Из заметки А. И. Зевелева, профессора, доктора исторических наук, обосновавшегося в России, с очевидностью следует, что он не читал моих основных работ. Абсолютно недопустимой и некорректной, противоречащей научным нормам, следует назвать критику Зевелевым моих исторических концепций без цитирования моих книг "Большевики и левые эсеры. Октябрь 1917 - июль 1918" (ИМКА-Пресс, Париж. 1985) и "Крушение мировой революции. Брестский мир. Октябрь 1917 - ноябрь 1918" (Терра. М. 1992).

Я не берусь судить о том, сколько ошибок сделано в статье в "Известиях" от 14 августа 1998 г., написанной не мною, а, как справедливо указывает Зевелев, Г. Поповым. Я готов к дискуссии по вопросу об организации Дзержинским и его сотрудниками заговора с целью убийства германского посла графа Мирбаха 6 июля 1918 г. и о разгроме большевиками 6 - 7 июля партии левых эсеров. Я готов провести эту дискуссию на страницах любого журнала, за любым круглым столом, Но с условием, что она будет проводиться профессором Зевелевым не на том младенческом уровне, когда он ограничивается чтением статьи Попова. Критиковать авторов через чужие статьи позволяла себе лишь сталинская историография.

В январе 1999 г. меня попросили высказать мнение по вопросу о российско-белорусском союзе. Я его высказал в "Независимой газете". Я утверждал и утверждаю, что это мертворожденное уродливое детище, не решающее ни одного из существующих вопросов, стоящих перед Россией и Беларусью, а только создающее новые, не осознаваемые сегодня народами двух государств проблемы, от геополитических до конституционных. В частности, создание нового государства может означать отсрочку президентских выборов в России.

Само название ответной статьи Зевелева: "Непрошенный советчик" - указывало на дискриминационный характер его подхода ко всему тому, что я делаю. Для Зевелева я прежде всего идеологический враг, иностранный ученый (с учетом антиамериканской истерии в России из-за военной кампании НАТО против режима Милошевича можно было бы добавить: ученый страны - члена НАТО). Считать аргументом в споре со мною паспорт в моем кармане - прием столь же недостойный, как и указание на ту или иную национальность автора. Я слишком многое сделал для историографии России, чтобы люди, подобные Зевелеву, безнаказанно имели право называть мои советы "непрошенными".

В 1978 г., с третьего курса исторического факультета, я уехал из России, так как не в состоянии был выносить ежедневную ложь, которой кормили меня Зевелев и ему подобные. Это были не "около 10 ошибок" статьи Г. Попова, и даже не "около ста". Это была ложь, уродовавшая наши жизни, калечившая наши души, мешающая нам думать, понимать, анализировать. Десятки тысяч страниц, потоки информации, безликие книги по советской истории, в которых, если вырвать титульные листы, не отличишь одного автора от другого. И ни слова правды.

стр. 171

Если я и "обосновался" в США, то только для того, чтобы заниматься историей своей страны не под диктовку Зевелева, чтобы быть свободным человеком, писать и говорить то, что думаю. Но никогда, ни в эмиграции, ни позже, в России, когда мои книги выходили стотысячными тиражами, я не позволял себе сводить счеты с советскими историками, хотя ох как легко и просто это было сделать, пользуясь их абсолютной растерянностью в горбачевские и ельцинские годы.

Когда самые первые из них (из вас, господин Зевелев) приезжали в Стенфорд или Гарвард, никто не слышал от меня ни одного упрека. Любой мог рассчитывать на мою поддержку. Не будем называть имен. Те, кому я помогал, это помнят.

Мы вместе прошли через этап. Тяжелый этап в нашей жизни. По разные стороны океанов мы делали то, что считали нужным. Не мне вас судить. И первым я бы не бросил камень в Зевелева.

Сменилась эпоха. Сменялись правительства. Пришел 1991-й. Прошел 1993-й. Я хотел бы, чтобы в эти слова вчитались все те, кому дорога наша история, кто относит себя к историкам России. Я хотел бы, чтобы эти слова услышал и осознал профессор Зевелев, хотя мы принадлежим к разным поколениям, и я далек от мысли, что та или иная моя статья или десяток аналогичных других в чем-то убедят этого человека: мы победили. Мы - это те, кто боролся с господством коммунистической идеологии в мире, в России, в истории. И никогда - слышите, господин Зевелев, - никогда мы не допустим возврата к власти коммунистов и подчинения историографии партийным интересам узкого круга лиц. Никогда больше в истории не будет монопольного хозяйничания одной партии. Не мечтайте об этом. Очнитесь. Вы живете уже в другом мире. В этом мире господствуем мы. Пришло наше время.

Сделав это отступление, я хотел бы вернуться к статье Зевелева и объяснить, почему у журнала "Вопросы истории" такой автор, как я, не вызывает настороженности, несмотря на резкость моих концепций и их принципиальное отличие от всего того, к чему привык бывший советский (нынешний российский) читатель.

История - уровень приближения к истине. Плохой историк всегда неизмеримо далек от заветной цели. Хороший - ощутимо близок. Но никому из нас не дано описать историю во всей ее полноте, красоте и уродливости. Эта задача - нечеловеческая. Историк перед собой таких задач ставить не должен. Я старался и стараюсь быть первопроходцем. Я разрабатывал крупнейшие западные архивы по русской истории. Впервые на русском языке опубликовал сборник советско-германских документов 1939 - 1941 годов. Впервые - полное собрание речей П. А. Столыпина в Государственной думе и Государственном совете; десяток томов архивов Троцкого, несколько монографий. Общий тираж моих книг превышает полтора миллиона. В 1993 г. защитил докторскую диссертацию в Институте истории РАН. Против моей защиты в те дни выступила "Правда", опубликовавшая на первой странице статью "Что защищал Ю. Фельштинский?". Чтобы совсем огорчить Зевелева, добавлю, что в России докторская степень (не "почетная", а реальная) была присуждена иностранному гражданину впервые. Мое сотрудничество с "Вопросами истории" началось в 1991 году. Почему же после всего этого в 1999-м я должен "вызывать настороженность"?

Все предпосылки статьи Зевелева необъективны и ложны. Даже та, что я "не поставил в известность" редакцию "Вопросов истории" о том, что сокращенный вариант статьи "Тайна смерти Ленина" публиковался в нью-йоркском "Новом журнале".

В интервью газете "Коммерсантъ", которое проводили по телефону, журналист перепутал Стенфордский университет с Калифорнийским университетом в Беркли и написал от моего имени, что единственный экземпляр газеты "Руль" хранится в Беркли. Это была досадная ошибка, которую я обнаружил после выхода газеты. Только болезненное воображение заставляет Зевелева предполагать, что я "намеренно путаю читателя", не сообщая, что газета хранится в Стенфордском университете и утверждая, будто в архиве в Беркли хранится письмо Л. П. Серебрякова об участии Дзержинского в заговоре против Ленина. (В статье в "Вопросах истории" четко написано, что письмо опубликовано в "Руле" со ссылкой на "Times").

Поскольку то, что я пишу, основано на источниках, Зевелев пытается внушить, прежде всего самому себе, что источники, на которые я опираюсь, в общепризнанном смысле вообще не могут считаться источниками. Поразительно, что в 1999 г. нам предлагают вернуться даже не в брежневские, а буквально в сталинские времена, когда к самим источникам применяется классический классовый подход.

Я не использовал "Второй (Ленинский) фонд бывшего ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС", "130-й фонд Совнаркома РСФСР", "доступные материалы президентского архива". (Все остальные историки разумеется, про-

стр. 172

штудировали эти небольшие фонды, на которые нужно положить жизнь не одному человеку, а вот я, двоечник, проигнорировал столь важные материалы.) Использовал "лишь ради фона" некоторые труды Ленина и Троцкого. Не использовал книгу Е. Н. Городецкого и Ю. П. Шарапова "Свердлов" (серия ЖЗЛ. М. 1971) и другие столь же яркие и правдивые произведения советских историков. Если бы я это сделал, то, по мнению Зевелева, наверняка смог бы написать стотысячную аморфную книгу о Ленине для серии ЖЗЛ брежневских лет.

Однако вместо этого я дерзнул использовать "газету правокадетского направления" "Руль" (в 1999 г. мурашки по коже должны пробежать от такой наглости: использовать правокадетскую газету!). Я использовал очень не выгодные для Зевелева воспоминания секретарей Ленина Л. Фотиевой и А. Володичевой. Поэтому Зевелев сообщает, что Володичева в воспоминаниях "путалась" и "далеко не все честно передавала" (в отличие, видимо, от всех остальных членов партии, никогда в своих воспоминаниях не путавшихся и всегда все честно передававших). И что совсем возмутительно, я использовал многочисленную мемуарную литературу, изданную на иностранных языках за границей. В отличие от замечательных советских мемуаров о жизни не менее замечательных людей, безупречно честных и внушающих Зевелеву абсолютное доверие (кроме невыгодных кусков из Фотиевой и Володичевой), зарубежная мемуаристика наводит критически мыслящего Зевелева на "ряд сомнений", и эти сомнения столь серьезны, что мне советуют использовать очевидно более правдивую книгу академика медицины Ю. М. Лопухина (М. 1977), в которой честный ученый в самый разгар брежневского мракобесия рассказывает нам о смерти Ленина абсолютную правду, опираясь на документы, сфабрикованные еще в 1924 году.

Познания лениноведа Зевелева в этой части биографии Ленина столь велики, что русского врача Ф. А. Гетье он называет "зарубежным коллегой... Готье". А основной его аргумент против возможного устранения Ленина Сталиным: "Сталин начала 1924 года - это еще не Сталин 30-х годов". Естественно, ему еще есть с кем бороться. В 1924 г. умирает Ленин (я утверждаю, что его отравили). В августе 1925 г. во время командировки в США тонет заместитель Троцкого Э. М. Склянский, фактический руководитель Красной Армии (осмелюсь предположить, что его утопили). В августе того же года во время операции умирает М. Фрунзе (тут я не одинок в мысли, что его зарезали). В 1926-м внезапно умирает Дзержинский. Опубликованная стенограмма заседания 1937 г. дает все основания предполагать, что его убрали. В 1927-м уничтожают левую оппозицию. Тут уже даже слепой увидит, что пахнет кровью. Это уже Сталин 30-х годов. Оппозиционеров исключают из партии, арестовывают или ссылают. Дело Рютина, расстрел Блюмкина - это тоже Сталин 30-х годов. Хочется верить, что мы уже переросли тот период своего инфантильного развития, когда все негативные моменты советской истории начинались 1 декабря 1934 г., а кончались непременно в день известной речи Хрущева на XX съезде партии. На доперестроечном уровне умственного развития у нас, надеюсь, остался только профессор Зевелев.

По этой причине от почтенного профессора я выслушиваю детсадовские рассказы (для детей дошкольного возраста, так как школьники в это уже не поверят) о "настоящей мужской любви" (со ссылкой на правдивую книгу из ЖЗЛ) между Свердловым и Лениным и о столь же трепетной любви к Ленину Дзержинского. А Брестский мир? А левые коммунисты? А снятие Дзержинского с руководства ВЧК после убийства Мирбаха? А грузинское дело?

Зевелев не верит, что Сталин уже в 1922 г. вынес смертный приговор Троцкому? Цитируем Троцкого: "Во второй половине января 1924 года я выехал на Кавказ в Сухум, чтобы попытаться избавиться от преследовавшей меня таинственной инфекции, характер которой врачи не разгадали до сих пор". Это и была первая попытка исполнения сталинского смертного приговора. Она не удалась. Пришлось убирать Троцкого поэтапно: травля Троцкого в 1924-м; снятие с поста военного комиссара в 1925-м; исключение из Политбюро в 1926-м; исключение из партии в 1927- м; ссылка в Алма-Ату в 1928-м; высылка из страны в 1929-м; постепенное убийство всех детей Троцкого; неудавшееся покушение и, наконец, убийство в августе 1940. года. Это все не доказательства? Что я должен предъявить Зевелеву: письменный приказ Сталина в 1922 г. убить Троцкого? И тогда он объявит его подделкой и все равно будет утверждать, что Сталин никого не хотел убивать!

"Утверждается, что Свердлов... занимал такие должности, как Председатель Политбюро и Председатель ЦК. Известно, что подобающих "званий" в партии ни тогда, ни впоследствии не было".

Не было? Переписка секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями. Том 3. М. 1967, с. 48. 11 апреля 1918г. Подпись: "Председатель ЦК, Секретарь ЦК". Там же, с. 108. 3 июля 1918 г. Подпись:

стр. 173

"Председатель ЦК Свердлов". Том 4. М. 1969, с. 22: "Вологодскому комитету РКП(б). 26 августа 1918г. . С товарищеским приветом Председатель ЦК РКП Я. Свердлов". Том 5. М. 1970, с. 19: "Постановление ЦК РКП(б). 26 ноября. Подпись: "Председатель ЦК Я. Свердлов". Там же, с. 61: Циркулярная телеграмма ЦК РКП(б) от 17 декабря. Подпись: "Председатель ЦК Свердлов".

Нет ошибки и в должности "Председателя Политбюро". Эта должность, официально не объявленная, существовала и после смерти Свердлова. В 1922 - 1923 годах председателем Политбюро был Каменев.

Неловко указывать, но Зевелев даже не понял основного тезиса статьи. Я доказываю, что Ленин не мог просить у Сталина яда и что весь этот сюжет выдуман и сфабрикован Сталиным для обеспечения алиби. Такого же мнения придерживался Б. И. Николаевский, которого я цитирую: "Самый факт обращения Ленина с этой просьбой к Сталину вызывает большие сомнения". Зевелев комментирует: "Фелыитинского нисколько не смущает, что она противоречит его главной идее. Лишь бы бездумно что-то написать. Вот позиция нашего лениноведа". Увы, бездумно читает и бездумно пишет сам Зевелев, ослепленный идеологическими предрассудками, не сумевший разобраться даже в том, где и когда был издан так не устраивающий Зевелева материал из собрания сочинений Сталина, которому нечего противопоставить. Поэтому Зевелев прибегает к старинным методам советской историографии: передергиванию мыслей, обрыванию цитирования, топорному пересказу, неправильным трактовкам.

Но самое неприятное для Зевелева сообщение я оставил на конец. Только что в издательстве "Терра" вышла моя книга "Вожди в законе". Глава "Тайна смерти Ленина" является в ней основной и, по сравнению с журнальным вариантом, значительно расширена. Зевелеву читать ее без валидола я не рекомендую. Там не будет ничего, с чем он согласится.

Ю. Фельштинский

стр. 174

Зарубежные книги и журналы, поступившие в редакцию

S. Ahonen. Historiation sukupolvi? Historian vastaanotto ja historiallisen identiteetin rukentuminen 1900- luvun nuorison Keskuudessa. SHS. Helsinki. 1998. 213 s.

Czasopismo Prawno-Historyczne. Tom L - Zeszyt 1, 2. Poznan. 1998.

J. W. Daly. Autocracy under Siege. Security Police and Opposition in Russia. 1866 - 1905. Northern Illinois University Press. DeKalb. 1998. 260 p.

S. Haila. Suomalaisuutta rakentamassa. Arkkitehti Sebastian Gripenberg kulttuurifennomanian lipunkantajana. SHS. Helsinki. 1998. 174 s.

Harmaat aallot. Ympäristonsuojelun tulo Suomeen. SHS. Helsinki. 1999. 236 s.

Historische Veröffentlichungen. Band 54. Osteuropa-Institut der Freien Universität Berlin. Forschungen zur Osteuropäischen Geschichte. Berlin. 1998. Harrassowitz Verlag. 204 s.

P. Ihalainen. The Discourse on Political Pluralism in Early Eighteenth-Century England. A Conceptual Study with Special Reference to Terminology of Religions Origin. SHS. Helsinki. 1999. 375 p.

Indice historico espanol. Barcelona. Vol XXXV , 1997, Num. 107; Indices de autores у materias. Vol. XXVI (1980), Num. 89 bis; vol. XXXIV (1996), Num 106 bis.

Italia contemporanea. Milano. 211, giugno 1998.

P. Kärenlampi. Taistelu kouludemokratiasta. Kouludemokratian aalto Suomessa. SHS. Helsinki. 1999. 264 s.

A. Kemilainen. Finns in the Shadow of the "Aryans". Race Theories and Racism. SHS. Helsinki. 1998. 320 p.

M. Lehmijoki-Gardner. Wordly Saints. Social Interaction of Dominican Penitent Women in Italy, 1200 - 1500. SHS. Helsinki. 1999. 189 p.

J. Niemelä. Vain hyodynkö t ähden? Valistuksen ajan hyötyajattelun, luonnontieteen ja talouspolitiikan suhde Pehr Adrian Gaddin elämäntyön kauta tarkasteltuna. SHS. Helsinki. 1998. 358 s.

K. Vainio-Korhonen. Käsin tehty - miehelle ammatti, naiselle ansioiden lähde. Käsityötuotannon rakenteet ja strategiat eisiteollisessa Turusa Ruostin ajan lopulla. SHS. Helsinki. 1998. 221 s.

Verein für Geschichte der Weltsystems. Barsinghausen. October 1998. N 33 (VGWS R 33).

D. R. Weiner. A Little Corner of Freedom. Russian Nature Protection from Stalin to Gorbachev. University of California Press. Berkley, Los Angeles, Lnd. 1999. 556 p.

Zeitschrift für Geschiehtswissenschaft. Berlin. 1998, N 10, 11, 12; 1999, N 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7.

Постоянный адрес данной публикации: