V. Влияние безответственных сил на верховное управление

Основным вопросом внутренней политики минувшего царствования, определявшим остальные вопросы верховного управления, было отношение носителя царской власти к Государственной думе. Распутин не был противником Государственной думы или, вернее, был противником ее лишь постольку, поскольку в ней раздавались нападки против него; в политических партиях же он не разбирался, как он говорил: "Какого черта от них толку; все равно, что права, что лева" (стенограмма второго допроса Манасевича- Мануйлова). В области этих отношений носителя царской власти к Государственной думе самый знаменательный факт - посещение бывшим императором Государственной думы - нужно приписать исключительно влиянию и настоянию Распутина, так как об этом свидетельствуют показания таких свидетелей, которых уже ни в коем случае нельзя заподозрить в стачке между собою, как, например, бывший управляющий министерством внутренних дел А. Н. Хвостов и Манасевич-Мануйлов. Хвостов так говорит об этом в своих показаниях: "Месяца за 2 - 3 до посещения государем Государственной думы я получил такой филерский доклад (листок): сидит Распутин совершенно пьяный, приехал опохмелиться, ему очень скучно, и он позвал наблюдавших за ним агентов пить с ним чай. Сидят, пьют чай, и один из них спрашивает: "Что ты, Григорий Ефимович, грустный, что задумался?" Он ответил: "Сказано мне подумать, как быть с Государственной думой, я совершенно не знаю, а ты как думаешь?" Агент ответил: "Мне нельзя думать об этом, а то мне от начальства влетит". Распутин тогда заметил: "А знаешь что... Я его пошлю самого в Думу, пускай поедет, откроет, и никто ничего не посмеет сделать". С этим рассказом А. Н. Хвостова совпадает в общих чертах и рассказ Манасевича-Мануйлова: "Я хочу рассказать интересную вещь о Распутине, о том, насколько сильно было влияние его на Царское Село; это для вас интересно. Он говорил как-то раз: "Я больше имею влияние на царя, чем на нее..." Когда Штюрмер был уже председателем (совета министров), то снова пошли разговоры относительно того, что реакционная партия работает против Думы. Тогда у меня был Бурцев¹ , и мы разговаривали по этому поводу. Бурцев очень волновался и говорил, что из всех этих разговоров может что-нибудь произойти. Нужно что-нибудь такое сильное, чтобы разбить эту волну, которая начинается. Тогда я говорю Бурцеву: "А что, если царь приедет в Думу?" Он говорит: "Это невозможная вещь; во-первых, он в Ставке, а затем, как это сделать?" Тогда я говорю: "А через Распутина. Не знаю, как думаете, но это будет очень полезно". Я поехал к Распутину и говорю: "Вот слушай, так и так говорят против Думы". Он отвечает: "Да, да, это все клопы, которые ворочаются против Думы, но клопы кусаются и могут наделать бед". Я говорю ему: "Ты имеешь влияние, устрой так, чтобы папаша приехал в Думу". Он стал бегать по комнате, а потом говорит: "Ну, ладно, папаша приедет в Думу, ты скажи этому старикашке (Штюрмеру), что есть такое предположение, что, вероятно, будет царь" [...].

По убеждению, высказанному некоторыми из допрошенных свидетелей, например, сенатором Белецким, устранение великого князя Николая Николаевича² от должности верховного главнокомандующего и принятие бывшим императором этой долж-

Продолжение. Начало см. "Вопросы истории", 1964, NN 10 и 12.

ности на себя должно быть приписано в значительной мере Распутину, который считал великого князя Николая Николаевича своим личным врагом и не раз говорил окружающим о том, что великий князь Николай Николаевич, который ранее был к нему расположен и принимал его у себя, в последнее время только и думает о том, чтобы его удалить. Это убеждение, высказанное Белецким, находит себе подтверждение в многочисленных приветственных телеграммах, посланных Распутиным бывшему императору вскоре после того, как последний принял на себя высшее командование. Но Манасевич-Мануйлов в своих показаниях (стенограмма второго его допроса) сообщает уже о менее известном факте, о том, что назначение генерала Рузского³командующим Северным фронтом тоже следует приписать влиянию Распутина, "В Петрограде, - говорит Манасевич-Мануйлов, - проживает один господин, по фамилии Миклос, он - темный человек, и я его совершенно не знаю. Были разговоры даже о том, что он чуть ли не шпион. У него был вечер, на котором было много офицеров, был Распутин, и эта группа офицеров стала говорить Распутину о необходимости назначения генерала Рузского на пост командующего Северным фронтом. Распутин так волновался, что тут же написал царю телеграмму, которая начиналась так: "Народ всеми глазами глядит на генерала Рузского, коли народ глядит, гляди и ты". И несколько дней спустя Рузский был назначен. Когда он был назначен, Распутин хотел, чтобы Рузский с ним свиделся и чтобы у них установились отношения. Но Рузский отклонил это...".

Отношение царской четы к великокняжеской семье определялось отношением Распутина к отдельным членам этой семьи. Мы уже отметили, что Распутин сыграл известную роль в охлаждении бывшего императора к великому князю Николаю Николаевичу. Сенатор Белецкий следующим образом говорит о той роли, которую сыграл Распутин в охлаждении, наступившем между бывшей императрицей Александрой Федоровной и ее сестрой великой княгиней Елизаветой Федоровной: "Специального поручения следить за сношениями ее высочества во время приездов ее в Петроград я от А. А. Вырубовой не получал, но со слов Распутина знал, что подобного рода приезды, в особенности если они совпадали со временем пребывания государя в Царском Селе, сильно нервировали императрицу; причем Распутин говорил, что постоянно поднимаемыми ее высочеством вопросами об удалении его, Распутина, от близости к августейшей семье она добьется того, что ее совсем не будут принимать..." [...]. Вообще политика Распутина состояла, по-видимому, в том, чтобы оградить бывшего императора от влияния на него кого-либо из великих князей. Отсюда - ненависть к нему со стороны великокняжеской семьи, ненависть чисто личная ввиду совершенно ничтожной моральной ценности отдельных ее членов, и непосредственное участие некоторых из великих князей в заговоре на жизнь Распутина.

Переходя к влиянию Распутина на назначение отдельных министров и главноуправляющих, следует прежде всего остановиться на отношении Распутина к П. А. Столыпину. По-видимому, эти отношения вначале были сносными, и даже сам Столыпин видел сначала в Распутине молитвенного старца, потому что Распутин был приглашен Столыпиным помолиться у постели его дочери, раненной во время взрыва на Аптекарском острове. Но само собой разумеется, что под влиянием донесений филеров и сообщений Департамента полиции у Столыпина скоро открылись глаза на истинную природу подошедшего вплотную к трону старца, и, как мы уже отметили выше, Столыпиным был сделан бывшему императору оставленный последним без внимания доклад о Распутине. Является небезынтересным то обстоятельство, что вслед за сим положение Столыпина пошатнулось, что во время киевских торжеств, на которых присутствовал вместе с царской семьей и Распутин, он находился в полной опале и пренебрежении, и только насильственная смерть⁴ спасла его от назначения на Кавказ. Из последующих назначений нужно отметить отставку товарища министра внутренних дел генерала Джунковского, последовавшую немедленно после того, как им был сделан бывшему императору неблагоприятный доклад о Распутине, и остановиться на отставке Коковцова и на карьере А. Н. Хвостова, неразрывно связанной с Распутиным.

Коковцовым был принят явившийся "посмотреть" его Распутин. О том впечатлении, какое произвел на него Распутин, Коковцов в резкой вышеприведенной форме сообщил государю⁵ . После этого отношение к Коковцову со стороны бывшей импера-

трицы резко изменилось. Как ни ценил бывший император Коковцова, как ни трудно ему было терять такого испытанного деятеля, ему пришлось уступить [...]⁶ . Урок, полученный Коковцовым, послужил на пользу назначенному на его место председателем совета министров Горемыкину, который, находясь у власти, пребывал в самых дружеских с Распутиным и в самых почтительных с бывшей императрицей отношениях. Камер-фурьерские журналы отмечают частые приемы его бывшей императрицей, а в бумагах его найдено множество писем к нему Распутина с просьбой помочь тому или другому просителю, дать место или устроить того или другого знакомого Распутина. Эти письма очень характерны. Приводим с соблюдением подлинной орфографии Распутина следующие из этих писем: I) "Дорогой божей старче выслушай их помоги ежели возможно извиняюсь Григорий". 2) "Милой дорогой старче божей простите застраной вопрос и зобеспокойство миля просят сверой посылаю слюбовью дате труд ученый ей хватит". 3) "Дорогой старче божей выслушай ево он пусь твому совет и мудросте поклонитца роспутин". Бесцеремонность Распутина в отношении Горемыкина доходила до того, что он, не стесняясь временем, обращался с подобными просьбами к старику Горемыкину и по телефону. Вот как об этом рассказывает в своих показаниях журналист Алексей Фролович Филиппов: "Однажды в моем присутствии, находясь в обществе Тереховой из Москвы, жены Гарнич-Гарницкого (Гарнич- Гарницкий был директором императорской фабрики игральных карт) и нескольких других лиц, присутствовавших за обедом в отдельном кабинете "Северной гостиницы", Распутин, очевидно, в подкрепление ранее бывшего разговора с Гарнич-Гарницким, которому им, очевидно, было обещано, не знаю, по каким причинам и когда, содействие к тому, чтобы огромное подвижимое имение целлюлозной фабрики Вальдгоф, подлежавшее ликвидации как собственность членов германского рейхстага, осталось нетронутым, объявил, что он поговорит об этом с Горемыкиным и добьется положительных результатов. Ввиду того, что находившееся за столом общество было разношерстным по составу и даже несколько подозрительным, я, сидя рядом с Распутиным, сделал ему замечание о том, что не следовало бы так уверенно говорить не только о результатах будущей беседы с Горемыкиным, но и вообще о возможности самой беседы, на что охмелевший и вспыливший Распутин с горячностью предложил мне немедленно отправиться в телефонную будку и присутствовать при его разговоре с Горемыкиным. Желая изобличить его несостоятельность в данном случае, которая казалась мне очевидной, я с готовностью принял его предложение и пригласил в свою очередь Гарнич- Гарницкого. В присутствии нас Распутин, действительно, вызвал кабинет Горемыкина, тогдашнего председателя совета министров, долго и невразумительно заплетающимся языком объяснял премьеру, что следует оставить общество "Вальков", как называл общество Вальдгоф Распутин, аргументируя тем, что оно все равно перейдет к нам и что в кем хорошие русские люди, на что получал ответы, судя по репликам Распутина, удовлетворявшие его. Один из ответов свидетельствовал о том, что жена Горемыкина была опасно больна, и поэтому Горемыкин просил повременить, а Распутин в свою очередь заметил, что "старуха скоро выздоровеет"...".

Недаром в данном случае по делу общества Вальдгоф Распутин обращался к Горемыкину. Горемыкин, состоявший в свойстве с сосланным им в каторжные работы за соучастие в шпионстве Мясоедова⁷ чиновником особых поручений Департамента полиции Фрейнатом, и стоявший в самых близких отношениях к Горемыкину князь Андронников не раз выступали в роли защитников немецкого капитала в России. Горемыкин был постоянным защитником интересов "Общества электрического освещения 1886 года", финансируемого немецким банком, и сенатор Белецкий рассказывает о том, что Горемыкин и Андронников, узнав о намерении управляющего министерством внутренних дел А. Н. Хвостова снова поднять в совете министров вопрос о переходе к городскому общественному самоуправлению всех предприятий общества, пришли в настоящую панику: Горемыкин, узнав от Белецкого об этом намерении Хвостова, показав ему журнал совета министров, в установленном порядке проведенный по этому делу, заявил, что он не позволит вновь обсуждать этот вопрос и что в случае выступления А. Н. Хвостова в совете по поводу пересмотра этого дела он должен будет обратиться к государю. К этому разговору, переданному Белецким Хвостову, присоединились и настоятельные просьбы Андронникова, тогда еще нужного Хвостову и,

как говорит Белецкий, оказавшего "Обществу 1886 года" далеко не бескорыстные комиссионные услуги, и выступление Хвостова в совете министров с требованием пересмотра этого дела так и не состоялось.

Князь Андронников был посредником и между Горемыкнным и министром внутренних дел А. Н. Хвостовым. Безграничное честолюбие, ненасытная жажда денег и крайняя неразборчивость в средствах для достижения того и другого превратили эфемерное пребывание у власти этого лидера крайне правых в один сплошной бульварный роман. Сам Хвостов следующим образом рассказывает о начале своего знакомства с Распутиным: "В 1911 г., дней за десять до убийства Столыпина, в Нижний Новгород, где я в то время был губернатором, неожиданно приехали бывший издатель "России", знакомый еще моего отца, Георгий Петрович Сазонов и вместе с ним Распутин, которого я ранее никогда не видал. Во время беседы со мной Распутин (Сазонов, очевидно, чтобы не мешать нашей беседе, оставался в гостиной, а Распутин был со мной в кабинете) стал говорить о своей близости к царю, который делает все, что он захочет, о том, что он прислан царем "посмотреть мою душу" и, наконец, предложил мне место министра внутренних дел. На мое замечание, что это место занято, Распутин ответил, что это все равно, что Столыпин все равно уйдет. Я не знал в то время, что уход Столыпина на Кавказ был уже предрешен. Все это мне показалось настолько странным и необычным, что я не придал серьезного значения беседе со мной Распутина, говорил с ним в полушутливом тоне, и он ушел от меня рассерженным. Я не пригласил его обедать и отказался познакомить его со своей семьей, о чем он меня просил. Потом я получил из местной почтово-телеграфной конторы копию телеграммы, которую Распутин послал на имя Вырубовой и которая гласила приблизительно так: "Хотя бог на нем почиет, но чего-то не достает". Примерно через месяц затем я был у государя и был принят очень сухо: он не пригласил меня сесть и во время моего доклада смотрел все время в окно. Это была полная противоположность приему, предшествовавшему визиту Распутина, когда я был принят государем очень милостиво. После этого приема я решил уйти с государственной службы и попытаться пройти в Государственную думу, в которую я и был выбран от Орловской губернии".

После своих известных речей о немецком засилье, обративших на себя внимание в Царском Селе и снова открывших перед Хвостовым перспективы блестящей бюрократической карьеры, Хвостов поставил своей определенной задачей получение министерского портфеля, понял, что путь к этому портфелю лежит через маленький домик Вырубовой, и решил реабилитировать себя в глазах последней и Распутина. Через общую знакомую Наталью Илларионовну Червинскую он познакомился с князем Андронниковым, который, угадав в нем человека, которого он может сделать "своим", стал рекламировать его, рассылая всем, кому только мог, оттиски речей Хвостова при соответствующих письмах, и свез его к Вырубовой в Царское Село. Через Вырубову Хвостов получил аудиенцию у бывшей императрицы, о которой Хвостов рассказывает следующее: "Государыня приняла меня очень милостиво, сказала, что очень рада меня видеть; в очень милостивой форме, которую я теперь точно привести не могу, намекнула на то, что хотя я и не безгрешен по отношению к Распутину, но она надеется на то, что глаза у меня откроются; прибавила, что государь часто обо мне вспоминает, и сказала, что она не будет протестовать против назначения меня министром внутренних дел, если только охрана Распутина будет лежать на Белецком. Я ответил, что я согласен на Белецкого, но зато все остальные назначения должны быть предоставлены мне. Государыня милостиво на это согласилась с тем, однако, чтобы в сферу ведения Белецкого я совершенно не вмешивался. Вскоре после этого я был вызван государем, который после разговора об общем положении сказал, что он с интересом будет слушать мои речи в Государственной думе, но ни слова не сказал о моем назначении. Но, кажется, уже на другой день меня вызвал Горемыкин, и я узнал от него о моем назначении". Некоторое недоверие к Хвостову, оставшееся после нелюбезного приема им Распутина, сказалось в том, что товарищем министра внутренних дел с самостоятельным заведованием Департаментом полиции ему был навязан ловкий и хитрый интриган, сумевший снискать доверие Распутина и Вырубовой, сенатор Белецкий, бывший директором Департамента полиции при Макарове, и у Хвостова был вырван из рук главный нерв министерства внутренних дел, потому что, по образному

выражению самого Хвостова, министр внутренних дел без Департамента полиции все равно, Что "кот без яиц". Хвостов понял, что для того, чтобы укрепить свое положение, пока еще весьма непрочное, а затем предпринять какие-либо шаги к получению и портфеля председателя совета министров, он должен, во-первых, действовать заодно с Белецким, а во-вторых, постараться расположить к себе Распутина.

По выработанному им совместно с Белецким плану он начинает вести вокруг Распутина тонкую паутину сложных интриг, имевших целью: 1) заменить некоторых членов кабинета другими, ему более желательными и 2) столкнуть Горемыкина и самому занять его место. Об этих интригах некоторое представление может дать следующий отрывок из живого и циничного рассказа Белецкого: "Сейчас же по опубликовании указа о Хвостове, а затем и обо мне, были получены сведения о выезде из Покровского Распутина, и между Андронниковым, Хвостовым и мною состоялась выработка плана наших отношений и связи с Распутиным; план этот потом видоизменился с его приездом, так как оказалось, что никто из нас, даже Андронников, тесно с ним не сблизившийся, а впоследствии и владыка Варнава с приближенными к нему лицами из духовенства Тобольской епархии не учли многих сторон натуры Распутина и силы его влияния. Нами было предложено, что эти сношения с Распутиным должен был, охраняя наше официальное положение и семейную жизнь, взять на себя Андронников, который будет передавать нам для исполнения все те ходатайства, которые будут исходить от Распутина, и будет принимать просителей, имеющих дела по министерству внутренних дел и обращающихся к Распутину, чтобы избежать появления этих лиц с письмами в наших приемных или квартирах; затем Андронников должен был давать на жизнь Распутину, чтобы избавить его от необходимости брать с просителей (что Андронников нам удостоверил и чего впоследствии Распутин не отрицал), определенную сумму в 1500 рублей, которые мы (решено, что я) будем давать ему, Андронникову, а он будет частями выдавать Распутину при свиданиях с целью этим путем заставить Распутина иметь более частые с ним свидания на предмет влияния на него; кроме того, было предположено на квартиру к Распутину приставить своего человека, чтобы знать в подробностях внутреннюю жизнь его и понемногу оттуда отдалять нежелательный элемент. Выбор, в силу доминирующей роли Андронникова в деле сношений с Распутиным, остановился на друге Андронникова - нашей (то есть моей и Хвостова) общей знакомой Н. И. Червинской, родственнице по первому мужу М. Т. Сухомлиновой, немолодой уже даме, много видевшей, умной, не верившей, как и Андронников, в чары Распутина и познакомившейся уже с Вырубовой; г-жа Червинская в это время разошлась с Сухомлиновым из-за переменившихся отношений Сухомлиновых к Андронникову и много помогала Андронникову в деле его борьбы с Сухомлиновым. Наши же свидания с Распутиным намечено было установить на квартире Андронникова путем приглашения Распутина на обеды в самом тесном кружке своих лиц, чтобы, не стесняясь, иметь возможность влиять на Распутина по тем вопросам, по коим нужно было Хвостову подготовить благоприятную почву наверху. Все расходы по устройству этих обедов мы предложили Андронникову взять на себя, но он, обидевшись, отказался. Вместе с тем Андронников предложил Хвостову (для проведения его начинания и поддержки его) свою газету "Голос России", намеченную им к изданию с Нового года; по мысли Андронникова, орган этот долженствовал заменить собою "Гражданина" князя Мещерского, и на его страницах Андронников предполагал не только затрагивать и освещать программные вопросы с точки зрения, желательной председателю совета и тем министрам, с которыми у него были прочно сложившиеся отношения, но и вести главным образом кампанию против тех членов кабинета, сановников и других лиц, кои ему или кому-нибудь из близких к нему лиц были по тем или другим соображениям или лично неприятны, или неудобны в политической игре. Эта газета с большим запозданием вышла в 1916 году... Посвятив г-жу Червинскую в наш план и получив от нее согласие, мы с Хвостовым убедились из разговоров как с ней, так и с Андронниковым в том, что Распутин действительно близок к ней и что благодаря массе оказанных ему с ее стороны знаков внимания (подарками, посылками пирогов, тортов, фруктов и проч.) она достигла того, что он ценит ее советы и прислушивается к ее мнению в оценке тех или других лиц, стремящихся к более интимному с ним сближению, за что Вырубова к ней благоволит. Как только приехал Распутин, на другой же день в квартире Андрон-

никова был устроен обед, и состоялось наше с ним свидание. Не только я, который к этому времени его еще недостаточно изучил, и Хвостов, который хотя И был с ним знаком с Нижнего Новгорода, но затем долгий промежуток времени его не видел, но даже Андронников и Червинская были поражены некоторою в нем переменою: в нем было более апломба и уверенности в себе. Из первых же слов Распутин дал понять, что он несколько недоволен тем, что наше назначение состоялось в его отсутствие, и это подчеркнул князю, считая его в этом виновным. Затем, уже когда мы возвращались с Хвостовым от князя, мне Алексей Николаевич сказал, что этого именно он и хотел, почему Андронников и принял все к этому меры. Андронников предчувствовал, что это обстоятельство Распутину не понравится; будучи к этому подготовленным, он довольно умело отпарировал упрек, как бы не поняв его, особо трогательным приемом, изъявлением чувства радости по случаю его приезда и благодарности за его поддержку в нашем назначении; дал понять Распутину, что он и мы особо это ценим и не забудем, что его приезд именно теперь, на первых шагах нашего вступления в должность, и его советы и поддержка во дворце сразу нас поставят на правильный путь и охранят от ошибок, которые могут быть неблагоприятно учтены наверху и т. п., и сейчас же пригласил к столу, начал усиленно потчевать его, подчеркивая особое к нему внимание и уважение. Мало-помалу первая неловкость и шероховатость встречи исчезли. Распутин оживился, и незаметно беседа наладилась. Из разговоров за столом мне ясно стало, что наши назначения Распутину были известны и что он против нас ничего теперь не имеет, но что он, видимо, хотел, чтобы мы получили их как бы с его рук. Затем, поздравляя нас и уже искренно, судя по тону его, желая нам успехов служебных, он все-таки не преминул упрекнуть Хвостова тем, что, когда он к нему приезжал еще в Нижний Новгород, чтобы его посмотреть, Хвостов даже не дал ему поесть, а у него, Распутина, в кармане тогда было всего 3 рубля; при этом он добавил, что напрасно тогда Хвостов с ним не вошел в близкие отношений, так как его тогда посылал государь "посмотреть на Хвостова", и он мог бы уже давно быть министром. Хвостов ответил, что он не знал обо всем этом, и что ему, Распутину, следовало бы прямо сказать о своем тогдашнем материальном затруднении, и что, конечно, этого теперь не будет, и перевел разговор на прием его, Хвостова, государыней и государем и добавил, что теперь Распутин может быть спокойным в смысле охраны его; но тут Распутин мне уже высказал упрек за прошлое соглядатайство за ним и сообщил, что об этом ему говорил сам царь и упомянул почему-то о 30 сыщиках, которых я за ним поставил в свое время для наблюдения (их в действительности было гораздо меньше: не более 8 - 10 человек). Я на это Распутину возразил, что все- таки при мне не было на него покушения, потому что я наблюдал и за ним и за Илиодором, устроившим при генерале Джунковском на него покушение, и сразу перевел его внимание на последнего; это отвлекло Распутина от разговора обо мне, и сразу от перемены его тона, выражения глаз, лица и нервности можно было видеть, что этот человек не способен забывать ударов, ему наносимых. Тогда Распутин рассказал об обиде, ему причиненной Джунковским жалобой на его поведение в Москве: добродушно сознался, что был грех (но в чем именно, не сказал; я понял, что в опьянении), но затем уже гневно закончил словами: "Я ему этого не прощу". Пользуясь таким настроением Распутина, я ему рассказал неизвестный ему еще в ту пору факт выпуска за границу гражданской жены Илиодора с архивом последнего вследствие того, что, несмотря на донесение и несколько Телеграмм в Департамент полиции от начальника Саратовского управления полковника Комиссарова (который имел близкую к жене Илиодора агентуру) и саратовского губернатора на имя Джунковского с просьбой о разрешении задержать и обыскать жену Илиодора, с указанием времени ее отъезда, разрешение было дано только тогда, когда она уже выехала и благополучно проехала границу. Это Распутина сразу ко мне расположило, тем более, что я провел ту мысль в рассказе, что в архиве могли быть и остальные письма, касающиеся близких Распутину лиц, и материалы о нем... Затем зашла речь о Самарине⁸ и о владыке Варнаве, и действительно предположение епископа Варнавы оказалось правильным, так как Распутин сразу принял сторону Варнавы и распалился против Самарина, которого никто из нас не защищал, а, наоборот, мы старались оттенить, что это человек, близкий августейшей сестре государыни, отнюдь не сторонник государыни и личный враг его, Распутина. Но разговор особенно не мусси-

ровали, чтобы не внедрить в Распутина мысль о заместителе Самарина, а больше говорили о том, как бы сгладить в Синоде происшедшие осложнения в деле открытия мощей в Тобольске. Затем, когда перешли в гостиную, я оставил Распутина с Хвостовым и, перейдя с Андронниковым в кабинет, передал князю 1500 рублей, из которых он при мне взял несколько сотенных бумажек (не припомню сколько: не то Три, не ТО ПЯТЬ) И, когда я вышел в залу, вызвал Распутина в кабинет, а затем отвел его в свою спальню и там их ему отдал. Они сейчас же вышли, и Распутин, я видел, уехал, расцеловавшись со всеми нами, а мы остались, чтобы обменяться впечатлениями от свидания с ним, не особенно всех нас удовлетворившего. Из свидания мы вынесли убеждение о трудности без соответствующей подготовки почвы проведения намеченной уже кандидатуры свойственника Хвостова, директора Департамента общих дел Волжина⁹ на пост обер-прокурора святейшего Синода..." Это наглядное описание первого "политического" обеда с Распутиным у Андронникова и тех приемов, при помощи которых Хвостов и Белецкий обрабатывали Распутина, Манасевич-Мануйлов (в стенограмме первого его допроса) дополняет пикантной подробностью: "По случаю назначения Хвостова подали уху, и он сказал Распутину, что не будет есть, пока тот не благословит, и когда тот благословил, то Хвостов поцеловал у него руку". Налаженные в квартире Андронникова свидания Хвостова и Белецкого с Распутиным продолжались. Хвостову удалось провести на должность обер-прокурора святейшего Синода своего свойственника Волжина и на должность управляющего министерством земледелия Наумова¹⁰ . Он уже начал проводить на должность министр.а финансов своего родственника графа Татищева и подкапываться под Горемыкина, чтобы самому занять его место, и, вероятно, успел бы в том и в другом, если бы у него было больше терпения, осторожности и меньше уверенности в завоеванном им доверии бывшего государя. Хвостова скоро стали раздражать бесконечные ходатайства, с которыми, иногда в довольно бесцеремонной форме, Распутин обращался к нему по телефону, и многочисленные просители, которых вместе со своими записками он направлял прямо к нему в министерство, а с другой стороны, и Андронников обнаружил явную тенденцию заполнить своими креатурами министерство внутренних дел, вплоть до высших чинов включительно. Приближалась сессия Государственной думы с опасными запросами в бюджетной комиссии и с опасными речами, в которых могли коснуться безмерно усилившегося влияния Распутина. Уверенный в том, что доверие к нему бывшего императора окрепло, чувствуя, что положение его будет все время непрочным, пока он будет опираться на Андронникова и на Распутина, расположение которых может каждую минуту измениться, потому что рано или поздно наступит предел их безграничным требованиям, Хвостов стал думать о том, как бы на время или навсегда избавиться от Распутина. Он решил воспользоваться приездом в Петроград епископа Варнавы с архимандритом Августином, тобольским миссионером и игуменом Тюменского монастыря Мартемианом (в котором Хвостов узнал своего хорошего знакомого, "монаха с предсказанием", который в Вологде шлялся по купцам) для того, чтобы при помощи этих лиц уговорить Распутина отправиться в поездку по северным монастырям. Для того, чтобы расположить в пользу этого плана означенных выше лиц, им из секретного фонда Хвостова по соглашению с Белецким было выдано, якобы в возмещение их издержек, по приезде в Петроград по 1500 рублей каждому, а игумену Мартемиану сверх того особо 2 тысячи рублей. Были выполнены некоторые пожелания епископа Варнавы, например, о служебном повышении судебного следователя Минского окружного суда Александрова, перешедшего затем в Департамент полиции, и о материальной поддержке одного из московских хороших знакомых владыки, чиновника канцелярии генерал-губернатора, откомандированного в распоряжение градоначальника, которому из секретного фонда было выдано пособие в размере тысячи рублей. Кроме того, якобы для того, чтобы епископу Варнаве было где остановиться во время своих приездов в Петрограде, для сестры его, жены бедного синодального чиновника Прилежаевой, была нанята и меблирована квартира, расходы по которой затем оплачивались из секретного фонда. Распутин соглашался на эту поездку, но ставил непременным условием, чтобы на место Станкевича в Тобольске губернатором был назначен его хороший знакомый, управляющий Пермской казенной палатой Ордынский- Танаевский. Распутин получил из того же секретного фонда на личные его при поездке расходы 5 тысяч рублей, причем ему было сказано,

что все расходы в пути особо будет оплачивать Мартемиан, и 3 тысячи рублей - на расходы по примирению с лакеем, которого Распутин оскорбил на пароходе по дороге из Тюмени в село Покровское и который принес на него' жалобу. Хвостов предложил игумену Мартемиану дорогой убить Распутина, на что, как говорит Хвостов, Мартемиан охотно согласился. Однако тотчас же, как только было выполнено желание Распутина и тобольский губернатор Станкевич переведен в Самару, а на его место назначен Ордынский-Танаевский, Распутин от поездки отказался, и весь описанный выше план распался. Назначение, согласно требованию Распутина, тобольским губернатором Ордынского- Танаевского разрушило другую комбинацию Хвостова, направленную к устранению Распутина, именно: Хвостов предполагал на место Станкевича назначить губернатором в Тобольск друга епископа Варнавы вице-губернатора Гаврилова, а на место последнего перевести из Вологды лично всем ему обязанного исправника Алексина с тем, чтобы организовать убийство Распутина. Ввиду крушения этих планов с тем, чтобы игумен Мартемиан не разболтал о сделанном ему предложении, Хвостову пришлось через Волжина устроить его архимандритом в один из монастырей Тверской епархии.

Окончательная решимость во что бы то ни стало поскорее разделаться с Распутиным созрела у Хвостова под влиянием крушения его надежд заменить собою Горемыкина. Эти надежды были до известной степени обоснованны. Благодаря благосклонности Распутина и Вырубовой Хвостов был утвержден министром внутренних дел, получил, минуя три награды, орден Анны I степени, был пожалован шталмейстером, укрепил свое положение и сумел заронить в Царском Селе первое семя недоверия к Горемыкину в смысле неправильной его политики в отношении Государственной думы. В обществе и печати в это время ходили разговоры относительно того., что Государственной думе грозит большая опасность и Горемыкин хочет ей нанести окончательный удар. Под влиянием, с одной стороны, искусных инсинуаций. Хвостова, а с другой стороны, тех положений, которые высказывал ставленник и друг Распутина петроградский митрополит Питирим, получивший к этому времени огромное влияние в Царском Селе, при дворе мало-помалу стали приходить к убеждению, что закрытие Государственной думы и тот курс, который взял Горемыкин, может привести к печальному концу и стоить трона. В петроградском обществе открыто стали говорить о том, что дни Горемыкина сочтены. Для проведения на место Горемыкина Штюрмера образовалась коалиция из митрополита Питирима, Распутина, который к этому времени начал испытывать разочарование в Хвостове и подозрительно смотреть на его настойчивое желание заменить собою Горемыкина, и состоявшего при министерстве внутренних дел Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова. Бывший агент сначала по духовным делам в Риме, а затем в Париже по информации заграничной прессы и политическому розыску, ловкий и беззастенчивый делец, не брезгавший и частными сомнительными аферами и биржевой игрой, он был последнее время не у дел и, сойдясь с Распутиным, сблизившись с ранее знакомым ему еще по экзархату Грузии Питиримом и узнав о шансах Штюрмера, он первый предложил ему свои услуги для работы в этом направлении и явился посредником между ним и Питиримом. С Распутиным Штюрмер был знаком уже несколько лет и бывал у него еще тогда, когда Распутин жил на Английском проспекте, а в последнее время виделся с ним у коменданта Петропавловской крепости генерала Никитина, о дочери которого А. А. Вырубова в своих показаниях дает следующий отзыв: "Я помню, что я у Распутина встречала городскую фрейлину Никитину¹¹ , которая пользовалась репутацией легкомысленной девушки и не была принята при дворе". Эта накрашенная особа, неискренность которой подчеркивал сам Распутин, раза два приезжала к нему с какими-то поручениями или прошениями от Штюрмера. Она постоянно бывала у Штюрмера, и только возраст последнего был опровержением тех слухов, которые циркулировали о близости ее к Штюрмеру. Из того, что сам Распутин затем говорил о Штюрмере, следует заключить, что Распутин одобрил его кандидатуру лишь после того, как Штюрмер принял на себя известные обязательства относительно тех прошений и ходатайств, которые должны были поступать к нему от Распутина. Как бы то ни было, Питирим, испросив себе прием у бывшего императора, отправился в Ставку и повез туда письменный доклад о политическом положении, составленный для него другом Распутина секретарем святейшего Синода Мудролюбовым, в котором, рекомендуя примири-

тельную политику по отношению к Государственной думе, выдвигал кандидатуру Штюрмера. По возвращении бывшего императора из Ставки в Царское Село Штюрмер был вызван в Царское Село и назначен председателем совета министров, а Манасевич-Мануйлов был откомандирован в распоряжение Штюрмера, причем ему была поручена охрана Распутина и, таким образом, предоставлена возможность усилить и расширить свое влияние.

Между тем Хвостов, убедившись из разговора с княгиней Зинаидой Юсуповой (графиней Сумароковой-Эльстон), что мысль об устранении Распутина встречает горячее сочувствие в великокняжеской среде и что на этот предмет в его распоряжение могут быть предоставлены неограниченные средства, решил действовать быстрее и энергично. Летучим отрядом, охранявшим Распутина, в это время заведовал Комиссаров, и свидания Хвостова с Распутиным проходили уже не у Андронникова, к которому в то время домовладелица графиня Толстая предъявила иск о выселении, а в особо нанятой конспиративной квартире. Хвостов прямо предложил Комиссарову за 200 тысяч рублей организовать убийство Распутина. Опасаясь мести Хвостова, Комиссаров не посмел отказаться от сделанного ему предложения, но рассказал о нем своему непосредственному начальнику Белецкому, с которым его связывали прочные узы долговременной совместной службы и приязни, и Хвостову пришлось посвятить в свои планы и Белецкого. И Белецкий и Комиссаров поняли, что страстность и отсутствие способности к холодному расчету помешают Хвостову благополучно выполнить задуманное, но в то же время у них не было достаточных доказательств сделанного Хвостовым предложения для того, чтобы сообщить о нем кому следует. Поэтому они решили выиграть время, оттягивая под различными предлогами выполнение задуманного и предлагая Хвостову то тот, то другой план убийства в расчете, что сами события создадут какой-нибудь выход из создавшегося положения. Та игра, которую они вели с Хвостовым, нашла себе выпуклое отражение в следующем месте показаний Белецкого: "...Переговорив с Комиссаровым, я решил восстать против осуществления предложенного Хвостовым плана убийства Распутина в автомобиле, а для затягивания этого дела предложил Хвостову достать яд и в известной дозе ввести его в мадеру, причем Комиссаров предложил свои услуги добыть этот яд через посредство своего бывшего агента, служившего помощником провизора в одной из саратовских аптек [...]. Заподозрив своих сотрудников в том, что они ведут с ним двойную игру, Хвостов обратился, с одной стороны, к содействию лично ему преданного адъютанта ротмистра Каменева, который согласился организовать убийство Распутина при помощи трех стражников, знакомых ему по Ярославлю, и своего брата, опытного шофера, который должен был приехать с фронта, а с другой стороны, к помощи Ржевского, ранее мелкого журналиста с весьма темным прошлым, известного Хвостову по его службе в Нижнем Новгороде, а затем агента на жаловании в размере 500 рублей в месяц в Департаменте полиции, в агентурных целях по поручению Департамента создавшего клуб журналистов в Петрограде, человека, сильно нуждавшегося в деньгах и злоупотреблением кокаином расстроившего свою нервную систему. Ржевский знал в лицо Илиодора, и Хвостов конспиративно от Белецкого предложил ему съездить в Христианию ¹² к Илиодору под предлогом покупки у него приготовленной им к печати его книги о Распутине, а на самом деле для того, чтобы предложить ему за соответствующее вознаграждение организовать убийство Распутина через преданных Илиодору лиц, которые должны были прибыть для этого из Царицына. Ржевский проболтался о данном ему поручении некоторым лицам, в том числе некоему инженеру Гейне, узнавший обо всем Белецкий сделал удачный шахматный ход, который развязал его* с Хвостовым и вывел из положения, ставшего в последнее время невыносимым. Пользуясь отсутствием Ржевского, он поручил полковнику Авицкому расследование по обвинению Ржевского в злоупотреблениях оставшимися у него на руках по должности уполномоченного Красного Креста Северо-Западного района внеочередными свидетельствами и по возвращении Ржевского из-за границы сделал распоряжение об обыске и аресте его. При обыске у Ржевского были найдены два письма: одно из них, на имя Хвостова, было приобщено к протоколу дознания, а другое, на имя Распутина, с разоблачением всего заговора, было отправлено по назначению. Хвостов сделал последнюю попытку спасти свое положение. Он составил на основании имевшихся в Департаменте полиции переписок сводку всех

данных, компрометирующих Распутина, и представил ее государю; результатом этого его доклада явилась его отставка [...].

С уходом Хвостова открылась вакансия министра внутренних дел. Манасевич- Мануйлов в стенограмме второго допроса так описывает колебания Распутина относительно того, кого бы назначить министром внутренних дел, и последующее назначение Штюрмера: "Распутин поехал к бывшей царице. Я был у него как раз в тот момент, когда он уезжал, и он сказал: "Вот сегодня утром Аннушка (это Вырубова) звонила и говорила, кого же назначить министром внутренних дел?". Председатель: "Значит, не говорила, а спрашивала, это точнее?". Манасевич-Мануйлов: "Он так говорил, потом я вам расскажу, как произошло это назначение... Я сам, говорит, не знаю кого. Щегловитов¹³ хочет, но он разбойник. (Я вам доподлинные слова Распутина говорю). Крыжановский¹⁴ тащит меня обедать, он хочет, но он плут. Я могу говорить так, как он говорил?". Председатель: "Да, пожалуйста, именно так и нужно". Манасевич-Мануйлов: "....но - плут. Затем Белецкий хочет. Он, если меня не убивал, то, наверное, убил бы меня, а старикашка сидит, пусть он один и правит". Это значит - министр внутренних дел. Доподлинные его слова. И с этим он уехал в Царское, и вскоре, кажется, через два или три дня, состоялось назначение Штюрмера. Когда он был назначен министром внутренних дел, тогда Распутин считал поле для себя уже более широким именно для своих прошений и для удовлетворения своих ходатайств".

Произошло, однако, то, чего Распутин не ожидал: Штюрмер, считая свое положение совершенно прочным, почти не откликался на просьбы Распутина и в то же время не пошел навстречу митрополиту Питириму, желавшему свалить Волжина. У Распутина и Вырубовой стало нарастать недовольство Штюрмером. Распутин и Вырубова стали говорить о том, что Штюрмер - человек неверный, что на него нельзя положиться, что он недостаточно считается с "мамашей", то есть бывшей императрицей. Про одну из вспышек гнева Распутина против Штюрмера так рассказывает Манасевич-Мануйлов: "Когда я приехал, Распутин был уже у Питирима вместе со Штюрмером; они остались втроем, а я ушел в соседнюю комнату и находился там с секретарем митрополита Осипенко. Затем Питирим вышел, и тогда остался один Штюрмер с Распутиным... Вдруг раздался очень сильный крик Распутина: "Ты не смеешь идти против желания мамаши" (надо сказать, что мамаша и папаша - это бывшие царь и царица, это кличка, которую им дал Распутин)... Затем отдельные возгласы, где Распутин говорил: "Смотри, чтобы я от тебя не отошел, тогда тебе крышка". Конечно, меня заинтересовало, что там произошло, и когда Штюрмер уехал, то Распутин остался, и я с ним вышел. Я говорю: "Что ты там кричал на старика?". "Он не повинуется мамаше, - отвечал Распутин. - Он, старикашка, должен ходить по веревочке, а если это так не будет, то ему шея будет сломана". Это были его точные выражения". Наконец, не посоветовавшись с Распутиным, Штюрмер переменил портфель министра внутренних дел на портфель министра иностранных дел, и на должности министра внутренних дел и министра юстиции были назначены А. А. Хвостов¹⁵ и Макаров, оба Распутину лично неприятные, потому что Макаров в свое время отобранные у Илиодора письма бывшей императрицы и великих княжен на имя Распутина передал не бывшей императрице, а Николаю II и, лишившись из-за этого поддержки бывшей императрицы, должен был уйти, а А. А. Хвостов вообще не общался с Распутиным и не принадлежал к числу "его" людей. Все это, вместе взятое, вызвало охлаждение к Штюрмеру бывшей императрицы, и Штюрмер, чувствуя эту перемену, стал реже бывать у нее, между тем как раньше он бывал у нее раза два в неделю и держал ее в курсе всех государственных дел. Поэтому когда против Штюрмера началась кампания в Государственной думе, то, лишенный поддержки бывшей императрицы, Штюрмер должен был уйти. Уходя, Штюрмер рекомендовал бывшему императору на свое место Трепова¹⁶ , который и был назначен председателем совета министров.

Назначение Трепова было опять-таки неприятно Распутину, во-первых, потому, что оно состоялось без его участия, а во-вторых, потому, что Распутин считал Трепова своим' врагом. Правда, вскоре после назначения Трепова родственник последнего генерал Александр Алексеевич Мосолов ездил к Распутину, старался как-нибудь примирить Распутина с Треповым и даже предлагал ему, по словам Распутина. 200

тысяч рублей с тем, чтобы Распутин не вмешивался в политику и не мешал Трепову, но из этой попытки ничего не вышло. Распутин не скрывал своего отрицательного отношения к Трепову и, например, бывшей императрице говорил о том, что нельзя держать Трепова, что "фамилия эта несчастливая". Здесь наш рассказ приближается к истории последнего кабинета, последних дней Распутина, последних дней монархии и рокового назначения управляющим министерством внутренних дел больного прогрессивным параличом товарища председателя Государственной думы, трагического символа пораженной параличом России.

Протопопов, человек европейски образованный, знавший великолепно языки, хороший пианист, очень мягкий, с крайне неустойчивым характером, легкомысленный, с когда-то большим, но в последнее время сильно расстроенным состоянием, обычно в обществе производил самое благоприятное впечатление. Где бы он ни встретил в первый раз Распутина - у альфонса ли Киирши, у которого собиралось самое сомнительное общество Петрограда и бывали одинаково как Распутин, так и Протопопов, у чопорной ли старушки княгини Тархановой¹⁷ , - сближение Протопопова с Распутиным, несомненно, произошло у доктора тибетской медицины Бадмаева и под влиянием Бадмаева, пациентом которого Протопопов был всю жизнь, начиная с того времени, когда он был еще юным офицером конно-гренадерского полка и Бадмаев лечил его от какой-то венерической болезни, и у которого Протопопов получал "возбуждающие порошки", которыми Бадмаев, несомненно, широко снабжал и других представителей петроградского высшего общества [...]. У этого торговца любовными фильтрами и познакомился с Распутиным Протопопов, когда в 1915 г. и в начале 1916 г. лежал у него в санатории, больной, как говорит Бадмаев, острым миелитом и опухолью ноги; не только познакомился, но и сблизился, чем и решил воспользоваться Бадмаев для проведения Протопопова в министры, так как он надеялся, что Протопопов, достигнув власти, приблизит к себе своего однополчанина опального генерала Курлова, который был постоянным пациентом Бадмаева, жил у него после своей отставки безвозмездно два года и был много ему должен. По-видимому, в этом смысле Протопоповым были даны формальные обещания Бадмаеву, впоследствии им и выполненные. Провести Протопопова в министры внутренних дел было делом нетрудным. Протопопов был хорошо знаком и с Манасевичем-Мамуйловым; вечные трения с Государственной думой стали самым больным местом верховного управления, и очаровательный товарищ председателя Государственной думы, человек, о котором в одинаково восторженных выражениях отзывались и английский король и Распутин, бывшему императору должен был казаться каким-то неожиданным для отвыкшей от чудес России даром небес и человеком, отмеченным перстом свыше. "Светлый промежуток" пораженного парасифилитическим заболеванием Протопопова кончился, и, вступив в управление министерством внутренних дел, Протопопов стал обнаруживать признаки тяжелого психического расстройства. По-видимому, эти признаки не ускользнули и от Распутина, который все же был доволен назначением Протопопова, потому что, пользуясь подлинным выражением Распутина, ему казалось, что через Протопопова он всю Россию держит в своем кулаке. Отношения его к Протопопову, или, как он (в силу своей привычки всем давать какие-нибудь прозвища) называл его почему-то, "Калинину", отличались большой нежностью [...].

Но, кроме министра внутренних дел, нужно было подыскать и других удобных для Распутина членов кабинета, заменить кем-либо недостаточно податливого и не сошедшегося с митрополитом Питиримом обер-прокурора Синода Волжина и найти "своего" министра юстиции, так как, к чести министерства юстиции, все бывшие доселе министры юстиции не удовлетворяли Распутина, в том числе и сам Щегловитов, и только принимавший Распутина товарищ министра юстиции Веревкин был проводником влияния Распутина в министерстве [...]. "Своего" министра юстиции секретарь Распутина, скупщик бриллиантов и антрепренер сомнительных игорных притонов, в которых производились отчисления в пользу Распутина, Симанович нашел в лице обер-прокурора I Департамента правительствующего Сената Добровольского, векселя которого он учитывал. Хотя Добровольский при посещении его Распутиным произвел на последнего неблагоприятное впечатление ("Глаза у него мошеннические, - сказал Распутин, - не может смотреть прямо") и хотя и до бывшей императрицы доходили слухи о том, что Добровольский в Сенате берет взятки, настояния Симановича уве-

рившего Распутина в том, что Добровольский будет покорным исполнителем его указаний, и банкира Рубинштейна, незадолго перед этим уплатившего Распутину крупную сумму за удовлетворение разных своих ходатайств, победили, и Добровольский был назначен управляющим министерством юстиции. Послушного же обер-прокурора святейшего Синода Питирим и Распутин нашли в лице вполне своего человека, сына бывшего петроградского митрополита Палладия директора частных женских курсов Раева¹⁸ , явно пристрастное поведение которого в известных бракоразводных процессах княгини Барятинской и лейб-медика Безродного¹⁹ в свое время было отмечено русской прессой.

В описываемое время Распутин достигает апогея своего влияния. На вопрос о том, была ли у лиц, окружавших бывшую императрицу, мысль о том, что бывшая императрица могла бы повторить историю с Екатериной II и, захватив власть, стать регентшей своего сына, мы должны ответить отрицательно, так как на этот замысел нет ни малейших указаний в следственном материале, да в осуществлении этого замысла и не было никакой надобности, так как фактически государством управляла бывшая императрица, а Распутин, как выразился в своих показаниях генерал-майор Спиридович, был канцлером Российской империи.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Бурцев, Владимир Львович (1862 - 1936), журналист. В 1885 г. за связь с народовольцами посажен в Петропавловскую крепость, затем сослан. Бежав за границу, с 1889 г. издавал в Женеве леволиберальную газету "Свободная Россия". В 1890-е годы выпускал в Лондоне материалы по истории революционного движения и газету "Народоволец". Приговорен за политическую деятельность к 1,5 годам каторжной тюрьмы; с 1900 г. издает историко-революционный журнал "Былое". Сблизившись с эсерами, а затем с кадетами, стал ярым врагом вооруженной борьбы против самодержавия (статьи в газете "Будущее"), а в годы первой мировой войны занял шовинистическую позицию. Известность получил печатным разоблачением ряда полицейских провокаторов. Позднее пропагандировал среди кругов интеллигенции антибольшевистские взгляды. С 1917 г. издавал газету "Общее дело", поддерживая белогвардейцев и агитируя за свержение Советской власти. Его "Воспоминания" (Париж. 1923) отличаются смешением некоторых либеральных воззрений с резко консервативными и шпиономанией.

² Н. Н. Романов-младший (1856 - 1929), великий князь. В 1895 - 1905 гг. -генеральный инспектор кавалерии; с 1905 г. - председатель совета государственной обороны (до 1908 г.), командующий войсками столичного военного округа и гвардией; с 1914 г. - верховный главнокомандующий; с 1915 г. - кавказский наместник. Бежав в 1918 г. за границу, выдвигался белоэмигрантами как один из "претендентов на русский престол".

³ Рузский, Николай Владимирович (1854 - 1918), генерал. С 1902 г. - начальник штаба Виленского военного округа; в 1904 - 1905 гг. - начальник штаба 2-й маньчжурской армии, затем командовал корпусом, был членом Военного совета; в 1912 - 1914 гг. - помощник командующего Киевским военным округом; в 1914 г. - командующий 3-й армией Юго-Западного фронта, потом войсками Северо-Западного фронта; проиграв сражения под Лодзью. Болимовым и в Августовских лесах, был назначен командующим 6-й армией; затем до Февральской революции командовал (с перерывом) войсками Северного фронта, после чего вел монархическую пропаганду. Расстрелян в Пятигорске Кавказской Красной Армией.

⁴ Речь идет о покушении в Киевской опере на Столыпина, осуществленном с ведома царской охранки членом партии эсеров полицейским провокатором Д. Г. Богровым, пытавшимся таким путем снять с себя подозрение в "двойной игре",

⁵ См. "Вопросы истории", 1964, N 4, стр. 112.

⁶ Далее следует текст показаний Коковцова, уже опубликованный ранее ("Вопросы истории", 1964, N 4, стр. 109-110).

⁷ Мясоедов - близкий к военному министру Сухомлинову жандармский подполковник, разоблаченный в 1915 г, как платный немецкий шпион.

⁸ Самарин, Александр Дмитриевич, егермейстер двора, действительный статский советник; в 1899 - 1908 гг. - богородский уездный предводитель дворянства; в 1908 - 1912 гг. - московский губернский предводитель дворянства; с 1912 г. - член Государственного совета; обер-прокурор Синода.

⁹ Волжин, Александр Николаевич, гофмейстер двора, действительный статский советник; седлецкий губернатор, позднее - обер-прокурор Синода.

¹⁰ Наумов, Александр Николаевич, камергер, егермейстер двора, действительный статский советник; с 1902 г. - ставропольский уездный предводитель дворянства; с 1905 г. - самарский губернский предводитель дворянства, основатель местной "партии правового порядка"; с 1908 г. - член Государственного совета. Один из наиболее реакционных царских чиновников.

¹¹ Никитина, Лидия Владимировна, фрейлина двора А. Ф. Романовой.

¹² Ныне г. Осло (Норвегия), куда бежал Илиодор, пытавшийся в своекорыстных целях разоблачить Распутина.

¹³ Щегловитов, Иван Григорьевич (1861 - 1918), черниговский помещик, юрист. С 1885 г. - товарищ прокурора нижегородского окружного суда; с 1887 г. - товарищ прокурора, а с 1894 г. -прокурор петербургского окружного суда; с 1898 г. - товарищ обер-прокурора, а с 1903 г. - обер-прокурор в Сенате. В годы первой русской революции активно участвовал в осуждении революционеров. В 1906 - 1915 гг. - министр юстиции. Являлся одним из инициаторов реакционного третьеиюньского переворота 1907 года; ввел телесные наказания для политзаключенных; инсценировал дело социал- демократических депутатов II Думы, дело об "армянских националистах", дело Бейлиса; прекращал все дела об уголовных преступлениях черносотенцев и главы "Союза русского народа" Дубровина. Став в 1907 г. членом Государственного совета, возглавил в нем группу крайне правых. Был председателем съезда монархистов в ноябре 1915 года. Назначенный 1.1.1917 г. председателем Государственного совета, начал очищать его от оппозиционных лиц и пытался спасти самодержавие от краха. После победы Октября расстрелян как злостный контрреволюционер.

¹⁴ Крыжановский, Сергей Ефимович, юрист. С 1901 г. - вице-директор департамента, а с 1904 г. - помощник начальника главного управления местного хозяйства в министерстве внутренних дел; с 1906 г. -товарищ министра внутренних дел. Один из организаторов контрреволюционного террора в период столыпинщины.

¹⁵ Хвостов, Александр Алексеевич, Действительный тайный советник, товарищ министра юстиции (с 1905 г.), сенатор (с 1906 г.), член Государственного совета (с 1912 г.). Летом 1915 г. был министром юстиции, с июля по сентябрь 1916 г. - министром внутренних дел. Как чиновник снискал известность насильственной русификацией национальных меньшинств. В годы первой мировой войны пытался сблизиться с "Прогрессивным блоком", поддерживал в Думе октябристов и стремился ослабить влияние близких к Распутину авантюристов, за что прославлялся буржуазно-либеральной прессой.

¹⁶ Трепов, Александр Федорович (1862 - 1928), егермейстер двора. Представитель семейства Треповых, известных царских бюрократов, ярых монархистов и участников дел придворной камарильи. С 1906 г. - сенатор; с 1914 г. - член Государственного совета; с 1915 г. - министр путей сообщения; с ноября по декабрь 1916 г. - председатель совета министров. Боясь падения самодержавия, сблизился с дворянско-буржуазной оппозицией распутинщине. После революции играл роль одного из "патриархов" белой эмиграции.

¹⁷ Княжеский салон Тархановых-Моуравовых (Саакадзе) служил преимущественно местом встречи осевших в столице потомков грузинской знати, а также некоторых кругов интеллигенции.

¹⁸ Раев, Николай Павлович, член совета министерства народного просвещения. Был директором Высших женских историко-литературных и юридических курсов, затем обер-прокурором Синода.

¹⁹ Безродный (Безроднов), Николай Сергеевич, действительный статский советник, почетный лейб-медик царского двора. Врач Николаевского военного госпиталя.

Похожие публикации: L^{Украина} L^World Y G

Публикатор:

Alex Galchenuk → Контакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/Galchenuk

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) • Google • Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

ПОСЛЕДНИЙ ВРЕМЕНЩИК ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ (МАТЕРИАЛЫ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА О РАСПУТИНЕ И РАЗЛОЖЕНИИ САМОДЕРЖАВИЯ) // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 28.06.2016. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/ПОСЛЕДНИЙ-ВРЕМЕНЩИК-ПОСЛЕДНЕГО-ЦАРЯ-МАТЕРИАЛЫ-ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ-СЛЕДСТВЕННОЙ-КОМИССИИ-ВРЕМЕННОГО-ПРАВИТЕЛЬСТВА-О-РАСПУТИНЕ-И-РАЗЛОЖЕНИИ-САМОДЕРЖАВИЯ (дата обращения: 20.04.2024).

Найденный поисковым роботом источник:

Комментарии: