Автор: Виталий Третьяков

Политическая жизнь и смерть Бориса Ельцина

"У отца главным средством воспитания был ремень, 
и за провинности он меня здорово наказывал".
Борис Ельцин. "Исповедь на заданную тему"

"Советская власть любила скромных, незаметных, 
невысовывающихся. Сильных, умных, ярких людей 
она не любила и не щадила".
Борис Ельцин. "Записки президента"

Глава вторая

Борис свердловский (1931 - 1985 гг.)

Жизнь всех людей, поднявшихся на вершины власти, популярности и известности, не только объективно, но и субъективно делится на два периода: до и после. До того, как от каждого их поступка, слова, решения стали зависеть судьбы десятков и сотен миллионов других людей. И после того, как в результате щелчка судьбы или истории такая зависимость образовалась. Это - объективный рубеж.

Субъективно же вознесшаяся на вершину власти фигура, разом превратившаяся из простого человека, которых тьмы и тьмы, в исторический персонаж, в любом случае уникальный, даже несмотря на во многом ограниченную возможность оригинального маневрирования в рамках властных стереотипов и исторической предопределенности, попадает в центр общественного внимания, иногда приязненного, иногда, наоборот, - заряженного злобой и антипатией. Правда, для большей части публики это интерес вполне праздный. Для тех же немногих, кто, подобно мне, вынужден искать объяснение поступкам вознесшегося к вершинам власти человека, копание в его прошлом есть неизбежный, хотя, на мой взгляд, чаще всего бесполезный труд. Что толку в том, если ты откроешь какую-нибудь замысловатую или, напротив, прямую связь детской шалости с проявившейся десятилетия спустя политической доблестью? Даже если это "открытие" близко к истине.

Что толку в обнаружении причин, если последствия уже наступили и все равно будут проявляться помимо и даже вопреки нашему желанию? Вывести теорию отбора идеальных политических руководителей все равно невозможно, а если бы и было возможно, то что с этой теорией делать? Проповедовать ее на предвыборных митингах? Рассылать в отделы кадров правительственных учреждений? Самой бесполезной вещью была бы такая теория - изучение газовых туманностей во Вселенной и то приносит больше реальной пользы людям.

Однако есть традиция - нарушать ее не следует. Да и кое-какие занимательные наблюдения все-таки можно сделать.

В нашем же случае не исключена и возможность нахождения ответа на вопрос о случайности или предопределенности восхождения Бориса Ельцина к вершинам власти в России. На тот единственный вопрос, который по-настоящему важен и интересен. И дополнительный к нему: если это восхождение было случайным, то благодаря какой комбинации обстоятельств стало возможным? А если мы имеем дело с предопределенностью, то где эта предопределенность зародилась и созрела: еще в Свердловске (то есть "до") или уже в Москве?

И наконец, каково в этой случайности или предопределенности место самого Ельцина, его собственной активности, его сознательного участия? Оказывается, интересных вопросов, требующих хоть ненадолго погрузиться в "детство, юность и университеты" Ельцина, все-таки достаточно.

Борька и Б. Н.: одно и то же?

Борька - так называет Ельцин своего внука, любимого внука. Видимо, так звали самого Б. Н. в детстве. Видимо, под этим именем он ощущал себя в малолетстве.

Наш герой родился 1 февраля 1931 года в селе Бутка Талицкого района Уральской (с 1936 года - Свердловской) области. До 1985-го, то есть 54 года, жизнь его протекала практически исключительно в этих местах. В 1985 году он был переведен на работу в Москву и только здесь стал известным всем Ельциным, тем Ельциным, о котором вот уже по крайней мере 15 лет говорят, пишут, которого знает мир. Но это только 15 лет. А ведь до того были еще 54 года, теперь очевидно, что не самых главных в жизни этого человека, но столь же очевидно, что главных для формирования его характера, жизненных устоев и привычек, словом - всего того, что сделало Ельцина Ельциным.

Какого Ельцина каким Ельциным?

Ведь невооруженным глазом видно, что Ельцин свердловский отличается от Ельцина московского. В первую очередь тем, что свердловский Ельцин был практически никому за пределами его области не известен. А московский - известен всем.

Дирижировал ли свердловский Ельцин, будучи подшофе, а выражаясь проще - под мухой, оркестром на пуске первой очереди какого-нибудь стройкомбината или нет, - это не только мало кому известно, но никого и не интересует. А то, что в 1994 году он дирижировал, будучи точно под мухой, оркестром при поспешном и, надо признать, достаточно бесславном выводе бывших советских, а к тому времени уже российских войск из Германии, это - факт всемирной истории. А уж отечественной - точно. Многие считают, позорный факт.

Но кто дирижировал в Берлине?

Тот же свердловский Ельцин или другой, московский, столь же непохожий на свердловского, как какой-нибудь Иванов или Рабинович на Ельцина вообще? Вот, собственно, что интересует меня в Ельцине свердловском. Все остальное - детали жизни, нравственные терзания и прочая мишура - для тех, кто больше, чем я, любит нашего героя.

Мы продолжаем публиковать отрывки из неоконченной книги В.Т. Третьякова. Начало см. "Политический класс", N2/06.

стр. 83

Мне бы понять только одно: было два Ельцина (или один в двух ипостасях) или вообще один - цельная русская натура, как он сам любит себя характеризовать в иных, правда, выражениях?

Между прочим, сам Б. Н. настаивает на цельности своей натуры на всех этапах своего жизненного пути не только декларативно, но и путем проведения соответствующих параллелей. Вот лишь один пример из "Исповеди":

"Однажды меня из школы все-таки выгнали. Это произошло после окончания семилетки. В зале собрались родители, преподаватели, школьники, <...> каждому торжественно вручают свидетельство. Все шло по привычному сценарию... И тут вдруг я попросил слово. Почти как на Октябрьском Пленуме ЦК. Ни у кого не было сомнений, что я выйду и скажу слова благодарности и все такое прочее, все-таки экзамены сдал отлично, в аттестате одни пятерки <...> Я, конечно, сказал добрые слова тем учителям, которые действительно дали нам немало полезного <...> Ну и дальше я заявляю, что наш классный руководитель не имеет права быть учителем, воспитателем детей - она их калечит. <...> Скандал, переполох. Все мероприятие было сорвано".

Впрочем, не только сам Ельцин, но и более изощренные в знании человеческой психологии исследователи готовы поставить знак равенства между Борькой Ельциным и Ельциным Б. Н. Я еще приведу умозаключения этих исследователей, а теперь все же обращусь к изложению непосредственно биографии нашего героя в детстве и юности. При этом надо иметь в виду, что основа этого изложения - книги самого Б. Н. Никаких иных, даже отрывочных источников практически не существует. Мне они, во всяком случае, неизвестны.

Детство

Борис Ельцин родился в селе, где до того жили его мать и отец и все их предки, бывшие крестьянами. О деде по отцовской линии сам Ельцин сообщает, что до революции он был зажиточным человеком, тем, кого в советское время называли кулаком.

При крещении пьяный поп чуть не утопил будущего президента России в купели.

Годы жизни в деревне сам Борис Ельцин описывает так:

"Детство было очень тяжелое. Еды не было. Страшные неурожаи. Всех позагоняли в колхоз - тогда было поголовное раскулачивание. К тому же кругом орудовали банды, почти каждый день перестрелки, убийства, воровство.

Мы жили бедновато. Домик небольшой, корова. Была лошадь, но и она вскоре пала. Так что пахать было не на чем".

В 1935 году умерла и корова. Тогда отец Ельцина, чтобы спасти семью, завербовался на строительство Березниковского калийного комбината в соседней Пермской области. Туда и переехали Ельцины - в Бутке остался дед, у которого затем, видимо в основном летом, Борис Ельцин иногда жил.

В Березниках Ельциных поместили в деревянном бараке, где обитали еще двадцать семей. У Ельциных была одна комната, где приходилось помещаться вшестером - к тому времени в семье родились еще сын и дочь, брат и сестра Бориса. Шестым членом семьи считалась коза, которая жила в той же комнате, купленная для того, чтобы поддерживать детей молоком.

Борис Ельцин был старшим ребенком в семье, и, так как родители целый день были на работе, он с шести лет ухаживал за младшими братом и сестрой. Так пишет сам Ельцин в начальных главах "Исповеди". Однако на последующих страницах и этой книги, и в более поздних "Записках" Борис Ельцин больше не упоминает ни сестру, ни брата - ничего не рассказывает ни об их судьбе, ни о своих отношениях с ними. Вообще из своих родственников он чаще всего вспоминает (помимо жены, дочерей и внуков) о матери, несколько реже - о деде, совсем немного - об отце. Сведений о сестре Ельцина в печати я не встречал, а о брате, который, судя по всему, жив и здоров, изредка пишут. Никаких постоянных контактов со старшим братом он не имеет, живет у себя на родине, кажется, довольно бедно.

Взаимоотношения с отцом - особая история. По свидетельству Бориса Ельцина, это был человек достаточно жесткий, угрюмый, молчаливый. Дома он все время что-то изобретал, а детей - по крайней мере старшего сына - наказывал за провинности либо жестокой поркой ремнем, либо тем, что ставил в угол на всю ночь. Борис, когда отец его порол, не плакал. Иногда матери удавалось пресечь экзекуцию. Как пишет Б. Н., "она была вечной защитницей моей" . Кстати, именно матери Борис Ельцин посвятил свои "Записки", где отдельно описываются и ее похороны. О смерти отца он лишь упоминает, без каких-либо подробностей, в "Исповеди", где главным образом описывает свою жизнь до переезда в Москву.

Отцовские экзекуции прекратились, когда Борису Ельцину исполнилось 14 лет и он окончил семь классов. Причем закончились по инициативе сына, который просто однажды остановил руку замахнувшегося на него ремнем отца.

Учебу в школе Б. Н. описывает так:

"Своей активностью, напористостью я выделялся среди ребят, и так получилось, что с первого класса и до последнего, хотя учился я в разных школах, всегда меня выбирали старостой класса. С учебой всегда было все в порядке - одни пятерки. А вот с поведением - тут похвалиться труднее, не один раз я был на грани того, что со школой придется распрощаться. Все годы был заводила, что-нибудь придумывал".

Довольно подробно описывая эпизоды своей школьной жизни в первой книге, Ельцин постоянно подчеркивает то, что концентрированно дано в приведенном пассаже: отличная учеба, плохое поведение (не совсем понятно, почему при этом учителя назначали его старостой; разве только другие вели себя еще хуже), борьба за справедливость, лидерство среди сверстников.

После уже описанного ранее выступления на церемонии вручения свидетельств о семилетнем образовании Ельцина отчислили из школы. Причем с формулировкой, запрещающей продолжать учебу. Но Ельцин, как он утверждает, не смирился. Он добился не только разрешения поступить в восьмой класс другой школы, но и того, чтобы учительницу, которую он критиковал, сняли с работы. Верится в это с трудом, но оспорить сие утверждение некому.

В старших классах Ельцин приобщился к спорту: "Меня сразу пленил волейбол Мне нравилось, что <...> я могу взять в неимоверном прыжке самый безнадежный мяч. Одновременно я занимался и лыжами, и гимнастикой, и легкой атлетикой, десятиборьем, боксом, борьбой".

При такой интенсивности занятий спортом отличная учеба, как все знают, возможна только в двух случаях. Либо при выдающихся способностях, либо при заинтересованности учителей в сохранении в своей школе такого замечательного спортсмена.

В школьные годы произошли многие из тех трагических случаев, о которых я уже писал и в результате которых Ельцин несколько раз оказывался на пороге смерти^* .

Несмотря на первоначальное желание стать судостроителем, постепенно

^* Описанию таких случаев, весьма многочисленных, я предполагал посвятить отдельную главу книги, вторую по счету, но отложил работу над этой главой "на потом". В результате глава осталась недописанной. - Прим.2006 г.

стр. 84

Борис Ельцин увлекся профессией отца - просто строительством. И поэтому после окончания школы он поступает на строительный факультет Уральского политехнического института в Свердловске.

В институте Ельцин тоже учился на отлично. Кроме того, "окунулся в общественную работу" и, естественно, занимался волейболом - стал даже членом сборной города и несколько лет участвовал в играх, как он пишет, "высшей лиги, где играло 12 лучших команд страны" . Кроме того тренировал четыре (!) команды - начиная со второй сборной своего института.

Именно в эти годы, по утверждению Ельцина, он из-за нехватки времени приучил себя спать по 3,5 - 4 часа в сутки. И эта привычка осталась у него на всю жизнь.

Совершенно очевидно, что это возможно только при наличии великолепного здоровья.

В 1955 году Борис Ельцин закончил учебу в институте, защитив диплом на тему строительства телевизионных башен.

Психология Ельцина: из детства в политику

Наиболее фундаментальный, не могу судить в какой мере научный, анализ влияния детских комплексов Бориса Ельцина на его последующую жизнь, в том числе и политическую, сделал мой коллега по "Независимой газете" литератор Олег Давыдов. Из его большой статьи "Президентский коловорот. Борис Ельцин как сын и родитель" я хочу привести несколько цитат.

Основу поведенческих стереотипов Ельцина Олег Давыдов видит в коллизии, в которой мальчик Боря оказался между жестоким отцом, наказывающим его ремнем (до 14 лет) за каждый проступок, и "вечной защитницей" матерью.

Суть этой коллизии Олег Давыдов описывает так: "Надо устраивать провокации, в результате которых отец будет бить, мать - спасет, и от этого будет большая польза, чем от банальной детской требовательности".

Сравнивая различные "трагические" и "странные" эпизоды из жизни Ельцина разных лет, список которых я уже приводил, Олег Давыдов приходит к такому выводу:

"Президент в течение всей своей жизни повторяет один и тот же маневр: на ровном месте он вдруг совершает поступок, которым приводит его и тех, кто его окружает (в период президентства это вся страна), в гибельную ситуацию, но потом героическими усилиями выходит из этой ситуации с честью для себя (окружающие при этом могут пострадать). Эти три шага, обычно повторяющиеся в ельцинском поведении <...>: "ошибка", "кризис" и "спасение".

Развивая эти мысли, Олег Давыдов, например, утверждает, что для Ельцина Горбачев был "отцом", который его бил, а народ, избиратели - "матерью", которая его защищала. И Б. Н. всякий раз провоцировал "отца" на побои, дабы иметь возможность обратиться за защитой к "матери", от которой затем можно требовать что угодно, любых жертв для удовлетворения капризов и амбиций "сына".

Не могу поручиться за научную обоснованность выводов Олега Давыдова, но тем не менее привожу их здесь, ибо всякому, кто изучает жизнь Бориса Ельцина по его поступкам, как детским (описанным им в двух его книгах), так и взрослым, в том числе в политике, станет ясно: схема, предложенная Давыдовым, работает едва ли не в 100 случаях из 100.

На стройке: еще не начальник

После окончания института Ельцин отказался занять предложенную ему должность мастера на стройке, а решил год поработать рабочим, чтобы "освоить 12 строительных специальностей" . Причина? "Сразу руководить стройкой, людьми, не пощупав все своими руками, - я считал большой ошибкой. По крайней мере точно знал, что мне будет трудно, если любой бригадир с умыслом или без умысла сможет обвести меня вокруг пальца, поскольку знания его непосредственно связаны с производством".

Я уже отмечал некоторые, порой существенные противоречия в оценках Ельциным сходных ситуаций, если они касаются его лично и других, а также "корректировку" им различных фактов и событий в выгодную для себя сторону. Поэтому должен отметить следующее.

Всем известно, что в советское время рабочие зарабатывали гораздо больше своих начальников - мастеров. Ельцин только что окончил институт. Ему нужно было начинать самостоятельную жизнь, в том числе и семейную (к этому времени у него уже был роман с Наиной Гириной, на которой он женится через год), надо было думать о своей квартире. Правда, сам Ельцин ни о чем таком не пишет. Вообще непонятно, где он в это время живет, где находятся его родители, брат и сестра. Их он больше не вспоминает.

Можно предположить, что Ельцин просто ушел из своей семьи, оставшейся в Березниках (?), жил в общежитиях для рабочих. Все это вполне естественно для молодого человека, тем более для молодого строителя в то время. Но Ельцин совершенно не касается этих моментов, приводя лишь единственную (приведенную выше) причину своего решения год поработать простым рабочим.

стр. 85

Ничего не пишет он и о том, каково ему было расставаться с волейболом, об увлечении которым он с такой любовью рассказывал ранее (даже "спал с волейбольным мячом" ). Это тем более странно, что все лето после защиты диплома он, как сам утверждает, провел в различных волейбольных турнирах (в Тбилиси, Ленинграде, Риге). Конечно, это не могло помешать устройству на работу - людей на стройках всегда не хватало. Но вот работа на стройке, да еще обучение 12 специальностям за год, конечно, не могли сочетаться с регулярными занятиями спортом, тем более - с участием в соревнованиях.

Ельцин, как мы помним, очень высоко оценивал свои спортивные таланты, особенно в волейболе. При постоянном стремлении к лидерству, к победе расставание со спортом для него должно было быть делом непростым.

Возможно, однако, здесь сказался ельцинский прагматизм, его расчетливость - те черты, о которых я еще не писал специально, но которые, безусловно, не последние в его характере. Если это ему нужно, Б. Н. способен отказаться от очень многого.

Ельцин отмечает, что сборная Свердловска, хоть и считалась "серьезной" командой, никогда выше шестого-седьмого места на первенстве страны не поднималась. А сам Ельцин из-за дефекта левой руки, отсутствия двух пальцев, потерянных в результате взрыва гранаты, конечно, не мог претендовать на индивидуальную карьеру в этом виде спорта. Словом, путь к победе, к лидерству лежал не здесь.

Так или иначе, через год, овладев 12 строительными специальностями и пройдя через ряд уже описанных мною случаев (см. предыдущую сноску. - В. Т. ), каждый из которых мог стоить ему жизни (железнодорожный переезд, едва не упавший башенный кран и прочее), Ельцин стал мастером на стройке, начав тем самым свое довольно стремительное продвижение по ступенькам должностной иерархии в строительстве.

Карьера профессиональная и партийная

Панегирически описывая свою работу на различных стройках, сам Борис Ельцин отмечает свою работоспособность, борьбу с разного рода несправедливостями и, естественно, столь распространенными во всяком строительстве приписками, а также то, что он рано начал работать самостоятельно, на начальственных должностях, почти никогда не находясь у кого-то в подчинении. Строительная карьера Бориса Ельцина естественным образом переросла в партийную - по вполне накатанной в то время схеме, но при наличии, естественно, соответствующих способностей, активности и собственно членства в партии. В 1961 году, пять лет спустя после окончания института, Ельцин вступает в КПСС, очевидно - после того, как он вышел из комсомольского возраста.

Уже к моменту вступления в КПСС Ельцин занимал начальственные должности в строительном управлении своего треста - поэтому партийность была просто необходима. Только очень выдающиеся нонконформисты, я уже не говорю о диссидентах - диссиденты в провинции, да еще на стройках тогда не водились в принципе, - могли оставаться беспартийными. Это было бы слишком трудным волевым решением, правда, не совсем объяснимым по нормам жизни того времени. Жизненная норма тогда - членство в партии, а не убегание от него. Ельцин действовал по правилам жизни. И естественно, что после того, как он стал "партийным", карьерный рост его убыстрился. Он становится главным инженером, а затем и начальником Свердловского домостроительного комбината. А в то время (при Никите Хрущеве) - это важнейшие и ответственнейшие должности: в стране развернулось массовое жилищное строительство, та жилищная реформа, которая вывела десятки миллионов людей из бараков и коммуналок в более или менее цивилизованные (по меркам, кстати, большинства стран) условия жизни в отдельных, хоть и малогабаритных и малокомфортабельных квартирах.

Начальник крупного предприятия в одном из крупнейших городов страны (по принятому ранжированию - третьем индустриальном центре СССР после Москвы и Ленинграда, никакие столицы союзных республик конкуренции не выдерживали) - это, безусловно, хорошая карьера, свидетельствующая о достаточно незаурядных качествах того, кто ее сделал. И это - в 32 года. Все-таки как ни относиться к "проклятому советскому прошлому", а из песни слов не выкинешь, как любили выражаться при Леониде Ильиче Брежневе (а он уже год как сидел в Кремле): общество давало дорогу молодым. Тот, кто был энергичен, мог на многое и рассчитывать. Главное - работать. И тебя обязательно (почти обязательно) заметят.

Ельцина заметили. В 1968 году, через три года после того, как он возглавил Свердловский ДСК, его назначают заведующим отделом строительства Свердловского обкома КПСС. Это должность, на которую не попросишься сам. Не подашь заявление о приеме, потому что хочешь или считаешь, что можешь выполнить эту работу лучше других. На эту должность тебя избирает Система. Все, что было до того, могло быть случайным. Здесь случайностей быть не могло. Отлаженный еще Сталиным механизм действовал четко и бесперебойно. Правда, выбор мог быть неудачным, а в южных и азиатских регионах и республиках СССР - по блату, за взятку, по семейно-клановым связям. В Свердловске - нет. Выбирала Система по своим, до деталей прописанным правилам, нормам и традициям. Но в духе той, еще первой демократизации, не совсем сошедшей на нет после отставки Хрущева, в духе косыгинских, так и не развернувшихся в полную мощь экономических реформ.

И еще: партии нужны были молодые. И она позвала Ельцина (наряду с ним, конечно, сотни других - по всей стране).

Все, что происходило с Ельциным до 1968 года, до этого назначения, было легко и просто: сильный, с высшим образованием, из рабочих, энергичный молодой человек, выходец из деревни, а потому не обмещанившийся в уже наступающих (во всяком случае, для уровня тех должностей, которые занимал к тому времени Ельцин) повышенно-комфортных условиях, переходил с одной должности на другую, всякий раз - более высокую, нигде не задерживался более трех лет, не успевая соскучиться, закоснеть, потерять вкус к работе.

Заведующим же отделом строительства обкома он проработал целых семь лет, полный политический цикл (тогда это были пятилетки). Это - уже новая веха в карьере, в работе, в жизни, в психологии. Вступив в эту должность еще молодым человеком - в 37 лет, он проработает на ней до 44, до полной зрелости, основательности и незыблемости характера, семейной жизни, мировоззрения.

Молодость Ельцина закончилась на партийной работе. На ней же началась его настоящая взрослая жизнь.

"Учитель" об "ученике"

Карьера, сделанная Борисом Ельциным в Свердловске, им самим описана хоть и подробно, с множеством деталей, но как-то нечетко. По счастливому исключению один из свидетелей этой карьеры, более того, человек, сам приложивший к ней руку, спустя долгие

стр. 86

годы все-таки описал Бориса Ельцина того периода. Отрывки этих воспоминаний в 1999 году были опубликованы в журнале "Русский Кто есть кто". Их автор - Яков Рябов, предшественник Ельцина на посту первого секретаря Свердловского обкома КПСС. В этих отрывках несколько глав посвящены непосредственно нашему герою. Одна, кстати, так и называется: "Мой ученик и выдвиженец..." Это одно из немногих авторитетных прямых свидетельств о том периоде жизни Ельцина, причем написанное с очевидно объективистских позиций. Во всяком случае, Яков Рябов старается постоянно отмечать положительные стороны работы и действий своего "выдвиженца". Поэтому процитирую обширные куски из воспоминаний Рябова (стилистику автора я сохранил без изменений).

"Мой ученик и выдвиженец в ОК КПСС Б. Н. Ельцин"

Яков Рябов. "Из записок первого секретаря"

"Мне очень нелегко и даже неприятно писать эту главу, но, видимо, надо, так как я практически в каждом разделе в той или иной форме затрагиваю деятельность Ельцина. Это и понятно, ведь у Ельцина со мной жизненный узел завязался в 1963 году - 35 лет тому назад, а это немало по любым человеческим меркам.<...>

Итак, в годы хрущевского правления в стране начали заниматься крупноблочным и крупнопанельным домостроением. Фрагменты такого строительства у нас в области уже были, и мы решили объединить разрозненные участки в единый комбинат крупнопанельного домостроения. Возглавил его заслуженный и опытный организатор строительства Н. И. Ситников. К нему главным инженером мы решили подобрать молодого инженера на перспективу роста. Тогда-то на эту роль и пригласили одного из начальников управлений строительного треста Южуралстроя Бориса Ельцина. В "Исповеди на заданную тему" он об этом говорит, но, к сожалению, в ней много неправды и искажений. Напрасно он в этом пасквиле оплевывает старших товарищей по работе, которые его оберегали, растили и рекомендовали на выдвижение по службе. <...>

Объективно говоря, работал он неплохо, был достаточно настырным. Через 1,5 - 2 года мы выдвинули его на должность директора этого комбината. Но горком партии и руководство Главсредуралстроя (начальником ГСУС в то время был С. В. Башилов, а его замом работал Н. И. Ситников, который и был у истоков создания ДСК), следили за работой Ельцина, спрашивали с него за ввод жилья, в то же время и серьезно помогали. Особенно в конце года, когда за 2 - 2,5 месяца до его окончания необходимо было сдавать по 100 - 150 тыс. кв. м жилья.

По решению бюро горкома партии заводы и промышленные строительные тресты направляли в помощь Ельцину строителей, рабочих и служащих для выполнения годового плана по вводу жилых домов. Бывало и так, что в дом и в каждую квартиру нагоняли плотников, маляров, сантехников и разнорабочих. В общем, в более недостроенных домах скапливалось столько людей, что они задевали друг друга мягкими местами, но дело делалось до конца текущего года. Однако премии за ввод жилья и другие объекты получали директор комбината и его служащие, а направленные люди с заводов получали среднюю зарплату по месту работы. <...>

Вспомнился один неординарный случай, который связан с работой Б. Ельцина в ДСК. В начале 1966 года рассматривался вопрос о награждении орденами и медалями отличившихся специалистов по итогам пятилетки 1961 - 1965 годов. Горком и обком партии совместно с ГСУС представили Ельцина к награждению орденом Ленина. В дни работы XXIII съезда КПСС мы - члены бюро обкома партии, делегаты съезда, находясь в Москве, решили уже в окончательном плане рассмотреть кандидатуры отличившихся работников области для награждения. Вдруг из Свердловска получаем телеграмму, что на одной из улиц ночью разрушился почти готовый пятиэтажный крупнопанельный дом, который строил ДСК, где директор Б. Ельцин. Помню, секретарь обкома партии М. Сергеев внес предложение снять Ельцина с награждения, его поддержал первый секретарь - К. Николаев. Остальные члены бюро ждут моего мнения. Я заявил, что с решением не надо торопиться. Поручите мне, как второму секретарю обкома, разобраться и доложить. Так и договорились. Я позвонил в Свердловск, просил выяснить, как все это произошло, и доложить. В городе уже работала комиссия, в которую вошли квалифицированные строители, проектировщики, работники прокуратуры и др. <...>

Предварительные выводы комиссии: фундамент для этого дома делали зимой в холодное время, бетон не успел "схватиться" и застыл. Весной фундамент оттаял и "пополз", движение фундамента вызвало колебание конструкций, и дом рухнул. Но, учитывая, что люди не пострадали, в уголовном порядке никого не привлекли. Выяснилось, что строительство фундамента осуществлял другой строительный трест, поэтому решили виновных наказать в административном порядке. Вина Ельцина заключается в том, что он не осуществлял должного контроля за работой субподрядных организаций.

стр. 87

В конечном итоге я добился, чтобы Ельцина представили к государственной награде, хотя и меньшей значимости, но и это мне досталось нелегко. Таким образом, Борис Николаевич в 1966 году был награжден первым орденом "Знак Почета". <...>

***

Б. Н. Ельцин в конце 1968 года был приглашен на партийную работу в Свердловский обком партии. В то время я работал вторым секретарем, курировал отрасли тяжелой промышленности - черную и цветную металлургию, горнорудную и химическую, лесную, целлюлозную и деревообрабатывающую, машиностроение, а также строительные работы и стройиндустрию <...>.

Заведующим строительным отделом обкома партии в то время работал А. И. Гуселетов, он был уже в возрасте (54 года), да и здоровьем не блистал. В связи с этим встал вопрос об укреплении этого отдела молодым, более энергичным человеком, но уже имеющим опыт строительной практики. Когда мы начали заниматься подбором, кандидатур на роль зав. строительным отделом было немало. "Всплыла" и кандидатура Б. Н. Ельцина. Как-то встретился я с друзьями, они мне задают вопрос: "Яков Петрович, вы собираетесь заменить Гуселетова, вроде рассматриваете кандидатуру Бориса Ельцина? Имейте в виду, у него неуравновешенный характер, поэтому к кандидатуре Ельцина надо подходить взвешенно".

Оказалось, что мои друзья учились с Борисом, знали его со студенческих лет и прямо говорили о его властолюбии, амбициях, устремлениях к власти любым путем. Как говорится, он готов перешагнуть не только через товарищей, но если потребуется, и "через родную мать". Говорю: "Спасибо, что вы мне это сказали, значит, у человека есть желание отличиться и стремление быть впереди, но для меня это новая информация".

Я Ельцина знал только как директора домостроительного комбината и относился к нему позитивно. Конечно, это его не очень хорошо характеризует, значит, его надо постоянно держать под контролем. Спрашиваю: "А как вы его оцениваете с точки зрения дела?" Задумались. А потом отвечают: "Здесь вопросов нет - сделает все, что угодно, "разобьется", но выполнит поручение начальства".

На это я им отвечаю: "Вот вы и дали мне хорошую характеристику на Бориса. Во-первых, я беру его не на идеологическую работу, а на конкретное дело - заниматься вопросами промышленного, жилищного, коммунального и другого строительства и стройиндустрии, он будет возглавлять строительный отдел обкома. Во-вторых, ваши опасения - это плод студенческих лет, сейчас, видимо, его жизнь кое-чему научила и, возможно, уже скорректировала его характер. И в-третьих, я беру его под свое начало, а у меня достаточно знаний и опыта, силы и воли, чтобы заставить его работать так, как надо. А если я замечу, что он будет "выпрягаться из оглобель", поставлю на место".

Проанализировав все кандидатуры, я все же остановился на Ельцине. Он был молодой - 37-летний зрелый мужчина, высокого роста, спортивного телосложения, имел уже достаточный опыт работы промышленного и гражданского строительства, к тому же член горкома партии, в общем - подходящая кандидатура.

Я оговорил его кандидатуру с первым секретарем обкома, он не возражал. После этого я пригласил Б. Н. на беседу. Могу объективно сказать, что он не рвался на эту работу, но после нашего разговора дал согласие. В конце встречи я ему сказал, что, изучая кандидатуры, я решил "рекомендовать вас, хотя характер ваш имеет недостатки, это надо иметь в виду и не допускать в работе с людьми".

Он задумался, но вместо того, чтобы сказать: да, действительно, характер у меня не сахар, надо будет следить за собой, - он мне задал вопрос: "Интересно, кто же вам, Яков Петрович, мог это сказать?"

Позже он вычислил этих друзей и не дал им хода. <...>

Итак, Б. Н. Ельцин в конце 1968 года начал работать заведующим строительным отделом Свердловского обкома партии. К самой работе он относился добросовестно и ответственно. <...>

В связи с тем, что я около 11 лет работал секретарем обкома партии, из них шесть лет первым, курировал практически всю экономику и жизнеобеспечение области, вопросы инвестиций и капитального строительства были все эти годы под моим постоянным контролем. Я уже говорил, что Б. Н. работал эти годы с отдачей, набирался инженерно-строительного и организационно-хозяйственного опыта. Учитывая экономическую мощь Среднего Урала, наличие множества особо важных народно-хозяйственных строек в нашем крае и постоянный контакт с людьми, Ельцин на разборе строительного объекта практически всегда был при мне. В области не было ни одной крупной строительной площадки, где бы мы с Борисом не были.<...>

Почти семь лет Б. Ельцин проработал заведующим отделом. Не скрою, было немало серьезных претензий к нему за эти годы - за грубость, бездушное отношение к людям и даже хамство. "Уйми ты его наконец", - говорили мне его же и мои товарищи по работе. Я не раз пытался это сделать, но в ответ мне частенько Борис отвечал: "Яков Петрович, это у меня получается не со зла, а во имя дела". В общем-то, я ценил деловые качества Бориса, помогал ему, доверял, растил его и воспитывал как мог. Хотел, чтобы он набрался человечности, элементарной культуры. Но привычку подминать всех под себя, "расти" за счет других мне так и не удалось побороть в нем.

***

Из нашей области был постоянный отбор кадров в Москву в ЦК КПСС, в Совет министров, в Госплан, в различные министерства, ЦК ВЛКСМ, ВЦСПС и в другие организации и ведомства. Кроме того, свердловчан направляли в разные республики и области Российской Федерации. Мы считали это нормальным явлением подбора и расстановки кадров. Даже пока Борис Николаевич работал в обкоме партии, к нему тоже выходили с предложениями. В свое время первый секретарь Костромского обкома партии Ю. Н. Баландин приглашал Ельцина в его обком на роль секретаря. Б. Н. был у меня и советовался, как ему быть. Я ему сказал: "Если хочешь - иди, но что тебе рваться из такого обкома, как наш, у тебя и здесь есть перспектива роста".

В то время у нас с Борисом сложились уже хорошие деловые отношения. Второе предложение ему сделал И. Т. Новиков председатель Госстроя СССР, приглашал на должность зампредседателя. Борис вновь пришел ко мне за советом. Я ему сказал примерно то же самое: "Смотри, как хочешь, но я на тебя имею виды. Если все-таки есть желание работать в Госстрое, я возражать не буду. Но пока ты будешь работать завотделом обкома". Я ему в принципе намекал, что если он освободится от своих недостатков, у него будет рост. Он это понимал, но замечания в свой адрес воспринимал всегда очень болезненно. Я чувствовал, что он карьерный рывок хочет сделать именно на партийной работе. После этого Борис, видимо, наконец-то понял, что ему надо меняться. И он, в общем-то, заметно изменился, его как будто подменили. В своем поведении он поменял тактику, начал искать дружеские контакты со

стр. 88

своими коллегами в обкоме партии, заигрывать с членами бюро и секретарями обкома, с облисполкомом и другими вышестоящими кадрами.

Заметно начал подниматься авторитет Б. Ельцина, к 1975 году он уже был зрелым мужем. Как раз в этом году у нас из области отозвали ряд ответственных работников. <...>

В 1971 году меня избрали первым секретарем обкома, а вторым я рекомендовал Г. В. Колбина - и не ошибся. Мы уверенно работали с ним крепким и надежным тандемом до 1975 года, последнего дня, когда он навсегда покинул свой родной Урал, перебравшись в Тбилиси.

После отъезда Колбина передо мной встала дилемма, кого выдвигать на место Геннадия, он ведь был главным резервом на роль первого секретаря Свердловского обкома партии. Так ориентировались и в ЦК КПСС. Пришлось думать и советоваться с членами бюро обкома, в том числе с Колбиным и орготделом ЦК партии. <...>

После различных вариантов пришли к выводу: вторым секретарем избрать Е. А. Коровина, а вместо него рядовым секретарем избрать Б. Н. Ельцина. Хотя он и начал меняться в лучшую сторону и за семь лет набрался опыта, изучил область, знает кадры и задачи, стоящие перед областью в вопросах ее развития и капитальных вложений, все равно в этой ситуации будет правильно, если мы его испытаем в роли рядового секретаря. Так и решили. Б. Н. Ельцин, конечно, был благодарен за такое доверие. Но после организационного пленума я сделал перераспределение обязанностей между секретарями обкома - Ельцину поручил все вопросы строительства <...>.

***

Итак, свершилось, Борис Николаевич стал секретарем обкома по строительству. Это давало ему больше самостоятельности и оперативности в решении тех вопросов, которые он ведет. <...>

В то время вокруг меня ходили разные кривотолки, что меня могут куда-то выдвинуть или перевести, даже рисовали всякие прогнозы. Борис это тонко улавливал и уже знал, как себя вести, с учетом того, что второй секретарь Е. Коровин не является для него конкурентом и не рвется во власть. И тут Борис понял, что ему надо держаться поближе ко мне, как это он уже делал в последние годы и заслужил выдвижение в секретари. И он притаился. Мы по-прежнему вместе с ним бывали на особо важных стройках, он еще не мог обходиться без меня, так как для их ввода требовались дополнительные ресурсы строителей, людей с предприятий, и решать многие вопросы в области и Москве, которые без первого секретаря обкома не решить. Как я понял, но, к сожалению, значительно позже, Борис вел себя как типичный подхалим и карьерист, старался исполнять все мои желания. И мне это импонировало, я и в мыслях не думал, что это его тактика для дальнейшего рывка в карьере, а наоборот, считал, что молодец Борис, наконец-то понял задачи области и делает все, чтобы их осуществить. Мы продолжали дружить семьями.

Я почему-то в него верил.

Потом его опять начало "заносить".

Ко мне начали поступать замечания по грубому, нетактичному отношению Ельцина к разным категориям кадров. Понять не могу, почему? Или это рецидив? Или он злоупотребляет моим доверием? В общем, что бы там ни было, решил провести с ним очередной "ликбез".

Привожу мою беседу с Борисом по записи из моего дневника от 14 июня 1976 года.

"Вынужден ему снова сделать замечания.

1. За его высокомерие.

2. Неуважение к товарищам по работе, в том числе и к членам ОК КПСС, грубость, резкость в обращении и ненароком напоминание им, что вы лезете не в свое дело, если не понимаете.

3. Это выражается в том, что он очень болезненно воспринимает замечания в адрес строителей, особенно ГСУС, как обиду для себя.

4. Сам резок к людям, даже груб и нетактичен, до оскорбления, в то же время обидчив и вспыльчив, даже при законной просьбе или постановке вопроса товарищами.

5. Никак не может отойти от ведомственности, а это плохо, даже пагубно для секретаря обкома и члена бюро.

Выслушав замечания, надулся, нахмурился, опустил голову, даже не повернул ее в мою сторону и спросил: "Все?" Я сказал: "Пока да".

Он заявил: "Можно подумать?" Я сказал: "Пожалуйста, подумайте, но надо делать выводы. Это у меня с вами не первый разговор на эту тему, в том числе уже на должности секретаря обкома партии".

Ему ничего не оставалось, как встать и уйти".

После каждого подобного разговора он делал выводы, но, к сожалению, выдержки ему не хватало до конца. Я Бориса не упрекал, что его неуважительное отношение к товарищам приводит к тому, что по многим вопросам, которые находятся в его компетенции, его же коллеги к нему не идут, а выходят на меня.

В то же время я понимал, что это сильный работник, волевой, может себя заставить работать, но у него еще нет профессиональной партийной

стр. 89

объективности понимания общих задач области и своей причастности к ним как секретаря обкома партии. Однако после последнего с ним разговора он, видимо, серьезно все проанализировал, взвесил и через некоторое время, при разборе состояния дел на каком-то строительном объекте, когда мы остались вдвоем, Борис сам заговорил: "Яков Петрович, ну действительно, может быть, я забываюсь и веду себя не очень тактично по отношению к тем, кто проваливает дело. А их пробивает только нажим, но нажим мой, может быть, не всегда бывает корректным".

Вот этим Борис меня подкупал и успокаивал. Он не раскис, а наоборот, отрегулировал свои отношения с секретарями обкомов партии, с другими руководящими кадрами, продолжал работать ответственно, с достаточной требовательностью и отдачей".

В этом месте обрываются опубликованные в журнале "Русский Кто есть кто" воспоминания Якова Рябова, в дальнейшем секретаря ЦК КПСС, после отъезда которого в Москву Борис Ельцин занял место первого секретаря Свердловского обкома, то есть стал первым человеком области. Написанные суконным партийно-бюрократическим, местами корявым языком, они тем не менее представляются достаточно искренними. Кстати, сам Борис Ельцин в книге "Записки президента" вообще не упоминает того, кто его "выдвинул". А в более ранней "Исповеди на заданную тему" пишет о нем кроме двух-трех формальных упоминаний лишь в связи с Октябрьским пленумом ЦК КПСС 1987 года, где после критического выступления Ельцина в адрес Михаила Горбачева и Политбюро в целом началось обсуждение уже самого Б. Н.:

"Одно выступление за другим, - во многом демагогичные, но не по существу, бьющие примерно в одну и ту же точку: такой, сякой Ельцин. <...> Выступает Рябов, с которым столько в Свердловске вместе работали. Зачем? Чтобы себе какую-то тропинку проложить вверх, если не к будущему, то хотя бы к своей пенсии? И он тоже начал обливать... Это было тяжело".

Я не буду комментировать воспоминания Рябова. Но я не могу в отличие от Ельцина исключить, что Яков Рябов нападал на него на Октябрьском пленуме, вполне искренне считая, что его "выдвиженец" не прав, а отнюдь не для того, чтобы "проложить тропинку вверх". Суров Борис Николаевич по отношению к другим - не то что к себе.

Первый секретарь: тупик карьеры?

Итак, 2 ноября 1976 года Борис Ельцин был избран первым секретарем Свердловского обкома КПСС, что, как известно, по нормам тех лет было возможно только после того, как эту кандидатуру утвердили в аппарате ЦК КПСС в Москве, точнее, даже выше - в Политбюро. Естественно, по тем же самым нормам он был на ближайших выборах (1978 г.) "всенародно избран" депутатом Верховного Совета СССР, а на ближайшем съезде КПСС (1981 г.) - членом ЦК КПСС. Эта должностная триада (первый секретарь обкома КПСС - депутат ВС СССР - член ЦК КПСС) - обязательный номенклатурный набор, совокупно достававшийся в награду любому лицу, возглавившему по решению Москвы партийную организацию любого края, области или автономной республики в СССР, тем более - такой крупной и стратегически важной, как Свердловская.

Что это значило в реальном властном раскладе?

Во-первых, Борис Ельцин вошел в политическую элиту Советского Союза, включавшую не более нескольких сотен человек.

Во-вторых, внутри этой элиты он был членом вполне определенной когорты - наместников партии, а значит, и вообще государства СССР-КПСС, на местах. Таких было 159 человек (на 1985 год). Причем во всех союзных республиках, кроме Российской Федеративной Республики, где находилась Свердловская область, между Москвой и первыми секретарями стояли еще республиканские ЦК со своими первыми, вторыми, третьими и прочими секретарями, председателями республиканских Верховных Советов и Совминов, шефами республиканских КГБ, МВД и прокуратур, министрами республиканских правительств. Первый секретарь в регионе, находящемся на территории России, подчинялся непосредственно Москве, союзным властям. То есть в этом смысле Ельцин входил в еще более узкий круг первых секретарей с потенциальным весом, равным первому секретарю небольшой союзной республики. В этом было громадное преимущество, поднимавшее Ельцина выше, чем было положение формально равных ему по должности, например первого секретаря какого-нибудь Костромского обкома КПСС (хоть и в РСФСР, но слишком незначительная в сравнении со Свердловской областью) или первого секретаря Ферганского обкома компартии Узбекистана. Для двух последних невозможно было сразу стать секретарем ЦК КПСС или министром союзного правительства. Для первого секретаря Свердловского обкома это была вполне реальная цель. Собственно, из таких людей в брежневские годы в основном и формировались высшее партийное руководство страны и ее правительство.

В-третьих, будучи "царем и богом" для всех, кроме командующего Уральским военным округом и еще, быть может, начальника управления КГБ по Свердловской области, Ельцин, как и всякий областной первый секретарь, если только он не имел личных связей с кем-то из могущественных членов Политбюро, все-таки зависел от очень многих московских начальников, часто весьма мелкотравчатых. По той простой причине, что они работали в столице, хотя сами там хозяевами не были, а он - всего лишь в провинции, пусть и в регионе, полным хозяином которого был. Этот диссонанс - у себя ты можешь приказывать всем, а в Москве, будучи по партийной должности выше всех, кроме секретарей ЦК и членов Политбюро, зависишь не только что от заведующего отделом или подотделом ЦК, а то и просто от инструктора высшего партийного органа. Типичные отношения Центр-провинция в централистском государстве.

В-четвертых, объективно привилегированное положение Свердловской области имело и свою оборотную сторону - из нее очень часто рекрутировались люди в Москву или по ее указанию - в другие регионы на более высокие должности. Это называлось "кадровой политикой КПСС" и приводило к тому, например, что директор свердловского Уралмашзавода Николай Рыжков в тот год, когда Ельцин стал всего лишь секретарем Свердловского обкома, был переведен в Москву на должность первого заместителя министра тяжелого машиностроения СССР. Уже при Горбачеве он станет председателем правительства СССР и, естественно, членом Политбюро. А Геннадий Колбин в том же 1975 году, освободив, правда, тем самым место для Ельцина, из вторых секретарей Свердловского обкома был назначен, то есть, простите, избран, вторым секретарем ЦК компартии Грузии, а при Горбачеве - первым секретарем ЦК компартии Казахстана. Так те, кто работал рядом с Ельциным, а часто и его подчиненными, выходили на союзную орбиту, получая уже реально, а часто и в собственно должностном отношении более значимые властные посты и полномочия. Не думаю, что за всеми из этих взлетов самолюбивый и властолюбивый Ельцин наблюдал без ревности.

стр. 90

Правда, если у тебя сохранились хорошие отношения с этими людьми, и тем более если они ценили тебя, то в дальнейшем они становились твоей опорой в столице, перетягивали тебя в Москву. Но при этом, конечно, обязан был уже ты им, а не они тебе.

Словом, должность первого секретаря обкома - проблемная должность. Из полутора сотен человек, всякий момент ее занимавших, единицы оказывались на самом верху (Хрущев, Брежнев, Горбачев), десяток-другой - достигали уровня министров и членов Политбюро, десятка два-три - потеряв темп, набранный в провинции, терялись в Москве на крупных, но все-таки не столь важных и заметных должностях, растворяясь в столичной чиновничьей массе или в лучшем случае (при соответствующих связях и прыткости) уезжали послами за рубеж, но не становились известными дипломатами. А для большинства первосекретарство так и оставалось пиком карьеры, после которого они либо уходили на пенсию, либо получали какие-нибудь хлебные, но не очень престижные синекуры.

То есть чисто арифметически большинство тех, кем стал в 1976 году Ельцин, получив почти абсолютную власть в своем регионе и вплотную приблизившись к такой же власти в стране, срывались вниз, часто видя, как выше их возносятся более удачливые, более гибкие или более компетентные их коллеги, а то и подчиненные.

Ельцин, безусловно, очень остро, думаю, даже болезненно ощущал эту проблему возможного карьерного тупика в точке, из которой теоретически открыт путь еще выше, но пройти по нему сможет лишь один из десяти, а то и двадцати.

Именно тогда, предполагаю я, власть в Москве стала той болезнью, которая заразила Ельцина так, что вылечиться он смог, только получив ее. Но выздоровление оказалось новой формой болезни, еще более опасной, триумфальной и одновременно роковой.

Провинциал пред вратами столицы

Всех людей, живущих в провинции, по крайней мере русской (но думаю, что не только русской), можно разделить на три категории.

К первой относятся те, кого вполне удовлетворяет их жизнь, хотя многие из них и подозревают, знают или считают, что жить в столице гораздо лучше и интереснее.

Вторая категория - это те, кто всю жизнь мечтает о жизни в Москве, но никогда и ничего для реализации своей мечты не делает.

Наконец, меньшая часть всех провинциалов и меньшая часть тех из них, кто мечтал бы жить в столице, делает все возможное и невозможное, чтобы туда попасть.

И многим из них это удается. Большинство, однако, практически бесследно растворяются среди миллионов москвичей, лишь обновляя через браки кровь будущих жителей столицы да ухудшая своим провинциальным говором русский язык коренных москвичей. Но меньшинство завоевывает Москву - становятся известными всей стране людьми в науке, искусстве, бизнесе и, конечно же, в политике и во власти.

Но собственно во власти, точнее на высших этажах власти, провинциал всегда имеет преимущество перед москвичом. В России это - закон. Во всяком случае, в XX веке, с тех пор, как пресеклась монархия, ни один руководитель страны не был москвичом. Ни один. И Ельцин продолжил эту традицию.

Но к какой из перечисленных категорий провинциалов относится Ельцин? Знать это наверняка могут лишь члены его семьи и люди, близко общавшиеся с ним в Свердловске. А они, как я уже отмечал, по необъяснимым или, наоборот, объяснимым причинам молчат. Поэтому мне не остается ничего другого, как вновь строить предположения, основываясь, в частности, на воспоминаниях самого героя.

Судя по всему, Ельцин, в начале своей сознательной жизни будучи, безусловно, человеком, стремящимся выдвинуться, обойти других, лидерствовать, не претендовал для себя на что-то большее, чем какую-то карьеру на родине, а о жизни или работе в столице, тем более об успехе там, известности, не говоря уже о власти в стране в целом, не мечтал и не думал. Более того, само его стремительное карьерное восхождение в Свердловске было хоть и желанным, но удивительным для Ельцина. И страсть к нарастанию объема власти в своих руках он приобрел по ходу того, как эта власть все увеличивалась и увеличивалась.

Когда же он стал первым секретарем обкома, полным хозяином области (в рамках, предначертанных ЦК КПСС), зная, что решение о вручении ему этого поста и этих полномочий не могло быть принято никем в самом Свердловске, а только Москвой, он посчитал, что достиг предела возможного.

Яков Рябов, как мы помним, пишет, что Ельцин несколько раз хотел уехать из Свердловска, например, на должность простого секретаря обкома куда менее значимой Костромской области. То есть полной уверенности в успехе своей карьеры в Свердловске у Ельцина не было.

стр. 91

Назначение на должность первого секретаря обкома Свердловской области, о котором он узнал из уст самого Брежнева, как пишет Б. Н., было для него неожиданным, "хотя где-то в душе чувствовал, какой может произойти разговор, но старался не подпускать это близко к себе" . Еще бы не чувствовать, если Якова Рябова только что назначили секретарем ЦК КПСС и он освободил пост хозяина области. Правда, Ельцин к этому времени был всего лишь простым, а не вторым секретарем обкома. Однако Рябов пишет, что Коровин, второй секретарь, был гораздо слабее Ельцина. То же отмечает в "Исповеди" и сам Ельцин: "Объективно говоря, Коровин, конечно, для первого секретаря со своим характером не годился. Это понимали все" . Фраза, подтверждающая объективность воспоминаний Рябова.

Совершенно очевидно, что именно Яков Рябов рекомендовал Бориса Ельцина на свое место, хотя об этом не упоминает ни Б. Н. в своих воспоминаниях, ни Рябов в своих опубликованных отрывках.

Так или иначе, но, как пишет Ельцин, "начался период бурной работы" . И уточняет: "И, как всегда в моей жизни бывало, больше всего я не жалел самого себя" .

Описывая свою работу в качестве первого секретаря, Б. Н. делает весьма неожиданные заявления: "В это время Брежнев страной не занимался, или, скажем так, все меньше и меньше занимался. Его примеру следовали другие секретари ЦК. Так получилось, что мы работали полностью самостоятельно" . Так это или не так, проверить трудно.

"Я пользовался этой властью, но только во имя людей и никогда - для себя. <...> Во что я никогда не вмешивался, так это в правовые вопросы, в действия прокуратуры, суда".

Ей-богу, если б Ельцин в силу ряда специфических причин не был сторонником свободы печати, первая книга, которую он должен был бы запретить, - это "Исповедь на заданную тему"!

Ельцин утверждает, что, руководя Свердловской областью, он видел и понимал практически все проблемы, стоявшие перед страной, слабости ее самых высоких начальников. Совсем не исключено, что это так и было. Тем более что то же самое могут сказать о себе и десятки миллионов других людей. Но видеть - одно, а не выполнять распоряжения партии, особенно ее ЦК - другое. Ельцину против его желания, как он пишет, пришлось уничтожить расположенный в Свердловске дом Ипатьевых, последнее пристанище царской семьи, где она была расстреляна в 1918 году. Сделать это предписывало секретное постановление Политбюро ЦК КПСС, присланное Ельцину.

В публичном споре с Ельциным на XIX всесоюзной партконференции в Москве (1988 г.) Егор Лигачев, избранный Б. Н. главной мишенью для критики в Политбюро, бросив свою ставшую знаменитой реплику "Борис, ты не прав!", сказал, что Ельцин завалил работу в Свердловской области и "посадил область на талоны".

Конечно, это было не так. Ельцин, безусловно, не виноват ни в талонах, ни в завале работы. Талоны на продукты и другие товары как следствие неэффективной экономической системы были явлением всесоюзным. И область, надо думать, развивалась не хуже других. И Ельцин работал, видимо, лучше других - иначе Горбачев не призвал бы его в 1985 году в Москву.

И в рамках Системы Ельцин, как я уже писал, был, на мой взгляд, оригинал-конформистом, человеком, пытавшимся своей работой выжать из Системы даже то, чего в ней не было, но не мысливший жизни вне социализма, Союза ССР, КПСС. Словом, это был высокопоставленный ударник коммунистического труда. Может быть, наивный ударник.

Впрочем, нет. Наивности, думаю, уже не было. Если даже отбросить суждения Якова Рябова о постоянно проявлявшемся карьеризме Ельцина, те, кто жил в советскую эпоху, знают - ударники не были простыми людьми. Как правило, это были люди честолюбивые и очень рациональные. За свой чрезвычайный труд они привыкли (советская власть приучила) и получать чрезвычайной мерой - денег, славы, почестей, власти.

С того момента, как Ельцин стал первым секретарем обкома КПСС и обжился на этом посту, прочувствовал его всеми фибрами своей честолюбивой натуры, он не мог не думать о Москве.

Вопрос в том, как он о ней думал.

Сам Ельцин об этом в "Исповеди" пишет так: "Не было никогда у меня мечты или просто желания работать в Москве" .

В самом деле?

Уверен, что все было гораздо сложнее. Но сначала все-таки выслушаем, что думал Б. Н. о Москве в его версии, зафиксированной "Исповедью", то есть осенью 1989 года, когда, потерпев сокрушительное поражение в столице, он сумел, совершив политическое, а может быть и физическое ("падение с моста") сальто-мортале, не только вернуться в официальную политику, пусть и не на первые пока роли, но вернуться таким способом, который сделал его почти неуязвимым, - через триумфальное всенародное голосование, причем в самой Москве. Ни один из его оппонентов не мог похвастаться этим: ни Горбачев, ни Лигачев, никто.

Об этом, впрочем, мы еще поговорим подробно в свое время и в более подходящем месте, а пока отметим, что Ельцин, рассказывая в тот момент о своем прошлом, по сути, рефлексирует о выборе пути в своем будущем. Он находится в Москве, он думает о ней, о том, что дальше в ней или с ней будет делать и сможет сделать. И пишет (привожу весь пассаж, из которого чуть выше вырвал только две строки), рассказывая о своем переезде в столицу:

"Расставаться со Свердловском было грустно, здесь я оставлял друзей, товарищей <...> вся жизнь здесь. Здесь женитьба, здесь две дочки и уже внучка. А потом, 54 года - тоже немало. <...>

Провинция рвется отдать своих выросших детей в Москву, на любых условиях, за любые унижения. <...>

Честно признаюсь, я тоже с предубеждением относился к москвичам. Естественно, близко мне с ними общаться не приходилось, встречался в основном с различными союзными и республиканскими руководителями. Но и от этого общения оставался неприятный осадок. Снобизм, высокомерие к провинции не скрывалось, и я эмоционально переносил это на всех москвичей.

При этом не было никогда у меня мечты или просто желания работать в Москве. Я не раз отказывался от должностей, которые мне предлагали, в том числе и от должности министра. Свердловск я любил и люблю, провинцией не считал и никакой ущербности для себя в этом вопросе не чувствовал".

Ельцин слишком упрощенно объясняет причины сложных взаимоотношений провинциалов и москвичей в России. Конечно, проблема дефицита тогда стояла очень остро, а Москва действительно была едва ли не островом благополучия в этом смысле. Но суть проблемы куда фундаментальнее, ее корни - в извечной взаимной любви-ненависти столицы и провинции во всяком централистском государстве.

Однако реальные мотивы конкретно ельцинского "нежелания" жить и работать в Москве в приведенном отрывке

стр. 92

присутствуют. Главный - возраст. 54 года - не поздно ли менять место и образ жизни?

При динамизме, энергичности, напористости, тогда еще отличном здоровье Ельцина, самим им описываемых, дело, конечно, в возрасте не как физическом, а, скорее, карьерном, профессиональном ограничителе. Не поздно ли выходить на новый старт, когда многие уже находятся на дистанции?

Последний звонок Ельцину, переломивший его нежелание соглашаться на работу в Москве, был от Егора Лигачева, еще совсем недавно такого же, как и Б. Н., первого секретаря обкома (но только Томского), а теперь секретаря ЦК КПСС и даже члена Политбюро. Правда, Лигачев несколько старше Ельцина, а вот человек, которому принадлежало решающее слово в подобных перемещениях, - Михаил Горбачев, тоже бывший первый секретарь (Ставропольского крайкома), вообще первое лицо в партии и государстве - генеральный секретарь ЦК КПСС, даже чуть младше Ельцина.

Да, в Свердловске все достигнуто, выше двигаться некуда. Но в Москве все придется начинать сначала, да еще с опозданием в сравнении с другими.

Конечно, Ельцин к этому времени не мог не мечтать о карьере в Москве, не мог не желать ее. Но не мог и не бояться (для честолюбца и властолюбца этот страх даже более естественен) поражения, неудачи.

Ельцин утверждает, что много раз не принимал приглашения на переезд в Москву. Даже для работы в качестве министра. Какого министра, правда, он не уточняет. Что странно - вряд ли забыл. Видимо, это был не союзный, то есть настоящий министр, а республиканский, второстепенный. Яков Рябов ведь свидетельствует, что Ельцин не то что на Москву, на Кострому - заштатный в сравнении со Свердловском городок - готов был однажды поменять родину. А в Москву, по Рябову, Ельцина приглашали (и он готов был согласиться) на должность заместителя председателя Госстроя СССР, мощнейшей структуры, превосходившей многие министерства. Правда, приглашали не первым заместителем, а одним из нескольких.

Да и сам Ельцин несколькими строками выше приведенного "эссе о Москве и москвичах" вполне определенно объясняет еще одну причину своего нежелания переезжать в Москву в 1985 году:

"Члена ЦК, первого секретаря обкома со стажем девять с половиной лет - и на заведующего отделом строительства ЦК - это было как-то не очень логично. Я уже говорил, Свердловская область - на третьем месте по производству в стране, и первый секретарь обкома партии, имеющий уникальный опыт и знания, мог бы быть использован более эффективно. Да и по традиции так было: первый секретарь обкома партии Кириленко ушел секретарем ЦК, Рябов - секретарем ЦК, а меня назначают зав. отделом".

Типичные проговоры Ельцина: сначала он дает какой-нибудь возвышенный мотив того или иного своего поступка, но затем в порыве откровенности называет и главную причину, как правило, прагматическую. В данном случае - я Москву не люблю и ехать туда не хочу, но самое обидное - пост предложили маленький.

Зная по описаниям самого же Ельцина его взаимоотношения с Горбачевым, нетрудно предположить, что была и еще одна причина: почему не позвонил сам генеральный секретарь?

Егор Лигачев, к тому времени уже член Политбюро, ставший, кстати, по свидетельству Вадима Медведева, тоже члена высшего партийного руководства, инициатором перевода Ельцина в Москву, должен был апеллировать к нормам партийной дисциплины, чтобы заставить Ельцина подчиниться. Во всяком случае, такова версия самого Б. Н. А вот если бы позвонил Горбачев, думаю, сопротивления не было бы.

Так, по решению Политбюро ЦК КПСС и "вопреки собственному желанию" , Борис Ельцин вынужден был покинуть Свердловск и перебраться в Москву.

В том, что большинство членов тогдашнего Политбюро потом пожалели о своем решении, сомнения нет. А Б. Н., напротив, не долго переживал неблагоприятные для себя условия перевода в Москву. Но обиду, судя по всему, он затаил нешуточную. Во всяком случае, все его описания первых дней, недель и месяцев жизни и работы в Москве переполнены раздражительностью и брюзжанием по каждому поводу. Об этом, впрочем, ниже.

Обиды обидами, но не мог же Ельцин, сделавший прекрасную карьеру в Свердловске, отдающий себе отчет в собственной целеустремленности и активности, опасаться, что "низкий" пост, предложенный ему в Москве, станет причиной того, что он потеряется в столице. К тому же как партийный функционер он не мог не знать, что посты секретарей ЦК не создаются под простое желание даже и генсека кого-либо этим постом отметить. Переберись в Москву, войди в команду - повышение последует. Тем более что нацеленность Горбачева на довольно стремительное выдавливание старых кадров из Политбюро не могла быть для Ельцина секретом. По мере реализации этой политики освобождались бы и посты, не беда, что сегодня они заняты. И куда выгоднее находиться к нужному моменту уже в Москве, а не в провинции.

Наконец, реформаторский настрой нового молодого генсека тоже был очевиден. Приглашение в Москву было, по сути, приглашением в команду Горбачева, в команду, которая должна будет реформировать партию и страну. Ельцин, так много рассказывавший о своем недовольстве устаревшими методами руководства в столице, в ЦК, в Политбюро, должен был быть счастлив, что практически в первую неделю после прихода к власти нового лидера партии о нем не забыли, напротив, вспомнили и фактически зовут помочь общему важному делу - тому, что вскоре назовут перестройкой. Новое дело, что так любит, согласно его собственным оценкам, Ельцин.

И все-таки он отказывается.

Думаю, главная причина - это все-таки страх, неуверенность. Если и не в собственных силах, то в своей способности выделиться в той загадочно-желанной Москве. Мне кажется, Ельцин тогда трезвее оценивал себя, видел, что его успехи в Свердловске были результатом не столько его интеллектуального или делового превосходства над другими, сколько следствием случая, везения. Но везением легко управлять в привычной, знакомой обстановке. А Москва - неведомый мир для типичного провинциала, каким всегда был и остался Ельцин.

Он боялся рискнуть. Все остальное - капризы, обида на Горбачева, что не позвонил сам, придирки к предложенному не по чину посту - производное.

Кроме того, Ельцин, боясь Москвы, давно ждал этого приглашения. Может быть, даже устал ждать или отчаялся дождаться. Не станем забывать, что с осени 1982 года, когда умер Леонид Брежнев, это была уже третья смена высшего руководства в Москве (Андропов, Черненко, Горбачев). И каждая предшествующая приводила к рекрутированию кадров из провинции, обходя, однако, стороной Ельцина.

Когда случается то, чего слишком долго ждешь, желанное часто становится пугающим.

стр. 93

Я совершенно уверен, что в Свердловске Ельцин не верил в то, что когда-нибудь он сможет сделать карьеру в Москве, на всесоюзном уровне. Ибо не был он у себя на родине ни реформатором, ни партийным диссидентом или хотя бы вольнодумцем, но лишь ударником - лучшим в дозволенных рамках.

Больше того, думаю, что и на посту первого секретаря МГК КПСС, при своей бешеной активности, он лишь пытался вписаться в "курс партии" на перестройку - вписаться в благодарность за то, что менее чем через год после того, как он покинул провинциальный Свердловск, Горбачев все-таки назначил его главой советской столицы. И лишь низвержение его с этой вершины за то, что он как мог старался реализовать планы партии, буквально расшибаясь в лепешку, пробудило в нем мысль сначала о власти как о форме мести, а затем уж о власти как об абсолютной ценности.

Михаил Горбачев, другой провинциальный первый секретарь обкома, напротив, по мнению всех - тех, кто любил его, и тех, кто не любил, - вполне сознательно и целеустремленно шел именно в Москву и именно за властью. И неудивительно, что, будучи одного возраста с Ельциным, Горбачев опередил его в темпах партийной карьеры, перебравшись в Москву, став секретарем ЦК и даже членом Политбюро еще при Брежневе.

К 1985 году Горбачев уже семь лет как жил в Москве, знал законы жизни этого города - центра политической бюрократии страны, города, во всем отличного от любого иного, даже самого крупного региона СССР.

Во-первых, в Москве, и только в Москве, формировалась настоящая политика страны во всех ее проявлениях - от идеологических до кадровых. Первый секретарь обкома, региональный партийный лидер, в то время - не более чем ставленник Москвы. В любой момент он мог быть смещен, при этом уровень его популярности в регионе не имел никакого значения - этот фактор учитывался лишь в отношении первых секретарей союзных республик. Никакой реальной политической свободы действий у него не было.

Во-вторых, в Москве была конкуренция, неведомая первым секретарям крайкомов и обкомов, как только они достигали высшей ступеньки в местной партийной иерархии. Конечно, существовало определенное соревнование между партийными лидерами регионов за благосклонность Москвы и, естественно, за возможность переместиться на союзный уровень руководства. Но это была не открытая конкуренция - слишком велик был уровень несвободы в их действиях. Так что выделиться среди полутора сотен себе подобных было практически невозможно. Срабатывало либо везение, либо личное знакомство с кем-то из московского начальства, либо действительно выдающиеся качества.

В любом случае переход в Москву, наполненную такими политическими интригами, которые первым секретарям-провинциалам казались высшей математикой, да еще под крыло нового амбициозного и по-своему тоже очень капризного генсека, без четкого представления о том, что он будет делать и что он от тебя хочет, было для не уверенного в себе политика и провинциально закомплексованного человека делом рискованным.

А Ельцин уже научился осторожности, почти забыв о былых подвигах времен молодости. Тем более что три смерти генсеков подряд могли привести не только к вызову на работу в Москву, но и к прямо противоположному результату.

В общем и целом у Ельцина были причины для серьезных раздумий, опасений и колебаний. Но самое забавное, что, если бы приказ партии не заставил Б. Н. преодолевать свою осторожность и робость, мы, возможно, так никогда и не услышали бы этой фамилии. Ясно, что и история страны тогда пошла бы как-то иначе.

***

Заканчивая описание свердловского периода жизни Ельцина, хотел бы попросить читателя еще раз перечесть второй эпиграф к этой главе.

Ельцин утверждает, что советская власть любила скромных, невысовывающихся, а не любила и даже не щадила сильных, ярких и умных. В одной из двух своих книг он, правда, оговаривается, что в случае с ним произошел какой-то сбой в Системе. Себя, следовательно, он относит к умным и ярким. Самооценка вполне простительная и в случае Ельцина даже не неожиданная.

Ошибка не в самооценке, ошибка в оценке Системы. Ей были нужны и те и другие. Но ярких, а особенно самостоятельных, ей нужно было гораздо меньше, чем скромных.

И все-таки был Борис свердловский ярким или скромным, невысовывающимся?

Безусловно, ни скромным, ни невысовывающимся его не назовешь. Но, видимо, в своей яркости он был чересчур брутален, тяжеловесен, груб (и в смысле невежливости, и в смысле неотесанности), прямолинеен, однозначен. В общем-то, все это свойства любого начальника в Системе, основанной на принципах единообразия и единомыслия во всем, что касается основ государственно-политического устройства.

Во всяком случае, считать Ельцина свердловского периода типичным, усредненным типом примитивного партийного бонзы, сделавшего карьеру лишь на основе обслуживания государственной идеи и лиц, ее олицетворяющих, конечно же, неправильно. Он верил в эту идею, в эту Систему. В силу не слишком выдающихся интеллектуальных способностей его критицизм был минимальным, а ударнический порыв, наоборот, максимальным. Он не видел больше, чем другие, но он был сильнее, энергичнее других. Он умел брать максимум тогда, когда другие, более умные или достойные, не только довольствовались минимумом, но даже и не предполагали, что имеют право на большее. Правда, девять лет на посту первого секретаря обкома почти отучили его от риска, борьбы, игры ва-банк. Он поскучнел и, судя по всему, успокоился. Ему показалось, что больше ничего в его жизни случиться не может, тем более что и то, чего он достиг, было гораздо выше того, на что мог рассчитывать первоначально, вступая в борьбу. К удивлению Б. Н., окружавшие его люди оказались слабаками, не конкурентами, сдавались при первой же неудаче. Но так не могло быть бесконечно. Сильные, возможно, более сильные, чем он, соперники собрались в Москве.

Но первый секретарь обкома не может просто написать заявление об увольнении и поехать завоевывать столицу. Тем более в 54 года. Когда у тебя семья. Да и обойти партию было нельзя - карьера вне партии не строилась. Вне партии, вне равного ей государства карьеру могли делать только диссиденты или революционеры. Ни тем ни другим Ельцин не был. Ему оставалось лишь пассивно ждать, подвернется или нет подходящий случай, чтобы вновь стать ударником Системы.

Случай представился. И Ельцин, на сей раз не без робости, решил им воспользоваться. Оказалось, что это была главная ставка в его жизни.

1998 - 1999 гг.

Продолжение в следующем номере

Постоянный адрес данной публикации: