1

В продолжение 1905 г. черноморские матросы восставали дважды: в июне (выступление "Потемкина", "Георгия Победоносца" и "Прута") и в ноябре (выступление "Очакова" и других судов эскадры).

Поражение потемкинского восстания особенно наглядно подтвердило правильность ленинских указаний, так настойчиво выдвигавшихся им, о роли руководства в восстании, о важности технической подготовки его.

Но партийная организация Севастополя, в основном меньшевистская, не сделала из уроков потемкинского восстания нужных выводов. На митингах, которые стали устраиваться все чаще и чаще, дальше отвлеченных речей о гнете самодержавия, о преимуществах демократической республики, о величии социализма и т. п. пропаганда не шла.

После царского манифеста (17 октября) о "свободах" и особенно после торжественных похорон жертв, павших возле севастопольской тюрьмы при попытке освободить политических заключенных, подпольная социал-демократическая организация почти легализовалась, военная организация была восстановлена, но у руководства оставались меньшевики.

О настроении рядовых матросов, которые в эти памятные дни и недели повысыпали из казарм на улицу, говорит следующее письмо, фигурировавшее в обвинительном акте по делу о ноябрьском восстании:

"Дорогие родители! В городе, на Приморском бульваре, каждый вечер собирается публика, которая называется "метингом" и из среды которой ученые даровитые люди внушают каждому и всякому, какие нужно устроить государственные порядки, чтобы всем жилось хорошо. Одним словом, политика, или прокламация, свободно действует. Офицеры сделались маленькими. Всякий матрос без стеснения в глаза офицеру говорит, что они драконы и мучители. Даже я беспрепятственно протестовал против ревизора Киселя, как он ограбил нас на пасху, когда наше даренное молоко продавал нам же по сорок копеек баночку. Одним словом, свобода печати и слова. Не чаю, как вырваться живым из рук драконов, стремлюсь свободы и воли, томлюсь день и ночь, как птичка, запертая в клетке..."

"Птичка" рвалась на волю, но для этого надо было первым делом ниспровергнуть самодержавие. Как этого добиться, рядовая матросская масса в Севастополе тогда еще не знала. Даже матросский актив того времени (осень и зима 1905 г.) слабо был знаком с большевистской литературой, с ленинскими установками и был предоставлен влиянию меньшевизма.

А меньшевистский комитет в Севастополе, в избытке обладавший теми пороками, которые в течение многих лет бичевал Ленин: робостью мысли, паническим страхом перед трудностями, пустым резонерством вместо живого и практического дела, - не годился в организаторы и руководители настоящего революционного выступления.

Севастопольское начальство было совершенно обескуражено, когда на митингах замелькали фигуры матросов и солдат, сперва в качестве слушателей, а затем и в качестве ораторов. Главный командир Черноморского флота вицеадмирал Чухнин выходил из себя, когда ему доносили о том, что творится на митингах. Сперва он пы-

тался "по-отечески" воздействовать на ораторов.

"Допуская, что лица, державшие речь (на сходке 30 октября), еще не достаточно усвоили понятие о свободе слова, смешивая ее с полной разнузданностью выражений, - читаем мы в приказе Чухнина от 1 ноября, - полагаю возможным ограничиться пока напоминанием закона, что за призывы к действию против правительства, ежели таковые будут повторяться, преступившие закон будут подвергнуты ответственности" ¹ .

Однако эти "отеческие" поучения не действовали. Чтобы изолировать матросско-солдатскую массу от влияния "крамольников", Чухнин запретил военным посещение митингов, но любознательные "нижние чины" или все же проникали на них или устраивали митинги возле своих же казарм.

Такой митинг был назначен и на одиннадцатое ноября. Высшее начальство поручило разогнать его старшему флагману эскадры, контрадмиралу Писаревскому. В помощь ему были откомандированы капитан Кинд со сводной боевой ротой 28-го, 29- го и 31-го экипажей и штабс-капитан Штейн с ротой солдат Белостокского полка. Солдаты, очевидно, понадобились на тот случай, если матросы откажутся стрелять.

Когда боевая рота была выстроена, Писаревский дал приказ: "Не выпускать никого из казарм! В случае неподчинения стрелять!" Но долготерпение матросов было исчерпано. Из рядов вышел матрос Петров (московский булочник, посещавший социал- демократические кружки) и на глазах у всех зарядил винтовку: одним выстрелом был ранен адмирал Писаревский, другим - убит капитан Штейн. Петров был арестован, но стекавшиеся со всех сторон на митинг матросы бурно требовали его освобождения.

И Петров был освобожден ² .

С броненосца "Синап" была немедленно отправлена в экипажи боевая рота, но "вышедшие из всякого повиновения" матросы разоружили ее и двух офицеров в том числе. Раздавались голоса о том, чтобы пробраться с винтовками в город, в морское собрание, и перебить там всех офицеров-драконов.

Несколько матросов-партийцев бросилось искать кого-нибудь из членов комитета и набрело на популярную среди севастопольских рабочих и матросов "Наташу" (Е. Карпинскую) и Инну Смидович, руководящего работника социал-демократической организации. Обе они немедленно отправились к морским экипажам, но, придя на место, не знали толком, с какими же лозунгами им следует теперь выступить.

"Я и другие давно уже чувствовали, что котел кипит, - писала Карпинская в своих неопубликованных воспоминаниях, - но никто из нас не задавался целью довести движение матросов до какого- нибудь определенного конца, никто не думал о том, куда же мы поведем массы, если они стихийно поднимутся..." ³ .

Как и ее тогдашние единомышленники-меньшевики - "Наташа" полагала, что вполне достаточно будет, если солдаты и матросы не станут мешать рабочим делать революцию, и даже на свою собственную работу среди военных она смотрела лишь как на нечто второстепенное.

Когда "Наташа" вышла к матросам и подняла руку, моментально все умолкло. Тысячи глаз устремились на нее. Некоторое время она стояла молча, не зная, что сказать, а потом промолвила: "Что ж, товарищи, давайте выбирать депутатов".

Этих слов было достаточно, чтобы переключить боевое настроение матросов на "мирные" рельсы.

С таким же призывом выступила и Инна Смидович.

К этому времени в экипажи явились остальные руководители меньшевистской социал-демократической организации - Вороницын и Канторович.

Все они, а также Карпинская были выбраны в Совет матросских депута-

¹ Севастопольский музей революции. Приказы Чухнина за 1905 год.

² Через несколько дней после этого Петров был отправлен товарищами в Одессу в сопровождении опытного конспиратора Виктора Волынского, который через Сувалки, Берлин и Гамбург доставил Петрова в Америку.

³ ИМЭЛ. Архив Военно-морской секции (моряков-подпольщиков).

Митинг на Приморском бульваре. Рис. К. Сахарова

тов (всего в Совет было избрано 40 человек).

На заседании Совета решено было офицеров больше в казармы не пускать. Не изолировать их, не арестовать, не воспрепятствовать им строить козни, а лишь "изгнать" из казарм!

Предполагалось, что, после того как будут выработаны экономические и бытовые требования матросов (со включением основных политических, требований), они будут пред'явлены вицеадмиралу Чухнину; одновременно с пред'явлением требований решено было провозгласить военную забастовку. Не вооруженное восстание, а "мирную" стачку матросов.

"Мы не могли сознательно ставить своей задачей организацию вооруженного восстания в данный момент, - говорили меньшевики. - Восстание возникло стихийно, благодаря случайным, а потому и не учтенным нами причинам. Мы обязаны были примкнуть к нему, чтобы придать ему более планомерный и организованный характер и своим влиянием предупредить возможные эксцессы... Движение готово было вылиться в вполне мирные формы, но провокация властей решила дело иначе" ¹ .

Последняя фраза чрезвычайно характерна для позиции меньшевиков. Выходит так, что главари восстания допускали возможность "нормального" течения "забастовки" вооруженных матросов, допускали возможность мирных переговоров с адмиралами и генералами.

Никто из руководителей движения даже и не мечтал о том, чтобы немедленно захватить власть в Севастополе, овладеть телеграфом, забрать оружие, связаться с крепостью, перейти в наступление и распространить свое влияние на весь Крым.

2

Правильный инстинкт подсказал, однако, матросской массе, что необходимо как можно скорее привлечь на свою сторону остальные части севастопольского гарнизона и судов. На-

¹ "Жизнь Крыма" от 8 мая 1906 года.

иболее слабым звеном в развертывающейся цепи событий были пехотинцы, поэтому на завоевание их сочувствия и были направлены первые шаги Совета депутатов.

В казарму Брестского полка, расположенного недалеко от матросских экипажей, была послана депутация. Но с первых же шагов она натолкнулась на сильнейшее противодействие командира полка Думбадзе и на робость солдат.

Наиболее оппозиционным элементом среди последних были запасные, вырванные из деревень по случаю мобилизации на фронт; при всем своем раздражении против начальства они все еще недоверчиво относились к "флотским" и особенно к городским рабочим.

Днем 12 ноября полторы тысячи матросов и забастовавших рабочих портового адмиралтейства направились к казарме Брестского полка, чтобы присоединить к себе солдат. Энтузиазм матросов и рабочих постепенно заразил брестцев. Был наскоро устроен митинг. С призывом о присоединении выступил унтерофицер Прохор Фролов. Отдельные, осмелевшие солдаты начали помогать матросам обезоруживать офицеров. На митинге решено было всем отправиться "снимать" солдат Белостокского полка.

Растерявшийся было командир Брестского полка Думбадзе экстренно вызвал на помощь генералов Неплюева и Сидельникова. Почуяв, что затевается нечто серьезное, оба генерала поспешили к своему экипажу, но были немедленно окружены демонстрантами, потребовавшими от них распоряжения убрать пулеметы, поставленные на Историческом бульваре, т. е, как раз на том месте, где должна была пройти матросско-солдатско- рабочая демонстрация. Генерал Неплюев ответил отказом. Тогда матросы, при сочувственном нейтралитете брестцев, арестовали обоих генералов и отвели в Совет.

Как раз в это время в Совет депутатов явились артиллеристы, желавшие получить указания, как им вести себя: не отходить от орудий или испортить их. Однако депутаты были настолько заняты организацией шествия к белостокцам, что на артиллеристов не обратили никакого внимания. Им лишь предложили поскорее присоединиться к демонстрации.

В первых рядах пошли матросы, один из них нес андреевский флажок, воткнутый в штык. За матросами выстроились брестские солдаты, за ними шли рабочие, несшие огромное красное знамя с надписью "Да здравствует свобода!" на одной стороне и "Российская социал-демократическая рабочая партия" - на другой.

Шествие направилось на Новосильцевскую площадь, куда в боевом порядке выведены были солдаты Белостокского полка. Господам офицерам удалось убедить солдат, что вот-вот придут матросы, которые вместе с рабочими и "жидами" нападут на них. Велико же было удивление белостокцев, когда они увидели, что среди демонстрантов нет ни одного вооруженного, что с матросами шагают и брестцы, что отовсюду только и слышны выкрики:

- Мы мирным путем... присоединяйтесь!

Белостокцы дрогнули. Демонстрантам следовало немедленно же начать братание с ними, изолировать их даже от физического соприкосновения с офицерами. Но Совет депутатов медлил. Зато не медлил командир Белостокского полка полковник Шульман. Приказав своим солдатам взять на караул, он закричал:

- Гимн!

Белостокский оркестр заиграл "Боже, царя храни". Солдаты, в том числе и брестские, закричали "Ура!". Матросы были смущены, но, спохватившись и желая еще раз показать, что они идут "мирным путем", тоже заиграли "Боже, царя храни". Снова загремело "Ура!"

Опасаясь все же, что "его" солдаты могут с минуты на минуту присоединиться к мятежным матросам, полковник Шульман скомандовал:

- Кругом марш!..

Белостокцы повернули назад. Вслед за ними пошли было и демонстранты, но, полагая, что их нарочно заманивают в поле, чтобы там с ними, безоружными, жестоко расправиться, они повернули в город.

Так присоединение белостокцев кончилось неудачей.

Ход в заброшенную каменоломню близ Севастополя, в которой нелегально собирались матросы.

Рис. К. Сахарова. По фото Севастопольского музея революции.

Не лучше было положение и с брестцами. Едва они вернулись с демонстрации к себе в казарму, как оставшиеся на свободе офицеры и фельдфебели отвели их тайком в лагерь.

Какое значение для восстания могло бы иметь присоединение брестских и белостокских солдат, видно из того, как реагировал на первую же весть о демонстрации лондонский "Таймс":

"Присоединение солдат, до сих пор верноподданных, к мятежным матросам вызывает серьезную тревогу. Если так же поступят солдаты, направляемые в Севастополь из окружающих провинциальных городов, то, пожалуй, всю Южную Россию придется вновь завоевывать - задача, с которой правительство может и не справиться" ¹ .

Запуганный перспективой победы восстания, консервативный орган переоценил сознательность солдатской массы и стратегические способности меньшевистских руководителей движения.

В тот же день матросам пришлось освободить генералов Неплюева и Сидельникова. По уверению "Наташи" (с этим признанием Е. М. Карпинская запоздала ровно на... тридцать лет), если бы руководители Совета не плелись в хвосте массы, а более энергично воспротивились натиску небольшой кучки верноподданных (или, вернее, подкупленных) солдат-артиллеристов, обидевшихся на то, что матросы арестовали "их" генералов, - Неплюев и Седельников не получили бы свободы.

"Но широкие массы были еще слишком наивны, слишком мирно, слишком благодушно, слишком по христиански настроены, - писал Ленин. - Они вспыхивали довольно легко, любой случай несправедливости, слишком грубое обращение офицеров, плохое питание и т. п. могло вызвать возмущение. Но нехватало выдержки, отсутствовало ясное сознание задачи: нехватало достаточного понимания того, что только самое энергичное продолжение вооруженной борьбы, только победа над всеми военными и гражданскими властями, только ниспровержение правительства и захват власти во всем государстве является единственной гарантией успеха революции" ² .

¹ "Таймс" от 27 ноября 1905 г.

² Ленин. Т. XIX, стр. 350 - 351.

Курс, взятый на мирную забастовку, только усиливал то настроение, на гибельность которого указывал Ленин. В этом смысле несколько лучше обстояло дело на крейсере "Очаков".

В течение первой половины 1905 г. "Очаков" усиленно достраивался, на нем находилось до двухсот квалифицированных петербургских и севастопольских рабочих, здесь вел свою работу и товарищ "Дмитрий" (Анисифор Волошин), который, как и многие другие очаковские матросы, одно время был откомандирован на Сормовский и Путиловский заводы по приемке машин и орудий. Вместе с Волошиным, уволенным в запас и уехавшим из Севастополя накануне восстания на "Очакове", работала группа социал-демократов во главе с Александром Гладковым, Андреем Чураевым и Родионом Докукиным.

Волнения на крейсере начались еще за три дня до выстрела Петрова. Стычки матросов с командиром крейсера и офицерством приняли особенно бурный характер, когда начальство попробовало разоружить "Очаков" и этим уменьшить опасность присоединения его к другим восставшим матросам. Матрос Никита Антоненко убедил команду не допускать разоружения крейсера.

Тринадцатого ноября старший офицер Скаловский собрал команду и передал ей приказ Чухнина: "Все происходящее в экипажах считается мятежом. Кто за царя, выходи вперед на три шага".

Вперед вышли все без исключения матросы, даже те, кто был определенно против, а не за царя. Кто же хотел поддаться на провокацию начальства?

Тогда Скаловский пробует расколоть матросов при помощи другого приема. Он приказывает: "Кто, согласно приказу главного командира, считает дивизию мятежной, выходи вперед".

Ни один человек не двинулся с места.

Очаковские офицеры вполне основательно решили, что лучше будет для них, если при создавшемся положении они совсем покинут "Очаков". Забрав свои вещи, они поспешили перебраться на броненосец "Ростислав", команда которого отличалась покорностью начальству.

Оставшись неограниченными хозяевами на '"Очакове", матросы ввели у себя самоуправление, назначив командиром крейсера кондуктора Сергея Частника, известного своими революционными настроениями. Из числа матросов были выбраны и другие должностные лица, совсем не плохо справлявшиеся со своими новыми, "офицерскими" обязанностями.

Надо было немедленно отправиться в Совет депутатов за инструкциями. Но прежде чем отправиться в матросские экипажи, делегация очаковцев решила посетить человека, имя которого было известно не только каждому севастопольскому матросу и рабочему, но и далеко за пределами Севастополя.

Речь идет о лейтенанте Петре Петровиче Шмидте.

3

Лейтенант Шмидт, сыгравший значительную роль в севастопольском восстании, родился в Одессе в 1867 г. в семье адмирала. Во время учебы в Петербурге в Морском училище он подпал под влияние революционного народнического кружка.

Политическое развитие Шмидта относится к тому времени, когда народовольческое движение было окончательно разгромлено, а новое движение, основанное на применении к российской обстановке учения марксизма, лишь начинало находить себе сторонников.

"Я был горячий сторонник социалистической формы общественности, - писал Шмидт много лет спустя. - Я с юных лет интересовался общественными науками, только в них находя ответы на мучительные вопросы, разрешения которых требовало оскорбленное чувство правды и справедливости" ¹ .

Однако реакция, наступившая в годы царствования Александра III, и крайне неудачно сложившаяся личная жизнь Шмидта сделали то, что вплоть до 1905 г. он оставался не связанным

¹ А. П. Избаш "Лейтенант П. П. Шмидт". Воспоминания сестры, стр. 24. П. 1923.

Митинг матросов в открытом море. Рис.К. Сахарова.

с каким-либо партийным или просто общественным коллективом. Отсутствие связи с партийными организациями объясняется еще и тем, что большую часть своей жизни Шмидт провел в плавании на военных судах и коммерческих пароходах, не только вне какого- либо фабрично-заводского центра, но и вне России.

Оставаясь "кабинетным социалистом" и лишь попутно ведя пропаганду среди своих сослуживцев - матросов торгового флота, Шмидт воспрянул духом, когда развернулось широкое революционное движение, ускоренное поражениями в войне с японцами.

"Остановить движение теперь невозможно даже крупными уступками, - писал он в одном письме. - Время утеряно. Поздно. Мы стоим накануне грозных дней. Не пройдет и года, как мы провозгласим демократическую республику. Сумбур, хаос и даже смешные стороны дела не могут скрыть от нас истинного смысла всей грандиозности совершившихся событий" ¹ .

В другом письме он называет, себя "социал-демократам", сторонником научного социализма, но на самом деле Шмидт был и оставался беспартийным социалистом, с сильным пережитком народнических и идеалистических воззрений. У него не было ясных представлений о тех реальных путях, которые должны привести трудящихся к социализму.

Будучи по убеждению республиканцем, он допускал употребление монархической терминологии в агитационных целях. Понимая, что либералам и социалистам не по пути, он все же считал возможным длительный блок с кадетами.

Приближаясь в некотором смысле к установкам "максималистов", Шмидт в то же время высказывался против революционного насилия, полагая, что величия и целесообразности самого социалистического учения достаточно для проведения его в жизнь.

"Кажущаяся более высокой или более удобной или более "дипломатической" внепартийная позиция на самом деле является лишь более неяс-

¹ См. письма Шмидта к З. И. Р. (Зинаиде Ивановне Риссерг-Русецкой), стр. 160. Изд. Центрархива. 1922.

ной, более смутной и неизбежно чреватой непоследовательностями и колебаниями в практической деятельности" ¹ , - писал Ленин, и слова эти вполне применимы и к лейтенанту Шмидту. Однако необходимо подчеркнуть, что Шмидт был не только человеком величайшей честности, искренности и огромного личного бесстрашия, он обладал еще и темпераментом бойца- революционера.

После своего нашумевшего на всю Россию выступления 21 октября на кладбище во время похорон демонстрантов, Шмидт был подвергнут аресту на броненосце "Три святителя". Вице-адмирал Чухнин искал всяческих способов, чтобы расправиться с крамольным лейтенантом, но вынужден был уступить волне общественного (притом во всероссийском масштабе) протеста: пришлось освободить Шмидта. Единственное, в чем Чухнин пока успел, - увольнение Шмидта в отставку.

Шмидт только этого и ждал: отставка развязала ему руки.

Когда к нему обратились восставшие матросы с просьбой принять командование восставшим крейсером "Очаков", он после некоторого колебания дал свое согласие.

Его колебания вызывались тем, что он был против изолированного и чисто местного движения севастопольских матросов, полагая, что после октябрьской забастовки необходимо новое всероссийское выступление, новая всеобщая забастовка, руководимая из одного центра и подчиненная одной главной цели.

Но когда Совет депутатов пригласил его вечером 13 ноября на заседание и когда он со слов председателя и матросских членов Совета узнал о положении вещей, он тут же отбросил в сторону свои сомнения и принялся немедленно за организацию вооруженного восстания.

Собственно говоря, только с появлением лейтенанта Шмидта матросско-солдатское движение в Севастополе перешло от "мирной забастовки" к подлинному вооруженному восстанию. Наметив вместе с Советом матросских и солдатских депутатов ближайшие действия (овладение флагманским судном, захват миноносцев и крейсеров, об'езд крупных судов эскадры, использование минного транспорта "Буг" в качестве прикрытия "Очакова", вооружение матросов, находившихся в экипажах), Шмидт послал еще секретные телеграммы в стачечный железнодорожный узел и в "Союз союзов", прося их оказать содействие Черноморскому флоту и крепости в тот момент, когда восставшие потребуют созыва Учредительного собрания. Точно так же пытался он связаться с Петербургским советам рабочих депутатов, который со своей стороны послал приветствие восставшим севастопольцам.

Наметив ряд практических действий, Шмидт хотел на всякий случай зафиксировать их каким-нибудь чисто политическим документом. В том, каким образом он осуществил это вполне правильное намерение, сказались все недостатки политического развития лейтенанта Шмидта, изолированного от воздействия и контроля партийного коллектива. Ни с кем не советуясь, Шмидт послал следующую телеграмму, адресованную "его императорскому величеству":

"Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва Учредительного собрания и перестает повиноваться вашим министрам. Командующий Черноморским флотом лейтенант Шмидт".

Шмидт в беседе со своим сыном Евгением, который находился с ним на крейсере "Очаков", следующим образом об'яснил смысл составленного им документа:

"Телеграмма, конечно, не окажет никакого действия в желаемом направлении, а вызовет в лучшем случае панику. Действовать будут факторы иного рода. Но если мы и погибнем, то движению дан смысл и значение. Моя телеграмма - это такая прокламация на всю Россию, какой ни одному эсеру не написать".

Из мероприятий, намеченных на 15 ноября, Шмидту удалось осуществить лишь два: об'езд эскадры на минонос-

¹ Ленин. Т. VII, стр. 120.

² Евгений Шмидт-Очаковский "Лейтенант П. П. Шмидт", стр. 139. Изд. в Праге в 1925 году.

це "Свирепый" и освобождение потемкинских матросов, арестованных после восстания и находившихся на плавучей тюрьме "Прут".

Застопорив "Свирепый" у правого борта "Прута", Шмидт один поднялся по трапу и в самых категорических, но вежливых выражениях заявил офицерам о своем намерении тут же освободить потемкинцев и арестовать их, офицеров. Последние беспрекословно подчинились Шмидту, хотя вооруженной силы у них было в три раза больше чем на "Свирепом".

Освободив матросов и забрав в качестве заложников "прутовских" офицеров, Шмидт направил "Свирепый" к главному рейду и малым ходом поочередно обошел все броненосцы. Стоя во весь рост на капитанском мостике, он громко предлагал матросам и офицерам присоединиться к восстанию или же застрелить его, если они находят его деятельность вредной для России.

"Мне представилось, что я присутствую при историческом моменте, - писал впоследствии некий морской офицер Л. Арбузов. - Меня удивила безнаказанность этой небывалой по дерзости прогулки какого-то лейтенанта, призывавшего к мятежу матросов в присутствии командиров и офицеров чуть ли не всего Черноморского флота" ¹ .

Матросская команда наиболее крупных судов была запрятана начальством в трюм или отодвинута подальше от проходившего "Свирепого". На таких же броненосцах, как "Ростислав", матросы были настроены патриотически и вместе с боцманами и кондукторами встретили Шмидта более чем неприветливо. И только на "Пантелеймоне" (прежний "Потемкин") и на "Георгии Победоносце" Шмидт был встречен приветственными криками.

Поднявшись на броненосец "Потемкин", Шмидт произнес команде речь и арестовал весь офицерский состав, забрав его также на "Очаков" в качестве заложников.

Всех судов, присоединившихся к "Очакову", было около десятка, но это были мелкие суда, если не считать броненосца "Потемкин".

Лейтенант Шмидт.

Присоединение к восстанию "Потемкина" имело бы крупнейшее значение, если бы он был как следует вооружен. Но вся беда была в том, что начальство успело предусмотрительно спрятать замки от орудий почти на всех судах эскадры.

4

Ряд документов, опубликованных А. Платоновым ² , доказывает, что в первые дни восстания вицеадмирал Чухнин не сумел поддержать своей славы твердого администратора. Одиннадцатого ноября утром он телеграфировал морскому министру:

"Направление выяснилось явно социалистическое. Все военное начальство и я сознаем, что военная власть потеряна, что оружие употреблять нельзя".

После выстрела Петрова Чухнин телеграфировал:

"Боевые роты отказались стрелять. Есть сведения, что войска сухопутные тоже не будут стрелять. Положение безвыходное. Матросы, вероятно по-

¹ "Исторический вестник" N 1 за 1910 г.

² См. его книгу "Восстания Черноморского флота", стр. 274. М. 1925.

ставят какие-нибудь условия, которым придется подчиниться или распустить флот".

Чрезмерная осторожность главного командира производила в Петербурге плохое впечатление, и, по настоянию командующего войсками Одесского округа генерала Каульбарса, в главные усмирители севастопольского восстания был назначен генерал Меллер-Закомельский.

План действий Меллер-Закомельского в основном сводился к тому, чтобы:

1) обезоружить все суда, забрав и запрятав подальше замки от орудий;

2) всеми средствами удержать от присоединения к мятежу артиллерийские части и пехоту; 3) вызвать срочное подкрепление из других городов и 4) потопить "Очаков", взорвав его минами.

Мы уже указывали, что завороженный мнимой перспективой "мирного" развития военной забастовки Совет депутатов не придал значения предстоящей роли крепостной артиллерии. Зато очень хорошо оценил эту роль севастопольский "Галифе" - Меллер- Закомельский. При помощи обмана он и его подчиненные сумели настроить артиллеристов против повстанцев. Заняв казармы Брестского и Белостокского полков и 13-й артиллерийской бригады, где было размещено около четырех тысяч солдат, в том числе и части, пришедшие из Симферополя, Феодосии, Кишенева и Павлограда, генерал Меллер-Закомельский расставил на Историческом бульваре, на Северной, на Южной и на Корабельной сторонах 2 батареи и 28 орудий, не считая пулеметов.

До Совета депутатов доходили смутные сведения о приготовлениях Чухнина и Меллер-Закомельского, но, отнюдь не готовясь к настоящему вооруженному восстанию, он не поставил как следует свою разведку. Единственное, что он успел еще сделать, - это наспех организовать доставку в матросские экипажи кое-какого оружия, хранившегося в порту, в артиллерийском складе.

Усмирение началось с того, что 15 ноября в половине третьего с канонерки "Терец" дан был залп по катеру, на котором находились повстанцы.

Первый снаряд, попавший в катер "Проворный", послужил поводом к систематическому (заранее тщательно

Команда "Очакова" на палубе крейсера за две недели до восстания.

Пожар на крейсере "Очаков".

подготовленному) обстрелу "Очакова", флотских экипажей и судов, на которых подняты были красные флаги. Миноносец "Свирепый", на котором в этот момент находились Вороницын, председатель Совета депутатов, и передовые матросы Сиротенко, Мартыненко и Штрикунов, пробовал было пойти в атаку, но с правительственного броненосца "Ростислав", которому Чухнин, заблаговременно и тайком вернул замки от орудий, посыпался град снарядов, и "Свирепый" был выведен из строя.

Центром внимания усмирителей был, конечно, крейсер "Очаков". Броненосец "Ростислав", крепостная артиллерия, пулеметы с Исторического бульвара, винтовки солдат Брестского полка - все они, словно соревнуясь, посылали адский огонь на красный крейсер.

Шмидт распорядился немедленно же навести и очаковские пушки. Но соотношение сил было очень невыгодно для "Очакова". К тому же вследствие неисправности орудий крейсер неспособен был оказывать серьезное сопротивление.

Больше часа продолжался комбинированный обстрел "Очакова", получившего пятьдесят две пробоины от одних только орудий крупного калибра. Когда на крейсере начался пожар, Шмидт, его шестнадцатилетний сын и оставшиеся в живых матросы бросились в воду. Но и в воде их преследовал жестокий враг: в плывущих стреляли солдаты, предусмотрительно расставленные вдоль берега.

Шмидту с сыном удалось приплыть к одному из красных миноносцев, но "Ростислав" быстро нащупал его своим прожектором и послал ему вдогонку три залпа. Последний снаряд исковеркал машину: миноносец остановился. Шмидт и уцелевшие матросы были доставлены на "Ростислав". После диких глумлений со стороны озверевших офицеров Шмидт и его сын были отправлены в город Очаков и посажены до суда в каземат крепости.

Не оставлены были без соответствующего внимания усмирителей и матросские казармы. Двухтысячная масса повстанцев, вначале убежденная, что дальше мирной забастовки конфликт с начальством вряд ли пойдет, на всякий случай, и то лишь с большим опозданием, приготовилась обороняться. Но натиск усмирителей был до того быстр и сокрушителен, а средства обороны до того жалки и ничтожны, что после небольшой попытки сопротивления все две тысячи человек стали покорно ждать конца адской канонады.

Стрельба по экипажам длилась до самого утра; на рассвете брестские солдаты, те самые, которые вместе с матросами и рабочими ходили "сни-

мать" белостокских солдат, взяли штурмом экипажи и арестовали 1600 человек.

Восстание было подавлено.

Говоря о победе "бессознательного и скованного дисциплиной войска над армией свободы в Севастополе", Ленин писал: "Едва ли есть основание ликовать победителям под Севастополем. Восстание Крыма побеждено. Восстание России непобедимо.

Пусть же готовятся рабочие-социал-демократы к еще более великим событиям, которые возложат на них гигантскую ответственность!"¹ .

5

На суд адмиралов предстали далеко не все арестованные. До сотни человек успело бежать из-под ареста.

Все подсудимые были разбиты на три отдельные группы. Очаковские матросы с лейтенантом Шмидтом во главе судились первыми в г. Очакове. Из четырех судей трое были командирами тех кораблей, с которых производился обстрел крейсера "Очаков". Из ста пятнадцати свидетелей около ста человек были вызваны со стороны обвинения. Суд происходил при закрытых дверях, даже ближайшие родственники подсудимых не были допущены, не говоря уже о представителях печати.

Правительство изо всех сил спешило поскорее покончить с этим делом: приближался созыв Первой государственной думы, довольно оппозиционной по своему составу, и царь и его министры вполне основательно опасались, как бы это не помешало привести в исполнение заранее предрешенные смертные приговоры.

Это же обстоятельство - ожидание созыва Государственной думы - побудило политическую адвокатуру, выступавшую на очаковском процессе, стать на принципиально-неправильный путь. Вместо того чтобы использовать процесс как новое средство нападения на самодержавный строй, адвокаты поставили себе лишь одну цель - во что бы то ни стало, ценою каких угодно компромиссов и комбинаций ² , оттянуть суд, спасти Шмидта и его ближайших помощников от смертной казни.

Прокурор Ронжин требовал смертной казни чуть ли не для десятка очаковцев, но суд приговорил к ней четверых: Шмидта, Александра Гладкова, Никиту Антоненко и Сергея Частника.

"Не горсть матросов, нарушивших присягу, и не гражданин Шмидт перед вами. Перед вами здесь, на скамье подсудимых, вся стомиллионная Россия, - говорил Шмидт на суде. -Ког-

Осужденных матросов уводят после суда в крепость .

¹ Ленин. Т. VIII, стр. 399.

² Они убеждали Шмидта притвориться ненормальным, уверяли в своей кассации, будто очаковцы - горячие монархисты и т. п.

да дарованные блага стали отнимать у народа, то стихийная волна жизни выделила меня, заурядного человека, из толпы и из моей груди вырвался крик. Я счастлив, что крик этот вырвался именно из моей груди.

Я знаю, что столб, у которого я встану принять смерть, будет водружен на грани разных исторических эпох нашей родины. Сознание это дает мне много силы, и я подойду к столбу как на молитву. Позади за спиной у меня, останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую, обновленную, счастливую Россию. Великая радость и счастье наполняют мне душу, и я приму смерть ¹ .

Суд над очаковцами начался 7 февраля, приговор был вынесен 18 февраля, а приведен в исполнение 6 марта 1906 г. на острове Березань. Царь лично торопил поскорее расправиться с лейтенантом Шмидтом. Вицеадмирал Чухнин, от которого формально зависело утверждение приговора, ограничился лишь одной "милостью": в отношении Шмидта повешение было заменено расстрелом.

На казнь все четверо очаковцев шли не только мужественно, но и величественно.

Из остальных участников севастопольского восстания восемь человек из второй и третьей группы подсудимых было приговорено к смертной казни с заменой ее бессрочной и двадцатилетней каторгой. Сто десять человек было приговорено к различным срокам каторги. До полусотни человек было осуждено в арестантские роты и в дисциплинарный батальон.

"На политическую сцену активным борцом выступает масса... Эта масса учится на практике, у всех перед глазами делая пробные шаги, ощупывая путь, намечая задачи, поверяя себя и теории всех своих идеологов. Эта масса делает героические усилия подняться на высоту навязанных ей историей гигантских мировых задач и, как бы велики ни были отдельные поражения, как бы ни ошеломляли нас потоки крови и тысячи жертв, - ничто и никогда не сравнится, по своему значению, с этим непосредственным воспитанием масс и классов в ходе самой революционной борьбы" ² .

Так писал Ленин после 9 января 1905 года.

В севастопольском восстании масса восставших матросов и солдат понесла поражение, поднявшись на героическую борьбу с самодержавием. Считая себя выразителем стремлений этих масс, Шмидт ринулся им на помощь, но погиб вместе с ними в этой неравной борьбе.

"Знаете, кто я теперь такой, - писал Шмидт, после того как на одном митинге он был избран пожизненным представителем в Совет народных депутатов, - знаете, кто я теперь такой? Я пожизненный депутат севастопольских рабочих. Понимаете ли, сколько счастливой гордости у меня от этого звания? "Пожизненный" - этим хотели они меня выделить из своих депутатов, подчеркнуть свое доверие на всю мою жизнь, показать мне что они знают, что я жизнь положу за интересы рабочих и никогда им не изменю до гроба. Вот какую великую честь они сделали мне!

...Меня преступное правительство может лишить всего, всех их глупых ярлыков: дворянства, чинов, прав состояния, но не во власти правительства лишить меня моего единственного звания отныне - "пожизненного" депутата рабочих. О, я сумею жизнь свою положить за них. И ни один из них никогда, ни они, ни дети их не пожалеют, что дали мне такое звание".

В памяти живых еще участников революции 1905 г." как и в памяти их потомства лейтенант Шмидт, несмотря на незрелость своего общего политического миросозерцания, остался жить как революционер, как искренний друг рабочих, избравших его своим "пожизненным" депутатом.

¹ А. П. Избаш. Цит. соч., стр. 113.

² Ленин. Т. VII, стр. 83.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: