Автор: Виктор ТРУШКОВ, доктор философских наук, профессор


Понятие "власть" в массовом сознании тесно увязывается в первую очередь с политикой. Обычно под политикой понимают сферу деятельности и отношений между людьми по поводу власти, государства, межгосударственных и межнациональных отношений с целью защиты интересов больших групп людей внутри данного общества. Ключевым здесь действительно является понятие "власть". В широком смысле этого слова под властью понимается система, обеспечивающая координацию и подчинение деятельности разных субъектов единой программе, единому плану действий. В то же время политика исторически появилась значительно позже власти.

Очень серьезной для политической жизни является проблема выборности власти. В современном мире обычно подчеркивают одну ее сторону - демократизацию власти. Я бы призывал подойти к проблеме более диалектически. Выборность власти исторически означала... ее ослабление и прежде всего ослабление. Почему? Потому что возникала потребность делить власть между несколькими кланами. Расширение участников власти можно было бы рассматривать вроде бы как благо. Однако при этом будем помнить: у каждого участвующего в формировании власти клана сохранялась цель заполучить власть монопольно, в то же время у этих кланов разные интересы. Следовательно, появляется потребность искать какую-то равнодействующую интересов, а значит, институту власти отказываться от части своих властных полномочий. Таким образом, налицо ослабление власти. Но это и одновременно ее усиление. Потому что появляется возможность избавляться от властителей, наименее пригодных для этой функции. Наиболее талантливого, правда, из небольшого круга претендентов выбирают редко. Если этот круг при власти и рассчитывает на то, что он в состоянии влиять на нее, самого яркого и сильного не выбирают: боятся, что он подомнет, возвысится. Поэтому решается иная задача - избавиться от самого неприспособленного к выполнению властных полномочий.

На Земском Соборе 1613 г. выбор пал на Романовых не потому, что они были наиболее яркие мыслители, воины, государственные мужи. Просто они более других устраивали большинство. Они не обладали вздорностью характера, не были полководцами, идеологами, администраторами. И поэтому лучше всего подходили... на первую роль.

Но надо иметь в виду, что такая ситуация возможна при конкуренции олигархов. Если же субъектами выбора власти становятся широкие круги, то появляется стремление иметь во главе наиболее подготовленного властителя. Однако и такое возможно только тогда, когда в формировании участвуют широкие круги, не способные занять сами властную должность, но имеющие возможность контролировать власть. Парадокс, правда, в том, что такая возможность наиболее трудно реализуема тогда, когда в формировании власти участвует... все население. Беда в том, что оно, как правило, знает о кандидатах только то, что ему сказали, и ничуть не больше, и из-за этой обделенности информацией не может судить о реальных качествах кандидатов.

Проблема выбора решается относительно легко тогда, когда в обществе сложилась устойчивая традиция почитания героев, когда героев много, когда есть кого почитать и уважать. Советская власть и правящая Коммунистическая партия уделяли исключительно большое внимание формированию героев. Сначала предметом уважения и поклонения были герои гражданской войны, потом - передовики восстановления народного хозяйства и индустриализации. Общество не только знало, но и любило Буденного и Чапаева, Фрунзе и Ворошилова, Стаханова и Бусыгина, Мазая и сестер Виноградовых, Чкалова и папанинцев... При этом пропагандируемый тип героя менялся в зависимости от решаемых задач и ситуаций в стране. Показательны в этом отношении авторские редактирования пьесы известного политического деятеля и драматурга А. Корнейчука "Платон Кречет". В первой редакции все обеспокоены спасением жизни наркома, а во второй, послевоенной, - академика.

Принципиально иная атмосфера сложилась в России после "ельцинского" государственного переворота августа 1991 года. Идет сознательная, целенаправленная дегероизация. Прежних героев развенчали, а в новые предложить некого.

Дело в том, что, начиная с античных времен, герои всегда воспринимались массами по определенной шкале. Эта шкала была связана, как правило, с двумя параметрами. Первый - мужество, второй - высокие нравственные качества. Да, античные гомеровские герои безнравственны, но не в том смысле, что аморальны, а в том, что для них нет проблем нравственности. Они запросто обманывают друг друга, обманывают богов, боги обманывают друг друга - это мы все знаем из мифов. Но там ценится мужество. В наше время все иначе: ни мужества, ни нравственности. Первая чеченская война это показала. Несмотря на то что людям присуждались звания Героя, героев в обществе практически не появилось.

Высокие нравственные качества в официальной пропаганде тоже ценятся невысоко. Сегодня труд перестал рассматриваться в качестве сферы, где возможны герои. А сделать героя из Березовского, например, сложно. Давайте представим имиджмейкеров, которым поручено из толстосумов делать героев. Как только они начнут утверждать, что "новые богатые" являются героями, потому что они богаты, то возникнет вопрос: а откуда это богатство? А для толстосумов этого лучше всего как раз не выяснять, потому что источники гигантских состояний сомнительны, а то и откровенно криминальны. Массами такой "героизм" не воспринимается.

Самый распространенный в мире механизм формирования власти - выборы. Однако, к сожалению, при недостаточно высокой политической культуре в обществе происходит фетишизм выборов. На самом деле выборы - диалектически противоречивое явление. Даже сам акт выборов представляет собой одновременное активное участие в реализации своего права формировать власть (говоря языком немецкой классической философии - присвоение власти) и одновременно отчуждение от нее. Воспроизведем операцию выборов. Бюллетень, в нем что-то написано. Вы во время голосования сделали необходимую отметку, подошли к избирательной урне. В этот момент, когда ваш бюллетень висит в ваших руках над прорезью избирательной урны, вы самый активный человек. Но вот вы разжали руку, бюллетень падает в урну - и... Происходит отчуждение вас от этой власти, вы отдали свой голос. Кстати, фраза "отдать голоса" исключительно точная. Вы расстались с голосом, он больше не ваш. И дальше им распоряжаются либо те, кому вы отдали голос, либо, при определенных технологиях, даже не они, а другие избранники, которым лично вы не оказывали доверия.

Скажем, всюду, где существуют общенациональные избирательные округа, то есть выборы осуществляются по партийным спискам (а они существуют в большинстве европейских, так называемых цивилизованных, стран), есть порог, который партия должна преодолеть. Он нужен хотя бы потому, что всегда должен заранее устанавливаться какой-то предел даже из-за ограниченного количества парламентских мест. Если в парламенте 200 мест, 100 из которых избирается по партийным спискам, то, значит, чтобы пройти, надо набрать хотя бы 1%. Но дело в том, что практика парламентских республик, например, Четвертой республики во Франции, показала, что если очень большой разброс партий в парламенте, то они не могут сформировать правительство. Поэтому появилась потребность в более высоком, оговариваемом в законе о выборах пороге. В результате такого установленного барьера в парламенте ваш голос

может быть вообще не представлен, то есть он отчуждается в процессе голосования "окончательно и бесповоротно".

Проблема выборов заключается еще и в том, что они являются своего рода рыночным актом. Хрестоматийным стал эпизод, когда в Древней Греции в пятом веке до нашей эры два демагога (демагог - это тоже не ругательство, в переводе - вождь народа, и тогда данное понятие применялось в своем прямом значении) - сначала Фемистокл, а потом Перикл - заметили, что во власть все время приходят богатенькие. И чтобы эту несправедливость пресечь, они пошли на замену выборов жеребьевкой. В маленьком полисе (а Афины - это все-таки небольшой полис, где право голоса имели всего несколько тысяч человек) жеребьевку провести несложно. И эксперимент афинским демагогам удался: городской сенат стал более представительным. Таким образом, нельзя абсолютизировать процедуру выборов. Но по сравнению с процедурой назначения представительных органов власти выборы - большое благо; на жеребьевку теперь никто не пойдет, разве что при выборе старост в студенческих группах.

Когда мы говорим о политических выборах, то требуют серьезного анализа возможность и механизмы контроля над деятельностью власти. Существует ли компенсация отчуждения граждан от власти, случающаяся во время выборов? Возвращают ли вам частицу вашего голоса, отданного на выборах за вашего кандидата, в виде механизмов контроля, или вы вообще лишены этой возможности? Простейший механизм сохранения права контроля над избранной властью - это право отзыва избираемого избирающими. В большинстве современных государств механизма отзыва депутатов не предусматривается. Была определенная попытка создания этого механизма в системе Советов, но и она, прямо скажем, работала очень слабо.

С этой точки зрения становится далеко не очевидным ответ на один очень серьезный вопрос: оптимальны ли для избрания высших должностных лиц всенародные выборы? Дело в том, что самым естественным, самым ярким и полным проявлением участия масс в формировании власти, несмотря на все изъяны, считаются всенародные выборы. При них, однако, изначально заложено ограничение контроля над властью. Представим, что в Конституции заложен механизм отзыва президента. Однако он должен быть таким, чтобы не было провокаций со стороны небольших групп экзальтированных людей. Этот механизм должен быть формализован, что поневоле окажется декларативным, будет носить чисто академический характер: чем больше избирателей, тем меньше возможностей отзыва.

Механизмы участия народных масс в формировании власти неизбежно приводят к тому, что эта власть получает мандат на... использование в политической жизни механизмов принуждения. Поэтому важно особо подчеркнуть, что демократия реализует себя путем отлучения масс от власти после того, как они приняли участие в ее формировании.

Дело в том, что только наивные люди считают, что демократия - это то же, что и перевод этого слова. "Демократия" на русский язык переводится как "власть народа". Никогда на практике демократия не была властью народа, в реальной демократии нет ничего более далекого, чем власть народа. Это всего-навсего механизм, способ участия населения в формировании и функционировании власти, прежде всего политической, государственной. То есть всюду, когда во власти участвует население в целом или его часть, уже есть основания говорить о демократии.

Но и диктатура - это тоже режим, тоже механизм последовательного осуществления власти в интересах класса или социального строя, в крайнем случае - клана, в нем тоже используются авторитет, право, насилие. Любая демократия является в той или иной степени диктатурой. Почему? Хотя бы потому, что демократия существует тогда, когда есть несовпадение интересов и взглядов людей. Но если есть такое несовпадение, то есть большинство и меньшинство, значит, в идеальном варианте демократия - это диктатура большинства по отношению к меньшинству. На самом деле ситуация еще оригинальнее или... пакостнее. Дело в том, что население может участвовать в формировании и функционировании политической власти, осуществляемой откровенным меньшинством по той простой причине, что у меньшинства в руках реальные средства экономической власти. Про-

стая иллюстрация: сегодня на заводах важнейшим мотивом поведения человека является его желание удержать свое рабочее место, этому подчинено все поведение работника независимо от того, что формально существует механизм демократии. Экономические отношения делают этот механизм если не бездействующим, то малопродуктивным. Это и есть разновидность реальной диктатуры.

Самая широкая демократия является диктатурой господствующего класса, который может составлять как меньшинство, так и большинство населения. Диктатура тоже, за редчайшим исключением, предполагает в своем функционировании элементы демократии, элементы участия хотя бы части населения в формировании власти, в ее легитимизации и т. д.

Наверное, классическая диктатура - это диктатура древнеегипетских фараонов, но и те, кажется, зависели от воли жрецов, то есть была демократия жрецов. С другой стороны, идеальным по технологии демократическим государством был афинский древнегреческий полис. Но и это была демократия без участия: а) женщин; б) всех рабов, в том числе мужчин. До того демократичным был древнегреческий полис, что за появление женщин на Олимпийских Играх их... били. Поэтому, когда мы говорим о демократии и диктатуре, мы все время должны иметь в виду их относительность, их диалектическое единство. Сами по себе эти слова являются скорее политическим клише, чем точными, богатыми по содержанию понятиями. Поэтому при содержательном анализе всегда возникают вопросы: чья в обществе диктатура, каковы ее механизмы, какая демократия, каковы ее механизмы? Это не отрицание демократии, тем более не попытка отождествить диктатуру и демократию.

Даже в том случае, когда мы имеем дело с максимально развитой демократией, которая предполагает воплощение в жизнь интересов максимально широких слоев общества, то и она выступает диктатурой по отношению к тем силам, которые в эти слои не входят, чьи интересы она не учитывает, а порой и ущемляет. И наоборот, если мы имеем дело с личной диктатурой того или иного политика, он все равно вынужден опираться на определенные социальные слои, привлекать их к участию в управлении государством и обществом. Более того, он заинтересован обеспечить легитимность своей диктатуры и, следовательно, приглашает население в той или иной форме участвовать в формировании его власти, при этом так корректируя демократические механизмы, чтобы обеспечить сохранение своей власти.

Поэтому полярность диктатуры и демократии всегда относительна, а их единство абсолютно. С этой точки зрения обыденное представление, поддерживаемое современной публицистикой, достаточно далеко от научного понимания диалектического взаимоотношения между диктатурой и демократией. "Обыденное" представление о соотношении демократии и диктатуры носит во многом спекулятивный характер. С чем это связано?

Помимо политических интересов, в метафизическом подходе к оценке взаимоотношений между диктатурой и демократией есть реальный исторический материал, который побуждает противопоставлять эти два режима. В чем состоит эта реальность? В XX веке откровенно диктаторскими были фашистские режимы в Германии, Италии и Испании, и поэтому стремление послевоенного мира всячески отстраниться от сочувствия к этим режимам сделало понятие "диктатура" пугалом. Да и реальный исторический процесс в условиях СССР тоже привел к тому, что почтение к понятию "диктатура" после XX съезда КПСС "испарилось" даже на официальном уровне, потому что в массовом сознании диктатура пролетариата отождествлялась с репрессиями второй половины 30-х годов и, следовательно, тоже побуждала отказываться от этого понятия.

С точки зрения последовательного научного анализа общества отказ от категории "диктатура класса" едва ли был оправдан. Более того, буржуазные идеологи, не говоря об откровенных антикоммунистах, продолжали обвинять советский строй и коммунистическую концепцию в диктаторских наклонностях и после того, как слово- страшилка было выведено из обихода официальных партийных документов. Наши классовые оппоненты как бы даже пошли нам навстречу: они стали третировать социализм за приверженность не диктатуре пролетариата, а... тоталитаризму, тоталитарности.

Что касается тоталитарности, то сегодня вокруг этого понятия больше "пыли и тумана", чем реального содержания. Тотальный, всеобщий характер присущ почти любой авторитарной власти. Причем не важно, куда эта власть направлена, в чьих интересах она осуществляется. Власть пронизывает все структуры общества - таков главный, сущностный признак тоталитарного режима.

Любопытную трактовку этому понятию дал выдающийся русский религиозный философ- эмигрант Н. А. Бердяев. Из многочисленного его использования в работе "Истоки и смысл русского коммунизма" приведу только три наиболее ярких и для него типичных:

"Русские марксисты-атеисты утверждают целостность, тоталитарность не менее православных славянофилов".

"Если в России тоталитарно, целостно и максималистски воспринимались гегельянство и шеллингианство, то столь же тоталитарно, целостно, по-максималистски воспринимались сенсимонизм и фурьеризм".

"Революционность определяется совсем не радикализмом целей и даже не характером средств, применяемых в борьбе. Революционность есть тотальность, целостность в отношении ко всякому акту жизни. Для революционера нет раздельных сфер, он не допускает дробления, не допускает автономии мысли по отношению к действию и автономных действий по отношению к мысли. Революционер имеет интегральное миросозерцание, в котором теория и практика органически слиты. Тоталитарность во всем - основной признак революционного отношения к жизни".

Никакого негативного содержания ни Н. Бердяев, ни его современники в понятие "тоталитарный" не вкладывали. Оно и переводится-то с латыни как объемлющий целиком, полностью. И только в 30-х годах, когда этим словом стали характеризовать фашистский режим, оно приобрело негативную эмоциональную окраску. Хотя содержание понятия от этого изменилось мало: целостный, всепроникающий и т. п.

Признавая, что между демократией и диктатурой существует тесная диалектическая связь, надо безоговорочно согласиться и с тем, что всегда предпочтительнее ситуация, когда демократии как можно больше. Борьба за расширение демократии входит составной частью в политическую борьбу

пролетариата, то есть класса наемных работников как физического, так и умственного труда. На диалектику этой борьбы обращал внимание В. И. Ленин: "Если Энгельс говорит, что при демократической республике "ничуть не меньше", чем при монархии, государство остается "машиной для угнетения одного класса другим", то это вовсе не значит, чтобы форма угнетения была для пролетариата безразлична, как "учат" иные анархисты. Более широкая, более свободная, более открытая форма классовой борьбы и классового угнетения дает пролетариату гигантское облегчение в борьбе за уничтожение классов вообще" (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. ЗЗ.С.80). Впрочем, в демократии заинтересованы не только эксплуатируемые массы.

В участии масс в политике в той или иной степени заинтересованы господствующий класс и государство. Прежде всего эта заинтересованность вызывается тем, что господствующему классу необходимо добиться легитимации своих интересов в сфере политики. А для этого он должен обращаться тем или иным способом (скажем, с помощью референдума или каких-то иных процедур) к широким массам и привлекать их в политический процесс. Поскольку государству во имя интересов господствующего класса приходится осуществлять те или иные изменения в политической системе (скажем, вводить новые должности типа поста президента, менять Конституцию, перераспределять собственность и т. п.), оно во всех этих ситуациях вынуждено обращаться к массам и привлекать их к политической жизни.

Перед обществом и его элитой могут возникать проблемы поиска вариантов выхода из неординарных или принципиально новых ситуаций. Это бывает и тогда, когда элита расколота и когда группировки элиты не сошлись во взглядах и т. д. Тогда эти круги элиты вынуждены обращаться к массам с тем, чтобы узнать их мнение. Вот один из таких примеров. В апреле 1993 года, когда между элитами, сосредоточенными в президентских структурах и в депутатском корпусе, возник острый конфликт, они вынуждены были обратиться к населению с вопросами:

"Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации? Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?" Массы высказались. Это не значит, что господствующие круги их мнение учли. Получилось даже так, что власть этим мнением абсолютно пренебрегла. Но само обращение является не чем иным, как вовлечением масс в политическую деятельность, привлечением к освоению политической культуры, к более точному осознанию своих интересов.

Можно выделить несколько уровней влияния народных масс на политическую власть. Самый низший - пассивная поддержка акций власти или оппозиции (это в данном случае не важно). Еще одна пассивная форма участия в политической жизни реализуется на уровне разговоров на "кухне". Следующая ступень активности - участие масс в различного рода голосованиях (выборы, референдумы, плебисциты - общенациональные, региональные, местные - набор самый широкий). Во всех перечисленных случаях можно говорить о вынужденной включенности субъекта в политические процессы.

Более высоким уровнем проявления политической культуры является инициативная деятельность. Это прежде всего участие в непосредственных политических акциях. Но участие относительно пассивное и эпизодическое. Например, возле дома собрались ставить автозаправку. Естественно, что это "удовольствие" никому не нравится. Тем более что автозаправка ставится на место детского сквера. Эпизодически проводятся различного рода собрания, на которые сегодня придут одни жильцы, завтра - другие, но в целом это проявление уже какой-то политической активности, ибо связано оно не с самой автозаправкой, а с решением управленческих структур, политических по своей сути, по поводу этой автозаправки.

Участие в политических организациях также может быть разного уровня и разного характера. Но факт участия уже означает, что личность в определенной степени осознала свои интересы и нашла (или считает, что нашла) организацию, соответствующую ее интересам, ее представлениям. Здесь возникает один вопрос, который в свое время у нас люди с негодованием задавали друг другу: как же так, если известно, что страна буржуазная, что господствующий класс эксплуатирует рабочих, то почему же этот рабочий класс, который составляет большинство населения, голосует за эксплуататоров? Этот вопрос занимал не только наивных "людей с улицы", но он серьезно интересовал аналитиков западного общества.

Один из крупнейших американских социологов, С. Липсет, объясняет это очень интересно и, на мой взгляд, весьма точно. Он пишет: "Можно предположить, что в общем и целом наличие у людей противоречивых стратификационных рангов обеспечивает поддержку скорее правым, чем левым". Поясню, о чем идет речь. Общество может быть представлено как очень сложная структура, и по разным параметрам один и тот же человек может попадать в группы и "верха", и "низа". Например, на производстве есть директор и рабочий. Ясно, кто из них верховодит на заводе. Но оба они члены бейсбольной команды. Рабочий - капитан, директор - средненький игрок. Роли вроде бы поменялись. К этому можно добавить различные благотворительные организации, художественные и прочие. В результате общество представляет собой сложную систему, где множество групп; и в разных группах люди занимают неодинаковое положение. Так вот Липсет считает, что эта множественность политически помогает правым. Почему? Он поясняет так. Люди постоянно стремятся максимизировать свою самооценку, свое чувство статуса и ослабить болезненные удары по их чувству собственного достоинства. При прочих равных условиях людям свойственно, если у них имеется какой-либо выбор, видеть себя чаще более привилегированными, чем менее привилегированными.

Этот тезис Липсета подтверждается во многих современных ситуациях. Скажем, сегодня обычный "челнок" представляет (особенно если такая "презентация" носит какой-то налет официальности) себя не "челноком", а предпринимателем. В то время как крупный банкир, действительно влияющий на ситуацию в капитале всей страны, не прочь представить себя банковским служащим. Речь здесь идет о той самой системе максимизации своего статуса теми, у кого статус низкий. А у тех, у кого нет нужды себя на цыпочки приподнимать, налицо стремление, наоборот, занижать свой статус.

Естественно, когда речь идет о массовых акциях типа голосований, большинство составляют не те, кто занижает, а те, кто завышает, и поэтому они отдают голоса тем кандидатам и партиям, которые, по господствующим представлениям данного общества, рассматриваются как престижные, представляющие "высшие" классы общества.

Сегодня политическая активность масс в России оказывается под влиянием двух разнонаправленных факторов. Первый - это та политическая культура, которая сформировалась за годы советской власти с определенными ориентациями на политическую активность. И второй - новые политические ориентации, которые вносятся буржуазно ангажированной официальной информационно-пропагандистской машиной в соответствии с изменением характера производственных отношений.

Признавая очевидное наличие политической активности в буржуазном обществе, надо в то же время иметь в виду, что это общество не стимулирует высокую активность масс.

Этот факт еще в XVIII веке был замечен Адамом Смитом, когда родоначальник буржуазной политэкономии писал, что "покой - это адекватное состояние, соответствующее свободе и счастью". Правда, это положение вызывало изумление у многих политических деятелей и теоретиков уже середины XIX века. Надо отдать должное Смиту, он этот тезис не выдумал, а просто зафиксировал как реально существующий факт. Более того, уже в конце XX века германский социолог Р. Дарендорф в работе "Конфликт и свобода" утверждает: социальная пассивность является "позитивным качеством населения государства с рыночной системой хозяйства и устойчивой политической установкой". Высокая политическая активность, по его мнению, свидетельствует либо о деформациях общественно-политической жизни, либо о политическом принуждении. В качестве примера политического принуждения он приводит "метод непрерывной активности общественности в странах с плановой системой политического устройства".

Здесь предлагается очень парадоксальный и крайне сомнительный вывод этого ученого: активность рассматривается им как признак чуть ли не тоталитарности системы. Странное сочетание! Если государство тоталитарно, оно должно контролировать все и вся.

Зачем ему активность масс? Тем не менее германский аналитик к такому утверждению приходит. Признаем: он при этом отражает реалии окружающей его действительности и этим аршином меряет все вокруг. Социологи посчитали, что за последние полвека в выборах американского президента принимало участие в среднем 54% населения.

В то же время надо иметь в виду, что и среди деятелей самих западных стран эта точка зрения подвергается критике. Так, знаменитый немецкий писатель Томас Манн утверждал, что отказ культуры от политики - заблуждение, самообман, уйти таким образом от политики нельзя. Можно только оказаться не в том стане, питая сверх того страстную ненависть к противнику.

В то же время следует признать, что традиция высокой политической активности, которая сложилась в советскую эпоху и всячески поддерживалась политической системой строящегося социализма, вступила в определенное противоречие с той тенденцией, которая сегодня доминирует в навязываемой политической культуре. Каким образом обеспечивается проявление этой новой тенденции? Трудовой коллектив перестал быть базой для функционирования привычных общественных организаций. Следовательно, та традиция, которая существовала ранее, была оборвана. И это, безусловно, привело к снижению политической активности. Начала формироваться массовая установка на неприятие официальных политических действ.

Она проявилась, во-первых, в низкой явке на выборы, что закреплено даже в избирательном законодательстве. Так, выборы в Государственную думу считаются состоявшимися, если в них приняли участие всего-навсего 25% избирателей. Однако в 90- е годы уже были случаи, что, несмотря на столь низкий порог, они все равно срывались из-за неявки избирателей.

Во-вторых, резко упала доля участия в политических партиях. Сегодня самая массовая партия - КПРФ - имеет в своих рядах чуть более полумиллиона человек. А также известные политические структуры, как "Единство", СПС, "Яблоко", ЛДПР, "Наш дом - Россия", не имеют повсеместных низовых структур.

В-третьих, надо прямо сказать, что широкие массы не проявляют характерной для Запада реакции на ухудшение своего материального положения. Отсюда рядом политологов делается поспешный вывод: политическая культура масс в России низкая, и она не позволяет ни проводить успешно реформы, ни успешно противостоять этим реформам. Мне представляется, что такой вывод скоропалителен, и в его подтверждение обычно используются не столько реальные, сколько иллюзорные индикаторы.

Если исходить из того, что экономические интересы наиболее близки любому человеку, то степень осознания падения благосостояния (а официальная статистика признает, что после 1992 года постоянно около 30- 40 млн. россиян находятся ниже черты бедности, а кризис 17 августа 1998 года опустил их ниже черты нищеты) должна реализовываться в поддержке оппозиционных партий. Анализ выборов во II Государственную думу (1995 год) показал, что оппозиция побеждает там, где наиболее высокая активность избирателей, наиболее высокая явка избирателей. В округах, где на выборы пришло больше 75%, победы одерживали только представители оппозиции. Там, где на выборы пришло две трети избирателей, представители оппозиции победили в двух третях округов. В округах, где на выборы пришло от 50 до 55% избирателей, представители оппозиции ни разу не победили. В данном случае речь идет об определенной тенденции, характеризующей политическую активность. Не случайно, что ситуация практически повторилась и при выборах третьей Госдумы в 1999 году.

Индикаторы, которыми пользуется сегодня буржуазия при оценке политической культуры и политической активности, дают крайне извращенное представление об отношении населения к оппозиции. То, что соотечественники в состоянии отличить своих истинных защитников от политических спекулянтов, говорит об их высокой политической культуре.

Возьмем 1993 год. Верховный Совет РФ, возражая Кремлю, более или менее отражал настроения регионов, о чем свидетельствует позиция руководителей регионов в тех событиях. Но массы считали, что качественной разницы между президентом и мелкобуржуазным Верховным Советом нет. И были, наверное, в общем-то правы: не

забудем, что все президентские акты, связанные с изменением экономических отношений, прошли одобрение в том Верховном Совете. В результате конфликт властей в народе воспринимался не как противостояние политического характера, а как личная разборка между Ельциным, с одной стороны, и Хасбулатовым и Руцким - с другой. Кстати, Коржаков считает, что поводом для конфликта между Хасбулатовым и Ельциным был мелкий частный случай: Хасбулатов привел в сауну, в которой был Ельцин, своего массажиста, который не входил в круг этой элиты. Может, и привирает генерал-лейтенант охраны, но тем не менее примечательна уже сама возможность подобного объяснения такой ситуации.

Однако высокая активность проявляется там, где речь идет о реальных, а не формальных актах. В 1992 году был издан указ о роспуске колхозов. Указ этот фактически крестьянством был полностью игнорирован. Самое большее, что сделали, - это поменяли вывески на правлениях колхозов. И то, кстати, не везде. Это серьезнейшее и результативное проявление политической активности.

Общественный процесс в России, вступившей в XXI век, крайне противоречив. Думается, сохраняются основания утверждать, что капиталистическая реставрация находится все еще в состоянии неустойчивого равновесия. Класс нуворишей и его обслуга не могут одолеть подъем на гору, взобравшись на которую они могли бы симулировать стабилизацию капиталистических порядков. Хотя надо признать, что новая буржуазия очень близка к полному завоеванию командных высот. Но до тех пор, пока ей этого не удалось сделать, для пролетариата и его политической партии, каковой является КПРФ, вопрос о власти остается актуальным, стоит на повестке дня. Не случайно VII съезд КПРФ в принятых документах записал:

"КПРФ готова взять на себя ответственность за выход страны из кризиса и развитие общества. Мы готовы сформировать правительство народного доверия".

Думается, народные массы и их партия должны ориентироваться на контроль не только над правительством, но над всей системой государства.

Постоянный адрес данной публикации: