Автор: Ричард КОСОЛАПОВ


Разного рода перевертыши, отказники от социализма встречаются у нас нередко. Есть они и среди политиков, и среди хозяйственников, и среди тружеников искусства, и среди домохозяек. Одни Ельцин с Путиным, Чубайс с Ходорковским, Немцов с Хакамадой, Марк Захаров с Олегом Табаковым чего стоят. Среди ученых такие экземпляры попадаются гораздо реже. Но и на околонаучной ниве они проросли. Лидерство здесь принадлежит, конечно же, А. Н. Яковлеву. Он многократно перевернувшийся: и академик, и дипломат, и пропагандист. Примкнул к нему и еще один академик РАН - Ойзерман. Он, как и А. Н. Яковлев, слыл одним из самых голосистых "марксистов-ленинцев". И тоже не устоял против соблазна послужить его величеству капиталу.

Перевертыш в науке, в обществоведении - явление особое. Теория, наука - они или есть, или их нет. Если человек, считавшийся ученым, на закате дней своих начинает утверждать прямо противоположное тому, чему поклонялся всю жизнь, то это значит, что он многие годы был лжеученым, вводил научную общественность в заблуждение, незаслуженно получал научные степени и звания. Но ни один из академиков- перевертышей и докторов наук в своих заблуждениях и приспособленчестве не признается и от полученных за псевдонаучные исследования ученых степеней и званий не отказывается. Ниже редакция помещает статью Ричарда Ивановича Косолапова, подготовленную в связи с публикацией нового трактата Т. И. Ойзермана "Принципиальная несостоятельность пресловутого выражения: "марксизм-ленинизм"" в материалах международной научной конференции "Марксизм, обществоведческая мысль современности и социалистические тенденции развития человечества в XXI веке", состоявшейся в апреле 2002 года.

С благодарностью вспоминаю историю книги "Ленин. Философия. Современность", в которой я участвовал по настоянию академика Т. И. Ойзермана. Эта книга составлялась и выпускалась Политиздатом по инициативе самого Теодора Ильича в 1984 - 1985 годах в преддверии "перестройки". Я не спешил дать согласие на участие в ней, потому что уже знал отношение к своей персоне рвущегося к власти М. С. Горбачева и выглядывающего из-за его плеча зловещего А. Н. Яковлева, предвидел опалу. Разумеется, тогда, еще при живом К. У. Черненко, я не говорил об этом академику открытым текстом, и, поскольку мои намеки на него не действовали, мне пришлось согласиться.

Т. И. Ойзерман был не только руководителем авторского коллектива, но и автором двух параграфов и заключения. В одном из этих текстов под броским заголовком "Новая эпоха в развитии философии" он писал о разработке материалистической диалектики, диалектического и исторического материализма как об одной "из величайших заслуг Ленина перед человечеством". Отмечая также роль Ленина в последовательной защите философских основ марксизма как научного мировоззрения, академик подчеркивал: "Ленинский вклад в философию марксизма - это поистине новая эпоха в марксистском развитии философии. Подобно тому как современный марксизм представляет собою марксизм-ленинизм, философия марксизма в современную эпоху является марксистско-ленинской философией" (Ленин. Философия. Современность. М., 1985. С. 48,49).

Думаю, то были слова не мальчика, но мужа, ибо к указанному времени Ойзерман был уже обременен всеми мыслимыми в Стране Советов учеными регалиями да и возраст имел почтенный - 71 год. Не знаю, что и сказать сейчас по поводу текста "Принципиальная несостоятельность пресловутого выражения: "марксизм-ленинизм"", который он "выдал" недавно, теперь уже в свои 88 лет. Если это не запоздалое духовное самоубийство, а обоснованная самокритика, то почему Теодор Ильич не упоминает в качестве одного из проповедников этой "пресловутости", очевидно не рядовых, самого себя, почему предпочитает рассуждать о каких-то

безымянных "советских историках марксизма". Ойзерман не может не знать, что по завоеванному им в советское время положению в науке среди историков марксизма из современников его имя долго называлось первым. Видимо, и этой советской привычке надо сказать "прощай"...

Ойзерман-2002 опровергает мнение Ойзермана-1985 "о Ленине как о единственном марксисте, работы которого стали новым этапом в развитии учения Маркса и Энгельса". Новый Ойзерман противопоставляет Ленину Г. В. Плеханова, "которого обычно характеризовали в советской литературе как основателя первой марксистской группы "Освобождение труда" и пропагандиста марксизма", а он "в действительности не только пропагандировал, но и творчески развивал это учение". Но чего-либо неизвестного и в советское время о Плеханове нам не сообщает. И упомянутые Ойзерманом "его работы по истории социализма и русской общественной мысли", и "его исследования специфики искусства" были популярны, пользовались признанием не только специалистов. Конечно, прежний Ойзерман 80-х годов мог заметить, что, "разоблачая философский ревизионизм и противопоставляя ему философские взгляды основоположников марксизма, Г. В. Плеханов, как правило, ограничивался талантливой популяризацией этих взглядов, между тем как история уже поставила на очередь дня задачу дальнейшего развития диалектического и исторического материализма" (Ленин... С. 50). Но это касалось главным образом полемики Ленина и Плеханова с махистами, в которой они проявили себя, очевидно, по-разному. Какие "эти историки умалчивали о том, что Плеханов теоретически обогащал материалистическое понимание истории, внося существенные дополнения и, в сущности, коррективы в концепцию экономического базиса и надстройки", новый Ойзерман знает, конечно, лучше меня. А я помню вот что: даже в таком "кондовом" учебнике прежних лет, как Краткий курс истории ВКП(б), со ссылкой на Ленина указывалось, что на книге Плеханова "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" "воспиталось целое поколение русских марксистов" и что "Плеханов развил и обосновал точку зрения марксистского материализма" (М., 1945. С. 14, 15).

Очевидно, выступление якобы в защиту Плеханова нужно теперешнему Ойзерману не само по себе, а для другой, вполне определившейся цели. Говоря его же словами, Теодор Ильич таким образом показывает "закономерное крушение социалистического эксперимента, который в течение семидесяти с лишним лет осуществляла созданная В. И. Лениным Коммунистическая партия", "теоретическую несостоятельность ленинской концепции социалистической революции и социалистического строительства". Заявка, несомненно, грандиозная, но и безусловно не выполнимая.

В книжке 1985 года Ойзерман ссылался на выдвинутую Марксом и Энгельсом "идею непрерывной революции, согласно которой буржуазная революция при определенных исторических условиях может перерасти в революцию социалистическую. Меньшевики (а значит, и Плеханов. - Р. К.), - констатировал Теодор Ильич, - предали забвению это диалектическое предвосхищение реальных возможностей развития революционного процесса. Ленин, развивая идеи Маркса и Энгельса, пришел к выводу, гениально предвосхитившему Великую Октябрьскую социалистическую революцию" (Ленин... С. 58).

В тексте 2002 года перед нами выступает уже совсем другой Ойзерман. Одной старенькой плехановской цитаткой из 32 слов им перечеркивается "история СССР, грандиозная и вместе с тем трагическая попытка построить социализм в экономически отсталой стране...". Академик не задумывается над тем, что до буржуазно-бюрократической контрреволюции рубежа 80 - 90-х годов СССР уже в течение полувека именно благодаря социализму не был "экономически отсталой страной", держал мировое первенство в области науки, образования, культуры. По словам Ойзермана, "банкротство ленинизма в наши дни едва ли оспаривается кем-либо из серьезных исследователей марксизма". Каковы критерии "серьезности" этих "исследователей" и кто они сами, академик по привычке не говорит. Теодору Ильичу явно не до "диалектических предвосхищений". Он спешит запатентовать себя как правый социал-демократ.

Говоря абстрактно, никакого криминала нет в том, что человек даже в преклонном возрасте честно пересматривает свои убеждения. Это относится к представителям любой специальности, кроме, пожалуй, ученого. Как профессиональный служитель истины, к тому же еще и историк философии, известный своими многочисленными публикациями прямо противоположного содержания, он обязан открыто и обстоятельно объясниться как с коллегами, так и с широкой читательской аудиторией. На мой взгляд, эта задача имеет и глубоко нравственный смысл, и сродни обширному аргументированному исследованию. Ничего подобного не приходится ожидать от Т. И. Ойзермана. Посвятив две поверхностные странички "неологизму", "исторически и логически неправомерному выражению "марксизм-ленинизм", которое еще недавно сам широко употреблял, он заявляет, что на этом "можно было бы уже поставить точку, закончить статью".

Но точку ставить рано!

Понимая это, Теодор Ильич формулирует новый вопрос: "Был ли Ленин последовательным марксистом, не был ли он в противоположность Бернштейну ревизионистом слева?"

Ответ на этот вопрос, сам по себе тенденциозный, требует сугубой объективности рассмотрения и выдержанной логики. Но академик изменяет тут традиционному академизму. Все его рассуждения приспосабливаются ко вкусам поклонников либерализма и буржуазной демократии, автор допускает передержки, звучит у него и прямая ложь.

Ойзерман не отрицает, "что основоположники марксизма исходили из того, что историческая необходимость социалистического переустройства буржуазного общества обусловлена высоким уровнем развития производительных сил в условиях капитализма, противоречием, конфликтом между производительными силами и производственными отношениями". Но в "ревизионизме слева" подозревает чуть ли не самих Маркса и Энгельса. Как иначе понимать критическое заявление Теодора Ильича, что они "весьма преувеличивали уровень развития капитализма", а выдвинув в период революций 1848 - 1849 годов идею "непрерывной революции" (якобы заимствованную ими у Марата), в дальнейшем от нее "отказались", "пересмотрели в этом отношении свои воззрения". Ни одного прямого высказывания Маркса и Энгельса на сей счет Ойзерман не приводит. Все приводимые им цитаты имеют к предмету косвенное отношение, что делает сомнительной их доказательную силу.

Академик неоднократно обращается к одному и тому же сюжету. Его волнует мнимая несовместимость определения политического господства рабочего класса как "завоевания демократии" (формула "Манифеста Коммунистической партии"), с одной стороны, и диктатуры пролетариата - с другой. "С вульгарно- буржуазной точки зрения, - писал Ленин, разбирая этот вопрос еще в 1905 году, - понятие диктатура и понятие демократия исключают друг друга. Не понимая теории борьбы классов, привыкнув видеть на политической арене мелкую свару разных кружков и котерий (групп, сплачиваемых какими-либо своекорыстными целями. - Ред.) буржуазии, буржуа понимает под диктатурой отмену всех свобод и гарантий демократии, всяческий произвол, всякое злоупотребление властью в интересах личности диктатора" (Поли. собр. соч. Т. 11. С. 121). К сожалению, на этой узкой архаической позиции ныне стоит Ойзерман.

Рассматривая государство как результат столкновения классовых интересов и орудие господствующего класса в классовой борьбе, марксизм давно признает в нем диалектическое сцепление демократии и диктатуры. Демократии для власть имущих, прежде всего собственников средств производства и обмена, и диктатуры по отношению основной массы населения, трудящихся. Этот, казалось бы, ясный расклад сил почему-то не устраивает академика. Дело доходит до смешного. Признавая "политическое господство того или иного класса" как "факт достаточно определенный, пожалуй, даже очевидный", академик отрицает его как диктатуру. Одно из его "открытий" звучит так: "Демократия в античном обществе, конечно, не была диктатурой". Академик, хотя бы по Энгельсу, не может не знать, что, к примеру, в афинском полисе на каждого свободного гражданина имелось по 18 рабов (в среднем, по В. С. Сергееву, число рабов, приходившихся на каждого рабовладельца в Греции, достигало 10 - 16 человек). То меньшинство греков, которое пользовалось гражданскими правами, необходимо еще сократить из-за неравноправия женщин, детей, вольноотпущенников и

чужестранцев. Не новость и то, что античная демократия носила, как правило, военный характер, то есть была демократией вооруженных граждан. Применимы ли к ней вообще разговоры об отсутствии диктатуры?

"Власть феодального монарха и его крупнейших вассалов, - продолжает Ойзерман, - также далеко не всегда была диктатурой; сплошь и рядом она была ограничена обычным правом, обычаями, традициями". Так утверждать позволительно только в том случае, когда речь идет о господствующем, феодальном классе. Положение монарха в нем может быть очень разным - от абсолютно непререкаемого самовластия до шаткой зависимости от вооруженных феодальных группировок. Но что касается крепостного крестьянства, тут не может быть двух мнений. Собственность феодала на землю, основной предмет труда в сельском хозяйстве, распространяемая на личность работника на земле, безусловно, означает диктатуру. Академик, сознательно или нет, путает диктатуру личности и диктатуру класса, и при сохранении этой двусмысленности с ним невозможно вести научный спор.

Мне не хотелось бы перегружать статью подробностями, но раз в ней упомянуто в общей форме о прегрешениях автора перед правдой, кое-что следует перечислить.

Так, Ойзерман разбирает ленинское определение 1906 года: "Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть" (Полн. собр. соч. Т. 12. С. 320). Это определение дается в период "революционного вихря", пронесшегося над Россией, в полемике против кадетского публициста Р. М. Бланка. Речь идет о таких "методах исторического творчества народа", новых для страны, ранее немыслимых при царизме, как: "1) "захват" народом политической свободы, осуществление ее без всяких прав и законов и без всяких ограничений (свобода собраний хотя бы в университетах, свобода печати, союзов, съездов и т. д.); 2) создание новых органов революционной власти - Советы рабочих, солдатских, железнодорожных, крестьянских депутатов, новые сельские и городские власти и пр. и т. п." (там же. С. 317). Академик утверждает, что в данной связи "слова "научное понятие" применяются, конечно, для вящей убедительности, поскольку понятие диктатуры определяется Лениным крайне односторонне, упрощенно и поэтому неправильно". А у меня возникает вопрос: как иначе выразить сам факт самочинного появления впервые Советов в качестве органов народного самоуправления, их прорыва в политическую жизнь в стране, скованной законами самодержавия?.. Чем объяснить, что академик "не замечает" следующие тут же слова Ленина о том, что "народ, масса населения, неоформленная, "случайно" собравшаяся в данном месте, сама и непосредственно выступает на сцену, сама чинит суд и расправу, применяет власть, творит новое революционное право" (там же. С. 320 - 321. Выделено мной. - Р. К.)?

"Диктатура, разумеется, не опирается на старые законы, она их отменяет или просто игнорирует, - поучает нас академик, - но диктатура сама декретирует новые законы и всеми средствами добивается их строжайшего выполнения". Однако это по-русски называется: нашел топор под лавкой, то есть "открыл" совершеннейшую банальность. Имея в виду именно эту сторону вопроса, Ленин говорит, что "масса населения... сама... творит новое революционное право", а значит, сама регламентирует свою диктатуру. Разве процесс активного законотворчества хотя бы в период от первых послеоктябрьских декретов о мире и о земле до принятия первой Советской (да и Российской) Конституции 1918 года не означает, что Ленин (сам, кстати, юрист) прекрасно понимал, что диктатура рабочего класса "не есть беззаконие, произвол, - как внушает Ойзерман, - ибо она сама себя ограничивает декретируемыми ею законами". Разве озабоченность Ленина становлением социалистической законности и ее соблюдением (документов на сей счет предостаточно) не свидетельствует о том, что, толкуя об этом вопросе, академик занимается напрасным (или притворным) надуванием ученых щек?

Теперь несколько слов о суждениях Ойзермана, очевидно, не соответствующих действительности. Таковы:

1. "Ленин не допускал мысли, что свобода печати, свобода обсуждения действий правительства и партии необходимы прежде всего самому правительству и партии, а также всем сознательным советским гражданам, необходимы для улучшения работы государственных органов, для разоблачения коррупции и т. д.". Лишь тот, кто вовсе не читал Ленина, может поверить академику на слово. В опровержение его достаточно полистать статью "Очередные задачи Советской власти" (1918) и ее первоначальный вариант (т. 36), широко освещающие общественное значение гласности, и прочесть хотя бы небольшую статью "О характере наших газет" (т. 37).

2. "...Ленин в период так называемого военного коммунизма пытался, разумеется, безуспешно перейти непосредственно к коммунистическому производству и распределению", - пишет академик. Но ни один честный исследователь ленинского наследия, какой бы политической ориентации он ни придерживался, не поддержит его. Курс на мирное строительство, подробно охарактеризованный в статье "Очередные задачи Советской власти" и обнародованный в апреле 1918 года, еще до начала гражданской войны, ничего общего с военным коммунизмом не имел. Смешно Ленину, образованнейшему марксисту своего времени, приписывать отождествление вынужденных продовольственных реквизиций ("продразверстка") - перед угрозой наступающего голода в условиях империалистической интервенции и блокады - с масштабным переходом к новой общественно-экономической формации. Приписывать ему такое - значит низводить его до уровня туповатого, незадачливого "левака".

3. Неверно, что частное предпринимательство "возродило" страну в период нэпа, что ее "спасла... от голода и разрухи" мелкобуржуазная стихия. Академик рассуждает так, будто бы не было таких гигантских социалистических преобразований, как электрификация, индустриализация и культурная революция. Он без аргументов отводит ленинскую идею применения диктатурой пролетариата организационно-технических методов "государственного капитализма" в условиях преобладания мелкотоварного производства, а о коллективизации пишет как о "насильственной и поэтому в высшей степени неразумной" мере, "удручающие последствия которой не изжиты и по сей день". Наверное, к "удручающим последствиям" (удручающим для наших либералов) Теодор Ильич относит то, что сохраняемые самим населением кооперативные формы ведения сельского хозяйства (хотя и сильно покалеченные "реформаторами") еще позволяют отрасли выживать и давать неплохие результаты, мешая полностью ликвидировать продовольственно- сырьевую независимость РФ.

4. Как о само собой разумеющейся аксиоме, академик пишет "о миллионах уничтоженных сталинщиной "простых" людей, большинство из которых было ликвидировано для устрашения оставшихся в живых по обвинениям, которые сплошь и рядом носили совершенно фантастический характер". Но это стиль агитки, а не исследования. Так не может рассуждать историк, тем более что его слушают и читают зрелые и кое-что знающие люди. Я моложе Теодора Ильича - в год смерти Сталина мне исполнилось 23 - и отношу себя к числу "простых" людей, "оставшихся в живых", но не устрашенных. Всегда подозревал, что с упомянутыми "миллионами" проделываются факирские манипуляции. Уверен, что эта цифирь пущена в оборот не тогда и не для того, о чем рассуждает здесь академик. Пресловутые миллионы вытащены на свет и хорошо перемножены еще в геббельсовских листовках периода Отечественной войны (держал такую в руках), воспроизведены же в 50-х годах для устрашения граждан... Советской властью. Долговременный эффект рассчитан точно. Не поверит старшее поколение, обратит внимание среднее. Уйдет из жизни первое, подвинется на более высокие ступени младшее. Нужно только немного скособочить его историческую память. Исподволь и сырые дрова загораются...

Не намерен втягиваться в спор о нарушениях социалистической законности в 30 - 40-х годах. Они, безусловно, имели место и приобретали порой откровенно провокационный характер. Но считать невинными жертвами всех тогда осужденных не менее ошибочно и вредно, чем объявлять их поголовно преступниками. Что касается соответствующей статистики, то с нею основательно поработал историк В. Н. Земсков. Разносторонняя сводка дается в книге И. В. Пыхалова "Время Сталина: факты против мифов" (Л., 2001). Реалистические сведения опубликовал недавно "Московский комсомолец" (21.11.02. С. 4).

Основной пафос статьи Ойзермана состоит в отрицании необходимости "насильственной революции в демократическом буржуазном обществе". Однако бьет он не по точно обозначенным целям, а, как говорится, "по площадям": доказать безусловную приверженность марксистов-ленинцев этой идее невозможно. Жуя и пережевывая тезис о "насильственной революции" на многих страницах, Ойзерман, казалось бы, уже одним повторением того же самого производит должное впечатление, но аргументация его слаба и не достигает результата.

Да, марксисты-ленинцы являются сторонниками антикапиталистической социальной революции. Но революция эта по способам выполнения своих задач бывает двоякого рода - мирной и немирной. Ойзерман не может отрицать, что Маркс, Энгельс и Ленин неоднократно высказывались за предпочтительность мирного перехода власти в руки рабочего класса и объясняли немирное течение революции, необходимость насильственных мер только сопротивлением эксплуататорских классов, реакции. Напомню Теодору Ильичу, что Ленин, возвратившийся из эмиграции на родину после падения монархии, в Апрельских тезисах давал установку именно на мирное развитие революции. Этой установки Ленин и его сторонники придерживались четыре месяца (с апреля по июль) 1917 года. Только обострение внутриполитической обстановки, кровавая расправа над мирной демонстрацией 3 июля и последующие репрессивные меры буржуазного Временного правительства убедили большевиков в том, что революция или может быть подавлена, или может быть продолжена вооруженным путем.

Академику приходится напоминать элементарные исторические сведения потому, что с ним случаются фактические промахи и погрубее этого. Приведу характерный пример. "В работе "Государство и революция", написанной в 1916 г. ..." - читаем мы в одном месте статьи; "В работе "Государство и революция", написанной накануне Февральской революции..." - читаем в другом. И это "выдает" маститый историк марксизма. О том, что книга "Государство и революция" написана Лениным в августе - сентябре 1917 года, накануне Октября, академику рассказал бы любой из сотен студентов, экзаменовавшихся им в годы преподавания в МГУ. Вы скажете, что академика подвела тут память. Мне с трудом верится в это, или по крайней мере здесь должны быть иначе расставлены акценты. Академика подвела не столько память, сколько научная этика, необоснованно пренебрежительное, высокомерное отношение к объекту своей "критики". Но так относиться к Ленину, к любому автору, с которым вы пытаетесь полемизировать, недопустимо. В свободном споре каждый имеет право на собственную точку зрения, но права на недобросовестность не имеет никто.

Или вот еще пример. Ойзерман приводит ленинские слова, по большей части произвольно вырванные из контекста и "нагибаемые", как говорил Достоевский, под "раз положенное узкое, одностороннее начало...", "Великие вопросы в жизни народов решаются только силой", - цитирует Ленина академик (Поли. собр. соч. Т. 11. С. 123) и сопровождает эту выдержку своеобразным комментарием. "Это только весьма многозначительно, - подчеркивает Теодор Ильич. - Выходит, если согласиться с этой сентенцией, что развитие производительных сил, промышленная революция XVIII- XIX веков, современная научно-техническая революция, научно-технический прогресс вообще, развитие культуры, образования, медицины не решают великих вопросов". По Ойзерману получается, что силой Ленин считал лишь военную, полицейскую или повстанческую силу, силу штыка, а не производительные силы, не экономическую силу, не силу знания, духа и т. д. Отнюдь не так высказывался академик 17 лет назад. "Маркс, указывал Ленин, смотрел на всемирную историю с точки зрения тех, кто ее творит, - писал Ойзерман в 1985 году. - Он выше всего ставил революционную историческую инициативу рабочего класса. Именно так подходил к истории и сам Ленин, постоянно связывавший в единое органическое целое теорию и практику классовой борьбы пролетариата. В этом суть марксистско-ленинского принципа партийности, благодаря которому научная теория становится могущественной движущей силой общественно-исторического развития" (Ленин... С. 61). Было же время, когда академик судил о Ленине, не оглупляя его! Если он теперь скажет, что марксистско-

ленинский принцип партийности "устарел", "себя не оправдал", "разделил судьбу КПСС" и т. п., я отвечу, что ученый по определению все равно независимо от сиюминутных политических симпатий и пристрастий принадлежит к известной фундаменталистской, а не флюгеристской "партии". Это Партия Истины, или и ее академик тоже покинул?..

Теодор Ильич не расходится с основоположниками марксизма в том, "что насильственная революция безусловно необходима против антидемократической государственной власти". Но как новоявленный либерал он выступает против "насильственной революции" в отношении тех режимов, которые объявляют себя буржуазно-демократическими. Расширительно толкуя формулу "завоевание демократии", он пытается подтащить под либеральное одеяло вместе с собой Маркса и Энгельса, оставляя на холодном ветру одного упрямого Ленина. Для доказательства якобы либеральной эволюции первых он приводит выдержку из речи Маркса 1872 года на митинге в Гааге, в которой тот называет страны, "где рабочие могут добиться своей цели мирными средствами" (Маркс К., Энгельс Ф. Т. 12. С. 154). Яркое представление об этой точке зрения Маркса дает заключительная часть предисловия Энгельса к английскому изданию "Капитала" 1886 года, которое тоже цитирует Ойзерман. Длительное изучение экономической истории и положения Англии, пишет Энгельс, привело Маркса "к выводу, что, по крайней мере в Европе, Англия является единственной страной, где неизбежная социальная революция может быть осуществлена всецело мирными и легальными средствами. Конечно, - замечает Энгельс, - при этом он никогда не забывал прибавить, что вряд ли можно ожидать, что господствующие классы Англии подчинились этой мирной и легальной революции без "бунта в защиту рабства"" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 34). Это последнее замечание - случайно или нет - в статье Ойзермана не воспроизводится.

Среди свидетельств "в пользу" своей точки зрения Ойзерман приводит и "Введение" Энгельса к работе Маркса "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.". Эта последняя работа соратника Маркса (1895) приобрела в свое время скандальную известность потому, что В. Либкнехт при ее первопубликации "взял все, что могло ему послужить для защиты мирной, во что бы то ни стало противонасильственной тактики" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 376), исключив ряд радикальных положений и не поставив в известность автора. Энгельс выступил с решительным протестом, постарался стереть "это позорное впечатление..." (там же. С. 373). "Повсюду немецкий пример использования избирательного права, завоевания всех доступных нам позиций, - говорилось во "Введении", - находит себе подражание; повсюду неподготовленные атаки отошли на задний план (последние семь слов Либкнехтом были опущены. - Р. К.)... Само собой разумеется, что из-за этого наши заграничные товарищи ни в коем случае не отказываются от своего права на революцию. Ведь право на революцию является единственным действительно "историческим правом" - единственным, на котором основаны все без исключения современные государства..." (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 544, 545). Вряд ли из этого материала можно извлечь аргументы, оправдывающие наскоки академика на Ленина, попытки отлучить его от Маркса и Энгельса.

Изображать вопросы, по которым никто не спорит, как спорные, выискивать и находить мнимые разногласия между Марксом и Энгельсом, с одной стороны, и Лениным - с другой, - типичные приемы Теодора Ильича. Скучно доказывать, что Ленин не игнорировал достижения западноевропейской и североамериканской буржуазной демократии, много о ней писал, анализируя ее плюсы и минусы, особенно в связи с рабочим движением, ее специфику в разных государствах. Немало в работах Ленина указаний на объективные тенденции в развитых капиталистических странах, ведущие к социализму. Им не отрицалась и возможность ненасильственных социалистических преобразований в демократическом обществе, но чем он не угодил либералам всех мастей, так это тем, что требовал претворения возможности в действительность. Такая постановка вопроса, естественно, была неудобна и ставила в тупик, выдергивала пестрые перышки из всех и всяческих златоустов, не исключая и академиков.

Барьером, разделяющим позиции нынешнего Ойзермана и ленинцев, являются, по его словам, "азбучные истины либерализма". В его нечетком, расплывчатом тексте удается уловить только некоторые из них. Таково всеобщее, равное и тайное избирательное право. Таково "разделение законодательной, исполнительной и судебной властей, без чего, по словам академика, никакое демократическое устройство общества невозможно...". Такова свобода печати, слова, профсоюзов, стачек, совести и т. п. По всем этим пунктам у автора к Ленину свои претензии, трактуемые в духе либерализма вообще.

У Ойзермана вызывает недовольство, например, лишение буржуазии избирательных прав в первые годы после революции. Но какие рецепты он предлагает, чтобы ограничить политическое влияние свергаемого класса, к тому же в период затеянной им с опорой на иностранных интервентов гражданской войны, остается неясным. Ленин считал такую меру, как ограничение избирательных прав какой-либо прослойки населения, сугубо временной мерой. Это было учтено в ходе последующего конституционного строительства, и такая категория, как "лишенцы", упразднилась сама собой.

Марксизм применительно к социалистической демократии считает ненужным разделение властей. "Коммуна была не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время издающей законы и исполняющей их", - писал Маркс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 17. С. 342). Ойзерман самостоятельно не продумал этих слов, а соответствующий комментарий Ленина проигнорировал. В результате получилось нечто вроде апологетики ельцинской "демократии".

Что касается всего спектра гражданских свобод, то марксисты-ленинцы делали упор, во-первых, на приоритет социально-экономических прав личности, во- вторых, на расширение их диапазона, не достижимое в буржуазном обществе, в- третьих, проводили на деле классовый подход. "Свобода, нечего говорить, для всякой революции, социалистической ли или демократической, это есть лозунг, который очень и очень существен, - говорил Ленин. - А наша программа заявляет: свобода, если она противоречит освобождению труда от гнета капитала, есть обман" (Поли. собр. соч. Т. 38. С. 346). Ойзерман не понял, что "завоевание демократии" у Маркса и Энгельса, Ленина означало замену капиталовластия трудовластием и развитие последнего. Либерализм же консервирует капиталовластие. И это выводит академика за пределы марксизма.

"Диктатура того или иного класса, - пишет Ойзерман, - отнюдь не означает, что ее осуществляют все его представители. В действительности диктатуру осуществляют облеченные государственными полномочиями лица". И это верно в классово-антагонистических формациях, в которых государственную власть осуществляет имущее меньшинство, нуждающееся в специалистах по управлению - чиновниках-бюрократах.

"Когда Маркс и Энгельс характеризуют диктатуру пролетариата как "завоевание демократии", - продолжает Ойзерман, - они имеют в виду демократическое избрание лиц, которые призваны осуществлять диктаторскую власть". А это уже ошибка. Ошибка малозаметная, но не перестающая от этого быть драматической, налагающей мрачную печать на длительный период Советской власти.

"Завоевание демократии" с просвещенно-пролетарской точки зрения есть не только "демократическое избрание", но и недопущение превращения избранных в окостеневшую чиновничью касту, замыкающуюся в конце концов на собственные эгоистические интересы и забывающую о тех коренных и масштабных интересах, ради которых масса трудящихся выдвигает их из своей среды. Неслучайно Ленин уделил особое внимание этой стороне опыта Парижской коммуны. Как бы предвидя возможность буржуазно- бюрократической контрреволюции, которая во многом осуществлялась силами наличного управленческого аппарата, он перечислял антибюрократические меры, "подробно разработанные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать "бюрократом"" (Поли. собр. соч. Т. 33. С. 109). В этом смысле диктатура пролетариата не исключала, а в отличие от буржуазной системы предполагала динамичное участие в ней всех (разумеется, снизу доверху, от выполнения самых несложных общественных обязанностей до решения крупнейших государственных и творческих задач) представителей рабочего класса, трудового народа. "Целью нашей является бесплатное выполнение государственных обязанностей каждым трудящимся, по отбытии 8- часового "урока" производительной работы, - указывал Ленин, - переход к этому особенно труден, но только в этом переходе залог окончательного упрочения социализма" (Поли. собр. соч. Т. 36. С. 204). Это отчасти было не понято, отчасти забыто, что и сказалось на судьбе социалистической демократии в целом.

Читатель уже, конечно, заметил, что в статье Ойзермана на каждом шагу его подстерегают неточности. К примеру, академик хочет показать, как Ленин "сводит диктатуру пролетариата к единоличной власти диктатора". Он берет ленинское рассуждение о роли единоначалия в современной промышленности и, оставляя из него только пять последних слов, празднует победу. Судите сами. "...Всякая крупная машинная индустрия - т. е. именно материальный производственный источник и фундамент социализма - требует безусловного единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей, - пишет Ленин. - И технически, и экономически, и исторически необходимость эта очевидна, всеми думавшими о социализме всегда признавалась как его условие. Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? - Подчинением воли тысяч воле одного" (там же. С. 400). Академик все, кроме последней фразы, выбрасывает и "заключает": "Такому толкованию "диктатуры пролетариата" не откажешь в известной логической последовательности". Как говорится, я ему про Фому, а он мне про Ерему. Ленин толкует прежде всего о технологической дисциплине на производстве, "критик" - о произволе начальника. Можно ли при таком подходе о чем-либо толково договориться? Кому-кому, а уж не академику нарушать элементарные правила логики...

Вот, кажется, оппоненту Ленина крупно повезло. Он поймал Ленина на словах "диктатура пролетариата, террористическая власть...". Тут же следует "заслуженный" приговор: "Такое понимание диктатуры рабочего класса не имеет ничего общего с точкой зрения Маркса и Энгельса, которые признавали необходимость революционного террора лишь в ходе революции. Но отнюдь не после утверждения нового, созидающего социалистический общественный строй государства". Не хватает еще упоминания в назидание Владимиру Ильичу по современной американской моде Саддама Хусейна или бен Ладена.

Но о чем идет речь?

В ходе прений на XI съезде РКП(б) (март 1922 года) в обычной для него задиристой манере выступает Ю. Ларин, видный тогда экономист и хозяйственник. Ленин ему отвечает. Ни о теоретическом споре, ни о большой стратегии вопрос не встает. "Кажется, довольно противоестественно, - с нескрываемой иронией замечает Ленин, - диктатура пролетариата, террористическая власть, победа над всеми армиями в мире, кроме победы над армией Ларина. Тут поражение полное! Возьмется всегда за то, за что браться не нужно. Его громадные знания, умение увлечь людей принесли бы насущнейшую пользу молодому поколению, которое идет впотьмах. Его знаний мы не умеем использовать, поэтому начинаются трения, сопротивление..." (Полн. собр. соч. Т. 45. С. 127). Оказывается, дело не в "понимании диктатуры рабочего класса", а всего-то в том, чтобы поставить мнимого полководца Ларина с его "армией" на свое место. Разве допустимо при обращении с такими высказываниями с ходу гвоздить их автора именами Маркса и Энгельса? Сперва нужны ведь и контекстовая академическая честность, и, что в случае с Лениным крайне важно, чувство юмора.

Атаку на Ленина в 2002 году Ойзерман предпринимает, опираясь на Плеханова и упоминая еще нескольких западноевропейских марксистов. Но к концу статьи готовит нам нечто вроде сюрприза. Академик вдруг изменяет Георгию Валентиновичу и переводит свои преданные очи... на Бернштейна, чей оппортунизм резко критиковал Плеханов.

Дела давно минувших дней, преданье старины глубокой... Многие наши современники, видимо, уже не помнят этот ярчайший эпизод из истории международной социал-демократии конца XIX века. Страсти закипели вокруг выступления Эдуарда Бернштейна, который вскоре после кончины Энгельса решил пересмотреть перспективу, ранее намеченную "Манифестом Коммунистической партии". "Не только бесполезно, но и чрезвычайно глупо скрывать это от себя, - заявлял он, ссылаясь на статистические данные. - Число имущих не уменьшилось, а увеличилось. Огромное умножение общественного богатства сопровождается не быстро убывающим числом магнатов капитала, а растущим числом капиталистов всех степеней. Средние слои меняют свой характер, но они не исчезают с лестницы общественных градаций". Эти аргументы, и теперь повторяемые оппонентами научного социализма, Бернштейн нацеливал "против того, что он называл революционною фразой вообще и против "теории катастроф" в частности". Даже и сейчас, спустя более столетия, не устранившего, несмотря на появление стран "золотого миллиарда", ни относительного, ни абсолютного обнищания пролетариата в большинстве регионов мира, несомненно, что был прав Плеханов, оспаривавший эти утверждения. Он с полным основанием осудил примирительные нотки в одной из речей К. Каутского и усомнился в его словах: "Бернштейн не обескуражил нас, но заставил нас размышлять, будем ему за это благодарны". Свое знаменитое открытое письмо Каутскому (1898), показавшее не только мещанский оппортунизм Бернштейна, но и его глубокое невежество, Плеханов назвал "За что нам его благодарить?" (Соч. Т. XI. М- Пг., 1923. С. 24, 23).

История, увы, повторяется. "...Если теоретические изыскания Бернштейна были ревизией марксизма справа, - пишет Ойзерман, - то ленинские теоретические концепции представляли собой ревизию марксизма слева". Это мы уже слышали, но слушайте дальше. "Ревизия марксизма, осуществлявшаяся Бернштейном, - продолжает академик, - оказалась, как засвидетельствовал исторический опыт всего XX века, оправданной, плодотворной". Ойзерман, естественно, "забыл" про Плеханова и ссылается теперь уже на мнение антимарксиста С. Хука, который якобы "признает, одобряет демократические принципы марксизма, в то время как марксист Ленин, несмотря на всякого рода оговорки, считает их несовместимыми с диктатурой рабочего класса". Тем хуже для такой диктатуры. Согласно Хуку и Ойзерману, власть рабочего класса, утверждению которой отдал свою жизнь Ленин, "следует считать регрессом, реакцией по отношению к развитым демократическим буржуазным государствам". Это надо уметь - одним махом тюкнуть пролетарскую демократию и лизнуть буржуазную. История, увы, повторяется, но какое это тусклое и невкусное повторение!

Академик не заставил нас размышлять, а понудил следовать за своей путаной полуграмотной мыслью. И благодарности с этой точки зрения он заслуживает еще меньше, чем Бернштейн. Но за одно ему надо сказать искреннее спасибо. Он высказался как антимарксист еще бернштейновской закваски, чудом сохранившийся в вечной мерзлоте кафедрально-академической догматики. Он выдал философскую дремучесть некоторых былых марксо- и лениноведов и всех современных марксо- и лениноедов. Спасибо вам за это, Теодор Ильич! Теперь мы будем знать, с кем все эти десятилетия имели дело.

Октябрь 2002 года

Постоянный адрес данной публикации: