М. Изд-во "Просвещение". 1973. 144 стр. Тираж 30000. Цена 28 коп.

Рассматриваемое учебное пособие, предназначенное для студентов исторических факультетов педагогических институтов, является у нас первой попыткой такого рода и уже поэтому заслуживает внимания ¹ . Не будучи специалистом по истории русского феодализма, автор этих строк считает возможным в своем кратком отзыве остановиться только на той части книги, которая посвящена западноевропейским феодальным отношениям (этот раздел написан В. В. Самаркиным). Это вполне правомерно и по той причине, что главы по исторической географии России (они принадлежат перу А. В. Муравьева) вошли, кроме того, в пособие для студентов университетов, уже рассмотренное в журнале "Вопросы истории" (1973, N 8), а также и потому, что каждая из двух частей книги имеет самостоятельное значение.

Неразработанность вопросов исторической географии в нашей литературе, естественно, обусловила трудность задачи авторов пособия. Прежде всего нужно было определить научное содержание предмета. В целом с предложенным в книге определением можно согласиться (стр. 3). Хочется высказать лишь два замечания: во-первых, следовало бы подчеркнуть неоднозначность роли географической среды на различных этапах исторического развития; во-вторых, надлежало четче определить историческую географию как вспомогательную историческую дисциплину. Ибо понять географию в историческом аспекте, равно как и развернуть историю в географическом плане, можно всерьез лишь на основе использования научных завоеваний самого исторического знания: ведь роль географической среды в жизни человеческого общества и обратное воздействие общества на эту среду находятся в прямой зависимости от закономерностей развития данной общественной формации. Историческая география будет тем полезнее историку, чем полнее она сумеет раскрыть эту взаимозависимость. Разумеется, при этом нелегко разграничить явления общеисторические и специфически историко-географические, однако такое разграничение возможно, что подтверждает и рецензируемая работа.

Хронологически рассматриваемая нами часть I - "Историческая география Западной Европы" - делится на две главы: V - XV вв. и XVI - XVII века. Основными объектами изложения являются: политическая география, демография и экономическая география. Непомерно большая 1 глава этой части (свыше 2/3 общего объема) нуждается в разделении: Историческая и историко-географическая специфика раннего средневековья и периода развитого феодализма достаточно очевидна. Да и круг рассматриваемых вопросов было бы желательно расширить (например, историческая география внутренней колонизации в XI - XIII вв., коммунального движения, распространения ересей).

В книге прослеживаются (по необходимости сжато) более или менее достоверные климатические изменения в Европе со времен Римской империи, основные факторы этнического развития, начиная с так называемого великого переселения народов и перемешивания племен в начале средневековья, и притом - в тесной связи с общим процессом формирования нового общества. Так, справедливо подчеркнута большая роль галлов как носителей "романского" начала, столь важного в процессе того исторического синтеза, из которого родился западноевропейский феодализм. Обоснованно утверждается, что наиболее ранние и устойчивые земледельческие поселения германцев возникли в Юго- Западной Германии - районе давнего оседлого земледелия. Это особенно важно подчеркнуть в противовес допшианским измышлениям о мнимом культурном приоритете северогерманских племен; подобные утверждения, несмотря на их полное несоответствие фактам, до сих пор еще не сходят со страниц буржуазных исторических сочинений. В целом удачно показана общая динамика развития европейской агрикультуры от классической античности до классического средневековья. Но, как нам представляется, едва ли содержание периода от падения Империи до Каролингского возрождения (кстати, здесь допущена опечатка в датировке, - см. стр. 30)

¹ Большую роль в разработке основ марксистской исторической географии сыграли труды В. К. Яцунского. Учитывая все значение этих трудов, необходимо вместе с тем отметить, что капитальная монография ученого посвящена лишь истории развития этой отрасли исторического знания. Самого же курса или даже очерка исторической географии у нас до сих пор не было.

стр. 151

может быть исчерпано однозначным определением "упадок": для сельского хозяйства варварских народов это, несомненно, было время поступательного развития. Переходя к периоду развитого феодализма, автор с полным основанием отмечает, что начало товарной специализации сельского хозяйства отдельных районов еще не изменяло его общей натурально- хозяйственной природы, и вместе с тем справедливо усматривает здесь начало нового этапа развития европейского сельского хозяйства. Несомненный интерес представляет сжатый очерк различных систем земледелия и землепользования, типов сельских поселений и особенно попытка сравнительного рассмотрения эволюции агрикультуры в важнейших странах Западной Европы на протяжении средневековья. Но вполне ли отвечает этому содержанию заголовок "Особенности аграрного строя разных стран Западной Европы"? (стр. 36). Ведь он непременно предполагает также анализ экономических отношений, специфики феодальной эксплуатации в каждом данном регионе.

Немало интересного содержится и в разделах, посвященных исторической географии средневековых городов. Отмечая очень раннее развитие городов в средневековой Италии, автор с полным основанием видит в нем не автоматическое продолжение античного урбанизма, а лишь особенно рано (в VIII - IX вв.) начавшийся процесс возникновения средневековых торгово-ремесленных центров, прежде всего у альпийских перевалов и на перекрестках ведших к ним и от них дорог. Однако, как нам кажется, не все здесь удалось в равной степени. Прежде всего это относится к проблеме возникновения средневековых городов и к некоторым существенным моментам демографии эпохи. Может быть, этому способствовала и структурная нерасчлененность в изложении проблем раннего и классического средневековья, но только вне поля зрения оказалась глубокая историческая грань, разделяющая два эти периода: завершение процесса складывания феодальной формации, существенное возрастание продуктивности земледелия и в связи с этим заметный рост населения, крестовые походы, начало внутренней колонизации, появление сальветатов ("убежищ" для беглого сельского люда), бастид, образование торгово- ремесленных центров, первая волна прилива бежавших из поместий крестьян в возникающие города. Автор затрагивает эти вопросы, но лишь в самой общей форме, относя их к четырем столетиям (с XI по XIV в.), в связи с чем от внимания читателя ускользает тот переломный момент, который чрезвычайно важен и для исторической географии. Правда, автор говорит о важности процесса внутренней колонизации (см. стр. 30), но вне связи с демографией. При этом создается впечатление, что этот процесс рассматривается не как одна из предпосылок возникновения городов и составная часть того глубокого экономического и демографического сдвига, который вызвал к жизни средневековые города, а как следствие развития самих городов. Слов нет, горожане нуждались в продовольствии, но едва ли эта потребность могла заметно стимулировать подъем нови ранее середины XII в., внутренняя же колонизация, как отмечает и сам автор (стр. 37), начинается с середины XI в., когда города (помимо итальянских) еще только-только возникают.

Конечно, в известном смысле можно сказать, что образование городов способствовало общему росту населения - ремесло и торговля дали новые источники существования. Здесь очень показателен пример обильных городами Нидерландов, где в X - XII вв. население выросло вчетверо (стр. 25). Однако нельзя забывать, что города предоставляли новые средства прокормления избыточному населению, притекавшему из деревни. А без этого притока и сами города не могли бы возникнуть. Очевидно, массовое возникновение городов явилось следствием возрастания аграрного населения.

В этой связи вызывает сомнение тезис, что максимум лесистого покрова в Европе приходится на XI-XIII вв. (стр. 5). В том, что до XI в. включительно разрастались леса, не приходится сомневаться. Быть может, и в последующие два столетия климатические условия способствовали их приросту, особенно в отдаленных горных районах. Что же касается важнейших, наиболее населенных районов Западной Европы, то здесь, как о том свидетельствуют достовернейшие источники, в XI-XIII вв. происходила интенсивная вырубка и раскорчевка лесных массивов, осушение болот, распашка целины и залежи. Без значительного расширения пахотных площадей был бы невозможен тот прогресс производительных сил деревни, который обусловил и бурный рост городов в эти столетия.

В работе много внимания уделено политической географии, причем автор стремит-

стр. 152

ся, насколько это возможно, следовать по извилистым путям политической истории эпохи, что создает впечатление крайней пестроты событий. Однако читателя интересуют в первую очередь политико-географические процессы, а они не могут быть поняты в отрыве от общих закономерностей, характеризующих политическое развитие данной формации. В ряде мест автор пытается сделать это, и мы находим у него интересные наблюдения, обоснованные выводы, например, об относительности для раннего средневековья таких понятий, как государственные границы, столицы, степень подчинения одних государств другим и т. д. (стр. 16 - 17). Вместе с тем при переходе к развитому феодализму справедливо подчеркивается качественная новизна факторов, ведущих к политической централизации (стр. 17). По-видимому, следовало бы отметить, что характерная для складывающегося феодализма тенденция к политическому распылению уже и в раннем средневековье в известной мере перебивалась и переплеталась с воздействием этнического и языкового факторов (без этого трудно понять причины многократных политических перегруппировок и возникновения эфемерных политических образований, которые возводились франками на готско-провансальском Юге, или неискоренимый сепаратизм Аквитании). В то же время при несомненном преобладании консолидирующей тенденции политическое развитие зрелого феодализма тоже не исчерпывалось ею, и сама эта тенденция реализовалась весьма противоречиво: достаточно проследить историю Бургундского герцогства. Может быть, следовало четче разделить объективные предпосылки централизации и конкретные пути и способы образования политических комплексов в условиях феодализма, учтя при этом, помимо классических (Франция), и такие пути, как внешние завоевания, династические браки, упрочение иноземных династий и т. д. (Англия, Сицилия, Южная Италия, Священная Римская империя, Австрия, Чехия, Венгрия!).

Что касается предпосылок централизации, то факты из истории Италии и Нидерландов, приводимые в работе (стр. 21), снова наводят на мысль, что одной экономической зрелости было недостаточно. Между развитием городов и степенью политической централизации могла иметь место обратная пропорциональность. Известная идея Ф. Энгельса об огромной роли феодальной королевской власти в ту эпоху ² сохраняет всю свою силу и помогает многое понять в различии политических судеб отдельных стран в средние века.

Много внимания (и вполне оправданно) уделено в книге позднему средневековью, когда в условиях перехода от феодального общества к капиталистическому перед европейцами вдруг открылся весь земной шар и начался алчный захват колоний, что привело к резким изменениям в географии экономической (особенно географии торговли), а равно и политической, к немалым сдвигам в области демографии. По всем этим вопросам читатель найдет в содержательном и интересном очерке В. В. Самаркина немало материала. В то же время этот материал вызывает вопросы, а порою и желание поспорить.

В чем следует видеть главные факторы политической географии этой эпохи? С полным основанием автор много внимания уделяет колониальным захватам и другим территориальным приобретениям (стр. 50, 53). Но было бы желательно сильнее подчеркнуть и значение таких факторов политической мощи той эпохи, как складывание высокоцентрализованных абсолютных монархий, а главное, развитие капитализма, степень и интенсивность этого процесса. Тогда политико-географическая динамика приобрела бы большую ясность.

Интересен раздел, посвященный демографическим сдвигам: бурное возрастание городского населения, широкие миграционные движения. Но среди факторов, вызвавших снижение численности населения (особенно в XVII в.), наряду с эпидемиями, войнами, религиозными преследованиями, очевидно, не последнюю роль играло резкое снижение жизненного уровня народных масс. Это проявилось в повсеместном распространении нищенства и бродяжничества, особенно в связи с экспроприацией крестьянства и массовым разорением трудящихся города и деревни, что было следствием общего кризиса феодализма во всей Западной Европе и начала перехода к капитализму в наиболее развитых странах. Причем все это усугублялось "революцией цен".

Думается, что при рассмотрении географии сельского хозяйства особенно важно учитывать развертывавшийся в этот период процесс разложения феодализма, ибо

² См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. 21, стр. 411 - 416.

стр. 153

сам по себе анализ рыночной конъюнктуры не дает полного объяснения сложных изменений в жизни тогдашней деревни. То, что рисуется как общая "сельскохозяйственная депрессия" XVII в., едва ли может быть объяснено просто снижением цен на хлеб (даже если допустить, что такое снижение действительно охватило всю Западную Европу - от Валенсии до Вестфалии и от Баварии до Южных Нидерландов). И если учесть, что в период упомянутой "депрессии" агрикультура Северной и Средней Италии и особенно Голландии переживала бурный подъем (стр. 59 - 60), то очевидно, что дело заключалось не в одних ценах и что объяснение динамики сельского хозяйства рассматриваемой эпохи следует искать прежде всего в его экономической структуре в каждой данной стране, в степени ее капиталистической перестройки. Голландия, при всей ограниченности ее агрикультурных возможностей, показала это достаточно убедительно.

Еще два замечания в связи с географией сельского хозяйства: говоря о районах "второго издания крепостничества", следовало бы отметить массовое обнищание крестьянства, нередко приводившее к деградации самой агрикультуры, а в аграрном пейзаже Англии рассматриваемой эпохи - исчезновение в ряде районов деревень, этого важнейшего элемента сельской картины предшествующего тысячелетия.

Весьма содержателен раздел, посвященный географии промышленности и особенно торговли в позднее средневековье. Здесь опять-таки читатель найдет сжатую обрисовку специфики развития отдельных регионов. Думается, что было бы еще лучше, если бы и здесь экономико-географический материал был органичнее связан с анализом экономической структуры и обоснован им. И в этом случае пример маленькой Голландия, сумевшей в XVII в., несмотря на скудость сырьевой базы, занять ведущее положение в Европе, с редкой рельефностью показал, какие возможности открывало возобладание новой системы экономических отношений.

В этом разделе ощущается отсутствие специального рассмотрения географических аспектов кризиса и упадка средневекового ремесла. Только этим можно объяснить неудачное определение мануфактуры как нового этапа развития ремесла (стр. 67). Напротив, именно в силу разложения ремесла и рождения в этом процессе принципиально иного явления - капиталистической мануфактуры - производство начинало предъявлять совершенно новые требования к рынку, чем и была обусловлена огромная роль торговли в тот период. Отсюда естественно возникает пожелание иного построения самого этого раздела.

Позволим себе высказать несколько сомнений, возражений, поправок по отдельным частным моментам. Лангдок и лангдойль - langue d'oc и langue d'oil - не диалекты (стр. 17). Провансальский (окситана) в отношении французского не менее самостоятельный язык, чем, например, каталонский. В средние века на Севере и Юге Галлии складывались две различные народности ³ . Но, быть может, не менее, чем языком и культурой, эти два региона различались путями социального развития, степенью романизации, каковая на Юге лишь слабо испытала процесс сплавления с варварско- общинным началом. Поэтому и феодализм здесь существенно отличался от северофранцузского. Думается также, что политическая гегемония Северной Франции определилась задолго до упадка Шампанских ярмарок, поражения при Куртрэ и даже до Альбигойских войн (см. стр. 18). Она берет свое начало с правления Филиппа II, -поэтому оказалось возможным и само присоединение Юга.

Правильно ли религиозные, административные, военные центры раннего средневековья считать поселениями городского типа (стр. 26)? Не лучше ли употребить термин "догородские поселения"? Если основу городского развития составляли ремесло и торговля (стр. 25), то можно ли видеть в замках, бургах ядро средневековых городов (там же)? Если можно принять в ряде случаев такое словоупотребление, то только в топографическом смысле. Как свидетельствуют факты (Арль, Тулуза, Каркассон, Нарбонна, Кельн), действительным ядром возникавшего города оказывался не замок, крепость или стены античного ситэ, а возникавшая рядом с ним торгово-ремесленная слобода или слободы. Обоснованно подчеркивая различия в происхождении отдельных городов (стр. 28), автор в то же время не уделяет достаточно внимания тому обстоятельству, что в ходе торгово-ремесленного развития эти различия в значительной мере стирались. Пред-

³ См. А. Д. Люблинская. К вопросу о развитии французской народности (IX - XV вв.). "Вопросы истории", 1953, N 9; Ж. и К. Виллар. Формирование французской нации (пер. с французского). М. 1957.

стр. 154

ставляется спорным утверждение, что до XIV в. городское сукноделие в основном было рассчитано на внешний рынок (стр. 40 - 41). Общеизвестно, что эта отрасль ремесла в большей или меньшей мере существовала во всех городах средневековья. Однако тенденция к развитию сукноделия на экспорт проявляется не с самого начала, а именно с XIII в. и еще более в XIV-XV веках. Из политической истории Италии почему-то совсем выпало византийское господство на Юге. При перечислении факторов, снижавших жизненный уровень средневекового крестьянства и ограничивавших рост населения (стр. 23), прямо не сказано о феодальном гнете, лишавшем работника 1/3, 1/2, а нередко и 2/3 произведенного продукта. Даже в сжатом очерке политической географии Франции развитого феодализма не следовало обходить коммунальное движение. В Италии городские коммуны упоминаются, но почему-то только с конца XII в. (стр. 20). Население Флоренции и Неаполя в XIV в., вероятно, было ближе не к 50, а к 90 - 100 тыс. жителей (стр. 28). Учитывая политическую структуру Англии XIII в., едва ли правомерно рассматривать графства как "феодальные владения" (стр. 21(). Неудачно сказано о "Тулузском графстве и Лангедоке" (стр. 18). Полуостров Макао (португальское владение в Китае) ошибочно назван островом, а нечетко отредактированная фраза заставляет думать, будто и Аден-остров (стр. 50).

Несмотря на отмеченные недостатки, книга, несомненно, должна быть оценена положительно, как первый шаг в разработке марксистской исторической географии западноевропейского средневековья.

Постоянный адрес данной публикации: