На протяжении XIX в. представления французов о России претерпели существенные изменения. Основными проявлениями глубинных сдвигов можно считать: создание кафедры славянских языков и литературы в Коллеж де Франс и деятельность ее первых патронов (А. Мицкевич, С. Робер, А. Ходзько), завоевание французской публики русским романом и бум переводческой деятельности, углубление научных контактов французов с русскими политическими эмигрантами, поражение Франции 1870-х годов, в свете которого правящие круги страны разглядели в лице России будущего союзника против германской угрозы (подробнее см.: [1. С. 217 - 233; 2. С. 104 - 120]).

В процессе формирования представлений французов о России слишком долго доминировало бессознательное начало. До 1860 - 1870-х годов во Франции литература о России в основном была представлена жанрами эссе, очерков, путешествий. Естественно, это допускало фрагментарность изложения, примитивную компиляцию, ущербность методологии, отсутствие аргументации и выводов. Распространению всевозможных заблуждений о России немало способствовали книги русофобского характера (маркиз де Кюстин, графиня де Сегюр).

В середине XIX в. французская историческая литература о России носила преимущественно событийный характер, изучение русской истории и культуры в сущности ограничивалось знанием русского классического романа, а подлинно научного изучения России и славянского мира во Франции в целом не было. Особая роль в межкультурном диалоге России и Франции принадлежит поколению первых французских русистов (Л. Леже, А. Рамбо, Э. М. де Вогюэ, А. Леруа-Болье), труды которых знаменовали собой начало научного подхода к изучению России. В плеяде этих блестящих исследователей последней трети XIX в. особое место занимает личность Л. Леже, не столько потому, что он был пионером русоведения, сколько потому, что его можно считать основоположником научной французской славистики.

Луи Поль Мари Леже (1843 - 1923) родился в Тулузе, его отец был преподавателем лицея и с детства привил сыну вкус к педагогической деятельности. Естественно, что после окончания лицея Луи решает поступать в Эколь Нормаль - главный центр подготовки педагогических кадров Франции. Но студента сочли

Данилова Ольга Сергеевна - канд. ист. наук (Екатеринбург).

стр. 81

непригодным для преподавания по состоянию здоровья и не допустили к экзаменам [3. P. 5]. По совету друзей Леже приступает к изучению права, при этом он параллельно посещает в Сорбонне и Коллеж де Франс курсы по литературе и истории зарубежных стран, в результате в 1863 г. он получает диплом лиценциата словесности.

В отличие от большинства французских ученых Леже обратился к изучению России и истории славянских народов задолго до поражения Франции во франко-прусской войне. Сам он говорил: "На другом берегу Рейна считают, что французское славянофильство¹ есть всего лишь противостояние войне 1870 г. Это не совсем правильно. Были некоторые французы, которые и до ужасной войны прекрасно понимали необходимость изучать Россию" [4. P. XII]. И в то же время основные этапы научной работы Леже были связаны с историческими задачами и возможной перспективой альянса Франции и России. На протяжении всей жизни он оставался неутомимым энтузиастом сближения двух стран - в России и других славянских народах он видел естественную опору Франции в ее борьбе с Германией, считая франко-русский союз условием "мирового спокойствия и равновесия" [3. P. 115].

Научная биография Леже начинается в 1864 г., когда он, движимый желанием разобраться в бурлении польских страстей в Париже, начинает посещать курс А. Ходзько на кафедре славянских языков и литературы в Коллеж де Франс (см.: [5. С. 33]). Молодой ученый поддерживал связи не только со многими эмигрантами, но и другими представителями интеллектуальной элиты славянских стран (И. Штросмайер, Ю. Грегр, И. Фрич, Ф. Л. Ригер). Владение славянскими языками дало ему возможность начать изучение истории славянских народов, их литературы, фольклора и пр. С этих пор Леже неутомимо и не без успеха способствовал искоренению предрассудков среди французов в восприятии славянского мира, давал возможность широкой публике знакомиться с подлинной историей и древними памятниками письменности славянских народов. Своей главной задачей первый французский славист поставил "выяснение сущности миросозерцания славянских народов, так как только это могло дать возможность понять основу той дивной моральной философии, которая прекрасно... проявилась в творчестве таких возвеличивавших все славянство гениев, как Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Толстой" [6. С. 10].

Истории и культуре России Леже всегда придавал большое значение. Овладев русским языком в достаточной степени, в 1868 г. он представляет в Сорбонну две докторские диссертации на славянские сюжеты: "Кирилл и Мефодий. Исторический этюд об обращении славян в христианство" и "О Несторе, русском летописце" (первую из них он позднее переработает в специальное исследование "Славянская мифология", и она будет переведена на русский язык) [7]. В стенах Сорбонны это был первый случай защиты диссертационного исследования по неизвестной никому славянской тематике. По выражению председателя жюри, его "коллеги проявили на этот раз редкостную терпимость" к вопросу, который еще не так давно вызывал негативную реакцию (цит. по: [8. С. 210]).

Этот прочно закрепившийся в литературе парадоксальный термин был впервые применен в качестве самоназвания более ста лет назад (1897) именно Л. Леже, а чуть позже (1908) подхвачен известной во Франции журналисткой и романисткой Ж. Адан. К концу XX в. данный термин уже широко вошел в научный оборот благодаря работам таких исследователей, как А. Мазон, Ж. Нива и Ф. Фюре (подробнее см.: [1]).

стр. 82

После защиты Леже приобрел право преподавать дисциплины по славянской проблематике в высших учебных заведениях - с 1869 г. он читал курс русского и сербского языка в Сорбонне. Именно с этого времени начинается его борьба за создание во Франции первой кафедры русского языка. Леже был первым, кто заговорил о необходимости изучения во Франции русского языка и литературы. Еще в 1868 г. он привлек общественное внимание к странному факту наличия в Париже двух кафедр турецкого языка при отсутствии хотя бы одной - русского. По его мнению, поскольку Коллеж де Франс занимается наукой и не должен вмешиваться в политику и коммерцию, то публичное обучение русскому языку должно быть организовано на курсах при императорской библиотеке. К тому же, ввиду отсутствия у Чехии и Польши международной самостоятельности, изучение их языков, утверждал Леже, не имело практического интереса. "Несмотря на наличие в Турции 8 миллионов славян и слабое знакомство Франции с литературной продукцией славянства, - констатировал он - за последние 30 лет не сделано ничего, кроме перевода нескольких русских романов и сербских песен... То, что эти романы и песни переведены, конечно хорошо, но не следует забывать, что этим песням не сегодня-завтра могут начать аккомпанировать пушки" [9. P. 116 - 117].

После франко-прусской войны в русских штудиях Леже начинается новый этап. Летом 1872 г. через Министерство иностранных дел он добился поездки в Россию. В Москву он приехал уже после Нюрнберга, Праги, Кракова, Варшавы, Смоленска. Здесь он посетил политехническую выставку, устроенную в честь 200-летия со дня рождения Петра I. "Все, что я увидел в Москве, совершенно не согласуется с представлением о тех варварах-московитах, о которых писала парижская пресса во времена моей юности", - записал Леже [10. P. 340]. Его письма на родину изобиловали эмоционально окрашенными фактами и наблюдениями. Он трогательно опровергал некоторые нелепые утверждения маркиза де Кюстина: "Лошади здесь восхитительные звери, которых никто не истязает... собаки и кошки почти такие же красивые как во Франции... в голубях русские чтят Святого Духа, потому их так много в России, потому-то их тут и не едят" [10. P. 357].

Во время своего путешествия по России Леже сблизился с представителями русской интеллигенции: в Москве он познакомился с Ф. И. Буслаевым, М. П. Погодиным, СМ. Соловьевым; в Петербурге - с А. Ф. Писемским, И. И. Срезневским. По возвращении в Париж он вплоть до 1917 г. исполнял обязанности постоянного корреспондента русского "Журнала Министерства народного просвещения".

Поездка в Россию, безусловно, активизировала начинания Леже по преподаванию русского языка в системе высшей школы, и вскоре после возвращения он представил на имя директора Школы восточных языков записку следующего содержания: "Поскольку Школа основана с целью служить интересам политики и коммерции, трудно понять, почему из системы преподавания исключены курсы по изучению славянских языков. Среди прочих особенно сербский, болгарский и русский приобретают день ото дня наибольшее значение. Незнание этих языков вынуждает наших дипломатов прибегать к помощи иностранцев, зачастую далеких от наших национальных интересов... Было бы в высшей степени полезным ознакомиться с многочисленными научными трудами, опубликованными в русской периодике о Туркестане, Китае, государствах Центральной Азии, Кавказа и Армении" [8. С. 214 - 215].

стр. 83

Тем не менее, администрация Школы не усмотрела надобности в изучении русского - в новой редакции записки он был по принципу "хоть шерсти клок" заменен боснийским. В конце 1873 г. в рамках Школы Леже разрешили преподавать славянские диалекты, но о русском языке речи не шло. Официально вопрос о преподавании русского языка был поставлен перед Министерством народного образования летом 1874 г. В записке, поданной администрацией Школы, говорилось, что "на русском языке, который приобретает день ото дня все большее значение, говорят народы, проживающие в пространстве от берегов Балтики до Тихого океана... Не существует такой страны, где писали бы больше и так компетентно, как в России, на азиатские сюжеты... Наши библиотека уже сегодня насчитывает 200 произведений на русском языке, имеющих отношение к проблематике Школы" [8. С. 215].

В декабре 1876 г. президент Франции подписал декрет о создании кафедры русского языка в рамках Школы и утвердил Леже в качестве ее штатного профессора. При этом министр образования, памятуя лекции Мицкевича, предупредил Леже остерегаться в преподавании "излишнего панславизма" (цит. по: [3. P. 47]). Естественно, что в данном решении отразились не только упорные усилия слависта Леже, но и утверждение "русского курса" во французской внешней политике. В частности, этот сюжет звучит в статье французского исследователя Б. Гишара, отметившего, что введение русского в официальную программу Школы являлось следствием ослабления немецкого влияния не только в политике, но и в науке. При этом он подчеркнул, что зарождение французской славистики все же не избежало немецкого влияния - многие историографические и лингвистические ссылки были заимствованы Леже из немецких университетских штудий; он также указывал на тот факт, что выбор начальства пал на Леже не случайно - он был не просто компетентной фигурой в области преподавания, но и достаточно осторожным по отношению к конъюнктурному русофильству, как в образовании, так и в литературе [11].

Со временем статус повысился. В 1885 г. Леже стал первым профессором на кафедре в Коллеж де Франс (его предшественники имели титул "уполномоченных читать лекции") [5. С. 34], где читал курсы сербского и русского языков и литературы, этнографию, историю цивилизации славянских народов. Лекции собирали внушительную аудиторию - не менее 200 слушателей. В это же время он стал преподавать славянские языки в Высшей военной школе. Одновременно Леже вел активную деятельность по ознакомлению французской публики с духовными ценностями русской национальной культуры. Он начинал сотрудничать с научным изданием "Журнал ученых", содержание которого тут же пополнилось материалами о славянских странах; выступал как автор, рецензент, хроникер, библиограф. Тематика его статей - литература, история, языки всех групп славянских народов, вопросы права и искусства. В 1860-е годы он опубликовал статьи о русской литературе в журнале "Литературное обозрение", в начале 1880-х годов рецензировал работы русских историков на страницах "Исторического журнала", в 1870-е годы написал целую серию этюдов о славянской мифологии в журнал "Обозрение истории религий" (в 1882 г. эти статьи были изданы отдельной книгой "Суммарные эскизы о славянской мифологии"), которые, по мнению критика И. Бодуэна де Куртенэ, были выполнены Леже со свойственной ему трезвостью и критицизмом (см.: [12. 1882.4. 220. N 3. С. 145]).

Кроме того, Леже взял на себя труд представлять французскую историческую и филологическую науку перед российскими учеными - из номера в номер

стр. 84

санкт-петербургского "Журнала Министерства народного просвещения" выходили "Письма из Парижа" (Леже подписывал их "Л. Л-р"), в которых сообщались данные не только общекультурного и научно-политического значения, но и материалы об изучении русского языка и литературы во Франции. Учитывая педагогическую направленность издания, в своих корреспонденциях, носивших, кроме всего и практический характер, Леже старался дать представление о системе образования во Франции, подробно сообщал о книжных новинках, научных новостях, издательской деятельности. Усилиями Леже в обозрениях русской периодической печати французская наука была представлена так широко, как никакая другая из зарубежных.

Деятельность Леже не ограничивалась преподаванием славянских языков. Основной сферой его научных интересов стало происхождение славянских литератур и филология (лингвистика). Только в течение 1890-х годов Леже были изданы несколько исследований по русской лингвистике [13]. Леже был славистом в широком понимании этого слова. После первых же поездок в славянские страны он начинает издание серии, посвященной истории славянства и России, сначала выходит книга "Славянский мир - путешествия и литературы" (1873), затем последовательно три тома "Славянских этюдов" (1886), и трехтомник "Русские и славяне" (1896 - 1899). Эти издания содержали различные вопросы истории, литературы, фольклора, археологии, русского языка и пр. В начале 1890-х годов Леже выпустил антологию'Тусская литература и отрывки из основных авторов" (1892), где были представлены в его и иных переводах образцы произведений русских писателей, и не менее популярную книгу "История русской литературы" (1893). В начале XX в. выходят: книга воспоминаний Леже, которая полностью посвящена впечатлениям француза от путешествий по славянским землям "Воспоминания славянофила. 1863 - 1897" (1905); популярно написанный очерк "Николай Гоголь" (1914); сборник статей о России, включающих выступления в Академии надписей и изящной словесности и в Коллеж де Франс; а также ряд статей в католических и протестантских журналах и работ политического характера ("Ликвидация Австро-Венгрии" - 1915, "Панславизм и французский интерес" - 1917). Важнейшими вехами переводческой деятельности Леже стали издание "Хроники Нестора" (1884) и публикация так называемого Реймского евангелия (1899). "Повесть временных лет", переведенная Леже на французский и снабженная историко-литературным комментарием, стала символом научной деятельности слависта. На протяжении 20-ти лет он, понимавший важность русского для изучения истории России и процесса этногенеза славян восточной Европы, возвращался к работе над ней. К. Н. Бестужев-Рюмин высоко оценил эту работу француза, указав, что отныне летопись, переданная изящным французским языком, становится общим достоянием европейской науки (см. [12. 1884. Ч. 235. N 10. С. 378]). Труд Леже был оценен в России избранием его член-корреспондентом Петербургской Академии наук (1884) и действительным членом Императорского общества истории и древностей российских при Московском университете (1885).

Отзывы современников о деятельности Леже в основном однозначны. Славяновед К. Н. Бестужев-Рюмин, отмечая заслуги Леже, писал: "Перед нами пример иностранца, пристально и глубоко изучающего старый наш язык в памятниках письменности" [12. 1884. Ч. 235. N 10. С. 379]. "Проявленные симпатии к России" и "особый интерес к творчеству древней Руси" у Леже отмечал И. С. Тургенев и профессор-славяновед М. Г. Попруженко (см.: [8. С. 217 - 218]).

стр. 85

Особенно высоко русская критика оценила новаторские заслуги Леже в разработке во Франции тематики славянской мифологии [12. 1886. Ч. 308. N 9. С. 80]. Историк В. И. Модестов писал, что Леже "как филолог-славист, конечно, не Миклошич, не Шлейхер, не Ягич, но он знает свое дело - это не подлежит сомнению" [14. С. 264 - 265]. Он находил, что своими познаниями о современном состоянии литератур славянских народов этот француз мог бы смело поспорить со многими знатоками России. По словам И. Д. Гальперина-Каминского, Леже был основательно знаком с предметом своих изысканий и "первым установил научные основания для французских исследований относительно образования русской национальности и первоначальной славяно-русской литературы" [5. С. 34].

Хотя в историографии можно встретить и несколько иные оценки творчества Леже. По словам Д. С. Лихачева, некоторые его труды не были освобождены от ошибок, в частности он был первым французским скептиком, усомнившимся в подлинности "Слова о полку Игореве" (см.: [15]). Литературовед П. Н. Берков считал явно преувеличенным значение Леже в истории изучения французами русской литературы. По его мнению, Леже скорее был популяризатором, чем самостоятельным исследователем: "Будучи славистом в самом широком смысле слова, Леже в области специального изучения русской литературы не сделал ничего такого, что могло бы заставить признать его права на какую-либо известность" [16. С. 743]. С. А. Никитин отметил, что "работы Л. Леже хотя и не отличались большой глубиной и оригинальностью, но имели большое значение, так как распространяли на Западе информацию о прошлом славян, их государственном, культурном и политическом развитии" [17].

Поверхностные выводы о роли Леже в становлении славистики во Франции опровергают историки Е. М. Макаренкова и Г. И. Любина. Хотя первая, в целом высоко оценивающая деятельность Леже, справедливо указывает на тот факт, что в своих произведениях "славист так и не смог до конца преодолеть национальные предубеждения там, где это касается вопросов католической церкви и западной цивилизации" [8. С. 213]. Любина также утверждает, что Леже "ввел в оборот западноевропейской науки многие материалы по русской тематике, проложив дорогу следующим поколениям русистов во Франции" [18. С. 77]. Однако, по ее мнению, в силу большей обыденности работы Леже, чем других русистов, этот исследователь остался в их тени; на самом же деле, его многочисленные труды лишь часть того, что им было сделано для развития славистики во Франции [18. С. 71].

Значительно выше оценивали Леже сами французы. Например, славист П. Буайе полагал, что в отношении Леже можно смело задаваться вопросом: "Когда по свободному выбору, обусловленному случайной встречей, он отдался изучению русистики, занявшей потом всю его жизнь, кто во Франции или в другой стране имел точное представление о славянских народах, их географическом расселении, их языках, их чаяниях?"; а также утверждать, что "универсальность его любознательности и его производительности дает ему в истории русистики место в одном ряду с Ягичем и может быть, лишь ниже Буслаева" [19. P. 128].

Спорным в историографии стал вопрос о влиянии конъюнктурных соображений на научную деятельность Леже. По мнению некоторых исследователей, Леже был первым французским славистом, более остальных преданным интересам науки. Так, Е. М. Макаренкова полагает, что раз Леже начал изучать Рос-

стр. 86

сию и историю славянских народов задолго до франко-прусской войны, то над ним не довлели политические факторы [8. С. 208]. С. А. Никитин, характеризуя личность слависта, в первую очередь подчеркивает, что тот "сочувственно относился к национально-освободительному движению славянских народов" [17]. П. Н. Берков также утверждал, что научная и литературная деятельность Леже в изучении славянства, и в частности русской литературы, развивалась под знаком международных политических установок [16. С. 745].

Не столь одностороннюю характеристику вслед за Е. М. Макаренковой дает Г. И. Любина: "Леже была очень близка идея политического союза славянских государств, в котором он видел противовес немецкому влиянию. Раньше других ученых-европейцев он высказал сочувствие к мысли о политической независимости славянских народов и их объединению под верховенством России... Влиял ли на Леже социальный заказ? Возвеличивая русский народ и русскую историю в глазах своих соотечественников, он, несомненно, отвечал запросам своего времени. Но в его отношении к русской тематике, в той жадности, с какой он хватался за малейшую возможность проникнуться ощущением русской жизни, пропагандировать русскую культуру, видится глубоко личный интерес ученого и любознательного человека" [18. С. 72].

По мнению французской исследовательницы А. Бернар, дружеские и научные отношения, которые имел Леже с представителями славянской интеллигенции, продиктованы именно политическим контекстом - интерес французов к идее панславизма, которая в той или иной форме существовала в то время у славянских народов, одновременно и научный, и политический. По ее словам, один из лучших знатоков славянского мира "отдавал себе отчет в ссорах и противоречиях между славянскими народами, но считал, что развитие славяноведения приведет к устранению этих трудностей и, в итоге, - к сближению всех славян" [20. С. 41].

В рамках данной статьи невозможно проанализировать все работы французского слависта, поэтому лишь описательно, представив их в хронологическом развитии, укажем на основные проявления в них влияния политических соображений. Как уже указывалось выше, обратить взгляд на Восток Леже побудили события в Париже вокруг польских эмигрантов, т.е. изучением языка и истории славянских народов он занялся не благодаря, а вопреки. Естественно, что первые работы Леже были посвящены славянству в целом, и лишь после поездки в Россию он начинает писать этюды об этой стране. При всей новизне подобных работ и их объективности по сравнению с трудами русофобского толка, у "славянофила" Леже с самого начала проявляются субъективные оценки. Заметим, что эти работы о России появляются после военного поражения 1870-х годов, поэтому рост угрозы войны с Германией не мог не отразиться на его деятельности. Не удивительно, что лейтмотивом творчества, начатого под воздействием национально-освободительного движения славян и антигерманской пропаганды, становится идея панславизма.

В 1873 г. он пояснял: "У нас во Франции существуют многочисленные предубеждения по отношению к этой идее. Но быстрое развитие немецкого могущества заставляет нас отделаться от всех этих старых предрассудков, изучать и искать все, что может оказаться полезным для французской внешней политики" [21. P. 337]. А позже уже прямо говорил об исключительности России в деле подавления германской агрессии - для него славяне являлись природным соперником немецкого мира, который в состоянии вместе с Францией выстроить плоти-

стр. 87

ну против необузданной экспансии Германии. В его работах 1890-х годов вызревает идея о том, что по отношению к России остальные славяне должны все-таки найти какой-то modus vivendi [22. P. 143]. В начале XX в. в своей работе о ликвидации Австро-Венгрии Леже писал: "Сегодня мы ужасно нуждаемся в нем, в панславизме" (цит. по: [20. С. 42]), наконец, вершиной развития данной идеи стала публикация в 1917 г. книги "Панславизм и французский интерес", последний раздел которой посвящен проекту "Панславии".

Нельзя однозначно утверждать, что Леже не был подвержен политическим веяниям эпохи - основные этапы его научной деятельности все-таки были связаны с историческими задачами Франции, особенно возможной перспективой ее сближения с Россией. Кроме того, заметим, что труды Леже объективно были не свободны от различного рода ошибок. Например, в предисловии к своей работе о Кирилле и Мефодии (1868) он указывает на трудности, с которыми ему пришлось столкнуться: в то время во Франции не было ни словарей, ни грамматик, ни книг по славянской истории, ни ученых, работавших в этой области; потому исследование получилось вынужденно и неизбежно компилятивным. Сам Л. Леже отмечал, что он не склонен идеализировать свои сочинения, поясняя, что "мгновения упадка сил, забывчивости, невежества неизбежны при изучении этого столь колоссального и нового мира" [23. P. 355]. Конечно, по мере непосредственного знакомства с источниками работы Леже совершенствовались, и если современный читатель и подмечает там некоторые ошибки, то в большей степени они объяснимы авторской позицией, вызванной идеологическими задачами или собственными установками. Например, Леже утверждал, что не "Задонщина" явилась подражанием "Слову о полку Игореве", а "Слово" - произведение подражательное и слабое, "Задонщина" же - оригинальное и поэтически сильное [24. P. 93 - 94]; он усомнился в дате открытия "Задонщины" и предположил, что эта рукопись была обнаружена в конце XVIII в. и уже на ее основе неизвестным фальсификатором создавалось "Слово" [7. С. 4 - 5].

Как бы ни оценивали научную деятельность этого ученого, очевидно одно: значительно подняв уровень французской науки в области исследования славянской проблематики, Леже явился, по сути, пионером русоведения и славистики. Усилиями Леже (и впоследствии первых французских русистов) Россия в конце XIX в. действительно "завоевала в интеллектуальной Европе место, которое от нее не отнимется" (цит. по: [12. 1909. Ч. 19. N 2. С. 408]). Всестороннее изучение им русского языка и преподавание его в системе высшей школы, а также исследования, публикации и переводы древнерусских и литературно-исторических памятников ознакомили европейскую науку с лучшими достижениями российской истории и литературы.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Данилова О. С. Французские "славянофилы" конца XIX - начала XX в. // Славянский альманах 2001. М., 2002.

2. Данилова О. С. У истоков французской славистики - между полонофильством и русофильством - альтернатива XIX в. // Славянский альманах 2003. М., 2004.

3. Leger L. Souvenirs d'un Slavophile (1863 - 1897). Paris, 1905.

4. Leger L. Le monde slaves. Etudes politiques et litteraires. Paris, 1897.

5. Гальперин-Каминский И. Д. Русоведение во Франции // Русская мысль. 1894. Кн. 10.

6. Сборник в честь и в паметь на Луи Леже. София, 1925.

7. Леже Л. Славянская мифология. Воронеж, 1908.

стр. 88

8. Макаренкова Е. М. Луи Леже - первый французский славист // Французский ежегодник. Статьи и материалы по истории Франции 1986. М., 1988.

9. Leger L. Les langues d'utilite publique. L'enseignement du russe // Revue des cours litteraires. 1867 - 1868. N 7.

10. Mares A., Berelowitch W. La decouverte de la Russie en 1872: Le premiere voyage de Louis Leger a Moscou // Revue des etudes slaves. Paris, 1997. T. 63. Fas. 3.

11. GuichardB. Parler russe. Un enjeu de l'alliance franco-rasse? // Recherches en relations internationales. N 8. 1999 [Ressource electronique] // Donnee electronique (3 files). Htpp: // www.ipr.univ-parisl.fr. 09.08.2004.

12. Журнал Министерства народного просвещения.

13. Leger L. Grammaire russe par Reif, revue, corrigee et augmontee. Paris, 1892; Leger L. Chrestomatie russe. Les Racines de la langue russe. Paris, 1894.

14. Модестов В. И. О Франции. СПб., 1889.

15. "Слово о полку Игореве" - памятник XII века. М.; Л., 1962; Дмитриева Н. Л. Леже Луи // Энциклопедия "Слова о полку Игореве". СПб., 1995. Т. 3.

16. Берков П. Н. Изучение русской литературы во Франции (библиографические материалы)/ Литературное наследство. М., 1939. Т. 33 - 34.

17. Никитин С. А. Леже Луи // Советская историческая энциклопедия. М, 1965. Т. 8.

18. Любина Г. И. Россия и Франция: История научного сотрудничества (вторая половина XIX - начало XX в.) М., 1996.

19. Boyer P. Louis Leger // Revues des etudes slaves. Paris, 1923. T. 3.

20. Бернар А. Несколько особенностей панславизма во Франции // Славяноведение. 1998. N 5.

21. Leger L. Le monde slave - voyages et literatures. Paris, 1873.

22. Leger L. Russes et Slaves. Paris, 1899.

23. Journal des savants. 1905.

24. Leger L. Russes et Slaves. Etudes politiques et litteraires. Paris, 1890.

Постоянный адрес данной публикации: