не раз посылал проклятия "серой скотинке", не желавшей разделять "героические" порывы и "высокие" понятия о чести этого царственного авантюриста и кондотьера. Вышеприведённое письмо он заканчивал так: "Наконец, в том ужасающем положении, в каком я нахожусь, я, исполняя свой долг верности государству, принял решение для себя: я буду его защищать до последней капли крови, и если мои канальи бросят меня, я этого не переживу"² .

В 20-х числах августу Фридриха, стали беспокоить слухи о том, что Даун с основной армией идёт на соединение с Салтыковым, Лаудоном и Гадиком, и тогда ему, Фридриху, конец ("NN 11360, 11366). Он просил помощи у Фердинанда Брауншвейгского: "Если Вы не окажете мне немедленно помощи, осуществив диверсию со стороны Мерзебурга и Лейпцига, Вы можете ждать, что с наши приключится великое несчастье" (N 11367). "Вот, - писал он своему брату Фердинанду, - самое ужасное положение из всех, в какие я попадал в моей жизни. Вот момент, когда нужно либо победить, либо умереть"³ .

Но русские так и ее двинулись из-под Франкфурта. Австрийцы, кажется, сделали всё, что было в их силах, чтобы план захвата Берлина, предложенный Салтыковым, не удался. Фридриху и на этот раз помогли бездарность я медлительность австрийских генералов. "У австрийцев неискоренимая привычка битыми быть", - говаривал о них впоследствии Суворов. Вместо того чтобы воспользоваться исключительно благоприятной ситуацией и тотчас же после Кунерсдорфа идти на Берлин в там продиктовать прусскому королю условия мира, Даун считай нужным сначала занять Дрезден и лишь потом принять участие в походе на Берлин. Об этом Салтыков узнал от генерала Гадика, подошедшего к Франкфурту 14 августа, т. е. через два дня после Кунерсдорфа, А 15 августа к русскому главнокомандующему явился начальник штаба Дауна и настаивал, чтобы русские войска оказали содействие операциям австрийцев в Верхней Силезии. 24 августа, в соответствии с новыми инструкциями, генерал Гадик пошёл к Дрездену; Салтыков снова остался один. Он решительно протестовал против похода в Силезию, он не хотел, "чтобы русские войска после всех побед играли недостойную их славы роль вспомогательной для австрийцев армии, но одновременно он не считал возможным поход на Берлин только силами русской армии после двух кровопролитных сражений (Пальциг и Кунерсдорф).

22 августа в Губене состоялось совещание Салтыкова и Дауна. На этом совещании был принят план Дауна. Салтыков был крайне раздражён принятым решением, другие русские генералы разделяли мнение своего главнокомандующего. Но делать было нечего. Русская Армия бездействовала. Когда 26 августа Салтыкову стало известно, что Фридрих отправил на выручку Дрездена корпуса Финка и Вунша, он снова предложил Дауну идти на Берлин, рассчитывая на то, что ослабленную этой диверсией армию Фридриха легко будет разбить. Даун опять отказался от этого предложения и настаивал на том, что сначала следует занять Дрезден. 2 сентября Дрезден пал, но и после этого Дауд колебался, не разменял свои решения и в конце концов повернул вспять. Взбешенный трусостью австрийцев, Салтыков заявил присланному Дауном генералу, что русская армия "довольно сдержала неприятеля и немало претерпела" Теперь надобно бы нам покой дать, а вам работать, потому что вы, почти всё лето пропустили бесплодно"⁴ . Вскоре русская армия ушла на зимние квартиры в Восточную Пруссию.

За всем этим Фридрих наблюдал с недоумением, не смея верить своему счастью. "Если Даун, - писал он, - не соединятся с ним" (русским". - С. С.), голод и недостаток фуража выгонят их отсюда. Я ничего не понимаю во всём этом" (письмо к Финкенштейну от 25 августа, N 11371). Все разумные доводы говорили за то, что Даун может придти! Слухи о его движении были противоречивыми, и точной информации у Фридриха не было. Если же Даун явится, тогда развязка неминуема. "Это будет последней сценой пьесы, когда появляются все актёры сразу. Дай бог, чтобы катастрофа случилась с вашими врагами и судьба была бы за нас! Уверяю Вас, - писал он Финкенштейну, - что при нынешнем положении вещей благоразумие, военное

¹ Politische Correspondenz. Bd, XVIII. 11357.

² Ibidem.

³ Ibidem, N 11368.

⁴ Соловьёв. История России. Т. XXIV, гл. IV, стр. 1102. Изд. "Общественная польза". СПБ.

искусство и то немногое, что даёт человеческая мудрость, недостаточны и что случай имеет большее значение в событиях, чем наше предвидение, потому что нужно угадывать, а это - искусство очень неверное" , (N 11371).

Наконец, совершилось то, чего меньше всего ожидал Фридрих: австрийцы отказались от плана Салтыкова, и русские двинулись в противоположную от Берлина сторону. Удивлению Фридриха не было предела. 30 августа он писал в Берлин Финкенштейну: "Русские и австрийцы повернули в старому Лаузица. Можете представить себе, сколь велико моё удивление. В то время как я думал, что они пойдут к Берлину, они направились в противоположную сторону" (N 11391). "Возвещаю Вам, - писал он 1 сентября уже в совсем ликующем тоне своему брату Генриху, - о чуде Бранденбургского дома: неприятель, перейдя Одер, вместо того, чтобы, решившись ещё на одно сражение, закончить войну, направился от Мюльрозе к Либерозе" (N 11396).

Хотя в начале сентября 1759 г. непосредственная опасность для него миновала, Фридриху было ясно, что положение его с каждым мгновением становится всё более шатким.

Подводя итоги минувшему году, он писал своему брату Генриху 1 января 1760г.: "Меня больше всего лишает мужества сознание того, что средства мои на исходе и что у меня нет больше ресурсов" ¹ . Фридрих был прав. Вступление в 1760 г. русских войск в Берлин, успехи русского оружия сорвали с Фридриха II ореол "непобедимости". Силы Фридриха были истощены, а в перспективе была потеря английских субсидий, выплачивавшихся акуратно в размере 670 тыс. ф. ст. ежегодно и позволявших королю восстанавливать потери в людях.

6 октября 1761 г. ушёл в отставку Уильям Питт. Новый министр, Бьют, намекал прусскому королю, что Англия не измерена воевать бесконечно в угоду прусскому величеству. Наступали тяжёлые времена для Фриндриха. 9 января 1762 г. он писал своему брату Фердинанду: "Если вопреки нашим надеждам никто не придёт к нам на помощь, - прямо говорю вам, что я не вижу никакой возможности отсрочить или предотвратить нашу гибель" ² .

Через несколько дней после отправки вышеупомянутого письма Фридрих узнал о смерти императрицы Елизаветы и о вступлении на престол Петра III, своего восторженного поклонника. Эта смена лиц на царском троне в России открыла перед Фридрихом II выход из того тупика, в который его западала русская армия.

¹ "Oeuvres de Frederic le Grand". T. XXVII, N 75.

² Politische Correspondes. Bd. XXI. N 13390.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. Сказкин:

Комментарии: