Станислав ГРИБАНОВ, член Союза писателей России, полковник авиации

А вот Никита Хрущев удержался на троне, стоит припомнить. Шутка ли, на заседании Президиума ЦК семью голосами против четырех смещали с поста... Так вот 18 июня Хрущев должен был выступать перед венгерскими журналистами, и вдруг кандидатов и членов Президиума, всех секретарей ЦК зазывают в зал заседаний. Анастас Микоян, старый армянин-подпольщик, почуял что-то недоброе. Леня Брежнев, хотя и не подпольщик, тоже сообразил, что дело пахнет керосином, выскочил из зала и, как он потом докладывал пленуму, "позвонил товарищу Аристову и сказал ему, что Анастас Иванович передал мне и Фурцевой, чтобы вы приезжали, так как нас мало. Выбрали удобный момент. Затем я сказал Серову, что заседание готовится какое-то".

Слова Брежнева были вычеркнуты из стенограммы пленума и - для истории! - записали этак сдержанно, с элементами достоинства, якобы наличествующими в ту минуту у членов и кандидатов Президиума: "Я вышел из зала и решил связаться с товарищем Жуковым". Ну а дальше (не для истории - без стенограммы) Ильич рассказывает: "Приехал Жуков. Я ему говорю, на какой стороне, на их стороне или нет? И в зависимости от этого будет решение. Мы сговорились стоять насмерть..." Все правильно: кто не рискует, тот не пьет шампанское. Рискнул Ельцин - хотя кое-как, с помощью охранника Коржакова, вскарабкался на танк, поиграл голосовыми связками - так в историю и вошел. А не вошел - так влип!..

Ну а Леня в пору того пленума был орел. Здоровый мужик, такому бы в поле пахать, а не языком шлепать, он передает атмосферу заседания Президиума: "Хочу рассказать одну деталь, чтобы показать, насколько они были насторожены, как они следили за каждым нашим движением. Когда мы с Жуковым вошли, то Каганович, Молотов и Первухин, каждый по отдельности, спросили в любезной форме: куда вы, товарищ Брежнев, выскакивали, что это вы мотались. Я ответил им, что у меня внезапное расстройство и я просидел в уборной..."

И то сказать, в борьбе за счастье-то народное на что только не пойдешь!

А дальше все было просто. К залу заседаний Президиума подрулили 20 членов ЦК во главе с генералами. Никита, увидав стену из генеральских да маршальских погон, зарыдал. Еще бы! Повеяло чем-то от лихого матроса Железнякова. "Заговорщики" приуныли. А тут еще с разных-то концов империи на военных самолетах слетелись достойнейшие из достойных - слуги народа. И вернулась к Никите дрогнувшая было его подруга - "Кузькина мать". В голосе "царя Никиты" зазвучал прежний металл, и собравшиеся затянули "нашему дорогому" аллилуйю. Один из секретарей ЦК, некто Н. Беляев, сообщил пленуму дивную весть: оказывается, "после того, как партия отстранила Маленкова от руководства сельским хозяйством и во главе борьбы партии за подъем сельского хозяйства встал тов. Хрущев, состояние дел коренным образом изменилось...". Тут Никита встрепенулся пуще прежнего и замахал кулачками. "Песни стали петь. Жизнь изменилась, улучшилась!"

Не поверить "царю Никите" слуги народа не могли: он плакал настоящими слезами. Первый секретарь Саратовского обкома Г. А. Денисов засвидетельствовал те волнительные минуты - как они вошли и предстали пред светлы очи "государя", как он при этом зарыдал натурально, стал жаловаться, что его уже четвертый день кряду судят ни за что ни про что. Он махнул три стакана воды! - не помогло. "Он рыдал буквально..." - докладывал пленуму партиец Денисов, и огромный зал твердокаменных большевиков готов был также разрыдаться...

А вот насчет песен Никита явно загнул. Помню, председатель одного из колхозов Ярославской области, это неподалеку от села Диево-Городище Некрасовского района, рассказывал, как засеивали кукурузой участки полей вдоль обочин дорог, а все поле - тем, что там испокон веков росло - дивным ярославским льном. Делали так на всякий случай. Явятся, скажем, шишки из обкома или сам Никита - вся земля бушует зарос-

лями кукурузы! В Чувашии, рассказывают, чтобы потрясти воображение урожаем кукурузы, председатель колхоза залезал в яму, вырытую рядом с кукурузным полем, и выглядывал оттуда. Так для отрады души чиновников из обкома и являлась хрущевская кукуруза - выше человеческого роста! Эти фокусы проделывали в колхозе села Кольцовка.

Вот еще "рязанское чудо". Оно потрясло не только святую Русь - весь мир ахнул! На что амбициозны поляки - и те обалдели. Была у наших братьев-славян газета "Штандар млодых", так на первой странице огромными буквами сообщала, как первый секретарь Рязанского обкома партии товарищ Ларионов добился таких рекордных результатов на Рязанщине, что стал дважды Героем Социалистического Труда. Там обошлось без фотофокусов: мясо и масло мужики закупали в соседних областях и выдавали за свое - как результат трудового энтузиазма после очередного исторического пленума партии. Обкомовские-то шишки все знали, все видели, да помалкивали. Ларионов же, человек по всему совестливый, не выдержал лжи, бездарных затей Хрущева и застрелился. Ну а остальные шли, как говаривал Ильич, "своим путем". Тут не десяток вагонов с колбасой - тысячелетнюю державу потеряли, и то хрен кто стреляться будет! Шибко жить хочется. Да чтоб перед уходом в чистилище шляпы на лафетах от пушек везли и чтоб при этом народ стенал. Может, и не будет он стенать-то, а, наоборот, порадуется, но чтоб в газетах было указано, что стенает. Однако это иная тема.

Тогда же, удержавшись на троне, ортодоксальный теоретик "коммунизьма" Хрущев разразился в "Правде" новой идеей - созданием на святой Руси агрогородов. "Кампанелла" из села Калиновки представлял их со всеми преимуществами городского быта: от одной "хрущевки" до другой тренькают трамваи, на площадях торгуют морсом, эскимо на палочках, сортиры как у порядочных людей, а не в сенях... На работу в чисто поле и в свинарники идут стройными рядами не то рабочие, не то крестьяне - этакие кентавры! Словом, Никита чудил, ему подпевали, обосновывали его бредни философы-марксисты, теоретики научного коммунизма вроде Бурбулиса (помните такого демократа из ельцинской епархии?..). Но близился конец царствования Никиты - эпохи, которую увековечили тысячи анекдотов да матерных частушек в адрес "нашего дорогого".

...Последний раз разыграть "жестокий вариант" игры, затянувшейся на годы, "царь Никита" попытался около пяти часов утра в самолете, который стремительно летел курсом на Москву. Хрущев отдыхал в Пицунде вместе с Микояном, и вдруг звонок - вызывают на какое-то там заседание. Собрался будто пленум по сельскому хозяйству, и вот в связи с острейшими разногласиями в руководстве без него ну никак не могут обойтись.

Эпизод в самолете лучше передать так, как его рассказал для газеты "Труд" сотрудник кремлевской охраны старший сержант Анатолий Михайлов.

Итак, Никита в полете, явно расстроенный прерванным отпуском, мечется по дорожке салона. Охрана из кагэбэшников заменена - не его. Это настораживает. Минут через десять он решительно направляется к кабине пилотов и требует, чтобы ему открыли к ним дверцу. Однако такое категорически запрещено. Никита стучит по дверце кулаком - никто не отзывается. Через несколько минут он повторяет стук - никакой реакции. Мерно гудят турбины реактивных двигателей. Самолет в предрассветный час летит ровно, спокойно. И тогда Никита не выдерживает, срывается:

- Майор! Приказываю экипажу лететь на Киев! В столице - заговор! - Это он кричит старшему из личной охраны.

Охранникам запрещено вести беседы с кем бы то ни было, и они молча наблюдали за круглым мятущимся человечком, который хватал за рукава то одного, то другого. На какое-то время он затих. Потом вскочил и снова с криком к майору:

- Полковник! Ты - Герой Советского Союза! Поворачивай на Киев. Это мой последний приказ!

Старший охраны, не проронив ни слова, стоял словно каменный истукан. Никита с отчаянием в голосе еще крикнул, обращаясь к охране:

- Ребята! Вы все - Герои Советского Союза! Летим на Киев. Там - наше спасение...

Но, поняв, что попал в загон, вдруг сник, посмотрел на всех каким-то угасающим взглядом и удалился в салон...

Так все было или не совсем так - для истории это и не суть важно. Доподлинно известно, что в аэропорту Внуково-2 "царя Никиту" из былой свиты уже никто не встречал. Был только шеф КГБ В. Е. Семичастный да начальник 9-го управления В. Я. Чекалов. После посадки самолет долго ру-

лил куда-то - не к месту, где обычно Никиту встречала вся его кремлевская рать. К трапу вместо "царского" лимузина подкатил облезлый автомобилишко, и тут Никита разрядился, похоже, в последний раз:

- Предатели! Христопродавцы! Перестреляю, как собак!..

Но как заметил в том анекдоте Абрам Саре: "Таки у них уже и патронов нету?.."

Никиту доставили в Кремль. Как только он вошел в зал заседаний, Семичастный немедленно сменил охрану на квартире и на даче, а в Кремле остановил молодого охранника В. Бунаева и приказал: "Слушай! Сейчас началось заседание Президиума ЦК. Все может быть. Я выполняю волю Президиума и ЦК. Ты как коммунист должен все правильно понимать. От этого будет зависеть решение твоей дальнейшей судьбы. Имей в виду - ни одной команды, ни одного приказа, ни одного распоряжения не выполняй без моего ведома".

Вот и все. И весь переворот. Дальше дело шло по накатанной схеме. "Кузькина мать" Никите не помогла. Ему зачитали резолюцию Президиума ЦК, из которой следовало, что он притомился на государевой-то службе и "по состоянию здоровья" просит освободить его от занимаемых должностей с уходом на пенсию.

Никита еще пошумел немного, поерепенился, но он понимал, что воздух сотрясать уже бесполезно. Члены Президиума артистизм Никиты оценили, конечно, высшим баллом, расселись по бронированным машинам и, облегченно вздохнув, покатили на Старую площадь. Там их уже ждали члены ЦК и секретари обкомов. А на следующий день открылся и пленум ЦК.

В зал заседании Никита вошел последним и сел за стол, понурив тяжелую голову, непривычно молчаливый, пришибленный. Он выслушивал все, что накопилось у вчерашних соратников за десятилетие его всевластия и уже не мог никого из "заговорщиков" сослать в Тмутаракань или упрятать в "психушку"...

Выступал Малиновский. Эх, да разве быть Роде министром - это после Жукова- то! - если б не он, Никита Хрущев... А Малиновский говорил, словно ядрами стрелял! Он рассказывал, как, развенчав культ Сталина, Никита принялся раздувать собственный культ, как перестал советоваться с людьми, с ходу отвергая все возражения, отчего окружающие стали избегать высказывать свои суждения, мысли. Министр обороны припомнил Карибский кризис, из которого с трудом выкрутились, изрядно подмочив авторитет великой державы. Перечислил результаты бездарных реформ в армии: сокращение ее на 1 200 000, разгром авиации и флота. Малиновский не скрыл влияния на папашу его сынка Сережи, работавшего у конструктора ракет Челомея.

Как это сокращение армии и "перестройка" ее на ракетный лад выглядели в войсках, мы, слушатели одной из столичных военных академий, имели возможность убедиться на собственном опыте. Реформаторский зуд "царя Никиты" коснулся всех военно-учебных заведений. Нас тоже разогнали, но дали возможность доучиться заочно. Так что через год, съехавшись из разных военных округов на установочные сборы, в откровенных беседах между собой мы смогли прояснить горестное положение в войсках.

Мне-то, скажем, повезло. По крайней мере я так считал. Решительно отказавшись от предлагаемых должностей в ракетных войсках, я получил направление в Липецкий Центр боевого применения и переучивания летного состава и был радехонек. Снова аэродромное поле, привычный гул моторов, турбин, снова родная стихия и несказанная радость полета - один в бескрайнем небе!..

Мне повезло, а Центру? Да, я военный летчик 2-го класса, летаю днем в любую погоду, ночью - в простых метеорологических условиях. Лихо стреляю из всех видов оружия. Мне 25 лет. И это все. Почти одновременно со мной - также в результате "царевых" реформ - в исследовательский полк прибыли шкрабы Петр Сидорчук, Андрей Чабан и Леня Чавкин. Это были летчики-инструктора, их еще называли "профессора круга". Великолепные мастера пилотажа, машину в полете они чувствовали каждой своей клеточкой и, казалось, летать могли без всяких приборов. Но вести воздушные бои, перехватывать цели в облаках, короче, воевать - как с этим? Центру боевого применения, где рождалась тактика воздушного боя, что могли дать школьные работники?..

От своеволия одного человека, его придури зависели боеготовность войск, надежность рубежей великой державы. И вот в Липецком Центре, единственном в своем роде соединении ВВС, с реформами Хрущева разогнали первоклассных мастеров своего дела! Они создавали законы, регламентирующие жизнь и боевую работу в небе, иссле-

довали варианты той работы, просчитанные на земле инженерами многочисленных служб - вплоть до авиационных врачей. Инструкциями и методическими пособиями, созданными в Центре, руководствовались во всех авиационных частях страны.

Так что же получилось? Уволенные из армии бойцы целыми эскадрильями, во главе с комэсками, уходили в заводские цеха - клепать и паять, грузить и таскать... В частности, такое пополнение приняли многие воронежские заводы. А в Липецке с 35-летними "ветеранами" мы регулярно пили водку и материли на чем свет стоит долдона Никиту. Ведь чтобы летуна довести до уровня 1-го класса, надо затратить около миллиона рублей! И вот, пожалуйста: капитан Ляхов рассказывал, как он устроился пожарным на каком-то предприятии, майор Марюхнич - слесарем горгаза, капитан Петухов - спасателем на городском пляже. Мой давний командир звена Саня Кокин зимой работал где- то вахтером, летом увольнялся и рыбачил. Всегда веселый, неунывающий, Саня повесился в туалете "хрущевки" и оставил записку: "Прощай, авиация!.."

Сколько же сил, средств и времени предстояло израсходовать заново, чтобы из собранных летунов - с бору по сосенке - подготовить новый боевой коллектив первоклассных специалистов, один из тех, ушедших с хрущевскими реформами под цифру 1200000...

Впрочем, что там летуны. Никита разделывался и с военачальниками высокого государственного ранга. Бывший главком ВМФ адмирал флота Н. Г. Кузнецов вспоминает, как отрывали его от командования флотом. Это произошло еще раньше приснопамятных хрущевских реформ - Никита тогда только входил во вкус царской-то власти. С Кузнецовым у него с первых же встреч наметилась неприязнь в отношениях. Он столкнулся с адмиралом, который не потерял понятий чести и достоинства.

Так вот, находясь на отдыхе в Ялте, адмирал Кузнецов узнал о совещании флотских руководителей в Севастополе и поехал туда. ""Крещенским холодом" встретил меня Хрущев, а за ним и Жуков, - вспоминает Николай Герасимович. - Быть грозе, подумал я. Она вскоре разразилась. На первом же заседании Хрущев бросил в мой адрес какие-то нелепые обвинения с присущей ему грубостью. Я понял: ему важно было общенародно высказать свою точку зрения. После совещания я просил принять меня. Мне было отказано.

Да и что он мог бы сказать мне прямо в глаза? Возмущало лишь его злоупотребление властью. Я еще формально был главкомом ВМФ, и он не имел права распоряжаться государственными делами, как в своей вотчине. В еще большее смущение я приходил, слушая в те дни его речь на корабле при офицерах всех рангов о флоте, о Сталине, о планах на будущее. Вел он себя, как капризный барин, которому нет преград и для которого законы не писаны. Так, ему не понравился корабельный шум, мешавший отдыху, и он тут же перебрался в вагон, не задумываясь, что этого не следовало бы делать хотя бы из-за моряков, всю свою жизнь проводящих в худших условиях.

Попутно вспоминаю, как в 1954 году он, разместившись в бывшем дворце генерал-адъютанта Алексеева в Порт-Артуре, ночью поднял всех на ноги из-за какой-то мелочи и перебрался в особняк, предоставленный китайцами в Дальнем. Не к лицу это бывшему "шахтеру"! Р. Я. Малиновский мне утром объяснил, что "здесь не оказалось ночью теплой воды в умывальнике"...

Что делать, "царь Никита" любил себя, однако. Один из его охранников, Сергей Красиков, рассказывал мне, как при нем досталось однажды Лене Брежневу. Дело было перед очередным чествованием на Красной площади наших космонавтов. И вот, в ожидании героев, Брежнев, мирно беседуя со стоящим рядом Шелепиным, закурил. Затем то ли дымком потянуло в сторону Никиты, то ли возмутило, что смерд Ленька ослушался его, "царева", указа - не курить при ем! - он вдруг, аки дикий вепрь, кинулся на Леньку-то, схватил у него сигарету с мундштуком да вместе с губами! - и так рванул, что "сначала, - как напишет потом в своих воспоминаниях С. Красиков, - раздался резкий щелчок брежневских губ, а затем щелчок кинутого на асфальт мундштука.

- Сколько раз нужно тебе говорить: не дыми мне в лицо! Сколько раз говорить?

Будущий генсек на выходку Хрущева никак не среагировал, продолжал разговаривать с Шелепиным, будто ничего не случилось".

Тогда охранник Красиков счел своим долгом оказать любезность в общем-то ветерану войны - поднял мундштук и протянул его Брежневу. Мать честная, что тут было! Хрущев аж взвизгнул:

- И ты с ним заодно? - Подбежал, снова выхватил мундштук у Брежнева и, побагровевший от злости, запустил дымокурню куда-то на лестницу. Передавать инкрустированный мундштук хозяину сотрудники охраны больше не рискнули - оставили себе на память...

Летели мундштуки. Летели головы. Никто не смел перечить "царю Никите". Ради сытой да поеной жизни приходилось терпеть царево самодурство и кремлевским вельможам. Да, люди вполне заслуженные вынуждены были считаться с этим полуграмотным, невежественным человеком. Тот же Сергей Красиков из охраны вождей рассказывает, как Никита после трудов праведных любил расслабиться. Ахнет три стопаря - и потянуло на песню... Нет, сам-то Никита певец был никудышный. У него лучше украинский гопак получался, который то и дело приходилось выплясывать на "мальчишниках" у Сталина. С толстым брюхом да еще вприсядку - попрыгай-ка! Никита старался. А стал "царем" - ну уж хватит! - теперь пусть перед ним попляшут да попоют - под его дудку.

А песни Никита любил слушать в исполнении Гмыри. "Иногда звонил певцу в Киев, - вспоминает Красиков, - и слезно умолял:

- Борис Иванович, дай "Рушничок" или "Дивлюсь я на нэбо".

Борис Иванович затягивал по телефону про тот "рушничок", но Никита желал слушать не по проводам и просил певца пожаловать к нему лично. Как было отказать? И летел певец, и пел...

Сергей Павлович Красиков - поэт и, возможно, чуточку увлекается в описании тех волнительных минут. О том, как Гмыря поет, а Никита, вальяжно откинув голову этак на бочок, "дивiвся на нэбо" и жалел, "чому вiн не сокiл, чому не лiтаэ?.."

На небо-то "царю Никите", прямо скажем, нечего было и рассчитывать. Его путь - с заседания Политбюро - вел прямехонько к горячей сковородке! Пожил верный ленинец, повеселился - пора, как говорится, и честь знать. И то сказать, в 1963 году "наш дорогой" Никита Сергеевич провел за границей 170 дней - почти полгода! К октябрю 1964-го -150 дней. А там, на горячей-то сковородке, за все ответ держать надо. Сказано ведь не для красного словца: "Мне отмщение, и Аз воздам".

Хрущеву отмщение - за расстрельные дела, за страдания ни в чем не повинных в "психушках", а еще за разрушенные храмы и души людей!..

Господин А. Н. Яковлев вынужденно признает, что за 10 лет правления Хрущева было сокращено более чем вдвое православных храмов страны. Так, в Днепропетровской и Запорожской епархии в 1959 году насчитывалось 285 приходов, а к 1961 году их осталось всего 49. Были закрыты 5 семинарий. В 1963 году - Киево-Печерская лавра. "К началу 60-х годов вновь появились заключенные из числа верующих и духовенства, арестованные за свои убеждения, - пишет Яковлев и уточняет, что только за 3,5 года, последних в правлении Хрущева, было осуждено 806 человек! - По указу о тунеядцах за это время выслан в отдаленные области 351 священнослужитель".

Вспоминаю боевую вахту у наших западных рубежей. Квартир молодым пилотам не хватало, поэтому лейтенантам приходилось снимать в частных домах комнатухи. Я уже упоминал польку Болеславу, так вот долгими зимними вечерами частенько спорили с ней - где, чья была на святой Руси земля. Она утверждала, что Киев - это бывший польский город, что проходила о том еще по учебникам гимназии. А я видел православный храм в Гродно и соответственно доказывал, что не только западное приграничье, а и вся-то Польша принадлежала России. Но однажды мой аргумент с православием рухнул. Гродненский собор XIX века, уцелевший в годы войны, был взорван. Да только ли он!..

Артист Театральной студии Малого театра А. Б. Свенцицкий свидетельствует: "В хрущевское правление были дни, когда в Белоруссии в день закрывалось до сорока храмов! - И он называет памятник 1812 года - собор в Кобрине, который был осквернен и закрыт. А в Кобрине находился запасной аэродром, где мы не раз приземлялись во время учений. Так что и с воздуха, и с земли я видел тот обезображенный храм - памятник истории. Местечко Рось - месторасположение моего истребительного авиаполка - тоже не обошли указы "нашего дорогого" Никиты Сергеевича. Оставили прихожанам один католический костел, а православные церкви сокрушили, и стояли они с выбитыми глазницами окон - молчаливый укор разбойному всевластью "царя Никиты"".

Под стать борцу с "опиумом народа" партийному идеологу Ярославскому (настоящая фамилия Губельман), Хрущев буйствовал, как бывало в молодости. Сохранились его пылкие установки: "Разобрать церковь Никола - Большой Крест на Ильинке, Варварские ворота и старенькие два небольших домика напротив, Сухареву башню. Разборку на-

чать и закончить в следующие сроки: церковь Никола - Большой Крест на Ильинке с 13 августа по 25 сентября, Варварские ворота - с 20 августа по 20 сентября, Сухареву башню - с 25 августа по 25 октября". И подпись - секретарь МГК Н. Хрущев.

Навыки взрывника "царь Никита" не растерял, и в годы хрущевской "оттепели" были закрыты соборы в Кишиневе, Виннице, Риге, Гомеле, Ровно, Красноярске, взорваны храмы в Донецке, Николаеве, Полтаве, Челябинске. Разрушена Ильинская церковь - резиденция Молдавского митрополита, колокольня Пятницкой церкви в Чернигове, церкви Спаса Преображения, Иоанна Воина и Михаила Архангела в Харькове, Покровская церковь в Киеве.

В Москве за годы той "оттепели" Никиткины опричники посносили здания храма Ржевской Богоматери (XVIII век) на Поварской - там нынче сооружение Верховного суда, храма Иоакима и Анны на Большой Якиманке, Грузинской Богоматери с Покровским приделом близ Воронцова поля, святого Николая в Ямах, Тихвинской Богоматери у Киевского вокзала (XVII век).

Летели колокольни, закрывали храмы, отстреливали "врагов народа". Сыто, весело жилось Хрущеву с его придворной камарильей. "Отец любил компании. По выходным дням по поводу или без оного у нас на даче обычно собирались секретари ЦК и зампреды Совмина. Не обходил он вниманием военных. Командующий округом тогда был старый фронтовой знакомый отца генерал- полковник Андрей Антонович Гречко, балагур и весельчак, - вспоминает, как жилось его папашке, американский гражданин Серж Крушчофф. Сынок умиляется: - Во время таких встреч серьезные разговоры перемежались шутками, сопровождались летом купанием в Днепре, а осенью походами в окрестные колхозы полюбоваться, как говорил отец, на урожай. Все завершалось шумным совместным обедом".

Эта ностальгия мистера Сережи - по щирой украинской земле. Помню и я ту хрущевскую дачу. На "Пересечении" - так называлась остановка, где пересекались трамвайная линия в Святошино и шоссе на Куреневку, - чуть в сторонке, на огромной территории за надежным забором и ютилась семейка Хрущева с челядью. Моего отца из Западной Украины перевели служить в Киев, и вот в полутора километрах от Никитиной дачи мы снимали не то у евреев, не то у поляков крохотную халупу. Обычная украинская мазанка, зимой насквозь продираемая холодами, с дивными морозными узорами по углам единственной комнатухи, она строилась не для жилья. Говорили, что раньше хозяин держал там свою лошадь.

Так вот, в летние дни нас, мальчишек, где только не носило! От "5-й просеки" - это западная окраина Киева - до площади Сталина, в центре, мы знали все закоулки. Меньше интересовал аристократический Печерский район и Лавра. В одном месте располагались привилегированные партаппаратчики, письменники - "инженеры человеческих душ" и просто богатые евреи, а в других - попы и монахи. Чужды были послевоенной ребятне как барская роскошь, так и церковная святость. Ну а как жил-поживал Никита Хрущев, хотелось подсмотреть - соседи все-таки...

Попытки проникнуть в живописное поместье большой шишки мы делали со стороны железной дороги. Что стоит пацану преодолеть какую-то горушку- насыпь, пролезть через забор. Минута-другая - и перед нами великолепный пруд, посредине которого беседка для чаепития и отдохновения сиятельных панов. А еще там был домик для лебедей. Царственные черные и белые птицы подплывали к беседке, их кормили из рук, и все это походило на дивную сказку Андерсена...

Что поделаешь, "царь Никита" любил всякие прибамбасы, скрашивающие однообразие жизни. Поселившись с семьей в Горках-9, на Девятой подмосковной (бывшей сталинской) даче, Никита распорядился построить там домик еще круче, чем тот, лебединый. Он был сложен мастерами-умельцами из круглых деревянных бревнышек, изнутри отделан карельскими панелями, да и все остальное там было, как у людей - и крылечко у входа, и оконца, и трубы. Усадьбу огораживал невысокий заборчик, который "царевы" любимцы - две собачонки породы чихуа-хуа - по своим природным потребностям регулярно обсикали. Ну а чтобы тем чихуахуа не сигать из домика через изящную оградку, им для входа и выхода сделали специальную такую калиточку на вращающихся шарнирах. Словом, во всем чувствовалась хозяйская забота и распорядительность.

Забавная история приключилась как-то с одной из хрущевских собачек. Псина залезла на кухню и, учуяв запах съестного, прыг - и на столе. Там, в огромном фарфоровом блюде, остывал холодец. Забравшись в него с ногами, пес принялся уплетать закусь дорогого

хозяина. Но тут на кухню кто-то вошел, и, пойманный с поличным, чихуахуа бросился в окно. Второй этаж особняка по высоте был, как великое изобретение Никиты, 5-этажная "хрущевка". Так что пес шмякнулся - и язык набок. Ой, да что же там было!

Вот как вспоминает о той печальной минуте Сережа Красиков, правительственный охранник. Он тогда только что прибыл к владельцам Девятой подмосковной дачи и стоял по-военному "навытяжку" в ожидании не то тризны по ушедшей из жизни собачонки, не то иных каких распоряжений Первого-то секретаря. "Комендант дачи, - рассказывает Сергей, - представил меня хозяевам в момент семейного несчастья, когда большинство членов семьи понуро стояло около лежащей на подушке ослепительно белой собачки, с мокрой тряпицей на голове и градусником в попе. Над ее тельцем колдовал с кардиографом ветеринар. Над ветеринаром склонился знакомый мне сотрудник охраны, на которого хозяева и дети нет-нет да и метали сердитые взгляды... Хозяевам нужен был козел отпущения, им-то и оказался стоящий козлом на двух ногах, склоненный сотрудник охраны.

Когда Божко представил меня, Хрущев окинул быстрым взглядом и молча протянул руку. А Нина Петровна пожелала кое-что выяснить из моей биографии.

- Не время! Знаю я его, - перебил жену хозяин. - Позже познакомишься. - Главе было неприятно семейное представление, как неприятно и нам. И потому он поскорее пытался нас выпроводить..."

Короче, "матушка-царица" ворчала на Никиту, мол, твое "позже" вон чем оборачивается, при этом она кивала на бездыханную собачонку. Никита внушал что-то свое. А псина тем временем очухалась, оторвала голову от подушечки, выдернула из задницы градусник и засеменила в свои апартаменты.

- Вы свободны, - распорядился Никита. - О случившемся забудьте...

Пока капитан Красиков служил в кремлевской-то охране, о случившемся он, конечно, забыл. А полвека прошло - отчего и не вспомнить. Так и я - помню, как такой вот охранник за забором хрущевской дачи в Киеве поймал меня да так натер уши, что они и повисли лопухами, а вдогонку служивый наградил таким поджопником, что я мигом очутился по ту сторону забора. С коммунистическим, так сказать, приветом! Спустя годы, тоже вот посылаю "нашему дорогому" Никите Сергеевичу самые горячие пожелания. Адрес у "царя-батюшки" нынче не секретный: "Ад. Вторая сковородка в первом ряду" (с уведомлением). Сковородка у Никиты, говорят, большая, импортная - где-то между двумя котлами, которые давно в полной боевой готовности и даже с золочеными табличками на каждом. Котлы эти будто тоже сделаны по заказу. Один - рабу божьему трактористу Горбачеву, а другой - свердловскому прорабу Ельцину. С топливом, смолой, дровами проблем не будет: ходят слухи, что одну сковородку приватизировали и хранят как недвижимость для рыжего Толика - он будто в том хозяйстве советником намечается...

Вот те и блины с маслом да сметаной при "коммунизьме"!

Из страны, экспортирующей хлеб, Советский Союз при Хрущеве превратился в страну, ввозящую хлеб. К 1963 году урожайность зерновых - 8,3 центнера с гектара - упала ниже уровня 1940 года, когда было 8,6 центнера с гектара. В 1940 году на один колхозный двор выдавали 8,2 центнера зерна, а в 1963-м - только 3,7. Тонны чистого золота из золотых запасов, оставленных державе Сталиным, полетели на мировые рынки, чтобы расплачиваться за поставки зерна из Канады, Австрии, Соединенных Штатов, муки - из Западной Германии. По сведениям газеты "Нью-Йорк таймс", Никита таким образом разбазаривал русское золото на 200 - 500 миллионов долларов в год. Надо было иметь талант, здорово постараться, чтобы через 20 лет после войны пришлось вводить продуктовые карточки, жителей городов прикреплять к хлебным магазинам. Впрочем, один человек как-то высоко оценил способности Хрущева в крестьянских-то делах.

Когда стали резать самолеты и корабли на металлолом, он заметил в адрес Никиты Сергеевича: "Чего он лезет? Ведь он ничего не понимает. - И добавил: - Вот если бы он свинопасом пошел!". Сказал так, по свидетельству Дмитрия Трофимовича Шепилова, полководец Жуков.

Как знать, "царь Никита", закатывая глаза к небу под песни-то Гмыри, может, и мечтал стать соколом, но в жизни - за что бы ни брался, что бы ни начинал - все- то у него получалось как у старой вороны. Только грай стаи таких же, как он сам, и создавал видимость соколиного полета. А таким творцам истории, как мы убедились, что "Интернационал" петь, что со свечкой на

паперти стоять - один хрен! Они-то и развалили великую державу. Именно с хрущевской "оттепели" и началось крушение России: зарождалось новое общество - людей с червоточиной в душах, из которых капля за каплей выдавливались понятия чести, достоинства, справедливости и добра.

"Осенью 1964 года я приехал на гастроли в Ульяновск, - вспоминает Анатолий Свенцицкий, - выхожу из вагона, встречает меня шофер филармонии Коля: "Анатолий Борисович, да разве вы не знаете, Никиту Сергеевича сняли!" И радостно добавил: "Одним дураком меньше стало". "Глас народа - глас Божий", - заметил я, и мы расцеловались..."

Кремлевская братва - тоже народ, и уж кто-кто, а они-то Никиту знали как облупленного. Вот, к примеру, суждение о Хрущеве одного, кстати, из самых приближенных подельников его - Анастаса Микояна. В своих мемуарах он откровенно пишет: "Удивительно, каким неверным мог быть Хрущев!.. Трудно даже представить, насколько недобросовестным, нелояльным к людям человеком был Хрущев..."

Абориген из большевиков, в прошлом второй человек в государстве, министр иностранных дел Вячеслав Молотов говорил коротко, но ясно: "Он жулик высшего масштаба!" - и это о члене Политбюро.

Еще один бывший министр иностранных дел Дмитрий Шепилов, склонный к философическим экзерсисам, рассуждает несколько пространно: "Хрущев своими маленькими подпухшими свиными глазками осторожно и подозрительно осматривал поле действий: что же получилось после смерти Сталина? Какова расстановка сил? Кто партнеры? Кто опасен? Кто не опасен? Будущие историки и психологи с изумлением будут искать ответ на вопрос: откуда у малограмотного человека, глубоко захолустного по манерам и мышлению, оказалось столько тонкой изворотливости, двурушничества, иезуитства, вероломства, лицемерия, аморализма в достижении своих целей?"

Ничего не скажешь, наблюдение профессиональное.

Однако лучше всех Никиту вычислил Иосиф Сталин. Он хорошо знал его возможности, о чем Никита, естественно, догадывался и, побаиваясь Сталина, старался не лезть в дела, недоступные его уму-разуму. Так, при решении международных вопросов он обычно молчал. И вот раз обсуждение сложной дипломатической проблемы зашло в тупик, мнения членов Президиума разошлись. Сталин, взвешивая все "за" и "против", расхаживал по комнате и попыхивал трубкой. Нависла тишина. Члены Президиума уже сказали свое слово и ждали суждений Иосифа Виссарионовича. Тут он вдруг остановился против Никиты. Как вспоминают участники того заседания, Сталин улыбался, глядя на хитроватого мужичка, и неожиданно для всех предложил:

- Ну-ка пускай наш Микита что-нибудь шарахнет!..

В таких случаях обычно указывают в скобках - (в зале смех). Члены Президиума вслух смеяться не стали - пощадили своего товарища, но все, безусловно, знали, что Никите подобные проблемы решать - действительно только для смеха!..

А сущность Хрущева Сталин выразил однажды в годы войны. В беседе с маршалом Еременко, в январе 1943-го, он заметил о Никите: "Да вы еще не знаете этого подлеца. Это такой пройдоха, что пробы негде ставить!" Так, может, и прав был маршал Жуков насчет Никитиного-то призвания? Может, и в самом деле служить бы Никите свинопасом?.. Глядишь, тогда и вспомянули бы о нем по-доброму...

Вот, скажем, служил народу царь Алексей Михайлович - "тишайшим" называли. Он обходился без "Кузькиной матери", и при нем Украина воссоединилась с Русским государством. А Никита - хлоп в ладони! - и отдал часть русской земли - Крым - Украине. Что из этого стало - знаем. А что будет - лучше у турок спросить... Алексей Михайлович возвратил нашему царству- государству и Смоленск, и Северские земли. А Никита взмахнул ручкой и отвалил китайцам Порт-Артур, порт Дальний, КВЖД. При царе Алексее Михайловиче русская-то церковь пошла на очередной виток в своем диалектическом развитии - те же реформы Никона. А Никита взрывал храмы, гноил в темницах священников и тащил в сумасшедшие дома всех, кто вставал поперек его воли.

И еще. Царь Алексей Михайлович перед вторым-то браком не суетился. Мудро, по-государственному выбирая себе жену, он осмотрел 400 невест и только тогда остановился на одной. Похоже, в выборе своем он не ошибся. Русская царица Наталья Нарышкина родила царю сына. Назвали его Петром. И стал он Петром Великим...

А что же Никитины сыновья?

(Продолжение следует)

Постоянный адрес данной публикации: