Исследование истории радикализма или как его еще называли - крайнего республиканизма - во Франции представляет одну из самых интересных страниц политической истории Европы. Происхождение республиканизма связано со всем ходом европейской истории. Французский историк и политолог Морис Дюверже писал, что "понять радикалов - значит постигнуть сущность французской политической жизни"¹.

Исследователи выделяют три витка в развитии этого направления до момента закрепления официального статуса за партией в 1901 году².

Впервые слово "радикал" появилось во Франции в 1820 году. Оно пришло из Британии и означало человека, который являлся сторонником крайней оппозиции. В годы Июльской монархии по утверждению А. В. Ревякина либерализм превратился в официальную идеологию, а радикалами стали называть республиканцев³, выступавших за реформы и свержение монархии Бурбонов⁴.

Второй этап развития радикализма приходится на 1870 - 1898 гг.⁵, когда среди представителей республиканцев-радикалов появились такие деятели как Л. Гамбетта, А. Бриссон, Л. Буржуа, Ж. Клемансо, Э. Комб и др.

С 1898 г. начался последний этап формирования радикальной партии. Г. Лагардель сказал, что к 1898 г. Третья республика стала радикальной⁶.

В данной работе рассматривается начальный этап формирования партии радикалов, а точнее - создание крупнейших радикальных газет времен Июльской монархии - "Le National" и "La Reforme" и политическая борьба 30-х- 40-х гг. XIX в. вокруг принятия проекта реформ, отраженная на страницах этих изданий. Газеты, вокруг которых сформировались одноименные партии, сыграли огромную роль в формировании французской политической системы. Именно они способствовали созданию избирательных комитетов во Франции накануне революции 1848 года.: "Весьма часто созданию комитета предшествует ассоциация: в эпоху Французской революции философские общества играли таким образом активную роль на выборах; в 1848 г, то же самое делали народные клубы... Инициаторами создания комитетов часто выступают газеты - известна роль "Le National" и "La Reforme" во Франции 1848 года"⁷.

После февральского переворота 1848 г. было сформировано Временное правительство, в состав которого вошли семь умеренных республиканцев,

Кушнир Светлана Ивановна - соискатель Воронежского государственного университета.

группировавшихся вокруг газеты "Le National", два левых республиканца из партии газеты "La Reforme" и два мелкобуржуазных социалиста.

За годы Июльской монархии радикализм превратился в четкую политическую доктрину, первым теоретиком которой стал один из идеологов демократического движения 1840-х гг., министр внутренних дел Временного правительства 1848 г. Ледрю-Роллен. Суть доктрины сводилась к тому, чтобы разрешить проблемы управления страной, возникшие в эпоху индустриализации. Не подвергая сомнению классические ценности либерализма, Ледрю-Роллен стремился дополнить их принципом народного суверенитета. Его политическим идеалом была демократическая республика, предоставлявшая всем гражданам право избирать и быть избранными в представительные учреждения государства. Во время избирательной кампании 1848 г. в своей политической программе Ледрю-Роллен впервые затронул аспекты не только политические, но и социальные. Он предложил французам программу политической демократии, основанной на идее прямого всеобщего избирательного права, равенства всех перед законом и постепенного преобразования общества путем реформ.

Названные требования легли в основу политической части радикальной доктрины. Фундаментом социальной политики радикалов стали идеи Ледрю-Роллена о необходимости защиты интересов малоимущих слоев населения, частной собственности, естественных природных богатств, железных дорог и водных ресурсов от всевластия крупного капитала. Заботу о выполнении намеченной программы, по мнению Ледрю-Роллена и радикалов, должно было взять на себя государство.

Избирательная система Франции, сформировавшаяся еще в XVIII в., требовала коренных изменений. В XIX в. в стране появились политические группировки, которые активно включились в избирательный процесс. На рубеже 1820-х-30-х гг. сложилась ситуация, требующая появления печатного органа, который мог бы "взорвать" общественное мнение, и нарушить относительно размеренный ход вещей. 3-го января 1830 г. в свет вышла новая газета "Le National", которую издавали Адольф Тьер, Огюст Минье и Арман Каррель, неудовлетворенные пассивной позицией "Le Constitutionnel". Финансировал газету Талейран. Между ее создателями существовала договоренность о том, что каждый из них в течении года будет исполнять обязанности главного редактора. Первым редактором газеты стал А. Тьер.

В одной из первых статей издания было заявлено: "Мы уважаем Бурбонов и клянемся в верности королевской фамилии, так как король считается наместником Бога на земле, и мы не смеем противиться этому... Однако, король должен любить и уважать своих подданных. "Хартия" была принята королем на благо его верных подданных... Мы будем верны королевскому дому при условии соблюдения конституционной хартии 1814 года"⁸.

Почти во всех публикациях в газете - вплоть до июля 1830 г. - Тьер нападал на правящий режим⁹, что, однако, было вызвано не только общественными, политическими, но и личными интересами редактора, т.к. незадолго до этого он потерял министерский портфель.

Республиканские идеи, которые проповедовал Тьер, вскоре стали популярны в молодежной и, прежде всего, в студенческой среде. "Франция способна и хочет сама управлять своими делами. Возможно, это назовут духом республиканизма? Тем хуже для тех, кто любит запугивать себя и других словами. Этот, так называемый республиканский дух уже повсюду существует и проявляет себя, становится неудержимым"¹⁰. Возможности более жестко отстаивать свои интересы на тот момент у газеты не было. Однако, вскоре она появилась.

26 июля в газете "Le Moniteur" были опубликованы шесть Ордонансов Ж.-А. Полиньяка, послужившие началом Июльской революции 1830 года. Одним из них распускалась палата, другим изменялся избирательный закон, третьим восстановлялась цензура. Ордонансы были изданы на основании § 14 Конституции, предоставлявшего королю право принимать меры для обеспечения безопасности государства. В "Замогильных записках" Ф. Р. Ша-

тобриан вспоминал: "Я развернул "Монитёр" и, не веря своим глазам, прочел официальные сообщения. Еще одно правительство в здравом уме и твердой памяти решило спрыгнуть с башни собора Парижской Богоматери!... Пресса - новая стихия, невиданная прежде сила, пришедшая в мир недавно; это слово, ставшее молнией, это социальное электричество.

Разве в вашей власти уничтожить ее? Чем сильнее вы будете притеснять ее, тем скорее произойдет взрыв. Следовательно, вам необходимо примириться с прессой, как примирились вы с паровой машиной... Первый ордонанс упраздняет почти полностью свободу печати; это - квинтэссенция всего, что вынашивалось в течение полутора десятка лет в недрах тайной полиции"¹¹.

Ордонансы, с помощью которых правительство попыталось искоренить свободу прессы, вызвали резко отрицательный ответ со стороны всего французского общества и, особенно, журналистов. Редактор "Le National", опровергая тезис бывшего министра А. Ришелье: "журналистика - это всеобщее развращение", опубликовал 26 июля в своей газете статью, которая вошла в историю как своеобразная декларация парижских газетчиков о неподчинении власти: "В последние шесть месяцев нередко возникали слухи, будто законы будут нарушены и будто совершится государственный переворот. Здравый смысл общества отказывается этому верить. Министерство отвергало это предложение, как клевету. Однако, в Монитёре обнародованы, наконец, эти достопамятные ордонансы, представляющие собой самое очевидное нарушение законов. Итак, легальный порядок прерван: началось господство силы. В том положении, в какое мы поставлены, повиновение перестает быть долгом. Граждане, которые первыми призывают к повиновению, суть сотрудники газеты; они же первыми должны дать пример сопротивления власти, лишившей себя характера законности... Предметы, которых касаются сегодняшние ордонансы, относятся к числу тех, о которых на основании Хартии королевская власть одна не может делать постановлений... В § 8 Хартии сказано, что по делам о печати обязаны сообразоваться с законами, а не с ордонансами. В § 35 Хартии говорится, что организация избирательных собраний будет определяться законами, а не ордонансами. До сих пор корона также признавала эти параграфы: она вовсе и не думала вооружаться против них ни в силу якобы принадлежащей ей учредительной власти, ни в силу права, неверно выводимого из статьи 14. В самом деле, каждый раз, когда правительство в виду обстоятельств, которые считало важными, желало изменений в законах о печати или в избирательной системе, оно всегда обращалось к обеим палатам... Королевская власть, следовательно, признавала и сама исполняла эти самые 8 и 35 статьи и по отношению к ним не приписывала себе ни учредительной, ни диктаторской власти, которая нигде не существует. Суды, пользующиеся правом толкования законов, признали торжественно те самые принципы... Они рассматривали, как оскорбление правительства, предположение о том, что оно прибегнет к ордонансам в вопросах, которые могут решаться лишь путем закона... Сегодня правительство нарушило законность. Мы освобождены от повиновения; мы попробуем сегодня опубликовать наши статьи, не спрашивая должного разрешения. Именно к этому нас побуждает гражданский долг, и мы его выполним"¹².

Под текстом статьи-манифеста поставили подписи около 40 редакторов ведущих парижских изданий ("Le Constitutional", "Le Globe", "Le Temps", "Figaro", "Le Journal de Paris" и др.).

Журналисты тут же высказали свое мнение по поводу избирательной системы. "Нам нечего указывать незаконно распущенной палате, как она должна исполнять свой гражданский долг. Но мы можем умолять ее от имени всей Франции опереться на свое очевидное право и, насколько ей это будет возможно, оказать сопротивление нарушению законов... Хартия в ст. 50 говорит, что король может распускать палату депутатов, но для этого нужно, чтобы она была в сборе, чтобы депутаты уже образовали из себя палату, чтобы наконец, она проявила деятельность, способную вызвать ее роспуск. Но до собрания, до образования палаты существуют только выборы. Однако,

нигде Хартия не говорит, чтобы король мог кассировать выборы. Ордонансы, обнародованные сегодня, как раз кассируют выборы, а потому они незаконны, ибо предписывают то, на что Хартия их не уполномочивала. Избранные депутаты, которые созваны на 3-е августа, таким образом, избраны и созваны совершенно правильно и законно. Их право сегодня такое же, каким было вчера. Франция их умоляет этого не забывать. Все, что будет в их власти сделать для того, чтобы доставить торжество этому праву, - они обязаны это сделать"¹³.

Власти попытались принять жесткие меры по отношению к журналистам. 27 июля в бюро ряда газет, в том числе и "Le National", пришли жандармы и военные. "На другой день, т.е. 27 июля, полиция приступила к закрытию типографии оппозиционных газет. В типографии газеты "National", в которой был напечатан протест, полиция выломала двери и испортила станки, при протестах главного редактора и его сотрудников..."¹⁴. В этот же день газета выпустила статью, в которой говорилось:

"Сегодня утром в 9 часов площадь Италии, находящуюся по соседству с бюро Националь, оккупировали пешие и конные жандармы; они патрулировали улицу Св. Марка и все прилегающие улицы. В одиннадцать часов два комиссара полиции, поддержанные этими вооруженными силами, появились в отделах Националя, и предъявили ордер г. Манжи, согласно которому они пришли, чтобы конфисковать все из Националя, в связи с нашим отказом подчиниться ордонансам 26. Мы заявили мсье комиссарам, что, поскольку власть, которая их сюда направила - действует супротив закона, то мы совершенно не обязаны ей подчиняться; отставные офицеры находились в замешательстве, т.к. конфискация, которую они должны были производить, могла осуществиться только путем отъема нашей собственности; однако этот отъем они могли бы произвести только взломав наши двери. В конце концов, они вынуждены были прибегнуть к силе, а нам оставалось лишь протестовать против насилия.

Господа комиссары Колин из квартала Ситэ, и Беро, ответственный за судебное представительство, убежденные, несмотря на наши протесты, что должны приступить к обыскам и к конфискации, прошли в наши отделы с помощью жандармерии и офицеров запаса. Наиболее тщательные обыски, с целью нахождения экземпляров номеров этого утра, которые, как они предполагали, существовали у нас, были напрасны.

Беспокойство, которое охватило парижское население из-за непоявления позднее оппозиционных газет, лишенных их издателей при помощи ордонансов, привело с утра к Националю большую толпу, которая менее чем за час поглотила семь тысяч экземпляров. Наш тираж был исчерпан, и реле наших печатников, обремененных уже два дня, не могло сделать больше по требованиям... Отказы повиноваться без нападений будут продолжены, мы надеемся еще спасти наши права. Мы были помещены в авангард; мы сделали с нашей стороны то, что не прекратили советовать стране протестовать в случае отклонения от законов, что отказ от повиновения дойдет теперь и до последнего налогоплательщика, и эта чудовищная установка падет. Мы пожертвовали нашей собственностью как журналисты, мы готовы ею пожертвовать как налогоплательщики"¹⁵.

Журналисты не остановились на пересказе произошедших событий. Вскоре была опубликована статья "Нарушители законов", в которой представителей властей обвинили в том, что они нарушили основные пункты "Хартии 1814 года".

"Мы сегодня еще можем говорить Франции. Наша печать задушена, по крайней мере, известная, мы будем говорить еще раз - не прося у нарушивших закон, разрешения говорить. Они желали бы, без сомнения, чтобы мы пошли у них просить это разрешение, и они нам предоставили бы возможно на несколько дней обманчивую свободу, если бы мы признали их узурпацию. Но тогда никто из нас не стал бы желаем - если бы кто-то из нас спросил у преступных министров разрешение сказать прямо, что мы придерживаемся

только закона, и что мы хотим держаться только его. Наше намерение вчера и сегодня состоит в том, чтобы дать пример сопротивления, который наши сограждане поймут, и сумеют повторить, когда придет их время сопротивляться.

Мы полагаемся на Францию. Мы считаем так, потому, что увидели как правительство спокойно нарушает все подряд законы и становится только сильнее. Оно нарушило законы и спаслось - очередной государственный переворот остался безнаказанным. Уже много лет мы считаем время до наказания: два, три, четыре года. Все государственные перевороты рано или поздно наказывались. Единственный автор государственного переворота смог отодвинуть свое наказание - это автор 18 брюмера. Из-за таланта и славы этого человека, оказанного ему почета, наказание задержалось на четырнадцать лет, но, наконец, и оно было приведено в исполнение.

Но время извиняло тогда за нарушение законов. 31 мая, 18 фрюктидора - среди множества партий законы не могли существовать; но сегодня - среди долгого мира, когда закон соблюдался пятнадцать лет - и вдруг слово "законность" стало заурядным, ничего не значащим. Правительство осмелилось нарушить законы и показать наиболее безумные и преступные свои страсти"¹⁶.

Тьер вступил в полемику с чиновниками, когда те попытались на законных основаниях оправдать свою деятельность. В статье "Лицемерие" редактор писал: "Нарушители наших законов уличены в лицемерии. Они утверждают что не нарушали Хартию. Мы им ответили вчера в заявлении, опубликованном совместно всеми газетами. Согласно статьям 8 и 35, говорится официально, что печать и избирательная комиссия будут урегулированы законами. Нехватку, таким образом, испытали в статьях 8 и 35.

Государственные мужи сослались на статью 14, чтобы извинить себя за это нарушение. Это несчастный софизм, опровергавшийся тысячу раз ранее в наших колонках. Мы бросаем вызов софистам чтобы отвечать с некоторой вероятностью на следующие аргументы:

Власть не имеет возможности прекращаться если она не является осуществленной. Semel jussit semper paret. Это возвышенная фраза, примененная к Богу философия, может использоваться также в интересах властей. Она приказывает однажды, и повинуются всегда. Боимся, что здесь может просто проявиться абсурд. Если Луи XVIII дал Хартию своему брату со всей властью и для обеспечения его потребностей, и кроме того, затем Хартия должна была быть передана его сыну и преемнику и служить так же для его потребностей, тогда надо было нам сказать, так как мы не наследники и уже довольно обмануты чтобы верить нашему будущему закрепленному в Хартии".

Обращаясь к согражданам, газета пишет: "В первые дни революции Париж очень взволнован и вот уже два дня. Любая реклама способствует этому чрезвычайному волнению. Мы выходим, чтобы донести до вас новости. Полиция закрыла большое число кафе, читальных залов и те места, где обыкновенно можно было найти газету. Листы, которые казались в это утро сметенными обеспокоенной толпой и почти конфискованные жандармами - вот они, пожалуйста! Говорят, что мы наняли продавцов газет, но это не так. Мы взяли на себя эту ужасную ответственность на свой страх и риск"¹⁷.

События 27 июля, завершившиеся вооруженным восстанием, иногда называют "революцией журналистов".

Карл X поспешил взять свои указы обратно, снял наиболее одиозных министров, но было поздно. Временное правительство, состоявшее из ведущих журналистов и депутатов, приняло решение передать королевскую власть Людовику-Филиппу Орлеанскому. "Вообще из журналистов самую видную и влиятельную роль в эти дни играл Тьер"¹⁸.

Но республика в стране не была установлена. Н. Кареев описывал происходящие события следующим образом: "В регулярной армии уже стала проявляться борьба между солдатским долгом и гражданским чувством, и это повлекло за собой потом переход многих солдат на сторону народа, который почти везде являлся победителем. Несмотря, однако, на все это, трудно было сказать, к чему должно было привести это движение, хотя в этот день уже

кое-где ломали королевские гербы и эмблемы, кричали: "долой Бурбонов!" и вывешивали трехцветное знамя. Если таким образом в этот день движение и стало принимать антидинастический характер, то еще никто не знал, чем могла быть заменена монархия Бурбонов; даже 30-го июля газеты еще не решались объяснить, что совершалось, и сделать отсюда какие-либо определенные выводы. Между тем, 29-го июля с переходом части войск на сторону революции победа вполне уже была в руках народа. Карл X теперь был готов на уступки, и депутаты, еще раз собравшиеся у Лаффита, все еще думали уладить дело новыми переговорами с королем; но журналисты Тьер и Минье решительно заявили, что после всего совершившегося речь может идти только о перемене династии, - мнение, к которому присоединился и Лафитт. На следующий день Тьер и Минье выпустили целую массу летучих листков, в которых высказывались в смысле перемены династии в пользу герцога Людовика-Филиппа Орлеанского. Уличная борьба окончилась 29-го июля. В три дня этой борьбы со стороны народа пало 780 человек, со стороны солдат - 163"¹⁹. Сторонники герцога Орлеанского воспользовались этим, чтобы провести среднее решение - королевскую власть в младшей линии с трехцветным знаменем и хартией. Они открывали свой план лишь постепенно. Сначала они вывесили прокламацию, составленную Тьером: "Карл X не может более вернуться в Париж, он пролил потоки народной крови. Республика приведет нас к страшным раздорам, она рассорит нас с Европой. Герцог Орлеанский - принц, преданный делу революции... Он был в Жеммап... Это - король-гражданин... Он освятил огнем национальные, трехцветные цвета, он один только может их носить. Он ожидает только выражения наших желаний. Провозгласим эти желания, и он примет хартию, как мы этого всегда желали. Он получит свою корону от французского народа"²⁰.

Республиканцы не вмешивались, т.к. понимали, что страна не готова к установлению республики. Они вынуждены были смириться с Июльской революцией и провозглашением монархии, но когда Дювержье де Горан поздравил Кавеньяка с самоотверженным поведением его партии, тот ответил: "Вы напрасно благодарите нас; мы уступили только потому, что не были достаточно сильны. Было слишком трудно заставить народ понять, в то время как он сражался при криках: Да здравствует Хартия, что немедленно после победы он должен был взяться за оружие, чтобы уничтожить эту Хартию. Впоследствии дело изменится"²¹. Сведения об этом разговоре приводит не только Ж. Вейль, но и Ш. Сеньобос²².

Таким образом, "Le National" проявила себя, скорее, как сторонница конституционной монархии, а не как республиканский орган. Новый государь, обязанный своим восшествием на престол именно журналистам и редактору "Le National", в том числе, на некоторое время приблизил Тьера к правящим кругам.

Была принята новая Конституционная хартия. В § 8 Хартии 7 августа 1830 г. говорилось о том, что "цензура не может быть никогда восстановлена", а в § 1 Особенных Предположений о том, что преступления печати подлежат суду присяжных на основании особого закона, который будет издан через возможно короткий срок²³. Действительно, по закону 8 октября 1830 г. преступления печати были переданы суду присяжных. Пресса могла вздохнуть. Вскоре последовала новая льгота: по закону 10 декабря 1830 г. был отменен § 290 Уголовного кодекса, согласно которому, под угрозою исправительного наказания требовалось получение предварительного разрешения полиции для расклеивания афиш и разносной продажи печатных произведений. Устанавливалась обязательность простого заявления местным полицейским властям²⁴.

Дальнейшее смягчение законов о печати выразилось в законе 14 декабря 1830 года. Согласно этому закону в значительных пропорциях были понижены размеры залогов, штемпельного сбора и почтовой таксы за пересылку. Для изданий, выходящих более двух раз в неделю, был установлен залог в 2400 франков ренты (около 40 тыс. франков капитала), для выходящих 2 раза - залог в ³/₄, для еженедельных изданий - ¹/₂ и ежемесячных - ¹/₄ выше-

указанной суммы. Ежедневные органы печати, выходящие в городах с населением менее 50 тыс. человек, были обязаны представлять залог в размере 500 франков ренты, а с населением более значительным - 800 франков. Штемпельный сбор был определен в 6 и 3 сантима, в зависимости от размеров листа. Пятисантимный почтовый сбор, установленный на основании § 8 закона 15 марта 1827 г., был понижен до 2 сантимов при обращении газеты внутри департамента, в котором она издается, и до 4 сантимов при обращении за его пределами. Издания, выходящие на иностранных языках или печатающиеся за границей, подлежали таксировке не выше французских изданий²⁵.

Средний тираж парижских газет за 1830 год составил 60 998 экземпляров. В марте 1831 г. тираж возрос до 81 493 экземпляров, то есть на одну треть. Особенно этот рост затронул газеты левой ориентации: тираж "Le Constitutionnel" вырос с 18 622 экземпляров до 23 333, "Le Courrier" - с 5491 до 8750, "Le Temps" - с 5150 до 8500, "Le National" - с 2321 до 3283.

В целом тиражи выросли у всех изданий: "Le Journal des Debats" продававшие 11 715 экземпляров, увеличили продажу до 14 700, "La Gazette de France" имела вместо 9801 экземпляра в 1830 г. 12 400 в 1831. Июльская революция принесла видимую коммерческую пользу как левым, так и правым и центристским изданиям²⁶.

Избирательное право также претерпело некоторые изменения. Пассивное избирательное право предоставлялось теперь с 30 лет (а не с 40 как прежде), а активное - с 25-летнего возраста. Из отредактированной Хартии исключалось указание на размер имущественного ценза²⁷. Внесенные позднее дополнения предоставили избирательные права мужчинам, уплачивавшим в год 200 франков прямых налогов; отменили двойной вотум, и установили, что депутаты, занявшие оплачиваемые государственные должности, обязаны сложить с себя полномочия и вновь выдвинуть свою кандидатуру на выборах (как это было принято в Англии).

Герцог Орлеанский Луи Филипп, провозглашенный "наместником короля" в ходе революции, согласился с новой редакцией Хартии, и в тот же день, 9 августа, был провозглашен "королем французов".

Но все льготные меры не могли скрыть главного - желания борцов за идеи республики так и остались неосуществленными. И эра либерализма для журналистов вскоре подошла к концу.

Как только представители газет осознали, что их интересы на самом деле не были соблюдены, Июльская монархия моментально оказалась в центре критических статей. Правительство не могло оставаться равнодушным к этому натиску. Начались преследования деятелей печати. Против них в течение двух лет, 1831 - 1832 гг., правительством было выдвинуто 411 обвинений. По 143 делам были вынесены приговоры, в общем итоге присудившие к 65 годам тюремного заключения и 350 тыс. франков штрафа. Только одна газета "La Tribune" подверглась 111 преследованиям и по 20 приговорам виновным было назначено 49 лет тюремного заключения и 157 630 франков штрафа²⁸.

После того, как Тьер и Минье получили административные посты, Арман Каррель стал единолично управлять "Le National"²⁹. В период его редакционной деятельности газета приобретает по-настоящему республиканский оттенок, что можно проследить на примере ряда публикаций. "Друзья! Вы много отдали за то, чтобы наше Отечество процветало. Но Вас опять обманули. Мы видим, как трудно живут трудящиеся и как устает от праздной жизни наша аристократия. Рабочие, которые сражались на баррикадах в июле 1830 года, всего лишь получили нового монарха, который со временем станет не лучше всех предыдущих... Единственным выходом для нас является установление республиканского демократического строя. Только Республика сможет сделать народ счастливым!". "Любой народ имеет право на высказывание своей воли правительству. И тем более, народ, который дал власть этому правительству. Но в нынешней ситуации, мы видим, что возглавивший Францию монарх вряд ли считается с мнением своих подданных. Да, возможно, с мнением приближенных он может и считается. Однако подобное поведение

не является характерным для короля-гражданина, как его называли во время и после революции. Монархия всегда остается монархией... Однако, существуют и другие формы правления. Мы не будем здесь их перечислять и анализировать, ибо это не наш удел. Но если подумать о том, чтобы выбрать главу государства (и не обязательно называть его "Ваше величество"), то может быть у граждан будет больше шансов быть услышанными своим правителем?!". Каррель порвал с монархией, разочаровавшись в ней: "...не важно какая монархия в стране. И при Бурбонах и при нынешней монархии становится совершенно очевидным, что во все времена будут существовать динанстические интересы, которые сильно отличаются от интересов граждан"³⁰.

По свидетельству Ж. Вейля, один из членов Общества прав человека Виньерт обвинил "Le National" и ее редактора в том, что они не слишком много внимания уделяют простым гражданам, и чересчур сильно заигрывают с буржуазией. Однозначно отрицать или соглашаться с этими обвинениями нельзя. В том, что "Le National" была газетой буржуазии, Виньер был прав. Но если вспомнить, что буржуазия являлась движущей силой практически всех событий XIX в, мыслителями, создавшими теории классовой борьбы были также ее представители, именно буржуа стали основным катализатором июньских событий 1830 г., то могло ли быть по-другому? А вот в отношении обвинений в том, что газета не уделяет внимания простым согражданам, Виньер был не прав. Когда в апреле 1834 г. в департаментах произошли выступления рабочих, а потом начались их аресты, Каррель написал: "Мы не знаем следует ли называть республиканцами тех, которые отказываются от всех интриг официальной Франции и присоединяются исключительно к справедливым и если хотите, еще беспорядочным требованиям громадного неофициального, непредставленного и неуправляемого большинства, против которого управляет правительство. Но такова именно наша позиция, и несомненно, что будущее с нами, близкое или отдаленное будущее - это для нас безразлично. Это несомненное будущее есть продолжение и завершение той задачи, к которой приступили наши отцы в 1789 году"³¹.

В связи с тем, что в 1830-х гг. программа возродившейся после почти 30-летнего перерыва республиканской партии была еще не выработана, в ней успели обособиться несколько направлений. Но несомненным было одно - то, что эта партия - прогресивная, а ее победа повлечет за собой свержение существующих порядков и существующего строя. Именно поэтому борьба с республиканской идеей занимала главное место во внутренней политике Июльской монархии, в особенности в первые пять лет ее существования.

В течении 1830-х гг. борьба с радикальными и другими оппозиционными организациями усиливалась, что дало повод определенным оппозиционерам призвать к вступлению на путь вооруженной борьбы. Известны многочисленные восстания, которые потрясли страну в это время. Однако органа, который мог бы заставить народ сплотиться и выступить с определенными политическими требованиями, не было.

29 июля 1843 г. в Париже вышел первый номер газеты "La Reforme". По замыслу одного из ее создателей - Гранмениля, - газета должна была стать органом 6 млн. человек, "живущих на положении настоящих илотов в своем собственном отечестве"³².

Ситуация, сложившаяся на тот момент во Франции была довольно печальна для республиканцев. По словам Даниэль Стерн "радикализм, или исключительный республиканизм, который с 1793 года не прекращал своих сношений с народом, и который, как и социализм, искал себе точку опоры в массах, терял под собой почву... С 1893 года, самые энергичные люди этой партии были обескуражены постоянными поражениями их вооруженных попыток. Барбэ и Бланки, два самых деятельных организатора заговоров, были в тюрьме. Тайные общества, постоянно скрываясь от полиции, были принуждены так изменить свою организацию, что становились с каждым днем все слабее и не оказывали уже более существенного влияния. Они ограничивались, за последние годы, обширными проектами заговоров и под-

польной пропагандой. Газета "Le National", некогда бывшая живым выражением республиканизма, редактируемая, после смерти Армана Карреля, Марраста, Тома Жюль Бастидом и Трэда, хотя все еще очень задорная по форме, заметно склонялась к соглашению с династической оппозицией. Ярые республиканцы относились с большим подозрением к этой фракции буржуазных республиканцев (как их называли), обвиняя их в интригах и в эгоистическом честолюбии"³³.

В 1843 г. было основано общество издателей газеты "La Reforme" с тремя редакторами во главе: Гранменилем, Боном и Флоконом. "Гранмениль, бывший карбонарий, несправедливо обвиненный в измене в 1822 г., вложил в газету свое состояние; Бон, бывший вождь республиканской партии в Лиже, представлял собою, прежде всего, идеалиста и мечтателя; Флокон, долго служивший стенографом в палате, отличался холодным темпераментом, суровыми манерами, трудолюбием и способностями скорее практика, чем журналиста. Кавеньяку было предоставлено высшее руководство, а после его смерти главным редактором стал Флокон, но так как последнему совершено недоставало способностей блестящего писателя, то ему дали в качестве помощника Рибейроля. Высший контроль принадлежал особому наблюдательному комитету"³⁴. В 1846 г. в него входили: Ледрю Роллен, Этьен Араго, Бон, Дюпоти, Феликс Авриль, Флокон, Рибейроль, Луи Блан, Ламенне и др.

В первом же номере "La Reforme" ее издатели опубликовали статью, в которой указали на цели и задачи своей газеты. Это была и политическая программа, и обращение к нации. При этом статья не содержала в себе призыва к неповиновению.

"Газета, первые строки которой мы печатаем, не является личным делом: она открывается коллективно, и всех друзей прогресса и свободы мы призываем способствовать этому.

Наша цель ясна, и ее легко обозначить. Мы хотим объединить вокруг одного общего центра все оттенки демократической партии. Мы никого не исключаем, мы не несем ни ненависти, ни злобы. Мы обращаемся искренне, открыто ко всем гражданам, которые думают, что появилась насущная потребность изменений и реформ, всем тем, кто понимает, что пришел день активно идти по новому пути, если он не хочет позволить погибнуть последним плодам большой реформы, осуществленной нашими отцами в конце прошлого века. Наша цель - требовать продолжить ее, до искреннего удовлетворения и полного воплощения принципа Суверенитета Народа.

Пора демократической партии, которая составляет почти всю нацию, поведать о своей силе и обучить в ней служить. Распри, которые пустили свои ростки до этого, глубоко в ее недрах, и которые искусно поддерживались, сделали партию бессильной. Причины этих конфликтов нам известны. Мы будем сигнализировать о них, так как считаем, что будет достаточно их показать, чтобы разрушить, вопреки усилиям тех, кто заинтересован в том, чтобы продолжить распространять их.

Взгляните, что происходит во Франции. Последние выборы не так далеки от нас, чтобы каждый не смог обнаружить в своей памяти следы единого движения, которое взволновало общественное мнение. Тогда перед избирательными комитетами были смело и решительно поставлены вопросы. Просили принять участие в насущных реформах, отмены или по крайней мере ревизии сентябрьских законов и т.д. Кандидаты шли дальше чем избиратели; они обещали опротестовать уже имеющиеся законы; составить суды присяжных и общественные советы; отменить договоры о праве на посещение; ревизию всех торговых соглашений; отмену ценза на право быть избранным; снижения избирательного ценза; жалованье депутатам. Но мы останавливаемся, ибо список этих блестящих обещаний будет слишком длинным. Давайте посмотрим на результаты: пусть избиратели каждого округа действительно вспомнят что им обещано, и рассудят насколько этим дорожат, и скажут что не стали жертвами оскорбительного разочарования. Мы не говорим об этих тлетворных милостях, об этих бесчестных актах, которые для нас обнаружи-

ло наше расследование. Мы говорим об общих интересах страны. Это надо сказать, в честь избирательного корпуса во Франции, много потребовали для них: но что же сделали? Ничего! Почему? Потому что избирательный корпус чересчур многочисленный. Он нуждается в двух вещах: сначала вербовка, затем организация. Мы разовьем эти идеи, и надеемся что найдем решение, которое будет полезно для родины.

Таким образом, из избирательной реформы должны родиться социальные реформы, которые должны быть осуществлены за меньшее или большее время, и конечной целью станут политические реформы и реформа избирательного права. На всех этапах осуществления реформ мы будем призывать к обсуждению всех интересующих фактов на страницах нашей газеты представителей демократии во Франции, и газета станет удовлетворением для тех, кто нас читает; есть отголоски, истолковывающие дворянские идеи, щедрые на сантименты, но нас среди них не будет.

Содействие, к которому мы обращаемся, мы уверены - нас не оставит, мы можем почерпнуть для себя новое доверие из воспоминаний о Революции 1830, годовщину которой мы отмечаем основанием газеты с предзнаменовывающим названием Реформа"³⁵.

В "La Reforme" на первом месте стояли социальные вопросы. Она заимствовала у фурьеристов одну из их формул: "право на труд", которую Флокон часто развивал и ввел во всеобщее употребление. В своей статье он писал: "Все наши дети имеют одинаковое право применять способности, укрепленные великодушным воспитанием. Это без сомнения и подразумевает Мирная Демократия в своей формуле "право на труд""³⁶. Закон преследует бродяжничество и нищенство; но "если общество хочет, чтобы всякий работал и требует этого под угрозой тюремного заключения, то не должно ли оно быть вынуждено давать работу тем, кто ее не имеет, под страхом непоследовательности и абсурда?" Закон наказывает за детоубийство; "но если ребенок имеет право жить, то человек, достигший возраста, когда он уже не нуждается в помощи других, также имеет право жить". Право на труд - единственное практическое выражение того принципа, что все французы равны перед законом³⁷.

В Российском государственном архиве находится письмо, подписанное Ледрю-Ролленом, а также теми, кто работал в газете или же периодически помещал там свои статьи - Луи Бланом, Жоли, Франсуа Араго. В письме авторы излагают свои взгляды на существующее положение в стране (письмо датировано 1846 г.) и на роль газеты в политической жизни страны:

""La Reforme" была основана как орган демократов, которые всерьез превозносят принципы революции, с которыми нельзя "договориться", и которые готовы говорить о людях и фактах. Если посмотреть на будущее демократической партии сейчас, то она может испытывать нехватку членов, если не будет готовиться к будущим событиям, и не использует шансы в пользу общества.

Если посмотрите на очертания страны и включенных туда наших сторонников, таких как Мерфиер и другие, то, таким образом, с удовольствием узнаете, что со всех точек Франции мы получим настоящих демократов, более всего из регионов, людей убежденных, просвещенных, но которые были неактивны и обескуражены в последние годы.

Горные районы имеют свою организацию и нас посвящают в их действия. Получая сообщения о них, нам необходимо лучше знать вопросы, которые они обсуждают и поэтому мы сами должны протянуть руку для общения.

До этого "La Reforme" всегда прямо протягивала руку для того, чтобы ввести и утвердить свои принципы по средствам своего учения, которое мы доносим до людей в провинции.

"La Reforme" не самолюбивая газета, готовая на спекуляцию: она верит в акты самоотверженности, хочет прекратить мягкие надежды, и демократия может считать ее полезным оружием в борьбе с привилегированными.

Дамы, господа и дорогие Сограждане, убеждения, которые нами поддерживались, даже в моменты любых опасностей, наши ежедневные жертвы; многие думали, что мы отступим в эти дни, но мы не отступим ни перед

теми, ни перед другими, мы найдем поддержку и в третий раз, так как среди наших сторонников будете и Вы"³⁸.

Таким образом, радикализм на первом этапе своего существования представлял собой крайне оппозиционное идейное течение, боровшееся за преобразование существовавшего в стране режима.

Динамика развития французского общества влекла за собой изменения, как в социальной, так и в политической сферах. Необходимо было найти компромисс между старой аристократией, сопротивлявшейся этому развитию, и буржуазией, требовавшей реформирования существовавших порядков. Интересы дальнейшего развития государства требовали либерализации избирательной системы во Франции, а также реформы парламента и реформы социальной сферы.

Примечания

1. Institutions politiques et droit constitutional. Paris. 1973, v. 2, p. 590.

2. См. напр.: NORDMANN J. -T. Histoire des radicaux. 1820 - 1973. Paris. 1974; КАНИНСКАЯ Г. Н. Истоки французского радикализма. - Новая и новейшая история. 2001, N 6.

3. Согласно закону от 16.12.1834 французам запрещалось называться "республиканцами", поэтому в печати этого периода представители республиканских газет называли себя "радикалами".

4. РЕВЯКИН А. В. Социализм и либерализм во Франции в середине XIX века. М. 1999, с. 13.

5. КАНИНСКАЯ Г. Н. Ук. соч., с. 50.

6. ЛАГАРДЕЛЬ Г. Эволюция политических партий во Франции. - Современник. 1912, N 2, с. 242.

7. ДЮВЕРЖЕ М. Политические партии. М. 2002, с. 24.

8. Le National. 5.I.1830.

9. Ibid. 8, 11, 24, 26.I; 13.II; 12, 13.IV. 1830.

10. Ibid. 19.II.1830.

И. ШАТОБРИАН Ф. Р. Замогильные записки. СПб. 1896, с. 401 - 402.

12. Le National. 26.VII.1830.

13. Ibid.

14. KAPEEB H. История Западной Европы в Новое время. Т. 5. История Западной Европы в средние десятилетия XIX века (1830 - 1867). Пг. 1916, с. 43.

15. Le National. 27.VII.1830.

16. Ibid. 28.VII.1830.

17. Ibid.

18. KAPEEB H. Ук. соч., т. 5, с. 43.

19. Там же, с. 45 - 46.

20. СЕНЬОБОС Ш. Политическая история современной Европы. Эволюция партий и политических форм. Т. 1. СПб. 1907, с. 114 - 115.

21. ВЕЙЛЬ Ж. История республиканской партии во Франции с 1814 по 1870 гг. М. 1906. с. 28.

22. СЕНЬОБОС Ш. Ук. соч., с. 115.

23. ЗАСУРСКИЙ Я. Н., ВАРТАНОВА Е. Л. История печати. Антология. Т. 1. М. 2002, с. 212.

24. Конституции и законодательные акты буржуазных государств XVII - XIX вв. Англия, США, Франция, Италия, Германия. Сборник документов. М. 1975.

25. ЗАСУРСКИЙ Я. Н., ВАРТАНОВА Е. Л. Ук. соч., т. 1.

26. СОЛОДОВНИКОВА Т. Ю. Шарль Бодлер и становление литературно-художественной журналистики Франции. Первая половина - середина XIX в.: канд. дис. Краснодар. 2000.

27. АЙЗЕНШТАТ М. П. Западноевропейский парламентаризм XVIII - XIX вв.: этапы становления и развития. М. 2001, с. 62.

28. ЗАСУРСКИЙ Я. Н., ВАРТАНОВА Е. Л. Ук. соч., т. 1; СМИРНОВ Е. Периодическая печать во Франции. М. 1999.

29. ВЕЙЛЬ Ж. Ук. соч., с. 69.

30. Le National. 8.XII.1830; 15.XI.1831; 3.I.1832.

31. Ibid. 15.VII.1834.

32. ВЕЙЛЬ Ж. Ук. соч., с. 163.

33. СТЕРН Д. История революции 1848 года. Т. 1. СПб. 1906, с. 42 - 43.

34. ВЕЙЛЬ Ж. Ук. соч., с. 169.

35. La Reforme. 29.XII.1843.

36. Ibid. 11.IX.1843.

37. Ibid. 18, 27, 30.X; 5.XI.1843.

38. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 253, оп. 1, д. 11, л. 3.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - С. И. Кушнир:

Комментарии: