НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ 1848 г.

В 1843 г. в "Немецко-французских ежегодниках", издававшихся Марксом совместно с радикальным немецким демократом Руге, была напечатана переписка между Руге, Марксом и Бакуниным. Это была первая попытка совместной работы Маркса и Бакунина, попытка, быстро показавшая коренную разницу во взглядах между гениальным основоположником научного коммунизма и будущим главой анархистского крыла I интернационала. Бакунин, [вырвавшийся из лап "северного медведя" - Николая I, приобщался к революционной действительности. Уже в 1842 г. он напечатал в журнале Руге "Немецкие летописи" статью (за подписью Жюль Элизар) "Реакция в Германии", в которой провозглашал, что лозунги "свободы, равенства, братства" содержат в себе "полное уничтожение существующего политического и социального мира". Ориентируясь на "бедный класс, который уже без сомнения представляет большинство человечества", он предсказывал "грядущую революцию", призывал довериться "вечному духу" и провозглашал: "Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть".

Встретившись в Швейцарии с Вейтлингом, Бакунин быстро заражается некоторыми его идеями, особенно идеализацией Вейтлингом первобытного христианства, мечтами о приходе "нового Мессии", ориентацией на уголовный элемент, который, по мысли Вейтлинга, является наиболее передовой частью "бедного класса", способной стать во главе революции. С такой помесью идей, причудливо сочетавшей лозунги великой буржуазной революции и мелкоремесленную идеологию "вейтлингиазма", Бакунин и пришел в качестве сотрудника в "Немецко-французские ежегодники" Арнольда Руге.

Письмо Бакунина к Руге, напечатанное в указанном журнале, представляет собой громкий гимн в честь революционных идей в стиле великих буржуазных французских просветителей. Декламация о "народе" сочетается у Бакунина с верой в свое великое призвание. "Здесь, - пишет Бакунин, - только здесь (в Париже. - Г. З.) начинается борьба, и наше дело так сильно, что мы, несколько развеянных по свету людей, со связанными руками, одним только боевым кличем повергаем в бегство и страх их мириады. Так и быть, идет; и я, скиф, развяжу у вас ваши путы, у вас, германцев, желающих быть греками".

Маркс так же в это время стремился в Париж, "в этот старый университет философии". Но уже тогда он смотрел на мир иначе, чем Руге и Бакунин. И письма и статьи Маркса в "Немецко-французских ежегодниках" представляют собой новое слово по сравнению с декламацией Бакунина. "Мы не говорим миру, - писал Маркс, - перестань бороться, вся твоя борьба - пустыня, мы даем миру новые лозунги борьбы". По выражению Ленина, в 1843 г. Маркс "выступает уже как революционер, провозглашающий "беспощадную критику всего существующего" и в частности "критику оружия", апеллирующий к массам и к пролетариату". В статье "К критике гегелевской философии права", напеча-

танной в тех же "Немецко-французских ежегодниках). Маркс прямо пишет: "Эмансипация (освобождение. - Г. З. ) немца есть эмансипация человека. Голова этой эмансипации - философия, ее сердце - пролетариат". Уже в этой гениальной формуле чувствуется основоположник самого революционного учения, которое создавалось когда-либо человечеством, чувствуется пролетарский революционер. Неудивительно, что союз между Марксом и Руге быстро кончился, он был разорван Марксом, которого не могли удовлетворить радикально-демократические идеи Руге. Но разрыв с Руге означал также идеологический разрыв с Бакуниным.

Дальнейшая деятельность Маркса и Бакунина накануне революции 1848 г. показывает нам корни тех разногласий, которые встали впоследствии, в эпоху I интернационала, между Марксом и Бакуниным. Только мелкобуржуазные нытики и бессовестные фальсификаторы истории могут продолжать и в наши дни, как это делает например известный историк анархизма Макс Неттлау, выставлять причиной борьбы Маркса против Бакунина личную нелюбовь первого к последнему, "себялюбие", "желчность" и "сверхиндивидуализм" Маркса. Эта жалкая клевета, которой к сожалению поддался и такой революционный марксист, как Франц Меринг, разлетается в прах при первом соприкосновении с фактами.

В то время как Маркс еще в 1844 г. гениально открыл единственно революционную силу, способную сокрушить капитализм, - пролетариат, Бакунин продолжал свои революционные декламации. Очутившись к 1844 г. в Париже, Бакунин познакомился с Прудоном, который несомненно имел на него влияние (Бакунин называет его "одним из замечательнейших современных французов"), и стал знакомиться с революционными социалистическими и коммунистическими кружками.

Впоследствии он признавался, что последние его мало заинтересовали, что для встречи с социалистически: и коммунистически настроенными "увриерами" (рабочими) у него не было "никакого другого побуждения, ни цели, кроме любопытства". Это равнодушие к рабочему движению, к коммунизму, глубоко характерно для Бакунина эпохи кануна революции 1848 г. Не понимая значения пролетариата, Бакунин с презрением отзывается о работе Маркса в Брюсселе, работе по созданию первой пролетарской партии - "Союза коммунистов". В письме к Анненкову от 28 декабря 1847 г. Бакунин пишет о деятельности Маркса в Брюсселе: "Маркс занимается тем же пуст опорожним делом, что и раньше: портит работников, делая из них резонеров. То же самое теоретическое сумасшествие и неудовлетворенное, недовольное собою самодовольство".

Это писалось Бакуниным в то время, когда Маркс уже разделался беспощадным образом с Прудоном, с Вейтлингом, со всем утопическим хламом, когда он вместе с Энгельсом готовил свой всемирно исторический документ - "Коммунистический манифест". Нет никакого сомнения в том, что острая, режущая, как сталь, критика Маркса всех ублюдков старого мира задевала также и Бакунина того периода, который как раз составлял свое мировоззрение из обрывков утопических реакционных систем. Уже тогда Бакунин ненавидел Маркса, марксизм, коммунизм. В другом письме к своему другу, поэту Георгу Гервегу, Бакунин так отзывается о работе Маркса и Энгельса: "Немцы же, ремесленники, Борнштедт, Маркс и Энгельс, и в особенности Маркс, сеют свое обычное зло. Тщеславие, злобность, дрязги, теоретическое высокомерие и практическое малодушие, рефлектирование о жизни, деятельности и простоте и полное отсутствие жизни, дела и простоты, литературничающие и дискуссирующие ремесленники и противное заигрывание с ними. - "Фейербах - буржуа", и словечко "буржуа" сделалось до тошноты повторяемым эпитетом, - а сами все с ног до головы насквозь захолустные буржуа. Одним словом, ложь и глупость, глупость и ложь. В этом обществе нельзя дышать свободно. Я держусь в стороне от них и решительно заявил, что не вступлю в их коммунистический

ремесленный союз и не желаю иметь с ними ничего общего".

Над этой характеристикой Бакуниным Маркса и Энгельса можно сейчас только посмеяться. Ни одно слово из того, что писал Бакунин в 1847 г., не оправдалось: это является блестящим "свидетельством о бедности" той "глубины анализа" Бакунина, которой так восхищаются ныне Неттлау и другие анархистские историки. Ограниченность мелкобуржуазного революционера мешала Бакунину уже накануне революции 1848 г. разглядеть в гениальных теоретических и практических действиях Маркса и Энгельса хотя бы зерно истины.

Но Бакунин хотел революции, причем не просто революции, а "беспримерной", "ужасающей", как он выражался впоследствии. На кого же он ориентировался накануне революции 1848 г.? Ответ на этот вопрос мы найдем в выступлениях Бакунина этого периода.

Пренебрегши "увриерами" и коммунизмом, Бакунин сближается с польской революционной эмиграцией. На польском банкете в Париже (17/29) ноября 1847 г. в честь польской революции 1831 г. Бакунин в своей речи так говорит об основных движущих силах грядущей революции: "Враги его (царского деспотизма. - Г. З.) - повсюду; во-первых, это страшные массы крестьян, которые не ждут от императора своего освобождения и бунты которых с каждым днем умножаются, показывают, что они устали ждать, далее, класс промежуточный, очень многочисленный и состоящий из элементов очень различных, класс беспокойный, буйственный, который бросится со страстью в первое революционное движение. Наконец, и особенно это - бесчисленная армия, которая покрывает все пространство империи".

Бакунин таким образом ориентируется на крестьянскую революцию, в которой роль гегемона принадлежит мелкой буржуазии. На этой точке зрения он останется, с некоторыми вариациями, до конца своей жизни. И это - первое, коренное отличие мелкобуржуазной революционности Бакунина от пролетарской революционности Маркса. В той же речи Бакунин говорит о необходимости примирения революционной России и революционной Польши и впервые высказывает свои идеи "революционного панславизма". "Это - освобождение 60 миллионов душ, - говорил Бакунин, - это освобождение всех славянских народов, которые стонут под игом иностранным, это, наконец, падение, окончательное падение деспотизма в Европе". В тот же день, 17/29 ноября 1847 г., Маркс и Энгельс в Брюсселе выступали по польскому вопросу по поручению "Демократической ассоциации", товарищем председателя которой состоял Марже. Пути освобождения Польши рисуются Марксом и Энгельсом совсем в другом плане, чем Бакуниным. Не на панславизм, хотя бы и "революционный", ориентируются основоположники научного коммунизма, не на крестьянскую, а на пролетарскую революцию. "Победа пролетариата над буржуазией, - говорил Маркс, - является вместе с тем победой над национальными и промышленными столкновениями, которые ныне враждебно противопоставляют один против другого различные народы. Победа пролетариата над буржуазией является поэтому одновременно и сигналом к освобождению всех угнетенных наций".

В противовес Бакунину, который декламирует о "беспримерной" революции, фактически означающей только буржуазно-демократическую революцию, Марже выдвигает пролетарскую революцию как единственный путь уничтожения и классового и национального гнета. Эта идея Маркса блестяще развита Лениным и Сталиным и воплощена в национальной политике страны победоносной пролетарской революции - в СССР. Слова Маркса оказались гениальными и пророческими. А что осталось от "пророчества" Бакунина? Ничего. Панславизм, который Бакунин проповедывал еще накануне революции 1848 г., оказался реакционной утопией еще

во время самой революции, он вдохновлял потом Милюковых и Гучковых, которые представляли русский империализм, тянувшийся к Дарданеллам и Константинополю. Он продолжает являться и сейчас контрреволюционной идеей, которой вдохновляются белоэмигранты я бездарные профессора из какой-нибудь захудалой провинциальной академии.

Таковы те глубочайшие различия в мировоззрении, которые обнаружились еще накануне революции 1848 г. между пролетарским революционером Марксом и мелкобуржуазным "сверхреволюционером" Бакуниным. Во время революции 1848 г. эти различия еще более углубились и обострились.

В ЭПОХУ РЕВОЛЮЦИИ 1848 г.

"Безумный год" - революция 1848 г. Все классы в старой Европе разворочены и приведены в движение. Все силы старого мира трепещут. "Священный союз" - дело объединенного союза русского царизма с европейским деспотизмом - трещит по всем швам. Во Франции пролетариат вынуждает буржуазию учредить республику, "обставленную социальными учреждениями", трон Луи-Филиппа пылает в костре, зажженном парижскими рабочими, обвеянными пороховым дымом баррикад. Меттерних - душа "Священного союза" - низвергнут в Австрии. Троны других коронованных властителей шатаются. Прусский король Фридрих-Вильгельм IV лицемерно клянется в "преданности народу" над трупами павших борцов. Сам папа римский лепечет "о нравах народа" и о конституции. Международный жандарм - Николай I - великолепно понимает, какая угроза поднимается против "кованной царским деспотизмом обширной русской империи. В день получения им известия о революции во Франции Николай, явившись на бал, заявляет: "Господа офицеры, седлайте коней. В Париже революция". Он готовится к интервенции, которую впоследствии и осуществил, подавив венгерскую революцию.

В сложнейшем клубке классовой борьбы, которая развертывалась во время революции 1848 г. во всем мире, Маркс разбирался с гениальной проникновенностью и точностью. Предсказав с поразительной четкостью еще в "Коммунистическом манифесте" характер грядущей революции в Германии, Маркс, высланный из Брюсселя, сначала отправляется в Париж, где решительно выступает против попытки Гервега соорудить "немецкий легион" и силой внести революцию в Германию. Предостережение Маркса оправдывается полностью: авантюра Гервега кончается полнейшим крахом, стоит массы бессмысленных жертв, сам Гервег обнаруживает всю свою неприглядность и трусость. Мартовская революция в Германии открывает Марксу и Энгельсу возможность вернуться на родину и взять в свои руки руководство революционным движением.

В "Новой рейнской газете" Маркс выступает как пролетарский революционер, умеющий трезво разбираться в событиях, пытающийся использовать все силы революции. Подвергая жестокой критике контрреволюционную немецкую буржуазию, разоблачая трусливость и половинчатость мелкой буржуазии, Маркс требует решительных, диктаторских мер по отношению к силам старого порядка. Он стоит на точке зрения необходимости доведения до конца буржуазно-демократической революции, провозглашает "перманентную революцию", т. е. борется за перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую. " Перманентный" вздор троцкистов не имеет ничего общего с выверенной, четкой тактикой Маркса, не перепрыгивавшего через этан, а развязывавшего все силы буржуазно-демократической революции. "...По содержанию своему, - писал Ленин, - те задачи, которые ставил Маркс в 1848 г. революционному правительству или диктатуре, сводились прежде всего к демократическому перевороту: защита от контрреволюции и фактическое устранение всего, противоречащего самодержавию народа. Это

и есть не что иное, как революционно-демократическая диктатура"? (Ленин, "Две тактики социал-демократии в демократической революции").

В целях доведения до конца буржуазно-демократической революции Маркс ратовал за революционную войну с Россией - тогда международным жандармом. Такая революционная война должна была развязать во вею ширь скрытую мощь основных движущих классов германской революции - пролетариата и крестьянства, отбросить сопротивляющиеся буржуазные фракции окончательно в объятия реакции и перевести революцию на более высокий этап. Поражение России означало бы уничтожение основного очага контрреволюции. Это стимулировало бы победу пролетариата во Франции и других передовых странах. Немецкая буржуазно-демократическая революция оказалась бы "прологом пролетарской революции", как писали об этом Маркс и Энгельс в "Коммунистическом манифесте". Маркс боролся поэтому против близорукой тактики Стефана Борна, стремившегося замкнуться в чисто экономические организации пролетариата и изолировать последний от политических задач, стоящих перед таим как перед гегемоном революции. С другой стороны, Маркс боролся и против "левацкой" тактики Готшалька, пытавшегося в "Союзе коммунистов" перескочить через буржуазно-демократический этап революции и сразу провозгласить революцию социалистическую. Тактика Маркса и Энгельса была единственно правильной тактикой пролетарских революционеров. Возмутительной клеветой звучит утверждение Рязанова, что Маркс якобы "ошибался" в начале революции и что он потом "изменил" свою тактику. "В Германии 1848 - 49 гг., - писал Ленин, - Маркс поддерживал крайнюю революционную демократию я никогда впоследствии не брал назад сказанного им тогда о тактике" (Ленин, "Карл Маркс").

Во имя этой единственной правильной пролетарской тактики в буржуазно-демократической революции в ту эпоху Маркс "поддерживал в Польше партию аграрной революции", ту самую партию, которая начала краковское восстание 1846 года" (Ленин, "Карл Маркс"). Когда вспыхнуло июньское восстание парижского пролетариата, Маркс выступил самым решительным образом в защиту июньских повстанцев и дал непревзойденный образец анализа совершившихся всемирно исторических событий. Июньское восстание для Маркса-сигнал, что пролетариат поставил в порядок дня социалистическую ("красную") республику и диктатуру пролетариата. "Парижские рабочие, - писал Маркс в "Новой рейнской газете", - подавлены превосходством сил врагов своих, но не уничтожены. Они разбиты, но их враги побеждены. Минутное торжество грубой силы куплено крушением всех обольщений и иллюзий февральской революции, разложением всей старо-республиканской партии, расколом французской нации на две части - нацию собственников и нацию рабочих. Трехцветная республика отныне носит один цвет, цвет побежденных, цвет крови. Она стала красной республикой".

Таковы были программа и тактика пролетарского революционера Маркса в эпоху революции 1848 г. Совершенно иными были программа и тактика Бакунина. Он продолжает мечтать о крестьянской войне. Но в отличие от Маркса, который тоже говорил о необходимости "второго издания крестьянской войны" под гегемонией пролетариата, Бакунин ищет гегемона революции в мелкой буржуазии, а затем в личной диктатуре. Буржуазии Бакунин не верит, Европу вообще считает старчески дряхлой. Свою "ужасную" и "беспримерную" революцию Бакунин думает осуществить через анархическую крестьянскую войну. "Разве стала анархия, - пишет Бакунин в "Воззвании к славянам", - постоянной и всякая попытка обуздать ее еще более анархической, чем постоянная анархия?.. Революция не успокоится, пока не разрушит окончательно одряхлевшего мира и не создаст снова нового, прекрасного. Поэтому в ней и только в ней вся наша сила, мощь и верность победы, только в ней жизнь, а вне ее смерть". В письме к Гервегу в эту

эпоху Бакунин вновь повторяет: "Дурные страсти вызовут крестьянскую войну, и это меня радует, так как я анархии не боюсь и желаю ее от всей души". Эти декламации об анархии свидетельствуют между прочим о неразрывности Бакунина-анархиста и Бакунина эпохи 1818 г.

Силы, которые должны развязать эту анархическую крестьянскую революцию, по мнению Бакунина, находятся не в европейских народах, а в славянских. Впоследствии (в эпоху I интернационала) Бакунин изобрел свою собственную "социологию", из которой следовало, что некоторые народы - немцы, англичане - не годятся для революции, так как в них отсутствует "дух возмущения", и только романские народы, а особенно славяне сохранили всю свежесть и неприкосновенность этого "духа возмущения". Поэтому "свет грядет с востока" - на революцию способны в первую голову славянские народы. В эпоху революции 1848 г. Бакунин, - еще не развивший этой доморощенной "расейской" социологии, свидетельствующей о полном непонимании Бакуниным движущих сил революции, основ классовой борьбы, - фактически исходил из тех же положений. Вот почему Бакунин участвует в славянском съезде в Праге, пытается организовать объединение славянских народов и, опираясь на это объединение, развязать силы анархической крестьянской революции.

Панславистская идея Бакунина могла сыграть только контрреволюционную роль. Именно опираясь на хорватов и южных славян вообще, австрийская реакция расправилась с революцией так же, как, опираясь на штыки русских, посланных венценосным жандармом Николаем I, реакция растравилась с венгерской революцией. Маркс в статьях в "Новой рейнской газете", посвященных "демократическому панславизму", вскрыл всю подноготную контрреволюционной идеи Бакунина. "...В то время, - писал Маркс, - как французы, немцы, итальянцы, поляки и мадьяры подняли знамя революции, славяне выступили, как один человек, под знаменем контрреволюции. Впереди шли южные славяне, которые уже давно отстаивали свои контрреволюционные сепаратистские вожделения против мадьяр; далее чехи, а за ними вооруженные и готовые появиться в решительный момент на ноле сражения русские".

Подчеркивая контрреволюционную роль славянских народов, Маркс вовсе не стоит, как пытаются ныне изобразить анархисты, на точке зрения "пангерманизма". Редакторы "Новой рейнской газеты", писал Маркс, "исторически показали и беспощадно вскрыли ту гнусную роль, которую Германия играла в истории благодаря своему дворянству и буржуазии, благодаря своему слабому промышленному развитию; они всегда признавали прогрессивную роль великих исторических народов Запада, англичан и французов, по сравнению с отсталыми немцами". "Но именно потому мы имеем право, - добавляет Маркс, - не разделять фантастических иллюзий славян и так же строго судить другие народы, как мы судили нашу собственную нацию".

Критикуя панславистские идеи Бакунина в 1848 - 1849 гг., Маркс допускает, что Бакунин исходит из субъективно хороших положений. Маркс пишет: "Бакунин - наш друг". Но вместе с тем Маркс беспощадно вскрывает объективный контрреволюционный смысл плана Бакунина. "На сентиментальные слова о братстве, - заключает Маркс свою статью "Демократический панславизм", - обращаемые к нам от имени контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к России была и еще остается у немцев их первой революционной страстью: со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма можем мы совместно с поляками и мадьярами обезопасить революцию против указанных славянских народов. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как к врагам".

И если Бакунин в конце концов восклицает: "Поистине, славянин не должен ничего потерять, а должен выиграть. Поистине, он должен жить. И мы будем жить. Пока будет оспариваться хотя бы малейшая часть наших отрав, пока хотя бы единый член нашего организма останется отделенным или оторванным от нас, - до тех пор мы будем беспощадно бороться на жизнь и на смерть, пока наконец, славянство не станет великим, свободным и независимым", - если революционный панславизм принимает эти слова всерьез и будет уходить от революции всюду, где дело коснется фактически славянской национальности, то и мы будем знать, что нам делать.

Тогда борьба, "беспощадная борьба на жизнь и на смерть" со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и решительный терроризм - не в интересах Германии, а в интересах революции".

В этой длинной, ню красноречивой цитате из статьи Маркса против Бакунина, которую мы привели, виден подлинный пролетарский революционер, безжалостно срывающий красивый флер, окутывающий реакционную сущность той или иной идеи... Для Маркса на первом плане стоят интересы революции, причем не буржуазной, а пролетарской. А Бакунин не понимает задач пролетарской революции, такая революция его не интересует. Широковещательная панславистская идея, неминуемо оказавшаяся покровом для контрреволюции, увязывается у Бакунина с программой не пролетарской, а буржуазной революции. В своих работах эпохи 1848 г. "Основы новой славянской политики", "Основы славянской федерации", "Внутреннее устройство славян" Бакунин в качестве основы будущего устройства единой славянской федерации кладет принципы, взятые напрокат у буржуазии: "равенство всех и братскую любовь". Под небом свободного славянства, заявляет Бакунин, нет никого несвободного, ни по праву, ни на деле. Подданство (крепостная зависимость), под каким бы видом оно ни показывалось, навсегда отменяется. "Отменяются всякие сословия. Аристократия, дворянство могут искать себе "преимуществ и привилегий в богатстве своей любви и величии своей жертвы". Ученые и художники должны "распуститься в массе народа, чтобы черпать из нее новую жизнь и чтобы нести ее взаимно к просвещению, приобретенному временем".

Если расшифровать эту программу, то мы получим: 1) уничтожение крепостной зависимости и сословий; 2) конфискацию феодального землевладения ("великие жертвы", о которых говорит Бакунин); 3) крестьянскую демократию (ученые и художники должны "распуститься в массе народа"). Впоследствии в "Исповеди" Бакунин несколько уточнил социальную базу своей "крестьянской демократии". Думая начать свою революцию в Богемии, Бакунин рассчитывал, по его словам, на следующее: феодализм до 1848 г. существовал в Богемии "во всей его полноте, со всеми его тяготами и притеснениями"; аристократия, дворянство, в Богемии состояла из немцев, которых крестьяне ненавидели вдвойне: рекрутские наборы возбудили в богемском народе всеобщий ропот и наконец "среди крестьянства класс неимущих крестьян и даже "бездомных" людей был еще многочисленнее и положение его тягостнее, чем в самой Германии". Таким образом социальной базой, на которую думал ориентироваться Бакунин во время революции, было крестьянство, в особенности неимущие люмпены.

Из показаний Бакунина парижскому военному суду видно, что Бакунин отрицал намерение "вводить социалистическую систему". Он считал только возможным проведение крайних мероприятий, как "уничтожение накладных на земельную собственность, что составляет весьма практическое средство благодаря тому, что оно облегчает положение землевладельцев, главным образом крестьян, и улучшает их материальное положение". В "Исповеди" он говорит о том, что собирался изгнать всех дворян, враждебное духовенство, конфисковать все дворянские имения. Часть конфискованной земли Бакунин собирался разделить между

крестьянами, а остальное - превратить в источник чрезвычайных революционных доходов". Кроме того он собирался разрушить все замки, предать огню все административные правительственные бумаги и документы и провести "объявление всех ипотек, а также всех долгов, не превышающих известную сумму, например 1000 или 2000 талеров, заплаченными".

Ю. Стеклов, написавший четыре толстых тома о Бакунине, до того увлекается своим "героем", что программу Бакунина во время революции 1848 г. называет не только "самой передовой из тогда существовавшего" (а как же быть с программой Маркса и Энгельса? Об ртом марксист Стеклов не подумал видно), но утверждает, что она "в ряде пунктов как бы предвосхищает существо советской власти и как бы предсказывает в общих чертах ход великой русской октябрьской революции 1917 г.". Далее Стеклов, якобы полемизируя с анархизмом, прямо говорит, что революция, предложенная Бакуниным в 1848 г., была "не анархической, а скорее коммунистической (подчеркнуто Стекловым). Мы уже выше указывали, что сам Бакунин отрицал на суде приписываемое ему намерение вводить социалистические мероприятия. Самый пристальный анализ мероприятий, предложенных Бакуниным, свидетельствует о том, что ни одного коммунистического мероприятия Бакунин не предлагал. Для Стеклова, который в согласии с троцкистскими контрабандистами причесывает Октябрьскую революцию на буржуазный лад, беспримерная революционная декламация Бакунина в эпоху революции 1848 г. кажется коммунизмом.

На самом деле план, предложенный Бакуниным в 1848 г., развивает программу радикальной буржуазно-демократической революции, главной движущей силой которой является крестьянство в лице неимущих, люмпенских слоев. Пролетариата в эту эпоху Бакунин не видит, его роли совершенно не понимает и вообще им пренебрегает. Кто же возглавит эту крестьянскую революцию? Из показаний Бакунина в Праге мы видим, что Бакунин вначале рассчитывал на мелкобуржуазную интеллигенцию. По мысли Бакунина, эмиссары его в Богемии, интеллигенты Густав и Адольф Страка, Арнольд Дестер, Гекзамер и другие, должны были организовать тайный комитет, повстанческие "тройки" и "пятерки" и агитировать среди всех классов населения, особенно угнетенного крестьянства. Через братьев Стража Бакунин связывался с обществом "Славянская липа", имевшем влияние на крестьянство. В Праге во время второго его приезда Бакунин имел свидание с некоторыми интеллигентами-революционерами, развил перед ними свои планы и убеждал их готовить восстание. Из "Исповеди" нам известно, что он замышлял организовать три тайных общества: "одно общество для мещан, другое - для молодежи, третье - для сел". Во главе богемского общества он предполагал поставить центральный комитет, в который должны были входить Бакунин, Арнольд и еще три лица. Он прочил себя также в тайные руководители ЦК, "так что, если бы проект мой, - пишет он, - пришел к исполнению, все нити движения сосредоточились бы в моих руках, и я бы мог быть уверен, что замышляемая революция в Богемии не сорвется с пути, ей мною предназначенного". Он полагал, что тайное общество должно продолжать существовать и после революции, "охватывай постепенно все славянские земли" и давая "людей различных назначений и мест в революционной иерархии", т. е. в будущее правительство.

Таким образом первоначальным намерением Бакунина было возглавить крестьянскую революцию мелкобуржуазной интеллигенцией. Но он вскоре в ней разочаровался. По его словам, "эти люди были склонны очень много говорить и хвастать, но не годились для практических действий". И тогда перед Бакуниным неминуемо встал вопрос о единоличной диктатуре. Отмечая в "Исповеди" вновь и вновь, что он убедился в нерешительности и неспособности "демократов" и "рево-

люционных предводителей" и что это и явилось важнейшей причиной, толкнувшей его на мысль о личной диктатуре, Бакунин пишет: "Не самолюбие и не честолюбие, но убежденье, основанное на годовом опыте, убежденье, что никто между знакомыми мне демократами не будет в состоянии так обнять все условия революции и принять те решительные и энергичные меры, которые я считал необходимыми для ее торжества, заставили меня, наконец, откинуть мою личную скромность".

Так Бакунин, не видевший пролетариата, не понимавший его значения, разочаровавшийся в мелкобуржуазной интеллигенции, неминуемо пришел к мысли о личной диктатуре. Мы увидим из дальнейшего, что эта мысль не является случайной у Бакунина, что она привела его к совершенно контрреволюционному выводу о всеславянском диктаторстве русского императора.

В ПЕРИОД РЕАКЦИИ

Наступившая вслед за поражением революции 1848 г. реакция в Европе выбросила Маркса и Энгельса в эмиграцию - в Англию, а Бакунина предала в руки Николая. Маркс в эту эпоху смог стать выше Эмигрантских склок и дрязг, беспощадно вскрыть предательскую природу мелкобуржуазных революционеров, которые шумными криками и фейерверком красивых фраз заменяли революционные действия и терпеливую подготовку масс к будущему революционному подъему. В самом "Союзе коммунистов" Маркс продолжал борьбу на два фронта, выбрасывая реформистов и "левых путчистов" типа Виллиха - Шаппера, пытавшихся заниматься "игрой в революцию".

В обстановке жесточайшей нужды, оклеветанный со всех сторон, Маркс продолжает сохранять трезвость ума и революционный пыл, не только не отказываясь от своих взглядов, но продолжая их развивать в своих великих теоретических произведениях. К периоду после 1848 г. относятся два "Обращения союза коммунистов", написанных Марксом, в которых даны четкая программа и тактика пролетариата в "перманентной" революции. Марксом написаны в это время такие непревзойденные произведения, как "18 брюмера Луи-Бонапарта", "К критике политической экономии" и ряд других работ, сделавших эпоху и сохраняющих все свое значение до сегодняшнего дня. Маркс требован: "уменья работать в эпоху новой полосы, готовящей якобы "мирно" новые революции" - пишет Ленин. "В каком духе требовал Маркс, - прибавляет Ленин, - ведения этой работы, видно из следующей его оценки положения в Германии в наиболее глухое реакционное время, в 1856 году". "Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием крестьянской войны" (Ленин, "Карл Маркс").

Каковы же настроения Бакунина в эту эпоху? Очутившись в лапах Николая, в Петропавловской крепости, Бакунин пишет свою "Исповедь", документ, открытый только после Октябрьской революции. По поводу этой "Исповеди" много спорили; одни считают, что Бакунин, написав свою исповедь Николаю, сделал ловкий шахматный ход, чтобы спасти свою жизнь, другие, что Бакунин временно поддался упадку духа и наговорил много глупостей, от которых он впоследствии отказался. Но анализ "Исповеди", сравнение мыслей, высказанных в ней Бакуниным, с его идеями в других документах эпохи, написанных им на свободе, свидетельствуют, что "Исповедь" является документом, отражающим подлинные настроения Бакунина в эпоху реакции. Даже Неттлау, некритический поклонник Бакунина, вынужден признать, что "Исповедь" Бакунина не есть плод случайных настроений последнего.

Что поражает в "Исповеди", - это мысль Бакунина, будто Николай I может стать всеславянским диктатором. Рассказав о разочаровании.

которое начало охватывать славян после провала Пражского конгресса, особенно о настроении поляков. Бакунин в "Исповеди" пишет: "Я никогда не мог сомневаться в их искренности (поляков. - Г. З. ), да и теперь еще убежден, что если бы вы, государь, захотели тогда поднять славянское знамя, то они без условий, без переговоров, но, слепо передавая себя вашей воле, они и все, что только говорит по-славянски в австрийских и русских владениях, с радостью, фанатизмом бросились под широкие крылья российского орла и устремились бы с яростью не только против немцев, но и на всю западную Европу". Что эта мысль не появилась внезапно в голове Бакунина во время заключения в Петропавловской крепости, что она занимала Бакунина я в то время, когда он был на свободе и замышлял свою "беспримерную" революцию, видно из сохранившихся записей Бакунина, относящихся к эпохе его деятельности во время революции 1848 г. Приведем хотя бы следующий отрывок: "Негодование против немцев в славянских землях и во всей Польше и особенно в Позене, где настроение до сих пор таково (после бомбардировки Праги. - Г. З.) , что достаточно было бы малейшего движения императора, чтобы все немцы и евреи бы ли перебиты... И все это император мот использовать, одно его слово, один жест его руки, и все собрались бы под его знамена". Даже выражения почти те же, что в "Исповеди"! Маркс оказался прожорливее, чем можно было вообразить при самой пылкой фантазии. "Бакунин - наш друг" оказывался и субъективно в эпоху революции 1848 г. на грани контрреволюционного признания Николая I всеславянским диктатором.

Недаром Руте, друг Бакунина, пишет, что во время революции последний бредил каким-то "революционным цезаризмом". Но выйдя из Петропавловской крепости, очутившись в Сибири, Бакунин не сразу отказывается от своей мысли. В 1860 г. (7 ноября) Бакунин пишет Герцену о сибирском генерал-губернаторе Муравьеве восторженное письмо: он прочит Муравьева в диктаторы. Муравьев, по словам Бакунина, хочет "безусловного и полного освобождения крестьян с землей" и других демократических реформ, а главное он хочет "не конституции и не болтливого дворянского парламента, а временной железной диктатуры под каким бы то ни было именем".

Поклонники Бакунина видят в этом плод "доверчивости и увлечения" их героя. Но дело-то в том, что и позднее, очутившись уже за границей, Бакунин продолжает мечтать и писать о "революционной диктатуре" русского императора. В феврале 1862 г. Бакунин выпускает брошюру "К русским, польским и всем славянским друзьям", где, рекомендуя России подать руку Польше, заявляет: "Говорят даже, что сам император Николай, перед смертью, готовясь объявить войну Австрии, хотел позвать всех австрийских и турецких славян, мадьяр, итальянцев к общему восстанию. Он вызвал сам против себя восточную бурю и, чтобы защититься от нее, из императора - деспота хотел превратиться в императора-революционера. Говорят, что воззвание к славянам было уже написано, и между ними воззвание к Польше".

И в своей работе, написанной в том же 1862 г., "Романов, Пугачев или Пестель" Бакунин заявляет, что он "охотнее пошел бы за Романовыми, если бы Романов мог и хотел превратиться из петербургского императора в царя земского... Мы еще потому бы пошли за ним, что он один мог бы совершить и закончить великую мирную революцию, не простив ни одной капли русской или славянской крови". Сомнений нет: Бакунин довольно долго, вплоть до 1862 г., был охвачен идеей о возможности сделать русского императора славянским революционным диктатором. Таков доведенный до конца логический вывод из "революционного панславизма" Бакунина. Анализ Маркса о контрреволюционном характере бакунинского панславизма оправдался больше, чем на сто процентов.

Только когда Бакунин убедился, что русский "земский царь" освободил" крестьян, освободив их также от земли", он (Бакунин) бросил свои идеи о возможности революционной диктатуры русского самодержца. Участие Бакунина в польском восстании втянуло его в революционную работу. Его деятельность во время польского восстания была тоже авантюристической: Бакунин не понимал движущих сил польской революции, якшался со всяким сбродом, мечтая поднять раскольников в России, делал массу глупостей. В одном из писем к Энгельсу (от 12 сентября 1863 г.) Маркс передает разговор _с польским революционером, полковником Лапинским, которого он называет "самым умным поляком". "Герцен и Бакунин, - пишет Маркс, - по словам Лапинского, совершенно приуныли, ибо русские, если их немного поскрести, все-таки оказываются татарами. Бакунин превратился в чудовище, какую-то огромную гору мяса и жира, он с трудом может передвигаться... Сейчас он в Швеции и делает там "революцию" вместе с финнами".

Великолепно видя в то время слабости Бакунина, Маркс и Энгельс однако не выступали против него, так как самое участие его в польском восстании; они считали прогрессивным делом. "Если дело в Польше, - писал Энгельс Марксу 16 февраля 1863 г., - кончится плохо, то нам предстоят очевидно несколько лет самой острой реакции, ибо тогда "православный царь" опять станет главой Священного союза, по сравнению с которым мосье Бонапарт покажется глупым французским обывателем, большим и весьма национальным либералом".

Насколько глупой и бессмысленной является клевета анархистов на то, будто Маркс из-за "себялюбия" и "зависти" изгнал Бакунина впоследствии из Интернационала, видно уже из всего предыдущего. И в дальнейшем дело происходило как раз наоборот: Маркс охотно пошел на совместную работу с Бакуниным, лишь только он увидел, что Бакунин подает надежды, что излечится от своих прежних реакционно-утопических идей. После поражения польского восстания Бакунин по-видимому пытается пересмотреть сбои прежние взгляды. Осенью 1869 г. перед своим отъездом в Италию Бакунин в Лондоне имел свидание с Марксом. Последний в письме к Энгельсу от 4 ноября 1869 г. так передает свои впечатления от этого свидания. "Бакунин, - пишет Маркс, - просит тебе кланяться. Он сегодня уехал в Италию, где он и живет (Флоренция). Я вчера увидел его в первый раз после шестнадцати лет разлуки. Должен сказать, что он мне очень понравился, больше чем прежде. В общем это один из тех немногих людей, которые, по-моему, за эти шестнадцать лет не пошли назад, а наоборот, еще развились". Таков отрыв Маркса о Бакунине после польского восстания. Маркс не принадлежал к числу тех сектантов, которые раз навсегда замыкаются в скорлупу своей любви или ненависти. Каждого человека Маркс рассматривал с точки зрения того, насколько он в данный момент полезен или вреден для дела пролетариата, для революции. Видя, что Бакунин готов идти но новому пути, Марже не отшатывается от него, а наоборот, стремится его использовать.

С некоторой иронией, но без злости Маркс передает в том же письме контуры программы Бакунина, как они выяснились при свидании. "По поводу польского движения, - пишет Маркс, - он (Бакунин) говорит следующее: русскому правительству это движение было необходимо, чтобы удержать в спокойствии самое Россию, но оно никоим образом не рассчитывало на восемнадцатимесячную борьбу. Оно само спровоцировало эту историю в Польше. Польша потерпела неудачу из-за двух вещей: из-за влияния Бонапарта и, во-вторых, из-за того, что польская аристократия медлила с самого начала с явным и недвусмысленным провозглашением крестьянского социализма (подчеркнуто Марксом. - Г. З.). Он (Бакунин) теперь после случая с польским движением будет участвовать исключительно в социалистическом движении".

Беззлобная ирония Маркса относится к подчеркнутым им словам о "крестьянском социализме". Великолепно понимая, что это - остатки утопического мышления, Маркс в самом признании Бакуниным необходимости работать только в социалистическом движении видит шаг вперед и дает ему в общем положительную характеристику. Он приветствует попытку Бакунина встать на новый путь, но сохраняет к нему вполне законную настороженность. Эта настороженность Маркса вполне оправдалась всем последующим ходом событий.

В ЭПОХУ I ИНТЕРНАЦИОНАЛА

Всемирно историческое значение борьбы Маркса за I интернационал заключалось в создании подлинной международной пролетарской партии, передового авангарда рабочего класса, партии, представляющей собою основной рычат социалистической революции.

Интернационал создавался в упорной борьбе с остатками утопического социализма, который уже в эпоху революции 1848 г. играл реакционную роль. Потерпев жестокое поражение на практике революции, утопический социализм принял форму сектантского движения. Прудонизм, лассальянство, бакунизм - вот главные секты, с которыми пришлось бороться Марксу и Энгельсу. В брошюре "Мнимый раскол в Интернационале" Маркс и Энгельс дали следующее определение сектантству в рабочем движении современной им эпохи:

"Первая фаза в борьбе пролетариата с буржуазией всегда отличается сектантским движением. Оно имеет свое оправдание в эпоху, когда пролетариат не развит еще настолько, чтобы действовать как класс. Отдельные мыслители подвергают критике социальные противоречия и предлагают фантастические разрешения их, которые должны быть целиком приняты, распространяемы и осуществляемы рабочей массой. В самой своей природе секты, основанные по инициативе отдельных лиц, аполитичны, чужды всякой живой деятельности- политике, забастовкам, союзам - словом, всякому общему движению. Пролетариат в массе своей всегда остается равнодушным или даже враждебным к их пропаганде. Парижские и лионские рабочие и знать ничего не хотели о сен-симонистах, фурьеризме, икарийцах, равно как английские чартисты и тред-юнионисты об оуэнизме. Эти секты, являющиеся рычагом движения, при своем возникновении, становятся препятствием на его пути, лишь только он их перерастает; тогда они делаются реакционными... Наконец эти секты представляют собой детство пролетарского движения, подобно тому, как астрология и алхимия - детство науки. Пролетариат должен был перешагнуть через эту фазу для того, чтобы стало возможным основание Интернационала".

Прием Бакунина в Интернационал обгоняется не тем, что Маркс будто бы (как это изображают анархисты) вначале признавал правильной программу и тактику Бакунина, а затем якобы наклеветал на него, чтобы изгнать его из Интернационала, так как ом боялся "конкуренции" Бакунина. Все это - жалкий вздор. Маркс великолепно видел все недостатки Бакунина уже в первый период его деятельности. Но Маркс был пролетарским политиком, а не сектантом. Он понимал, что в условиях, в которых создавался I интернационал, нельзя было сразу перешагнуть через заблуждения масс, что их надо было изжить. Он понимал, что внедрение правильных марксистских принципов в массы возможно на первых порах через терпеливую настойчивую пропаганду пролетарской программы и тактики, что развертывание массового революционного движения должно будет неминуемо, как шлак, отбросить сектантские заблуждения и предрассудки. Вот почему Маркс принимал и прудонистов, и бакунистов, и даже сторонников итальянского буржуазного радикала Мадзини на первых порах в Интернационал.

"В сравнении с фантастическими и антагонистическими организациями сект, - писал Маркс, - Интернационал является реальной и боевой организацией пролетариата всех стран, сплоченного в общей борьбе против капиталистов, земельных собственников и их классового могущества, организованного в государство. Поэтому устав Интернационала признает лишь простые "рабочие" общества, стремящиеся к одной и той же цели и следующие одной и той же программе, которая ограничивается тем, что намечает лишь основные вех и пролетарского движения; теоретическая же разработка ее произойдет впоследствии как результат импульса, даваемого потребностями практической борьбы и обменом мнений, происходящим в секциях. Поэтому Интернационал допускает все без исключения социалистические течения в своих органах и на своих конгрессах".

В условиях неразвитого рабочего движения эпохи I интернационала тактика Маркса была единственно правильной. С одной стороны, в Интернационал допускались все организации, стоящие на социалистической точке зрения. С другой стороны, некоторые принципы, выдвинутые Марксом, были непременным условием для допущения. Эти принципы были следующие:

1) Освобождение рабочего класса является делом рук рабочего класса.

2) Конечной целью борьбы против капиталистического строя является насильственное ниспровержение его и захват рабочим классом политической власти (т. е. установление диктатуры пролетариата).

3) Борьба за революцию не означает отказа от борьбы за реформы (Маркс выразил это положение в своей знаменитой характеристике прошедшего в английском парламенте билля о 10-часовом рабочем дне, принятие которого Маркс назвал победой пролетарской политической экономии над буржуазной), наоборот, она предполагает борьбу за улучшение положения пролетариата в рамках капиталистического строя: отсюда необходимость организации профсоюзов, руководства стачечной борьбой, расширение рабочего кооперативного движения и т. д.

4) Борьба пролетариата за его освобождение может успешно вестись только в том случае, если пролетариат создает свою мощную пролетарскую партию, представляющую собой авангард (класса и сковавшую жестокой дисциплиной. Организационными принципами такой партии должен являться демократический централизм, означающий, с одной стороны, одинаковое право каждого члена партии участвовать в обсуждении и голосовании всех вопросов, стоящих перед пролетарской партией, и с другой - право партийных органов (в Интернационале - Генерального совета) после принятия решения большинством энергично и безапелляционно проводить в жизнь эти решения большинства, не останавливаясь перед оргвыводами по отношению к неподчиняющемуся меньшинству.

Таковы были те основные принципы, которые Маркс внедрял в создаваемою им международную пролетарскую партию, I интернационал. Бакунин не понимал ни одного из них. Он только несколько видоизменял свои первоначальные взгляды, фактически оставаясь на старых реакционно-утопических позициях. Он категорически отрицал необходимость политической борьбы, самым ненавистным образом относился к идее диктатуры пролетариата.

Декламируя свою преданность рабочему классу, он фактически оставался на старых позициях: признавал основной движущей силой революции разоряющиеся слои крестьянства и мелкой буржуазии - люмпен-пролетариат. Класс гегемон - пролетариат - он заменял руководством мелкобуржуазной интеллигенции - решительными своими сторонниками, организованными в так называемый Тайный альянс. Организация

Тайного альянса является сейчас фактом, абсолютно установленным подавляющим большинством исследователей. Даже Неттлау, который упорно вопреки фактам утверждает, что Бакунин в 1869 г. распустил свой Тайный альянс, признает, что Бакунин сохранял "интимную" связь с некоторыми своими единомышленниками, которых он именовал "союзниками" или "братьями". Мало того, не имея возможности совершенно скрыть вое факты, Неттлау вынужден признать, что в Испании например Тайный альянс и после фиктивного роспуска его Бакуниным входил в Интернационал. Неттлау пытается однако все же заявлять, что испанская тайная организация "формально" не имела ничего общего с Бакуниным.

Однако опубликованная ныне переписка Бакунина с его единомышленниками, в частности организатором испанской ветви Тайного альянса Джузеппе Финелли, свидетельствует о том, что Маркс и Энгельс были абсолютно отравы, обвиняя Бакунина в том, что он обманул Интернационал и продолжал работу по сплочению Тайного альянса после якобы его "роспуска". Вот отрывки из одного письма Бакунина к Мораго о задачах испанского Альянса. "Мы получили, - пишет Бакунин, - очень печальное известие: Альянс в Мадриде, как и в Барселоне, распадается и уже отчасти распался. Это распадение мы считаем большим несчастьем с точки зрения революционной солидарности всех стран и виновников этого распадения и опубликовании секретов Альянса большими преступниками; организация по существу своему должна всегда оставаться тайной и невидимой, и никто из нас не мот бы предать ее, не обесчестив себя и не нарушив высшего долга, исполнять который мы взаимно обязались".

Для чего нужна Бакунину "тайная и невидимая" организация, видно из следующих мест в том же письме к Мораго: "Наша цель - создание мощного, но всегда невидимого революционного общества, которое должно подготовлять революцию и руководить ею"... Вспомним планы невидимой диктатуры Бакунина в эпоху революции 1848 г. - и мы убедимся, что наш "сверхреволюционер" только возрождает свои старые заговорщические идеи мелкобуржуазного революционаризма, пытающегося заменить деятельность масс крикливыми жестами избранной жучки вождей... "Альянс, - продолжает Бакунин, - является необходимым дополнением к Интернационалу, дополнением, без которого последний превратился бы в своего рода чудовищное международное государство под диктатурой Маркса - чего по-видимому и добивается ныне оклика Маркса - и сделался бы послушным орудием для проведения планов, честолюбивых и потому противоречащих истинному освобождению народных масс".

Сомнений быть не может, Бакунин, который сначала работал в буржуазной организации "Лиги мира и свободы", покинул ее и вступил в Интернационал в 1869 г., приняв требование Генерального совета о роспуске созданного им уже в недрах Лиги "Международного альянса социалистической демократии". Но роспуск Альянса был только фиктивным. Бакунин продолжал организацию Тайного альянса, создавая свои опорные пункты в Швейцарии, Франции, Италии, Испании, России и других странах. Не разбираясь в людях, Бакунин навербовал в Альянс ряд проходимцев и авантюристов. Некоторые из его сторонников, как например Ришар и Блан, оказались впоследствии агентами Наполеона III; связь Бакунина с Нечаевым показала, что Бакунин не брезгал никакими средствами для достижения своей цели. Бакунин передал Нечаеву часть денег, хранившихся у Герцена на революционные цели, выдал Нечаеву за своей подписью документ от имени мифического "Всемирного революционного союза" для облегчения работы Нечаева в России и наконец написал совместно с Нечаевым "Революционный катехизис", на котором доведены до логического конца старые бунтарские идеи Бакунина, облеченные в анархистскую форму. Бакунин ориентируется в России на "разбойников", которых он считает ведущими элементами революции. Нечаев в своих

писаниях подхватил этот мотив Бакунина: он писал: "Разбойники в лесах, в городах, в деревнях, разбросанные по целой России, я разбойники, заключенные в бесчисленных острогах империи, составляют один, нераздельный, крепко связанный мир - мир русской революции... Бросимся, братцы, дружно за народ, в народное движение, в бунт разбойничий и крестьянский и, храня верную, крепкую дружбу между собою, сплетем все разрозненные мужицкие взрывы в народную революцию, осмысленную, беспощадную".

Впоследствии Бакунин отмежевывался от Нечаева, заявив, что он ничего общего с ним не имеет. Но как родственно звучат мечты Бакунина в 1848 г. о "беспримерной" и "ужасной" крестьянской анархической революции и той революции, о которой писал Нечаев! Последний не останавливается на этом, он проповедывает все средства - вплоть до двойной марали, подлогов и убийств. Энгельс писал в брошюре "Альянс социалистической демократии и международное товарищество рабочих" по поводу планов Нечаева-Бакунина: "Тут уже анархия превращается во все разрушительную, универсальную революцию в серию убийств, сперва индивидуальных, потом коллективных; единственное правильное поведение - усиленная иезуитская мораль, образец революционера - разбойник". Неважно, хотел или не хотел Бакунин сделать все те крайние выводы, которые делал из его идеи Нечаев. Важно отметить, что в лице Нечаева Бакунин получил одного из тех "беспардонных русских юношей", на которых он рассчитывал как на руководящий элемент в русской революции. Поэтому он ухватился за него и способствовал его авантюристским похождениям, писаниям и деяниям.

Революции, которую замышлял Бакунин в эпоху I интернационала, была политическим продолжением его революционного плана эпохи 1848 г. "Анархическая крестьянская война" превращается в разрушительную войну, прежде всего против государства, - это то новое, что взнес Бакунин после 1864 г. в своею старую программу. Не понимая классовой борьбы и основ государства, Бакунин договаривался до мысли, что государство создает классы. Он воспринял сен-стамонистскую идейку, что уничтожение наследственного права означает уничтожение капитализма, не понимая того, что без революционного низвержения капиталистического строя и без установления диктатуры пролетариата никакие, даже самые крайние, реформы не могут помешать воспроизводству капиталистических отношений.

Основными движущими силами революции Бакунин считал крестьянские, а также, в лучшем случае, чернорабочие массы, нищенский пролетариат, в котором, по мнению Бакунина, заключается "весь ум и все будущее социальной революции". Высшим идеалом революционной деятельности были для Бакунина бунты Стеньки Разина и Емельяна Пугачева. Он не понимал, что, несмотря на всю свою прогрессивность, поскольку они были направлены на разрушение феодального строя, крестьянские бунты оканчивались неудачей и разгромом именно потому, что они не возглавлялись подлинным революционным классом, так как в те времена не было еще пролетариата. Но Бакунин пренебрегал пролетариатом, по своему мировоззрению он продолжал стоять на позициях утопического социализма и декламировал о конечной цели анархии в виде установления "свободы, равенства и братства". "Мы признаем анархию, - писал он, - убежденные, что из этой анархии, т. е. полного выражения разнузданной народной жизни, должна выйти свобода, равенство, справедливость, новый порядок".

В то время как пролетарские революционеры Маркс и Энгельс ставили целью социалистической революции уничтожение классов. Бакунин подобно всем мелкобуржуазным уравнительным социалистам мечтал об уравнении классов. В циркуляре от 9 марта 1869 г., посланном от имени Генерального совета I интернационала в ответ на просьбу

о принятии бакунинского Альянса социалистической демократии" в ряды Интернационала, Маркс сразу нащупал основной пункт бакунинского "социализма" - его мелкобуржуазную, уравнительную сущность. Маркс писал: "Нам важно знать, не содержит ли она (программа Альянса. - Г. З.) чего-нибудь такого, что противоречило бы общим тенденциям нашего товарищества, т. е. идеи и одного освобождения рабочего класса. В нашей программе есть одна фраза, которая с указанной точки зрения не удовлетворяет этому требованию. Второй пункт ее гласит: "Он (Альянс) стремится прежде всего к политическому, экономическому и социальному уравнению классов". Уравнение классов, истолкованное буквально, сводится к гармонии между капиталом и трудом, так настойчиво проповедуемой буржуазными социалистами. Великой же целью Международного товарищества рабочих является не уравнение классов - логическое противоречие, осуществить которое невозможно, - но наоборот, уничтожение классов, вот в чем настоящий секрет пролетарского движения".

Таким образом "страшный сверхреволюционаризм" Бакунина сводится в конце концов к жалкой реформистской идейке об уравнении классов. "Великий" Бакунин мечтал о "гармонии между капиталом и трудом". Маркс, умевший вскрывать до конца объективный смысл формул и идеологических словообразований, вскрыл сущность бакунизма, его мелкобуржуазную, реформистскую основу, прикрытую звонкой "левой" фразой. Борьба Бакунина против "диктатуры" Маркса выражалась также и в противопоставлении марксовому принципу "демократического централизма" принципа абсолютного автономизма отдельных секций в недрах Интернационала. За Генеральным советом Бакунин признавал в лучшем случае только право корреспондентского бюро, "почтового ящика" для секций. Но в созданном им тайном Альянсе Бакунин вовсе не проводил этой идеи беспредельного автономизма. Наоборот, он хотел создать из своего Альянса централизованный единый орган. Отображая собою бунт "взбесившегося мелкого буржуа" против пролетарской дисциплины, Бакунин, как и в эпоху революции 1818 г., думает заменить пролетариат - единственный последовательный до конца революционный, класс, способный стать во главе трудящихся масс, - личной или коллективной диктатурой кучки мелкобуржуазных интеллигентов. "Для установления... революционного союза и для торжества революции над реакцией, - писал Бакунин, - необходимо, чтобы среди народной анархии, которая будет составлять самую жизнь и всю энергию революции, она имела свой орган единства идей от революционного действия". Этим органом и должен был стать Тайный альянс, который создавал Бакунин и "которым он диктаторски пытался распоряжаться. Самый принцип организации революции, который Бакунин противопоставлял принципу Маркса, организация не сверху вниз, не от центра к окружности, а снизу вверх, от окружности к центру, через революционную федерацию, которая объединит все страны, не считаясь с национальными границами и различиями, и "образует новое отечество - Союз всемирной революции против союза всех реакций", - этот бакунинский принцип, неустанно им повторяющийся, был типичной мелкобуржуазной болтовней, так же как и его крики об уничтожении всякого государства, игравшие на руку контрреволюции. Маркс в брошюре "Мнимый раскол в Интернационале" показал, к чему свелась декламация Бакунина на практике во время Коммуны. "Вспыхнуло восстание в Лионе, - пишет Маркс, - Бакунин поспешил туда и при поддержке Альбера Ришара, Гаспара Блана и Бастелика водворился в ратуше, но поставить стражу у дверей он воздержался, вероятно потому, что это было бы политическим актом. Он был выгнан оттуда самым жалким образом как раз в тот момент, когда после тяжких родовых мук появился наконец на свет его декрет об уничтожении государства".

Бакунин вообще ничего не понял в Коммуне 1871 г. "Коммуна, -

по выражению Энгельса, - была невольным детищем Интернационала". Маркс гениально увидел в Коммуне новый тип государства, пролетарское государство, государство пролетарской диктатуры, являвшееся органом подавления большинством меньшинства, а не меньшинством большинства, как это было во всех прежних государствах. На основании опыта Коммуны Маркс выдвинул учение о необходимости при пролетарской революции "сломать", "разбить" буржуазную государственную машину и построить новую, в корне отличную от прежней. Анализ опыта Коммуны, данный Марксом, гениально развит Лениным на основе нового опыта. В СССР пролетариат осуществил заветы Маркса и Ленина, построил новый пил государства пролетарского, которое осуществляет в интересах большинства власть над сопротивляющимся эксплуататорским большинством. Принципы советской демократии, которая развивается в СССР, являются принципами высшей формы пролетарской демократии, при которой миллионы учатся управлять государством, при которой каждая кухарка в конце концов научится им управлять. Пролетарское государство в СССР перевоспитывает крестьянские массы, отсталые группы пролетариата, готовит сознательных социалистических строителей бесклассового общества. Все это является продолжением и развитием тех гениальных идей, которые выдвинул Маркс на основании опыта Парижской коммуны 1871 г.

А что увидел Бакунин в Коммуне? Осуществление якобы его убого "федералистского" принципа, провозглашение "анархии". Это писалось о героических коммунарах, которые, несмотря на все свои ошибки, смогли организовать свой аппарат принуждения, свою пролетарскую государственную власть, свою армию - то, что с пеной у рта всегда отвергал Бакунин. И находятся еще ныне в СССР люди, которые на страницах советских журналов утверждают, что Коммуну 1871 г. "подготовили" бакунисты¹ . Надо поистине иметь по-особому устроенную голову, чтобы ныне, через 62 года, когда в СССР победоносно осуществляются принципы государства Коммуны, повторять контрреволюционную болтовни" Бакунина об "анархизме" коммунаров. Неудивительно, что ренегат Карл Корш (бывший "архилевый" коммунист), на страницах анархо-синдикалистской "Акцион" писал, что "прав был великий противник Маркса в I интернационале, Михаил Бакунин, когда он с насмешкой говорил о присоединении марксизмом задним числом к своему учению Парижской коммуны". Можно только заклеймить презрением этого ренегата, усердно лобзающего сапог империалистической буржуазии и в угоду ей клевещущего на Маркса.

Маркс не мог конечно ничего общего иметь с Бакуниным, лишь только он убедился, что последний ведет дезорганизаторскую работу, которая может погубить Интернационал и скомпрометировать самую идею международной рабочей организации, отбросив тем самым рабочее движение на много лет назад. Ибо Интернационал - детище Маркса - представлял собой интересы пролетариата как класса в целом, не части его, не отдельных его групп, а именно всего класса, не временные, минутные интересы дня, а постоянные, всемирно исторические интересы пролетариата как класса - разрушителя капиталистического строя и созидателя социалистического общества.

В то время как все секты, боровшиеся за захват Интернационала в свои руки, в том числе и бакунисты, представляли собой интересы в лучшем случае отдельных групп пролетариата, отражавших влияние разоряющейся мелкой буржуазии городов и деревни на пролетариат, прудонисты и лассальянцы отражали правые реформистские стороны этого влияния - соглашательские настроения мелкого ремесленника, судорожно хватающегося за свой верстак, свой станок, надеющегося избежать потрясений и разорения путем примирения с капиталистами, подчинения буржуазии. Бакунисты же отражали "левую" бунтарскую сторону мелкого буржуа, на-

¹ См. статью И. С. Книжника в "Каторге и ссылке", N 3 за 1931 г.

строения, в первую голову, разорившегося крестьянина, согнанного со своего клочка земли проникающим в сельское хозяйство капитализмом не находящим себе места в порах капиталистического общества, превратившегося или превращающегося в люмпен-пролетариат. Поскольку революция 1848 г. означала объективно окончательную победу крупной промышленности, постольку процесс вымывания, разорения мелкой буржуазии и ремесла в городе и деревне в эпоху 1848 - 1871 гг. шел значительно интенсивнее, быстрее, глубже, чем до революции 1848 г. С другой стороны пролетариат на базе развивающейся крупной промышленности быстро креп и консолидировался. Эго предопределило победу марксизма над всеми сектами в I интернационале. "К концу первого периода (1848 - 1871 гг.), - пишет Ленин, - периода бурь и революций, домарксовский социализм умирает".

Смертельный удар сектантскому социализму и, в первую голову, бакунизму нанес Маркс своей блестящей и гибкой тактикой, своей гениальной прозорливостью, уменьем беспощадно вскрыть подноготную крикливых лозунгов и идей, уменьем вовремя отступить, если это нужно, и наступать, если обеспечен успех, с безбоязненной решимостью идти на раскол, "когда этого требуют интересы движения в целом, "линией на раскол, на разрыв", но прекрасному выражению Сталина, которой держался Маркс в I интернационале по отношению к оппортунистам и которую блестяще проводил Ленин еще до войны во II интернационале.

Разъясняя в письме к Бебелю 20 июля 1873 г. смысл борьбы Маркса в I интернационале, Энгельс писал: "К Интернационалу присасывалась всякая шваль. Находившиеся в нем сектанты обнаглели, злоупотребляли своей принадлежностью к Интернационалу и надеялись, что им будут дозволены величайшие гадости и низости. Прекрасно зная, что пузырь когда-нибудь должен будет лопнуть, мы старались не оттягивать катастрофы, а вывести из нее Интернационал чистым и нефальсифицированным. В Гааге¹ пузырь лопнул, и вы знаете, что большинство участников конгресса разъехалось по домам с тяжелым чувством разочарования. А ведь почти все эти разочарованные, воображавшие, что в Интернационале шеи найдут идеал всеобщего братства и примирения, занимались у себя дома еще более жестокой дракой, чем та, которая разразилась в Гааге! Теперь сектанствующие склочник и проповедуют примирение и кричат о нас, что мы люди неуживчивые, диктаторы. А если бы мы в Гааге выступили примиренцами, если бы замяли назревший раскол, каковы были бы последствия. Сектанты, т. е. бакунисты, получили бы в свое распоряжение лишний год времени, чтобы совершать во имя Интернационала еще большие глупости и мерзости; рабочие самых развитых стран отвернулись бы с отвращением: пузырь не лопнул бы, он медленно бы съежился, поврежденный булавочными уколами, и ближайший конгресс, тот, на котором кризис все же должен был бы разразиться, превратился бы в самую пошлую и скандальную свалку, так как принцип (подчеркнуто Энгельсом. - Г. З.) уже был бы принесен в жертву в Гааге. Вот тогда бы Интернационал действительно погиб, погиб от "единства"!

Таков всемирно исторический смысл борьбы, которую вели Маркс и Энгельс против Бакунина в I интернационале. Принцип международной пролетарской партии, партии диктатуры пролетариата, партии социалистической революции был спасен решительным"! действиями Маркса и Энгельса, великолепно видевших, что торжество бакунизма означало бы. котел ли этого или не хотел Бакунин, торжество не анархического идеала революции "снизу вверх", "всеобщего равенства, братства, справедливости и любви", а торжество контрреволюции.

¹ Речь идет о Гаагском конгрессе I интернационала в 1872 г., в котором были исключены Бакунин и его сторонники.

* * *

Борьба Маркса против Бакунина и бакунизма полностью оправдана историей. При жизни Маркса и Энгельса анархисты, последователи Бакунина, продолжали играть роль злостных дезорганизаторов рабочего движения. Участие Бакунина и его друзей в "путчах" в Испании и Италии кончилось сплошным фарсом. Сто ройники Бакунина затем переходят к проповеди индивидуального террора и думают взрывами и кинжалами заменить деятельность масс. В германской социал-демократии в эпоху исключительных законов к этой тактике окатывается Иоганн Мост, который изгоняется из партии при прямой поддержке Маркса и Энгельса. В конце XIX в. часть анархистов меняет свою тактику, проникая в профессиональные союзы. Во Франции и в ряде (других стран расцветает анархо-синдикализм, пытавшийся даже жонглировать марксистской фразеологией, но заменяющий классовую борьбу и насильственную революции) пролетариата формулой о всеобщей стачке как "стачке скрещенных рук", которая в один прекрасный день якобы положит к ногам пролетариата социалистическое общество без борьбы и насилия.

Ленин разоблачал эту "левую" фразу анархо-синдикалистов, указывая, что анархо-синдикализм представляет собою в лучшем случае "левую" ревизию марксизма, что ее распространение в романских странах облегчалось тем, что в социалистических партиях этих стран свил себе гнездо правый, реформистский оппортунизм, в ответ на "грехи" которого и мог так пышно расцвести анархо-синдикализм.

После войны анархо-синдикализм как самостоятельное течение перестал играть какую бы то ни было роль. Революционная часть рабочих, обманутая анархо-синдикалистами, порвала с ними и влилась в Коммунистический интернационал. А реформистские организации, продолжающие себя считать анархо-синдикалистскими, являются филиалом послевоенного социал-фашизма. В тех странах, где рабочее движение еще недостаточно окрепло, где в условиях сохранившегося мелкого ремесла и мелкокрестьянского парцеллярного хозяйства анархизм может черпать еще своих сторонников, как например в Испании, современные последователи Бакунина во всех боях пролетариата играют прямую контрреволюционную роль, смыкаясь с подголосками и лакеями буржуазии - социал-фашистами.

Такова судьба бакунизма, выступившего в свое время в качестве "левого" критика марксизма. Анализ Маркса оправдался полностью. Бакунизм лежит, поверженный в прах, его сторонники находятся по ту сторону баррикад. А идеи Маркса, обогащенные, развитые Лениным, а в наши дни т. Сталиным, получили свое осуществление в стране строящегося социализма, в СССР. Здесь пролетариат, организовавший свою диктатуру выкорчевывает последние остатки капитализма, его корни в деревне, коллективизировав больше 60 проц. крестьянских хозяйств, уничтожая на этой базе кулака, индустриализируя страну и создав основные предпосылки для реализации второй пятилетки, во время которой будут уничтожены классы, а также причины, порождающие классовые различия и эксплуатацию, будут преодолены "пережитки капитализма в экономике и сознании людей" и все трудящееся население страны будет превращено "в сознательных и активных строителей бесклассового социалистического общества" (из резолюции XVII конференции ВКП(б).

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: