Libmonster ID: UA-807

Заглавие статьи ВОСПОМИНАНИЯ О II С'ЕЗДЕ
Автор(ы) С. ГУСЕВ
Источник Борьба классов,  № 8-9, Сентябрь  1933, C. 32-42

Перед с'ездом

Представитель Оргкомитета Попов (Розанов) приехал в Ростов-на-Дону как раз в тот день, когда там происходила известная мартовская демонстрация (2 марта 1903 г.).

Вечером, после демонстрации, он пришел ко мне на квартиру, где уже находились Локерман, Браиловский и еще некоторые члены Донского комитета. Собрание нам пришлось вести в крайне спешном порядке, так как ежеминутно можно было ожидать появления жандармов. Нам было известно, что жандармы успели получить сведения о составе нашей организации и наметили ее близкую ликвидацию, почему мы и поторопились использовать оставшееся время и устроили демонстрацию. Приходилось только удивляться, что они не пришли на мою квартиру тотчас же, а отложили визит до следующего дня. Это дало нам возможность заслушать доклад Попова о созыве с'езда и принять предложение ОК. Заседание продолжалось часа 1 1/2 и носило весьма праздничный, оживленный характер, так как все участники его были еще полны впечатлениями только что удачно проведенной демонстрации.

На следующий день на моей квартире был арестован Локерман, прятавшийся там от жандармов. Обыска произведено не было, и обо мне жандармы не спрашивали. Некоторые товарищи решили на этом основании, что я жандармами не "расшифрован", но для меня было ясно, что это - вопрос нескольких дней, если не часов. Поэтому я предпочел спрятаться у одного знакомого, стоявшего вне всяких подозрений. Через три дня я, переодетый реалистом, добрался до Новочеркасска и, пробыв там около недели, пока мне добыли средств, отправился за границу.

После ряда мытарств и злоключений я благополучно перебрался через границу у Волочиска, но из-за недостатка денег застрял во Львове, откуда послал в "Искру" описание ростовской демонстрации.

Чуть ли не на следующий день по приезде в Женеву меня познакомили с Плехановым и Потресовым. По настоянию Плеханова решено было, чтобы я сделал публичный доклад о ростовских событиях (ноябрь 1902 года - март 1903 г.). Докладом преследовались две цели: во-первых, дать бой эсерам, которые пытались приписать часть "заслуг" в ростовской забастовке себе, во-вторых, собрать деньги для "Искры". Обе цели удались. Народу собралось очень много, а разоблачение мною позорной попытки члена Донского комитета Брагина (в 1920 г. расстрелян в Ростове за службу в деникинском Осваге) и пропагандиста Владимира Азефа (брата известного провокатора) выступить во время забастовки от имени несуществующей группы эсеров произвело столь сильное действие, что нашелся только один эсер, который решился выступить, но не с опровержением моих утверждений, а с возражениями против сделанной мною квалификации действий Брагина и Азефа. Действительно, сгоряча я обозвал их преда-

С. И. Гусев (1874 - 1933)

стр. 32

телями, а следовало назвать их изменниками.

В переделанном виде мой доклад был напечатан в N 41 "Искры" (статья "Благородства своего не соблюла").

На празднование 1 мая я был отправлен в Цюрих, где сделал два доклада: о ростовских событиях и о 1 мая. Как обнаружилось в 1920 г. из разговора с т. Дзержинским, он присутствовал на этих докладах.

Вскоре после 1 мая я уехал в Кларан на берегу Женевского озера, где в это время находился Плеханов. Здесь я имел возможность наблюдать Плеханова во время ежедневных встреч в его частной жизни, и эти наблюдения несколько расхолодили те чувства глубокого уважения и преклонения перед ним, которыми я был преисполнен, пока не узнал его ближе. Больше всего в этом отношении подействовали на меня не его "генеральские" замашки по отношению к молодым товарищам, а тот факт, что частная его жизнь была совершенно "пустопорожней" и ничем не была связана с его общественной работой. Было как бы два Плеханова: один - крупнейший теоретик и популяризатор марксизма, блестящий полемист и превосходный оратор, хотя и злоупотреблявший правом "потешать" публику анекдотами, другой - русский барин, любивший окружать себя веселым обществом молодежи, среди которой он брал на себя роль инициатора всевозможных "потешных" развлечений. Этот второй Плеханов не допускал в своем присутствии никаких политических разговоров. Несколько раз я пытался затеять разговор об эсерах, о рабочедельцах, о с'езде, но второй Плеханов ловко уклонялся от них посредством какой-нибудь шуточки или анекдота.

Однажды во время обеда (мы обедали вместе большой компанией) Плеханов серьезно и внушительно сказал мне и Мочалову (один из членов Донского комитета, бежавший за границу после ноябрьской забастовки 1902 г.): "После обеда мне нужно поговорить с вами по делу".

"Наконец-то, - обрадовался я. - Наконец-то предстоит какое-то важное дело".

Каково же было, увы, мое разочарование, когда обнаружилось, что разговор имел своим предметом устройство вечера спиритизма и черной магии, когда Плеханов стал излагать нам, как устроить так, чтобы стол, никем не поддерживаемый, висел в воздухе.

Это было забавно, но никак не вязалось с тем Плехановым, которого мы знали по его глубоким и блестящим произведениям.

В конце мая мы вернулись в Женеву, где к этому времени начали с'езжаться делегаты с'езда. Для делегатов было устроено несколько предварительных совещаний, из которых я запомнил два: одно - по вопросам о даче показаний, а другое - по вопросу о популярной газете.

На первом докладчиком был Дейч, доказывавший, что самая лучшая тактика - не давать жандармам никаких показаний. После окончания доклада несколько минут никто не брал слова, несмотря на неоднократные приглашения председателя. Мне стало неловко за товарищей, ибо получалось так, будто бы приезжие боятся выступать перед вождями, и я решился попросить слово себе. Я не возражал против основного положения доклада, а только поставил два вопроса: 1) не могут ли быть такие случаи, когда организация найдет нужной дачу показаний, например при обвинении социал-демократа в террористическом акте и принадлежности к партии эсеров. 2) Применима ли тактика полного отказа от показаний в тех случаях, когда организация найдет нужным использовать судебный процесс для политических целей путем речей подсудимых, для чего может оказаться нужной дача некоторых показаний.

Отвечал мне какой-то неизвестный мне чернявый молодой человек в пенсне и с длиннейшей шевелюрой. Ответ был очень резок по форме. Это впрочем было тогда в духе времени и меня не удивило. Но что неприятно поразило, это нотка высокомерия, которая звучала в ответе.

Таково было мое первое знакомство с Троцким. Оно не вызвало у меня к нему никаких симпатий.

Второе собрание было не столь многолюдно, как первое. Были там Плеханов, Засулич и, кажется, Потресов, а также несколько делегатов. Тогда я еще не знал, что вопрос о популярной газете был у Ленина "лакмусовой бумажкой" по отношению к делегатам, которые не принадлежали к организации "Искры" и которых в Женеве еще не знали как следует. Считалось, что сторонники популярной газеты - нетвердые искровцы. Я же приехал с мыслью о необходимости издания такой газеты за границей, так как опыт "Южного рабочего", издававшегося в России, меня убедил, что гораздо труднее наладить регулярный выпуск и распространение газеты в России, чем организовать ее транспорт из-за границы. Да и газета за границей будет ве-

стр. 33

стись несомненно лучше и живее. В течение получаса я приводил различные соображения, доказывая необходимость популярной газеты. Плеханов, стоявший за издание популярной газеты наряду с "Искрой" и искавший себе в этом вопросе союзников, по окончании моей речи скороговоркой сквозь свои пышные усы произнес: "Браво! Браво!". Несмотря на лестность для меня этой реплики, я не мог отделаться от сопоставления Плеханова с одним из тургеневских помещиков, который любил похаживать с трубкой в руках по комнате, слушая разговоры своих приятелей, и время от времени произносил: "Браво, браво!", причем у него получалось " брау-брау!".

Вопрос о популярной газете обсуждался еще раз на частном совещании делегатов, в начале с'езда в Брюсселе. Тут я вновь "сцепился" с Троцким, который в этом вопросе шел против Плеханова. (По иронии истории именно Троцкий первый стал издавать популярную газету - венскую "Правду").

На самом с'езде вопрос о популярной газете выплыл в конкретной форме при обсуждении вопроса о "Южном рабочем". Я впервые увидел тогда, что политические соображения могут коренным образом изменить постановку и решение технического вопроса. По техническим соображениям популярную газету, доступную широким слоям рабочих, издавать было необходимо. Но по политическим соображениям можно было в тот момент допустить издание только одного центрального органа. Политическая необходимость вытесняет техническую - таков был для меня один из первых политических уроков с'езда, который я твердо запечатлел в своей памяти.

Время приближалось уже к с'езду, а я все еще не видал Ленина, которого в Женеве не было. Дней за десять до с'езда произошла и эта встреча.

Однажды группа делегатов с'езда (в том числе и я) шла по улице Каруж и на повороте столкнулась с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной.

Больше всего меня поразило в Ленине при первом знакомстве уменье его одновременно вести разговор с несколькими собеседниками. Он засыпал всех быстрыми вопросами, как-то успевал понять ответ, не дослушав его до конца, как бы заранее зная, каков будет ответ, и тотчас же ставил новые вопросы и притом так, что самим вопросом ответ как бы предрешался. Получалось такое впечатление, как будто бы он одновременно быстро играл несколько партии в шахматы и ставил своих противников в такое положение, что у них не оставалось никаких других ходов, кроме вынужденных. При этом глаза его так быстро перебегали с одного собеседника на другого, что казалось, будто у него не одна пара глаз, а не менее двух.

Как только он услышал мою фамилию (я жил тогда под фамилией Лебедев), он тотчас же поставил мне вопрос: "Вы стояли за издание популярной газеты?".

И пока я ему ответил: "Да, я считаю издание популярной газеты за границей при "Искре" крайне нужным делом", он уже успел задать кому-то другой вопрос, а затем его глаза перепрыгнули на меня и засмеялись. "Будем посмотреть, насколько это нужно" - быстро проговорил он. И опять не успел я еще сообразить, что ответить ему, как он уже разговаривал с другим товарищем.

Только позже я понял, что вопрос о популярной газете был задан неслучайно, недаром и неспроста.

Вскоре затем мы поехали на с'езд. Мне, как знающему языки, поручено было довезти до Брюсселя тех рабочих, которые приехали в Женеву. Их было четверо, и, если не ошибаюсь, все они ехали под моим руководством, что дало повод товарищам шутить надо мною, называя меня "вождем пролетариата". Ехали мы до Кельна по Рейну. Превосходная погода, живописнейшая местность, радостные настроения в связи с предстоящим с'ездом, которого так долго ждали, давало ли все это какой-либо намек на то, что произошло потом на с'езде?

На с'езде

Общеизвестно и не раз уже было описано, как мое шумное пение оказало плохую услугу с'езду. В гостинице, где за огромным столом собирались обедать чуть ли не все члены с'езда, меня заставляли распевать "Эпиталаму" из рубинштейновского "Нерона", "Свадьбу" Даргомыжского и другие песни. Обеденный зал гостиницы находился во втором этаже и выходил на шумную, но узкую улицу, так что нетрудна было покрыть уличный шум пением. Перед окнами гостиницы собирался народ. Это бросилось в глаза полиции. Я первый заметил за собой слежку. Для проверки я сговорился с одесским делегатом Костичем. По окончании вечернего заседания я начал бродить по улицам Брюсселя, а Ко-

стр. 34

стич шел на некотором расстоянии от меня по другой стороне. Затем мы сошлись в условленном кафе, и Костич сигналом сообщил мне, что шпики за мной есть. Потом он вышел из кафе, я последовал за ним и обнаружил, что и его преследуют два шпика. На следующий день мы сообщили свои наблюдения на с'езде, и в тот же день было решено с'езд перенести в Лондон. Решено было также, чтобы все делегаты в случае, если им придется иметь дело с бельгийской полицией, выдавали себя за каких угодно иностранцев, но ни в коем случае не говорили, что они русские.

На следующий день меня вызвали в полицию, где я любезно сообщил, что я - румынский студент Романеско, а в Брюсселе нахожусь по своим интимным (сердечным) делам. Мне выдали проходное свидетельство с предложением покинуть в двадцать четыре часа пределы Бельгии. На следующий день я вместе с Землячкой уехал в Лондон. Здесь полиция нас не тревожила, и на мое пение никто не обращал "внимания.

Но зато стало неспокойно на самом с'езде.

Надо заметить, что не все делегаты, стоявшие на искровской точке зрения, принадлежали к организации "Искра". Хотя Донской комитет еще осенью 1902 г. присоединился к "Искре", но это еще не значило, что его члены тем самым стали членами организации "Искра". Даже после приезда к нам в Ростов члена ОК по созыву с'езда Попова (Розанова) и после его благоприятного отзыва о Комитете мы еще не считались членами организации "Искра". Эта часть делегатов-искровцев, не состоявших в организации "Искра", находилась в первую половину с'езда на положении "диких", так как они не принадлежали ни к одной из представленных на с'езде крупных организаций ("Искра", "Союз русских социал-демократов", "Бунд", "Южный рабочий"). Во время с'езда происходили закрытые совещания делегатов, состоявших членами организации "Искра", но в тайны этих совещаний "дикие" посвящаемы не были. Только позже, когда организация "Искры" во время с'езда раскололась и из нее образовались две фракции, "дикие" распределились между этими фракциями.

Первым громом, грянувшим на с'езде, были прения по вопросу о параграфе первом устава партии. Они произвели на меня сильнейшее впечатление, ибо впервые на с'езде обнаружилось, что среди самих искровцев, "месте с которыми мы "дикие", шли единой стеной и против рабочедельцев, и против бундовцев, и против южно-рабоченцев, имеются крупные разногласия по некоторым вопросам. Большое значение этой трещины в рядах искровцев я почувствовал особенно в связи с ничтожным инцидентом, происшедшим в перерыве тотчас после решающего голосования параграфа первого устава. Я подошел к Попову (Розанову) и в дружеском, товарищеском тоне сказал ему: "Как же это вы, товарищ, оказались за формулировку Мартова?". Попов ответил мне таким грубым ругательством, какое ни в коей мере не вызывалось ни тоном, ни содержанием моего вопроса. Почему этот южно-рабоченец, только что одержавший победу вместе с искровцами Мартовым и Аксельродом над Плехановым и Лениным, находился в таком нервном настроении, я так и не понял. Но крайне болезненная реакция на мой вопрос дала мне почувствовать, что за разногласиями по параграфу первому устава кроется что-то большее.

Вопрос же мой я считал вполне законным потому, что как практик, работавший на местах и имевший очень много всяких дел со всякими "сочувствующими" и "содействующими", начиная от мелких приказчиков, которым "лестно" было давать свои квартиры для конспиративных свиданий, и кончая крупнейшими купцами и банкирами, которые довольно охотно давали деньги на то, чтобы другие устраивали революцию, я ни на секунду не сомневался, какую формулу надо было выбрать, - ленинскую или мартовскую. И мне казалось, что и Попов должен был как практик быть за ленинскую формулу.

Отойдя от Попова, я столкнулся с Лениным и, полный еще впечатлениями только что разыгравшейся жаркой битвы, заговорил с ним о его проекте устава. "Понятие члена партии у вас ясно, но понятие партийной организации расплывчато" - сказал я ему. Ленин буквально уцепился за эти слова и, схватив кого-то из проходивших мимо делегатов за рукав, притянул его к себе со словами: "Послушайте, послушайте, что говорит т. Лебедев", и Ленин повторил ему мои слова, а затем, обернувшись ко мне, раз'яснил: "Совершенно верно. Но понятие партийной организации у меня определяет ЦК. Если ЦК утвердил организацию, то она тем самым и стала партийной".

Это был первый разговор мой с Лениным после встречи в Женеве на улице. Уже в течение первых двадцати заседаний для меня стало ясно, что Ленин играет в руко-

стр. 35

водстве с'ездом не менее важную роль, чем Плеханов, а в отдельные моменты, наиболее горячие, берет на себя руководство целиком. Сила, выразительность, своеобразие и простота речи Ленина, отсутствие всяких "украшений", без которых Плеханов не мог произнести ни одной речи, великолепное спокойствие и постоянная улыбка Ленина, его поразительная простота в отношениях к товарищам, притом какая-то особая ленинская простота, сильно отличавшаяся от интеллигентской простоты Мартова и Засулич, наконец то, что наиболее резко отличало Ленина от всех других, какое-то высшее наслаждение и упоение, с каким он отдавался работе, не уступая ни единой крупицы времени на какую-то "частную" жизнь и не считаясь ни с какими личными связями и симпатиями, - все это уже выделяло Ленина среди той шестерки, которую мы знали как возглавляющую "Искру". Но пока шестерка шла дружно вместе, роль и значение Ленина в ней оставались еще невполне раскрытыми. Казалось, что все искровцы в борьбе против Бунда, против рабочедельцев и т. д. выступают одинаково сильно и произносят одинаково прекрасные речи.

Однако как только искровцы разбились на две части по первому параграфу устава, так тотчас же стало ясно, какое большое различие существует между Лениным и Мартовым и насколько Ленин выше Мартова. И чем дальше шел с'езд, чем сильнее разгоралась борьба между искровцами, тем все выше вырастала в наших глазах фигура Ленина. И к концу с'езда она стояла, по крайней мере в моих глазах, выше фигуры Плеханова.

Характерно было уже то, как высказался Плеханов насчет первого параграфа устава. Он начал свою речь следующими словами: "Я не имел предвзятого взгляда на обсуждаемый пункт устава. Еще сегодня утром, слушая сторонников противоположных мнений, я находил, что "то сей, то оный на бок гнется". Но чем больше говорилось об этом предмете и чем внимательнее вдумывался я в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение в том, что правда на стороне Ленина".

Эти слова крайне удивили меня. Как можно по такому основному организационному вопросу не иметь "предвзятого взгляда"? Или, быть может, это дипломатический выверт по отношению к Аксельроду, который на утреннем заседании дважды выступал за формулу Мартова? Плеханову неприятно подносить пилюлю Аксельроду, и он подзолачивает ее. Или, может быть, это неизбежные плехановские предисловия и вступления к речи, совершенно ненужные, так как вместо всего этого предисловия можно было просто сказать: "Я нахожу, что правда на стороне Ленина".

Неприятное впечатление от начала речи Плеханова, правда, было сглажено ее продолжением.

Вопрос о первом параграфе устава обсуждался на 22-м и 23-м заседаниях с'езда. На дальнейших заседаниях, вплоть до 30-го, за исключением 25-го, формально царит мир между обеими частями искровцев. Они еще продолжают совместно проводить ту линию против рабочедельцев и бундовцев, которая наметилась с самого начала с'езда. На 25-м заседании выплывает вопрос о Совете Партии, и в зале заседаний создается еще более напряженная атмосфера, чем это было при обсуждении параграфа первого. За сравнительно спокойными дебатами о Совете чувствуется глухая борьба, происходящая за кулисами с'езда. Это заседание запомнилось почему-то особенно ярко во всех деталях. Низкая зала, скупой желто-серый лондонский свет, какая-то суровая тень на всех лицах. Даже неунывающий и бросающий направо и налево шутки и остроты Плеханов приумолк. Еще недавно он издевательски шутил над бундовцем Либером, который на вопрос Плеханова, относится ли его, Либера, требование свободы или равноправия языка во всех государственных учреждениях также и к управлению государственного коннозаводства, смело бросил "да", на что Плеханов скороговоркой ответил: "К сожалению, лошади не говорят, а вот ослы иногда разговаривают". Но сейчас Плеханов молчалив и только усиленно подергивает свои усы. Ленин в каком-то повышенном настроении и при голосовании подымает руку как-то особенно высоко, как бы командуя своим сторонникам: голосуйте!

Затем проходят еще четыре заседания, посвященные детальному обсуждению отдельных параграфов устава и главным образом "избиению младенцев", т. е. ликвидации ряда партийных организаций. Несмотря на крайне обострившиеся к этому времени отношения между отдельными частями искровцев, они вынуждены совместно подводить итоги всей той борьбе, которую они совместно вели против рабочедельцев, против Бунда, против "Борьбы" и т. д., но на каждом шагу чувствуется, что произошел в организации "Искры" какой-то внутрен-

стр. 36

ний неизлечимый надлом. Выступления против рабочедельцев и бундовцев ведутся как бы по обязанности. Нет того веселого задора, какой был в начале с'езда. Только Плеханов еще пытается подшучивать и бросает вдогонку уходящим со с'езда Мартынову и Акимову: "Ушел Мартын с балалайкой".

Даже руководство заседанием ослабевает, и прения приобретают какой-то хаотический характер. Особенно характерно в этом отношении 29-е заседание.

Наконец наступает историческое решающее 30-е заседание. Оно начинается весьма странно. После принятия двух мелких резолюций председатель заявляет: "На очереди стоит вопрос о группе "Южный рабочий"1 .

Наступает долгое молчание, длящееся несколько минут. Никто не хочет брать слова. Вопрос полностью ясен и неоднократно был предрешен в предшествующих заседаниях. Все знают, что "Южный рабочий", как и "Искра", уже заявившая об этом, будет распущен и что никакое иное решение вопроса уже невозможно. Но никому не хочется брать на себя роль инициатора в этом деле, однако, как видно будет дальше, по разным мотивам.

Молчание становится все более тягостным. Наконец я беру слово и предлагаю товарищам из "Южного рабочего" высказаться. Смысл этого предложения состоит в том, чтобы облегчить с'езду роспуск этой группы, вызвав со стороны представителей "Ю. Р." заявление о том, что они не возражают против роспуска. Но один из представителей "Ю. Р.", Попов, притворяется, что они будто бы, не понимают, чего от них хотят. "Когда шла речь о других организациях, - говорит он, - их никто не заставлял высказываться... о группе "Ю. Р." с'езд... достаточно осведомлен, - мы своевременно представили доклад. Все зависит теперь от с'езда. Я не понимаю, чего от нас хотят".

Вновь наступает длительное молчание, и мне приходится вновь взять слово, чтобы "нанести смертельный удар" приговоренному к смерти "Ю. Р.". Стараюсь сделать это в возможно мягкой форме. "Ю. Р.", - говорю я, - выполнял две функции: литературную и техническую". И дальше идет предложение - по части технической убить "Ю. Р." теперь же. Впрочем я великодушен и могу согласиться на то, чтобы это богопротивное дело сделал будущий ЦК. Что же касается литературной функции "Ю. Р.", то по этой линии будем убивать его позже, когда будет обсуждаться пункт о партийной прессе.

Это было уже шагом вперед, но представителей "Ю. Р." не так-то легко сдвинуть с места, и выступающий вслед за мной его второй представитель, Егоров (Левин), предлагает, чтобы высказались не они, а с'езд. Начинается долгое хождение вокруг да около вопроса. Южно-рабоченцы кланяются с'езду и говорят любезности, с'езд кланяется южно-рабоченцам и говорит комплименты, и оба предлагают друг другу высказаться. И самое замечательное это то, что наиболее ответственные представители обеих групп искровцев молчат. Только Плеханов приглашает представителей "Ю. Р." "высказать свои виды на будущее, чтобы уладить дело к обоюдному удовольствию". Попов и Егоров вновь берут слово, и на этот раз Попов более тонко, Егоров погрубее, намекают на то, что они не прочь бы остаться в качестве второго партийного центра. "Если подобная организация не вредна партии, - говорит Егоров, - то ее не к чему распускать. "Искра" сочла необходимым себя распустить, "Южный рабочий" этого не находит нужным".

Запрос департамента полиции о месте, где заседал II с'езд


1 Цитата из протоколов с'езда, сделанных по изданию "Прибой", 1924 г.

стр. 37

Егоров не об'ясняет, почему же "Ю. И." ""не находит этого нужным". Дело не двигается с места, и бедному Гусеву приходится в третий раз брать слово, чтобы раз'яснить представителям "Ю. Р.", что с'езд именно и ожидает от них об'явления их организации распущенной и растворившейся в партии. "Все уже достаточно говорили, - поясняет Гусев, - что "Ю. Р." был очень полезен. "Искра" была еще более полезна, однако она сочла нужным об'явить себя распущенной, раствориться в партии".

Наконец ввязывается в прения Русов (Кнунянц), предлагающий "Ю. Р." распустить. Но насколько все висит на волоске, видно по тому, что в связи с упоминанием о "Рабочей мысли" Егоров устраивает Русову истерический скандальчик. "Это ложь! - кричит он. - Нельзя ставить на одну доску "Южный рабочий" с "Рабочей мыслью". Председатель обрывает Егорова. В зале заседания всеобщее волнение и крики: "К порядку! Возьмите свои слова обратно!".

Скандальчик ликвидирован. Прения развертываются. С обоснованными предложениями распустить "Ю. Р." выступает Ланге (Стопани), его поддерживает Дейч, затем выступают Глебов, Попов, Лядов, но все же никакого движения вперед от этих выступлений не происходит. Председатель Плеханов упорно замалчивает давно уже внесенную представителем екатеринославского комитета Орловым резолюцию, предлагающую распустить "Ю. Р.".

И вдруг завеса начинает приоткрываться, становится ясным, что хотя спорят о "Ю. Р.", но спор-то идет на деле о другом. Слово берет Ленин.

"Ленин: После целого ряда раз'яснений, я нахожу наиболее целесообразным принятие резолюции Костича о популярном органе. Говорили, что "Южный рабочий" хотел быть популярным органом и занимал соответствующее место в партии. В интересах дела, ввиду щекотливого положения, в какое мы попали, следует признать этот "casus" заслуживающим особенного внимания и разрешить себе отступление от принятого вчера регламента. Следует приступить к обсуждению вопроса о популярном органе, хотя это и неправильно. Следует допустить это, и я высказываюсь за это единичное исключение" (стр. 292).

Ленин таким образом отклоняет многочисленные предложения о роспуске "Ю. Р." и предлагает заняться обсуждением вопроса о популярной газете (предложение Костича), переведя таким образом спор в принципиальную плоскость. Но предложение Костича не собрало необходимых по регламенту 10 голосов. Этим пользуются Троцкий и Мартов, резко выступающие против предложения Ленина.

Яркий свет во все эти запутанные маневры вносит Мартов, предлагающий оставить вопрос о "Ю. Р." открытым впредь до обсуждения вопроса о партийной прессе и "перейти немедленно к выборам".

Так вот в чем дело! Мартов и Троцкий ставят решение вопроса о "Ю. Р." в зависимость от выборов. Избирательный маневр!

Наступает решающий момент заседания и всего с'езда. Ввиду серьезности момента Ленин берет председательствование на себя, так как Плеханов чересчур горяч и ввязывается в бои по мелочам, а потому, как председатель, в наиболее жарких битвах не годится.

Наступает момент открытого разрыва Ленина с Мартовым. В протоколах (стр. 293) этот момент изображен так:

"Председатель Ленин (прочитав резолюцию Мартова). Резолюция Мартова поставит нас в совершенно невозможное положение.

(Сильное волнение, крики, протесты).

Мартов берет резолюцию обратно, энергично протестует против заявления Ленина.

(Шум в зале усиливается).

"Энергично протестует" - сказано слабо и неверно, ибо Мартов закатил чудовищную истерику. Так или иначе, но открытый разрыв между двумя частями искровцев налицо.

В конце концов после некоторых дополнительных маневров и контрманевров принята резолюция Орлова подавляющим большинством 31 голоса, 5 голосов против, 5 воздержавшихся.

Избирательный маневр Мартова не удался, но не удалось также и Ленину добиться принципиального решения по вопросу о популярной газете. Вопрос решили "дикие", которые в свою очередь размежевались и примкнули к обеим частям расколовшихся искровцев. Окончательное закрепление это-то деления на две фракции (организационно оформившиеся на следующий день) происходит на бое по вопросу о составе редакции "Искры", по отношению к которому бой по вопросу о "Ю. Р." был только авангард-

стр. 38

ной стычкой. Во вторую половину 30-го заседания и первую половину 31-го создаются фракции большинства и меньшинства с'езда.

Мартов воспользовался одной из первых речей, чтобы попытаться сорвать выборы редакции. "Раз заговорили о внутренних отношениях, бывших в редакции "Искры", - заявил он, - мы, четыре из шести редакторов ее, удаляемся с заседания с'езда, чтобы с'езд в наше отсутствие свободнее обсудил эти вопросы".

Это заявление вызвало величайшее волнение среди делегатов, и не только среди сторонников удаляющейся четверки, которые были буквально потрясены заявлением Мартова, но и среди сторонников остальных двух членов редакции, у которых заявление Мартова вызвало величайшее возмущение. Именно эта обывательская выходка Мартова сразу провела резкую разграничительную черту между большинством и меньшинством с'езда.

Маневр Мартова был немедленно отпарирован Плехановым, который заявил, что и он с Лениным уходит. Таким образом расчет Мартова, что с'езд поползет к ушедшей четверке на коленях, умоляя ее вернуться на условии утверждения всей старой редакции целиком, не выгорел. Но благодаря этому маневру с'езд неожиданно для себя оказался без вождей.

Для подавляющего большинства оставшихся в зале заседания делегатов этот с'езд был первым в их жизни, на котором они присутствовали. И можно было ожидать, что они растеряются. Но этого не случилось. Делегаты с'езда уже успели закалиться в предыдущих трехнедельных боях с бундовцами и рабочедельцами и, несмотря на истерические выходки и скандальчики Троцкого и Попова, а также угрозы Дейча (Дейч перед решающим голосованием встал и сказал: "Посмотрим, кто решится голосовать"), ничто не могло уже поколебать сложившегося большинства.

После речи Царева я вышел в соседнюю комнату, куда удалилась редакция. Ленин подошел ко мне с вопросом: "Почему ничего не говорите?". Я ему ответил, что записался и скоро буду говорить. Вопрос Ленина я понял как поручение, и с этого момента я почувствовал себя кооптированным в ленинскую фракцию.

В это время Плеханов подошел к Засулич и что-то начал говорить ей. Бедная Засулич, тяжело страдавшая горлом и потому потерявшая голос, бешено захрипела и зашипела на Плеханова. Плеханов впрочем не смутился и, верный своей манере шутить и в самые тяжелые моменты, подошел к нам и заявил: "Я думаю, что Вера Ивановна меня приняла за Трепова" (Засулич стреляла в Трепова).

Я вернулся в зал заседания к началу речи Русова (стр. 300-я протоколов, эта речь ошибочно приписана мне).

На вопрос о редакции ушло не только 30-е (вечернее) заседание, но и значительная часть 31-го (утреннего).

Заседания эти были не только самыми решающими, но вместе с тем и самыми мучительными для делегатов. Нелегко было рвать с четверкой, нелегко было "расплевываться" (это выражение тогда было в большом ходу) с товарищами, по отношению к которым мы питали долгие годы самое глубокое уважение, тяжело было разочаровываться в них.

А еще труднее это было Ленину.

Утром еще до начала 31-го заседания, на котором вопрос о редакции был решен окончательно, я с несколькими товарищами из большинства стоял у наружного входа в помещение, где заседал с'езд. Подошли Владимир Ильич и Надежда Константиновна. Лицо у Ленина было желтое, вид совершен-

Донесение начальника харьковской охранки о II с'езде

стр. 39

но больной. Он иногда страдал какой-то кишечной болезнью, но не только, или вернее не столько, болезнь так подействовала на него. Он провел мучительную бессонную ночь и к утру пришел к выводу, что ему нужно отказаться от участия в редакции. Надежда Константиновна поддерживала это решение. Владимир Ильич сообщил нам свое намерение отказаться от участия в редакции, но мы решительно воспротивились этому и стали уговаривать его ни в коем случае этого не делать. Владимир Ильич как будто ждал и искал у нас поддержки и, найдя ее, тотчас же отказался от своего намерения.

Начались последние, самые неприятные заседания с'езда. Основные вопросы были решены. Оставалось только принять ряд резолюций и протоколов. При создавшихся отношениях между большевиками и меньшевиками (эти названия появились позже) эта работа сопровождалась огромным количеством скандальчиков.

На следующий день по окончании с'езда фракция большевиков отправилась на могилу Маркса. Я сорвал себе на память миртовый листок с могилы и долго хранил его. В 1906 г. во время ареста жандармы почему-то забрали его. Что они заподозрили в невинном миртовом листке, не могу до сих пор себе представить.

В тот же день я вместе с Д. И. Ульяновым уехал в Россию.

После с'езда

В Киеве я заехал к Г. М. Кржижановскому, одному из тройки, выбранной в ЦК, и, сделав ему доклад о с'езде, направился в Одессу, Николаев, Екатеринослав и Харьков. В первых трех городах доклад о с'езде сошел благополучно и в них заложено было крепкое большевистское ядро, в Одессе - во главе с Левицким, в Екатеринославе - во главе с Ногиным. В Харькове же получилось нечто нелепое. Харьковский комитет уже заслушал доклад и своих представителей и южно-рабоченца Егорова и был настолько крепко огорожен меньшевистскими рогатками, что здесь собственно нечего уже было делать. Пытался я было разыскать кое-кого из ростовцев среди студентов, чтобы через них связаться с рабочими, входившими в организацию, но из этого ничего не вышло. Да и засиживаться в Харькове долго мне не следовало, так как меня усиленно разыскивали в связи с Таганрогским процессом.

На докладе в Комитете все было именно гак, как я предвидел. Перед мною была глухая, непроницаемая, враждебная, молчаливая стена. Когда я кончил, никто, хотя бы из партийного "приличия", не потрудился возражать мне. Вместо возражения посыпался ряд преядовитейших вопросов "устрашающего" характера, например такого рола: "Известно ли докладчику, сколько лет работает в революционном движении Вера Ивановна (Засулич)?", "Известно ли докладчику, что Павел Борисович (Аксельрод) - первый русский социал-демократ?", "Правда ли, что Ленин показывал кулак с'езду?".

Сначала я пытался давать спокойные раз'яснительные ответы, но увидав, что моих ответов даже и слушать не хотят, оборвал эту комедию резким заявлением, что нам разговаривать больше не о чем.

На обратном пути я еще раз заехал в Киев к Кржижановскому, который направил меня за границу. После ряда приключений я благополучно добрался до Женевы. Это было незадолго до с'езда Лиги. Плеханова я застал еще в редакции "Искры" вместе с Лениным. Меня посадили за техническую работу в редакции, но мне пришлось принять участие всего только в двух номерах "Искры".

А затем ленинская "Искра" перешла в руки меньшевиков.

Скверные, унылые, тяжелые дни пришлось пережить большевистской группе в Женеве, пока не появилась ленинская работа "Шаг вперед - два шага назад". Эта блестящая работа Владимира Ильича показала его в новом свете. Мировая литература не знает такого изумительного комментария к протоколам партийного с'езда, кроме разве ленинского же отчета об Обвинительном с'езде. Эта работа есть поразительный образец тончайшего научного анализа. Ленин произвел научный анализ борьбы, происходившей на с'езде и частично после с'езда, группировок, которые на с'езде складывались, и дал научное определение их политических тенденций. Ему пришла в голову мысль изобразить голосование на с'езде в виде схемы. Это было нечто совершенно новое и невиданное. И меньшевики по-настоящему, а не для видимости только, хватались за животики по поводу этой схемы. До такой степени научный подход не укладывался в их обывательских мозгах. А обвинения в оппортунизме в организационных вопросах и в барском анархизме, выдвинутые Лениным против меньшевиков, показались им чем-то чудовищно нелепым. "Про-

стр. 40

сто грубая ругань" - говорили они. Ленин смеялся над всеми этими меньшевистскими вывертами и раз'яснял, что самое резкое, самое грубое слово не есть еще ругань, раз оно выражает научное определение данного явления. Ругань - это резкое слово, которое научно не соответствует данному явлению.

Мартов после выхода работы "Шаг вперед - два шага назад" поторопился политически похоронить Ленина. И это всерьез, ибо из всех меньшевиков Мартов умел бывать самым искренним. В статье "Борьба с осадным положением" Мартов впервые пустил слово "ленинизм" в такой связи: "восстание против ленинизма". Ленин был прямо в восторге от этих слов. "Как, - говорил он по этому поводу, - мне всего тридцать три года, и против меня самые заслуженные, самые маститые об'являют восстание, значит, я - сила". В этих словах Мартова он искал и находил проверку своей собственной роли. Эти слова ободряли его для дальнейшей борьбы.

Однажды в темный дождливый осенний вечер я заглянул в известный ресторан Ландольта и столкнулся там лицом к лицу с Плехановым. Ретироваться было некуда и пришлось усесться с ним за один столик и начать беседовать. Беседа сначала не клеилась, потом кое-как разговорились, и я сказал Плеханову, что напрасно он порвал с Лениным, что это ему невыгодно, так как Ленин - крупнейшая сила. Плеханов задергал свои усы и начал сыпать свои любимые словечки: "Ще молода дитина, у Саксонии не была", "Я уже был революционером, когда Ленин еще пешком под столом ходил" и т. п. А в заключение Плеханов весьма воинственно заявил: "И не таких еще бивали, справимся и с этим".

Ленин ужасно хохотал, когда я ему рассказывал эту сценку.

Началась длительная, упорная и бесплодная борьба за созыв III с'езда. Меньшевики всячески мошенничали при подсчете числа организаций, высказавшихся за с'езд. В конце концов стало ясно, что легальными, партийными путями с'езда не добиться. В таком положении нас застало лето 1904 года. В наших рядах наблюдалось некоторое уныние и разочарование, несмотря на то, что силы большевиков росли и внутри страны и в эмиграции.

В один из унылых дней я с Красиковым забрел к одному "мягкому" меньшевику. На столе у него лежал листок под названием "План земской кампании" с надписью:

"Только дли членов партии". Мы очень заинтересовались листком и попросили меньшевика дать его нам. Меньшевик не отказал. Обнаружилось при этом, что листок вышел недели за две до того, как мы его увидали, и что меньшевики приняли все меры, чтобы скрыть его от большевиков.

Тотчас же мы отправились с листком к Ленину. Ленин схватил листок и стал его перечитывать, язвительно усмехаясь, прочитывая некоторые места вслух и подчеркивая в них "курсивом" отдельные слова и фразы (только Ленин умел говорить "курсивом") и временами заразительно смеясь.

- Хорошо, я напишу ответ, - заявил Ленин.

И по тону этого заявления мы почувствовали, что Ленин сейчас же сядет за эту работу и что нам надо немедленно уходить. Через три дня ответ был готов и что-то очень скоро, дня через два, вышел из печати под названием "Земская кампания и план "Искры". В сборнике статей Ленина "За 12 лет"1 сказано, что эта работа писана в ноябре или декабре 1904 г. Это, по-моему, неверно. Ноябрь во всяком случае совершенно исключается, так как я уехал из Женевы во второй половине октября. Помнится, что эта брошюра вышла не меньше, чем недели за две до моего от'езда. Поэтому наиболее вероятной датой я считаю вторую половину или конец сентября.

Брошюра "Земская кампания и план "Искры" сыграла крупнейшую роль в развитии большевизма. Она была боевым сигналом к борьбе с меньшевиками на новой принципиальной почве. До ее появления от меньшевиков нас отделяли в области принципиальной только организационные разногласия. Резолюция Старовера об отношении к либералам оставалась мертвой буквой. Поэтому, несмотря на жестокую фракционную драку, возможность сговориться с меньшевиками еще не была исключена, но после листка меньшевистской "Искры" о земской кампании и ответа Ленина наши дороги начали быстро расходиться. Надвигающиеся революционные события отбросили в сторону, как ненужный хлам, и все фракционные дрязги и споры по организационным вопросам и повелительно поставили перед обеими частями партии тактические вопросы. И в этой области с огромной быст-


1 Издание Петроградского совета Р. и К. Д. 1919 г.

стр. 41

ротой выросла между большевиками и меньшевиками глубокая пропасть.

В брошюре "Земская кампания и план "Искры" содержится уже в зачаточной форме то основное разногласие по вопросу об отношении к буржуазии, которое по существу навсегда отделило большевиков от меньшевиков. И в этом смысле эта брошюра была первой большевистской платформой, вокруг которой объединились большевики для новой борьбы за третий с'езд, борьбы, вышедшей за легальные партийные рамки. Начался новый, второй, период в развитии большевизма. Первый период был периодом второго с'езда, периодом разбившимся на три этапа: предс'ездовская борьба, борьба на с'езде, борьба после с'езда. Новый, второй, период был периодом третьего с'езда.

Большевистская фракция, образовавшаяся на втором с'езде, окрепла в послес'ездовской борьбе, расширила свое влияние, завоевала ряд местных организаций, организационно оформилась и идейно сплотилась вокруг первой своей платформы - работы Ленина "Земская кампания и план "Искры".

Да и пора было. Революция громко стучала в двери.

----------

"У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть кроте организации. Раз'единяемый господством анархической конкуренции в буржуазном шире, придавленный подневольной работой ни капитал, отбрасываемый постоянно "на дно" полной нищеты, одичания и вырождения, пролетариат может стать и неизбежно станет непобедимой силой лишь благодаря тому, что идейное об'единение его принципами марксизма закрепляется материальным единством организации, сплачивающей миллионы трудящихся в армию рабочего класса. Перед этой армией не устоит ни одряхлевшая власть русского самодержавия, ни дряхлеющая власть международного капитала".

ЛЕНИН


© elibrary.com.ua

Постоянный адрес данной публикации:

https://elibrary.com.ua/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ-О-II-С-ЕЗДЕ

Похожие публикации: LУкраина LWorld Y G


Публикатор:

Легия КаряллаКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/Kasablanka

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

ВОСПОМИНАНИЯ О II С'ЕЗДЕ // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 31.05.2014. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/ВОСПОМИНАНИЯ-О-II-С-ЕЗДЕ (дата обращения: 29.03.2024).

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
Легия Карялла
Kyiv, Украина
679 просмотров рейтинг
31.05.2014 (3589 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
VASILY MARKUS
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ВАСИЛЬ МАРКУСЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Petro Semidolya
МІЖНАРОДНА КОНФЕРЕНЦІЯ: ЛАТИНСЬКА СПАДЩИНА: ПОЛЬША, ЛИТВА, РУСЬ
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
КАЗИМИР ЯҐАЙЛОВИЧ І МЕНҐЛІ ҐІРЕЙ: ВІД ДРУЗІВ ДО ВОРОГІВ
Каталог: История 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
Українці, як і їхні пращури баньшунські мані – ба-ді та інші сармати-дісці (чи-ді – червоні ді, бей-ді – білі ді, жун-ді – велетні ді, шаньжуни – горяни-велетні, юечжі – гутії) за думкою стародавніх китайців є «божественним військом».
9 дней(я) назад · от Павло Даныльченко
Zhvanko L. M. Refugees of the First World War: the Ukrainian dimension (1914-1918)
Каталог: История 
12 дней(я) назад · от Petro Semidolya
АНОНІМНИЙ "КАТАФАЛК РИЦЕРСЬКИЙ" (1650 р.) ПРО ПОЧАТОК КОЗАЦЬКОЇ РЕВОЛЮЦІЇ (КАМПАНІЯ 1648 р.)
Каталог: История 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
VII НАУКОВІ ЧИТАННЯ, ПРИСВЯЧЕНІ ГЕТЬМАНОВІ ІВАНОВІ ВИГОВСЬКОМУ
Каталог: Вопросы науки 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЕС В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ: УСПЕХИ И НЕУДАЧИ
Каталог: Экономика 
26 дней(я) назад · от Petro Semidolya
SLOWING GLOBAL ECONOMY AND (SEMI)PERIPHERAL COUNTRIES
Каталог: Экономика 
32 дней(я) назад · от Petro Semidolya

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

ELIBRARY.COM.UA - Цифровая библиотека Эстонии

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

ВОСПОМИНАНИЯ О II С'ЕЗДЕ
 

Контакты редакции
Чат авторов: UA LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Украины


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android