Академик Евгений ЧЕЛЫШЕВ, советник РАН

Владимира Соловьева (1853 - 1900) считают первым крупным русским философом. Его значение для отечественной философии, утверждал известный мыслитель того времени, профессор Московского университета Лев Лопатин (1855 - 1920), аналогично Пушкину для русской литературы. "Творчество Соловьева вобрало в себя всю многоликость культуры Серебряного века", - так охарактеризует позже значение Соловьева для русской культуры в целом член-корреспондент РАН Пиама Гайденко, одна из современных исследовательниц его творчества. Действительно, этот поистине неординарный человек отличался небывалой силой мысли и вел напряженную духовную жизнь. Его творческая деятельность была истинно разносторонней: он переводил сочинения Платона, Вергилия, Шиллера, Канта, прославился как острый публицист, критик и поэт. В круг его интересов входили история догматов и религий, этика, эстетика, политические вопросы. Впечатляла современников и мистическая личность философа, в которой усматривали нечто "пророческое".

ОБРАЗ

Все, кто знал Соловьева, кто общался с ним, а таких людей было много, вспоминают его как человека необыкновенного, выдающегося, порой казавшегося загадочным, которому было доступно даже общение с потусторонним миром.

О проявлениях какой-то таинственности и загадочности в его личности писали не раз. Ярко и выразительно об этом в 1913 г. рассказал публицист, общественный деятель, профессор Московского университета, ближайший друг, ученик и последователь Соловьева Евгений Трубецкой: "Ни до, ни после мне не приходилось встречать человека, который бы так непосредственно, как он, заставлял ощущать соприкосновенность с другим миром, сколько раз с глазу на глаз с ним я ощущал мистический трепет, дово-

дивший до сердцебиения, когда по виду становилось ясным, что Соловьев что-то видит, но что именно, этого я не решался спросить...".

"О смехе Владимира Соловьева столько наговорено, что хватило бы на целую антологию с физиологическим, психологическим и метафизическим разделами", - отметила исследовательница Ирина Роднянская (2006 г.), приводя различные восприятия этой характерной черты личности Владимира Сергеевича.

"И личная жизнь, и наружность Соловьева были в высшей степени своеобразны, - в свою очередь отметил видный юрист и общественный деятель, почетный академик Петербургской АН (1900 г.) Анатолий Кони. - Над худым и, казалось, хрупким телом его, одетым бедно, скудно и часто не по сезону, выступала производившая неотразимое впечатление голова, с густыми прядями седеющих волос над высоким благородным лбом и удивительно красивыми темно-голубыми глазами, в которых отражались и глубина его души, и постоянная работа пытливой мысли. Нижняя часть лица его не имела одухотворенного вида, свойственного верхней, она была скрыта под густыми усами и бородой. Он вел жизнь, лишенную всяких, даже самых скромных удобств и какой-либо материальной обеспеченности. Физически слабый, не имея "ни кола, ни двора", он вынужден был греться, в прямом и переносном смысле, у чужого очага, часто нуждаясь в самом необходимом вследствие своей безграничной доброты, доверчивости и отношению к окружающей жизни... В последние годы он усиленно работал, не имея необходимого спокойствия и отдыха, при полном отсутствии разумной заботы о своем здоровье, растрачивая свои слабые силы, не думая о завтрашнем дне и не щадя себя. Яркий и согревающий свет своего ума он искупал беспощадным принесением себя в жертву. Но все-таки никто не ожидал, что он погаснет так скоро, так преждевременно...".

По мнению критика, публициста и философа Василия Розанова (1856 - 1919), характерная черта личности Соловьева заключалась в том, что он "не умел жить и не действовать". Продолжая свою мысль, добавил: "Как-то он мне сказал о себе, что он - "не психолог". Он сказал это другими словами, но заметно было, что он жалел у себя о недостатке этой черты. Действительно, в нем была некоторая слепота и опрометчивость конницы сравнительно с медленной и осматривающейся пехотой или артиллерией. Во всем он был застрельщиком. Многое начинал, но почти во всем или не успел, или не кончил, или даже вернулся назад. Но если были неудачны его "концы" то были высоко даровиты и нужны для отечества и славны для его имени выезды, "начатки", "первые шаги"".

Интересные записки о Соловьеве оставил упомянутый Лев Лопатин, подчеркивавший противоречивость его натуры "и в мысли, и в жизни", которая для него самого была "вполне естественной".

Мысль о противоречивости, двойственности личности и творчества Владимира Соловьева, его нацеленности на ниспровержение зла ярко выразил выдающийся отечественный поэт Александр Блок в поминальной статье "Рыцарь-монах" (1910 г.).

ТВОРЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Исходя из сказанного, неудивительно, что уже более ста лет продолжаются дискуссии вокруг наследия этого поистине загадочного человека. Наша задача - не анализировать систему его взглядов и творчество, а, опираясь на выводы и суждения ученых-"соловьеведов", на мнения и оценки следовавших за ним поэтов, постараться определить особенности творческой личности этого философа и его вклад в русскую культуру.

"Основоположником русской религиозной философии" назвал в 1994 г. Соловьева философ Сергей Хоружий. "Его труды, во многом определившие уровень русской философской культуры конца XIX в. и ту специфичность ее содержания, которую в XX в. стали называть "русской идеей", были подвергнуты советской марксистской наукой однозначному идеологическому осуждению за идеализм и фидеизм*, а потому в нашей стране не переиздавались. И вот теперь снова вчитываемся в сочинения Соловьева и обнаруживаем, что они содержат в себе тот круг основных проблем и вопросов, без которых невозможны духовные основы жизни. Одно из главных его сочинений так и называется "Духовные основы жизни", - отметил филолог Аскольд Муратов, составитель и автор вступительной статьи к одному из первых сборников трудов Соловьева, изданных в 1990-е годы в России.

Ранее же довольно много и весьма интересно писал о Соловьеве известный философ-богослов Николай Бердяев (1874 - 1948). "Самое необычное в Соловьеве, - указывает он в "Книге о Владимире Соловьеве", - проходящее через всю его жизнь, - это его чувство вселенскости, его универсализм... По сию пору не знают, к какому лагерю его отнести. Спорят о том, был ли Соловьев славянофил или западник, православный или католик, консерватор или либерал. В действительности же он был прежде всего универсалист, полный вселенского чувствования, в этом все его своеобразие... Жил он в единении с душой мира, которую, как верный рыцарь, хотел освободить из плена. Слова Достоевского о том, что русский человек - всечеловек по преимуществу, всего более применимы к Соловьеву. [...] Но тем и велик Соловьев, в том и значение его, что проблема Востока и Запада - не только его основная проблема, это - основная проблема России". Отмечая широко распространившееся представление о Соловьеве как о западнике, Бердяев вместе с тем утверждает: "Соловьев по истокам своим славянофил... Пославянофильски поставил он в центре всего веру христианскую, религиозный мотив сделал движущим мотивом всего своего мышления".

Заметим: имя этого мыслителя в истории русской культуры обычно связывают с Серебряным веком - "блистательной, ренессансной эпохой, длиною от

* Фидеизм (от лат. fides - вера) - учение, ставящее веру на место знания (прим. ред.).

силы в четверть века, простиравшейся между временем Александра III и семнадцатым годом, может быть, самой творческой эпохой в российской истории", - как охарактеризовал ее в 1993 г. профессор славистики Айовского университета (США) Вадим Крейд.

А Пиама Гайденко в 2001 г., в свою очередь, подчеркнула: творчество Соловьева вобрало в себя всю многоликость культуры Серебряного века; "тут присутствует и влияние западной метафизики, прежде всего, немецкого идеализма, и восходящее к славянофилам стремление вернуться к христианским истокам и строить философию на религиозном основании, сближая ее с богословием, и мистико-оккультные мотивы, восходящие к гностицизму и усиленные - особенно в начале XX века - увлечением апокрифической литературой и интересом к русскому сектантству...". Тем не менее, как считает Гайденко, именно он, и не только как философ, но и как поэт, литературный критик, блестящий публицист, во многом определил характер и направление развития отечественной мысли, во всяком случае той ее ветви, которую мы называем религиозной философией.

ФИЛОСОФ-МИСТИК

Чтобы помочь читателям лучше разобраться в сложной системе религиозно-философских и эстетических взглядов Соловьева, обратимся к мнению доктора философских наук Виктора Бычкова, которое он высказал в 2005 г.: "Другой значимой для эстетического сознания Серебряного века мифологемой стали проходящие через все творчество (философское и поэтическое) Соловьева образ и концепция Софии Премудрости Божией. На основе личного юношеского мистического опыта он осмыслил библейский образ Премудрости в качестве некой трудно постигаемой разумом космической личностной творческой субстанции, антиномической по своей природе. София явилась его сознанию и как космогоническая душа мира, и как очаровательный образ женского божественного начала, и как божественная субстанция, получившая свое полное воплощение в человечестве как вершине творения. София - это "великое, царственное и женственное существо", отличное и от Бога, и от Христа, и от Богородицы, и от ангелов: она "само истинное, чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и во временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть". "София у Соловьева, - отметил в 1997 г. известный российский филолог, академик Юрий Степанов, - приобрела не только концептуальное содержание, но и поэтический облик, "зачаровавший ... целую плеяду поэтов... Образ Вечной Подруги, как называет ее Соловьев, позднее сказался у Александра Блока в облике Прекрасной Дамы и в облике России".

Добавим: специалисты иногда находят удивительные совпадения в биографиях Соловьева и немецкого философа XIX в. Фридриха Ницше. "Оба глубоко страдали от непонимания в обществе, в котором жили. Оба были одиноки, не обзавелись ни семьями, ни

детьми. Ни у того, ни у другого не было собственной крыши над головой, и оба они всю недолгую жизнь скитались, ища приюта то там, то здесь, то в одной стране, то в другой. Их почти одновременный уход, с разницей лишь в месяц, есть еще одна загадка, тайна причинно-следственных связей в космической эволюции", - констатировала в 2001 г. исследователь индийской философии Людмила Шапошникова. А упомянутый Виктор Бычков делает вывод: смерть Соловьева "... на рубеже столетий имела для русской культуры столь же знаково-символический характер, как и смерть в том же году Ф. Ницше для евро-американской культуры XX в.".

Отметим также: привлекают внимание интересные размышления молодого Владимира Соловьева о религиозно-философской мысли Индии: "Первая сравнительно полная метафизическая система, появившаяся в Европе, есть система Платона... Греческая философия начинается с софистов и Сократа. Сущность их учений была взята из восточных религиозных систем. Гораздо ранее появления философии у нас, на Дальнем Востоке (точнее, просто на Востоке. - Е. Ч.) существовали уже целые системы, из которых многие дошли до нас. Мы знаем о сильной степени умственного развития у индусов. Их метафизические системы составляют нечто целое, законченное. Это целый умственный мир, и открытие теперь этого мира важнее открытия Америки в XV веке...

Философия Платона есть, в сущности, то же самое, только развитое во вкусе эллинского гения. Христианство имело основой это же самое, только с прибавлением некоторых исторических фактов. И, наконец, новая западная философия приходит к признанию тех же самых истин, которые 1000 лет (точнее, тысячи лет. - Е. Ч.) тому назад исповедовались на берегах Ганга". Эти размышления о преемственности, синтезе религиозно-философских идей Запада и Востока являются фрагментами лекций, прочитанных им самим в Москве на высших женских курсах Герье 28 (14) января 1875 г.

СОЛОВЬЕВ И РУССКАЯ КУЛЬТУРА

Итак, говоря о роли Соловьева в развитии русской религиозно-философской, общественной мысли конца XIX-XX в., исследователи подчеркивают, прежде всего, его вклад в поэзию Серебряного века. Как пишет философ-теолог Сергей Булгаков (1871 - 1944), "поэтическое влияние Соловьева неуловимее и тоньше, но зато глубже и прочнее нежели чисто философское". На эту тему высказывался и Василий Розанов: "Думается, однако, что задушевнейшею его областью была его поэзия... В поэзии он выступал как бы анонимом; в ее неясных звуках он дышал привольно и легко. Он любил поэзию, как любят свободу, и еще он любил ее как прекрасную форму, ибо в душе его был силен эстетический идеал".

Принято считать: религиозно-философское и, конечно, поэтическое творчество Соловьева явилось питательной почвой символизма. Едва ли не каждый из значительных поэтов того времени тяготеет к той или иной форме духовного познания. Вадим Крейд называет следовавших за Соловьевым в мистических поисках целую когорту русских поэтов: Александра Блока, Андрея Белого, Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина, Вячеслава Иванова, Константина Бальмонта, Игоря Северянина. "Эта тема - связи Серебряного века с эзотеризмом - необъятна. И чем глубже мы в нее входим, тем успешней находим ясные ответы на эстетические и исторические загадки эпохи. Своего рода посвятительным знанием был и символизм в целом, тот самый символизм, не будь которого, были бы отдельные многочисленные авторы, но не было бы той цельной при всех тысячах ее противоречий эпохи", - утверждает американский русист.

ВЛИЯНИЕ НА БЛОКА

Действительно, нельзя не сказать - ключевым событием в становлении Александра Блока как выдающегося поэта-символиста стало его знакомство в 1901 г.с творчеством Владимира Соловьева. В нем он почувствовал своего духовного предтечу, ему открылись истоки его смутных переживаний, стала понятней мистика, которой был насыщен воздух конца XIX - начала XX в. Таким образом, одной из основ блоковской поэзии становится двойственность мировосприятия, заимствованная у Соловьева. О влиянии поэзии последнего на Блока написано много. Вот что в статье "Мой лунный друг" (1922 г.) заявляла поэтесса и писательница Зинаида Гиппиус: "Ученик и поклонник Владимира Соловьева Блок весь был обращен к туманно-зыбкому провидению своего учителя: к его стихам, где появляется "Она", "Дева радужных ворот" ...".

Отмечая влияние Соловьева на Блока, российский ученый-эмигрант Ефим Эткинд (1918 - 1999) так же, как и Гиппиус, говорит о принципиальной разнице между ними, которую, в свою очередь, литературовед и писатель Корней Чуковский (1882 - 1969) усматривает в области поэтики: "Для Владимира Соловьева житейское было проклято раз и навсегда и ни во что иное преобразиться не могло, а Блок во всех своих творениях [...] опять и опять преображал житейское в иное. Он не только говорил о преображении мира, но преображал его творчески".

Считается, что цикл произведений, созданных в 1901 - 1902 гг., - "Стихи о прекрасной Даме", которые сам Блок считал "вершиной своего творчества", содержат преимущественно мистические переживания и образы в традиции Соловьева.

Современный швейцарский русист Жорж Нива пишет следующее: Александр Блок "очень многим обязан чтениям Владимира Соловьева, которому поклонялся и у которого не раз заимствовал строки для эпиграфов к собственным стихам". "Блок всегда ставил первую книгу своего "Собрания стихотворений" выше остальных. В дневнике 1918 г. он припоминает все обстоятельства своей личной жизни, способствовавшие изданию первого сборника. В 1901 - 1902 гг. во время прогулок по петербургским улицам его все ча-

ще и чаще посещало видение: ему является Она, и он узнает в Ее чертах плененную Мировую душу. Сам поэт говорит о той большой роли, которую играли для него в тот период стихи Владимира Соловьева: "К весне началось хождение около островов и в поле за Старой Деревней, где произошло то, что я определял как Видения (закаты). Все это подкреплено стихами Владимира Соловьева, книгу которых подарила мне мама на Пасху этого года"".

ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЙ

Рассматривая все, что писали и говорили о Соловьеве друзья, знакомые, коллеги, многочисленные исследователи его творчества, мы попытались отыскать в работах философа какого-либо рода самооценки, мысли о смысле и цели своей собственной жизни. На данный момент удалось обнаружить следующий фрагмент из книги Ирины Роднянской: "В альбоме Т. Л. Сухотиной Соловьев на вопрос о цели его жизни ответил: "Не скажу"". Ранее, в юности, он писал одной столь же юной корреспондентке, что "... цели его безумны и имеют мало общего с обычными человеческими планами. Это были цели мессианско-преобразовательные, со временем потесняемые просветительско-миссионерскими и общественно-пророческими. Как носитель духовной миссии, каковым он не мог не ощущать себя, Соловьев никогда не был вполне свободен и самоопределен по отношению к "самому значительному в жизни" (так называет он в примечании к "Трем свиданиям" свои визионерские встречи с Царицей - откровение небесного эроса).

Свобода тут наступала только в утопически-мало-обязывающей атмосфере полуверы-полушутки, которая своей двусмысленностью расколдовывала любые обеты и снимала любые заклятья, оставляя между тем для них лазейку исполниться и сбыться... мистерийное просто обязано было оборачиваться смешным. Визионер, отправляющийся за откровением в пустыню, в Фиваиду, в цилиндре, крылатке и тонких ботиночках, - эта фигура, этот автопортрет смешит самого прототипа".

Все его творчество пронизывает мысль о том, что понять сущность человека можно только в рамках религиозного опыта. Соловьев был убежден: "Человеческая личность только потому может свободно, изнутри соединяться с божественным началом, что она сама в известном смысле божественна, или, точнее, - причастна Божеству". Поэтому дальнейшие успехи соловьевоведения, на наш взгляд, во многом зависят от взаимодействия светских специалистов с учеными-богословами.

Данный очерк хочется завершить показательным фрагментом из монографии "Проблема человека в русской идеалистической философии" (Москва, 2004) доктора философских наук Зинаиды Субботиной о вкладе Владимира Соловьева в русскую культуру Серебряного века. Соловьеву "принадлежит честь создания наиболее всеобъемлющей и детально разработанной философской системы, которая, как считают многие историки философии, равноценна по своему значению философским системам таких выдающихся представителей немецкого классического идеализма, как Иммануил Кант, Иоганн Фихте,

Фридрих Шеллинг и Фридрих Гегель. Он оказал весьма существенное влияние на процесс формирования взглядов значительного числа русских философов идеалистического направления, практически признавших его патриархом и главой русской философской школы". Субботина высоко оценивает и вклад философа в русскую литературу: "Поэзия Соловьева, в которой в образной форме выражались его философские взгляды, несколькими поколениями русских литераторов воспринималась как образец для подражания... Романтизм высокой пробы, эстетическая рафинированность и художественная изысканность, которыми отмечены духовные поиски русского Серебряного века, во многом определены воздействием идей Соловьева, воспевающего не только в своих стихах и поэмах, но и в философских трудах Софию - безграничную доброту, исконную мудрость и вечную женственность".

Владимир Сергеевич скончался в 47 лет. По словам известного религиозного философа Сергея Трубецкого (1862 - 1905), "это был истинно великий русский человек, гениальная личность и гениальный мыслитель, не признанный и не понятый в свое время, несмотря на всеобщую известность и на относительный, иногда блестящий успех, которым он пользовался". На панихиде по Владимиру Сергеевичу постоянный его оппонент литератор Василий Розанов назвал Соловьева "странником": "Вот уж был странник в умственном, идейном и даже чисто бытовом, так сказать, жилищном отношении. Теперь Соловьев предстает как "самый яркий, за истекшую четверть века, светоч нашей философской и философско-религиозной мысли"... От скольких увлечений, ошибок он мог бы меня удержать, как мог бы расширить мой политический, да и религиозный горизонт". И далее: "Он был публицист, искренно и горячо любивший Россию". А известный общественный деятель, военный юрист Владимир Кузьмин-Караваев (1859 - 1927) отмечал: "Не существовало для него никаких перегородок между людьми - ни религиозных и племенных, ни социальных и экономических - и в личных отношениях. Его круг знакомых поражает как численностью, так еще более своим бесконечным разнообразием. У него были искренние друзья и среди православного духовенства, и среди католических патеров, и среди правоверных евреев - и в светских гостиных, и в литературных кругах, и в приютах "бывших людей". Он показывал, как возможно жить, с любовью относясь ко всем людям, независимо от их происхождения, веры, общественного и имущественного положения... Со всеми он был неизменно самим собой, интересным и блестяще остроумным собеседником, добрым, любезным и деликатным человеком".

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: