Автор: Александр Бузгалин

"Призрак бродит по миру. Призрак антиглобализма. В его священной травле объединились буши и блэры, либералы и сталинисты, фундаменталисты и шовинисты. Но наше движение растет и развивается не только год от года, но и месяц от месяца.

И все же, несмотря на растущий масштаб движения, оно остается загадочным и малопонятным даже для специалистов. Обыватель же (а зачастую и его ученый собрат) повторяют навеянные средствами массовой информации истории о хулиганствующих молодчиках, бьющих стекла в "Макдоналдсах".

Так кто же они такие, антиглобалисты? Почему столь быстро превратились в едва ли не основное оппозиционное течение в десятках стран мира - от Западной Европы до Латинской Америки? На чьи деньги они проводят свои грандиозные форумы и манифестации? За что и против чего они выступают? Против глобализации? Но ведь это объективный процесс и бороться с ним - значит превращаться в луддитов XXI века".

Так автор начал одну из своих первых работ по проблемам альтерглобализма четыре года назад. Этот текст первоначально имел вид маленькой брошюры, изданной на русском и английском языках накануне II Всемирного социального форума, состоявшегося в Порту-Алегри в январе 2002 года. Кстати, автор претендует на то, что он первым ввел термин "альтерглобализм", указывающий на то, что мы выступаем не против глобализации, а за другую, альтернативную неолиберальной, глобализацию, отсюда ключевой лозунг движения: "Другой мир возможен!" С тех пор прошло четыре года, наше движение стало одной из наиболее значимых оппозиционных сил современности, признанной крупнейшими мыслителями и общественными деятелями (Ноам Хомски, Эммануил Валлерстайн и др.), поддержанной большинством левых оппозиционных партий Европы и Латинской Америки и десятками тысяч крупнейших общественных организаций и движений.

Почему возникло это движение? Что стало объективной и субъективной основой его генезиса и развертывания? Ответы на эти вопросы следует искать прежде всего в природе современного мироустройства, не случайно называемого глобализацией и не случайно все более связываемого с генезисом новой империи¹ .

Именно этой материи мы и посвятим первую часть нашего текста.

От неолиберальной глобализации к новой империи: альтернативы чему ищут альтерглобалисты

При всем многообразии определений глобализации ее все чаще характеризуют как нелинейный, неравномерный и противоречивый (ей противостоит локализация) процесс, развивающийся в той мере, в какой мир превращается из совокупности национальных государств в борьбу глобальных игроков, взаимодействующих на полях национальных государств (более того, в каждом городе, деревне, даже вузовском буфете вы столкнетесь с борьбой "Кока-колы" с "Пепси-колой"), а мировые экономические, политические и социокультурные законы становятся более значимыми, чем национальные.

При этом, как я уже заметил, сегодня и обывателю, и его ученому собрату кажется очевидным, что глобализация - это объективный процесс, синоним прогресса в новых условиях. Конечно, говорят либералы, глобализация (как ранее, например, индустриализация) несет и много негативных последствий, но железную поступь прогресса остановить невозможно и потому никаких альтернатив развитию власти ТНК и МВФ, НАТО и ВТО нет и быть не может, а всякий, кто с этим не согласен, - противник прогресса.

Альтерглобалисты, как это ни странно, согласны, что на рубеже веков мир развивается в условиях растущей интеграции технологий, экономик и культур; этот процесс действительно объективен. Но мы категорически не согласны с тем, что единственно возможной экономической, политической и духовной формой этого процесса интеграции является нынешнее всевластие "глобальных игроков". Мы утверждаем, что процесс интеграции технологий, экономик и культур может идти в разных формах, с разными целями, используя разные средства, подобно тому, как различными путями развивался в середине ХХ века - века сталинщины и "шведского социализма" - технический прогресс. Вот почему мы можем утверждать: последние десятилетия прошлого века стали периодом не просто глобализации экономической и общественной жизни, угрожающей суверенитету наций, государств, но особой, характерной для "позднего" капитализма (Эрнст Мандел) социальной формой этого процесса.

За видимостью ренессанса рынка в конце ХХ века скрывалась и скрывается доныне система отношений, которую мы вслед за Грамши и другими марксистами предшествующего столетия могли бы назвать тотальной гегемонией капитала² . Парадокс при этом состоит в том, что внешне ориентированный на атомизацию производителей и абсолютную индивидуалистичность человеческого поведения рынок ХХI века оказался, по сути дела, мощной тоталитарной системой, всесторонне подавляющей человека; но подавляющей его не как некая бюрократическая иерархическая пирамида, а как многообразное и внешне почти незаметное поле, действующее на нас практически во всех сферах, где человек включен в общественную жизнь.

Эта глобальная власть капитала предполагает, во-первых, тотальный, проникающий во все поры жизни человека рынок. Причем это не рынок свободно конкурирующих атомизированных предприятий, а тотальный рынок как пространство борьбы гигантских сетей, центрами которых являются ТНК. Мы все - работники, потребители, жители - попадаем в сети разнообразной зависимости от этих борющихся между собой корпоративно-сетевых структур, превращаясь в клиентов "Макдоналдсов", "поколение пепси" и в целом - в мещан-потребителей.

стр. 45

Во-вторых, гегемония капитала ныне - это преимущественно власть виртуального фиктивного финансового капитала, "живущего" в компьютерных сетях. В мире образовался виртуальный "черный ящик", состоящий из гигантских (в сотни миллиардов и триллионы долларов) финансовых пузырей, надувшихся за счет как спекуляций в первом мире, так и долгов, "асфальтирования" и подобных форм финансового подавления стран второго и третьего миров.

В-третьих, глобальная гегемония капитала ныне предполагает не просто эксплуатацию наемных рабочих через куплю-продажу рабочей силы, но и целостное подчинение личности работника. Творческий потенциал, талант, образование - вся жизнь человека-профессионала присваивается современной корпорацией в первом мире; полукрепостнические методы эксплуатации, запирающие работников в гетто отсталости, все более распространяются не только в третьем, но и во втором мире.

В-четвертых, общеизвестна система методов монополизации первым миром ключевых ресурсов развития - know how, высококачественной рабочей силы и т.п. при поглощении подавляющей части природных ресурсов и экспорте грязных технологий, социальной "грязи" в третий и второй мир.

В-пятых, это глобальное политическое и идеологическое манипулирование, информационное и культурное давление.

Для такой системы адекватной формой, но именно и только формой, причем формой превращенной, не случайно оказывается ренессанс рыночных отношений. Ибо лишь в среде, которая внешне выглядит как атомизированная структура со свободной конкуренцией входящих в нее элементов, крупные корпоративные структуры могут использовать свое поле влияния, свои возможности манипулирования и подчинения экономических агентов, потребителей и работников. Именно в этих условиях корпоративные капиталы, как производственные, так и финансово-спекулятивные, получают возможность уйти от достаточно сильного и ограничивающего государственного регулирования; от контроля сильных и эффективных общественных организаций. В этом ключевое отличие от прежней системы "социально ориентированного" капитализма, где государство, профсоюзы, экологические, муниципальные, потребительские и другие общественные структуры создавали существенные барьеры, нормативные рамки и иные формы ограничения рыночных отношений.

Напротив, иллюзия, причем иллюзия объективная, абсолютной свободы рыночных отношений, по сути дела, развязывает руки глобальным игрокам, для которых внешние рамки монопольного государственного регулирования оказываются малодейственными.

Однако ныне эта модель близится к закату, и на смену ей идет новая система, наследующая все тотальности прежней и поднимающая их "на новую высоту".

"Ультраимпериализм", "протоимперия" или...

Символической точкой нового летосчисления в рамках позднего капитализма стал день 11 сентября 2001 года, о котором все сегодня говорят как о феномене "9.11". Именно с таким названием вышли сотни статей в различных журналах и более солидных изданиях на Западе. Тем не менее проблема "9.11" дискутируется и поныне. Нас она интересует не только с точки зрения выяснения природы терроризма и так называемых антитеррористических акций со стороны Соединенных Штатов, возник вопрос: может ли это событие рассматриваться в качестве одного из свидетельств кризиса неолиберальной модели (и общественной жизни, и общественного сознания), господствовавшей на протяжении 80 - 90-х годов прошлого столетия.

Прежде чем определенным образом квалифицировать произошедшие на рубеже ХХ - XXI веков изменения, хотелось бы очень коротко отметить их основные, эмпирически наблюдаемые черты.

В том, что касается изменений в социально-экономической сфере, то здесь прежде всего бросается в глаза интенсификация активности все более мощных глобальных игроков как основных агентов, доминирующих на мировых рынках и в общественных отношениях. Процессы поглощений и слияний крупнейших корпораций и формирования гигантских корпоративных структур, сравнимых по своим масштабам (объемы продаж порядка сотен триллионов долларов) со средними, а в ряде случаев - и с крупными государствами, стали не просто эмпирически наблюдаемыми явлениями, но и символическим пунктом, свидетельствующим об изменении природы капитала. По сути дела, рубеж веков ознаменовался тем, что транснациональные корпорации превратились в силу, сравнимую с силой государства, и начали освобождаться из-под господства последнего в экономической сфере.

Регулирующее воздействие государства, которое на протяжении второй половины ХХ века было силой, вполне сравнимой с деятельностью крупных транснациональных корпораций, сегодня, с развитием внешних правил свободной конкуренции и свободного движения капиталов, с одной стороны, ослабления государства продолжающимися процессами приватизации и дерегулирования - с другой, ростом масштабов транснационального капитала - с третьей, привели к рубежу, который может знаменоваться как качественный поворотный пункт.

Внешне альтернативой этому ослаблению экономической роли государства вообще выглядит небывалый рост геополитической и военно-политической силы одного особого государства, выделяющегося из общего, с виду равноправного неолиберального мирового порядка. Это супермощь Соединенных Штатов Америки.

Не углубляясь в эту достаточно сложную и уже многократно комментировавшуюся тему, отмечу, что сегодня только военный бюджет США составляет сумму в 400 млрд. долл. в год. Это деньги, достаточные для того, чтобы как минимум в два раза повысить качество жизни беднейшего миллиарда человечества или решить все базовые социально-экологические проблемы беднейших стран вообще, включая проблемы голода, преодоления легко излечиваемых болезней, обеспечения начального и среднего образования.

Кроме того, знамением эпохи, наступившей после 11 сентября, стала способность одной супердержавы совместно с ее сателлитами самостоятельно решать такие геополитические проблемы, как мир, война или ее прекращение.

Свидетельством начавшихся существенных изменений стало и постепенное формирование иной идейно-духовной атмосферы. Если прежде любые агрессивные акции и гегемонистские устремления опирались на стандартные либеральные идеологемы "свободного общества", включая защиту прав человека, свободу конкурентных отношений, институтов, свободу слова, свободу образования общественных организаций и антитоталитарную риторику, то ныне политико-идеологическое оформление агрессивных гегемонистских акций стало существенно иным.

Во многих случаях оно напоминает идейно-политическую атмосферу тоталитарных обществ середины ХХ века.

стр. 46

Особенно это бросается в глаза, если мы внимательно проанализируем речи Джорджа Буша, являющиеся не просто высказываниями определенного государственного деятеля, но, по сути дела, квинтэссенцией работы огромной идеологической машины. Легко заметить, что эти высказывания во многом сродни риторике тоталитарных лидеров, включая таких, как Гитлер, Муссолини и их последователи. "Историческая миссия по защите цивилизации"; "объективная необходимость взять на себя ответственность за сохранение ценностей цивилизованного мира"; противопоставление мира цивилизованного и нецивилизованного; априорное оправдание насилия как главного средства защиты ценностей цивилизации; абсолютная монополия на выражение этих ценностей без каких-либо сомнений в необходимости их обсуждения в режиме демократического диалога; опора на циничное политическое и идеологическое игнорирование оппозиции - перечень легко продолжить.

Если к этому добавить реакцию политического истеблишмента на подобные речи, которую мы наблюдали в последнее время в Соединенных Штатах Америки и ряде других стран (зал встает и сопровождает выступление лидера овацией), то мы можем понять, что здесь наблюдается не просто единогласное голосование, но тотальное подчинение обывателя и идеолога определенной государственно-политической стратагеме.

Политическое манипулирование и пандемии локальных войн идут на смену демократии

В чем же сущность охарактеризованного выше процесса массового политического производства?

Суть любых технологий состоит в том, что они позволяют решать задачу сознательного превращения некоторого пассивного объекта в некоторый искомый результат при помощи некоторых средств [производства]. Политические технологии (как и всякие иные) решают ту же задачу - производства заданного (субъектом - номенклатурой глобального капитала) результата (голосов, отданных за принятое номенклатурой решение) из пассивного объекта (массового конформиста - электората) при помощи некоторых "средств производства" (массмедиа, денег, "административного ресурса и других, находящихся в распоряжении глобальной номенклатуры)³ .

Процесс политического производства по основным параметрам противоположен демократическим процессам. Демократия, как известно, основывается на том, что субъектом политического процесса является индивид, получающий качество гражданина - субъекта принятия политических решений, обладающего равной властью и равными правами с любым другим членом общества. Рассматриваемые нами механизмы политических технологий (как ядро массового политического производства) предполагают нечто противоположное: индивид, субъект, гражданин заменяется пассивным объектом-электоратом, который выступает в качестве предмета труда (его структура важна для политтехнолога так же, как для столяра важна структура древесины). Принятие решений гражданами заменяется производством результата, заданного теми или иными слоями номенклатуры, а "электорату" предлагается субститут-игра (наподобие тотализатора) под названием "выборы". Равенство прав граждан как субъектов политического процесса подменяется их аморфностью (массовкой, тусовкой; здесь употребим и термин Негри и Хардта "multitude"⁴ ).

Сказанное позволяет сформулировать некоторую закономерность политического процесса периода глобальной гегемонии капитала (теорему, доказательству которой посвящена вся первая часть этого текста). Для современного общества (особенно интенсивным этот процесс становится в условиях образования "протоимперий") характерна обратно пропорциональная связь между развитием демократии и массового политического производства.

Следствие из этой теоремы звучит еще более жестко.

В современном обществе демократия отмирает в той мере, в какой эффективны политические технологии, PR и другие средства политико-технологического манипулирования, превращающие граждан-субъектов в пассивную массу-электорат.

Подчеркнем: речь идет именно о некоторой мере отмирания демократии в современном обществе. Причем мере, которую вполне могут определить именно профессионалы из сферы политтехнологий, оценив результативность своей деятельности. При этом сами политтехнологи ответственны за подрыв демократии не более, чем наемные экономисты-менеджеры - за власть корпоративного капитала, наемники-офицеры - за жертвы войн и т.п.

Кратко рассмотренные выше механизмы массового политического производства есть лишь одна из сторон политической гегемонии. Другой стороной является порождаемая совокупностью глобальных проблем (в свою очередь, вызванных к жизни процессами заката царства экономической необходимости) и внутренних противоречий между различными структурами корпоративного капитала глобальная система отношений насилия, порождающая пандемию так называемых асимметричных войн и терроризма как одного из их слагаемых.

Видимостью современных столкновений, часто объясняемых "столкновением цивилизаций", действительно является противостояние склонного к "терроризму" мусульманского мира и "демократического", "правового", а потому "цивилизованного" Запада. Однако этот поверхностный взгляд не только не отражает действительного существа проблемы, но, как всякая превращенная форма, создает ложное содержание.

Действительной же глубинной основой терроризма и так называемых мессионерских войн (именно эту "пару" мы назвали "асимметричные войны") стало очевидно бросающееся в глаза фундаментальное противоречие установившегося более 10 лет назад однополюсного мира, в котором власть (это сегодня очевидно и для правых, и для левых) принадлежит узкой группе "глобальных игроков", а базируется этот мир на развитии новых глобальных сетевых технологий и адекватных им форм корпоративного капитала.

На одном полюсе этого противоречия - субъекты мировой экономической, геополитической и духовной гегемонии капитала (в том числе и государства, являющиеся их "родиной", прежде всего США - не в качестве национального государства, а глобального "сверхигрока"), а также корпоративные структуры в странах второго и третьего миров, как бы пролонгирующие власть своих "старших братьев". Они монополизируют (1) наиболее современные ресурсы развития (know how, высококвалифицированные кадры и т.п.), (2) контроль над глобальными институтами (ТНК, НАТО, МВФ и ВТО - это их агенты, а отнюдь не "представители интересов мирового сообщества"), (3) механизмы и институты насилия и политического гегемонизма (от почти абсолютной монополии на оружие массового уничтожения и стоящих вне конкуренции с какими бы то ни было другими структурами вооруженных сил США и НАТО до играющих роль "мирового политбюро" саммитов и пронизывающих весь мир

стр. 47

секретных служб); в их руках находятся также (4) характерные для периода генезиса "общества знаний" механизмы гегемонии в области духовного производства (прежде всего - всемирные массмедиа, информационные системы и стандартизованная, контролируемая ТНК масскультура) и идейно-теоретический контроль (послушная и оплачиваемая ими "элита" интеллектуалов).

Эти субъекты постепенно сращиваются в новую метаструктуру, которую ныне все чаще называют "империя". Я бы назвал ее "протоимперия", ибо процесс ее формирования только начался и альтернативы этой траектории еще существуют.

На противоположном полюсе противоречия процесса глобализации геополитической и духовной жизни - объекты гегемонизма, включая сотни миллионов рядовых граждан в развитых странах и миллиарды - в развивающихся, вкупе с государственными и частными структурами капитала стран третьего мира, занимающими относительно самостоятельное положение.

Формирование в этих государствах корпоративно-клановых структур, монополистических объединений (часто зависимых от ТНК), нищета, традиции бюрократизма и докапиталистической эксплуатации, низкий уровень культуры и угнетение национального самосознания, гегемония мирового корпоративного капитала, давящего их экономику, разрушающего природу, развращающего местную элиту, - все это вкупе с культурным и информационным империализмом создает основы для формирования новой угрозы мировому сообществу.

Нынешняя модель мировых отношений не может разрешить это противоречие. "Свободная конкуренция" и открытые границы становятся идеальным механизмом для того, чтобы страны, монополизирующие капитал, высокие технологии, военную мощь и контроль над международными организациями, могли "свободно" конкурировать с третьим, а также и со вторым миром. Растрачивая большую часть пока еще крайне ограниченного потенциала высокой производительности труда, корпоративный капитал неизбежно сохраняет "периферию", где консервируются существующие в современном мире доиндустриальные и "грязные" индустриальные технологии, где при нынешнем типе международных отношений будут сохраняться нищета и жестокие внутренние конфликты.

Эти противоречия порождены господствующим ныне типом экономической и политической организации, а отнюдь не мифическим "столкновением цивилизаций", лишь камуфлирующим реальные экономические, политические и духовные основы геоэкономической, геополитической и духовной гегемонии корпоративного капитала во всемирном масштабе, равно как и внутренних противоречий между различными структурами корпоративного капитала.

Продуктом этих противоречий неолиберального типа глобализации, трансформирующегося в протоимперию, с неизбежностью становится перманентно воспроизводящаяся и усложняющаяся система отношений насилия, охватывающих человечество в целом.

После разрушения "мировой социалистической системы" мир оказался в положении, когда массовое сопротивление власти субъектов протоимперии становится практически невозможным. Только эти субъекты обладают:

- финансовыми, материальными и высококачественными человеческими ресурсами, достаточными для воспроизводства современных систем насилия;

- почти полной монополией на оружие массового уничтожения и на многие наиболее современные виды оружия;

- наиболее боеспособными и крупными армейскими соединениями;

- монополией на генерирование и распространение know how и инноваций в сфере вооружений, организации и управления аппаратами насилия;

- системой секретных служб и информацией, позволяющими контролировать процессы возникновения любых "возмущений" в сложившейся системе гегемонии корпоративного капитала;

- контролем над международными механизмами насилия - НАТО и т.п.;

- контролем над институтами международного права (от Совета Безопасности ООН до суда в Гааге) и/или возможностью безнаказанно ими пренебрегать.

Реакцией на попытку монополизации права на легитимное насилие и представительство ценностей цивилизации является феномен терроризма.

Однако для нас существенно не только абстрактное осуждение терроризма (сразу отметим, что корпоративный капитал и его структуры, например секретные службы, сами систематически используют террор - как прямо, так и руками тех организаций, с которыми они якобы борются), но и фиксация глубинной взаимосвязи между глобальной гегемонией капитала и терроризмом.

Соединение практики локальных войн и терроризма в единую антагонистическую систему рождает феномен, названный военными теоретиками "асимметричные войны".

Они становятся совершенно особым типом насилия. Для них характерны, во-первых, различные, но непосредственно взаимосвязанные основания и причины военных действий у противостоящих сторон: продолжение политики гегемонии военными средствами со стороны субъектов глобализации (США и Великобритания в войне с Ираком, Россия в войне с Чечней) и сопротивление глобальной гегемонии (как правило, с исторически реакционных позиций и террористическими методами) со стороны объектов глобализации.

Во-вторых, асимметричные войны предполагают качественное различие средств и методов борьбы противостоящих сторон, при их сходстве как в стремлении к точечному характеру ударов (и со стороны террористов, и со стороны государств, использующих "особо точное оружие"), так и по результатам, совершенно противоположным декларируемым: уничтожаются в обоих случаях преимущественно не виновники насилия, а мирное население.

В-третьих, для этих войн характерно качественное различие сил у противостоящих сторон (военный потенциал "террористических" организаций на несколько порядков меньше потенциала США, НАТО или России) при способности каждой из них оказывать сравнимое воздействие на противоположную сторону.

Наконец, в "асимметричных войнах" зачастую отсутствует не только линия фронта, но и сколько-нибудь локализованный в пространстве театр военных действий. Для них характерна точечно-сетевая структура военных действий (как акты террора, так и "мессионерские войны" вспыхивают ныне практически в любых точках земного шара).

Среди причин возникновения "асимметричных войн" следует выделить не только развитие структур и отношений сетевого общества и упомянутую выше геоэкономическую и геополитическую противоречивость неолиберального миропорядка, трансформирующегося в протоимперию, но и такой феномен, как диффузия (вследствие развития высоких технологий и распространения террористических методов войны) вооружений и мирной продукции. Наиболее типичный пример - информационные сети

стр. 48

как одно из наиболее мощных современных видов вооружений. Кроме того, ресурсом для террористических акций ныне может быть любой высокотехнологичный объект - от удобрений, добавленных в питьевую воду, до радиоуправляемых игрушек, превращаемых в средство доставки взрывчатки (которую, кстати, несложно произвести в домашней "игрушечной" лаборатории из предметов бытовой химии).

Очевиден потенциально глобальный характер этого точечно-сетевого насилия: в отличие даже от мировых войн объектом насилия в современном мире с его новыми технологиями потенциально становится любой гражданин любой страны, более того - любая глобальная сеть или глобальный объект. Так возникает потенциальная угроза превращения точечно-сетевого насилия в пандемию ("локальные" войны и террор до чрезвычайности заразны: усиление одного провоцирует все более масштабное развертывание другого).

И самое главное: очевидна невозможность победы в таких конфликтах при помощи насилия (уничтожение террористических баз при помощи военных действий против населения целых стран провоцирует лишь нарастание потенциала сопротивления); остановить эту спираль насилия может лишь изживание (или устранение) ее причин - глобальной гегемонии капитала.

Если же мы внимательнее посмотрим на эти новые процессы, то заметим все более напряженное противостояние расходящихся полюсов. С одной стороны, интенсифицирующееся подчинение обывательского большинства жесткой установке военно-идеологической борьбы с "нецивилизованным", "террористическим" миром-врагом; с другой - растущее как снежный ком активное альтернативное движение протеста против неолиберальной глобализации и войн. Особенно активно проявляют себя разнообразные участники альтерглобалистского движения и других массовых общественных организаций, выступления которых насчитывают сотни тысяч, а то и миллионы человек. Это противоречие указывает на существенные изменения в форме, модели и расстановке общественно-идейных сил.

За всем этим скрываются более глубокие изменения. Изменения, которые могут стать свидетельством того, что эпоха неолиберализма не закончена, но вступает в период кризиса и заката, что внутри нее начинаются существенные изменения, часть внешних черт которых я описал выше.

"Протоимперия" как исторический тупик

Итак, мир постепенно движется от иллюзии восстановления свободного рынка, частной собственности и открытого общества к власти "протоимперии". Это движение к открытому оформлению господства глобальных игроков - таких, как, повторю вновь, гигантские транснациональные корпорации, крупнейшие национальные государства, выступающие в качестве глобальных повелителей. Это переход к эпохе открытых военных столкновений, порождаемых гегемонистскими силами. Это еще и движение к открытому политико-идеологическому оформлению этой гегемонии, когда плюрализм капитулирует перед ура-патриотической пропагандой.

Все это знаменует рождение новой фазы перехода к новой системе, в которой, возможно (альтернативы все еще существуют!), начнут сбываться многие предсказания, сделанные столетие назад творческими марксистами. Я в данном случае упомянул бы забытую ныне идею ультраимпериализма или реколонизации. О последнем феномене много писали - в том числе и автор этого текста - в связи с войной НАТО против Югославии.

Термин "ультраимпериализм" предложен Карлом Каутским и в свое время подвергнут критике Владимиром Ульяновым, о чем, наверное, помнит большинство из советских ученых старшего поколения. Однако я хочу напомнить, что критика эта была завязана на тезис о возможности и необходимости победы социализма до того, как окончательно сформируются условия для становления ультраимпериализма, принципиальную возможность которого, кстати, большинство марксистов не отрицали.

История, как ни странно, подтвердила этот тезис. Парадокс ХХ века состоял в том, что необходимость социализма, порожденная глобальными катаклизмами такого масштаба, как Первая мировая война и антиколониальные революции, действительно была доказана еще на стадии империализма. И мировая социалистическая система не случайно возникла в масштабе, охватившем треть человечества, и просуществовала семь десятилетий, показав достаточно высокие и устойчивые темпы развития, ознаменовав свое господство высокими достижениями в области технологий, науки, образования, социальной защиты и культуры. Но одновременно эти семь десятилетий существования мировой системы социализма были обременены жесточайшими противоречиями и показали, что эта система не имела достаточных оснований для своего возникновения и потому оказалась мутантом: обществом, возникшим в условиях недостаточных объективных и субъективных предпосылок для движения к строю более экономически эффективному, чем капитализм, более социально справедливому и свободному, чем так называемое "открытое общество"⁵ .

"Реальный социализм" не только обеспечил высочайшие достижения и прорыв в области науки, культуры и социальных гарантий, но и ознаменовался торжеством тоталитарной политической системы, массовым насилием и подавлением инакомыслия. Именно последние черты, к сожалению, сегодня воспроизводятся возникающей в мировом масштабе глобальной "протоимперией". Уход в прошлое "мутантного социализма" ознаменовался не прорывом в новую эпоху, а реверсивным ходом истории, породившим тенденцию к возникновению ультраимпериализма.

Оставаясь в целом в рамках антагонистического общества, мира отчуждения, "царства необходимости" и даже в рамках капиталистической общественно-экономической формации (я намеренно использую здесь формационный, а не цивилизационный подход), этот ультраимпериализм может оказаться началом новой, достаточно длительной эпохи, для которой будут характерны следующие тенденции:

- эволюция от видимости свободной мировой конкуренции к прямому диктату крупных корпоративных структур, сращенных с метагосударством (США, ЕС) и/или наднациональными институтами государственного регулирования (ВТО, МВФ);

- замещение скрытого политического манипулирования при помощи различных политических технологий и PR формами более или менее открытого авторитаризма и тоталитаризма, прямого наступления на институты демократии, гражданского общества, права человека и на Периферии, и в Центре (так называемый патриотический акт в США - первая ласточка этого процесса);

- циничное использование "права силы" и методов реколонизации в геополитике;

- переход от скрытого идеологического манипулирования при сохранении хотя бы формального идейного плюрализма и относительной свободы

стр. 49

слова, совести и т.п. к однозначному господству государственной (имперской) идеологии и давлению на инакомыслящих.

При этом ценности "цивилизованного мира" чем дальше, тем больше будут отождествляться с интересами глобальных игроков (хозяев "империи") и последние будут действовать исключительно в интересах "цивилизованного мира", как в сталинской системе номенклатура действовала в интересах "народа". И точно так же всякий инакомыслящий и инакодействующий человек или их ассоциация будут квалифицироваться либо как "антипатриотичные", либо как "попирающие ценности цивилизации" при угрозе появления новых "врагов народа".

Насколько реальна угроза торжества этого крайне опасного и антигуманного общественного строя, знаменующего собой новую фазу развития капиталистической системы, я сейчас рассуждать не берусь, это тема другого материала. Замечу, однако, что в современной действительности (экономической, социальной, политической и духовной жизни) присутствуют и альтернативные силы, о которых я скажу чуть ниже.

Сейчас же не могу не заметить, что закат и кризис "реального социализма", при всех его внутренних противоречиях, оказался фактором не только позитивным, разрушающим авторитарную систему прошлого, но и фактором сугубо негативным. Это регрессивное влияние распада мировой социалистической системы выразилось не только в том, что он породил предпосылки для экономического и геополитического торжества глобального капитала и формирования однополюсного мира, но и в том, что он расчистил дорогу для реверсивного хода истории, идущего к ультраимпериалистическому тупику.

Приоритетными для зарождающегося реверсивного русла становятся такие направления использования возрастающего технологического потенциала, как милитаризм, финансовые трансакции, паразитическое перепотребление и массовая культура при росте и углублении глобальных проблем и конфликтов. Аргументация этих тезисов уже достаточно хорошо известна (упомяну такие имена, как Хомски, Валлерстайн, Амин, Утар, Туссейн):

- закат неолиберализма на практике показал свою ориентацию на рост военных расходов и использование войн и насилия для достижения своих целей; имперская геополитика на практике ориентирована на прямую реколонизацию и подчинение слаборазвитых стран, а потому усугубление глобального противостояния;

- глобальный виртуальный финансовый капитал (объемы трансакций которого превышают 500 трлн - не миллиардов! - долларов в год) стал не просто доминирующей, но господствующей формой капитала эпохи заката неолиберализма; по своей природе он заинтересован в максимальной свободе движения и самовозрастания и потому предельно антагонистичен каким бы то ни было социальным и т.п. ограничениям; в этом, кстати, его отличие от производственного, хоть как-то ограниченного необходимостью соблюдать интересы работника, национального - обеспечивать социальную стабильность и т.п.;

- общество потребления и адекватная ему массовая культура способны генерировать лишь относительно узкий слой специализированных профессионалов, все более отчуждая подавляющее большинство граждан от свободной творческой деятельности, усугубляя их бытие как потребителей-конформистов, пассивных объектов манипулирования, для чего "империя" (в отличие от неолиберализма) не брезгует использовать и прямые методы политико-идеологического давления.

Эти тенденции и свидетельствуют о реверсивности данной эволюции по отношению к линии прогресса, ориентированной на обеспечение простора для развития человеческих качеств и подлинной культуры.

При этом остается открытым вопрос о наличии прогресса и возможности его научного критериального отображения. Для постмодернизма здесь очевиден однозначно отрицательный ответ. Однако для практики неолиберализма (этот постмодернизм взрастившей и его адептами поддерживаемой: мало кто из постмодернистов не голосовал за правящие партии на выборах и не поддерживал "гуманитарные миссии" США в Югославии, Афганистане и т.п.) критерий прогрессивности и регрессивности очевиден: те, кого бомбят "наши" государства, - регрессивны, а мы (те, кто бомбит) - прогрессивны и цивилизованны. И это не публицистическая гипербола, а практика социально-политической жизнедеятельности современного мира, где плюралистическое безразличие, до недавнего времени остававшееся прикрытием этой циничной позиции, ныне постепенно отбрасывается за ненадобностью (отсюда уже упомянутый тезис о закате не только неолиберализма, но и характерной для этого периода методологии постмодернизма).

Безусловно, эта тенденция является не единственной, в настоящее время разворачивается широкий спектр оппозиционных сил. Однако она явственно проявляет себя в лозунгах оправдания под эгидой борьбы с терроризмом любых форм неоколониальной экспансии, любых форм насилия, подавления инакомыслия и антидемократических, антигуманных акций, вплоть до развязывания войн под вывеской защиты ценностей цивилизации.

В качестве альтернативы этим тенденциям глобального рыночного фундаментализма (а точнее - глобальной власти капитала), тотального политико-идеологического манипулирования, пандемии насилия и развернулось движение, которое первоначально называли "антиглобалистское" и которое чуть позже обрело имя - "альтерглобализм".

О его природе - в следующей статье.

Примечания.

¹ И если в России и многих других странах периферии и полупериферии империю понимают как противостоящую им тотальную власть глобальных игроков во главе с США, то в "центре" ее часто трактуют то ли как добровольное присоединение к наиболее прогрессивной силе современности (Бжезинский и Ко эту роль, естественно, отводят США), то ли как некое новое сетевое единство наднациональных институтов (эта позиция высказана, в частности, в нашумевшей книге А. Негри и Т. Хардта "Империя").

² Авторская трактовка природы нынешней социальной системы дана в книге: Бузгалин А., Колганов А. Глобальный капитал. - М., УРСС, 2004.

³ Соответственно здесь, как и в любой другой сфере массового частного производства, не может не возникать и определенной конкуренции (этот феномен "экономического империализма" отображается, в частности, в теориях общественного выбора), но она не отменяет общей связи: это конкуренция различных экономико-политических корпораций, осуществляемая при посредстве государства, но не открытие демократические отношения между индивидами-гражданами, каждый из которых абсолютно равен другому, обладая всегда только одним голосом. В этом, кстати, хорошо известное отличие демократии от рыночной конкуренции: на рынке, как известно, "голосуют" деньгами, денег же у разных лиц разное количество, рука же всегда одна.

⁴ См. Негри А., Хардт М. Империя. - М.: Праксис, 2004.

⁵ . Подробнее диалектика противоречий, обусловивших генезис и крах "реального социализма", показана в моих работах: Ренессанс социализма. - М., 2003, и Сталин и распад СССР. - М., 2004 (совместно с А. Колгановым).

Постоянный адрес данной публикации: