Размышления историка 40 лет спустя

Чехословакия-68: конец миттельшпиля холодной войны в Восточной Европе

Одно дело - декларации о невмешательстве в зону чужих интересов, другое дело - реальность холодной войны, тайные сражения которой велись именно в таких зонах. Восточная Европа была одной из важнейших досок мировых шахмат холодной войны с самого ее начала. Чехословацкие события следует рассматривать в контексте растянувшейся на четыре десятилетия восточноевропейской партии Запада против СССР. Именно этот контекст позволяет лучше понять суть "Пражской весны", ее значение и роль в холодной войне, ее результаты различной срочности для развития мировой соцсистемы и крушения последней в конце 1980-х годов.

События в ЧССР занимают ключевое место в многоходовке, затеянной в конце 1940-х годов Западом и рассчитанной на многолетнюю - на несколько десятилетий - перспективу. Многоходовке, завершившейся победой Запада в глобальной психоисторической ("психоментальной" - Айзек Азимов) войне.

Дебютом восточноевропейской партии западных спецслужб можно считать операцию "Сплит" (Split - "Раскол", "Расцепляющий фактор") 1948 - 1950 годов. Главной задачей операции было скомпрометировать СССР и местные компартии в глазах восточноевропейцев, в массе своей приветствовавших Красную армию как освободительницу от фашизма и его местных союзников и агентов. Суть операции заключалась в следующем. После окончания войны в руководстве восточноевропейских компартий было два крыла, которые на Западе характеризовали как "сталинистов" (сторонники жесткого, репрессивного курса) и "националистов" (сторонники более мягкого курса, учитывающего к тому же национальные особенности).

Многие американские политики считали необходимым поддержать "националистов". Иной была позиция шефа ЦРУ Аллена Даллеса. Он полагал, что "мягкие" коммунисты могут сделать коммунизм, особенно по контрасту с фашизмом, более или менее приемлемым для основной массы населения. Отсюда вывод: "националисты" должны быть уничтожены, причем руками самих же коммунистов и СССР, руководящие позиции должны занять "сталинисты".

В результате восточноевропейский коммунизм стартует со "сталинистским лицом", что породит сопротивление ему, заложит под него бомбу замедленного действия и подорвет доверие к СССР.

Реализацией этого плана и стала жестокая и кровавая операция Split: были сфабрикованы документы о том, что часть руководства восточноевропейских компартий активно сотрудничает с английской разведкой и ЦРУ. Речь, конечно же, шла об умеренных "националистах", в частности о генсеке КПЧ Рудольфе Сланском, министре внутренних дел Венгрии Ласло Райке, заместителе премьер-министра Болгарии Тайчо Костове, генеральном секретаре польской компартии Владиславе Гомулке и, естественно, их окружении.

Эти документы были подброшены советской разведке с помощью предложившего свои услуги американской разведке полковника польской службы безопасности Йозефа Святло (кстати, именно он впоследствии арестовывал Гомулку) и косвенно - через бывшего американского дипломата, двойного агента Ноэля Хэвилэнда Филда. Сталин поверил, и по Восточной Европе прокатилась волна репрессий, большая часть арестованных и судимых были расстреляны (хотя имелись и исключения, например Гомулка, который был выпущен из тюрьмы и возглавил Польшу в 1956 году). Как отмечает Эдуард Макаревич, автор предисловия к исследованию Стивена Стюарта "Операция "Раскол", "жестокие репрессии смели со сцены в странах Восточной Европы тех коммунистических лидеров, которые могли бы строить свой социализм, социализм с венгерским, чехословацким, болгарским или польским лицом. Но по-

лучилось так, что везде строился сталинский социализм. Что потом и привело сначала к волнениям познаньских рабочих в Польше в 1956 году, а потом, в конце 70-х, - к движению "Солидарность", к восстанию в Венгрии в 1956 году, к "бархатной" революции в Чехословакии в 1968 году". Восточная Европа на какое-то время превратилась в приложение к СССР, в площадку для жестоких игр тайных полиций, что и вызвало отдачу в 1956 и 1968 годах.

Если "Раскол" был дебютом в игре американских и английских спецслужб в Восточной Европе, то миттельшпиль начался венгерскими событиями 1956 года, а закончился Чехословакией-68. Это двенадцатилетие сыграло огромную долгосрочную роль в подрыве позиций СССР в Восточной Европе, в расколе мирового коммунистического движения (МКД), в занятии многими левыми на Западе антисоветских и/или антикоммунистических позиций. Ни в 1956 году в Венгрии, ни в 1968 году в Чехословакии Запад не достиг тех непосредственных политических задач, которые ставил: Венгрия и ЧССР остались внутри соцлагеря, Организации Варшавского договора (ОВД), контрреволюция была разгромлена, вслед за событиями наступила политическая стабилизация. Однако с точки зрения психоисторической - а холодная война была прежде всего войной психоисторической, "психоментальной" и именно как таковая была выиграна Западом - связка событий "Будапешт-56 - Прага-68" сыграла значительную роль в успехе Запада.

Разумеется, это выявилось в среднесрочной и особенно долгосрочной перспективе. Но психоисторическая война и есть долгосрочная война, и успехи в ней, как правило, могут быть только долгосрочными, поскольку цели и мишени в этой войне - не живые люди, а социальные группы (прежде всего интеллектуалы), кластеры массового сознания. В этом плане холодная (глобальная психоисторическая) война больше похожа даже не на шахматы, а на японскую стратегическую игру го. Этот долгосрочный системный характер холодной войны как самой настоящей войны так и не был понят советским руководством - не случайно у нас холодная война писалась в кавычках и с маленькой буквы (в настоящее время, правда, исчезли кавычки), а на Западе - с прописной и без кавычек. Боролись с угрозой "горячей" войны и собственным пацифизмом помогали противнику разгромить себя в холодной войне.

Для Запада холодная война вообще и в Восточной Европе в частности не имела сроков - она должна была вестись до уничтожения СССР (а по сути - России, то есть холодная война продолжается и сегодня). Суть холодной войны очень хорошо видна по операции (и стратегии) "Лиотэ", запущенной в 1950-е годы без определения срока окончания. Луи-Жубер-Гонзальв Лиотэ - французский маршал, служивший в колониальном Алжире. Когда его утомила жара, он приказал насадить деревья, чтобы обеспечить тень. Когда ему сказали, что деревья вырастут лет эдак через пятьдесят, Лиотэ ответил, что именно поэтому начинать следует тотчас.

Целью операции "Лиотэ" были поиск и использование уязвимых мест и противоречий в руководстве СССР и других соцстран, целенаправленное воздействие на выбранные объекты (руководство, интеллигенция, крестьянство и т. д.) путем психологической обработки и дезинформации. Например, в 1954 году, как отмечает Сергей Порохов, в рамках "Лиотэ" началось проведение сразу трех акций: "Акнэ" - работа над усилением разногласий в советском руководстве после смерти Сталина;

"Риббанд" - противодействие модернизации подводного флота СССР; "Сплинтер" - работа на обострение противоречий между партией, с одной стороны, и армией и МВД - с другой. В конце 1950-х годов была запущена операция по усилению и обострению противоречий между руководством СССР и КНР. Многое из задуманного британскими спецслужбами (операция "Лиотэ" была прежде всего их проектом) осуществилось.

Операция "Лиотэ" планировалась как постоянная и непрерывная: "Совершенно бесполезно ожидать немедленных или осязаемых результатов ранее чем через несколько лет. <...> Процесс воздействия на объект в большинстве случаев будет занимать годы и даже десятилетия". Одним из таких объектов долгосрочного воздействия была Восточная Европа. В дебюте - операция "Сплит" - удар был нанесен по региону в целом, а для миттельшпиля выбирались отдельные страны - Венгрия, а затем ЧССР.

Разумеется, в Венгрии в середине 1950-х годов существовало серьезное недовольство режимом. Однако не всякое недовольство приводит к восстанию - для него в качестве необходимого условия потребны организация, деньги и информация. Венгерские события продемонстрировали исключительно высокий уровень обеспечения этими необходимыми условиями, причем обеспечения с Запада,

о чем впоследствии откровенно писали и вспоминали бывшие сотрудники ЦРУ. Денежные потоки шли с Запада через Вену. Тем же путем шло оружие.

Было подготовлено хорошо организованное ядро движения и, что не менее важно, хорошо информированное: так, у членов этого ядра были списки сотрудников госбезопасности, адреса проживания многих из них. Оставалось лишь разжечь и направить толпу, которая убивала и вешала этих сотрудников и вообще коммунистов. Хорошо был отработан и такой элемент информационной войны (и управляемого хаоса), как освещение венгерских событий в западных СМИ (при активной роли западных журналистов в самой Венгрии). Эти СМИ, с одной стороны, ничего не писали о зверствах со стороны восставших и в то же время создавали у них впечатление, что "Запад поможет" - без такой надежды трудно представить себе восстание - оно меньше всего походило на бунт отчаяния. С другой стороны, черными красками рисовали действия усмирявших восстание венгерских властей и советских войск.

Впрочем, в организации венгерских событий есть еще один запутанный след, который ведет не на Запад, а на Восток - в Москву. Есть версия, что значительную роль в провоцировании венгерских событий сыграла некая группа в руководстве КПСС, подготовившая доклад Хрущева о "культе личности" на XX съезде, и что представитель или представители данной группы находились в самом Будапеште в 1956 году. Действовала ли эта группа в союзе с Западом или же она решала сугубо свои внутрикоммунистические задачи и налицо совпадение краткосрочных целей - волновой резонанс, - неясно. В любом случае наличие такой группы проливает свет на многие темные пятна венгерских и более поздних событий. Но это к слову, и главной сути приведенная версия не меняет: венгерские события 1956 года, имея под собой объективную местную основу (из ничего ничего не бывает), организовывались и направлялись из-за рубежа.

Это была попытка Запада использовать недовольство населения и просчеты венгерского руководства в своих системных и геополитических целях. Даже в случае провала программы-максимум - откола Венгрии от соцсодружества - Запад получал крупный морально-политический выигрыш. Вместе с докладом Хрущева венгерские события стали двойным ударом невиданной силы как по соцлагерю, так и по МКД - мощному мировому оружию СССР, положив начало его расколу. В то же время решительность действий СССР на десяток с лишним лет охладила пыл западных спецслужб и заставила их искать иные, чем Венгрия (в которой либерализация режима под руководством Яноша Кадара - на Западе это называли "гуляш-социализм" - продвинулась уже в 1960-е годы достаточно далеко по меркам соцлагеря), слабые звенья.

В середине 1960-х годов таким слабым звеном и стала Чехословакия (конец миттельшпиля, который нанес мощнейший удар по МКД, поставив точку во многих процессах, начавшихся после подавления венгерского восстания), а на рубеже 1970 - 1980-х годов - Польша, событиями в которой начался восточноевропейский эндшпиль, завершившийся в 1989 году, после того как на Мальте Горбачев сдал американцам все, даже то, что не просили, включая Восточную Европу. И таким образом де-факто похоронил ялтинский мир, результаты, достигнутые Советским Союзом в Великой Отечественной войне ценою миллионов жизней.

"Ступай, отравленная сталь, по назначенью", или Теория коммуниста Грамши как оружие антикоммунистов

Чехословацкие события существенно отличаются от венгерских. В ЧССР была избрана тактика не восстания, не лобового столкновения (Венгрия-56 показала, что это не проходит: у СССР броня крепка и танки быстры, к тому же чехи и словаки - не венгры), а "мирных реформ" с акцентом на то, что Антонио Грамши назвал бы "подрыв культурной гегемонии" власти. Такой подход предполагает активную роль определенным образом подготовленных и/или обработанных интеллектуалов.

Как писал в работе "Другая Европа. Кризис и конец коммунизма" Жак Рупник, "Пражская весна" знаменует апогей "ревизионизма" в соцлагере, кульминацию конфликта между критически настроенными интеллектуалами и властью, апофеоз политического влияния интеллектуалов, занявших пространство между партией (КПЧ) и народом.

Рупник заметил очень важную вещь. Он говорил о том, что в ЧССР наряду с руководством КПЧ, по сути, сформировался еще один, во многом альтернативный центр власти - критически (то есть антикоммунистически) настроенные интеллектуалы. Их роль в чехословацком обществе он называл "триумфом", "апофеозом" влияния на общество, на события. Вопрос в том, кто влиял на самих интеллектуалов, способствовал их оргкристаллизации, поддерживал финансово. Ведь мы помним, как в начале 1968 года будто грибы после дождя сразу возникло большое количество общественно-политических клубов - готовая матрица антикоммунистического движения, давления на "центристов", а в перспективе - выдавливания их и замены другими. Вспомним также фразу Клауса о том, что помогать надо другому, более приемлемому для Запада правительству, которое придет на смену Дубчеку-Свободе.

В отличие от Венгрии, где не удалась тактика "революционного перелома", в ЧССР в рамках холодной войны была применена тактика "эволюционного перелома". Тем более что XX съезд подарил всем антикоммунистам мощное оружие - антисталинизм, десталинизацию. Теперь и по компартиям, и по соцсистеме можно было наносить удары, прикрываясь целями и задачами десталинизации, отождествляя социализм/коммунизм со сталинизмом и навешивая этот ярлык на любого оппонента.

Политические и психологические технологии использования интеллектуалов в антисистемных целях, манипуляции ими были хорошо проработаны во время майских событий 1968 года во Франции ("студенческая революция"). Эти

события показали, как легко интеллектуалов (студентов и преподавателей) можно превратить в послушную толпу.

События в Чехословакии имели иную природу, чем французский май, - здесь ставки были выше и подготовка велась дольше. При том что в целом работу западных спецслужб с интеллектуалами в ЧССР можно оценить довольно высоко, необходимо отметить еще один фактор, способствовавший их успеху. Если западные, особенно англоамериканские, спецслужбы, активно используя, как прямо, так и в качестве "слепых агентов", левых, совершенствовали сферу интеллектуальной борьбы, работали с интеллектуалами, советское руководство, по сути, ничего не делало в этом направлении.

Марксистская теоретическая мысль в СССР в послевоенный период не развивалась (а ведь предупреждал Сталин: "Без теории нам смерть, смерть, смерть"), все более костенела, превращаясь в набор оторванных от жизни догм. Мало того что для советского обществоведения реальный научный анализ советского общества был затабуирован, оно, по сути, перестало самостоятельно изучать Запад, как это делалось в 1920 - 1930-е годы, трактуя его с помощью устаревших схем и фактически не понимая, куда и как он движется, где его сильные и уязвимые места, - долдонили про империализм и тем самым обрекали себя на поражение в интеллектуальной схватке, когда небольшая, хорошо организованная группа интеллектуалов, поддержанная Западом, выглядит намного более убедительно и привлекательно, чем "партийные интеллектуалы-идеологи" с их замшелыми, заскорузлыми схемами.

В 1968 году наличие воли позволило руководству СССР переломить ситуацию в Чехословакии. В 1980-е годы, когда воли уже не было и многое определялось в схватке на интеллектуально-идеологической, психоисторической арене, коммунизм потерпел поражение - даже идеологи перебежали в стан врага. Поскольку, во-первых, ничего не могли противопоставить ему в плане идей, во-вторых, западная теория внешне выглядела намного привлекательнее марксистской, а понять, что скрывается за ее фасадом, у тупых советских идеологов-ренегатов не было ни умения, ни желания. Западные интеллектуалы и их "пятая колонна" в соцлагере в 1980-е годы оказались сильнее.

И все же, как показали чехословацкие события, интеллектуалы сами по себе не могут опрокинуть систему, необходима поддержка более широких слоев, прежде всего - рабочего класса, а следовательно, нужно работать с ним. Пожалуй, это был главный вывод, который сделали соответствующие западные службы, задействованные в психоисторической войне. Поэтому, не прекращая работы с интеллигенцией, в том числе и в СССР, они начали активно разрабатывать рабочий класс. Наиболее подходящей страной оказалась Польша (начало - 1970 год, первые результаты - в самом конце 1970-х; своеобразный 12-летний цикл - 1956 - 1968 - 1980 годы).

Причин польского выбора несколько: роль католицизма, польского национализма, замешенного на русофобии, наличие сплоченных и наиболее хорошо организуемых отрядов рабочего класса - портовые рабочие (Гданьск) и шахтеры. И наконец, факт отсутствия в Польше сколько-нибудь значительной интеллектуальной элиты вообще и антикоммунистической интеллектуальной элиты в частности. Впрочем, в Польше место светской интеллектуальной элиты заняли представители Католической церкви. Таким образом, после Праги-68 Запад в расшатывании соцсистемы вернулся к так-

тике Будапешта-56 (национализм, религия), но с серьезной модификацией: упор на рабочий класс, на создание антикоммунистического рабочего движения, направленного против системы, против Польской объединенной рабочей партии - "ступай, отравленная сталь, по назначенью". Можно сказать, что события в Чехословакии эмпирическим путем вывели Запад на верную социальную стратегию борьбы с коммунизмом. По крайней мере в Польше она сработала, а Польша стала той первой костяшкой, которая если не завалила соцлагерь по принципу домино, то весьма способствовала этому. Здесь мы подходим к вопросу о результатах и последствиях ввода войск ОВД в ЧССР.

"Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется": результаты ввода войск в ЧССР без предвидения и без благодати

Краткосрочный результат ввода войск в ЧССР был, безусловно, положительным для соцсистемы: почти в самом начале была пресечена попытка дестабилизации социалистического лагеря, не допущено ухудшение европейских и мировых геополитических позиций соцлагеря в целом и главным образом СССР.

В связи с этим нельзя согласиться с мнением тех, кто считает, что ввод войск ОВД в ЧССР нанес серьезный ущерб позициям СССР в мировой политике, осложнив от-

ношения с Западом. Если бы это было так, то не было бы никакого детанта уже в начале 1970-х, всего через два-три года после чехословацких событий. В мировой политике, то есть борьбе, прочные позиции обеспечиваются примерным военно-стратегическим паритетом - наличием силы, а не холуйскими улыбками до ушей и готовностью соглашаться, подквакивать сильным и кланяться. Именно последние качества активно демонстрировали горбачевский СССР и постсоветская Россия, особенно в 1990-е годы. Результат - резкое, катастрофическое ослабление позиций на мировой арене, геополитическое поражение.

Именно жесткая позиция СССР, занятая во время чехословацкого кризиса, стала, как это ни парадоксально на первый взгляд, одним из факторов, приблизивших детант, то есть разрядку напряженности на уровне государств. На другом уровне - надгосударственном, наднациональном - под видом сближения с СССР с конца 1960-х годов начала реализовываться принципиально новая стратегия борьбы с соцлагерем - удушение в объятиях. Военная мощь и мастерство, проявленные СССР при вводе войск в ЧССР, были фактором, обусловившим как разрядку, так и этот поворот. В основе того и другого лежал страх, и здесь напрашивается аналогия с 1849 - 1850 годами, когда военная мощь, продемонстрированная Россией Николая I, которая осуществила ввод войск в Австро-Венгрию и спасла ее, подавив венгерское восстание, вызвала такой страх на Западе, прежде всего в Великобритании, что ответной реакцией стал самый настоящий крестовый поход Запада во главе с Великобританией против России - Крымская война.

Крестовый поход против СССР, начатый на рубеже 1960 - 1970-х годов наднациональными и во многом специально для этого похода и созданными структурами ("Трехсторонняя комиссия" и др.), был не военным, а прежде всего информационно-экономическим - брежневский СССР стоял на неизмеримо более прочном фундаменте, чем николаевская Россия, - на сталинском, а потому ни военным путем, ни с помощью изматывающей гонки вооружений победить его было невозможно. Отсюда - выбор Запада в пользу информационно-экономического удушения в объятиях. Этот крестовый поход, как и Крымская война, увенчался победой Запада, но далеко не сразу, а спустя два десятилетия. И какую-то свою роль сыграли в этом долгосрочные последствия ввода войск в Чехословакию - те последствия, результаты которых в полной мере стали проявляться с конца 1970-х годов, совпав с усилением западного наступления, с одной стороны, и нарастанием структурного кризиса в СССР (в 1980-е горбачевщина превратит его в системный) - с другой.

Главные негативные последствия ввода войск в ЧССР касались не наших отношений с Западом, а ситуации в мировом коммунистическом и - более широко - в левом движении и в Восточной Европе, прежде всего в Чехословакии, где среди населения стали активно распространяться антисоциалистические и антирусские настроения, и в принципе чехословаков можно понять. В этом плане ввод войск ОВД в ЧССР был пирровой победой.

Прежде всего он привел к двойному обострению, если не двойному расколу - между частью мирового левого и МКД, с одной стороны, и расколу внутри самого МКД (из 88 компартий мира только 10 безоговорочно поддержали действия ОВД) - с другой. Если XX съезд КПСС стал фактором раскола, упрощенно говоря, между европейской и азиатской частями МКД, то чехословацкие события

раскололи уже европейский сегмент МКД. Еврокоммунизм французской, итальянской и испанской компартий 1970-х годов - это ответ и на внутрикапиталистические изменения, и на межсистемные отношения (детант), и на ввод войск в Чехословакию. Еще в июле - начале августа 1968 года руководители компартий Франции (Вальдек Роше), Италии (Луиджи Лонго), Испании (Сантьяго Каррильо) предупредили советское руководство о недопустимости силового решения, о том, сколь негативными могут быть последствия.

После августа-68 среди западных левых интеллектуалов - традиционного внутрикапиталистического союзника СССР по таким вопросам, как критика империализма, борьба за мир и т. п., - стал активно распространяться антисоветизм. Именно левые интеллектуалы, многие из которых в 1970 - 1980-е годы либо поправели, либо просто перешли в правый лагерь, стали активно создавать образ СССР как обычной империалистической державы. После 1968 года СССР в глазах многих, если не большинства, левых окончательно утратил ореол революционности и антисистемности, окончательно перестал быть воплощением царства свободы, справедливости и социальных экспериментов, чему способствовали и внутренние социальные (квазиклассовые) изменения в самом Советском Союзе.

Если до миттельшпиля 1956 - 1968 годов СССР в лице компартий и левого движения активно присутствовал во внутренних политических играх Запада (о 1920-х - начале 1950-х годов я уже и не говорю), то после 1968 года он оказался почти вытолкнут из этой зоны, превратился главным образом во внешнюю силу. В немалой степени этому способствовал и послевоенный экономический подъем на Западе в 1945 - 1968/1973 годах - "славное тридцатилетие", совпавшее с повышательной волной кондратьевского цикла. К тому же СССР утратил системно-революционные антиимпериалистические характеристики и превратился (даже в глазах левых) не только в противника "социализма с человеческим лицом", но и в геополитического противника Запада, каким была царская Россия. В связи с этим быстро вспомнили о социокультурном, религиозно-цивилизационном отличии России от Запада.

Это была та благоприятная почва, в которой хорошо проросли семена, брошенные "ударниками" холодной войны по обе стороны океана - от "империи зла" Рональда Рейгана и успешной провокации ЦРУ с корейским "Боингом" до "Архипелага ГУЛАГ" Александра Солженицына. Ну а ввод советских войск в Афганистан, куда дряхлое полуадекватное руководство СССР ловко заманили англосаксы (не исключено, что во взаимодействии с агентами влияния на самом верху советской властной пирамиды), стал последним мазком, завершившим новый образ СССР как реинкарнации Российской империи. Весьма показательный факт: по воспоминаниям сотрудников советской разведки, в 1970-е годы, по сути, прекратилось сотрудничество с ней западных людей по идейным соображениям - теперь только на основе денег или шантажа.

По инерции период 1968 - 1975 (или даже 1968 - 1979) годов еще был продолжением советских внешнеполитических успехов предыдущего периода. В начале 1970-х годов Запад пошел на детант, причем по многим пунктам на советских условиях. 1975 год стал триумфом - как оказалось, последним - советской внешней политики и дипломатии. Была одержана победа над США во Вьетнаме, а на Хельсинкском совещании Запад (США), по сути, признал ялтинскую систему, то есть мировое устройство послевоенной эпохи. По иронии Истории - сова Минервы вылетает в сумерки - произошло это под самый занавес послевоенной эпохи: 1975 год стал последним годом послевоенной эпохи, конец которой растянулся на семь лет - между Прагой и Хельсинки. Начиналась новая эпоха, в которой, как оказалось, ни ялтинской системе, ни СССР места не было.

Советское руководство - продукт послевоенного времени - не уловило начала новой эпохи, продолжая по инерции и по старинке курс второй половины 1960-х - первой половины 1970-х годов.

А тем временем Запад, прежде всего США, испытав болезненный шок неудач и поражений ("студенческая революция" 1968 - 1970 годов, нарастающие экономические и политические трудности, военно-политическое поражение во Вьетнаме), начал перестройку.

В отличие от советской перестройки западная удалась. К власти пришла молодая и хищная фракция мирового капиталистического класса - корпоратократия, в политической и интеллектуальной обслуге которой было немало бывших (разочаровавшихся) левых, ненавидевших коммунизм, СССР и все с ним связанное так, как могут ненавидеть только ренегаты.

Корпоратократия разгромила Советский Союз за три пятилетки: в 1975 - 1980 годах она провела активную психинформподготовку, в 1981 - 1985 годах устроила новый виток холодной войны. Последний, хотя во многих отношениях был имитацией и блефом, настолько напряг США, что они чуть не рухнули в 1987 году, но СССР не мог использовать представившегося случая - прозападная горбачевская команда считала себя заранее проигравшей. Ну а в 1986 - 1990 годах был осуществлен разгром СССР при самом активном учас-

тии номенклатурно-интеллектуальной колонны, которая начала формироваться с середины 1950-х, а закончила в 1968 - 1973 годах, то есть во время чехословацких событий и медового месяца детанта.

"Пражская весна" и ее финал в августе 1968 года стали важным этапом в окончательной кристаллизации антисоветского сегмента в самом советском обществе, и это тоже один из косвенных результатов чехословацких событий. Они действительно оказали серьезное влияние на соцлагерь и на ситуацию в СССР. Причем типологически внутренние результаты похожи на внешние: укрепление системы в краткосрочной перспективе, как и ослабление в средне- и долгосрочной перспективе (консолидация либеральной фракции номенклатуры, стремящейся к превращению в квазикласс (квазибуржуазию), либеральной (прозападной) интеллигенции, стремящейся превратиться в культур- и медиабуржуазию, привели к росту антисоветизма в этой социальной среде, что, естественно, не усиливало позиции СССР в борьбе на мировой арене).

Сразу же после чехословацких событий либеральные (по сути - прозападные) тона в идейно-художественной жизни СССР были приглушены. Были сделаны попытки уйти от огульного очернения Сталина и сталинской эпохи в духе примитивного хрущевского доклада на XX съезде. Либералы, естественно, расценили это как попытку реабилитации Сталина - плохо понимая собственную страну и суть строя, от которого кормились, они не поняли, что брежневский режим намного дальше ушел от сталинизма, чем хрущевский, и что ни о какой реставрации сталинизма речи быть не может.

В феврале-марте 1969 года журнал "Коммунист" печатает статьи о Сталине, где ему воздается должное как выдающемуся ру-

ководителю, где критикуется очернение сталинского периода истории СССР. В декабре 1969 года "Правда" публикует статью к 90-летию со дня рождения Сталина. Меняется руководство некоторых литературно-художественных и публицистических изданий. Несколько жестче становится цензура, наиболее конъюнктурные "либералы" навостряют лыжи в противоположный лагерь, ссучиваются или как минимум начинают "колебаться с курсом партии".

Во время горбачевщины они дружно побегут назад и без всяких колебаний станут трубадурами сначала "демократического социализма", а затем - с 1993 года - антидемократического криминального капитализма.

В конце 1969 года в журнале "Октябрь" публикуется ненавидимый совлибералами роман "Чего же ты хочешь?" Всеволода Кочетова. Роман о том, как западные спецслужбы ведут психологическую (психоментальную) обработку советской интеллигенции, по сути, разлагают ее, превращают в антисистемный элемент: "Разложение, подпиливание идеологических, моральных устоев советского общества - вот на что в Лондоне <...> решили потратить несколько десятков фунтов стерлингов". Роман Кочетова был навеян событиями в ЧССР. Автор увидел в СССР ряд тенденций, которые обнажила в чехословацком обществе "Пражская весна".

Совлибералы обвинили Кочетова в конструировании образа врага, в антизападничестве, в сталинизме, в призывах к повторению 1937 года (что, конечно же, не соответствовало содержанию романа). Но ведь именно о необходимости разложения морально-идеологических и культурно-психологических устоев советского общества, и прежде всего его верхушки, постоянно говорили с конца 1940-х - начала 1950-х годов западные спецы по информационно-психологической войне - говорили и делали, а Кочетов показал, как это делалось, ему бы только к Лондону добавить Вашингтон и многократно увеличить сумму. Кстати, после окончания холодной войны наши бывшие противники откровенно признавали, какие огромные суммы были потрачены на подрыв советского общества и как все это окупилось после 1991 года. Так что прав оказался Кочетов, причем не только в этом, но и во многом другом.

Всеволод Кочетов верно обратил внимание на две вещи и предсказал развитие событий - обуржуазивание компартий Запада, прежде всего итальянской, и использование детанта в качестве убаюкивающего средства противниками СССР на мировой арене. И действительно, разрядка нужна была Западу, прежде всего США, - и западные лидеры впоследствии прямо об этом говорили - в качестве, во-первых, передышки в результате тяжело складывающейся для наиболее развитых стран Запада ситуации конца 1960-х - первой половины 1970-х годов; во-вторых, в качестве отвлекающего, расслабляющего маневра, акции

прикрытия для подготовки решающего удара - эдакого НЭПа в мировом масштабе, когда в качестве большевиков выступает мировой капиталистический класс, а сами большевики (СССР) - в качестве русского крестьянства 1920-х годов.

Пройдет всего лишь несколько лет, и детантных "добрых следователей" Ричарда Никсона, Джеральда Форда и Джимми Картера сменит "злой следователь" Рональд Рейган, который и околпачит Горбачева и его команду с их же помощью, а возможно, и желанием. Стыковка в космосе кораблей "Союз" и "Аполлон" была тем, что Александр Галич называл "это, рыжий, все на публику".

В качестве символа гораздо ближе к сути дела была хоккейная серия СССР-Канада 1972 года, которую СССР проиграл (четыре поражения, три победы, одна ничья при соотношении забитых и пропущенных шайб 32:31 в нашу пользу). Особенно символично то, что победную шайбу североамериканцы забросили на последней минуте последнего матча серии, ну прямо ситуация осени 1987 года, когда, казалось, США летят в экономическую пропасть, куда столкнула их "рейганомика" с ее "военным кейнсианством", и им уже не выбраться.

Чехословацкие события были пробным камнем двойного назначения: прощупать СССР, его новое - послехрущевское и послекарибское - руководство на прочность и, если получится, отбить Чехословакию; если не получится, то спровоцировать СССР на ввод войск и заложить бомбу замедленного действия по методе операции "Раскол". Сработал второй вариант, и, к сожалению, целостные и долгосрочные уроки из чехословацких событий советское руководство не сделало. Их сделал писатель Кочетов, который с учетом осмысления чехословацких событий и по их следам представил картину состояния советской интеллигенции (Кочетов, разумеется, по цензурным соображениям не мог показать зашедший еще дальше процесс разложения советской верхушки, номенклатуры) и дал оценку опасных для существования советского общества тенденций.

Отношение к роману "Чего же ты хочешь?" зависит, помимо прочего, и от отношения к тому, что произошло в 1991 году и после. Если считать постсоветский социум обществом свободы (с лицом Ельцина), справедливости (с лицом Чубайса) и либеральной демократии (с лицом Жириновского), то роман Кочетова - нечто фальшивое и ходульное. Если же это общество-катастрофа, появление которого обусловлено теми процессами, симптомы которых еще в конце 1960-х годов разглядел Кочетов, то перед нами выдающийся социально-политический роман-предостережение, автор которого занимает четкую моральную позицию. Впрочем, для нас в данном случае важно другое - тот факт, что чехословацкие события стали палантиром, в котором те, кто хотел, разглядели кое-что из будущего.

В то же время ни Кочетов, ни другая часть державного лагеря - "русисты-почвенники" - не смогли предложить реальной альтернативы разложению комстроя и перспективе конвергенции, то есть обуржуазивания, о чем мечтала часть номенклатуры. Разумеется, они не могли это делать по цензурным соображениям - пришлось бы открыто признать факт разложения, гниения советского общества, а как известно, рыба гниет с головы. Однако мемуары показывают, что и в их подцензурных работах и разговорах такая альтернатива не просматривается. В этом плане события в ЧССР выявили острую проблему развития социализма: неспособность как властей, так и сторонников социализма сформулировать интеллектуальную и социальную альтернативу "либерализации", которая в условиях существования двух систем в перспективе означала обуржуазивание.

Детант способствовал оживлению либеральных тенденций.

А после 1975 года с подписанием в Хельсинки соглашений по "третьей корзине" и по мере все большего превращения номенклатуры в квазикласс (реальная социально-экономическая либерализация в виде так называемых брежневских коррупции и застоя при формально нелиберальном курсе в сферах идеологии и искусства) в стране под ковром заработали те механизмы, на которые рассчитывали (для всего соцлагеря) кукловоды "Пражской весны". "Подпиливание идеологических, моральных устоев", о котором писал Кочетов, на рубеже 1970 - 1980-х годов уже совсем не было секретом и даже получило отражение в литературе (например, повести Юрия Полякова об армии и, что еще важнее, о комсомоле, темпы разложения которого, похоже, обгоняли темпы разложения КПСС и КГБ).

Еще один "спор славян между собою": ретроспектива и уроки на будущее

Помимо таких аспектов, как внутреннее единство соцлагеря, противостояние системного антикапитализма и капитализма в виде холодной войны и др., чехословацкие события 1968 года имеют еще один важный аспект - исторический. Речь идет об отношениях внутри славянского мира, об отношениях славян и России, русских, об отношении славян к России и к русским.

Между русскими, с одной стороны, и чехами и словаками - с другой никогда не было такого антагонизма, как, например, между поляками и русскими, Польшей и

Россией. Чехи и словаки никогда не были историческими врагами России. Напротив, живя в Австро-Венгерской империи с доминирующим в ней немецким, а с середины XIX века - немецко-венгерским элементом, явно недружественным славянству, чехи и словаки с надеждой смотрели на Россию, с симпатией относились к русским. Не случайно они не хотели воевать на Восточном фронте в Первую мировую войну и сдавались в русский плен.

Правда, в Сибири чехословаки полютовали - там приязнь к русским исчезла. Они не брезговали грабежом, конфисковывали паровозы и вагоны, выбрасывая из них сотни русских раненых, женщин, детей, оставляя их гибнуть от холода и голода. Да еще и русское золото с собой прихватили. Пошло ли оно чехословакам впрок - другой вопрос.

При этом в далеком 1918 году они полагали, что могут научить русских тому, что есть настоящий, цивилизованный социализм. Полвека спустя, в 1968 году, и "дубчековцы", и "прогрессисты" тоже полагали, что могут продемонстрировать остальному соцлагерю, в том числе русским, то, что есть настоящий - "с человеческим лицом" - социализм, или "нормальная" (читай: буржуазно-мещанская) жизнь в умеренно сытой центральноевропейской стране. При этом они мерили на свой лилипутско-европейский лад и масштаб евразийского гиганта с его проблемами и его трагической, антимещанской историей, не понимая ни России, ни Запада и близоруко не замечая реальных угроз. В этом плане они лишь воспроизвели позицию других, более ранних чешских "социалистов-прогрессистов".

Очень хорошо об этом написал Иван Солоневич. Настолько хорошо, что привожу довольно длинную цитату: "Вчера вечером перечитывал некоторые творения творцов Чешской народной республики - социалистов Бенеша и Масарика. Бенеш посвятил несколько страниц разъяснению роли чешских легионеров в России вообще и в Сибири в частности. Об украденном русском золоте и о продажном командующем - конечно, нет ни слова. Общая мысль рассуждения такова: проживем и без России <...>.

Масарик тоже социалист, философ, ученый экономист, вождь чешских социалистов - не всех, конечно. Он знал русский язык и, по-видимому, знал русскую историю - во всяком случае, очень много писал о России - для писания о России русскую историю, как известно, знать вовсе не обязательно. Основная мысль его воспоминаний: некультурность России, полная некультурность, политическая безграмотность русского царизма <...>.

Мы можем допустить, что в расчеты бенешев-масариков по поводу того, что славянство может так уж спокойно прожить и вовсе без России, просто вкралась маленькая провинциальная ошибка, так простительная для чешской провинции. Можно также предположить, что об образовании Николая II Масарик не знал вовсе. <...> Но дальше идут вещи, которых даже и профессор Масарик никак не мог не знать.

Политически грамотная Чехия всю свою жизнь так и не вылезала из-под немецкой пяты. Политически безграмотный царизм сколотил величайшую империю мира. Культурная Чехия не дала миру ни одного имени, кроме разве Карла Каутского, да и тот считал себя немцем. При некультурном царизме писали Пушкин и Достоевский, работали Ломоносов и Менделеев, воевали Потемкин и Суворов. Некультурный царизм построил все-таки красивейший город мира - я не люблю Петербурга, но нельзя отрицать, что это самый законченный в художественном отношении город мира. Этот же царизм создал, уже своими силами и на свои собственные средства, лучший в мире театр, лучшую в мире оперу и лучший в мире балет. Одних денег для этого недостаточно - американские миллиардеры имели больше денег, чем русские цари, и, однако, ничего создать не смогли, ибо для этого нужна культура и нужен вкус. Всего этого Масарик никак не мог не знать. Но он был социалистом: он не мог позволить себе роскошь видеть действительность такой, как она есть. Он обязан был составлять о ней свое социалистически уродливое представление - ибо иначе что же остается от социализма? Да еще и в чешском пивно-колбасном его варианте? По Масарику, русский царизм должен был и сам пойти, и русских людей послать на выучку к Масарику - вот уж тот научил бы - Толстого и Достоевского, Ломоносова и Менделеева, Александра III и Николая II, Столыпина и Репина. А суворовых и скобелевых надо было послать на выучку к бравому солдату Швейку и еще более бравому президенту Гахе - вот те научат, как нужно и государство строить, и за государство воевать.

Когда такая мелкая рвань, как бенеши и масарики, лягают великую империю ("и я ее лягнул - пускай ослиные копыта знает"), становится, конечно, тошно. Но здесь есть и смягчающие вину обстоятельства: представители страны-мещанки в самом глубочайшем смысле этого слова - как они могли понять огромность исторических и исторически решенных задач русского царизма? Чешский социалист мечтает о пиве и колбасе для всех. Как он может понять, что без царей и без суворовых придут татары или немцы, пиво сами выпьют, а колбасу сделают из тех же масариков? Да и не просто немцы, а немцы социалистические. Бравый солдат социализма товарищ Масарик этого понять, конечно, не может".

Понимали ли в 1960-е годы дубчеки-млынаржи те исторические задачи, которые стояли перед Россией/СССР как персонификатором системного антикапитализма? Скорее всего, нет. Мечтали ли эти чешские социалисты о пиве и колбасе, как об этом написал Солоневич? Не знаю. Но уж точно, что "прогрессисты" и "клубники" хотели, чтобы русские ушли.

В конце 1980-х годов русские ушли и пришел Запад, для которого чехи и словаки - если и не славянские варвары, то все равно неровня западным людям, которые, как сказал бы Гоголь, "почище-с". Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Ну а о "человеческом лице" сегодня вряд ли кто вспоминает: ни капитализму, ни мещанобуржуазии (прогрессивному среднему европейцу) такие сантименты ни к чему.

Но, быть может, все, о чем сказано, имеет отношение только к западным славянам, но не к южным? Увы, в XX веке болгары и даже сербы не раз демонстрировали потребительское, порой на грани предательства (а иногда и за гранью) отношение к России и русским.

Кто-то скажет: говорить нужно только о верхушках, которые, как показали 1990-е и "нулевые" годы, просто продались Западу. Отчасти это так. Но только отчасти. Надо признать, что зажатый между Западом и Россией, так и не создавший в эпоху Модерна собственной прочной государственности славянский мир или по крайней мере его "модальные сегменты" - политики и интеллигенция - как правило, склонялись к Западу. А к России обращались только в тех случаях, когда "петух клевал" - когда Запад начинал давить их или демонстративно вытирать о них ноги. Но как только русская помощь становилась ненужной, "братья-славяне" действовали по принципу избушки на курьих ножках: повернись к лесу (русскому) задом, ко мне (Западу) передом. Показательно, что Западу славянский мир обид чаще всего не помнил. А вот России - помнил, и еще как! Проявлялось это по-разному - от плевков в лицо нашим хоккеистам во время матчей до насмешек над русским имперским прошлым.

Чехословацкие события середины 1960-х годов несут на себе отпечаток не только антикоммунистических настроений буржуазно-мещанской славянской страны, но и антирусских настроений прозападной верхушки этого народа. По-видимому, прав был Константин Леонтьев, призывавший не обольщаться идеями "славянского единства", а смотреть трезво и на славян, и на их отношение к России и русским. И дело здесь, на мой взгляд, не только в различиях социально-экономического строя. Не имевшие в течение тысячи лет прочной государственности и неоднократно за эту тысячу лет оказывавшиеся в составе различных государств, империй, нерусские славяне испытывают инстинктивный страх перед прочной государственностью, неприязнь к ней.

Социалистическая система стала историческим экспериментом для идеи славянского объединенного мира (хотя помимо славян в нее входили немцы, венгры и румыны, но славяне вошли все). Показательно, что главным образом славяне - поляки и чехи - на протяжении всего сорокалетнего ялтинского хроноотрезка создавали больше всего проблем для СССР, России. Об этом надо хорошо помнить, планируя будущее. Как и о поведении сербов и украинцев в 1990-е и в "нулевые" годы. Говорят, насильно мил не будешь. Да и не надо стараться быть милым. Надо блюсти свои этнокультурные, геополитические, социально-политические и экономические интересы, учась этому у англосаксов, евреев и китайцев, и отстаивать эти интересы, что, кстати, и продемонстрировал СССР в 1956 и 1968 годах. К сожалению, это отстаивание интересов не сопровождалось - в отличие от 1920 - 1940-х годов - наличием активной мировой идеалистической программы, которая делала Советский Союз психоисторически непобедимым даже в тех условиях, когда материально он был слабее Запада. Парадокс: мощный СССР рубежа 1960 - 1970-х годов, переигравший Америку экономически и сравнявшийся с ней в военной мощи, психоисторически оказался слабее и своего главного противника, и Советского Союза 1930 - 1940-х годов. Потому что уже не мог предложить альтернативы нового мира, начал встраиваться в мировую капсистему, потому что номенклатура уже видела себя частью мировой "капноменклатуры" (как бы не так, держи карман шире) и мягчела по отношению к буржуинам, рассчитывая на ответную благодарность. Эх, босота. Говорил ведь Тацит: в бою проигрывает тот, кто первым опускает глаза.

Внешнеполитические победы СССР конца 1960-х - первой половины 1970-х годов были инерционными и к тому же связанными со слабостью Запада, готовившегося к своей неолиберальной перестройке. Советское ядро уже в значительной степени ослабело и внутренне начало разлагаться и отступать - Кочетов ясно увидел и четко зафиксировал это в своем романе. На вопрос "Чего же ты хочешь?" советская либеральная номенклатура и обслуживающий ее сегмент интеллигенции могли ответить: "Парламентаризма, конституции, проституции, то есть конвертации власти в собственность, и чтобы ни за что не отвечать". Популярный тост брежневских времен - "Чтобы у нас все было и чтобы нам за это ничего не было" - был реализован посредством горбачевщины и ельцинщины.

Чехословакия-68 стала чем-то вроде воспоминания о будущем социалистической системы. Впрочем, возможна и другая ассоциация: "Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою" (Прит.,

26:11). И в этом один из аспектов ее исторического значения. Только вот "социализм с человеческим лицом" обернулся в 1990-е годы у чехов и словаков засильем западных (прежде всего немецких) ТНК и просто компаний, а у нас - бандитским капитализмом и корпорационно-криминальным государством. История ответила и Дубчеку со товарищи, и "советскому Дубчеку" - Горбачеву.

Чехословакия-68: вопросы и ответы

С учетом сказанного выше возникает несколько вопросов.

Первый - надо ли было вводить войска? Ясно, что ввод войск был плохим вариантом, но не вводить войска было нельзя, можно было потерять Чехословакию в мировой системно-геополитической игре. Очень четко сформулировал дилемму советского руководства Юрий Андропов во время встречи с коллегами из ГДР в сентябре 1968 года: "У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы (курсив мой. - А. Ф.). И это был незавидный выбор".

В августе 1968 года ввода войск избежать уже было нельзя. Но, думаю, его можно было избежать, если бы не позднее мая-июня советское руководство помогло бы критикам Дубчека, таким как Биляк и его товарищи, отстранить команду Дубчека от власти и нейтрализовать "прогрессистов".

С точки зрения технологии власти это представляется вполне возможным. Однако нерешительность Брежнева и его коллег, избыточно добродушное и доверчивое отношение к Дубчеку, медлительность принятия решения послесталинской номенклатурой привели к простому результату: то, что можно было решить терапевтически, с помощью горьких лекарств, пришлось решать хирургически.

Сказанное Андроповым в значительной степени отвечает на второй вопрос: каким был главный мотив ввода войск - политико-идеологическим или геополитическим? Ясно, что вторым. Об этом свидетельствует и уже цитировавшаяся фраза маршала Гречко о том, что войска будут введены даже в том случае, если это решение приведет к третьей мировой войне. Но, быть может, слова Гречко и Андропова - это всего лишь пропаганда, оправдание военной акции, главным в которой была политико-идеологическая составляющая? Нет - об этом свидетельствует братиславское коммюнике. В нем советское руководство согласилось на "третий путь", на "социализм с человеческим лицом" при условии, что ЧССР остается в ОВД. Вот что было главным.

Об этом прямо говорят и неангажированные западные исследователи. Вот, например, что пишет автор книги "Операция "Раскол" Стюарт: "<...> в каждом из этих случаев (ввод войск в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию в 1968 году. - А. Ф.) Россия стояла перед лицом не только потери империи, что имело бы достаточно серьезное значение, но и перед лицом полного подрыва ее стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы. И в этом, больше чем в факте вторжения, состояла действительная трагедия. Именно скорее по военным, чем по политическим причинам контрреволюция в этих двух странах была обречена на подавление: потому что, когда в них поднялись восстания, они перестали быть государствами, а вместо этого превратились просто в военные фланги".

В СССР хорошо помнили гитлеровское нападение через Румынию, Венгрию и Финляндию.

Третий вопрос: выходит, решая свои геополитические задачи, СССР прервал строительство демократической модели социализма? Ответ на этот вопрос прост: возможности строительства демократической модели социализма в мире, в котором идет противоборство двух систем - капиталистической и коммунистической, - ничтожны.

Размышляя о том, привело ли бы развитие событий в ЧССР (и Венгрии) к созданию реформированного социализма, если бы не ввод войск, Маркус Вольф считал такой вариант весьма маловероятным, поскольку он требовал двух условий. Первое - изменений в Москве, как это произошло при Горбачеве. Второе, что еще более важно, - "строгого соблюдения невмешательства со стороны Запада, а кто был намерен всерьез занимать такую позицию"? Вольф знал, что говорил. В условиях системного геополитического противостояния попытка создать в той или иной стране "социализм с человеческим лицом" тут же была бы использована Западом для буржуазной трансформации этого общества, причем, как показал пример Восточной Европы и РФ 1990-х годов, вовсе не в "демократический капитализм", а в периферийный капитализм с бесчеловечным лицом. Нет сомнений, что так бы произошло и с Чехословакией без ввода войск в августе 1968 года.

Более того, демократизация политики и рыночные реформы - суть деятельности команды Дубчека - всегда рассматривались Западом как средства создания управляемого хаоса в своих интересах. Это прямо признают творцы стратегии управляемого хаоса на Западе. Так, Стивен Манн (высокостатусный дипломат; с 1976 года - спец по СССР; с 2004 года - спецпредставитель президента США по евразийским конфликтам) го-

ворит о необходимости "усиления эксплуатации критичности" (то есть максимального обострения напряженных и конфликтных ситуаций) и о "создании хаоса" как инструментах обеспечения национальных интересов США. Ну а в качестве механизмов "создания хаоса" в лагере противника, будь то соцлагерь, СССР или Россия, он прямо называет "содействие демократии и рыночным реформам". Именно это было использовано против СССР при Горбачеве и против ЧССР при Дубчеке. О том, что "горбачевщина" и "дубчековщина" - явления одного порядка, говорили многие, в том числе горбачевцы. Так, в свое время мидовец Геннадий Герасимов на вопрос, в чем разница между горбачевскими и чехословацкими реформами, ответил: "В девятнадцати годах". Только в 1968 году управляемый хаос удалось прекратить, а в 1987 году сил, способных это сделать и повернуть номенклатурную либерализацию в сторону общесоциальной демократизации в интересах общества в целом, не нашлось. Строй сгнил в результате комбинации внутренних причин и внешнего воздействия.

Повторю: СССР не мог не ввести войска - это было наименьшее из зол. Но и победой этот ввод мог быть только пирровой - здесь задумка Запада была беспроигрышной, а СССР к этому времени (сказался синдром карибского кризиса - кризиса, который требует переоценки и сам по себе, и с учетом того, что произошло в мире и с миром в последние десятилетия) главным образом реагировал на ситуации, а не создавал их. Так, советскому руководству вряд ли пришло бы в голову проявить инициативу во время майского кризиса во Франции и направить действия компартии и профсоюзов Франции в такое русло, чтобы был спровоцирован, например, ввод натовских танков в Париж из ФРГ (куда в разгар событий улетел де Голль). То-то была бы "Парижская весна" и ее кровавое подавление сапогом натовского солдата! А как это можно было бы использовать в информационно-пропагандистской войне! Аморально?

А морально то, что делали западные спецслужбы в Чехословакии и то, как провоцировался ввод войск ОВД, как Запад использовал его в антисоветской пропаганде?

С точки зрения абстрактного гуманизма ввод войск ОВД в Прагу и силовое прекращение процессов демократизации общества могут быть оценены только негативно. Но тогда с позиций абстрактного гуманизма нужно рассматривать и действия противников СССР в холодной войне, нужно их оценивать по такой же - абстрактно-гуманной - шкале.

Во второй половине ХХ века США, по самой скромной оценке, более 50 раз вводили свои войска на территории других стран, подавляя левые, демократические движения и ставя у власти тиранов, палачей, в лучшем случае реакционеров (из событий 1960-х - начала 1970-х годов: агрессия против Вьетнама, ввод войск в Доминиканскую Республику в 1965 году, осуществленные с помощью ЦРУ кровавые перевороты в Греции в 1967 году и в Чили в 1973 году). А миру это представлялось как борьба за свободу и демократию. Не замеченный в симпатиях к коммунизму и СССР автор детективов и политических триллеров Джон Ле Карре устами своего героя Смайли сказал о холодной войне следующее: "Самое вульгарное в холодной войне - это то, как мы научились заглатывать собственную пропаганду... <...> В нашей предполагаемой честности наше сострадание мы принесли в жертву великому богу безразличия. Мы защищали сильных против слабых, мы совершенствовали искусство общественной лжи. Мы делали врагов из достойных уважения реформаторов и друзей - из самых отвратительных властителей. И мы едва ли остановились, чтобы спросить себя: сколько еще мы можем защищать наше общество такими средствами, оставаясь таким обществом, которое стоит защищать".

В послевоенный период СССР всерьез вводил войска на чужие территории трижды: в Венгрию, Чехословакию и Афганистан. Все три страны граничат с СССР, традиционно входят в зону интересов России/СССР, а что касается Венгрии и ЧССР, то они были членами соцлагеря и военно-политической Организации Варшавского договора со всеми вытекающими последствиями.

Списки нескольких десятков военных внешнеполитических акций США в послевоенном мире, причем в странах, которые вовсе не граничат с США, а находятся довольно далеко, иногда очень далеко - на других континентах, за океанами, можно посмотреть в книгах "Почему нас ненавидят. Вечная война ради вечного мира" известного американского писателя Гора Видала и "Почему люди ненавидят Америку?" Зиауддина Сардара и Меррил Вин Дэвис.

Я уже не говорю о варварских натовских бомбежках Югославии, Ирака, Афганистана конца 1990-х - начала 2000-х годов. Что-то не слышно по этому поводу негодующих голосов тех, кто в течение нескольких десятилетий пинает СССР за Чехословакию, - западных и местных "правдолюбцев", а ведь число жертв в Чехословакии в августе 1968 года и, скажем, во Вьетнаме или Ираке несопоставимо. Да, конечно, каждая человеческая жизнь неповторима и ценна, и оценки различных интервенций с точки зрения потерь царапают. Но мы живем не в мире абстрактного гуманизма, а в мире конкретной геополитической хирургии, и США после ухода СССР словно задались целью наглядно продемонстрировать это всем с помощью "предварительных (pre-emptive) войн" и "гуманитар-

ных интервенций". И как на этом фоне выглядит ввод войск ОВД в Чехословакию, ввод, который к тому же провоцировался?

Да, СССР остановил процесс либерализации ЧССР. Но сегодня мы видим, что результатом процессов типа "Пражской весны" является не социализм с гуманным лицом, а периферийный или полупериферийный капитализм - от просто негуманного до криминального. Теперь мы знаем, какую роль играет в революциях глупость и как ее используют мерзавцы, - так о революции 1848 года сказали когда-то Маркс и Энгельс. Сегодня мы знаем, как мерзавцы использовали антикоммунистические революции (1989 - 1991 годов) - вовсе не для того, чтобы удовлетворить демократические чаяния людей, а для того, чтобы набить кошельки, устранить геополитического и экономического конкурента и безнаказанно эксплуатировать и грабить слабых. К этому привела горбачевская перестройка, к этому привела бы "Пражская весна".

Да, Чехословакия как небольшая культурная почти западная страна не хлебнула со всей остротой того, что хлебнула в 1990-е годы огромная Россия, но суть процессов та же, и у нее есть ясное количественное выражение. Если в 1989 году в Восточной Европе (включая европейскую часть СССР) за чертой бедности жили 14 миллионов человек, то в 1996 году - 168 миллионов. Речь идет о полном уничтожении социалистического среднего слоя, об обеднении рабочего класса, крестьянства, о крушении социальных гарантий, росте социально-экономической поляризации и о многих других "прелестях", которые скрывались под маской "социализма с человеческим лицом", "демократии" и "рыночных реформ".

Сегодня подавляющее число жителей Чехословакии активно протестуют против установки (аккурат к 40-летию событий 1968 года) в их стране комплексов ПРО, которые нацелены, конечно же, не на Тегеран, а на Москву. Чехи и словаки протестуют, но нынешней буржуазной власти, НАТО, США плевать на эти протесты. По праву сильного они делают то, что хотят. Это лучше ввода войск ОВД? Не введи ОВД войска, ЧССР ушла бы из соцлагеря и мы получили бы вражеские ракеты у наших границ (друзья у границ радары и ракеты не размещают) не в 2008-м, а эдак в 1978 году.

Нам есть о чем сожалеть по поводу ввода войск - и с чехословацкой, и с нашей точки зрения. Но не мы придумали тот мир, в котором живем. Однако даже в этом жестоком мире мы не бросали атомные бомбы на мирные города, не поддерживали в массовом порядке одиозных кровавых диктаторов, не были мировым жандармом. И уж тем более мы не должны позволять бросать в себя камни, в том числе и по поводу пражского августа 1968 года (в том самом августе американцы уничтожили тысячи вьетнамцев - не только партизан, но и мирных жителей) пропагандистским "шестеркам" этого жандарма, особенно в нашем собственном доме.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: