Черная могила - огромный курган на нынешней территории города Чернигова- относится к числу масштабных загадок древнерусской истории. Его внешние размеры - более чем солидные, особенно по меркам восточноевропейского ландшафта и средневекового пейзажа - поражают воображение. Высота погребальной насыпи достигает 11м, длина по окружности - 125, диаметр основания - свыше 40.

Согласно местному преданию, здесь покоился легендарный основатель Чернигова - князь Черный. А в соседнем (метров на 300 отстоящем) кургане похожего размера - его дочь, княжна Черна (Цорна). Эта меньшая могила была уничтожена строительством здания в начале XIX века. Обнаруженные в ней воинские доспехи и ювелирные украшения разграблены и утрачены для науки. Романтическая легенда, записанная краеведами, гласила, будто в числе искателей руки красавицы-княжны находился и древлянский князь, который подступил к столице Северщины из Могилевских лесов с войском свататься. Но Черна отказала ему, после чего началась битва, в которой черниговцы одержали победу. Однако княжна погибла - бросилась с башни терема, когда на него напали древлянские лазутчики. На месте ее смерти отец насыпал курган, куда сложил и трофеи битвы с древлянами. Сам князь Черный, согласно той же местной легенде, ненадолго пережил дочь, будучи убит в борьбе с хазарами ¹ .

Столь живописная версия происхождения черниговских насыпей, скорее всего, носит поздний, едва ли не книжный, характер, будучи смоделированной по аналогии с ранними известиями "Повести временных лет" о русских князьях. О чем говорит, в частности, такая деталь, как достаточно искусственное объяснение наличия оружия в насыпи женского, согласно людской молве, кургана: его разрытие и находки при этом предметов вооружения могли наблюдать многие горожане. Тем не менее, в отдаленной основе фольклорного по своей природе сюжета лежали, видимо, некие исторические факты.

Об этом свидетельствовало содержимое соседней насыпи. Ей повезло куда больше - она чудом избежала алчности кладоискателей и дождалась внимания ученых. Ее, образцово для своего времени, раскопал в 1873г. известный археолог Д. Я. Самоквасов ² . Вместе с его богатейшей коллекцией

Щавелев Алексей Сергеевич - студент исторического факультета Московского государственного университета;

Щавелев Сергей Павлович - доктор философских наук, профессор Курского государственного медицинского университета.

стр. 134

древностей все находки отсюда поступили в Исторический музей в Москве. Наиболее эффектные из них многократно репродуцировались, иллюстрируя школьные, университетские учебники и ученые монографии. Ныне эти вещи, повторно реставрированные, украшают обновленную экспозицию Государственного исторического музея.

Вот уже почти два века, прошедшие с момента первоначального описания здешними любителями древностей больших черниговских курганов, продолжается их изучение, однако интерес к ним вспыхивает снова и снова. До сих пор преобладали археологические интерпретации погребального обряда и инвентаря, связанные с этим попытки определить этническую принадлежность и общественный ранг погребенных там лиц, уловить разнокультурные влияния в облике тех или иных предметов. Как нам представляется, недооцененными исследователями Черной могилы остаются ее фольклорный "шлейф" и, в связи с этим, место данного памятника в контексте письменных источников, прежде всего летописей. А они, в свою очередь, отразили знание Черного кургана устной традицией еще в до-монгольской Руси.

Столь длительная, практически тысячелетняя, фиксация памятника общественным сознанием выглядит вполне естественной - по исключительным размерам земляной насыпи, по богатству и разнообразию заупокойного инвентаря этот курган не имеет себе равных среди множества славянских и древнерусских погребений. Как выяснил Самоквасов, здесь покоились останки двух мужчин - взрослого и юноши- и женщины. С точки зрения профессора, то были представители правящей в Чернигове на закате язычества княжеской династии, они же военачальники и жрецы. В последний путь их сопровождала то ли родственница (возможно, жена одного из них), то ли рабыня-наложница - более традиционная жертва погребального культа в кругу знатных людей варварских обществ. Наконец, в ногах витязей похоронили двух оседланных и взнузданных коней.

В пользу гипотезы о княжеском достоинстве погребенных в Черной могиле говорит ряд обстоятельств, уже не раз отмечавшихся исследователями: выдающееся положение памятника на местности - видимый со всей округи высокий берег Десны, возле самих городских стен столицы княжества; колоссальный по объему ручной труд массы людей, затраченный на возведение искусственного холма размером с современный четырехэтажный дом; необыкновенная пышность погребального обряда. Погребение мальчика по самому почетному обряду косвенно подтверждает его принадлежность ко княжеской династии - ведь в таком случае не возраст, не жизненные заслуги, а именно знатное происхождение диктовало его социальный, а следовательно, и загробный статус.

Похороны содержали три стадии: кремация покойников на специальной подсыпке (около полутора метров вышиной) под мощное, десятиметровой ширины кострище; возведение над пепелищем половины насыпи с тем, чтобы поместить наверху извлеченные из кострища предметы и совершить вокруг них поминальный пир-тризну; досыпка холма на полную вышину и установка на его вершине с пирамидальной кирпичной отмосткой памятного знака из дубового дерева (почти не сохранившегося к моменту раскопок). Готовый курган окружал ров шириной около 7 м (впоследствии засыпанный, очевидно, насельниками Елецкого монастыря, разбившими вокруг кургана огород).

На остатках кострища и в насыпи Черной могилы оказались многочисленные образцы вооружения, атрибуты религиозного культа, орудия труда, предметы быта, ювелирные изделия, даже игрушки. В числе массы находок выделяются: пара турьих рогов - ритуальных кубков в серебряных с позолотой чеканных оправах (одна со сложным растительным орнаментом, а на другой изображен былинно-сказочный сюжет: мужчина и женщина с прической-косой стреляют из луков диковинную птицу); два длинных, очевидно, жертвовательных, ножа; бронзовая, первоначально позолоченная статуэтка языческого идола (возможно, скандинавского Тора); два полных комплекта оружия и брони, причем первый большего, а второй - меньшего

стр. 135

размеров, железные шлемы, кольчуги, мечи с богато отделанными рукоятями, боевой топор, боевой нож для левой руки - скрамасакс (долго принимавшийся исследователями за саблю); дротик, 10 наконечников копий и 7 стрел; 5 боевых ножей засапожного типа с костяными рукоятками; фрагменты медной оковки щитов; седло и прочие принадлежности конской сбруи; кусок шелковой ткани и остатки золотого шитья головного убора; бронзовый резной набалдашник; серебряные и бронзовые пуговицы; костяные гребни; женские украшения - браслеты, перстни, серьги, бусы, застежки, булавки; игральные бабки-астрагалы (одна из которых - бита вылита из бронзы) и фишки; замок и ключи; 3 железных серпа; долота, оселки, пряслица; металлическая, глиняная и деревянная посуда (целая и в разрушенном виде - сосуды и ведра); кости домашних животных, злаковые зерна; наконец, две с половиной золотые византийские монеты, позволившие довольно точно датировать погребение 960 - 970-ми годами (младшая, мало бывшая в обращении монета- половина милисиария Константина VII и Романа II 945 - 959 гг.).

Предположения насчет общественно-политического статуса и народности лиц, похороненных в Черной могиле, высказывались разные. Самоквасов, как отмечалось, настаивал на том, что перед нами князья северян;

возможно, последние перед окончательным покорением левобережного княжения "Север" Киевом. Поскольку летопись прямо не упоминает князей в Чернигове Х в., то в исторической литературе возобладала мысль о посаднике, воеводе Киева, не исключено даже- летописном воеводе Претиче, который спас Киев от осады печенегами в 968 году. Недавно повторно высказана куда более основательная, на наш взгляд, мысль о самостоятельных - чернигово-северских династах той поры. Но вряд ли местных, скорее всего - скандинавов по происхождению, как и первые новгородско-киевские Рюриковичи, враждебных либо союзных, вассальных этим последним ³ .

В пользу подобного предположения говорит ряд колоритных деталей погребения, обнаруженных в процессе недавней реставрации вещей из Черной могилы. А именно, ладейные заклепки, принимавшиеся ранее за гвозди сожженной "домовины"; оказавшаяся на самом деле скрамасаксом узколезвийная "сабля" - а все остальные известные на Руси погребения со скрама-саксами исключительно скандинавские; позолоченная "при жизни" статуэтка Тора, чугунный котел с костями жертвенного барана и т. п. Все это признаки, весьма характерные для погребений именно "руси" - полиэтничной, но в основе своей скандинавской, варяжской дружины эпохи викингов и "племенных" княжений славян и их соседей в Восточной Европе конца I тыс. н. э.

Судя по вытянутым очертаниям огнища и наличию корабельных заклепок в Черной могиле, ее покойников отправили в последний, пылающий, путь на ладье, то есть по самому почетному обряду для соответствующей этносоциальной среды. Прямые аналогии такому отряду находятся не только в рассказе Ибн Фадлана, но и среди больших курганов Гнездова, урочища Плакун под Ладогой - наиболее известных и крупных из военно-торгово-ремесленных поселений выходцев из Скандинавии на территории Руси, а также на территории Скандинавии и Англии.

Многими чертами (частной парностью покойников, набором вещей, такими атрибутами, как верховой конь, части корабля и др.) с большими черниговскими курганами сходны камерные и срубные гробницы под меньшими по размеру курганными насыпями, встречающиеся в древнерусских некрополях Среднего Поднепровья (Ладога, Псков, Киев, тот же Чернигов, соседние с ними Шестовипы, Брянщина) и Повольжья (Тимерево). Хотя среди такого рода камер и срубов преобладает ингумация, но встречаются и случаи симбиоза с кремацией. Этническая принадлежность большинства могил этого типа сейчас практически общепризнана скандинавской, а социальная его определенность связывается с торгово-дружинно-ремесленной "русью" эпохи первых Рюриковичей ⁴ .

Лишний довод в пользу варяго-княжеской атрибуции Черной могилы усматривается в том, что она вместе со своим курганным окружением

стр. 136

в целости и сохранности пережила окончательную инкорпорацию Черниговщины в состав державы Рюриковичей. Особая сакральность места расположения "могилы князя Черна[го]" была впоследствии подтверждена основанием здесь монастыря.

Самоквасов после завершения раскопок больших черниговских курганов восстановил их насыпи в первоначальном виде. На вершине "Черной могилы" им была водружена изящная стела, на четырех сторонах которой выгравированы рисунки важнейших находок из данного погребения. Так что этот и еще два именных кургана в историческом центре Чернигова поныне остаются памятниками старины, охраняемыми государством (сначала советским, теперь - Украинским). Эта личная инициатива профессора до сих пор остается редчайшим исключением в узаконенной практике полевой археологии, во имя извлечения научной информации нередко уничтожающей исторически сложившийся рельеф местности. Между тем, именно в локусах, подобных курганному некрополю Чернигова, гнездится историческая память народа.

В ПВЛ упоминаются исключительно "могилы" киевских князей да "сидевших" на периферии Рюриковичей. Тот факт, что Черная могила возникает только в более позднем летописном своде, причем сугубо ситуативно, может рассматриваться как лишнее подтверждение ее принадлежности ко княжеской династии, альтернативной Рюриковичам. Аналогичным образом рассказ о другом конкуренте этих последних - полоцком князе "из-за моря" Рогволде вставлен (под 1128 г.) также в позднейшую по сравнению с ПВЛ Суздальскую летопись ⁵ . Как видно, более ранним упоминаниям какое-то время параллельных Рюриковичам династов препятствовала политическая конъюнктура эпохи начального летописания.

Из всех зафиксированных ПВЛ событий внешней политики Киева ко времени сооружения Черной могилы ближе всего походы Святослава Игоревича на восток в середине 960-х годов. Сугубо гипотетически возможно предположить с его стороны военную акцию по укреплению собственного тыла- против черниговских конкурентов на этом направлении поисков добычи и данников. Косвенное подтверждение высказанного предположения просматривается в событиях последовавшей вскоре печенежско-русской войны 968 года. Осажденный степняками Киев тогда не слишком решительно выручало ополчение с левого берега Днепра, то есть как раз из района Чернигова. Уговаривая свою дружину на решительные действия по спасению княгини Ольги и ее внуков, воевода левобережцев Претич мрачно констатирует: "Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав" ⁶ . Не имелось ли им в виду - как погубил недавно нашего князя?

Курган же "княжны Черны", судя по сохранившемуся описанию образованным очевидцем его варварских "раскопок", содержал однотипное Черной могиле и достаточно близкое ей хронологически захоронение знатного воина (ов?). Тогда, "при самой подошве кургана показались груды человеческих костей, без признаков гробов; ...на половине высоты кургана открылся толстый (в аршин) слой угля, в котором открыли кусок особой массы, подобной смоле, смешанной с песком. По очищении нашли в нем железные кольца панцыря, а под ними ребра человеческого остова, вслед за тем выкопали точно такой же кусок той же самой массы и также с кольцами кольчуги и человеческими ребрами; потом открыли небольшой медный сосуд.., серебряную... отделку большого рога, с резьбой и с чернью гладкой и благородной работы, узкий конец ея был отделан в виде орлиной головки; несколько серебряных, маленьких монет" ⁷ .

Сочетание в рассматриваемых погребальных комплексах северных, скандинавских атрибутов заупокойной обрядности с атрибутами местными, славянскими, а также восточными - тюрко-иранскими, степными вполне соответствует современным представлениям о сложном межэтническом синтезе, породившем на рубеже I и II тыс. н. э. культуру древней Руси ⁸ . Тот факт, что Черная могила органично вошла в контекст этой культуры, мы постараемся подкрепить некоторыми сведениями письменных источников, учитывая их фольклорный и этнографический аспекты.

стр. 137

Устное народное творчество и, в особенности, дружинный эпос - изначальные и закономерные источники раннелитературной традиции русского летописания. Особую, пожалуй, решающую роль такого рода информация играла при повествовании книжником-монахом об языческом прошлом Руси и даже обо всем долетописном периоде ее развития (то есть, примерно, до середины XI в.). Судя по летописям, генезис русского государства и его культуры оставил после себя вереницу географических следов, топонимических знаков, рукотворных достопримечательностей. С князьями племенных объединений восточных славян оказались связаны имена рек, гор, урочищ (например, Щековица и Хоривица, Лыбедь, сам Киев у полян). После окняжения Северо-Запада первыми Рюриковичами в Пскове долго показывали и вспоминали сани княгини Ольги. Не забылись места, где стояли языческие кумиры; особо летописец отметил отмель, на которой задержался свергнутый в Днепр после крещения киевлян идол Перуна.

Отдельный комплекс известий похожего толка составляют упоминания о "могилах" первых русских князей языческого периода. Летописец конца XI в. полагал, что ему известны места захоронений бывших "мужей" Рюрика - Аскольда и Дира, временно захвативших власть в Киеве. Другими курганами, памятными современникам первых летописцев, были могилы их убийцы - киевского князя Олега. Причем разные летописи знают целых три места последнего пристанища Вещего князя - в Ладоге и в двух местах в Киеве ⁹ . На первый взгляд, - тут противоречие, вызванное ошибкой или пристрастной правкой какого-то из этих источников. Однако в память об основателе Новгородско-Киевского государства, предводителе разноплеменного войска вполне могли быть насыпаны и кенотафы. (Число таких - символических- захоронений в ту пору было велико; в Гнездовском, скажем, могильнике пустые насыпи составляют более трети всех изученных курганов). Не исключено также, что его тело оказалось захоронено по частям. Примерно тогда же именно так поступали в Скандинавии с телами самых знаменитых конунгов после их кончины - чтобы распространить материализованную в их останках удачу на разные земли. Например, с расчлененным при погребении телом Хальвдана Черного.

Курган над останками следующего князя Руси - Игоря был насыпан рядом с местом его трагической гибели в земле древлян ¹⁰ . Само летописное описание хода его погребения позволяет предположить двухэтапное сооружение курганной насыпи, что типично для погребения знатных язычников - славян и скандинавов (и совпадает со всеми тремя самыми большими курганами Чернигова).

Последним языческим князем Руси, чья могила сохранилась в поле зрения составителей первых летописей, был Олег Святославич ¹¹ . Кстати говоря, точность народной памяти на сей счет позволила в 1044 г., более полувека спустя (то есть, примерно, через поколение) эксгумировать ради крещения кости братьев Владимира Святого - Олега и Ярополка, погибших соответственно в 977 и 980 гг. и похороненных, как видно, по обряду трупоположения (как, напомним, было в "могиле княжны Черны" и некоторых богатых насыпях Гнездова). Заметим, что могильный холм над местом первоначального погребения Олега сохранился, по-видимому, и после перезахоронения его останков (поскольку, согласно ПВЛ, "есть его могила и до сего дня").

Могилы же первых христианских владык Руси логично не вошли в этот пласт сакрально-легендарной топографии. Еще княгиня Ольга завещала похоронить себя по обряду новой религии. А со времен Владимира Святого Рюриковичей стали хоронить в каменных саркофагах в церквах. Исключение составляет летописное описание могилы Святополка Окаянного, но здесь, скорее всего, имеет место библейско-литературный штамп "смрадной могилы в пустынных землях", которой достоин подобный нечестивец. Такая могила приравнивала проклятого князя к язычникам.

Следующие после ПВЛ летописи продолжают отмечать могилы-курганы князей. Так, несколько раз на их страницах возникают Олегова (ы) могила (ы). В этом же ряду стоит особо интересующее нас известие -

стр. 138

1147 г. о расположенной именно в северских землях Левобережья Днепра кургане со знакомым названием: "и ста Изяславъ идеже есть Черная Могила" ¹² . Возле нее великий князь киевский Изяслав назначил встречу своему брату Ростиславу по ходу войны против Святослава Ольговича и его родственников и союзников. Причем из контекста данного известия ясно, что в этом и последующих эпизодах речь идет действительно об окрестностях Чернигова. Таким образом, традиционное, существующее по сей день название этого кургана вполне аутентично, носит летописный характер.

Заметим, что изначальная форма названия кургана в летописи была "Черна" - без последующей буквы "я", вписанной, видимо, позднее в конце строки ¹³ . В такой форме имя кургана может восприниматься в качестве краткой формы прилагательного, позднее переправленной на полную - по темному цвету сложенной из черноземной почвы насыпи или по каким-то иным ассоциациям. Но со схожей степенью вероятности "Черна" способна выступать и формой существительного в родительном падеже единственного числа второго склонения (как ответ на вопрос: "Кого, чья могила?"). То есть как родительный падеж от имени собственного - "Чернь" ("могила Черна") или же именительный падеж женского рода единственного числа краткого притяжательного прилагательного - "чернь" ("Черна могила"), Сравним похожие летописные слова: "Ярославль", "святополчь" (город), "всеволожь" ("всеволожа дочь") и т. п. Кстати сказать, по летописному "Списку русских городов" за конец XIV в. на Правобережье Днепра, на р. Ирпени известен именно Чернъгород.

Сознавая сугубую гипотетичность проделанного построения, все же крайне соблазнительно было бы предположить в основе названия данной могилы мужское имя "Чернъ" (или "Чернь"), тем более, что оно на самом деле существовало в синхронном ей средневековье - фигурирует и в летописи, и в берестяных грамотах.

Получающее сейчас признание среди специалистов определение данного погребения как скандинавского не противоречит отмеченному - славянскому имени, которое первоначально связала с курганом народная молва. Ведь уже первые скандинаво-русские "метисы" среди знати нередко носили славянские имена: Лют Свенельдич, Святослав Игоревич, Изяслав Владимирович - сын Рогнеды и т. д. А скандинавские имена на Руси в свою очередь переосмысливались славянскими эквивалентами: Синеус - Сигню (Signjut)?, Трувор- Торвард (Thorvard)?; "Вещий" - Олег- Хельги; Тур - Тюр? Лют (Лут) - ассоциация с титулом "gramr"-"князь" и одновременно "лютый"; и т. п. ¹⁴ .

Дополнительным основанием предложенной трактовки названия самого большого черниговского кургана может служить то обстоятельство, что в ПВЛ и самых близких к ней из последующих летописных сводов все могилы, удостоенные имени собственного, названы исключительно по именам князей. Во всех этих случаях речь в летописи идет, как видно, именно о курганах, выступающих у потомков уже в качестве географического маркера. Характерно, что остальные черниговские насыпи экстраординарного размера, но все-таки меньшего по сравнению с Черной могилой, имеют явно поздние, нового времени, названия. Это раскопанные тем же Самоквасовым и оцененные им как "боярские" курганы Безымянный и Гульбище на Болдиных горах, где происходили народные гуляния губернской публики. Следовательно, подвергать сомнению княжеский статус покойных из Черной могилы нет оснований.

В свете сказанного новый интерес приобретает этимология названия города Чернигова - старейшего, главного города летописных северян. Мы далеки от мысли утверждать достоверность народной молвы об его основании неким "князем Черным", персонажем явно легендарным, чьи потомки якобы управляли здесь вплоть до вокняжения в Чернигове Рюриковича- Мстислава Владимировича в 1023 году ¹⁵ . Более реалистично выглядит обратное влияние названия одного из старейших городов восточных славян на выбор (или трактовку) имени его очередного князя или же наследника княжеского престола.

стр. 139

Определенная, порою высокая, мера исторической достоверности пронесенных через столетия народных названий некоторых курганов, связанных с ними фольклорно-литературных представлений подтверждает в ряде случаев археология. Так, обнаружилась реальная подкладка летописному названию "могилы Игоря" под Искоростенем (совр. Коростенем): находящийся в урочище с таким названием курган был насыпан над трупоположением с мечом Хвека. Причем сохранившийся наконечник ножен этого роскошного, явно княжеского меча декорирован изображением Одина с двумя его вещими воронами. А этот верховный бог-жрец считался легендарным предком династий скандинавских конунгов; "князья севера и востока Европы осмыслялись его земными ипостасями" ¹⁶ . Аналогичные наконечники ножен широко распространены в скандинавских странах, а на территории Руси встречены в меньшем количестве, до полутора десятков экземпляров, прежде всего - в ладожских, черниговских (Гульбище), гнездовских, поволжских курганах "руси". Как видно, в случае с "Игоревой могилой", поразившей своей величиной В. Н. Татищева в 1710 г., запечатленное и летописью, и топонимикой народное предание на ее счет оказалось на поверку вполне правдивым.

Раскопки подтвердили также ряд сообщений раннесредневековых источников - хроник и саг о местах погребения тех или иных владык Запада. Так, известный книжник Снорри Стурлуссон (1179 - 1241), записавший "древние рассказы о правителях, которые были в Северных странах", особо интересовался погребальными обычаями своих соотечественников-скандинавов. В его грандиозном своде саг периодически указываются места захоронения конунгов- язычников. Исследователи богатейших по инвентарю и впечатляющих по размерам курганных захоронений в местах, описанных в "Круге земном", связывают многие из них с именами отмеченных в этом произведении покойников-вождей, тем более, что раскопками в большинстве случаев подтверждается не только локализация таких курганов, но и пол, и даже физиологические особенности погребенных (вроде болезни ног), и, значит, имена соответствующих лиц ¹⁷ .

Успешные попытки отождествить могилы раннесредневековой знати, известные по письменным источникам, с изученными археологами курганами предпринимались и в Западной Европе. Например, раскопанный в Англии возле местечка Саттон-Ху в графстве Суффолк трехметровой вышины курган с богатым инвентарем (27-метровый корабль, драгоценные украшения, доспехи, несколько десятков монет, множество бытовых вещей и т. д.) соотносится с прахом восточноанглийского короля Рэдвальда, почившего около 624 года ¹⁸ . И во Франции на известном по франкским анналам месте первого здесь лагеря викингов (о. Иль-де-Груа в устье р. Луары) обнаружен столь же пышный курган безымянного норвежского вождя (трупосожжение с кораблем, конем; среди находок - рог для питья, седло, масса серебряных украшений) ¹⁹ . Нельзя не заметить типологической близости погребального обряда и набора вещей этих могил и больших насыпей древней Руси, относящихся к несколько более позднему периоду - второй половине Х века.

Таким образом, не исключено, что и главный черниговский курган действительно содержал останки здешнего князя и в самом деле мог быть назван его именем, позднее переосмысленном в духе "народной этимологии". Тогда получается, что информация об этом факте древнерусской истории дошла до нас в качестве некоего исторического зерна вполне фольклорного по своему обличию и механизмам передачи названия Черной могилы, связанных с ним народных и книжно-литературных сказаний.

Примечания

1. См. КОТЛЯРОВ С. О городе Чернигове. - Черниговские губернские ведомости, 1851, N 26, с. 237 - 328; N 27, с. 381.

2. См. САМОКВАСОВ Д. Я. Северянские курганы и их значение для истории. В кн.: Труды

стр. 140

III Археологического съезда в России. Т. 1. Киев. 1878, с. 187 - 190, 210 - 224; ЩАВЕЛЕВ С. П. Историк русской земли. Жизнь и труды Д. Я. Самоквасова. Курск. 1998, с. 64 - 70.

3. См. ПЕТРУХИН В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв. М. - Смоленск. 1995, с. 171, 193; МАЧИНСКИЙ Д. А. Черная Могила- поховання воеводи Претича?- Друга Чершпвська обласна конференщя з историчного краезнавства, вил. 2, Чершпв - Нежин. 1988, с. 15 - 17; НОВИК Т. Г., ШЕВЧЕНКО Ю. Ю. Княжеская династия Чернигова и киевские Рюриковичи. В кн.: Деснинские древности. Брянск. 1995.

4. См.: ДУБОВ И. В., СЕДОВ В. Н. Камерные и срубные гробницы Ярославского Поволжья. В кн.: Проблемы археологии и этнографии. Вып. 4. Историческая этнография. СПб. 1993; ШИНАКОВ Е. А. От пращи до скрамасакса: на пути к державе Рюриковичей. Брянск - СПб. 1995, с. 134 - 137.

5. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 1. М. 1997, стб. 299 - 301.

6. Повесть временных лет (ПВЛ). СПб. 1996, с. 32.

7. РИГЕЛЬМАН А. А. О срытом кургане в Чернигове. - Черниговские губернские ведомости, 1852, N 44, с. 489^90.

8. См.: ПУШКИНА Т. А. Бронзовый идол из Черной могилы. - Вестник МГУ, серия 8, "История", 1975, N 2; ОРЛОВ Р. С. Художественный металл Чернигова (Семантика оковки из Черной могилы). В кн.: Чернигов и его округа в IX-XIII вв. Киев. 1988; ПЕТРУХИН В. Я. Варяги и хазары в истории Руси. - Этнографическое обозрение, 1993, N 3; ЩЕГЛОВА О. А. О взможном прототипе изображений на оковке большого рога из Черной могилы. - STRATUM, Петербургский археологический вестник, СПб. - Кишинев. 1997; и др.

9. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. -Л. 1950, с. 109; ПВЛ, комментарий, с. 425 - 426.

10. ПСРЛ. Т. 1, стб. 55 - 57; т. 2. М. 1998, стб. 43 - 46.

11. ПСРЛ. Т. 1, стб. 75; т. 2, стб. 63.

12. ПСРЛ. Т. 2, стб. 357.

13. Там же, стб. 357 - 358, прим. "в".

14. ЯНССОН И. Русь и варяги. В кн.: Викинги и славяне. СПб. 1998, с. 22.

15. См. ПАРХОМЕНКО В. О. Князь Чорний (До питания про добу С!верянсько1 колонизаци Подесенья). В кн.: Юбшейний сб1рник на пошану академика Д. И. Багал1я. Кшв. 1927, с.379 - 382.

16. См. ФЕХНЕРМ.В. Наконечник ножен меча из кургана близ Коростеня. - Советская археология, 1982, N4, с. 243 - 244; КУЛАКОВ В. И., КОВАЛЕНКО В. П. Символика одного из типов княжеских мечей (Иконографическая схема "Один и вороны")- Пстарычна-археолапчный зборшк, Мшск, 1996, N 8, с. 154.

17. СТУРЛУССОН С. Круг земной. М. 1995, с. 596 - 597, 633-^39 и др.; ср. ГУРЕВИЧ А. Я. Походы викингов. М. 1966, с. 43 - 45.

18. МЕЛЬНИКОВА Е. А. Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе. М. 1987, с. 5 - 7.

19. Викинги: набеги с севера. М. 1996, с. 57. Другие примеры см. ПЕТРУХИН В. Я. Большие курганы Руси и Северной Европы. К проблеме этнокультурных связей в раннесредневековый период. В кн.: Историческая археология. Традиции и перспективы. М. 1998.

Постоянный адрес данной публикации: