Дмитрий Иванович Чижевский (1894 - 1977), бесспорно, принадлежит к элите мировой славистики. В наши дни его научное наследие тщательно изучается во всем мире, конференции, ему посвященные, проходят в Германии, Чехии, на Украине. Лишь российская наука остается в большом долгу перед выдающимся ученым. Это объясняется его эмиграцией в 1920-е годы и последующей работой в Германии, Чехословакии, затем вновь в Германии, где он жил во время Второй мировой войны, в США и опять в Германии. Прочные связи ученого с украинскими эмигрантскими организациями и институтами создали ему в СССР репутацию реакционера и антисоветчика, хотя политикой он никогда не занимался. Обращение советских ученых к трудам Д. Чижевского, вошедшим в классический фонд мировой науки, по этим причинам было минимальным. "Возрождение", точнее, освоение наследия Чижевского, начавшееся на Украине в период перестройки и приобретающее все большие масштабы, к сожалению, не затронуло русскую науку. Это тем более обидно и несправедливо, поскольку Чижевский, по его словам, представлял за рубежом не только украинскую, но и всю российскую (в дореволюционном понимании) научную школу, прежде всего славистику, хотя его научные интересы были чрезвычайно широки и включали в себя историю культуры, немецкую философию, филологию, культурологию. Поле его славистических исследований также было необычайно обширным - русистика, украинистика, богемистика, словакистика, полонистика, кроатистика, комениология... По сути Чижевский являл собой редкий в XX в. тип универсального гуманитария.

За рубежом, прежде всего на Украине, в последние годы появился ряд работ об ученом. В России первой ласточкой стала книга доктора филологических наук Н. С. Надъярных, сотрудницы Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, под названием "Дмитрий Чижевский. Единство смысла" [1]. Такой почин можно только приветствовать, тем более, что автор поставила себе целью дать целостный образ творчества ученого. Однако по прочтении книги русский читатель испытывает определенное разочарование. Вместо подробного объективного анализа творчества выдающегося ученого автор книги о нем делает попытку описать стиль его научного мышления, очень часто далеко выходя за рамки своего предмета на просторы рассуждений общекультурного характера. Читатель часто ловит себя на мысли: а при чем тут Чижевский? Так, разделы "За парадоксами барокко и футуризма. Павло Тычина" и "Во власти иронической диалектики. Ф. Достоевский и Е. Замятин" к теме книги не имеют никакого отношения, так как творчеством Тычины и Замятина Чижевский не занимался, с ними не общался. Эти тексты - авторское исследование Н. С. Надъярных поэтики раннего Тычины и романа Замятина "Мы", по-своему интересное, но нельзя же превращать монографию о конкретном человеке в сборник своих собственных исследований.

Рассмотрение творчества Чижевского в широком контексте культуры его времени, в его связях и интеллектуальных перекличках с деятелями украинской культуры (см. раздел ""Собеседование мышления" И. Франко и Дм. Чижевского" и др.) и русской эмиграции в Праге (особенно с А. Л. Бемом) довольно интересны, но все же недостаточно конкретны. Автор книги, отказавшись и от жанра биографии, и от исторического дискурса, встала на зыбкую почву "рассуждений вообще", порой напоминающих философскую эссеистику. Создается впечатление, что книга написана не маститым исследователем, а новичком от культурологии, лишь недавно приобщившимся к премудростям и терминологии модных в XX в. философских течений, прежде всего к феноменологии. Однако ни философский, ни культурологический подход также не выдерживаются. Часто текст превращается в лирические излияния автора по поводу предметов, которыми занимался Чижевский, или по поводу самого мыслительного процесса Чижевского. "Наука" и "субъективная эссеистика" в книге Н. С. Надъярных, к сожалению, не дали синтеза. В итоге фигура Чижевского остается скрытой обильными рассуждениями автора по многим проблемам, облеченными к тому же в крайне вычурную словесную форму. Такой исследовательский "маньеризм" затрудняет понимание материала, нарочито его усложняет, переводит дискурс исследования из научного-академического в постмодернистский.

К счастью, это происходит не всегда. Анализ интерпретации Чижевским творчества Сковороды, Шевченко, Гоголя, Достоевского сделан фундаментально, с глубоким проникновением в лабораторию исследователя. В ситуации, когда русский читатель почти не знаком с текстами Чижевского, обильное цитирование его работ (часто в русских переводах автора книги) выглядит вполне оправданным и полезным. В этой связи определенную ценность представляет собой Приложение. К сожалению, в оглавлении книги оно не расшифровано, что дезориентирует читателя. На деле под этим нейтральным заголовком помещены шесть небольших текстов Чижевского разной тематики, представляющие большой научный интерес.

Автор книги на одно из первых мест научных достижений Чижевского справедливо ставит реабилитацию барокко и анализ творчества Григория Сковороды. Оказывается, что Чижевский еще в 1941 г., очевидно одним из первых, выдвинул тезис о барокко как о "стиле эпохи", "стиле определенной культуры" [1. С. 145], тезис, до сих пор с трудом воспринимаемый многими отечественными культурологами, искусствоведами и филологами. Получается, что "панбарочная" концепция культуры XVII - XVIII вв., ныне как данность принятая зарубежной культурологией, в лоне которой она и разрабатывалась во второй половине XX в., во многом обязана своим возникновением именно Чижевскому. Интересно было бы проследить влияние в этом плане работ чешских исследователей, и не только Й. Вашицы, что делает Н. С. Надъярных [1. С. 148], но и З. Калисты, переклички с которым в понимании барокко очевидны при сопоставлении текстов обоих исследователей (см. [2]). Автор справедливо акцентирует, что именно благодаря работам Чижевского стала возможна реабилитация ценностей украинского барокко, формирование самого этого понятия [1. С. 146 - 147]. Более того, именно Чижевскому принадлежит плодотворная мысль о барочности украинской ментальности как национального типа [1. С. 34, 163], мысль, принимаемая в украинских кругах, но с недоумением отвергаемая редакторами в России, как смог убедиться автор данной рецензии на своем печальном опыте, пытаясь отстоять (безуспешно) соответствующие места в своих работах. Н. С. Надъярных по праву в специальном разделе рассматривает интерпретацию Чижевским творчества Г. Сковороды, которому ученый впервые в литературоведении отвел место в украинском барокко и включил его в мировой культурный контекст. Ясно, что теперь ни одно исследование о Г. Сковороде не может обойтись без имени Чижевского, что подтверждает недав-

няя книга Л. А. Софроновой [3], хотя автор и не использовала главного сочинения Чижевского на эту тему - "Философия Г. С. Сковороды" (1934).

Творчество Чижевского настолько многогранно и полифонично, что охватить его в одной книге, конечно, невозможно. Автор сделала попытку выделить то, что еще недавно было модно обозначать термином парадигма. В принципе ей это удалось. Однако русский читатель, практически незнакомый с Чижевским, сначала должен был получить его биографию в жанре "жизнь и творчество", полный список трудов и только потом анализ его мышления. Биография ученого в книге Н. С. Надъярных, к сожалению, дана контурно, оставляя много вопросов. Так, недостаточно прояснены отношения Чижевского с властями фашистской Германии [1. С. 8, 22], в малом объеме освещены его связи с русской эмиграцией в Праге, нечетко сказано о крупнейшем открытии Чижевского - находке, издании и комментировании считавшегося утраченным эпохального труда Я. А. Коменского "Всеобщий совет об исправлении дел человеческих". Н. С. Надъярных даже неверно указывает его латинское название [1. С. 6], не останавливается на вкладе Чижевского в комениологию, не указывает недавнюю русскую публикацию его статьи о Коменском [4], неправильно называет всё сочинение Коменского "Панагия" (правильный перевод - "Панавгия"), тогда как это лишь часть "Всеобщего совета". Исключение комениологии из рассмотрения творчества Чижевского существенно обеднило портрет ученого, на которого идеи, содержащиеся в найденном им огромном труде великого чеха, безусловно, оказали влияние.

В работе также много мелких неточностей и недоработок. Читателю мало что говорит неоткомментированный перечень фамилий "достойных людей", так или иначе связанных с Чижевским [1. С. 6]. Надо было четко сформулировать, что Тырновская школа - феномен болгарской, а не украинской литературы [1. С. 9]. Имя известного московского митрополита принято писать Киприан, а не Киприян [1. С. 10], В. Л. Боровиковский был живописцем, а не писателем [1. С. 11], философ М. Штирнер жил не "в первые десятилетия XX в.", а в первой половине XIX в., Ф. Миклошич почему-то назван "австрийским" славистом [1. С. 70], немец "Екегарт" [1. С. 121] у нас пишется как Мастер Экхарт, один и тот же человек на одной и той же строчке назван то "Домецким", то "Доменецким" [1. С. 168]. Нуждаются в разъяснении некоторые термины, походя употребляемые автором, такие, как "автохтонное и национальное барокко" [1. С. 192], "национальные прасимволы" [1. С. 193]. Отсутствует Заключение, вместо которого помещен следующий абзац: "Концепция личностного сознания Чижевского в перипетиях традиционных духовных накоплений методологически масштабна, прогностически эффективна. А литературный процесс - так он же неостановим..." [1. С. 259]. Если смысл первой фразы нуждается в комментировании, то вторая фраза - бесспорна.

Книга Н. С. Надъярных при всех ее недостатках безусловно стимулирует интерес русской научной общественности к личности и творчеству Д. Чижевского. Однако, как уже отмечалось, его сочинения для российского читателя остаются малодоступными. Отчасти этот пробел можно восполнить (при знании украинского языка) благодаря новейшему четырехтомнику его трудов, изданному на Украине [5]. Хотя издание называется "Философские сочинения", оно включает в себя, помимо работ на философскую тематику, более широкий круг сочинений, затрагивающих как филологию, так и культурологию. Однако, в соответствии с профилем издания, за его рамками остались такие фундаментальные труды Чижевского, как "История украинской литературы" (последнее издание - [6]) и "Украинское литературное барокко", вообще не переиздававшееся после первой публикации в Праге во время войны [7].

Структура четырехтомника под общей редакцией В. Лисового следующая. Том 1 открывается статьями И. Валявко "Интеллектуальная биография Дмитро Чижевского: опыт научной ретроспекти-

вы" и В. Горского "Дмитро Чижевский как историк философии Украины". В них содержится лаконичный и четкий очерк жизни и творчества Чижевского, приводится необходимый фактический материал, даются емкие оценки его вклада в науку, подчеркивается, что значение Чижевского для мировой науки еще не до конца оценено, что его идеи стимулируют современную славистику и историю философии, а сама фигура скромного в жизни ученого благодаря исследованиям его творчества разрастается до мировых масштабов. С этими утверждениями трудно не согласиться.

Затем следует публикация его знаменитого труда "Очерки по истории философии на Украине" (1931). Далее помещено сочинение "Философия Г. С. Сковороды" (1934). (Отметим в скобках грубую ошибку в оглавлении тома: вместо названия этой работы повторно напечатано название предыдущей.) Недоумения (библиографического характера) продолжаются. В авторском Предисловии указано, что эта украиноязычная работа, написанная в Галле в 1933 г., предваряет немецкоязычную публикацию, которая будет иметь иную структуру [5. Т. 1. С. 166]. Отсутствие библиографической справки в томе 1 (в последующих томах этот недостаток будет исправлен) затрудняет идентификацию данного сочинения. В статье В. Горского говорится о двух книгах Чижевского, посвященных Сковороде [5. Т. 1. С. XXXIII]. В книге Н. С. Надъярных приводится солидный список работ Чижевского о Сковороде, где, однако, упомянутых двух книг нет [ 1. С. 135], затем вдруг в сноске к одной из цитат появляется название искомой украиноязычной работы, но изданной не в Галле, а в Варшаве в 1934 г. [1. С. 138. Сноска 29]. Так или иначе, но именно эта работа является наиболее полным и глубоким исследованием Чижевским наследия Сковороды, обобщающим многие ранее написанные им работы на данную тему. Появление этого текста в современной, доступной многим публикации можно только приветствовать.

Том 2 составляют небольшие статьи ученого, посвященные широкому кругу проблем, объединенные под заглавием, данным редакторами, - "Между интеллектом и культурой". Если с этим названием можно согласиться, то подзаголовок - "Исследования по истории украинской философии" вызывает возражения, так как далеко не все статьи имеют отношение к этой теме, наоборот, они ее превосходят, поскольку касаются проблематики общекультурного значения. Это такие без преувеличения гениальные статьи культурологического характера, как "На темы философии истории", "Начала и окончания первых идеологических эпох", "Культурно-исторические эпохи", "К проблемам барокко".

В том 3 включена почти забытая, но чрезвычайно ценная работа "Философия жизни Людовита Штура" в переводе С. Яковенко со словацкого языка по первому изданию, вышедшему в Братиславе в 1941 г. Интересно было бы выяснить, на каком языке была написана рукопись этой работы, историю ее создания, ибо даже в современном словацком штуроведении ей нет аналога. Том дополняют небольшие статьи разнообразной тематики, среди которых необходимо выделить блок статей, посвященных Я. А. Коменскому, и любопытнейшее мини-исследование "Философские изыскания в Советской России" (1928), посвященные, как пишет автор, "работам философов неофициального направления" [5. Т. 3. С. 413], прежде всего А. Ф. Лосева.

Том 4 занимает большая работа "Гегель в России", переведенная с русского языка и являющаяся вариантом докторской диссертации Д. И. Чижевского. Ее значение для истории русской философии неоспоримо. Многие работы из тома 2 и целиком в томах 3 и 4 даны в переводах на украинский язык с немецкого, английского, французского, русского. Это вполне оправданно, так как издание ориентировано на современного украинского читателя.

Рецензируемый четырехтомник - выдающееся достижение украинских коллег, стимулирующее дальнейшее исследование феномена Чижевского. К недостаткам издания следует отнести отсутствие научных комментариев. Жаль, что на Украине не нашлось денег для подготовки

этого важного для украинской культуры издания: оно финансировалось, как сказано в выходных данных, Научным товариществом им. Шевченко в Америке из фондов Н. Данильченко и Украинской Вольной Академией Наук (США).

Очевидно, пришла пора издавать Д. Чижевского и в России, тем более, что значительная часть его наследия посвящена русской литературе и философии. Значение Д. Чижевского переросло узкие рамки той или иной национальной культуры, оно приобрело общеславянское значение, без его имени не обойтись истории ни украинской, ни русской, ни чешской науки. Его культурологические работы, особенно о барокко, имеют большое общетеоретическое значение. И, наконец, научной необходимостью представляется создание монографии об ученом, охватывающей всю полиаспектность его деятельности.

© 2008 г.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Надъярных Н. С. Дмитрий Чижевский. Единство смысла. М., 2005.

2. Kalista Z. Tvár baroka. Praha, 1992.

3. Софронова Л. А. Три мира Григория Сковороды. М., 2002.

4. Чижевский Д. И. Ян Амос Коменский и западная философия // Коменский Я. А. Сочинения. М., 1997.

5. Чижевський Д. Філософські твори. Київ, 2005. Т. 1 - 4.

6. Чижевський Д. Історія української літератури. Від початків до доби реалізму. Київ, 2003.

7. Чижевський Д. Український літературний барок. Нариси. Прага, 1941 - 1944.

Постоянный адрес данной публикации: