Издательская деятельность Академии Наук, несколько затормозившаяся в первые годы после революции, возобновилась с 1925 года, особенно после преобразования ее во всесоюзную. В периодических изданиях Академии значительное место в ряду прочих дисциплин уделено истории, в особенности русской. В настоящей заметке мы предполагаем вкратце обозреть содержание посвященных этой теме с 1925 г. статей, несколько задержав внимание читателя на тех из них, которые заслуживают по тем или иным причинам подобного выделения.

В дореволюционные годы Академия, а в особенности вошедшая после 1917 г. в ее состав Археографическая комиссия особенное внимание уделяли вопросам источниковедения, выяснения состава и исторической критики основных источников русской истории, по преимуществу древней. И сейчас мы находим на страницах ее изданий работы из этой области, но в сравнительно небольшом количестве. Так, изучению русского летописания - важнейшей источниковедческой проблемы - оказываются посвященными за интересующий нас период - только две работы: статья А. С. Орлова "К вопросам об Ипатьевской летописи". (Изв. Отд. Русск. яз. и слов, т. XXXI, Л. 1926, стр. 93 - 126) и конспективная заметка А. Н. Насонова "Летописные своды Тверского княжества" (доклады Академии Наук СССР, серия B, 1926 г. ноябрь - декабрь, стр. 125 - 128). Первая неназванных работ носит скорее историко-литературный характер, являясь исследованием имеющихся в Ипатьевской летописи заимствований из иностранных, преимущественно, византийских источников и трактуя летописный свод независимо от его исторического значения и условий возникновения. В ином плане работа - А. Н. Насонова, поставившего своей задачей "воссоздать генеалогический ряд не дошедших до нас тверских летописных сводов и выяснить их отношение к другим летописным компиляциям XIV-XVI вв.", изучая при этом развитие летописаний в связи с политической жизнью Тверского княжества. Заметка эта, как и большинство напечатанных в "Докладах", является конспектом какого-то большого исследования, вернее, не столько конспектом, сколько догматическим изложением выводов в виду этого, мы воздержимся от критических замечаний по ее поводу, хотя некоторые выражения автора уже сейчас вызывают сомнения. Интересно наблюдение его о возникновении в Твери в 50-х годах XV века идеи "Твери - III-го Рима", которую А. Н. Насонов, повидимому, хочет поставить в генетическую связь с позднее развившейся великодержавной идеологией Москвы. Здесь, однако, по нашему мнению, центральный интерес должна представлять иная проблема: подобное религиозное оправдание политических тенденций мы можем наблюдать не только в Московском или, по разысканиям А. Н. Насонова, Тверском княжествах, но и в Новгородской республике, и в некоторых Псковских источниках и проч. Интересно было бы проследить, как формирующиеся в конце средневекового периода русской истории социальные организмы, в значительной степени разнородные (особенно это относится к Новгороду), утверждают свои права на подчинении прочих более или менее одинаковыми идеологическими приемами, и как в результате борьбы победитель с особенным успехом развивает эту идею в целое ученье, делающееся официальным исповеданием Московского царства.

К статьям источниковедческого характера относится и статья П. В. Вилькошевского "К вопросу о редакциях первого послания Ивана Грозного к князю А. М. Курбскому" (Летоп. занятий Археограф. Комиссии, вып. XXXIII, Л. 1926, стр. 68 - 76), выводы которой представляют не столько исторический, сколько методологический интерес.

Вопросам истории русского средневековья посвящены только две небольших заметки В. А. Пархоменко "Древляне и поляне" (Изв. Отд. Р. яз. и слов., т. XXXI, стр. 267 - 270) и С. В. Рождественского "Послание новгородского архиепископа Иоанна на Двину, как источник для истории Двинского восстания 1397 г." (Доклады, 1925 г., апрель - июнь, ст. 51 - 54). В. А. Пархоменко, автор многочисленных, подчас остроумных, но не всегда методически выдержанных работ об "истоках русской государственности" (см. его книгу под этим заглавием изд. ГИЗ'а Л. 1924), по поводу лингвистических изысканий В. М. Ганцова и П. О. Бузука возвращается к своему уже ранее высказанному утверждению о существовании двух южно-русских племенных союзов - Полянского и древлянского. С. В. Рождественский, беря за исходную точку, приведенный в заглавии заметки документ, установив его дату и сопоставив с жалованной грамотой двинянам в. кн. Василия Дмитриевича 1398 г. намечает состояние двинского общества к концу XIV века и причины, заставлявшие Двинскую землю менять ориентацию уходя от влияния Новгорода к Москве. В кратких чертах автор характеризует "своеобразие социально-административного строя Двинской земли", заключавшееся в том, что у развившийся здесь к концу XIV века земский мир, "слобода", не был только "черным", крестьянским, но об'единял в одно целое, вместе с черными людьми, и торговый, и землевладельческий слои". Нужно ли понимать этот строй, как основанный на принципах "гармонии" или расщепленный на классы, автор пока не говорит, обещая дать подробную работу о социальной жизни Двинской земли, которой и приходится ожидать.

Несколько статей и заметок относятся к истории административно-правовых учреждений. Такова статья А. И. Андреева "Сводный Судебник". Изв. Акад. Наук 1915 г., N 12 - 15, стр. 621 - 644) и его же заметка "Уложение 137-го года" ("Доклады", 1925 г. июль - декабрь, стр. 82 - 83), разрешающие ряд вопросов истории кодификации русского законодательства, статья А. Н. Филиппова "К вопросу о первоисточниках жалованной грамоты дворянству 21 апреля 1785 года" (Известия 1926 г., N 5 - 6, стр. 423 - 444 и N 7 - 8, стр. 479 - 498), изучающая влияние двух корреспондентов Екатерины, Князева и Миллера, на ее содержание дворянской грамоты 1785 года. Оба автора берут сравнительно узкие вопросы и исследуют их не с точки зрения содержания интересующих их памятников, а со стороны формальной истории их происхождения. К этой же группе работ мы прибавим и заметки М. М. Богословского "К вопросу о городской реформе 1699 г." (Доклады 1925 г. апрель - июнь, стр. 59 - 62) и Ю. В. Готье "История областного управления в России от Петра I до Екатерины II". (Доклады 1926 г., май - июнь стр. 58 - 6). Обе эти заметки написаны авторами, вполне уже в исторической литературе известными, и поскольку они являются только резюме больших исследований, мы воздержимся от замечаний, хотя и в качестве сводок они дают основания к некоторым соображениям.

Перу двух академиков - С. Ф. Платонова и М. М. Богословского принадлежат статьи историко-бытового характера, затрагивающие один и тот же период, - начало XVIII века. С. Ф. Платонов дал два занимательных очерка "Из бытовой истории Петровской эпохи": "Бенго-коллегия, или Великобританской монастырь в С. -Петербурге при Петре Великом". (Известия 1926 г., N 7 - 8, стр. 527 - 546) и "Любимцы Петра Великого: Медведь, Бирка и др.". (Известия, 1926 г., N 9, стр. 655 - 678). Особенно любопытен первый очерк, в котором автор рисует существовавшее при Петре и под его особым покровительством эпикурейское общество иностранных мастеров и торговцев, именовавшееся "великобританским славным монастырем" или иначе "разночинствующим сумасбродным братством". Это довольно однородная буржуазная среда вынуждена была, по убедительному мнению С. Ф. Платонова, сходиться для обязательного служения Бахусу в силу "совокупности тех условий, какая создана была Петром в его манере мешать дело с бездельем", иначе "нельзя было работать с правительством", и, следовательно и получать заказы и, вообще, заниматься своим делом.

Вторая статья посвящена характеристике незнатных любимцев Петра и, как и первая, содержит ряд любопытных историко-бытовых штрихов.

Иные задачи ставил себе М. М. Богословский в своей речи "Русское Общество и наука при Петре Великом" (отд. оттиск из отчета Акад. Наук), сказанной по поводу двухсотлетия учреждения Академии. Если парадной речи обычно и бывает свойственна некоторая, поверхностность, то все же нельзя не заметить, что заглавие статьи значительно шире ее содержания. Основная часть речи посвящена

характеристике личных интересов Петра в области науки, или отдельных лиц - Посошкова, Татищева, Постникова и др. Рост культурных интересов русского общества автор пробьет об'яснить усилиями отдельных лиц и пресловутым "знакомством с западными идеями".

К этой же группе работ можно отнести и статью Н. Н. Пальмова "К астраханскому периоду жизни В. Н. Татищева" (Известия, 1925 г., N 6 - 8, стр. 201- 216), где приводится ряд документов, относящихся к биографии этого деятеля из представляющих незначительный интерес. Значительно большую ценность представляет публикуемая там же записка Татищева "О рыбных ловлях", подробно характеризующая состояние рыбных промыслов в Астраханской и Саратовской губерниях в начале 40-х годов XVIII в. и приволжское купечество.

Совершенно отсутствует в изданиях Академии отдел Rossica, если не считать статьи А. Якубовского "Ибн Мискавейх о походе Русов в Бордаа в 322 г. = 943 - 4 г." (Византийский Временник, т. XXIV. Л. 1926 г., стр. 63 - 92), в основном представляющей, впрочем, интерес для востоковедов, а не для русских историк" п. Переходим к рассмотрению статей историко-хозяйственного характера. Таковы статьи Б. Д. Грекова, А. Н. Насонова и А. А. Степанова. Моментом, об'единяющим все эти работы, является то обстоятельство, что все они основаны на изучении вотчинных хозяйственных архивов, правда, разных эпох. Но на этом", как сейчас увидим, и кончаются об'единяющие их черты.

А. Н. Насонов в статье "Из истории крепостной вотчины XIX века в России" (Известия, 1926 г., N 7 - 8, стр. 499 - 526) совершенно справедливо замечает, что "вопросы развития хозяйственных отношений крепостной России" могут быть выяснены только "на большом материале вотчинных архивов", и, исходя из этого, предлагает "обследование экономического и социального строя крупной вотчины XIX в.". Однако, в самом выполнении этой задачи мы наталкиваемся на ряд вызывающих возражение обстоятельств.

А. Н. Насонов чрезвычайно обстоятельно останавливается на характеристике двух последовательно сменившихся хозяев юсуповских владений, Н. Б. и Б. Н. Юсуповых, и в зависимости от их личных качеств характеризует направление их хозяйственной политики. В результате "слабость хозяйственной энергии" первого: в его имениях" "без присмотра "хозяйского глаза" сложился мир отношений, стихийно (?) направляемый игрой местных интересов и свободно развивающимися социально-экономическими силами". Думаем, что и стихийность, и свобода эти окажутся при более углубленном рассмотрении довольно относительными. Наоборот, в лице сына его, Б. Н. Юсупова, "перед нами выступает помещик-предприниматель, хозяин деловой и энергичный и притом с ярким отпечатком николаевской эпохи", который и преобразует всю хозяйственную жизнь своих имений. В чем заключается "отпечаток николаевской эпохи", мы так и не узнали, если не считать подробно рассказанных взглядов нового боярина на вопросы нравственного порядка. Основные моменты экономики николаевской эпохи нашли себе выражение только в замечании, что "условия рынка требовали иной постановки дела в хозяйстве вотчин", из чего с очевидностью следует, что пути хозяйственного строения в предшествовавшую эпоху тоже как-то определялись требованиям рынка, но как - ни в том, ни в другом случае А. Н. Насонов ответа не дает. А между тем считать подобные вопросы решенными и потому не требующими раз'яснения, конечно, преждевременно, да в таком случае было бы лишним уже изучать отдельные типологические явления.

Некоторые факты, как, например, рост и интенсификацию барщины, автор изображает довольно отчетливо, но не ставя их в связь ни с общими моментами экономического развития России в то время, ни с конкретной обстановкой того, черноземного края, где находились интересующие его имения. Мало внимания уделено и процессу расслоения крестьянства, хотя и намеченному в статье, а между тем подобные темы представляют несравненно больший интерес, чем характеристика барской идеологии отца и сына Юсуповых, которой уделено в работе столько места.

К типу "обследований", а не исследований, принадлежит, повидимому, и работа, резюмируемая А. А. Степановым в заметке "Князь В. В. Голицын, как хозяин-вотчинник" (Доклады, 1926 г. май - июнь, стр. 45 - 48), носящей описательный характер и, вероятно, извлеченной из аналогичного же типа большой работы.

Совершенно иной характер - широкого социологического исследовании на основе тех же архивных данных носят работы Б. Д. Грекова "Хозяйство крупной вотчины XVI-XVII вв.". (Известия, 1925 г., N 6 - 8, стр. 247 - 254), "Юрьев день и заповедные годы" (Известия, 1926 г., N 1 - 2, стр. 67 - 84) и "Очерки по истории хозяйства Новгородского Софийского дома" (Летопись занятий Арх. ком, вып. XXXIII, стр. 201 - 332). Все эти работы возникли из изучения материалов, свя-

занных с работой автора над социально-экономической структурой Новгородского Софийского дома, первый том которой вышел в свет еще в 1914 г.

В своих "Очерках", из которых в рецензируемой книге "Летописи" помещен только первый "Софийский двор в городе Новгороде", автор изучает хозяйственное строение самого Софийского двора, т. -е. центрального организма архиепископской вотчины, находившегося непосредственно в самом Новгороде. В результате искусного, подчас требующего чрезвычайно скрупулезных исследований, сопоставления материалов различного хронологического порядка, ему удается показать ход развития хозяйственной жизни Софийского дома на протяжении более чем столетия, ввести читателя в повседневный круг будничных хозяйственных забот этого обширного учреждения и, вместе с тем, наблюсти ряд моментов, чрезвычайно важных для понимания всего исторического процесса. Мы присутствуем при том, как хозяйство новгородского владыки, в период его расцвета в первой половине XVI века становится на путь мануфактурного развития, пользуясь почти исключительно свободным, подчас даже организованным в первичные союзы, "дружины", наемным трудом и как, в результате общего хозяйственного кризиса, изменяется сама физиономия Софийского дома, значительно сокращающего свой хозяйственный аппарат, переходящего на сельскохозяйственные занятия с применением уже зависимого труда, не свободного "дружинника", а заложившегося за владычный хребет "бобыля". Весь этот процесс, реально ощутимый, взят не изолированно: в дальнейших очерках автор обещает показать, что "хозяйственные процессы на русской почве аналогичны европейским" и поставить изучаемые им моменты в связь с "расширением и обновлением западноевропейских рынков, перемещением торговых путей и центров, появлением новых товаров" и пр.

Статья "Хозяйство крупной вотчины XVI-XVII вв." собственно является суммированием этого и последующих "Очерков" Б. Д. Грекова. Попутно отмечая ошибки предшествовавших исследователей, как-то Н. А. Рожкова и др., исходивших из материала писцовых книг, автор устанавливает ряд общих положений, характеризующих основные этапы хозяйственного развития эпохи. В статье "Юрьев день и заповедные годы" он переносит центр исследования на хозяйственное положение крестьянства и показывает, как в результате хозяйственного процесса, особенно усилившегося в III-й четверти XVI века, создались об'ективные предпосылки закрепления крестьян и наблюдает процесс этот, параллельно полемизируя с М. А. Дьяконовым, полагавшим, что акт о заповедных годах не явился отменой Юрьева дня.

Таково в общих чертах содержание работ Б. Д. Грекова, содержащих к тому же ряд ценных деталей, на которых размеры рецензии не позволяют остановиться. Остается ожидать появления дальнейших "Очерков" и пожелать, чтобы выводы их были подкреплены на основании не только новгородского материала, имеющего, как известно, свои особенности, коренящиеся в предшествующей структуре новгородского общества.

К этим же работам примыкает и статья того же автора "Обжа" (Известия, 1926 г., N 10 - 11, стр. 1017 - 1040 и N 12, стр. 1229 - 1252), где подвергнут рассмотрению термин "обжа" и доказано, что последняя является отнюдь не единицей измерения, а окладной единицей. Попутно автор дает ряд ценных методологических указаний из области изучения писцовых книг.

Из статей археографического характера в рассматриваемых изданиях помещены образцовая в смысле методологическом работа А. И. Андреева "Грамота 1685 г. царей Иоанна и Петра Алексеевичей Шведскому королю Карлу XI" и статьи: Б. Д. Грекова "Отчет об осмотре Архива Соловецкого монастыря" и П. Г. Дружинина "Дополнение к исследованию о Поморских палеографах начала XVIII века" (Лет. Зан. Арх. к., в. XXXIII, стр. 333 - 362, 77 - 99 и 100 - 102).

Особо нужно отметить исследование В. Ф. Ржиги "Литературная деятельность Ермолая-Еразма" (Лет. зан., и XXXIII, стр. 103 - 200), которое, нося в основе историко-литературный характер, одновременно выдвигает чрезвычайно любопытную для историка фигуру публициста XVI в., несколько приближающуюся к Ивашке Пересветову, но и резко от него отличного. В своих проектах Ермолай намного опередил свой век, требуя передела земли, улучшения экономического благосостояния крестьянства, освобождения его от всяких податей кроме единого натурального налога в размере 1/5 урожая, отмена кормлений и беспошлинной торговли. Трудно без углубленного исследования определить, чьи чаяния выражал этот своеобразный "народник", и работа В. Ф. Ржиги ставит перед историками этот вопрос.

Таковы исторические статьи, помещенные в изданиях Академии Наук за последние два года. Как видим, главным достоинством их является то, что почти все они имеют характер исследовательский. Вместе с тем чрезвычайно незначи-

тельно количество работ, ставящих свои темы на основу широкого изучения эпохи. Большинство их (не говоря, конечно, о работах источниковедческого характера) довольствуется небольшими экскурсами в очень ограниченный материал; подчас авторы выходят на более просторное поприще, но ограничиваются простым "описанием" изучаемых явлений.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: