Дмитрий ЧУРАКОВ, кандидат исторических наук, доцент

ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ

Преддверие истекшего учебного года было отмечено всплеском публичного внимания властей к проблемам школы. В ряду показательных мероприятий не последнее место заняло заседание правительства, посвященное положению дел со школьными учебниками по новейшей отечественной истории. Оно было признано неудовлетворительным. Правда, то, что премьеру М. М. Касьянову показалось недостатками нынешних учебников, на самом деле нередко является их достоинствами. Так, оратор возмущался, что в учебниках до сих пор встречаются понятия "рабочий класс", "трудовая интеллигенция". Не понравилось ему, что авторы учебников хвалят "красное правительство" Е. М. Примакова, а правительство гайдаровских "реформаторов" обвиняют чуть ли не в развале России. Он пожурил историков за то, что те мало пишут о нынешнем президенте В. В. Путине (вероятно, Касьянов надеется, что в соответствующих параграфах учебников будет что-то хорошее сказано и о нем самом). Словом, приговор премьера был суров: существующие учебники никуда не годятся, нужен новый, совершенный во всех отношениях школьный учебник новейшей отечественной истории.

Такой учебник необходим, спору нет. Скорее всего к 1 сентября 2002 года нечто новое действительно появится. Но насколько этот учебник будет отвечать истинным потребностям страны и новейшим достижениям исторической науки? Вот тут много неясностей, поскольку у современных историков нет главного, что требуется для создания школьного учебника, - единой, авторитетной для всех методологии. Существует несколько исторических школ, направлений, течений, стремящихся утвердить свой особый взгляд на ход событий. Любые попытки предложить построенную не на односторонней идеологии концепцию учебника истории встречают самое жесткое сопротивление.

Об этом может свидетельствовать, например, публикация в журнале "Отечественная история" материалов "круглого стола" по учебнику А. К. Соколова и В. С. Тяжельниковой. Он основывался на достижениях мировой исторической науки, но в нем не было привычных сегодня наветов на советское прошлое. Содержалась критика последнего, но не огульная, основанная на реальных фактах, а не на мифах и домыслах, как в немалом количестве прочих учебников. Это стало достаточным основанием для того, чтобы многие участники обсуждения сочли этот учебник неприемлемым.

По оценке сотрудника Института российской истории РАН А. В. Голубева, в последнее десятилетие в нашей исторической науке происходит сложный, не всегда приводящий к положительным результатам процесс смены парадигмы мышления. Он означает изменение не только представлений о прошлом, но и самих критериев, на базе которых мы составляем свое мнение о нем.

В советской исторической науке господствовала единая марксистская теория, которая была положена в основу как научных разработок, так и преподавания истории. Одним из компонентов этой теории был эволюционный подход к истории. Считалось, что общество развивается от примитивных форм организации к более сложным и передовым. Этапы такого движения получили наименование общественно-экономических формаций. Другим основанием прежней исторической концепции было учение о классовой борьбе как движущей силе истории. Сегодня и формационный подход, и учение о классовой борьбе многие обществоведы постарались забыть.

Конечно, методология, существовавшая в советской исторической науке, имела немало недостатков. Весь марксизм, как справедливо отмечал американский историк Лэрри Холмс, в прошлом был сведен к набору принципов, которые были удобны для запоминания:

- Диалектика

- Материализм

- Исторический материализм

- Поступательное движение истории

- Базис и надстройка

- Средства производства

- Производственные отношения

- Классы

- Революция.

Все, что выходило за рамки данного списка, воспринималось как отход от истинного марксизма. Даже имевшие принципиальное значение для изучения истории России дискуссии разных лет об "азиатском способе производства" не привели фактически ни к какому результату, были спущены на тормозах, забыты. Не в последнюю очередь такое положение создавало почву для возникновения кризисных моментов в развитии отечественной исторической науки. Но кризис в ней до "перестройки" так и не произошел. Вопреки существующим ныне на этот счет заявлениям теория о классовой борьбе и общественно-экономических формациях отнюдь не потерпела крах. Ее вытеснение из исторической науки в годы горбачевской "перестройки" и последующих "реформ" - результат жесткого политического диктата. Ведь марксистская концепция с научной неумолимостью доказывает прогрессивность коммунистической общественно- экономической формации, закономерно приходящей на смену капитализму. Поэтому дискредитация этой концепции становится одним из ключевых направлений политики пришедших к власти в России капитализаторов и их идеологической обслуги.

Чем же сегодня пытаются заместить марксистскую методологию в исторической науке? Вместо нее возникло множество самых разных методологий. Порой складывается впечатление, что каждый автор стремится разработать собственную методологию, свою неповторимую философию истории, историософию. В их основу закладываются самые разные мировоззренческие, моральные, религиозные и прочие убеждения. Однако если выделить наиболее часто встречающиеся подходы и отбросить нюансы, то все многообразие подходов, как представляется, можно свести к двум наиболее популярным концепциям: так называемым "цивилизационному подходу" и "теории модернизации".

В чем их различие и каковы основополагающие принципы этих двух концепций исторического развития?

С точки зрения цивилизационного подхода всемирная история делится не на этапы, стадии или формации, а на отдельные цивилизации, или культурно-исторические типы. Каждая цивилизация принципиально отличается от всех других, развивается по своим, только ей свойственным законам, не похожим, за редким исключением самых общих, фундаментальных законов, на законы развития других цивилизаций. История каждого народа, в том числе и народов России, неповторима, и бессмысленно искать в ней общие стадии и этапы, кроме таких, как рождение, развитие, старение и смерть народа и его государства.

Эти постулаты цивилизационного подхода жестко оспариваются теорией модернизации. Она рассматривает историю последних столетий как постепенный переход отдельных стран и культур от традиционного (его еще называют аграрным), доиндустриального общества к обществу индустриальному, а теперь уже и к постиндустриальному, или, как говорят еще, информационному. Традиционное аграрное общество, согласно теории модернизации, ориентировано на защиту устоявшихся, стародавних порядков. Индустриальное и постиндустриальное общество нацелено на постоянные новшества, перемены, развитие. Процесс модернизации, обновления составляет сущность исторического развития последнего времени. В горниле этих преобразований стираются все прежние различия между народами и культурами. Формируется новая, общечеловеческая культура. Все, что не соответствует ей, считается отжившим и мешающим дальнейшему прогрессу.

Заметим, что в своих основных чертах теория модернизации вписывается и в новейшую концепцию глобализации, анализ которой дан в ряде публикаций журнала "Диалог".

В связи с тем, что теория модернизации в чем-то напоминает прежний эволюционный метод исторической науки, она сразу же приобрела большое количество приверженцев в нашей стране. Многие из ее популяризаторов, правда, не поняли, что речь в теории модернизации идет не просто об обновлении как таковом, а о таком обновлении, которое уничтожает, нивелирует различия между народами. То есть не о трансформации аграрного общества в индустриальное, а о переходе к современному западному "открытому обществу" от любого другого типа общества, пусть даже и более развитого, нежели западное. В последнем случае "модернизация" фактически означает не восхождение, а регресс, как это и можно наблюдать на примере современной России, которую ее нынешние правители заставляют отказаться от своего исторического пути и приобщаться к западному буржуазно-либеральному обществу на правах его экономической и культурной периферии.

Поскольку в данной статье рассматриваются методологические основания изучения именно истории, позволим себе коротко напомнить главные вехи становления и "цивилизационного подхода", и "теории модернизации". Это поможет, во-первых, глубже понять предлагаемые сегодня историкам альтернативы марксизму, а во-вторых, адекватно оценить их возможности в изучении исторического прошлого именно нашей страны. Результатом может стать ответ на вопрос: возможно ли, опираясь на "цивилизационный подход" или "теорию модернизации", создать учебник новейшей отечественной истории на достаточном научном уровне?

Любопытно отметить, что цивилизационный подход появился и начал складываться именно в России. Произошло это в первой половине XIX века. У его истоков стояли мыслители, принадлежавшие к славянофильству. Основоположником цивилизационного подхода в его нынешнем виде является А. С. Хомяков. Его концепция базировалась на почти тысячелетнем наследии отечественной философской и исторической мысли. Эта мысль, начиная с Х века, развивалась под сильным православным религиозным влиянием, что предопределяло многие ее основные черты. В частности, мессианскую веру в то, что именно русский народ сохранил чистоту учения Иисуса Христа. От представления о Москве как о Третьем Риме был возможен шаг и к признанию идеи прогрессивности развития всего человечества, и к цивилизационному подходу. Хомяков сделал выбор в пользу признания самобытности и самодостаточности различных цивилизаций. Этот выбор был продиктован, видимо, конкретной экономической и политической ситуацией в тогдашней Европе, совсем недавно пережившей эпоху Французской революции и наполеоновских войн, а в середине XIX века болезненно переживавшей утверждение капитализма.

Некоторые авторы, например, Ю. И. Семенов, полагают, что цивилизационный подход возник на Западе. Называя его наукообразно "плюрально-циклическим", Семенов считает его основоположниками Ж. де Гобино и Г. Рюк-керта. Однако их труды были опубликованы лишь в 50-х годах XIX века, а работа Хомякова над обоснованием цивилизационного подхода началась еще в 30-е годы XIX века. Это не значит, что де Гобино и Рюккерт позаимствовали свои взгляды у Хомякова. Вероятно, они, как это часто бывает в науке, пришли к похожим выводам самостоятельно, просто несколько позже. В то же время между их идеями существовали принципиальные различия. Если в основу концепции де Гобино были положены европоцентристские, по своей сути расистские представления, то историософия Хомякова носила гуманистический характер, исходила из признания ценности каждой из существовавших цивилизаций.

Основной труд Хомякова, в котором содержится обстоятельное обоснование цивилизационного подхода, - "Семирамида" был опубликован уже после его смерти в 1860 году, но некоторые идеи этого труда были изложены им в других работах, появившихся в предшествующие десятилетия. В "Семирамиде" Хомяков выделяет несколько крупнейших мировых цивилизаций в истории человечества. Все многообразие цивилизаций он сводил к двум их разновидностям: "народы завоевательные" и "народы земледельческие". Постепенно в ходе истории появлялось множество их вариантов и переходных типов. Однако история все равно оставалась для Хомякова ареной борьбы этих двух начал. Важной особенностью историософии Хомякова являлась большая роль религии, которую он считал основой для формирования различных цивилизаций, что подчеркивает его связь с развитием русской религиозной мысли.

Глубоко разработанная система взглядов на историю как на процесс развития различных в своей основе цивилизаций содержится в главном труде Н. Я. Данилевского "Россия и Европа". Здесь сформулировано пять основных законов развития различных цивилизаций. Это законы сродства языков, политической независимости, непрерываемости цивилизации и другие. На основании данных законов и критериев Данилевский выделяет несколько культурно-исторических типов, в том числе и славянский культурно-исторический тип.

Таким образом, российская историософская мысль отстаивала самобытность, устойчивость и самодостаточность отдельных цивилизаций. Иначе обстояло дело на Западе. Там идея развития, прогресса, общности пути разных стран и народов в XIX веке может считаться ключевой в эволюции научного взгляда на историю. В известной мере и формационный подход К. Маркса сложился в общем русле развития западной научной мысли. Хотя философия истории Маркса не была сугубо линейной, причем не только из-за его взглядов на "азиатский способ производства" или на русскую общину как возможный путь России к социализму, но и в целом. Однако многие популяризаторы Маркса, например, К. Каутский или Г. В. Плеханов, трактовали его взгляды именно как линейные, как основанные на идее непрерывного прогресса. Именно подобная упрощенная форма марксизма в XIX веке легла в основу теории и практики германской и вообще западной социал-демократии.

В XX веке теория линейного прогресса и цивилизационный подход меняют свою первоначальную "прописку". Такие крупные западные мыслители, как немецкий философ О. Шпенглер и английский историк и социолог А. Тойнби, стали классиками цивилизационной теории истории. В главном своем труде "Закат Европы" Шпенглер отрицал единство законов, определяющих развитие отдельных культур. Для него история распадалась на ряд обособленных, неповторимых, циклических культур, трактуемых им как "организмы", имеющие, подобно людям, свою отдельную, специфическую судьбу. Единой общечеловеческой культуры быть не может. Завершая свой жизненный цикл, умирая, культура перерождается в цивилизацию как нечто бездушное, творчески бесплодное, окостеневшее. Согласно Шпенглеру, начиная с XIX века, т. е. с победой в Европе капитализма, европейская культура вступила в стадию заката, упадка, когда первоначально происходит умерщвление души, а затем и всего организма. Поэтому он предлагал отречься от культурных претензий и предаться голому техницизму.

В главном труде Тойнби "Исследование истории" всемирная история рассматривалась как круговорот сменяющих друг друга локальных цивилизаций, Таких цивилизаций он первоначально выделял 21, затем сократил их число до 13. Среди них Индийская, Древнекитайская, Шумерская, Египетская, Христианская и другие. Относительно России Тойнби пишет о Православном христианском обществе, соглашаясь тем самым с большой ролью морального, нравственного и мировоззренческого факторов для культурной идентификации нашей цивилизации.

Сегодня, наверно, одним из самых употребляемых, если не сказать модных, является слово "геополитика". Понятие "геополитика" и термины этой науки ныне широко используются и в публикациях на исторические темы, в том числе в учебниках. Поскольку объяснение истории России с точки зрения геополитики сейчас чрезвычайно популярно, имеет смысл остановиться на вопросе о сущности геополитического подхода к истории несколько подробнее.

Как особый научный метод геополитика начала складываться на Западе. Сам термин "геополитика" был введен в 1916 году шведским государствоведом-пангерманистом Р. Челленом. Он определял геополитику как учение о государстве - географическом и биологическом организме, стремящемся к расширению. Среди классиков геополитики чаще других называют английского географа X. Маккиндера, немецкого географа Ф. Ратцеля, американского адмирала А. Мэхэна.

Сильная школа геополитиков складывается в Германии. Ее представитель Ф. Ратцель еще в 1882 году выпустил книгу "Антропогеография", где изложил идеи о связи эволюции народов с географическими условиями их жизни, о влиянии географической среды на культуру, историю и политику. Большой вклад в геополитику был сделан немецким генералом К. Хаусхофером. Его перу принадлежит несколько работ, в которых он обобщает положения своих предшественников и создает целостную картину геополитического взгляда на историю человечества ("Границы в их географическом и политическом значении", "Панидеи в геополитике" и др.). Пропагандируемые Хаусхофером идеи реваншизма и агрессии на определенном этапе служили официальной доктриной германского фашизма в его борьбе за "жизненное пространство".

После второй мировой войны геополитика стала возрождаться в США, ФРГ и других капиталистических странах. Эта концепция проникла в обществоведение и в России.

Каковы же основные постулаты геополитики? Во-первых, она исходит из понимания каждого государства, каждого народа как особой общности, неповторимой и уникальной. Эта специфика определяется влиянием той географической среды, ландшафта, в условиях которых государство, народ сформировались. Как известно, на Земле существует множество природных ландшафтов. Поэтому геополитики не ограничиваются тем, что в качестве базиса истории называют влияние на нее природы. Все многообразие ландшафтов они сводят к двум их формам. Соответственно этому все цивилизации они делят на два типа: океанические и континентальные. Причем под континентом геополитиками понимается в основном Евразия, а все остальные континенты являются как бы островами единого Мирового океана. Кроме названных двух типов цивилизаций, геополитика признает существование и цивилизаций переходного типа, расположенных в береговых зонах. В характере этих цивилизаций сочетаются признаки двух основных типов, и рано или поздно им нужно выбирать, к какому из них придется присоединиться окончательно.

Для геополитики противоборство Евразии и Атлантизма (т. е. океанической цивилизации) является глобальным, непреложным историческим законом. Этот закон вытекает из несовместимости основ, базовых принципов, культурных, моральных, идеологических и прочих ценностей, на которых строятся два основных цивилизационных типа. Если Атлантизм - это подвижность, переменчивость, то континентальный дух - это устойчивость, преемственность, традиционализм. Атлантический дух базируется на фундаментальных для него ценностях индивидуализма, частного предпринимательства и конкуренции. Евразийские цивилизации глубокой древности и современности - на других ценностях: товарищество, солидарность (в России - соборность, общинность), приоритет духовного над материальным. Соответственно этому различаются и государственные институты цивилизаций двух разных типов. В основе океанической государственности лежит принцип отчуждения человека от человека, примат формального права над нравственностью. В основе евразийской государственности - понимание государства как большой отцовской семьи, где мораль, традиции, представления о добре и справедливости стоят выше формального закона.

С позиции геополитики борьба (а то и война) континентальных и океанических цивилизаций шла и в Древнем мире (пример - войны между Римом и Карфагеном), и в средневековье, а затем и в Новое и Новейшее время. Продолжателями континентальной имперской традиции Рима становятся Третий Рим - Москва, Российская Империя, Советский Союз, Варшавский Договор, современная Россия. Наследником Карфагена, Нового города древности, становятся "Новый Карфаген" - Соединенные Штаты Америки, Североатлантический военный блок - НАТО. Именно такую идею проповедуют современные геополитики в США.

Совсем недавно, в 1997 году, в США вышла книга известного американского политика (и геополитика) Збигнева Бжезинского "Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы". Всего через несколько месяцев она была издана и в России. Для историков эта книга интересна уже тем, что в ней содержатся краткое изложение русской истории XX века и обстоятельный очерк истории разрушения Советского Союза. Автор показывает, что в этом процессе США были отнюдь не сторонним наблюдателем, а самым заинтересованным участником. Россию Бжезинский называет "черной дырой", по сути - мертвым пространством. Планы Бжезинского в отношении будущего нашей страны просты и не требуют комментариев: продолжение разрушивших ее реформ; окончательное поглощение России соседними геополитическими пространствами, в частности, трансатлантической (т. е. американизированной) Европой; недопущение возрождения нашего государства в качестве евразийской империи. Согласно оценкам Бжезинского, Россия уже повержена, ей нужно прекратить любое сопротивление, бросить безнадежную борьбу за свою самоидентичность. Он считает, что вопрос о присоединении нашей страны к Атлантической империи в качестве локального регионального протектората уже решен. Для России это уже не проблема выбора, подчеркивает Бжезинский, а проблема выживания, которое без милости победителей невозможно.

Словом, развитие современного геополитического взгляда на историю нашей страны в США свидетельствует: его сторонники ликуют, празднуют свою победу, делят шкуру еще не убитого "русского медведя". Мы являемся свидетелями того, как вопреки геополитическим интересам России, при фактическом непротивлении, а то и прямом содействии ее ельцинского и путинского руководства США активно усиливают свое влияние в бывших прибалтийских республиках СССР, на Украине, в Закавказье, особенно в Грузии, в Средней Азии. Все

это пространство объявляется зоной американских геополитических интересов.

* * *

Заметное развитие геополитика как наука получила в России. Среди тех, кто занимался здесь этой проблематикой, - известный географ П. П. Семенов-Тян-Шанский, его сын В. П. Семенов-Тян-Шанский, Л. И. Мечников, основоположник русской климатологии А. И. Воейков. Интересные геополитические наблюдения можно найти в трудах первого русского марксиста Г. В. Плеханова, а также у И. А. Ильина, И. Л. Солоневича и других авторов. Плеханов, в частности, пытался в определенной степени дополнить экономический детерминизм географическим. В отличие от классиков геополитики как в России, так и на Западе Плеханов полагал, что природная среда воздействует не на психические особенности человека, а на развитие производительных сил. Кроме того, он справедливо уточнял, что географический фактор не может восприниматься как статичный, раз и навсегда данный. По мере развития общества видоизменяются параметры его взаимоотношений с географической средой, следовательно, меняется и само воздействие этой среды на общество и на человека.

Интересны воззрения Л. И. Мечникова, труд которого "Цивилизация и великие исторические реки" вышел через год после его смерти - в 1889 году на французском языке. Полный русский перевод его исследования появился только в 1924 году. Мечников стремился доказать, что колыбелью древнейших цивилизаций являлись бассейны великих рек - Нила, Евфрата, Янцзы и Хуанхэ. Затем центры человеческой цивилизации переносятся к берегам морей, в частности, Средиземного моря. Вместо древних египтян на сцену выходят финикийцы, греки, римляне. Наконец, на высшей ступени человеческого развития появляются океанические цивилизации. Этим трем ступеням развития человеческих цивилизаций соответствуют и специфические политические системы. Речным цивилизациям присущ деспотизм, морским - олигархия, океанические же цивилизации поднимаются до уровня демократии.

После Октябрьской революции 1917 года развитие русской геополитической школы связывают с возникшим в 20-е годы XX века идейным течением евразийства. Оно развивалось как одно из направлений в философии и исторической науке в среде русских эмигрантов. В числе признанных основателей евразийства можно назвать П. Н. Савицкого, Н. С. Трубецкого, Л. П. Карсавина, П. Д. Святополк-Мирского, П. П. Сувчинского, Н. Н. Алексеева, профессионального историка Г. В. Вернадского. Одно время примыкал к евразийцам также философ-богослов Г. В. Флоровский.

Нередко те или иные идеи евразийцев оживают в высказываниях политических фигур современной России. Находят они применение и при написании учебников истории. Исторические взгляды евразийцев становятся также объектом основательного научного изучения. Так, они подробно разобраны М. Г. Вандалковской в монографии "Историческая наука российской эмиграции: "евразийский соблазн" (М., 1997). С содержательной статьей "Евразийские фантазии" выступил на страницах журнала "Диалог" А. М. Толпегин (2000, N 9). Остановимся лишь на наиболее важных элементах историософии евразийцев.

Отчасти евразийцы в своей исторической концепции повторяли некоторые идеи А. С. Хомякова и Н. Я. Данилевского. Но в отличие от своих предшественников они большее значение придавали не духовному началу в русской истории, а материальному началу, хотя и религию также со счетов не сбрасывали. Кроме того, если Хомяков и Данилевский большую роль отводили славянству как историческому явлению, то для евразийцев национальный фактор имел существенно меньшее значение. Ключевым для них было само пространство, которое они определяли специфическим, имеющим глубокое мистическое значение словом "месторазвитие".

Евразийская концепция русской истории строилась на повышенном интересе к тому региону, который получил в их трудах название Великой Степи. Это те обширные районы степей, которые протянулись от Причерноморья до Маньчжурии и Китая через весь Евразийский континент. В понимании евразийцев Великая Степь играла исключительно консолидирующую, объединяющую роль. Ее просторы как бы соединяли другие евразийские пространства. Владея степью, те или иные государства, те или иные этносы обладали ключом ко всей Евразии. Только господство над степью могло дать господство над континентом.

Первой евразийской державой, сумевшей подчинить себе Великую Степь с Востока на Запад, была держава Чингисхана. Поэтому именно держава Чингисхана и его наследников, а не Киевская Русь для многих евразийцев была предшественницей исторической России. Этот взгляд на русскую историю так

или иначе разрывал ставшее уже привычным, вошедшее в подсознание единство двух восточнославянских народов - великороссов и украинцев. Получалось, что украинцы по духовному складу, по истории и по историческому предназначению оказывались ближе к Западу, к европейской цивилизации, чем к Руси-Евразии. Отрывая Украину от России, евразийцы саму Россию отдаляли от Европы, но и к Азии не приближали.

Понятно, однако, что евразийцы не могли отрицать противоположность начал русской оседлой, земледельческой культуры и монгольской кочевой, скотоводческой культуры. С целью снять противоречие Г. В. Вернадским был сформулирован закон, согласно которому в основе всей русской истории находилась борьба и взаимовлияние "леса" и "степи".

Свои методологические подходы евразийцы применяли и к советскому периоду истории. Это отразилось уже в том интересе, который они проявляли к восточной политике Советского Союза, а также в скепсисе, который они выражали по поводу возможных культурных обменов СССР с Западом. К слову сказать, европофобия, в той или иной мере присущая всем евразийцам, проявилась в их довольно своеобразном отношении к Великой Октябрьской социалистической революции. Сегодня многие подчеркивают, будто бы евразийцы приняли русскую революцию. Да, приняли, - но без ее освободительной, коммунистической составляющей. Сегодня многие подчеркивают, будто бы евразийцы приняли большевизм. Да, приняли, - но без его марксистской составляющей. Евразийцы полагали, что пока большевики не отреклись от коммунизма (который евразийцы понимали как радикальное подчинение России Западу), большевизм опасен для страны. Евразийцы приветствовали тех большевиков, которые, по их мнению, порвали с марксизмом и стали на почву реалистической политики. По мысли евразийцев, после короткого периода господства большевиков в России к власти должны прийти настоящие патриоты, прагматики и государственники, которые только и смогут обеспечить созидание новой российской цивилизации.

Среди более поздних авторов, разделявших идеи евразийцев, следует особо выделить Л. Н. Гумилева, труды которого серьезно повлияли на современную историософию евразийства. Он сам о себе говорил как о "последнем евразийце". Важным дополнением, которое он сделал к теории евразийства, было понятие пассионарности. Что же означает у Гумилева это понятие? К его объяснению он подходит издалека. Согласно Гумилеву, кроме массы, объема, формы и других характеристик, живое вещество обладает также особой биохимической энергией. Эта энергия живого вещества биосферы Земли распределена между живыми существами и географическими ландшафтами неравномерно. Кому- то достается больше энергии, кому-то - меньше. Если какой-то человек наделен повышенной энергией, то это и есть пассионарность, а сам человек - пассионарий. Пассионарность, по Гумилеву, - непреоборимое внутреннее стремление к деятельности, доминированию, к достижению цели, пусть даже иллюзорной. Ради достижения цели пассионарий готов пожертвовать своей и тем более чужой жизнью. Пассионарность не делит людей на героев и толпу. Наоборот, большинство пассионариев находится как раз в толпе. Будь то кочевая орда, разрушающая своими набегами древние цивилизации, или научный коллектив, пролагающий дорогу в космос. Пассионарность - это характеристика поведения, заключающегося в жертвенности, действенности и целенаправленности; это особый тип биологической энергии, который создает возможность для напряжения и даже сверхперенапряжения человеческого организма, особая концентрация этой энергии.

По мнению Гумилева, именно пассионарность - ключевое понятие для формирования народов, наций, государств и целых цивилизаций. Идущая из космоса безличная энергия преобразуется в земных условиях, происходит так называемый пассионарный толчок. Это приводит к появлению пассионариев, вокруг них начинается формирование нового этноса. Причем понятие этноса Гумилев употребляет не в общепринятом, а в своем собственном значении. Для него этнос - это особая энергетическая величина, организм. Этнос умирает, когда исчерпывается пассионарный импульс, его породивший. По подсчетам, предложенным Гумилевым, пассионарный импульс в русской истории уже затухает. Конец русской истории фактически неизбежен, если, конечно, не случится чуда, точнее - нового пассионарного толчка. Но тогда это будут уже не русские (пожалуй, даже не "новые русские"), а совершенно другие пассионарий, которые скрепят распадающееся евразийское пространство для новой истории.

Так же, как и разнообразные варианты цивилизационного подхода, имеет свою историю и пришедшая в последние годы в нашу науку "теория модернизации". С ее помощью многие бывшие преподаватели философии, научного коммунизма, политэкономии и истории в привычных для них терминах поступательного развития пытаются переосмыслить такие ключевые события XX века, как столыпинские преобразования, индустриализация, коллективизация, "перестройка", современный период "либеральных реформ".

Основные этапы развития теории модернизации в популярном виде еще в середине 90-х годов были изложены в коллективном исследовании "Модернизация: зарубежный опыт и Россия". Его подготовила группа отечественных ученых (в составе В. А. Красильщикова, В. П. Гутника, В. И. Кузнецова, А. Р. Белоусова, А. Н. Клепача). Применимость теории модернизации к истории России XX века, а также отношение к теории модернизации со стороны западных историков показал в своем труде "Социальная история России: 1917-1941" американский историк Лэрри Холмс. Его книга вышла в 1994 году. Она вызвала широкий резонанс и серьезно повлияла на развитие современной российской исторической науки. Концепцию модернизации применительно к России XX века развивали и такие отечественные историки, как В. П. Булдаков, Б. Н. Миронов и многие другие.

Теория модернизации в ее нынешнем виде моложе, нежели цивилизационный подход. Ее возникновение относится к 50-м годам XX века. Вместе с тем корни теории модернизации, может быть, даже глубже, чем у цивилизационного подхода. В своих философских, этических и аксиологических основах она восходит к мировоззренческим установкам, рожденным Новым временем с его прагматизмом, универсализмом, рационализмом, европоцентризмом, верой в бесконечный технологический прогресс. Все эти особенности мировоззрения Нового времени сполна проявились и в теории модернизации. Среди ее основоположников могут быть названы француз Р. Арон, израильтянин Ш. Эйзенштадт, американцы М. Леви, Д. Лернер, С. Блэк, У. Ростоу, аргентинец Джино Джермани и др.

Надо отметить, что подобно тому, как следовало бы вести речь не об одном цивилизационном подходе, а о нескольких цивилизационных подходах, правильнее говорить не о единой теории модернизации, а о нескольких, часто довольно оригинальных теориях модернизации. Вместе с тем всем вариантам теории модернизации присущи некоторые общие подходы.

К примеру, существенной чертой всех историософских концепций, выдержанных в модернизаторской парадигме, является универсализм. Он проявляется в том, что адепты теории модернизации рассматривают историю человечества как всеобщий, универсальный процесс, имеющий одни и те же стадии, или этапы, для всех народов и стран. В принципе теория модернизации признает, конечно, какие-то национальные или исторические особенности развития различных государств, но считает их либо второстепенными, несущественными, либо разными ступенями на одном и том же поступательном пути развития общества от низших форм к высшим. В основе универсализма модернизаторов лежит вера в нескончаемый техноэкономический прогресс как основу человеческой истории. Этот прогресс размывает социокультурные и политические различия разных стран, диктует всем обществам одни и те же законы их развития.

В основе новейшей истории, таким образом, оказывается процесс капиталистической индустриализации, который видится в качестве инструмента перехода к обществу западного типа. Из этого вытекает и новая интерпретация европоцентризма. Радикальный европоцентризм теории модернизации во всей его полноте звучит в классическом определении модернизации,которое еще в 60-е годы XX века было дано Эйзенштадтом: "Историческая модернизация - это процесс изменения в направлении тех типов социальной, экономической и политической систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с семнадцатого по девятнадцатый век и затем распространились на другие европейские страны, а в девятнадцатом и двадцатом веках - на южноамериканский, азиатский и африканский континенты". Так что, когда некоторые российские авторы говорят о недопустимости превращения нынешней модернизации нашей страны в ее вестернизацию, они заблуждаются либо лукавят: модернизация - это и есть вестернизация. В научном лексиконе это синонимы. Именно исходя из такого понимания модернизации некоторые обществоведы называют те перемены, которые происходили в период правления И. В. Сталина, "контрмодернизацией". Тем самым они подчеркивают самобытный характер развития СССР в те годы, а также возрождение в нем многочисленных элементов традиционного общества.

Определения процесса модернизации различными авторами даются по-разному, но в целом между существующими подходами имеется немало общего.

Так, В. П. Булдаков в своей монографии "Красная смута" под модернизацией понимает индустриализацию и урбанизацию. Лэрри Холмс дает более широкое определение, согласно которому под модернизацией следует понимать не только процессы индустриализации и урбанизации, но и перемены в области системы образования, которая теперь формирует живой материал для фабричной промышленности, создание современных транспортных коммуникаций, современных средств массовой информации. Кроме того, по мнению Холмса, модернизация ведет к некой формализации, бюрократизации или, иначе, институционализации жизни. Последняя означает неизбежность при современных условиях контактов между индивидом и различными институтами государства. Человек рождается, вступает в брак, учится, лечится, и при этом он постоянно находится в процессе общения с самыми разнообразными учреждениями, без которых современное общество просто рассыпается. В этой связи Холмс приводит высказывания Мишеля Фуко и А. И. Солженицына, которые сравнивали современное общество со всеобъемлющим концлагерем, тюрьмой. И, наконец, модернизация, как полагает Холмс, приводит к изменению в нравах.

На близких к Холмсу позициях стоят авторы коллективной монографии "Модернизация: зарубежный опыт и Россия". Они пишут о том, что модернизация приводит к изменениям во всех сферах жизни общества. Во-первых, они выделяют изменения в социальной сфере. Это, в частности, замена отношений иерархической подчиненности и вертикальной зависимости отношениями партнерства на базе взаимного интереса. Кроме того, модернизация в социальной сфере ведет к обезличиванию обыденных отношений между людьми, растворению человека в массе незнакомых ему людей. Во-вторых, происходят изменения в экономике, что связано с индустриализацией и формированием современной банковской системы. В-третьих, модернизация имеет свое политическое измерение. Это и формирование национальных государств, и упорядочение системы управления, и включение в политический процесс все более широких масс. Наконец, авторы выделяют те изменения, которые модернизация вызывает в области культуры. Это и секуляризация культуры, и распространение грамотности, и рационализация сознания.

Представляется, что наиболее подробно и ясно определение модернизации дано в труде Б. Н. Миронова "Социальная история России". Во втором томе своего исследования он пишет: "В западноевропейских странах переход к современному обществу особенно интенсивно происходил в 1770-1870 гг., причем до 1848 г. общества как бы колебались между старым и новым; с 1870 г. процесс модернизации стал необратимым и завершился в начале XX в. Основываясь на их опыте, выделяют следующие существенные признаки модернизма: 1) возникновение современной личности, которая принимает изменение как норму, гражданские и политические права как атрибут человека, рыночную экономику и частную собственность как необходимые условия, обеспечивающие нормальное функционирование общества и государства на основе разума и науки; 2) утверждение светской системы ценностей, в которой индивидуализм является "массовым ощущением", "второй религией", "новой технологией общественного и человеческого успеха"; 3) малая демократическая семья с полным равенством супругов, родителей и детей как единственная форма семейной жизни; 4) индустриальный и урбанистический образ жизни, основанный на функциональной специализации институтов и людей (имеется в виду разделение труда, профессионализация, бюрократизация управления и т. д.); 5) гражданское общество; 6) правовое государство; 7) полная централизация и интеграция политической, экономической и культурной сфер, или уровней, общества на единых основаниях: верховенстве закона, открытости, гласности, публичности и конкуренции; 8) рыночная экономика, основанная на конкуренции и частной собственности; 9) складывание нации не только на основе языка, религии, культуры и территории, но и как совокупности людей, объединенных согласно их воле, идентифицирующих себя с целым и осознающих свое единство".

Собственно говоря, весь колоссальный по объему и информативности труд Миронова посвящен анализу того, как эти модернизационные признаки проявились в России. Историк приходит к выводу о незавершенности российской модернизации начала XX века и специфичности модернизации советского времени.

* * *

Итак, мы видим, что существующие ныне методологические основы исторической науки имеют продолжительную, во многом продуктивную традицию. В рамках и теории модернизации, и цивилизационного подхода исследователям удалось предложить интересные идеи, модели, гипотезы. Немалая часть из того, что было наработано наукой на базе этих методологий, не может сбрасываться со счетов ни при изучении прошлого России, ни при определении путей ее завтрашнего развития.

В частности, нельзя не учитывать тот факт, что вся история человечества представляет собой непрерывное соперничество стран, общественных систем, культур. Сегодня в этом противостоянии цивилизаций наступил решающий момент. Реальность такова, что победа в противоборстве обусловлена не уровнем развития философии, живописи или литературы, а уровнем развития военной техники и организации. В прошлом побеждала не та цивилизация, которая построила Александрийскую библиотеку, а та, которая вооружила большее количество легионов Цезаря. И ныне побеждает не та цивилизация, которая воспитала, условно говоря, больше Достоевских или Драйзеров, а та, которая выпустила больше самолетов, ракет, ядерных боеголовок.

На протяжении своей истории Россия неоднократно по различным причинам оказывалась в военно-технической гонке далеко позади государств Запада. Бросаясь вдогонку, она перенимала институты и отношения, выработанные западным миром. В свое время И. В. Сталин сформулировал тезис о 50-100 годах отставания СССР от передовых капиталистических стран. Он настаивал на том, что страна стоит перед дилеммой: либо мы пробежим этот отрезок в самые сжатые сроки, либо нас сомнут. Смысл сталинского афоризма предельно прост - необходимо сконцентрироваться, напрячь все силы, создать мощный военно-промышленный потенциал. Тогда, накануне вторжения в СССР фашистских полчищ, решить эту задачу удалось. Удался научно-технический рывок и потом, когда к середине 70-х годов XX века Советский Союз сумел добиться ракетно-ядерного паритета с Соединенными Штатами Америки. Понять механизмы развития России в эти периоды форсированных маршей, безусловно, поможет теория модернизации.

В то же время у России есть существенные национальные особенности. Они вызваны не только ее историей или культурным развитием, но и некоторыми природными факторами, в частности тем, что она является одной из самых холодных стран. Как показал современный исследователь А. П. Паршев, уже в силу суровости своих зим, которая радикально ограничивает возможности развития в нашей стране интенсивного сельского хозяйства, Россия никогда не станет Америкой. Нельзя не учитывать и тот факт, что Запад (та же Америка) всегда не только остро ощущал свои цивилизационные различия с Россией, но и стремился насильственно нивелировать эти различия, а еще лучше - поставить на колени носителя этих различий. Разобраться с этими и некоторыми другими проблемами поможет цивилизационный подход.

Вместе с тем нетрудно заметить, что и цивилизационный подход, и теория модернизации охватывают лишь часть исторической действительности. Теория модернизации концентрирует свое внимание на общих чертах развития, цивилизационный подход - на особенных. Уже само по себе это искажает наши представления о прошлом. Кроме того, обе эти историософские схемы в отличие от господствовавшего в прошлом в нашей исторической науке монистического взгляда на историю не объясняют механизмов перехода общества от одной ступени своего развития к другой, несут в себе элементы идеализма и субъективизма.

Не случайно многие историки пытаются сейчас совместить отдельные черты теории модернизации и цивилизационного подхода. Но несовместимые по природе, эти два подхода при попытке их параллельного использования приводят к абсурду. Думается, через сравнительно небольшое количество лет, при поступательном развитии истории, оба эти метода отойдут в прошлое. О такой перспективе позволяет говорить и состояние западной исторической науки, подражательством которой со времен горбачевской "перестройки" грешат российские историки. На Западе в последние годы развиваются концепции, очень близкие к материалистическому пониманию истории. Их сторонники стремятся максимально полно охватить все стороны общественной жизни, исследовать взаимоотношения социальных групп внутри общества, понять влияние отдельных ячеек общества на общий ход исторического процесса. Отход от различного рода бездоказательных спекуляций и мифотворчества на Западе не случаен. Прагматичная цивилизация Запада желает знать правду о прошлом, чтобы увереннее заглядывать в будущее. Те или иные компоненты правды, которые могут быть изучены в рамках цивилизационного подхода и теории модернизации, не позволяют создать целостной картины истории человечества и отдельных стран, поэтому оба эти

подхода находят на Западе все меньше приверженцев.

Развивается на Западе и собственно марксистская, постмарксистская или неомарксистская мысль, особенно там, где наука осваивает новые для себя проблемы, где идет поиск новых форм существования исторического знания. Развитие марксистского анализа истории западными исследователями подробно анализирует в своем труде "Философия истории" выше упоминавшийся Ю. И. Семенов. Он, в частности, отмечает, что только за последние 20 лет в странах дальнего зарубежья опубликовано несколько десятков монографий и сборников (не говоря уже об отдельных статьях в периодических изданиях), посвященных использованию исторического материализма в этнологии (социальной антропологии) и археологии. "Достаточно назвать, - пишет Семенов, - монографии: Дж. У. Уэссман "Антропология и марксизм" (Нью- Йорк, 1981), М. Блох "Марксизм и антропология" (Оксфорд, 1983), Р. Макгвир "Марксистская археология" (Лондон, 1992); сборники: "Марксистский анализ и социальная антропология" (Лондон, 1975); "Производственные отношения. Марксистский подход в антропологии" (Лондон, 1978); "По направлению к марксистской антропологии. Проблемы и перспективы" (Гаага, 1979); "Марксистские перспективы в археологии" (Кембридж, 1984); "Перспективы в марксистской антропологии в США" (Нью-Йорк, 1987); "Диалектическая антропология" (Гейнсвилл, 1992); "Марксистский подход в экономической антропологии" (Лэнхэм, 1992). Работ такого рода в западной науке так много, что в издаваемых в Пало Альто (США) "Ежегодных обзорах антропологии" уже появились три статьи: "Марксистский подход в антропологии" (Т. 4. 1975), "Материалистический подход к предыстории" (Т. 10. 1981), "Антропология и Маркс" (Т. 26. 1997), содержащие обширнейшую библиографию".

Не исключено, что уже через несколько лет ренессанс монистического взгляда на историю будет возможен и в современной Российской Федерации, доказательством чему могут служить хотя бы ставшие сегодня уже традиционными переиздания работ Маркса, издание работ Ленина, Мартова и других марксистов. Симптоматичны и попытки отдельных авторов не только применить, но и развить материалистическую методологию истории. Наглядный пример - труд того же Ю. И. Семенова, предложившего основанный на марксистском формационном подходе новый, глобально- формационный или глобально-стадиальный подход, который, между прочим, может дать ответ на вопрос: почему для СССР стало возможным не повторять в XX веке все зигзаги развития Западной Европы XVII-XIX веков?

Вместе с тем, если не заглядывать далеко в будущее, а оценивать состояние на сегодняшний день, придется признать, что отечественная историческая наука в целом еще не выбралась из кризиса методологии, охватившего ее в конце 80-х - начале 90-х годов прошлого века. Существующие сегодня историософские концепции являются во многом лишь данью прошлому, повторяют этапы, пройденные западной исторической наукой 20, 30, 40 и более лет назад. Понятно, что такое положение дел порождает реальные трудности при создании научно обоснованного, достоверного учебника для школы по новейшей отечественной истории. Может быть, в этой ситуации правительству не стоит торопить историков с выполнением их "гражданского долга" и форсировать написание единого школьного учебника истории XX века? Пусть историки разберутся в собственном "цеху" - без спешки, не опасаясь окриков. Пусть этот учебник истории, отвечающий и интересам национального примирения, и самым строгим требованиям науки, появится не сегодня и не завтра. Но пусть это будет действительно учебник, достойный той великой истории, которой он станет учить новые поколения граждан нашей великой страны.

Постоянный адрес данной публикации: