(отрывок из книги "История автозавода им. Сталина")

Первые дни после восстания

После уличных боев и похорон жертв революции амовцы вернулись на завод. Рабочие собирались в цехах и оживленно беседовали о новой революции, рассказывали о садах подвигах и приключениях во время восстания.

Митинговое половодье захлестывало все цехи. К работе никто не приступал. Каждый цех - клуб. Соберутся десятка два рабочих - и митинг. Кто раньше стал на верстак, тот и оратор, лишь бы он разносил в пух и прах мировую гидру и орал, что есть сил, против войны, за хлеб, за мировую резолюцию.

Если оратор нес околесицу насчет Учредительного собрания и отечества, его просто спихивали с трибуны и водружали; на его место другого.

В городе и на окраине все стены, заборы, плетни были густо облеплены воззваниями, лозунгами и новыми декретами, а штукатурка на стенах, как оспой, изрыта следами от ружейных и; пулеметных пуль.

На захват политической власти рабочий классом купцы, лавочники и спекулянты ответили резким повышением цен на продукты первой необходимости.

Вечером в маленькой, прокуренной махорочным дымом комнатушке исполнительного комитета рабочих, собрался актив. У председательствующего Семена Потаповича Смирнова; глаза обведены синими кругами - следы бессонных ночей. Рассправив свои широкие плечи, как бы сбрасывая усталость, он начал размеренную речь о необходимости соблюдать революционный порядок на заводе, о сознательной революционной самодисциплине, о борьбе с анархизмом и мародерством.

Слушали его вяло. Прения также прошли скомканно. С ними старались быстрее покончить, чтобы перейти к другим, более: животрепещущим вопросам. Конечно, если бы Смирнов говорил об акулах-империалистах, громил генералов и призывал бить буржуев, все бы наперебой рассказывали о нужде, гнете, беспросветной жизни. Но он говорил о какой-то сознательной дисциплине, и слова его были еще непонятны рабочим, - охваченным пафосом разрушения.

Все же решили для наблюдения за порядком в цехах выделить специальных представителей исполкома и "добросовестно исполнять работу".

Когда перешли к следующему вопроса повестки дня - к задержке зарплаты, лица рабочих нахмурились, все заговорили разом о нищете и нужде рабочего, о дороговизне и спекулятивных ценах, о войне, принесшей эпидемии, разлучившей мужей с женами, загубившей миллионы молотых жизней. Поднялся такой крик, что, казалось, маленькая комнатушка исполкома вот-вот взорвется от напора человеческих глоток.

Семен Потапович Смирнов пытался, было призвать к порядку, но ему не удалось остановить ринувшийся поток горечи и озлобления.

Люди дали волю нахлынувшим чувствам. И уже поздней ночью, наговорившись до хрипоты, коротко решили:

"Поручить исполкому, раздобыть денег".

Прошло несколько дней. Красногвардейцы под командой Смирнова произвели обыск в конторе правления Автомобильного товарищества и в особняке Степана Рябушинского, но безрезультатно. Денег раздобыть не удалось, и с утра в исполком к Семену Потаповичу снова потянулись люди из цехов:

- Кто сейчас будет там деньги платить за работу? Какой декрет на этот счет вышел?

Смирнов молчал. Еще накануне он ездил в совет стравляться по этому вопросу; встретился там с одним старым подпольщиком и приятелем, членом совета, но тот, озабоченный множеством дел, вместо ответа даже обиделся на Семена Потаповича.

- Не стыдно тебе, Смирнов, в такое-то время приходить с такими вопросами!.. Видишь, земля горит под ногами. С фронта солдаты эшелонами валят в Москву, их надо окружить нашим влиянием. Уж там, на вокзалах меньшевики и эсеры кишмя кишат, кричат, надрываются за родину, за Россию.

Брось ты, друг, это дело, поезжай лучше со мной.

И уволок его на вокзал. По дороге коротко все же об'яснил:

- Декрета шока официального нет, но ты завтра вали сам в банк, получи от совета мандат и пои расписку, пока декрет выйдет, с текущего счета Рябушинских получи монету. Понял?

Смирнов мотнул головой.

На следующий дань в банк за деньгами поехал председатель исполкома, молодой рабочий Гаврилин, сопровождаемый группой красногвардейцев.

В вестибюле бывшего Московского банка их встретил старый швейцар в ливрее. Увидев "неожиданных гостей", он растерялся и стал что-то невнятно бормотать.

Красногвардейцы поднялись наверх. За большими конторскими столами, уткнувши головы в байковые книги, сидели служащие.

Они старались не заметить появления необычных посетителей.

Тишину нарушил громкий голос Гаврилина:

- Гражданин, мы от исполнительного комитета завода АМО Рябушинского.

Сотрудник, к которому он обратился, медленно поднял голову, так же медленно сеял очки, вынул из жилетного кармана белоснежный платок, тщательно протер стекла и только после этого повернул голову в сторону посетителей:

- Чего вы, хотите?

- Нам нужны деньги для выплаты жалованья, рабочим.

Сотрудник сдержанно улыбнулся.

- Ничем не могу помочь. Смотрите, - он развернул книгу, перелистал несколько страниц, - на текущем счету Рябушинского не числится ни одной копейки.

Гаврилин не поверил. Он взял книгу и стал внимательно всматриваться в бухгалтерские записи. Но скоро убедился в бесплодности своих поисков. Сотрудник говорил правду: Рябушинские предусмотрительно из'яли деньги из банка в то время, когда рабочие дрались на улицах с офицерьем.

Перед исполнительным комитетом снова стал со всей остротой вопрос: что делать?

Семен Потапович видел, как нервно подергиваются желваки на почерневших от голода лицах рабочих. В их выступлениях он услышал жалобу и угрозу хозяевам, он почувствовал в них справедливое желание рабочих настаивать на полном удовлетворении хозяевами всех требований, на возмездии за долгие годы обид и лишений.

- Товарищи, хозяева сбежали, денег на текущем счету ни гроша не оставили. Положение серьезное. Но я уверен, что выход мы все же найдем. Мы будем хлопотать в совете. Главное, соблюдайте спокойствие. Передайте рабочим, что исполком никого без получки не оставит. Мы примем все меры.

В это время инженер Макаровский получил доверенность от Рябушинских, предусмотрительно скрывшихся во время восстания от гнева рабочих, на управление делами Московского автомобильного товарищества. Он долго шагал по своей комнате, будучи не в состоянии разрешить вопрос: ввязаться в это дело или стоять в стороне.

Макаровский вспомнил майский день. Он сидит в конторе кузницы. Вдруг он видит приближающуюся толпу раз'яренных людей. Кто-то что-то крикнул, что-то громыхнуло. Макаровский видит тачку. Его схватывают чьи-то руки, сажают в нее и с криком и свистом вывозят за ворота.

"Дело конечно не в ущемленном самолюбии, я стою выше этого. К тому же я был после этого инцидента реабилитирован самим советом" - успокаивал себя Макаровский, решительно отгоняя неприятные воспоминания.

В столе у него лежала доверенность Рябушинских на управление заводом. В доверенности Рябушинского была огромная притягательная сила. Она рулила большую карьеру.

К инженеру вернулись обычное спокойствие и решительность.

Только дружба со всесильными Рябушинскими может поднять его на гребень волны - так думал Макаровский. Сознание ответственной роли агента Рябушинских придало ему мужество и готовность к опасной борьбе за сохранение завода. Он решил принять доверенность.

Но явиться на завод, где царило боевое революционное настроение, у Макаровского нехватило смелости.

Между тем, чтобы управлять предприятием, необходимо было найти общий язык с заводскими организациями.

Тогда на авансцену выступил исполняющий обязанности директора инженер Клейн, который стал посредником между Макаровским и рабочими.

Клейн принадлежал к типу трусливых, бесхарактерных людей, которые никогда ни по какому вопросу ее решаются высказать свое собственное мнение. Большой мастер сулить золотые горы, Клейн умел

быть в ладах с рабочими. Придет к нему, бывало рабочий или служащий просить прибавки, он никогда сразу не откажет, а сочувственно отнесется:

- Да, да, тяжелое время, дороговизна. Я понимаю вас. Я обязательно доложу правлению о вашем ходатайстве.

Теперь на его долю выпала более сложная задача. Надо было договариваться не с отдельными лицами, а с целой организацией.

Адольф Клейн и здесь не растерялся. Он пришел в заводской исполнительный комитет рабочих как раз в тот момент, когда горячо дебатировался вопрос о выдаче зарплаты.

- Товарищи, - сказал Клейн, - нам нужно найти какой-нибудь выход из тяжелого положения. Рабочие требуют выдачи зарплаты. Денет, сами знаете, на текущем счету нет. А мне Макаровский звонил: говорит, что у него какая-то доверенность от Рябушинских. Поедемте, выясним, в чем дело.

Комитет выделил делегацию - Смирнова, Лифанова и Сладкова.

В правлении их уже дожидались доверенные Рябушинских - инженер Макаровский и бухгалтер Н. Ф. Смирнов.

Макаровский приступил прямо к делу:

- Положение тяжелое. Рябушинские уехали в отпуск... Кузнецов и Трегубов заняты на своих предприятиях. Денег нет. Мне в пакете прислали доверенность. Вот она. Но, если у нас будут попрежнему рогаточные отношения, я, разумеется, от этой доверенности откажусь. Таким образом, решайте. Я могу работать только при полном доверии с вашей стороны.

Делегаты не были тонкими политиками. Заводские организации поручили им раздобыть денег для оплаты рабочих и служащих, и они были готовы договориться хоть с самим дьяволом, лишь бы выполнить требование масс. Поэтому "они выразили свое полное доверие Макаровскому и Н. Ф. Смирнову"¹ .

Тогда Макаровский с актерским мастерством разыграл роль благодетеля рабочих. Он рассказал об "осенившей" его блестящей идее: у него есть знакомый член правления Автомобильного товарищества некто Анисимов, у которого личный текущий счет не закрыт. Вот у него-то он попытается достать денег.

Оставив представителей рабочих в конторе правления, Макаровский уехал домой и вызвал к себе Анисимова. Старые приятели и соседи быстро договорились. Через два часа состоялось вторичное заседание доверенных вместе с представителями рабочих, на котором Макаровский, торжественно размахивая чеком, сообщил, что член правления Анисимов, "идя навстречу просьбе рабочих", согласился дать заимообразно 30 тысяч рублей со своего личного текущего счета.

Эффект, как казалось Макаровскому, был огромный.

Но рабочих это не поразило. Условие, которое поставил Анисимов, давая заимообразно деньги рабочим, выдавало оборотную сторону этой необычной "добродетели". А условие это состояло в том, что вместо чека завод обязался вернуть долг наличными. Это представляло огромную выгоду, ибо после национализации банков ни один предприниматель не мог без санкции заводских организаций получить деньги со своего текущего счета.

Как бы там ни было, но деньги для выплаты жалования были получены. Оставалось их только раздать.

Тут всплыло неожиданное препятствие. Служащие заводской конторы, находившиеся под сильным влиянием буржуазной контрреволюционной агитации, отказались разнести получку по цехам. Пришлось самим членам исполкома Смирнову, Гаврилину, Гольцеву и другим ходить по цехам и раздавать жалование рабочим по составленной наспех ведомости.

После раздачи получки перед исполнительным комитетом снова стал вопрос: что же делать дальше? Как наладить работу в цехах? Как загрузить всех рабочих? Как быть со строительными и монтажными работами?

Но все эти производственные задачи как-то незаметно отодвигались в будущее. Их вытесняли другие, более жгучие и волнующие вопросы, касающиеся общей судьбы революции и жизни завода.

Московское юнкерье пыталось организовать заговоры против советской власти и нанести удар отдельным отрядам красной гвардии. Начальник амовской автороты Трестер внушал подозрение исполнительному комитету рабочих, и было решено усилить заводскую охрану. Весь отряд красной гвардии был мобилизован та охрану завода. Исполком организовал ночные дежурства членов исполкома. Начальник заводской охраны большевик Гольцев дал красногвардейцам строгую инструкцию:

¹ Из протокола совместного заседания от 11 ноября 1917 г.

- Из посторонних без разрешения комитета никого не пускать. В случае чего стрелять в лоб и бить тревогу.

Амовцы развернули в цехах кипучую агитационную работу. Большевистские лозунги, краткие, простые и понятные - "Вся власть советам", "Война войне", "Рабочий контроль над производством", "Землю крестьянам" - передавались из уст в уста и заряжали, сознательных пролетариев АМО бодростью и энергией для будущих боев.

Рос и креп заводской отряд красной гвардии. Почти все рабочие проходили военное обучение. Отряд имел значительное количество оружия, отнятого во время октябрьских боев у юнкеров.

Завод АМО в первые месяцы революции был твердой опорой московских большевиков в борьбе за укрепление рабочей власти. Боевой дух политической борьбы сплачивал амовцев в единый крепкий коллектив.

Но производственная жизнь завода едва, теплилась. Главным образом производился монтаж оборудования, прибывшего из портов, и небольшой ремонт автомобилей.

В конторе служащие рассказывали друг другу о "большевистских ужасах", о "разрушении основ", о "великой беде, постигшей русский народ", и т. д. Когда иссякали небылицы о "большевистском варварстве", переходили к анекдотам и текущим заводским сплетням.

Исполком рабочих был поглощен гражданской войной, а потому скрытый саботаж служащих, упадок дисциплины в цехах, ослабление общего хода работ ускользали из его поля зрения.

Но отдельные активисты и среди них большевики Семен Потапович и Яков Алешин уже стали присматриваться к работе доверенных Рябушинских и служащих правления.

В декабре, когда произошла вторичная задержка зарплаты из-за отсутствия средств, вопрос о дальнейшем существовании завода снова стал во всю ширь.

Алешину и Семену Потаповичу было поручено выяснить причины задержки зарплаты и вообще проверить работу доверенных. Это было первое робкое вмешательство рабочих в непосредственно хозяйственные дела. Когда они пришли к инженеру Макаровскому, тот не пожалел крокодиловых слез и словоохотливо рассказал о тяжелом финансовом положении завода, о своих тщетных попытках добиться от Главного военно-технического управления выдачи новых ассигнований.

Снова собрался исполком. Рабочие активно выступали, требуя энергичных действий.

- Нечего сейчас на буржуев надеяться, надо самим действовать.

- Все вы умники на словах, - защищался Смирнов, - ходили мы сами, проверяли, нет у них ни шиша, под чистую подобрали. Макаровский ездил в Питер, ему тоже там кукиш показали.

- А ты бы сам обратился к правительству. Нам Макаровский не помощник.

- Правильно, ребята, - согласился Семен Потапович, - давайте, своих ходоков пошлем. Какие будут кандидатуры?

- Семена Потаповича!

- Алешина!

- Иванова!

- Лифанова!

Проголосовали. Избранными оказались: от рабочих - Семен Потапович, от; служащих - Лифанов.

Исполком дал напутствие делегатам: добиться денег и заказов во что бы то к и стало.

Рабочий контроль и маневр агентов

Под нажимом рабочих делегатов Главное военно-техническое управление ассигновало заводу пятимиллионный аванс, который, несмотря на все усилия, не удалось получить Рябушинским. Этот аванс был выдан вопреки препятствиям, чинимым старыми чиновниками ГВТУ Медынским и генералом Кривошеиным, решением Особого совещания по обороне государства. Тогда рабочие убедились на деле, что советское правительство заинтересовано в развитии автостроения.

Весть о выдаче новой ссуды для окончания строительства и оборудовании завода докатилась и до директоров правления Кузнецова и Трегубова, оставшихся в Москве.

Если в ноябре - декабре 1917 г. они почти не являлись в правление и не занимались непосредственно делами Автомобильного товарищества, мотивируя свою бездеятельность занятостью на своих собственных предприятиях, то теперь они стали проявлять живой интерес к заводу. Они охотно согласились с требованием рабочих отстранить от руководства Макаровского и Смирнова, которые вносили лишь путаницу и излишнюю волокиту.

Эта необычайная сговорчивость и заинтересованность агентов Рябушинского заставила заводскую организацию насторожиться. Но у рабочих уже было мощное

Группа революционных рабочих АМО, участников октябрьских боев

оружие - декрет советского правительства о рабочем контроле над производством. Когда, был опубликован декрет о рабочем контроле, слесарь-инструментальщик Алешин, высокий, плечистый, с одним глазом, сказал Семену Потаповичу:

- Вот это наш родной декрет. Ты вот читай мудрые слова.

И, тыча пальцем в газету, сам прочел: "Без разрешения выборных представителей от рабочих и служащих, безусловно, воспрещаются приостановка предприятия или производства, имеющего общегосударственное значение, а равно всякие изменения в его ходе".

- Пусть теперь Рябушинские попробуют закрыть завод. Руки поотрубаем, - сказал Алешин на собрании рабочих, избравших его председателем контрольной комиссии.

Амовцы избрали соединенную контрольную комиссию из двух служащих и трех рабочих во главе с рабочим-большевиком товарищем Алешиным для контроля над хозяйственной деятельностью правления и администрации.

Заводские обыватели недоумевали:

- Какой же из Алешина директор? Да он, поди, грамоты не знает.

Конторские барышни хихикали:

- Новоявленный директор, ха-ха-ха! И не просто директор над директорами директор. Прямо смешно.

Старые рабочие тревожились.

- Как бы не обвели парня вокруг пальца! Все же он малограмотный.

Это было серьезное опасение. Малограмотному Алешину трудно было тягаться с искушенными дельцами дома Рябушинских. Но он имел перед ними огромное преимущество. Это была вечно горящая ненависть к эксплоататорам и их агентам, к этим пиявкам рабочего класса. Вместе с тем он обладал крепкой практической хваткой и пытливым природным умом.

Уже с первых дней контрольная комиссия дала почувствовать заводской администрации, что ее деятельность находится под зорким, неослабным вниманием рабочих. Это заставило правление, которое состояло из неглупых представителей русской буржуазии, перейти к новым методам борьбы. Директора правления Кузнецов и Трегубое понимали, что итти сейчас в прямую атаку на рабочих из-за мелочей и невыгодно и невозможно. Поэтому, чтобы не обострять отношений с контрольной комиссией, они со-

глашались на повышение тарифов, устройство столовой для рабочих и т. д.

Это был хитрый стратегический маневр. Уступая в мелочах, чтобы снискать доверие рабочих, правление вместе с тем подготавливало скрытый удар для своего противника. Буржуазия старалась обескровить рабочий класс экономически, чтобы ослабить его политическую мощь.

Вместо траты казенных средств для нужд завода правление погашало свои собственные долги, мотивируя это необходимостью сохранения веса и кредитоспособности предприятия. Это был блестящий маневр. Расплатиться большевистскими деньгами за старые дореволюционные долги было выгодно на случай любого исхода революции.

Под громкие слова об организации планомерных работ Алешину подсунули баланс и счета на сумму свыше двух миллионов рублей для засвидетельствования, так как без визы контрольной комиссии банк не выдавал денег.

И вот здесь контрольная комиссия держала экзамен на большевистскую зрелость.

Первый "конфликт" с наукой

Алешин сидел до поздней "очи за ворохом бумаг. С трудом, преодолевая непонятные бухгалтерские термины, он читал вслух ведомость счетов, векселей и обязательств.

Просматривая отдельные счета, он делал на некоторых свои пометки - палочку и крестик. Ему казалось, что уплата по ним не вызвана необходимостью. Но он был не совсем уверен в своей правоте. На утро он пришел к старшему счетоводу Белову.

- Товарищ Белов, - обратился к нему Алешин, - тут мне из правления прислали целую пачку денежных документов. Подсобите, пожалуйста, разобраться.

- С удовольствием!

Алешин благодарно кивнул головой. При этом его единственный глаз стал как-то особенно серьезным. Белову же понравилась роль просветителя темного, но честного рабочего, и он кинул вслед ушедшему Алешину:

- После работы приду в исполком. Обязательно приду!

Кузнецов стал пессимистом

В правлении Автомобильного товарищества сидели Кузнецов и Трегубов, юрисконсульт Напевкин и другие приближенные сотрудники.

Кузнецов нервно барабанил пальцами по столу. Напевкин бесцельно разглядывал пепельницу. Трегубо" старался поддержать бодрое настроение:

- Господа, чего носы-то повесили! Дайте время. Ей-ей дело еще обернется. Перемелется - мука будет.

- Кой чорт! - вышел из себя Кузнецов. - Что это за дешевый оптимизм! Вы видите, все летит в пропасть. Сегодня они отказались утвердить счета. Завтра они откажутся вообще исполнять наши распоряжения.

- Александр Иванович, - сказал Напевкин, вынимая из портфеля аккуратно сложенную газету "Правда", - ежели судить по их словам, то они обязаны выполнять наши решения. Вот читайте, в газете прямо сказано: "рабочий контроль не вмешивается в административные функции".

- Мало ли что пишут, - отмахнулся Кузнецов. - Ну, господа, начнем совещание. Итак, относительно американских заказов. Общий убыток от ликвидации этих заказов по определению господина Клаасса выразится в 197 тыс. долларов, или в переводе на русские деньги - свыше одного миллиона рублей. Мы не можем итти на такой убыток. Сравнительно удачная ликвидация этих заказов возможна лишь при участии фирмы "Волокно". Между тем благодаря задержке в расчетах наши отношения с "Волокном" сильно натянуты. Генерал Кривошеий утвердил нам счет "Волокна" на 256 тыс. рублей. Сейчас дело за контрольной комиссией. Этот, как его, Алешин категорически отказался подписать счет. - Не знаю, говорит, такой фирмы. - Позвольте, говорю, товарищ, вы слышите, товарищ Алешин! у нас ведь с этой фирмой есть дело. - Какое, говорит, мне дело до вашего дела. У меня своих делов до чортовой матери.

Вот и попробуйте потолкуйте с этим кретином.

Присутствующие растерянно молчали. Даже изобретательный юрисконсульт Напевкин не нашелся, что ответить. О, в другое время он отыскал бы какую-либо подходящую статью в кодексе! Но теперь... Какие теперь статьи и законы? Большевики разрушили все правовые устои. Теперь закон - это обнаженная власть. А власть у них... у большевиков...

Совещание быстро кончилось. Правление

решило снова обратиться с письмом к генералу Кривошеину.

На улице гуляла мартовская непогодь. Падал снег. Люди из правления торопливо разбрелись по домам. И казалось, что в их приподнятых воротниках затаились растерянность, страх и озлобление.

Последняя схватка

Контрольная комиссия проводила твердую финансовую политику. Она разрешала расходовать казенные средства лишь на непосредственные нужды завода, т. е. на строительство, оборудование и текущее производство, решительно пресекая попытки правления заткнуть свои личные денежные прорехи за счет правительства.

Алешин, выражавший волю исполнительного комитета рабочих, стал помимо правления отдавать распоряжения служащим и мастерам. Семен Потапович вые оживал каждый шаг заводской администрации.

Сохранившиеся протоколы контрольной комиссии показывают, что передовые пролетарии уже тогда вникали в производственные дела как подлинные хозяева.

Обсуждая 19 января 1918 г. вопрос об инструменте, требующемся для мастерских, контрольная комиссия выносит постановление:

"Мастерские хронически страдают из-за отсутствия необходимых инструментов, от чего страдает работа по ремонту автомобилей для военного ведомства.

В то же время на заводе имеются ящики с прибывшим из-за границы инструментом, на что было указано правлению еще в письме от 18 декабря 1917 г. Но эти ящики до сих пор не вскрыты.

Необходимо в первую очередь вскрыть ящики с инструментом, а не с материалами второстепенного значения".

Прибывавшее на завод оборудование неделями валялось во дворе. Зачастую, чтобы замести следы саботажа, вскрывались ящики с оборудованием, ненужным для текущих нужд производства, и, наоборот, необходимые для производства материалы продолжали подолгу лежать в ящиках.

Алешин и Смирнов рвались вперед; они старались изо всех сил сдвинуть завод с мертвой точки. Контрольная комиссия, которую они возглавляли, настойчиво требовала от правления (Кузнецова и Трегубова) ускорить достройку и дооборудование завода и загрузить уже смонтированное оборудование.

Но их требования всячески саботировались Кузнецовым и Трегубовым, которые стремились не развертывать, а свертывать строительство АМО, не сулившего при сложившихся политических и экономических условиях ни барышей, ни славы и требовавшего лишь дополнительного капиталовложения.

Когда заводские организации настаивали на использовании смонтированного оборудования завода для выполнения срочных правительственных заказов, правление увиливало от них под благовидным предлогом, что завод, мол, связан договором на производство автомобилей с ГВТУ. Замечательное оборудование завода стояло почти без дела. Обсуждая это положение под нажимом контрольной комиссии, правление вынесло "скромное" решение:

"Принять заказы от разных ведомств при условии уплаты авансом 50 проц. стоимости заката".

В условиях невероятного хозяйственного кризиса, переживаемого тогда Россией, разрушенной и обескровленной четырехлетней империалистической резней, это было невыполнимым требованием. Буржуазия это прекрасно понимала, стремясь парализовать хозяйственную деятельность страны.

Кузнецов и Трегубов добивались закрытия завода АМО. Они хотели довести дело до финансового краха, надеясь, что советская власть быстро рухнет.

Завод был парализован саботажем. Многие рабочие считали закрытие его неизбежным и стали постепенно переходить на другие предприятия. По воспоминаниям рабочего Талайко, в начале 1918 г. с завода ушло от 60 до 80 проц. рабочих.

Семен Потапович Смирнов и сгруппировавшаяся вокруг него горсточка большевиков и преданных беспартийных рабочих продолжали оставаться на своих местах. Смирнов ходил по цехам, уговаривал рабочих не бросать завод.

- Мы за этот завод кровь свою, рабочую, проливали, - говорил он с волнением, - а теперь, когда власть стала наша, вы хотите дезертировать, чтобы его растаскали. На какой же тогда хрен наши братья жизнь свою оставляли на мостовых!

Ему возражали:

- Все равно замок на завод повесят. Кто же строить будет в такое время?

Смирнов убежденно настаивал:

- Хозяин найдется. Замков вешать не будем.

Контрольная комиссия, чувствуя на каждом шагу саботаж травления, забрасывала

Главное военно-техническое управление письмами. Но генерал-майор Кривошеий, которому были адресованы эти письма, был совершенно равнодушен к этим жалобам, После Октябрьского переворота Кривошеий круто изменил свое отношение к деятельности правления завода АМО. Бели летом 1917 г. он упрекал Рябушинских в том, что по их вине сорваны сроки пуска завода, и выражал надежду, что Рябушинские сумеют своим авторитетом привлечь необходимые капиталы для быстрого окончания строительства, то теперь эта забота о заводе, о строительстве совершенно исчезла.

Да и как было ему волноваться о судьбе АМО, когда жизнь в самом ГВТУ пошла кувырком и без санкции большевистского комиссара Подвойского нельзя было сделать ни шагу.

Когда по требованию рабочих завода Главное военно-техническое управление командировало комиссию во главе с Кривошеиным для осмотра завода АМО, представители исполкома рабочих на специальном заседании задали ему три принципиальных вопроса о дальнейшей судьбе завода:

"Будут ли выданы новые авансы для завершения строительства и оборудования завода?

Почему происходит задержка с выдачей заказов на ремонт автомобилей и изготовление запасных частей для загрузки имеющегося оборудования до пуска завода?

Как представляется правительственной комиссии возможность функционирования завода в случае оплаты старых долгов за счет пятимиллионной ссуды, при условии недополучения других новых ассигнований?"

Ни на один из вопросов рабочих генерал Кривошеий не захотел дать ответа.

После этого заседания Смирнов и Алешин окончательно убедились в бесплодности своих жалоб Кривошеину и стали чаще посещать Московский районный экономический комитет и недавно организованный ВСНХ. Сюда они приходили рассказывать о том, что завод, за который они ведут такую упорную борьбу, идет к гибели.

Уже в марте 1918 г. контрольная комиссия начала ходатайствовать о национализации завода.

Докладная записка рабочих и служащих АМО в Московский районный экономический комитет "на предмет национализации завода" говорит о высоком пролетарском самосознании амовского коллектива и одновременно раскрывает те методы классовой борьбы, которые применяла буржуазия в решающей схватке с пролетариатом.

"Рябушинские, получив от казны 11 миллионов рублей, - пишут рабочие АМО, - израсходовали их, не дав ни автомобилей, ни готового завода. Лишь за одну землю Рябушинские уплатили 4 миллиона рублей. Постройки поглотили 7 миллионов рублей.

После Февральской революции Рябушинские отказались от дальнейшей постройки завода и в течение всего лета вели жестокую борьбу за закрытие завода.

После Октябрьской революции Рябушинские скрылись, поручив двум доверенным закрыть завод. Эти два ликвидатора вместо того, чтобы заставить пайщиков внести за пай 5 миллионов рублей, отправили представителей заводских организаций в Петроград добывать средства, надеясь, что рабочие встретят отказ, и завод можно будет закрыть на "законном основании". Но надежды доверенных не оправдались - советское правительство удовлетворило ходатайство рабочих. Заводу был выдан новый аванс в 5 миллионов рублей.

Тогда правление решило уплатить свои долги этим авансом, чтобы потом получить снова повод для закрытия завода. Контрольная комиссия платить деньги отказалась, и правление ответило саботажем всех постановлений о введении планомерных работ на заводе. Заказы завода на материалы и другие предметы по два месяца маринуются правлением. Посылаемые материалы не отвечают действительным запросам завода. Контрольная комиссия несколько раз требовала перевода на завод стола заказов, но эти требования правлением не выполнялись.

Правление не заинтересовано в производстве, и было бы преступлением перед народным хозяйством Советской республики вести дальше дело по-старому. Вот почему рабочие и служащие АМО считают, что национализация завода является крайней необходимостью ".

АМО стал советским

В качестве заведующего производственным отделом автомобильной секции Московского районного экономического комитета работал молодой инженер Каширин, с первых же дней революции занявший доброжелательную позицию по отношению к большевикам.

Каширин прошел богатую опытную школу, от простого рабочего до железнодорожного мастера, и стал инженером благодаря

своим хорошим способностям и огромной любви к науке.

Автомобильный завод АМО привлек внимание Каширина не случайно. Из шести автомобильных заводов, которые царское правительство начало строить во время войны, АМО был самым крупным и технически наилучше оборудованным.

Каширин реагировал на докладную записку заводских организаций АМО о необходимости национализации АМО немедленной посылкой на завод для обследования дел на месте специальной комиссии в составе двух инженеров, и сам стал во главе этой комиссии.

Комиссия, изучив проекты, оборудование и общее состояние завода, пришла к следующему заключению:

"Правление в лице Кузнецова, Трегубова и других тормозит все начинания заводских комитетов, его деятельность не выдерживает никакой критики и допустима лишь при неограниченном капиталистическом производстве. При нынешней организации дела завод будет лишь топтаться на месте. Между тем завод уже в настоящее время, несмотря на то, что значительная часть оборудования еще не прибыла на завод, может быть использован как прекрасно оборудованная мастерская для производства запасных частей. Но обязательным условием для этого является национализация завода и реорганизация правления.

Оставлять завод в настоящем положении было бы равносильно преступлению".

Интересы пролетарской диктатуры, стремившейся восстановить разрушенный войной автомобильный парк страны, столкнулись с частнокапиталистическими интересами правления завода, стремившегося лишь к получению барышей.

Октябрьская революция и Брест-Литовский мир, окончательно похоронившие империалистические мечтания русской буржуазии, сделали автомобильное предприятие АМО "неинтересным" и ненужным для старых чиновников аппарата Главного военно-технического управления. Отсюда равнодушие Кривошеина и упорный саботаж правления.

Между тем рабоче-крестьянская власть была заинтересована в полной загрузке хоть и небольшого производственного аппарата завода АМО и в быстрейшем окончании его достройки и дооборудования.

Контрольная комиссия, выражая это стремление заводского пролетариата, вела жестокую борьбу с агентами Рябушинских. Осуществляя контроль, она самой логикой борьбы переходила шаг за шагом к непосредственному управлению заводом. Контрольная комиссия на АМО не только распределяла работу в цехах, следила за сохранностью материалов, но и заставляла инженеров разрабатывать планы и сметы для окончания строительства и оборудования; она распоряжалась инвентарем и финансами, как полновластный хозяин.

АМО ничего ее вырабатывал. Он только строился. Поэтому рабочим было очень трудно обнаружить саботаж капиталистов в сложных взаимоотношениях между правлением и его многочисленными поставщиками и контрагентами.

Это своеобразие завода АМО вызвало необходимость скорейшего перехода от рабочего контроля к непосредственному рабочему управлению и полной национализации завода.

"Мы считаем самым важным и ценным то, - говорил Владимир Ильич, - что за это управление взялись сами рабочие, что с рабочего контроля, который должен был оставаться хаотическим, раздробленным, кустарным, неполным во всех главнейших отраслях промышленности, мы подошли к рабочему управлению промышленностью в общенациональном масштабе".

9 апреля 1918 г. МРЭК вынес решение о назначении на завод АМО правительственного правления.

Это решение открыло новую эру в истерии завода.

АМО стал советским.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: