Национализм как социальный, политический и культурный феномен не возник сам по себе и так или иначе связан с наследием предшествующих эпох. Английский социолог Э. Смит утверждает, что нации, если они хотят иметь будущее, нуждаются в мифах и историческом прошлом 1 . Но прошлое не может возникнуть из ничего, а искусственно сфабрикованные мифы не найдут отклика в сердцах членов национального сообщества. По мнению большинства ученых 2 , движение венгерского дворянского сопротивления реформам просвещенного абсолютизма 1790 - 1791 гг., как раз сочетает приметы старого и нового. С одной стороны, оно уходит корнями в XVIII в. и демонстрирует преемственность с освободительными войнами трансильванских князей против габсбургского владычества, с другой - размах, широта социальной базы и лозунги защиты родины, свободы и конституции роднят это движение с буржуазной революцией 1848 года.
В Венгрии в добуржуазную эпоху, как и во многих других европейских странах, носителем "национальной" идеологии был господствующий класс, поэтому буржуазный национализм формировался и длительное время развивался в русле дворянских представлений о государстве, отечестве и нации. Политический вес венгерского дворянства был тем более высок, что его численность составляла около 5% населения страны. Ссылаясь на то, что они защищают королевство от внешних врагов и играют ведущую роль в органах центрального и местного управления, дворяне провозгласили себя венгерской нацией и отождествили свои интересы с интересами страны. В системе сословных ценностей дворянства ключевое место заняло понятие "патриотизма", то есть идея верности государству и нации, покоящаяся на моральных обязательствах перед родной страной.
Процесс осмысления и четкой формулировки непреходящих для "венгерской нации" ценностей связан с десятилетием реформ Иосифа II (1780 - 1790). Страстный сторонник идей Просвещения, он намеревался путем экономических и социально-политических преобразований вывести свою империю на уровень передовых европейских держав. Император отменил личную зависимость крестьянства, планировал уравнять граждан в правах и налогах. Он поставил католическую церковь на службу государству и положил конец дискриминации протестантов и православных. Иосиф II унифицировал систему судопроизводства, модернизировал армию, попы-
Хаванова Ольга Владимировна - кандидат исторических наук, научный сотрудник Института славяноведения РАН.
стр. 65
тался осуществить на практике принцип всеобщего начального образования. Прогрессивные преобразования императора снискали ему немало сторонников во всех частях империи, в том числе и в Венгрии.
В то же время централизаторский и объективно германизаторский курс Иосифа II вызывал недовольство во все более широких слоях венгерского общества. Это недовольство проявлялось как в консервативно мыслящих кругах, которые непременным условием любой реформаторской деятельности считали сохранение освященных веками государственно-правовых устоев, так и в среде прежних сторонников императора. Упразднение исторически сложившейся системы административно- территориального управления или введение немецкого языка, как государственного, были необходимы и разумны с точки зрения политической интеграции. Но венгерские сторонники идей Просвещения усмотрели в этом угрозу государственной целостности и культурному своеобразию страны.
Рост недовольства в Венгрии совпал с глубоким кризисом, который в конце 80-х годов переживала система просвещенного абсолютизма. Победоносное восстание против австрийского владычества в Бельгии 1788 г., неудачная, поглощавшая все больше сил и средств война с Турцией 1789- 1790 гг., революционные события во Франции толкали венгерское дворянство к открытой конфронтации с Габсбургами. Угрозы прекратить мобилизацию рекрутов и поставки продовольствия армии вынудили императора отменить в начале 1790г., когда полная неудача турецкой кампании стала очевидной, большинство своих реформ и вернуться к традиционной форме правления.
Анализ политических памфлетов, материалов Государственного собрания, периодики, дневников, мемуаров - позволяет утверждать, что принципиально важные с точки зрения буржуазного национализма символы и ценности стояли в центре общественного внимания уже в 80 - 90-е годы XVIII века. Отношение к таким понятиям, как австрийская колониальная политика, святая венгерская корона, король, свобода, язык, национальное прошлое, национальный костюм, вероисповедание, стало индикатором степени патриотизма того или иного члена сообщества. Иными словами, именно в конце XVIII в. были заложены основы национального "символа веры", которому присягали те, кто считал себя венгерским патриотом, и против которого выступали те, кому верность венгерской нации была чужда, например по причине преданности наднациональной имперской идее.
Истоки экономических противоречий между венгерскими сословиями и Веной коренились в политике меркантилизма, которую Габсбурги с конца XVII в. проводили в целях преодоления все углублявшегося разрыва между австрийскими и чешскими землями, с одной стороны, и капитализировавшимся Западом - с другой. Австрийские власти отводили Венгрии роль поставщика дешевой сельскохозяйственной и горнорудной продукции. До конца XVIII в. дворянство не возражало против подобного разделения труда и лишь настаивало на невмешательстве государства в поземельные отношения. Однако с вовлечением помещичьего хозяйства в рынок дворян- товаропроизводителей начали живо интересовать режим таможенных пошлин и ценообразовательная политика, которые отгораживали Венгрию от дешевой и качественной импортной продукции, а также выгодных покупателей венгерских товаров за границей.
Таковы были объективные предпосылки возникновения теории колониальной политики Австрии в Венгрии - важного элемента венгерского национального сознания. Первыми эту теорию сформулировали на рубеже XVIII - XIX вв. венгерские экономисты Г. Берзевици и М. Шкерлец. Они отвергали саму мысль о том, что Венгрия, интегрированная в экономику империи, сможет извлечь из этого какую-нибудь выгоду. Критикуя систему тарифов и таможенных пошлин, которая истощает венгерскую экономику и превращает страну в аграрно-сырьевой придаток австро-чешских провинций, Берзевици утверждал, что залогом экономического процветания может служить только государственно- политический суверенитет. Для теории ко-
стр. 66
лониальной зависимости изначально было характерно смешение понятий экономической и государственно- политической независимости. "Я не вижу, - писал Берзевици - какая нам выгода из того, что мы являемся подданными не Турции, а Австрии, которая взимает с нас налоги, но не позволяет нам пользоваться нашими законами и обычаями" 3 .
Идеи Шкерлеца и Берзевици получили дальнейшее развитие в венгерской историографии XIX - XX вв., которая обвинила Вену в игнорировании экономических интересов еще не существовавшего в XVIII в. буржуазного национального государства. В 20 - 50-е годы XX в. вышли в свет труды Ф. Экхарта об экономической политике венского двора во второй половине XVIII - начале XIX веков 4 . В них доказывалось, что австрийская экономическая политика в Венгрии была дискриминационной и принесла больше вреда, чем пользы. Сегодня большинство венгерских историков не отрицают, что венгерская экономика была действительно поставлена на службу капиталистической модернизации Австрии. В то же время сам термин "колония" требует более вдумчивого применения в историческом контексте, ибо в XVIII в. им обозначалась форма зависимости, отличная от той, каковую стали именовать колониальной в то время, когда Экхарт создавал свои труды по экономической истории 5 .
Наряду с экономическими аспектами, особое место в складывавшемся венгерском буржуазном национализме занимали политические аспекты. Вот характерный пример из анонимного стихотворения, датируемого 1790 г.: "У тебя, гунн, есть три святыни: Святая Корона, // Святой Король и Святая Свобода, из них // Произрастает любовь к Отечеству..." 6 .
Отождествление главного коронационного атрибута, главы государства и комплекса прав и свобод господствующего класса с отечеством уходит своими корнями в средние века и тесно связано с теорией святой венгерской короны. В раннее средневековье корона была не более, чем знаком божественного происхождения королевской власти и не упоминалась отдельно от личности короля. Однако постепенно начинается процесс превращения понятия "королевская корона" (corona regia) в понятие "корона королевства" (corona regni). По мере ослабления центральной власти в борьбе с сословиями, политически активная часть общества: сначала магнаты и высший клир, потом - все более широкие слои дворянства, становятся реальными носителями (доли) государственной власти. Не без влияния широко распространенных в то время представлений о подобии церкви и государства человеческому организму (так называемая теория органицизма), привилегированные сословия начинают именовать себя "членами святой венгерской короны". Особое значение придавалось церемонии коронации, во время которой сословия наделяли короля верховной властью, король же в особой коронационной клятве обещал не нарушать права и свободы привилегированных сословий. Законченную форму теория святой короны обрела в "Три-партитуме", частной кодификации венгерского феодального права, составленной в 1514 г. И. Вербеци 7 .
Не принимая в расчет особое отношение венгров к святой короне, Иосиф II по вступлении на престол отложил коронацию, чтобы не подтверждать в коронационной клятве феодальные привилегии, которые намеревался отменить. Когда венгерские советники императора попросили его не пренебрегать законами и обычаями страны, Иосиф II просто высмеял их благородный порыв. Следующим шагом стала отправка в 1784 г. короны из Прессбурга-Пожони (современная Братислава, Словакия) в Вену, где уже хранились коронационные атрибуты других подвластных Габсбургам земель. Дворянские собрания незамедлительно опротестовали эти действия. "Связь между королем и подданными, - писали дворяне комитата Темеш, - выражается не во внешних знаках, но поскольку свои чувства люди в состоянии раскрыть только с их помощью, корона навсегда останется для нас святой и будет символизировать наши верность и долг перед монархом" 8 . Само по себе неуважительное обращение с короной вряд ли могло спровоцировать мощный социальный протест. Однако поступок императора бросил тень на все его начинания: отныне деятельность Иосифа II стала восприниматься с крайней враждебностью.
стр. 67
28 января 1790 г. смертельно больной император отменил большинство реформ, в том числе предписал вернуть венгерскую корону в Буду. Современники свидетельствовали, что в торжествах по случаю возвращения короны принимали участие дворяне и горожане, венгры и представители других народностей королевства, то есть практически все население страны. Поэт Д. Бароти Сабо писал: "Вернулась наша святая корона, и с ней вернулись // Старые добрые обычаи, язык и платье. Вернулась // И прежняя утерянная радость. Теперь на ноги // Свободные от рабских пут мы смело можем встать" 9 . Даже кончина императора, весть о которой пришла в Буду в самый разгар торжеств и потому замалчивалась в течение нескольких дней, не затмила всеобщей радости. Газета "Becsi Magyar Kurir" вслед за траурным известием спешила уведомить читателей, что "глава отечества и нации, главнейшее и дражайшее сокровище - венгерская корона, уже находится в Буде вместе со всеми прочими коронационными атрибутами". Накал страстей спал только после коронации нового императора Леопольда II (1790 - 1792) в соответствии с древними законами страны, ибо современники искренне верили в то, что "счастье венгерской нации неразрывно связано с судьбой святой короны" 10 .
Подтверждением тому, что и в XIX в. корона продолжала служить символом свободы и независимости страны, являются драматические события революции 1848 - 1849 годов. Когда после битвы при Вилагоше поражение в венгерской освободительной войне стало очевидным, революционеры закопали в землю заблаговременно вывезенный из Пешта ящик с регалиями. Он был обнаружен и отправлен в Вену только в 1853 году. И тогда император Франц Иосиф был коронован венгерским королем.
В эпоху австро-венгерского дуализма (1867 - 1918) теория святой короны становится краеугольным камнем венгерского национализма. Ей принадлежит существенная роль в идеологическом оформлении венгерской нации буржуазной эпохи. Со временем к "членам святой короны" причислили непривилегированные сословия королевства, и понятие "нация" стало обозначать все население страны. В то же время в условиях непрекращающихся конфликтов венгерской нации с невенгерскими народностями королевства теория, служившая оправданием единства земель и народов, подвластных короне, способствовала росту центробежных тенденций, возобладавших в 1918 году.
Наиболее одиозными и наименее правдоподобными, хотя и крайне популярными, были труды правоведа А. Тимона. К постулату неделимости территории королевства он добавил идею уникальности самой теории, которой, по его мнению, не было аналогов в европейской истории. Так теория святой короны превратилась в символ исключительности и превосходства венгерского национального духа. Экхарт сумел подойти к изучению теории святой короны как к объекту исторического исследования, не абсолютизируя и не мифологизируя это явление юридической и исторической мысли. Из-за этого он чуть не лишился университетской кафедры, обвиненный патриотически настроенными последователями Тимона в покушении на идею уникальности и непревзойденности венгерского конституционного развития.
Культ коронационного атрибута предполагал культ коронованного им государя. Отношение к правителям в средневековой Европе определялось постулатом апостола Павла о божественном происхождении светской власти, что лишний раз была призвана подчеркнуть церемония коронации. В соответствии с теориями органицизма, коронованная особа была головой политического тела, подобно тому как Иисус Христос был главой тела церковного. Это крайне популярное в средние века сравнение в немалой мере способствовало превращению светского главы государства в один из символов отечества. В стихотворении 1790 г., написанном одним из образованнейших людей своего времени графом И. Телеки, сказано: "Ведь король и отечество это не два разных тела, // Так чтобы одному шло на пользу то, что другому во вред. // Я полагаю, что каждый король - глава своего народа // Если один падет, другой не останется цел" 11 .
стр. 68
Не в последнюю очередь потому, что король был одним из символов отечества, венгры предъявляли высокие требования к Габсбургскому дому. Не желая признать, что Габсбурги - правители обширного конгломерата разнородных земель и должны строить свою политику исходя из интересов империи в целом, - венгры настаивали, чтобы они были прежде всего, даже исключительно венгерскими королями и, следовательно, проживали в пределах королевства Венгрия, не допускали к себе иноземных советников и даже овладели венгерским языком.
Свою верность королю венгерское дворянство считало национальной чертой. Общим местом в художественно- публицистической литературе той эпохи являлось утверждение, что за доброго короля венгры готовы не только пролить кровь, но и отдать жизнь. Особое значение для массового сознания приобрел один эпизод из войны за "австрийское наследство" (1740 - 1748), когда поддержка венгерского дворянства фактически помогла Габсбургам сохранить их короны и земли. История о том, как в 1741 г. на Государственном собрании венгерские дворяне, выслушав прочувствованную речь императрицы Марии Терезии, выхватили сабли из ножен и поклялись отдать жизнь и кровь за государыню, превратилась в часть национальной мифологии. Свою лепту в прославление бескорыстия венгерского дворянства внес Ш. Монтескье, посвятивший этому эпизоду одну из глав своей знаменитой книги "О духе законов" 12 .
Тесной взаимосвязью понятий "король" и "отечество" можно объяснить то обстоятельство, что несмотря на острейшие противоречия между венгерскими сословиями и Габсбургами, в венгерском обществе вплоть до революции 1848 - 1849 гг. всерьез не рассматривались возможности смены династии или полного отделения от империи. Но и этот вопрос оказался фактически снят с повестки дня с заключением Соглашения 1867 г., в соответствии с которым личность императора- короля становилась одним из немногих связующих звеньев между Австрией и Венгрией. Так что имевшие место в 1790г. переговоры дворян-протестантов с Пруссией о детронизации Габсбургов и передаче венгерской короны Гогенцоллернам не имели под собой серьезных оснований и свелись на нет, как только Леопольд II короновался в соответствии с венгерскими законами 13 . Учитывая это, можно утверждать, что законно коронованный король был таким же зримым воплощением отечества, как святая венгерская корона, только одушевленным. Накануне коронации Леопольда II анонимный автор, перефразируя древний лозунг венгерского дворянства "Умрем за нашего короля!", призывал глядя на залечившего раны венгерской нации Леопольда, кричать: "Давайте жить ради этой венценосной главы, давайте жить во имя отечества!" 14 .
Однако власть венгерского короля, хотя и была окружена ореолом святости, никогда не считалась абсолютной. В соответствии с венгерской конституцией - комплексом так и не сведенных воедино правовых норм - сословия обладали равными с королем правами на верховную власть, поэтому каждый вновь избранный король торжественно подтверждал в ходе коронации дворянские права и свободы. Свобода была одной из важнейших категорий в правосознании венгерского господствующего класса. Она трактовалась в широком и узком смысле: как свобода страны и как личная свобода дворянина. Защищая отечество с оружием в руках, дворяне еще в раннее средневековье обеспечили себе особый статус в королевстве, и прежде всего налоговый иммунитет 15 . Но свобода понималась дворянством и как свобода (автономия) королевства, охранять которую каждый дворянин считал своей святой обязанностью.
В венгерской юридической мысли XVII - XVIII вв. проводилось принципиальное различие между государственно-правовыми системами Венгрии и Австрии. Считалось, что венгерские законы рождаются не по воле государя, а с согласия народа. Хотя Венгрия с момента своего возникновения была монархией, она - в связи с тем, что управляется в строгом соответствии с законом, - остается свободным королевством (Regnum liberum). Австрия же, где власть императора не была ничем ограничена, в венгерской
стр. 69
политической литературе именовалась не иначе, как "империя" или "абсолютная монархия" (pura Monarchia) 16 . Поскольку Габсбурги в общественном сознании так и не стали "национальными" государями, на них порой смотрели как на оккупантов, которые получили власть над Венгрией, воспользовавшись ее несчастьями. Это негативно влияло на представления о центральной власти и разжигало ненависть к абсолютизму.
В начале своего правления Иосиф II не имел намерения вступать в открытый конфликт с венгерскими сословиями и просто на время отсрочил созыв Государственного собрания. Однако поскольку в Венгрии законными считались лишь те решения, которые были результатом соглашения законно коронованного короля и Государственного собрания, все распоряжения Иосифа обрели в глазах сословий неконституционный, незаконный характер. Правда, последние пятнадцать лет своего царствования Мария Терезия тоже не созывала Государственного собрания, а правила издавая декреты. Но она и не провоцировала конфликтов с сословиями, подобных тем, что разразились в годы правления Иосифа II. Все десять лет дворянство со страхом ожидало отмены налогового иммунитета и как только император столкнулся с внутренними и внешнеполитическими трудностями, венгерское дворянство, ободренное примерами Франции и Бельгии, встало в 1789 г. на защиту своей "свободы".
Сословия оказались в затруднительном положении. Оставаясь верными императору, они нарушали законы страны, то есть изменяли отечеству. Отказываясь исполнять распоряжения императора, они становились неверны своему государю, значит, снова изменяли отечеству. Те, кто разделял просвещенные идеалы своего монарха, оказались в меньшинстве и даже были заклеймены как изменники родины. Колебания большей части дворян как нельзя лучше выразил глава комитата Бихар Я. Бёти, который признавался, что по должности и по рождению он привязан к отечеству, обязан хранить его законы и обычаи, с другой стороны - долг обязывает его служить государю, исполнять все его поручения. "Я буду - заявил он - исполнять приказы Его Величества до тех пор, пока они не противоречат нашим законным свободам" 17 . Так сознание того, что государь, какими бы благими намерениями он не руководствовался, не имеет права посягать на Закон, что не народ создан для короля, а король служит народу, вдохновило дворян сказать решительное "нет" императору.
Период правления Иосифа II венгерское общество расценило как хороший урок. Одни поставили перед собой задачу так укрепить венгерские законы, "чтобы ни течение времени, ни капризы фортуны, ни произвол недоброжелателей не могли их ни поколебать, ни уничтожить". Другие уже не довольствовались восстановлением status quo и настаивали на пересмотре феодальной конституции. С одной стороны, требование отменить сословные привилегии и даровать равные гражданские права всем жителям королевства, все настойчивее высказывали выходцы из третьего сословия, стремившиеся попасть в политическую элиту. С другой стороны, прогрессивно мыслящие дворяне сами все резче критиковали недостатки сословной конституции, которая, консервируя чрезмерное неравенство сословий, препятствовала свободному экономическому и социально- политическому развитию страны 18 .
Соединяя традиции венгерского сословного конституционализма с идеями Просвещения, когорта прогрессивных мыслителей, дворян и недворян, подготовила почву для восприятия венгерским обществом либеральных идей и принципа естественного равенства 19 . И хотя дворянское сословие в целом с трудом расставалось с представлениями о собственной исключительности, то положительное, что было в сословных ценностях венгерского дворянства, не в последнюю очередь помогло ему перейти к идее гражданского общества, стать инициатором проведения буржуазных по сути преобразований так называемой "эпохи реформ" (1825 - 1848).
Если политические аспекты дворянского патриотизма уходят корнями в систему средневековых ценностей венгерского дворянства, то культурно-национальные аспекты - развитие венгерского языка, прославление наци-
стр. 70
онального прошлого и культ национального костюма - были тем новым, что зародилось и впервые отчетливо прозвучало именно в последние десятилетия XVIII века. Изначально эти идеи были сформулированы писателями и философами как чисто теоретические положения. Позаимствовав эти идеи, используя их в своих интересах, движение 1790 - 1791 гг. перевело их из мира теорий в мир политики.
Программа социально-политических преобразований, предложенная реформистски настроенным дворянством и радикальной интеллигенцией, открывала возможность консолидировать все население страны в единую нацию вне зависимости от национальности. Австрийский историк венгерского происхождения М. Чаки обозначает сторонников этого варианта "Hungari", указывая на преемственность этой модели со средневековой "natio Hungarica", объединявшей господствующий класс также поверх этнических границ. Однако западноевропейское Просвещение дало миру не только принцип естественного равенства, но и идею о взаимосвязи языка и национального бытия. Сторонники этой идеи, "Magyari" по классификации Чаки, включали в число критериев принадлежности к венгерской нации язык, что сыграло решающую роль в судьбе венгерской нации буржуазной эпохи 20 . Необходимость развивать, или, как тогда говорили, "возрождать" венгерский язык объяснялась тем, что еще и в XVIII в. латынь господствовала во всех сферах общественной жизни, что было оправдано с точки зрения как полиэтничного характера венгерского государства, так и с точки зрения взаимоотношений с имперскими властями. Литературный язык оставался неразвитым, лексика была бедна и изобиловала латинскими заимствованиями. Однако не следует забывать, что в конце XVII - начале XVIII вв. венгерский язык продолжал применяться как в быту, так и в общественной жизни.
Движение за возрождение венгерского языка в форме чисто литературного течения началось в Вене, в кругу венгерских лейб-гвардейцев во главе с будущим классиком венгерской литературы Д. Бешшеньеи. Вслед за философами- рационалистами, видевшими единственное средство выражения нации в национальном языке, Бешшеньеи выдвинул задачу возрождения венгерского языка, а на его основе - развития науки и культуры. Его программа нашла горячий отклик у дворян и недворян, католиков и протестантов, священников, учителей, журналистов. Вскоре последовали события, которые сместили акцент с просветительской миссии на политическое противостояние курсу императора и сделали любовь к родному языку синонимом любви к отечеству. В 1784 г. Иосиф II издал указ, объявлявший немецкий язык государственным на всей территории империи. По ироничному замечанию английского путешественника Р. Таунсона, страшнее этого могла быть только весть о вторжения турок 21 . Венгерское дворянство, в большинстве своем не владевшее немецким языком, оказывалось исключенным из общественно- политической жизни, фактически отстранялось от власти в государстве. В результате даже те, кто не выказывал особого интереса к судьбам родной словесности, поняли, что языковое движение может быть использовано для защиты "национальных" интересов. Так, наряду с понятиями "закон", "обычай", "свобода", язык становится одним из синонимов понятия "отечество" и все чаще упоминается среди важнейших сокровищ венгерской нации.
Благородное намерение прославить язык и отечество уже на раннем этапе развития языкового движения стало перерастать в желание любыми средствами доказать превосходство венгерского над другими языками. Писатель А. Дугонич составил учебник алгебры и геометрии с единственной целью доказать, что "немецкий язык никогда не будет пригоден для объяснения различных наук в такой степени, как венгерский". Венгерский историк Д. Кошари не без оснований видит в этом первые симптомы идеи национальной исключительности венгров, которая в XIX в. начнет питать языковой национализм и станет причиной острых межнациональных конфликтов 22 . Да и общепризнанный лидер движения за обновление венгерского языка писатель Ф. Казинци с его ассимиляторскими планами относительно
стр. 71
невенгерских народностей королевства оказал большое воздействие на националистические и шовинистические теории XIX века.
Пока же надеждам литераторов на превращение венгерского языка в национальный, не суждено было сбыться. При первом серьезном конфликте на Государственной собрании 1790 - 1791 гг. между венгерским и хорватским дворянством по языковому вопросу венгерское дворянство в интересах сословного мира предпочло снять требование национального языка и оставить государственным языком латынь. Так уже в конце XVIII в. движение за развитие языка продемонстрировало известную двойственность. С одной стороны, растущий интерес к родному языку был результатом объединенных усилий образованной части венгерского общества. С другой - язык оказался мощным инструментом государственной централизации и в этом качестве был вскоре взят на вооружение правящей элитой, благодаря чему в XIX в. восторжествовал вариант "Magyari".
В последние десятилетия XVIII в. наполняется новым смыслом интерес к национальному прошлому. Венгерское дворянство всегда чтило историю родной страны и считало себя вправе гордиться великими свершениями предков. Подобно польскому дворянству, считавшему себя потомками сарматов, венгерские дворяне полагали, что ведут свое происхождение от воинственных гуннов. Эта теория возникла в средние века и служила одним из оправданий исключительного социального статуса венгерского дворянства, поскольку именно потомки свободных гуннов якобы образовали привилегированное сословие. Дворянство видело свою святую обязанность в том, чтобы хранить боевые традиции гуннов, суровую простоту их быта и нравов. Из поколения в поколение передавались рассказы о славных походах в Европу первых венгерских королей, о силе и могуществе венгерского государства при Матьяше Корвине, о блестящих победах над турками.
Превращение исторического прошлого в средство легитимизации политических движений ярко иллюстрирует движение 1790 - 1791 годов. Его участники провозгласили себя преемниками куруцев (борцов с габсбургским абсолютизмом конца XVII - начала XVIII вв.): они переоделись в костюмы времен освободительной войны 1703 - 1711 гг., вспомнили боевые мелодии той эпохи, появились политические памфлеты, имитирующие лучшие образцы героической куруцкой поэзии. Таким образом, движение 1790 - 1791 гг., возрождая память о подвигах куруцев, проповедуя высокие идеалы свободы и верности отечеству, стало связующим звеном между освободительными войнами XVII- XVIII вв. и буржуазными национальными движениями середины XIX века.
Другой важной чертой отношения к прошлому, свойственной прежде всего мелкопоместному провинциальному дворянству, была уверенность в исключительном совершенстве всего венгерского: законов, обычаев, костюма, кухни. Подобный подход прекрасно характеризует популярная венгерская поговорка "Extra Hungaria non est vita" ("Вне Венгрии жизни нет"). В 1790 г. анонимный автор, рассуждая о "воистину достойной удивления мудрости предков", писал: "То, что другие стремящиеся к свободе и счастью народы лишь недавно частью постигли умом, частью узнали из опыта, было изложено уже в первых книгах нашего королевства" 23 . Следствием культурной политики Вены, направленной на преодоление вековой замкнутости Венгрии, стала известная "европеизация" страны, утеря былого своеобразия, и радетели традиций забили тревогу.
Самым, пожалуй, парадоксальным в этом ряду явлением стал выход в свет романа А. Дугонича "Этелка", повествующего об эпохе первых венгерских королей. Главная героиня, по имени которой назван роман, служила воплощением венгерской нации. Роман был направлен против германизаторской политики Иосифа II и содержал пространные сентенции, осуждающие декрет о языке и засилье немецких советников. Несмотря на то, что в литературном отношении роман явно был слаб, он выдержал три издания и стал излюбленным чтивом в семьях мелких и средних дворян. Венгерский историк Д. Секфю считал, что с выходом в свет "Этелки"
стр. 72
возникает венгерский национализм нового времени. С автором можно согласиться в том смысле, что отношение к историческому прошлому, свойственное Дугоничу, становится одним из существенных элементов венгерского буржуазного национализма. Для этого достаточно упомянуть культовый образ эпохи Миллениума (тысячелетнего юбилея прихода венгерских племен в бассейн Карпат, пышно отмечавшегося в 1896 г.) - "волжского всадника", праотца современных венгров, символизировавшего приверженность традиции и воплощавшего дворянскую доблесть 24 . Однако несмотря на разительное сходство многих рассуждений радетелей традиций в конце XVIII в. и консерваторов конца XIX в., здесь нельзя говорить о прямой преемственности: позднейшие поколения были слабо знакомы с творчеством Л. Орци, И. Гвадани или А. Дугонича и черпали вдохновение у современных им западных философов.
Культ национального костюма, который в первой половине XVIII в. практически выходит из моды как у мужчин, так и у женщин, в конце 1780-х годов становится равносильным открытой декларации патриотических убеждений. Энтузиазм, с которым венгры срывали с себя, а порой и с других, иноземные парики и воротники, и та гордость, с которой они облачались в, как им казалось, точные копии одежд своих предков, воистину достоин удивления. Ведь еще в 1782 г. поэт П. Аньош в стихотворении "О древней венгерской одежде" предупреждал соотечественников: "Другая одежда рождает другой язык, другой язык - другие стремления, другие стремления - другие склонности, и так шаг за шагом мы теряем отечество, нация превращается в другую нацию" 25 . Однако призыв его был услышан и оценен по достоинству лишь в конце 80-х годов, когда недовольство политикой Иосифа II достигло своей высшей точки и начинало искать выход в, казалось, спасительном для нации возрождении языка и литературы.
Как интерес к национальному костюму стал следствием описанных выше политических процессов, так и спад политической активности к 1792 г. предопределил угасание моды на национальную одежду. И хотя увлечение национальным костюмом было более политическим, чем культурным феноменом, самый факт противопоставления национального чужеземному создавал в венгерском сознании доминанту: венгр это тот, кто носит национальную одежду. Перекочевав в XIX в., этот повышенный интерес к венгерскому национальному костюму получит дальнейшее развитие как в национальной идеологии, так и в массовом сознании: фрондирующие венгерские аристократки будут в XIX в. являться в оперу в вышитых фартуках и платьях с традиционной шнуровкой, а на страницах газет вновь и вновь будет возникать полемика, стоит ли объявить ношение национального костюма обязательным в дни государственных праздников 26 .
То, что совокупность представлений о нации и отечестве, сложившихся в конце XVIII в., были призваны консолидировать венгерское общество вокруг общепризнанных символов, лишний раз доказывает вопрос о религии. В Венгрии XVII-XVIII вв. далеко не мирно сосуществовали две традиции соотнесения веры и патриотизма: католическая и протестантская. Первая восходила к средневековой легенде о Regnum Marianum, согласно которой первый христианский король Венгрии, Св. Иштван, вручил страну под особое покровительство Девы Марии. Иезуиты использовали легенду, чтобы провозгласить римско-католическую веру единственной национальной верой. Протестантская традиция развивала тираноборческие идеи Ж. Кальвина и связывала патриотизм с активной гражданской позицией в борьбе с внешними врагами и сопротивлении деспотизму центральной власти, стремящейся лишить сословия их законных прав и свобод. Именно в 80 - 90-е годы XVIII в. часть католического клира и светских католиков попыталась реанимировать доктрину Regnum Marianum и, объявив католицизм "истинно венгерской" религией, отказать всем некатоликам в праве именоваться патриотами. Наиболее известными сочинениями, в которых поставлен знак равенства между верностью отечеству и принадлежностью к католицизму, стали труды Л. Сайтца об "истинном венгре" 27 .
стр. 73
К написанию этих книг Сайтца побудил страх за будущее венгерской нации перед лицом надвигавшейся германизации (протестантизм традиционно считался в католической пропаганде чуждой, "импортированной из Германии" религией), нежелание лишиться национальной самобытности и попытка найти почву для объединения истинных патриотов, радеющих за судьбу отечества.
Однако религиозный вопрос, во-первых, уже не волновал господствующий класс, гораздо больше озабоченный единством своих рядов, чем восстановлением пошатнувшегося авторитета Св. Престола. Во-вторых, большинство населения королевства уже считало веротерпимость единственно возможной формой сосуществования различных конфессий. Наконец, в-третьих, в отличие от вопроса о языке, религиозный вопрос оказался в стороне от магистрального пути развития европейского национализма. Именно поэтому восторжествовал подход, который журналист Ш. Сачваи так описал в двустишии: "Истинный венгр тот, кто считает венгром того, кто им является, // А во что он верит, это никого не касается" 28 .
Правомерно сделать вывод о преемственности между добуржуазными представлениями о нации и отечестве и национализмом буржуазной эпохи. Именно в конце XVIII в. впервые прозвучали лозунги, родились мифы и выкристаллизовались ценности, которые составили основу венгерского буржуазного национализма. Прав Э. Смит, что связывая нацию исключительно с эпохой модернизации, считая ее продуктом капиталистического развития, историки не избавляют себя от труда вновь и вновь возвращаться к прошлому и к тому, как ощущается связь с этническим прошлым 29 .
Кроме того характер эволюции венгерской национальной идеи лишний раз доказывает, что реальные национальные сообщества сочетают в себе черты как территориальной, так и этнической нации, причем только сам ход истории может показать, какой вариант развития окажется доминирующим. В государственно-правовых представлениях венгерского дворянства о нации содержались необходимые предпосылки для того, чтобы понятие "венгерская нация" было отнесено ко всем жителям страны безотносительно к их этническому происхождению, и только причисление венгерского языка к непременным условиям принадлежности к венгерской нации направило венгерский национализм по антилиберальному, ассимиляторскому пути 30 .
Обращение к политической культуре раннего нового времени помогает лучше понять роль господствующего класса в формировании национальной идеологии. Поначалу наличие у венгерской политической элиты донациональной идеологии было положительным фактором. Дворянский патриотизм стал краеугольным камнем зарождавшейся венгерской национальной идеи, дав обществу стройную систему ценностей и символов, значимых не только для дворянства, но (потенциально) для большинства жителей страны. В то же время ориентация на мифы и ценности господствующего класса долгое время лишала венгерское третье сословие политической самостоятельности и культурной индивидуальности. В результате и на рубеже XIX - XX вв. венгерский национализм продолжал оставаться продворянски ориентированным или, используя термин венгерского историка П. Ханака, "джентриподобным" 31 .
Примечания
1. SMITH A. D. The Ethnic Origines of Nations. Oxford. 1986.
2. См.: MARCZALI H. Az 1790/1791-iki orszaggyules. Budapest (Bp.), 1913; BENDA К. А magyar nemzeti mozgalom 1790-ben- Tortenelmi szemle. 1974. Evf. XVII, N 1 - 2; ИСЛАМОВ Т. М. От "нацио хунгарика" к венгерской нации. В кн.: У истоков формирования наций в Центральной и Юго-Восточной Европе: Общественное развитие и генезис национального самосознания. М. 1984. На преимущественно феодальном характере движения 1790 - 1791 гг. настаивает, например, Дж. Барань. См.: BARANY G. Stephen Szechenyi and the Awakening of Hungarian Nationalism, 1791 - 1841. Princeton. New Jersey. 1968, p. 25, 29.
стр. 74
3. BERZEVICZY G. De commercio et industria Hungariae. б.м. 1797; ejusd. De dominio Austriae in Hungaria. Цит. по: Magyar jakobinusok iratai. Kotet 1. A magyar jakobinus mozgalom iratai. Bp. 1957, p. 100.
4. ECKHART F. A becsi udvar gazdasagpolitikaja Magyarorszagon Maria Terezia koraban. Bp., 1922; ejusd. A becsi udvar gazdasagpolitikaja Magyarorszagon, 1780 - 1815. Bp., 1958.
5. BALAZS E. Europai gazdasagpolitika - magyar valasz. Bp., 1996.
6. Becsi Magyar Kurir. 1790. N 15, 207 old.
7. См.: ECKHART F. A szentkorona - eszme tortenete. Bp., 1941.
8. MARCZALI H. Magyarorszag tortenete III. Karolytol a Becsi kongresszusig (1711 - 1815). Bp. 1898, 386 old; Collectio ordinationum imperatoris Josephi II-di et repraesentationum diversorum Regni Hungariae comitatuum. Pars 1. Diosegin. 1790, p. 53.
9. Цит. по: BALLAGI G. Politikai irodalom Magyarorszagon 1825- ig. Bp., 1888, 294 old.
10. Becsi Magyar Kurir. 1790. N 16, 267 old; Hadi es mas nevezetes tortenetek. 1790. Felev 1, 311 old.
11. Hadi es mas nevezetes tortenetek. 1790. Felev 1, 177 - 178 old.
12. См.: МОНТЕСКЬЕ Ш. Избранные произведения. М. 1955, с. 259 - 260; ANYOS Р. Valogatott muvei. Bp. 1984, 108 - 109 old; DUGONICS A. Foljegyzesei. Bp. 1883, 61 old; PETZELI J. Az orszaggyuleshez. Komarom. 1790, 2 old; Collectio ordinationum, p. 52, 74; [FORGACH M.] Patriotische Vorstellung an den Monarchen in Betreff der Wiederstellung der vormalige Regierungsform in Ungarn. Pressburg. 1788, S. 5; REVAI M. A haza ten magyar koronanak orom unnepere. б.м. 1790. Этот эпизод часто комментировался в венгерской прессе рубежа XIX- XX вв.; Vasarnapi ujsag. 1897, N 20, 314 - 315 old.
13. H. BALAZS E. Zur Frage des ungarischen Nationalismus in der Habsburgermonarchie- Osterreich in Geschichte und Literatur, 1971, N 3.
14. Hadi es mas nevezetes tortenetek. 1790. Felev II, 379 old.
15. Поначалу все было наоборот: все, кто предлагал венгерскому королю свои услуги по вооруженной защите королевства, получали взамен налоговый иммунитет. См.: BUSH M. Noble Privilege. Manchester. 1983, p. 48.
16. [HORANYI E.] Eleutherius Pannonius. Josephus secundus in campis Elysiis. Somnium Eleutherii Pannonii. б.м. 1790, p. 26.
17. Коллекцию антийозефинистских пасквилей см.: GALOS R. Egykoru gunyversek II. Jozsefrol es magyar munkatarsairol - Gyori szemie, 1935, Evf. 6, N 1 - 4, 67 - 70 old; Текст речи Я. Бети цит. по: MARCZALI H. Magyarorszag tortenete II. Jozsef koraban. Kotet II. Bp. 1888, p. 537.
18. Orpheus, 1790, 290 old; H. BALAZS E. Berzeviczy Gergely - a reformpolitikus (1763 - 1795). Bp. 1967, 318 old.
19. CSAKY M. Von der Aufklarung zum Liberalismus. Studien zum Fruhliberalismus in Ungarn. Wien. 1981, S. 69.
20. Ibid., S. 156 - 157.
21. TOWNSON R. Travels in Hungary with a Short Account of Vienna in the Year 1793. Lnd. 1797, p. 141.
22. DUGONICS A. Op. cit., p. 16; KOSARY D. Muvelodes a XVIII. - szazadi Magyarorszagon. Bp. 1980, 320 old.
23. Pia desideria cordis unius Hungarici duici suae patriae felicitatem et securitatem aeternam exoptantis. б.м. 1790, p. 7.
24. DUGONICS A. Etelka, egy igen ritka magyar kisasszony Vilagos - varatt Arpad es Zoltan fejedelmeink ideikben. Kotet I-II. Pozsony. 1788; HOMAN В., SZEKFU G. Magyar tortenet. Kotet V. Bp. 1936, 60 old; HANAK P. The Bourgeoisification of the Hungarian Nobility-Reality and Utopia in the 19 th Century- Etitudes historiques hongroises, 1985, p. 418.
25. ANYOS P. Versei. Bp. 1907. 87 - 88 old.
26. Orszag-Vilag. 1896, 175 old.
27. BENDA K. A kalvinizmus es magyarsagtudat kolcsonhatasa tortenelmunkben - Confessio. 1986. Evf. 10, N 2; MARIAFI ISTVAN [SZAITZ L.] Jgaz magyar. P.; BrL, 1785; MAGYAR DANIEL [SZAITZ L.] Igen rovid megiegyzesek. б.м. 1790.
28. Цит. no: LESKO J. Szaitz Leo, a katolikus ujsagiras magyar uttoroje. Bp. 1898, 46 old.
29. SMITH A. D. Nationalism and the Historians - International Journal of Comparative Sociology. 1992, XXXIII, N 1 - 2, p. 72.
30. CSAKY М. Die Hungarus-Konzeption. Eine "realpolitische" Alternative zur magyarischen Nationalstaatsidee? - Ungarn und Osterreich unter Maria Theresia und Josef II. Neue Aspekte im Verhaltnis der beiden Lander. Wien. 1982, S. 76 - 78.
31. HANAK P. Op. cit., p. 420.
Новые публикации: |
Популярные у читателей: |
Новинки из других стран: |
Контакты редакции | |
О проекте · Новости · Реклама |
Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту) Сохраняя наследие Украины |