ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ ГЕРМЕНЕВТИКА

СОЦИАЛЬНОГО И ПРИРОДНОГО УНИВЕРСУМОВ

Александр Ральчук

ЦИВИЛИЗАЦИЯ ХХ ВЕКА И ЕЁ СИНДРОМЫ

30-е годы ХХ века на фоне тектонических социально-политических сдвигов, среди которых, в первую очередь, выделяются парадное шествие национал-социализма в Германии и построение социализма в СССР, ознаменовались двумя иными знаковыми событиями – интеллектуальным и экономическим. Совпадение событий во времени, как теперь становится ясно, не было хронологической случайностью, а обозначало некий новый статус, обретаемый глобальным социумом. Статус соответствовал выходу человечества на еще невиданные по претензиям, интенсивности, глубине и масштабам параметры его деятельности на новых горизонтах бытия, когда прежняя, не предвещавшая каких-либо неожиданностей и в целом надежная логика поведения, начала давать внезапные сбои.

В познавательной, интеллектуальной сфере сбой точно датировался 1931 годом, когда австрийский логик и математик К. Гёдель в работе «О формально неразрешимых предложениях Principia Mathematica и родственных систем І» сформулировал ряд важных теорем [16]. Они показали некорректность дотоле несомненной (как полагали) возможности абсолютно точного описания математических объектов и систем, а, отсюда, шире – и объектов и систем реального мира, универсума. Среди них две имеют особое значение – первая и вторая теоремы Гёделя. Предельно проясняя и популяризируя формальный аппарат теорем и актуализируя их смысл при том условии, что в них идет речь о попытках с позиций некой первой системы (сознания, культуры, языка) описать (определить, понять, управлять) другую систему (сознание, культуру, язык), причем более сложную, чем первая, теоремы можно интерпретировать таким образом.

Из первой теоремы следует, что попытка описать вторую систему с позиций первой приводит или к неполным (упрощенным), но и непротиворечивым, или к полным (сложным), но и противоречивым характеристикам второй системы. Вторая теорема – обычно рассматриваемая как следствие первой – показывает, что полное и непротиворечивое описание любой системы возможно только посредством более сложной, чем она, системы (метасистемы). Опять предельно проясняя формальную сторону проблемы, но актуализируя смысловую, теоремы можно проиллюстрировать следующим мысленным экспериментом. Пусть есть условный человек с «упрощенным» сознанием (и культурой) и другой человек, со «сложным» сознанием (и соответствующей ему развитой культурой). Первый человек знает второго лишь заочно – «по делам его» в интерпретации других людей, но интуитивно представляя его личностные масштабы. Тогда первый человек будет судить о втором «в чистом виде» или упрощенно-понятно, или, как бы спохватываясь и воздавая ему должное, сложно и фантастически-запутанно.

Приведенный мысленный эксперимент ведет к пониманию двух взаимосвязанных вещей. Во-первых, это эпистемология. В эпистемологическом ракурсе здесь открылась невозможность полной формализации систем, их однозначного и корректного описания, причем не только в математике – для чего, собственно, теоремы и предназначались (крах программы Д. Гильберта полной формализации математики), но и значительно шире – в мире, универсуме – природном и социальном – вообще. Стало понятно, что и природа, и человек в своем строении и поведении значительно сложнее и богаче, чтобы поддаваться какому-либо однозначному определению. В частности, основываясь на доказательстве теоремы Гёделя о неполноте, Н. Бор сформулировал принцип дополнительности применительно к квантовой физике: для того, чтобы адекватно описать физический объект, относящийся к микромиру, его необходимо представлять во взаимоисключающих, «дополнительных», системах описания, в данном случае одновременно и как частицу, и как волну.

В более широком плане, теоремы К. Гёделя послужили одним из оснований перехода от классической науки к неклассической, а от неё – к постнеклассической науке. Определяющим в переходе был тренд последовательного усложнения целевых интенций и возможностей наук. Так, классическая наука полагала существование абсолютной истины и «гарантированность» её постижения вне зависимости от какой-либо конкретной исследовательской технологии. Неклассическая уже исходила из представлений о «срезах» истины, обусловленных использованием тех или иных исследовательских технологий. И, наконец, постнеклассическая наука добавила к этому зависимость «срезов» истины от трансцендентных ценностно-целевых структур человека-исследователя [33].

Во-вторых, – это онтология, как учение о бытии, точнее, в общих чертах уже представленная фундаментальная онтология Хайдеггера с заложенным в ней герменевтическим потенциалом. Потенциал определяется её уровневой структурой и сполна действует для другого начала. Это объясняется тем, что мыслить и, соответственно, действовать, человечество может в одном из двух альтернативных философских «регистров» – первого или другого (второго) начал [40]. Начала различаются количеством уровней, что определяет их «разрешающие способности». Первое – содержит два уровня: онтический (практическое мышление, философии здесь в строгом смысле слова еще нет) и онтологический, или метафизический (тут уже действует философское мышление). Другое начало надстраивает над ними третий – фундаментально-онтологический уровень. Оба начала одинаково связаны со стремлением понять бытие как одну из базовых категорий в философии, но представляют они его по-разному. Первое начало, не будучи в состоянии адекватно понять трансцендентное бытие, видит его «отсюда» – на онтологически-метафизическом уровне как общую основу множества уже наличествующих вещей/сущих на онтическом уровне (бытие/Sein – нем.). Это формирует характерное для начала утилитарно-рациональное, или «горизонтальное» мышление относительно любого сущего.

Такая неадекватность представления бытия, ведущая в конечном итоге к нигилизму и произволу в мышлении и поведении социума преодолима только в другом (втором) начале философии. В нём бытие понимается «оттуда» – от фундаментально-онтологического уровня – как некой недоступной для нас трансцендентной «родины», откуда всё сущее (на онтическом уровне). Поэтому другое начало не столь самоочевидно и доступно как ложное понимание бытия в рамках первого начала, а требует рискованного «прыжка» осмысления, на что способны немногие. Другое начало – это уже бытие/Seyn (нем.). Оно формирует иное – «вертикальное» мышление/мировоззрение, открытое одновременно и в направлении трансцендентного бытия, и сущего как таковых. Т.е. другое начало по-гегелевски «снимает», «подчиняет» себе первое начало, открывая для человека возможность неконфликтно «строить, жить, мыслить» (Хайдеггер) в надлежащем для него мире, придерживаясь незаметных для него «шифров бытия» (К. Ясперс).

Жизнь социума, даже бесконечно далекого от философии, со времен «досократиков» идет исключительно в тренде первого начала. Она была бы вполне благополучной, если бы в мировоззренческом контексте – пусть человечеством и не осознаваемом, но являющимся «тканью» высокой мировой культуры – дополнительно опиралась на второе начало. Однако вне этой опоры жизнь социума становится предначертано пагубной, конфликтной, что теперь становится всё более заметным, несмотря на то ли системные, то ли спорадические усилия мирового сообщества изменить к лучшему нарастающую ситуацию цивилизационной кризисности.

Поскольку в постнеклассической науке действуют трансцендентные ценностно-целевые структуры, когерентные третьему уровню фундаментальной онтологии, то эпистемологически постнеклассика не может не корреспондировать с мировоззренческими универсалиями фундаментальной онтологии. В постнеклассике начинает пониматься некорректность (и ущербность) прежней познавательной (и практической) позиции человека. Эту позицию можно охарактеризовать как монологическую, прежде всего не в том представлении, что здесь первая («познающая») система относительно второй («познаваемой») исходно действует активно-предписывающим образом, а в некотором другом, более глубоком смысле.

Так, когда вторая система чисто математическая (вообще – формальная), то теоремы Гёделя «срабатывают» с неизбежностью логического закона исключенного третьего – естественно, тогда, когда вторая система более сложная, чем первая. Условно говоря, «познающая» система относительно «познаваемой» не должна испытывать никакой «эмпатии» (понимания её изнутри, сопереживания). Вторая, «познаваемая» система сама о себе безальтернативно задекларирует. Иное дело, когда вторая система способна к самоорганизации (природная, социальная, социоприродная система), причем система имеет открытый, «трансцендентномерный» характер, познание которой в принципе никогда не может быть полным. Тогда познавательное, неизбежно сопряженное с преобразующим, воздействие на систему запускает в ней процессы самоорганизации. Результаты воздействия могут проявляться не только через значительное время, но и иметь неявный характер, затрудняющий «тест на Гёделя».

Поэтому постнеклассическая наука исходит из необходимости иного – «не-лобового», не-диктаторского, не-монологического – режима действия ценностно-целевых структур «познающей» системы. Она видит в «познаваемой» системе не только некую исходную сложность, но и возможность/неизбежность изменения её сложности в процессе познания, а, следовательно, и необходимость параллельных корректировок самих ценностно-целевых структур «познающей» системы (синергетическое «изменение изменений»). Более того, в парадигме постнеклассики заложено требование исходить из существования имманентных интересов «познаваемой» системы, принимать их во внимание и, возможно, поддерживать их. Или, иными словами, проявлять «эмпатию» относительно «познаваемой» системы. Это – диалог, отношения диалогичности между «познающей» и «познаваемой» системами.

Конец ознакомительного фрагмента

Постоянный адрес данной публикации: