Повествуя о распадении халифата, Ибн-Мискавейх замечает в своей хронике под 936 (325) г.: "Таким образом, весь (мусульманский) мар оказался в руках узурпаторов, которые стали царями областей и начали полновластно управлять странами, взимая с них налоги"¹ . Замечание Ибн-Мискавейха было усвоено многими мусульманскими историками² ; не осталась незамеченной историческая важность этого явления и для средневековых христианских писателей³ .

К концу X в. процесс расчленения халифата стал ещё более интенсивным. Образование в половине XI в. сельджукского государства, утвердившего в странах Среднего и Ближнего Востока военно-ленную систему икта, - факт, значение которого вряд ли требует комментариев. Для советского историка вопрос о туркмено-сельджукском государстве особенно интересен и потому, что, выражаясь словами В. В. Бартольда, "благодаря образованию сельджукской империи, огузский или туркменский народ приобрёл для мусульманского мира такое значение, какого не имел в средние века ни один "из турецких народов"⁴ .

Несмотря на такое значение сельджуков, вряд ли найдётся другой период в истории раннего мусульманского средневековья, о котором наши сведения были бы столь неполны, а конкретные знания так недостаточны. Скоро исполняется лишь шестьдесят лег со времени первой публикации в европейской науке источников, заменивших универсальные истории, которыми преимущественно пользовались европейские историки Востока, писавшие о сельджуках, начиная с Дегинь и д'Эрбело. Но и до настоящего времени далеко не всё, даже из значительных документов этого периода, доступно исследователю, а пожелание, высказанное в своё время нашим замечательным арабистом В. Р. Розен об изучении сельджукской терминологии⁵ , не выполнено. Изучение сельджукского государства не может быть поставлено в заслугу европейской историографии, где до последнего времени, чуть ли не со времён Гиббона, безраздельно царствовала формула, определяющая значение сельджуков с позиций религиозного фанатизма, якобы присущего тюркам⁶ . Казалось бы, интерес к крестовым походам, наметившийся в европейской науке с начала прошлого века, неминуемо должен был привести к детальному рассмотрению вопросов, связанных с образованием и развитием сельджукского государства. Но как европоцентристские тенденции, так и слабое знакомство

¹ "The Eclipse of the Abbasid Caliphate". Vols. I - IV, p. 366 - 367. Oxford. 1921.

² Список повторений см. у Меz A. "The Renaissance of Islam", p. 3, п. 1.

³ Никифор Вриенний "Византийские историки". Перев. с греч. при Санкт-петербургской духовной академии, стр. 22.

⁴ Бартольд В. "Очерк по истории туркменского народа". Сборник "Туркмения". Т. I, стр. 16.

⁵ Розен В. "Образчик персидского канцелярского слога 6-го века хиджры". Записки восточного отделения РАО. Т. VIII, стр. 153 - 157.

⁶ Примеры многочисленны: Лэн-Пуль "Мусульманские династии". Пер. В. Бартольда, стр. 123. 1888; Sykes P. "A history of Persia". Vol. II, p. 28, ed. 2. 1931 and 3. 1930.

историков крестовых походов с восточными языками и восточной историей не создали благоприятных условий для подобной постановки вопроса. За исключением выдающегося труда Ренэ Груссе, в европейских исторических трудах, посвящённых крестовым походам, преобладал взгляд, с наибольшей полнотой выраженный В. Куглером, учеником известного Зибеля, характеризующий образование сельджукского государства как "нашествие диковоинственных орд"¹ .

Несмотря на общепринятость вышеуказанных взглядов, всё же с конца XIX в. в науке начали высказывать и иные соображения. Первыми в этом деле, естественно, оказались русские учёные и едва ли не самым первым - покойный иранист В. А. Жуковский, указавший в своей работе по истории Мерва на исключительную значимость сельджукского периода в мусульманской истории² .

Как ни случайны были замечания В. В. Бартольда о сельджукском завоевании и о создании сельджуками империи, всё же эти замечания давали нечто новое. Лингвистические труды Н. Я. Марра поставили проблему огромной важности: о наличии тюркского (аглютинативного) элемента на Ближнем Востоке не только вне всякой связи с сельджуками, но и задолго до появления последних на исторической арене ³ . Наконец, работы А. Ю. Якубовского "Сельджукское движение и туркмены в XI в."⁴ и монографическое исследование В. А. Гордлевского "Государство Сельджукидов Малой Азии" ⁵ впервые привлекли внимание к насущным проблемам сельджукской истории.

Настоящая статья имеет своей задачей осветить лишь генезис раннего сельджукского государства.

Рассматривая источники для начальной истории туркмен, В. В. Бартольд заметил: "Пользование арабской географической литературой несколько затрудняется её книжным характером и связанной с этим хронологической неопределённостью. Например, если мы знаем, что один автор писал в X в., а другой - в XI в., то из этого не следует, чтобы рассказы второго относились к более позднему времени, чем рассказы первого; почти все авторы пишут по книгам, не называя своих источников и не определяя их времени, и часто бывает, что в сочинении XI в. использован более ранний источник, чем в сочинении X века" ⁶ .

Ещё больше трудностей встречает исследователь в использовании такого важного источника, как правовые документы; не приведённые до настоящего времени, в научном обиходе хотя бы в относительный порядок, эти документы отличаются ещё более "книжным характером", чем географические сочинения: свято блюдя традиции и прецеденты, мусульманское право пользуется чуть ли не до сегодняшнего дня терминами в их стародавнем значении. Этот традиционализм приводит и к другому явлению: местные правовые и экономические термины редко находят себе место в мёртвых догматико-юридических схемах.

В основу данного исследования автором положены сочинения преимущественно историко-литературного характера, где строго локализованное повествование соединяется с соответствующим лексическим материалом. В первую голову к такого рода сочинениям относятся мемуары газнезидского чиновника Абу-ль-Фазля Бейхаки, представляющие собою

¹ Куглер В. "История крестовых походов". Пер. с нем., стр. 1. 1895; ср. Siеbel Н" von "Geschichte des ersten Kreuzzugs", S. 242 - 243. Leipzig: 1881.

² Жуковский В. "Развалины старого Мерва", стр. 27. СПБ. 1894.

³ Марр Н. "Поездка по восточному Средиземноморью".

⁴ "Известия АН СССР. Отдаление общественных наук" N 4 за 1937 г., стр 921- 946.

⁵ "Труды Института востоковедения АН СССР". Т. XXXIX, за 1941 г. Рецензия Б. Заходер, "Исторический журнал" N 7 - 8 за 1944 г., стр. 82 - 87.

⁶ Бартольд В. "Очерк истории туркменского народа", стр. 16

подённую запись событий времён правления султана Масуда (1030 - 1041), при котором и совершилось завоевание Хорасана туркменами. Чиновник, ведший государственную переписку (в том числе и с туркменами), свидетель и очевидец всех происшествий, приведших к окончательному разгрому туркменами газневидских войск, уроженец Хорасана, Бейхаки своими мемуарами разъясняет и конкретизирует многое, носящее "книжный характер" в предшествующей или последующей историко-географической литературе. В мемуарах Бейхаки мы видим живой Хорасан того времени, преломлённый, конечно, через призму личных взглядов и убеждений автора, которые он довольно подробно раскрывает в многочисленных рассуждениях.

Несколько иной характер носит сочинение о политике Сиасет-намэ, принадлежащее перу сельджукского везира Низам аль-мулька. Как и Бейхаки, хорасанец по происхождению, Низам аль-мульк, фактически руководивший государственным управлением при двух султанах, написал своё сочинение перед самой смертью (он был убит исмаилитами-асасинами в 1092 г.) в качестве политического завещания. Выражаемые автором взгляды на современную ему политическую обстановку иллюстрируются многочисленными рассуждениями и рассказами, поясняющими эти рассуждения. Как попытался выяснит" пишущий эти строки в своём исследовании о Сиасет-намэ, многое из того, что вошло в известное науке сочинение везира, не принадлежит Низам аль-мульку. Тем не менее и эти части Сиасет-намэ достойны всяческого внимания, так как, безусловно, относятся к хорасанскому литературному кругу X - XI вв., а некоторые, как можно догадываться, стоят в прямой зависимости от не дошедших до нас томов мемуаров Бейхаки. Весьма близко по характеру к Сиасет-намэ привлечённое к исследованию житие суфийского шейха Абу-Саада Мейхенейского, составленное в начале XIII в., под названием "Тайны единения с богом в подвигах шейха Абу-Саида". Как и Сиасет-намэ, "Тайны единения" несмотря на позднее составление всего сочинения хранят многие рассказы, безусловно, датирующиеся интересующей нас эпохой.

Вторую категорию источников составляют сочинения, носящие "книжный характер". Как уже однажды пришлось заметить автору данной работы, несмотря на большие пробелы в наших познаниях по части развития географической науки, всё же, невидимому, настало время поставить вопрос "о характерных особенностях среднеазиатской географии, отличающих её от классической арабской географии и по распределению материала и в некоторых частях по объёму этого материала"¹ .

Составленное в 982 - 983 гг. в Средней Азии анонимом географическое сочинение под названием "Границы мира" представляет собою образец именно такой местной литературы. Написанная на персидском языке, бывшем в то время живым, разговорным языком, география среднеазиатского анонима, сопоставленная с классическими арабоязычными географическими произведениями, даёт весьма ценный не только фактический, но, что не менее важно для целей нашего исследования, и терминологический материал.

Так же велика ценность возникающих в X в. в Средней Азии и Хорасане исторических сочинений, в частности местных, или так называемых региональных, историй, из которых к нашему исследованию привлечены компилированная и переведённая на персидский язык в XII в. "История Бухары" Наршахи и составленная в том же столетии. "История Бейхака" Абу-ль-Хасана Бейхаки, земляка упомянутого выше автора мемуаров.

Таковы главные источники, использование которых, как нам пред-

¹ Заходер Б. "Ещё одно раннее мусульманское известие о славянах и русах IX - X вв." "Известия Всесоюзного географического общества". Т. 75. Вып. 6-й за 1943 г., стр. 33.

ставляется, может освободить исследователя от опасности впасть в анахронизм, следуя исключительно классическим мусульманским "географическим и правовым сочинениям.

Совершенно очевидны и недостатки, которые необходимо будут проистекать от пользования таким видом источников. Лишённые сухих, но точных данных, содержащихся в документах, увы, до настоящего времени недоступных исследователю мусульманского раннего средневековья, мы, выражаясь фигурально, скорее видим силуэты, чем точное изображение исследуемого явления. Тем не менее надеемся, что и такая работа небесполезна для будущего. Путешествующие по неизвестным землям редко имеют в своём распоряжении разработанные маршруты.

Среднеазиатский аноним в слове об области Хорасан определяет границы последнего Индостаном "а востоке, пустыней Кергес-кух на юге, Гурганом и "владениями гузов" на западе, Аму-Дарьёй на севере¹ . Бейхаки, писавший свои мемуары несколькими десятилетиями позднее анонима, под Хорасаном понимал область, управляемую из Нишапура, юго-восточный край которой соприкасался с владениями, непосредственно подчинёнными Газне² .

Менее ясны наши представления о внутреннем делении Хорасана. Согласно принятой в халифате административной схеме, за единицу такого деления принимался город, в котором находилась одна или несколько соборных (пятничных) мечетей ³ . Надо ли указывать на очевидную условность подобного деления? Уже в X в. соборные мечети зачастую находились в весьма незначительных населённых пунктах. Распадение халифата сопровождалось выделением из мусульманской церкви ряда крупных сект, из которых иные, как например шиизм, сами стали государственными религиями. Наконец, вошедшие в состав халифата области представляли такие специфические особенности, сложившиеся в глубокой древности, которые не были до конца уничтожены и после нескольких столетий мусульманского господства.

Для того чтобы составить более точное и отвечающее реальной исторической действительности представление о внутреннем делении той или иной области, следует обратиться к рассмотрению административных терминов, бытовавших в этой области; уяснение их точного значения в языке определённого времени, естественно, немыслимо без анализа строго локализованного письменного источника. Таким источником служит для нас упомянутый среднеазиатский аноним. В слове о Хорасане им приводятся следующие термины: руста, нахия, хан, касаба, шахр, шахрак, дих.

Ещё В. Бартольдом было отмечено, что термин "руста" (у арабо-язычных писателей - "рустак") "всегда употребляется в смысле группы деревень" и довольно точно переводится русским словом "волость" ^4. Как показывают источники, такая группа деревень иногда была окружена общею с городом оборонительной стеной ⁵ , а иногда представляла собою местность, весьма удалённую от города; поездку в руста горожане сравнивали с далёким путешествием⁶ . Наршахи, рассказывая о бегстве

¹ Худуд ал-алам. Рукопись Туманского с введением и указателем В. Бартольда, 1930 (в дальнейшем сокр. Худуд ал-алам) 19-а. Англ. перев. Minorsky V. Gibb. Mem. S. new series. T. XI, p. 162. 1937; русск. перев. "Материалы по истории туркмен и Туркмении". Т. I, стр. 211.

² Бейхаки "Тарих-и-Масуди", стр. 437. 1307. (1889 - 1890) (в дальнейшем сокр. Бейхаки ТИ).

³ Меz A. "The Renaissance of Islam", ch. XXII.

⁴ Бартольд В. "Отчёт о поездке в Среднюю Азию в 1893 - 94 гг.", стр. 15, прим. 10.

⁵ Наршахи "Тарих-и-Бухара", франц. изд. Ch. Shefer. Paris, p. 32. 1892 (в дальнейшем сокр. Наршахи); Истахри. Bibliotteca Geographorum Arabicorum (BGA). Т. I, стр. 260.

⁶ Абу-Саид "Тайны единения с богом". Изд. В. А. Жуковского, стр. 77. 1899 г, (в дальнейшем сокр. Абу-Саид).

в Бухару одного сасанидского царевича, описывает происхождение местного руста: бухарский руста образовался на месте земель, предназначенных для охоты, путём проведения водных каналов. Проведший эти каналы царевич заселил землю крестьянами и сделал руста своим наследственным имением ¹ . Таким образом, под руста, очевидно, следует понимать в точном значении этого слова населённую земледельческим людом местность, пользующуюся для сельского хозяйства искусственным орошением. Производное от этого термина рустам означало "мужик", "деревенщина"; значение это сохранилось и в послемонгольское время² .

В отличие от руста термин арабского происхождения "нахия" означал область, район, округ приблизительно в том же значении, в каком и мы употребляем эти слова. Описывая область Гузганана, среднеазиатский аноним следующим образом применяет термин: "В этой нахия имеется много руста и нахия" ³ . Двукратное применение в одной фразе одного и того же термина поучительно. Оно доказывает некоторую неопределённость и полисемантизм заимствованного названия. Не менее интересно имеющееся во втором случае противопоставление руста и нахия. Описывая эти гузгананские нахия, аноним характеризует их как районы исключительно скотоводческого хозяйства.

Третий из терминов, означающих областное, районное деление, - "хан" - подвергся за последнее время рассмотрению в двух работах - в переводе "Путешествия" Ибн-Фадлана и в "Материалах по истории туркмен и Туркмении"; исходя из трактовки этого термина в словаре Де Гуе к его изданию географов, первая из этих работ передаёт термин как "город второго .разряда в провинции Нишапур"⁴ , вторая работа сближает этот термин с термином арабского происхождения "руб" и переводит как "городская четверть" ⁵ . Тарих-и-Бейхак, не использованная указанными работами, не внося чего-либо существенно нового в определение последнего термина, весьма авторитетно подтверждает правильность подобной трактовки; "руб", по словам указанного источника, соответствует Делению города на кварталы и означает деление поселённых мест, расположенных "в степи и на горах"⁶ .

Несомненно, что законченный анализ приведённых терминов требовал бы также описания их происхождения и последующих изменений значения; возникнув в разные периоды, эти термины, как, впрочем, и большинство социально-экономических терминов мусульманского средневековья, продолжали существовать, теряя нередко своё первоначальное значение. Но поставленная нами задача значительно уже: показать на анализе вышеупомянутых терминов фиксированное языком наличие чёткого представления о районе, области, округе. Не менее важно для целей нашего исследования также отметить, что указанная чёткость отсутствует в терминологии, характеризующей категории населённых местностей, входивших в эти районные подразделения.

Применяемые среднеазиатским анонимом термины для обозначения таких поселённых мест переводятся обычно на русский язык как селение (дих) или деревня, город (касаба, шахр), городок (шахрак). Самое слово "шахрак" (-шахр - город + уменьшительный аффикс) носит описательный характер, а в применении к прочим терминам аноним неизменно прибавляет описательные эпитеты: "большой", "малый", - что, конечно, не может не указывать на некоторую неустойчивость и неопределённость их значения. Отмечаемый факт не является только специфической особенностью анонима; неустойчивость терминов, прилагаемых к, тому или

¹ Наршахи, 30.

² Саади "Бустсан". Тегеранск. литогр. 12.

³ Худуд ал - алам. 20- б.

⁴ Ибн-Фадлан. Прим. 67. 1939.

⁵ "Материалы по истории туркмен и Туркмении". Т. Г, стр, 192, прим. 3; стр. 198. прим. 4.

⁶ Тарих-и-Бейхак. Тегеранское издание (ТИ) 1317 (1939), стр. 34.

иному населённому пункту, нередко встречающаяся замена одного термина другим - частое явление в средневековой мусульманской литературе. Причиной такого рода неопределённости в применении обозначений является не только изменение значения того или иного поселённого пункта, что, конечно, тоже имеет место, но и то обстоятельство, что самое понятие "город" и противостоящее ему в средневековой европейской лексике "деревня", по-видимому, в значительной мере были чужды средневековому мусульманскому мышлению. Подтверждением сказанного является отсутствие резко выраженной концентрации ремесла в городском центре: города мусульманского средневекового Востока имеют полуаграрный характер, селения, как правило, занимаются тем или иным видом ремесленного производства.

Аноним называет столицу Хорасана Нишапур - "наибольшим городом". Город находился на равнине к югу от горной цепи Биналуд-кух и занимал площадь в 1 фарсах в длину и ширкну¹ . Он состоял из цитадели, именовавшейся "старой крепостью", собственно города-шахристана - и предместья - рабада. "Старая крепость не входила в состав шахристана, но находилась рядом с ним и отделялась от него только рвом. В X веке жизнь города, вероятно, вследствие развитая торговли и промышленности, всецело перешла в рабад, по-видимому, главным образом в южную часть его" ² .

Дополняя это замечание В. Бартольда, следует отметить, что я старая крепость и шахристан всё же были достаточно плотно заселены ³ . В Нишапуре скрещивались важнейшие торговые пути, ведшие из Индии и Средней Азии на запад, с побережья Персидского залива на север, в Поволжье. Истахри указывает на торговые отношения Нишапура далеко за пределами мусульманских стран; нишапурские текстильные изделия направлялись в "страны многобожия"⁴ . Как ни скудны наши сведения с местной торговле, но и они говорят об интенсивном обмене: из волости Буштафруша ежедневно вывозилось в Нишапур большое количество винограда ⁵ , волость Устува поставляла Нишапуру хлеб ⁶ . Город обладал многочисленными рынками, караван-сараями, постоялыми дворами, где била ключом оживлённая торговая жизнь. Центр хорасанской торговой жизни, Нишапур был одновременно центром оживлённой ремесленной деятельности. Город славился керамическими и железными изделиями. Особенно развито было в нём текстильное производство. В отличие от западных областей халифата, занятых главным образом выработкой льняных материй, здесь производились преимущественно изделия из хлопчатой бумаги, шёлка и шерсти ⁷ . Мастерские и всякие ремесленные предприятия занимали отдельные кварталы. И вряд ли был далёк от истины Мукаддаси, оставивший нам в своём сочинении вместе с прославлением города замечание: "Улицы грязные, постоялые дворы в беспорядке, бани нечистые, лавки скверные и стены неровные" ⁸ . Нишапур со всем его преобладанием ремесленно-торговой жизни над обычной для мусульманского города жизнью дворца и мечети вызывал неблагоприятное впечатление у наблюдателя, привыкшего к степенности и благопристойности городского обихода.

Но даже и такое явное преобладание ремесленно-торговой жизни не мешало Нишапуру сохранять его аграрный характер. Истахри сообщает, что каналы, имея выход за городскими стенами, орошали земли горожан ⁹ ; из рассказа Бейхаки о сражении в предместье Нишапура

¹ BGA. I, 254; III, 316; Худуд ал-алам, 19-а.

² Бартольд В. "Историко-географический обзор Ирана", стр. 65 - 66.

³ BGA, I, 255.

⁴ Там же.

⁵ Там же, III, 317.

⁶ Там же, III, 316 - 319.

⁷ BGA, I, 255; 111, 322 - 324; Mez A. "The Renaissance of Islam", p. 459 - 465.

⁸ Перевод материалов по истории туркмен. Т. I, стр. 197.

⁹ BGA, 1, 255.

явствует, что эти земли по большей части были заняты виноградниками и фруктовыми садами¹ . Торгово-ремесленные кварталы города непосредственно переходили в сельскохозяйственный район. Последний привлекал знать, устраивавшую здесь свои дворцы и парки. Из таких местностей особенно славилось селение Мухаммед-абад, примыкавшее с одной стороны к городским воротам² , а с другой - " Шадьяху, любимой резиденции правителей Хорасана. Один джуфтвар (земельная мера) земли в Мухаммед-абаде стоил, по свидетельству Бенхаки, тысячу дирхем, а с деревьями, посевом и виноградниками цена доходила до 3 тыс. дирхем за ту же меру ³ . Дворцы, роскошные парки и павильоны Шадьяха были расположены у самого города; среди них особым великолепием выделялся парк, устроенный Амром ибн Лейс - вторым и последним представителем саффаридской династии в Хорасане. Здесь же, среди земель горожан и знати, находились крестьянские земли а постройки. Близкий Бейхака вельможа именно у трёх таких крестьян приобрёл для своего сада земельный участок за 10 тыс. дирхем. Судя по приведённой выше расценке, этот участок не превышал размером 3 - 10 джуфтваров.

Эти пригородные районы совершенно незаметно для глаза переходила в отдельные волости и округи, ханы и руста. Посевы пшеницы, риса, ячменя, фруктовые сады и виноградники давали полное основание этой части северного Хорасана именоваться житницей области. Но было бы совершенно неправильным полагать, что, выходя из нишапурских ворот, путешественник оказывался в чисто сельскохозяйственных районах. Вышеупомянутая волость Устува, а также Гуян, Бейхак и др. славились не только своими пашнями и садами, но и производством текстильных изделий⁴ .

Наршахи даёт нам столь известные и многочисленные примеры широкого распространения ремесленного производства в различных бухарских селениях, что мы не считаем необходимым приводить их на страницах данной работы. Недавно изданная в Тегеране Тарих-и-Бейхак изобилует такими же описаниями: текстильное, кожевенное, керамическое дело было одинаково распространено не только в городах и городках, но и в местностях, именуемых селениями⁵ . К этому следует добавить широко развитую добывающую промышленность (медь, железо, серебро, бирюза). "До настоящего времени сохранили своё значение бирюзовые копи, находящиеся в горах... к сезерозападу от Нишапура, по дороге в Кучан, и являющиеся единственными бирюзовыми копями в мире, разработка которых приносит доход" ⁶ , - сообщает В. Бартольд.

Исходя из вышеизложенного, мы можем заключить, что единственным, по-видимому, критерием, служившим в описываемое время для разграничения различных названий поселённых мест, были религиозно-административные представления, соединённые, конечно, с историческими воспоминаниями о былой значимости того или иного места. Если "касаба", термин арабского происхождения, означал, как полагают некоторые исследователи, "главный город", или "провинциальную столицу" ⁷ , то в слове "шахр" и производном от него "шахрак" мы не можем не видеть оттенка древнеперсидского кшатра - imperium - власть.

Государственная и церковная земельная собственность составляла в X - XI вв. по-прежнему основной и главный вид земельной собственности. Но наряду с этим доминирующим видом собственности мы встре-

¹ Бейхаки ТИ, 436.

² Якут Муджап аль-Булдан, IV, 430.

³ Бейхаки ТИ, 615.

⁴ ВСА, III, 318, 319.

⁵ Тарих-и-Бейхак, 278, 279, 280 и т. д.

⁶ Бартольд В. "Историко-географический обзор Ирана", стр. 66 - 67.

⁷ Бартольд В. "К истории Мерва", 218. Mez A. Op. cit., ch. XXII.

чаем широко распространённую личную собственность. Как отмечено А. Ю. Якубовским в его работе о султане Махмуде, "имеются все основания считать, что в саманидскую эпоху в Средней Азии, как, впрочем, и по всему халифату, существовала крупная земельная собственность. Старое дехканство, возглавляемое ещё не до конца ликвидированными при Саманидах потомками иранских князей, оставалось вплоть до падения династии крупным земельным собственником"¹ .

Бейхаки даёт нам пример существования такой крупной земельной собственности в районе Нишапура и после падения Саманидов. Таким собственником был род Микаили, ведший своё происхождение от открытого не так давно советской археологией и палеографией согдийского князя Дивасти ² .

О земельных владениях Микаили Бейхаки сохранил следующий рассказ: как известно, смерть султана Махмуда застала его сына Масуда в Исфагане, далеко от столицы Газны. Получив известие о смерти отца, Масуд немедленно двинулся со своими войсками на восток; по пути в столицу, где в это время султаном был провозглашён другой сын Махмуда, Масуд некоторое время стоял в Нишапуре, собирая силы для дальнейших военных действий против брата.

Среди мероприятий, осуществлённых Масудом в Нишапуре в целях привлечения симпатий хорасанской знати, было и удовлетворение претензий рода Микаили, требовавшего возвращения имений - амляк, - доставшихся в наследство от прадедов живым представителям рода. Эти имения были во времена Хасанак, бывшего везиром покойного султана, захвачены вместе с урожаем - иртифа - как упомянутым везиром, так и другими лицами. Среди этих "других" Бейхаки называет земледельцев (кашаварзов), управляющих (вакилей) и просто могущественных людей³ .

Применение Бейхаки термина "иртифа" к земельным владениям Микаили определяет характер этих владений. Термин "иртифа", означая в основном понятие, близкое к русскому "вершь", "повершье"; в рукописи "Кимиа-и-саадат" точно определяется как "снятый с поля и доставленный к месту молотьбы (хирман-тах) урожай"⁴ ; примеры такого понимания термина имеются в литературе и до и после Бейхаки⁵ . Таким образом, земельные владения Микаили были не просто парками, окружавшими дворец, а сельскохозяйственным полем, приносившим урожай в зерне.

По-видимому, обычно эти земли "е составляли единого массива. Этим обстоятельством только и можно объяснить наличие многих управляющих в имениях Микаили. Сиасет-намэ, рассказывая о наместнике Азербайджана, попавшем в опалу, также замечает, что "не было ни одной округи, ни одного города в Хорасане, Ираке, Фарсе, Азербайджане, где бы у него не было дворца, караван-сарая, доходных статей и житниц"⁶ . То же самое явствует из рассказа Бейхаки о конфискации имения придворного, подвергшегося опале; конфискованные имения находились в Систане и других местах⁷ . Земли крупных землевладельцев были вкраплены в государственные, так называемые хараджные, земли, или их окружали мелкие крестьянские владения, как то было, например, с имением Амбра ибн-Лейс, образовавшимся из скупки земель, принадлежавших жителям селения Буштакан.

На основании находящихся в нашем распоряжении источников трудно сказать, насколько крупны были эти имения. Коронное владение газневидов, расположенное в газнинском округе, согласно Бейхаки, приносило

¹ Якубовский А. "Махмуд Газневи". Сборник в честь Фердоуси, стр. 59 - 60.

² Тарих-и-Бейхак, 117: именует род "микалианами" и выводит происхождение самого 'Диваети от Сасанидов. Род, кроме Нишапура, имел ответвление в Бейхаке.

³ Бейхаки ТИ, 36 - 37.

⁴ Рукопись Газали в Москве. Институт мировой литературы АН СССР.

⁵ Хафт Иклим, 257, "Journal Asiatique". 1862, p. 167, 170, etc.

⁶ Сиасет-намэ. Перс, текст, 34.

⁷ Бейхаки ТИ, 417.

за 15 лет дохода 17 млн. дирхем¹ , т. е. в среднем в год около 1133 тыс. дирхем. Это примерно более чем четверть ежегодных поступлений со всех хараджных земель Нишапура в IX веке² . Но газневидские коронные владения, естественно, были самыми крупными из числа имений знати. Тарих-и-Бейхак, рассказывая биографию некоего Захи Абу-т-Тейба Тахира, прославившегося делами благотворительности, утверждает, что он не был особенно богатым человеком; его доходы с имения составляли ежегодно 2 тыс. манов зерна и 10 динаров (очевидно, золота)³ .

Среди захватчиков земельной собственности рода Микаилн Бейхаки, как было указано, наряду с управляющими и могущественными людьми упоминает кашаварзов (этот термин переведён нами как земледельцы, землепашцы). Уже одно приравнение кашаварзов к управляющим и могущественным людям говорит само за себя. Нет ни малейшего сомнения, что под именем расхитивших земли Микаили землепашцев скрываются в рассматриваемом тексте Бейхаки те же мелкопоместные собственники, которые при описании двух земельных сделок в селении Мухаммед-абад выступают в том же источнике под наименованием в одном случае кадхуда (домохозяева), а в другом - дихкане⁴ . Кашаварзы, кадхуда, дихкане - это свободное крестьянство XI в., генеалогия которого, как и вышеописанного знатного рода Микаили, уходила в домусульманекие времена. Рассказы Бейхаки подтверждают значительное распространение этого мелкопоместного владения. Сообщая о бедствиях, постигших Мухаммед-абад в связи с приготовлениями Масуда к последнему походу против туркмен, Бейхаки указывает на массовое разорение я обнищание этих мелких владельцев, которые "продавали жилища, расколовши кровли". Эти мелкопоместные владения находились не только вблизи города. Сиасет-намэ сообщает о наличии такого же лица, именуемого в Спасет-намэ азадмардом (благородный), на весьма далёком расстоянии от города ⁵ .

Анализ слова "азад-мард", произведённый вами по Сиасет-наме⁶ , показывает, что это слово, означавшее в домусульма некое время свободное, привилегированное сословие, в мусульманское время, теряя своё прежнее значение, выступает в смысле "благородный", "доблестный" с тем, однако, отличием при сопоставлении с другими терминами, что применялось оно неизменно к лицам, являвшимся не только свободными, но и достаточно независимыми в имущественном отношении.

Тот же источник в рассказе о благородной, престарелой и безлетной вдове даёт прекрасную иллюстрацию того, как именно эксплоатировались подобные земли: "Оставшись одинокой, она (т. е. вдова) кусок наследственной земли отдавала земледельцу - барзигару - для обработки; таким образом, она получала от той земли столько, что могла отдать и государеву часть и долю земледельца, причём у неё самой оставалось столько, что до нового урожая у неё ежедневно было четыре хлеба" ⁷ . Таким же образом, несомненно, эксплоатировались и земли рода Микаили.

Термин "барзигар" означал, как видно из приведённого текста, крестьянина-издольщика, составлявшего основную массу земледельческого населения. Кроме уплаты поземельного налога-хараджа - и доли землевладельцу (в случае работы на землях дихкан) барзигар нёс множество других повинностей. Такой общей для всех крестьян повинностью был хашар. Термин "хашар", означавший в монгольских и послемонгольских источниках исключительно крестьянское ополчение, принудительно наби-

¹ Бейхаки ТИ, 125 - 126.

² BGA, VII, 278.

³ Тарих-и-Бейхак, 126 - 127.

⁴ Бейхаки ТИ, 614 - 615.

⁵ Сиасет-намэ. Перс, текст, 71.

⁶ Там же, 26.

⁷ Там же, 33.

раемое в завоёванной стране, в источниках домонгольских выступает как в этом значении ¹ , так и в значении вообще крестьянского населения, замятого отбыванием государственной или помещичьей барщины. В Сиасет-намэ и у Бейхаки термин выступает исключительно в последнем значении; в рассказе о Хосрове Ануширване и Маздаке хашар призывают из руста для работ по благоустройству парка и для рытья ям ² . У Бейхаки хашар занимается постройкой дворца Масуда в Газне ³ , расчисткой дорог от выпавшего снега ⁴ , принимает участие в государевой охоте в качестве загонщика зверей ⁵ . Кроме такой общей повинности эксплоатируемое крестьянство должно было нести разные личные повинности, например доставлять корреспонденцию чиновников ⁶ и т. д. Эти личные повинности обозначались термином "бегар" или "бегари", встречающемся у Бейхаки в паре с "хашар" ⁷ . Термин этот несколько лет тому назад был подвергнут подробному разбору на страницах лондонского востоковедческого журнала.

Останавливаясь в своей работе по восточному (мусульманскому) средневековью на специфических условиях развития ремесленного производства, я имел случай заметить, что в отличие от Европы "городское торгово-ремесленное население так и не смогло выйти из-под всеобъемлющей опеки землевладельца-феодала" ⁸ . Замечание это относилось к периоду, когда ленное землевладение стало преобладающим на всём Ближнем и Среднем Востоке. Но начало этого явления, его, так сказать, "корни" уходят далеко в досельджумский период.

Широкое развитие товарно-денежных отношений на мусульманском Востоке в раннее средневековье привело к тому, что и землевладение оказалось здесь заинтересованным в торговых операциях. Образование громадного мусульманского государства содействовало росту этих операций, придало им поистине мировой характер. Упомянутый выше наместник Азербайджана, владевший и общинными землями и торгово-купеческими предприятиями, не был исключением. Наршахи подробно рассказывает о торговых операциях землевладельцев бухарской области, ведших постоянную торговлю с Китаем; крупнейший землевладелец Бухары, бухар-худат, имел в своём владении почти все торговые заведения города, напоминая в этом отношении фатимидского халифа в Египте XI в., который, по рассказу путешественника, не только захватил в свои руки всю юрговлю хлебом, текстилем, имел громадный, лично ему принадлежавший флот, многочисленные торговые заведения, но даже сдавал в аренду жилые дома и комнаты в этих домах.

Кажется, Абу Юсуф Якуб, автор знаменитого трактата о поземельном налоге времён халифа Харун ар-Рашида, впервые отметил: "Земля, по моему мнению, то же, что золото" ⁹ . Писатели X - ХI вв. приводят ряд цен на землю. Бейхаки отмечает бесшабашную спекуляцию земельными участками в. Нишапуре ¹⁰ . Наряду с земельными владениями старинного дихканства, существовали владения, принадлежавшие лицам, происхождение которых вряд ли хорошо было известно даже современникам; чиновник, купец, зажиточный горожанин становились не только владельцами "земельной собственности, но в некоторых случаях, избегая посредничества управляющих, сами хозяйствовали на приобретённых землях ¹¹ .

¹ Тарих и Систан, 291.

² Сиасет-намэ, Перс, текст, 180.

³ Бейхаки ТИ, 508.

⁴ Бейхаки ТИ, 544.

⁵ Бейхаки ТИ, 275 и глосса на полях.

⁶ Сиасет-намэ. Перс, текст, 72.

⁷ BSOS, IX, р. 4; Minorskу V. "А soyourghal", p. 950, 954.

⁸ Заходер Б. "История восточного средневековья (халифат и Ближний Восток)", стр. 106. 1944.

⁹ Франц. перев. - Fagnan, 91.

¹⁰ Бейхаки ТИ, 616.

¹¹ Бейхаки ТИ, 364.

Сиасет-намэ сохранил весьма интересный с разных точек зрения рассказ о купце, содержащий перечисление его имущества: "Я, сын такого-то человека, купца, дом моего отца в этом городе, в таком-то квартале. Все знают моего отца, каков он был и обладал скольким имуществом. Когда отец мой скончался, я в течение нескольких лет предавался влечениям сердца, удовольствиям и винопитью, затем на меня напал сильный недуг, так что я потерял надежду на жизнь. Во время этой болезни я дал обет богу, если выживу, совершу хадж и отправлюсь на священную войну. Бог мне подал исцеление... тогда... я освободил всех бывших у меня невольниц и рабов, раздал им золото, земельные участки и дома, переженил их, распродал домашние вещи и торговые помещения и получил пятьдесят тысяч динаров наличными деньгами"¹ .

Близкая связь между землевладением и торговлей, а также между сельским хозяйством и ремеслом в достаточной мере объясняет то специфическое положение, в котором находилось ремесленное производство на мусульманском Востоке. У нас существует полная уверенность, что отсутствие в источниках раннего средневековья каких-либо упоминаний о цеховой организации ремесленников, а также о сколько-нибудь влиятельном положении ремесленных глав не является только признаком феодально-придворного происхождения литературы, которой мы пользуемся. На мусульманском Востоке подлинным "главою" ремесленного производства было всё то же всесильное землевладение.

Сиасет-намэ в повествовании о начале династии саффаридов-медников в Систане сохранил следующие слова Якуба ибн-Лейса, основателя династии: "Я - сын медника, от отца обучился делу медника; моей пищей были ячменный хлеб, рыба, лук и зелень"² . Не касаясь несомненной, по нашему мнению, недостоверности этой псевдоавтобиографии Якуба, всё же мы не можем не отметить её большой значимости для характеристики положения ремесла. Как известно, основатель саффаридской династии происходил из небольшого городка (шахрак), называвшегося Карни, или Карнейн. Приведённые слова псевдоавтобиографии свидетельствуют о наличии наследственного ремесла, в местности, ремесленное значение которой было, судя по источникам, совершенно ничтожно, и о необеспеченности ремесленника. И то и другое находит подтверждение в имеющемся материале.

Известный рассказ Наршахи о ткацком заведении в Бухаре, которое выделывало ткани "такого высокого достоинства, что за одну занавесь можно было отдать всю поземельную подать Бухары"³ , свидетельствует не только о наличии высококвалифицированных мастеров, но и сосредоточении их в одном месте. Естественно, что подобное высокое мастерству в условиях средневекового производства не могло не носить наследственного характера. Надо ли говорить о передаваемых из поколения в поколение навыках, которые лежали в основе производства таких замечательных нишапурских изделий, как ткани "шахиджани"⁴ , "пайбаф" ⁵ , "рахтадж" и "тахтадж" ⁶ , "аттаби" ⁷ , "мушти",⁸ и т. д.

Произведённое некоторое время тому назад советским этнографов А. Н. Кондауровым обследование одного из малодоступных горных районов Таджикистана позволило познакомиться с "домашней промышленностью" ягнобцев, весьма напоминающей своими чертами то, что было

¹ Сиасет-намэ. Перс, текст, 69.

² Сиасет-намэ. Перс, текст, 14.

³ Русский перевод Н. Лыкошина, стр. 29.

⁴ То есть заимствованное производством из Мерва Шахиджан.

⁵ Ибн-Фадлан. Прим. 193; "Материя, вытканная на особом ножном станке".

⁶ Возможно, от персидского "pax" - дорога, "тадж" - шапка; "тахтадж" - уменьшительное арабизированное от "тахтак" - "тахтэ" - род покрывала.

⁷ Средневековое латинское attabi, испанское tabis - шёлковая волнистая ткань (см. Худуд ал-алам, 29-а; J. а. XIX, р. 94; GHS, XI, 131.

⁸ Фарс-намэ, 122, упоминает как ткань производства Иезда.

широко распространено в старину по всему мусульманскому Востоку¹ . В нашем распоряжении имеются отрывочные, но яркие данные, свидетельствующие о крупных вознаграждениях, полученных тем или иным искусником средневекового Востока, сумевшим унаследованным с глубокой древности мастерством заслужить восхищение вельможи-мецената. Но не эти данные, конечно, могут характеризовать общее положение ремесла.

Необычайное развитие товарно-денежных отношений придало всему восточному ремесленному производству чуть ли не с самого возникновения халифата массовый характер. Основной фигурой ремесленного производства в этих условиях был не искусник-мастер, устад, а тот ахль аль-амал (в буквальном переводе - "люди дела, работы"), о котором упоминает Ибн-Хаукаль при описании нишапурских ремесленных базаров² и который, по нашему мнению, идентифицируется с персидским муздвар - получающим музд (плату) за работу. Анализ этого "музд приводит нас к убеждению, что в лице муздвара или ахль аль-амал мы имеем того же издольщика-барзигара, действующего только не на поле, а в разного рода мастерских обрабатывающей промышленности и рудниках промышленности добывающей. Как и в земледелии, в ремесла были заняты мужчины и женщины ³ , Как и в земледелии, положение муздвара было ужасным. Житие Абу-Саида рассказывает: желая прельстить оскорбившего его нишапурского ремесленника, кассаба, Абу-Саид приказал подарить оскорбителю пару обуви, хлопчатобумажную ткань и чалму, предварительно обмыв благодетельствуемого в бане⁴ .

Рассказ Наршахи о ткацком заведении в Бухаре нам кажется весьма поучительным и в другом отношении. По существу дела, вся огромная развитая ремесленная промышленность мусульманского Востока представляла собою колоссальную мастерскую, где хозяйничал тот же землевладелец, патриций, независимо от того, был или не был он связан непосредственно с торговыми операциями. Наблюдавший египетское текстильное производство Насир-и-Хосроз сообщает, что вся продукция египетских текстильщиков шла на склады халифа. Фарс-намэ оставил нам бесценный отрывок, рассказывающий о технике передачи ремесленником выработанного им. Вся продукция, выработанная текстильщиками, просматривалась специальным контролёром эмира, носившим название байа, и лишь по удостоверении доброкачественности сдаваемого поступала на склады эмира⁵ . Бесцеремонная эксплоатация ремесленного населения крупным землевладением сопровождалась не менее бесцеремонным перемещением ремесленников по желанию того или иного эмира, султана, халифа. Бейхаки рассказывает, что султан Махмуд из любви к столице своей Газне насильно отправлял туда "а жительство всех, кого считал мастерами в своём деле⁶ . Малоземелье, результат необходимости искусственного орошения и низкой техники феодального времени, постоянно обеспечивало землевладельца кадрами ремесленников, положение которых весьма походило на положение тех рабов, что с утра до вечера трудились в переписочной мастерской историка Вакыди (IX в.), принося их хозяину доход в 100 динаров⁷ .

Именуя условно "патрициатом" хорасанских землевладельцев X - XI вв., мы хотим подчеркнуть то существенное, что отличало этих землевладельцев от старинного иранского дихканства. Тесно связанные с ремеслом и торговлей, хорасанские патриции представляли собою самую

¹ Кондауров А. "Патриархальная домашняя община и общинные дома у ягнобцев", стр. 13. 1940.

² BGA, II, 311.

³ Бейхаки ТИ, 205.

⁴ Абу-Саид, 149.

⁵ Фарс-намэ, 146.

⁶ Бейхаки ТИ, 205.

⁷ Фихрист, 98.

предприимчивую часть господствующего класса. "Книга генеалогий" Самани (XII в.) и Тарих-и-Бейхак дают нам исчерпывающую картину распространения этих патрицианских семей по городам, городкам и селениям Хорасана и Средней Азии, а многие историко-литературные сочинения того времени показывают представителей этих семей далеко, за пределами родины и даже за пределами мусульманского мира Б качестве энергичных купцов, ростовщиков, послов и чиновников. Именно среди этой части господствующего класса мы находим первые реальные признаки наличия самоуправления в лице так называемой "знати кварталов и базаров"¹ , всякого рода "шейхов" ² , "пиров" ³ и "раисов".

В. Бартольд, останавливаясь на значении термина "раис", замечает: "По наследству от отца к сыну нередко переходила должность раиса - начальника города и округи, которая в домонгольский период ещё не имела своего нынешнего полицейского характера. Раис был первым лицом города и представителем его интересов; через него государь выражал свою волю жителям. Очень вероятно, что раис, по крайней мере в первое время, назначался из представителей знатнейших местных родов" ⁴ . У Бейхаки мы находим термин "раис" неизменно в сочетании с чиновниками и знатными людьми ⁵ . Из описания посольских приёмов у Бейхаки явствует, что среди прочих обязанностей раис ведал украшением города в торжественных случаях, а также порядком на улицах⁶ . Сиасет-намэ передаёт следующий рассказ, характеризующий благотворительные функции такого главы округи: "Я - раис такой-то округи. Мой дом всегда был открыт для гостей, странников, учёных и образованных людей. Я уважал людей и помогал несчастным. Я постоянно творил милостыню и благотворительность заслуживающим того по своим достоинствам.., все, что я унаследовал из имений и поместий, я тратил на добрые дела и гостеприимство"⁷ .

Изданная несколько времени тому назад в Тегеране систанская хроника (Тарих-и-Систан) дала впервые возможность более или менее полно ознакомиться со структурой военных отрядов, находившихся в распоряжении таких патрицианских самоуправлений. Это были наёмные войска, составленные из добровольцев. Находились они под начальством избираемого ими же серхенга и носили наименование айяров⁸ . Местом их обычного нахождения был город; Ибн аль-Асир упоминает о "цитадели айяров" в Самарканде⁹ . Обслуживая интересы местной знати, содержавшиеся за её счёт отряды, составленные по преимуществу из тех же барзигаров и муздваров, нередко превращались из послушного инструмента господствующего класса в буйный элемент феодальной анархии.

Десятое столетие, названное в неоднократно уже цитированной работе А. Меца "Ренессансом ислама", характеризуется резким подъёмом во всех областях жизни почти для всего мусульманского мира. Для Хорасана и Средней Азии этот подъём конкретизировался в образовании могущественного государства Саманидов, в политическом отношении создавшего впервые в истории единое целое из этих двух областей, а в культурном отношении давшего ряд деятелей, имена которых занимают по праву одно из первых мест в списке замечательных людей средневековья. Топография монетных кладов, раскопки и изучение памятников материальной культуры, письменные источники - всё указывает на необычайно интенсивное развитие и экономической жизни. Хорасанские и средне-

¹ Бейхаки ТИ, 41.

² BGA, III, 315.

³ Сиасет-намэ. Перс, текст, 37 и 51.

⁴ Бартольд В. "Туркмения в эпоху монгольского нашествия", 244.

⁵ Бейхаки ТИ, 34, 419.

⁶ Там же, 288, 375 и т. д.

⁷ Сиасет-намэ. Перс, текст, 23.

⁸ Тарих-и-Систан, 161 и прим. 3.

⁹ Ибн аль-Асир, IX, 113.

азиатские ремесленники работали на далёкие рынки. Торговые связи с Средиземноморьем и Дальним Востоком окрепли, приобрели регулярный характер. Для нас, советских историков, особенно примечателен факт непосредственного участия Поволжья (Болгары) в этих связях; ровно столетие спустя после путешествия на Волгу Ибн-Фадлана, в 1024 - 1025 гг., от болгарского царя в Хорасан было направлено посольство примерно с тою же целью, что и багдадское посольство, - содействовать укреплению мусульманства ¹ . В этих условиях удельный вес той части господствующего класса, которая названа нами патрициатом, увеличивался. Вопрос о формах государственного устройства глубоко затрагивал материальное благополучие широких кругов населения.

Газневидское государство, в состав которого вошёл Хорасан, в конце X в. представляло собою последнюю попытку реставрировать на Востоке мусульманского мира строй аббасидского халифата времён Харун ар-Рашида, Мамуна, Мутасима. Основывая своё могущество на подавляющем фонде государственных хараджных земель, газневидское государство, достигшее зенита своего расцвета при выдающемся султане Махмуде (998 - 1030), проводило в политике строгий принцип централизации в пасти, сопровождавшейся борьбой против владельцев крупной земельной собственности. Снасет-намэ передаёт следующий рассказ, дающий ясное представление о сущности этой политики: "Султан (Махмуд) назначил в качестве наместника в Хорезме (именовавшегося "хорезм-шах") эмира Алтунташа, который занимал ранее пост великого хаджиба ² . Тот отправился в Хорезм, а налог ибра ³ Хорезма составлял пятьдесят тысяч динаров. Прибыв в Хорезм, Алтунташ по истечении года направил в Газну своих доверенных и обратился с просьбой разрешить взять в качестве джамэ (вознаграждение, буквально - "расходы на одежду") шестьдесят тысяч, динаров непосредственно из (упомянутых) налогов Хорезма, а не из дивана (центральное государственное казначейство). Везиром в то время был Шамс ал-куфат Ахмед ибн-Хасан Мейменди.

Прочитав послание хорезм-шаха, он немедленно написал в ответ - "Во имя бога милосердного и всепрощающего! Да будет известно эмиру Алтунташу, что он не "Махмуд" (игра слов: Махмуд - имя султана и арабское причастие "хвалимый"). Никоим образом эти налоги не могут ему быть предоставлены, собери их, доставь в казнохранилище султана, получи расписку, а тогда " проси требуемое тебе содержание"⁴ .

Внимательное рассмотрение мемуаров Бейхаки, изобилующих описаниями имущественного состояния того или иного члена газневидской бюрократии, показывает, что среди газневидских "людей пера" и военных лица, владевшие крупной земельной собственностью, редки и нетипичны. Это положение подтверждается анализом двух особенно чаете встречающихся в мемуарах явлений, бытовавших при газневидском дворе, описанию которых Бейхаки, естественно, уделяет большое внимание, - опалы и пожалования. (

Процедура предания опального сановника казни или тюремному заключению в то время, кроме уменья захватить опального, требовала также со стороны исполнителей государевой воли уменья конфисковать имущество; обычно снятие показаний об имущественном положении опального происходило в присутствии духовного судьи и сопровождалось составлением протокола, в котором подробно перечислялись все категории подлежащего конфискации имущества ⁵ . Рассмотрение этого рода сообщений показывает, что в состав конфискованного преимущественно входило

¹ Тарих - и - Бейхак, 53.

³ Высший военно-придворный чин, нечто вроде коменданта дворца.

³ Средний ежегодный доход с феодального владения. См, Poliak A, "Some notes on the feudae system of the Mamluks", p. 99.

⁴ Синеет-намэ. Перс, текст, 206.

⁵ Бейхаки ТИ, 182.

золото, серебро, драгоценные камня ¹ , рабы и рабыни ² , городские или пригородные дворцы "ли парки ³ . Такой же результат получается и от анализа сообщений Бейхаки о пожалованиях, сопровождавших назначение на мало-мальски высокий пост. Как правило, эти пожалования, так называемое "одевание в халат", составляли самые разнообразные предметы - рабы, вооружение, животные, вплоть до боевых слонов⁴ , но нигде нам не удалось найти какое-либо указание на присутствие среди жалуемого земель, имений или деревень. Последним и, пожалуй, наиболее существенным аргументом, подтверждающим наше основное положение, является анализ источников дохода подавляющего большинства газневидской бюрократии, военной и гражданской. Этими источниками дохода являлось регулярно получаемое из государственного казначейства содержание, носившее самые разнообразные названия, вроде упомянутого выше джамэ, или джамэти (содержание на одежду, расходы по одеянию), мушахарат (помесячное содержание, выдававшееся чаще всего натурой), бистагани (содержание воинам) и т. д.

Намеченная ещё при султане Махмуде политическая линия на уничтожение всех опасных для хараджного землевладения соперников неизбежно приводила к открытой борьбе с земельными собственниками и сопровождалась многочисленными казнями, конфискациями и опалами. Несмотря на временные поблажки в начале царствования Масуда (упомянутое выше дело Микаили), в 30-х годах XI в. мы наблюдаем продолжение той же линии. Естественно, что хорасанский патрициат сказался ярым противником газневидского режима, пытавшегося восстановить то, что изживалось или было изжито в большинстве стран современного газневидам мусульманекого мира.

Неизбежность крушения режима была заметна не только по всё учащавшимся нападениям разрозненных туркменских отрядов на газневидские границы, но и по многим явлениям внутри этих границ. Несмотря на непрекращающиеся казни, карательные экспедиции и поистине вездесущий сыск, смерть султана Махмуда оказалась роковой для дальнейшего господства газневидов над Средней Азией и Хорасаном. Скованные военным талантом Махмуда, силы оппозиции газневидскому режиму пробудились к действию в правление малоспособного Масуда. При сосредоточении туркмен на северных границах особенно опасно было отделение Хорезма, передового поста газневидских владений в кочевой тюркской степи. Наследовавший верному газневидскому наместнику в Хорезме - Алтунташу - его сын Харун не замедлил использовать благоприятную ситуацию после смерти султана Махмуда и провозгласил себя в 1034 - 1035 (425 - 426) году независимым правителем, вступив вместе с тем в союз со среднеазиатскими кочевниками.

Но ещё более опасной оказалась борьба в самом Хорасане, Как и большинство общественных движений средневековья, эта политическая, по существу, борьба внешне носила религиозный характер. Газневидская оппозиция нашла своё выражение в специфической деятельности суфизма того времени.

Упомянутое в главе об источниках апологетическое житие старца Абу-Саида даёт замечательный и мало использованный в этом отношении до сей поры материал. Правда, посвящённое апологетике одного лица, это сочинение в самом своём существе тенденциозно: фигура Абу-Саида настолько доминирует в нём, что невольно создаётся впечатление о подчинённом положении всея упомянутых в сочинении лиц. В действительности, наряду с Абу-Саидом в Хорасане действовали и другие, столь же полновластные духовные вожди, да и сам Абу-Саид с умной насмешливостью сравнивал свою власть лишь с властью эмира, ограниченного пре-

¹ Бейхаки ТИ, 156 - 158. 228, 235.

² Там же, 228, 235, 330.

³ Там же.

⁴ Там же. 344.

делами собственного владения ¹ . Верно и то, что многое в этом сочинении (особенно по части терминологии), составленном полтора века спустя после смерти самого старца, возбуждает сомнение и представляется более относящимся к сельджукскому, чем к газневидскому, времени. Но всё же самая основа трудолюбиво собранных праправнуком старца рассказов, по нашему мнению, точно и с поразительной полнотой отражает реальную историческую действительность.

В первой половине XI в. суфийская организация в Хорасане представляла собою весьма мощное учреждение, мало напоминавшее полумонашеский орден, направивший все свои помыслы на умерщвление плоти и отказ от всего мирского. Где-то позади, в далёком прошлом, остались у самого старца подвиги самоистязания, пустыножития и аскетизма. Ставши шейхом, он походил более на князя, чем на главу дервишей-попрошаек. Окружённый свитой в сотню и более муридов, восседающий на коне среди благоговейного молчания, в суфе из византийской ткани и драгоценном дастаре, Абу-Саид не выражался о себе иначе, как в третьем лице множественного числа² ; в его подчинении и приближённые, как у эмира, слуги ³ и представители знати, чиновники и военные.

Суфийская ханака была не только местом радений, но и своеобразным политическим клубом того времени. Послушать "слово" прибывшего знаменитого проповедника собирались знатные и бедные, старики и дети, землевладельцы и маклера с базара; слушатели заполняли внутреннее помещение ханаки, сидели на кровле, толпились у входа. Житие Абу-Саида, как и аналогичные ему памятники христианской литературы, является исключительным источником для характеристики быта и нравов. В рассказах, посвящённых "речам и подвигам", мы встречаем разнообразные персонажи: игрока на тамбуре, в молодости пользовавшегося большим успехом, а в старости вынужденного жить на кладбище⁴ ; городского мухтасиба, неукоснительно блюдущего законы шариата ⁵ ; притесштеля-воеиного⁶ ; женщину-певицу в роскошных одеяниях; представителей купечества, чиновников, ортодоксального духовенства.

Достаточно ясно очерчены и те силы, которые стояли за орденом. Сам Абу-Саид происходил из семьи, владевшей недвижимой собственностью в Мейхене и вместе с тем занимавшейся торговлей (отец Абу-Саида был купцом-парфюмером)⁷ . Те же владетельные и состоятельные патриции, называемые в "Житии" "великими", иногда - "знатными", сопровождают Абу-Саида на всём его жизненном пути. Как ни приблизительны указания на стоимость подарков и милостыни, полученных орденом, всё же они заставляют предполагать о весьма значительных средствах, находившихся в руках глав хорасанского суфизма.

Являясь проводником политических интересов патрициата, суфийский орден представлял собою организацию, направленную против газневидского режима. Отражением этой противогазневидской политики суфизма, несколько заглушённым длительным периодом времени, отделявшим составление "Жития" от подлинных событий, является ряд рассказов, из которых мы узнаём, что ортодоксальное мусульманское духовенство Нишапура жаловалось на суфиев в Газну, предлагая правительству обратить внимание на деятельность лжеотшельников, которая, по мнению авторов жалобы, грозила "общим смятением и мятежом". Один из рассказов сообщает, что Масуд, называвший суфиев "колючеусыми"⁸ , приказал войскам осадить и взять с боем резиденцию шейха Мейхене ⁹ .

¹ Абу-Саид, 68 - 69.

² Там же, 12.

³ Абу-Саид, 76. Надиман-и-хасс.

⁴ Абу-Саид, 139.

⁵ Там же, 134.

⁶ Там же, 144.

⁷ Там же, 13 и 44.

⁸ Бейхаки ТИ, 522; буквально: "с усами, похожими на пилу".

⁹ Абу-Саид. 205: в рассказе, что примечательно, Масуд назван Сури, т. е. именем наместника-притеснителя. О нём ниже.

Патрицианский характер политики хорасанского суфизма объясняет нам и ту, на первый взгляд, малопонятную близость, которая существовала между членами сельджукской туркменской династии и суфиями. Вожди туркмен Тогрул и Чагры выступают в литературе того времени, осиянные мистическим светом "колючеусых". "Чагры и Тогрул, - рассказывает "Житие", - прибыли на паломничество и службу к шейху в Мейхене... Прибывшие подошли к месту, где сидел шейх; произнесли "салам" и, поцеловав его руку, встали перед ним. Шейх, как было у него в обычае, откинул голову и в таком положении оставался около часу. Затем он сказал Чагры: "Мы даём тебе царство над Хорасаном"; "Мы даём тебе царство над Ираком", - сказал он Тогрулу" ¹ .

Несмотря на своё влиятельное положение, хорасанский патрициат, естественно, не мог сам справиться с газневидским султанатом, обладавшим значительным материальным и военным превосходством. По сообщению Бейхаки, задолго до первых решительных побед сельджуков хорасан-ская знать "писала послания в Мавераннахр (Средняя Азия), отправляла послов, жаловалась и побуждала тюркскую знать (к выступлению)" ² . Близкие связи хорасанских и среднеазиатских суфиев³ могли играть самую существенную роль в деле сближения хорасанского патрициата и вождей туркмен-огузов.

Причины потери Хорасана, этой жемчужины газневидской короны, были предметом спорое и много лет спустя после решительного поражения и трагической гибели "Масуда - несчастного сына великого отца. Следы этих споров встречаются у Бейхаки в приводимых им речах вельмож и рассуждениях самого автора мемуаров. И кажется, нет ни одного лица в мемуарах, которое производило бы более двойственное впечатление, чем всесильный начальник финансово-налогового управления Хорасана сахиб-диван Абу-ль-Фазль Сури, который, по мнению Бейхаки, и был главным виновником перехода цветущего края во власть сельджуков.

Точка зрения самого автора явствует из приводимого им рассказа о халифе Харун ар-Рашиде и известном его наместнике Али ибн-Иса, неистовыми своими поборами возбудившего ненависть населения, сказочно богатыми подношениями заслужившего слепое доверие шлифа. Результатом административной деятельности Аля ибн-Иса было восстание в Мавераннахре, приведшее ко многим бедствиям, в том числе и к смерти самого халифа, вынужденного лично двинуться на усмирение восстания⁴ .

Аналогия между Али ибн-Иса и Абу-ль-Фазлем Сури, Харун ар-Рашидом и Масудом достаточно прозрачна у Бейхаки. Подобно Али ибн-Иса, хорасанский сахиб-диван прибывает к Масуду в Газну с богатыми подношениями, общая стоимость которых выражалась в сумме 4 млн. дирхем⁵ . Как Харун, Масуд не желал слушать людей, пытавшихся (возбудить подозрение против временщика, и высказывал сожаление, что у него мало слуг, равных по достоинству нишапурскому наместнику. "У хорасанского народа надо узнать, - говорит близкий друг и собеседник Бейхаки, - сколько мучений постигло и благородных людей и простонародье, чтобы были сооружены такие подношения". "Он (Сури), - добавляет Бейхаки от себя, - уничтожил в Хорасане знать и раисов, отобрал безмерное имущество, и те знатные люди стали обездоленными" ⁶ .

Но "месте с тем тот же Бейхаки характеризует Сури, как весьма энергичного администратора. В Тусе Сури выстроил на гробнице Али ибн-Муса ар-Риза минарет, на содержание которого приобрёл деревню. В Нишапуре им был выстроен мусалля такой роскоши, с какой, по мнению Бейхаки, не строили и эмиры. Были произведены ирригационные работы по благоустройству речонки, досаждавшей населению своими разливами,

¹ Абу-Саид, 20.

² Бейхаки ТИ, 419.

³ Абу-Саид, 117, 306 - 307.

⁴ Бейхаки ТИ, 421 - 429.

⁵ Там же, 419.

⁶ Там же, 418 - 420.

Строительная деятельность Сури распространялась и за пределы Нишапурского округа: в Фараве и Неса были сооружены постройки, пользовавшиеся известностью и в то время, когда Бейхаки составлял свои воспоминания.

Но и все описанные положительные стороны деятельности Сури, по мнению Бейхаки, "не могут искупить греха тиранства", и даже строительная деятельность нишапурского наместника есть не что, иное, как "красть хлеб у соседей и отдавать соседям"¹ .

Чем объяснить подобную двойственность Бейхаки? Верный газневицский чиновник Бейхаки видел в деятельности Сури воплощение той политической линии, которая характеризовала внешне блестящее правление султана Махмуда и которая неуклонно проводилась его последователями, называемыми в мемуарах "махмудийцами", во главе с самим Масудом. Но вместе с тем, тесно связанный с дихканством и Хорасаном, Бейхаки не мог не видеть гибельных последствий этой политики, чреватой не только феодальными смутами, но и крупными социальными конфликтами. Описанные им восстания в Кермане и Хорасане полностью разъясняют позицию и колебания автора мемуаров.

Керман, считавшийся газневидской стратегией плацдармом для господства над Систаном и Исфаганом, подчинился Газне ещё в правление султана Махмуда² . В качестве правителя туда был в своё время направлен Ахмед ибн-Али Нуштешн, представитель высшей командной верхушки гвардии, бесподобный кавалерист и несравненный игрок в конное поло ³ . Деятельность Нуштегина в Кермане, очевидно, протекала в формах, обычных для газневидской политики. "Податное население успокоилось, - повествует Бейхаки, - и стало платить налоги" ⁴ . В 1034 г. это обманчивое спокойствие закончилось: среди керманской знати возник заговор с целью изгнать "махмудийцев". В происшедшем сражении газневидские войска! потерпели решительное поражение. Основная часть войск, состоявшая из дворцовых гулямов, вместе с Ахмедом ибн-Али-Нуштегином двинулась из Канна в Нишапур; племенное ополчение бежало в Мекран, а бывшие в войске индийские отряды направились в Систан и оттуда в жалком состоянии прибыли в Газну ⁵ . Прибытие разбитого в Кермане Нуштегина в Нишапур совпало со временем хорасанского восстания, едва ли не самого крупного события периода досельджукского завоевания.

Бейхаки считает, что причиной тусского восстания была старинная вражда, имевшая место с давних времён между тушами и нишапурцами ⁶ . Надо заметить, что о враждебных отношениях между Тусом и Нишапуром значительно ранее Бейхаки упоминает и Мукаддаси, характеризуя Туе как область смутьянов и разбойников⁷ . Но также не следует забывать, что Нишапур по отношению к Тусу был с начала IX в. административным центром, ненависть к которому объяснялась не столько враждебными отношениями жителей между собой, сколько вполне понятным озлоблением обираемого населения к городу, где находились главные обиратели.

Восстание началось вслед за отъездом Сури из Нишапура в Газну с упомянутыми подношениями султану Масуду, т. е. в конце - июля - начале августа 1034 г., когда, следовательно, были закончены работы по сбору урожая и наступало время собирания налогов. Даваемая мемуарами характеристика восстания не оставляет сомнения в его классовом характере. По словам Бейхаки, повстанцы были "негодяями", улучившими удобный момент, чтобы ограбить Нишапур; они шли из Туса пешие, не

¹ Бейхаки ТИ, 421.

² Там же, 434.

³ Там же.

⁴ Там же, 438.

⁵ Там же, 437 - 439.

⁶ Там же, 434.

⁷ BGA, III, 319, прим. по рукописи "С".

соблюдая боевого порядка, поставив своим предводителем какого-то неизвестного человека, поднимая такую сумятицу и крики, что "ты сказал бы: раскрылись все двери нишапурских караван-сараев"; количество восставших Бейхаки сравнивает со множеством муравьев и саранчи. Навстречу повстанцам двинулся только что прибывший из Кермана Ахмед Нуштегин со своими гулямами. Построенные в классический для феодальной стратегии порядок, гвардейцы применили против повстанцев излюбленную тактику; повстанческие отряды, не знающие военной хитрости, попали в засаду, завлечённые притворным бегством авангарда гулямов, и были разбиты. Для казни захваченных в плен, по приказу Нуштегина, были выстроены виселицы (форма казни, недопустимая для благородного человека); головы убитых в бою повстанцев были расположены вокруг подножья виселиц ¹ . Абу-ль-Фазль Сури поспешно был направлен из Газны обратно в Нишапур ² .

Кажется, Мирхонд (XV в.) первый отметил стремление мусульманской исторической традиции считать начальной датой сельджукского владычества в Хорасане 1025 - 26 (416) г., когда султан Махмуд вопреки указаниям и советам своего хаджиба Арслана Джазиба разрешил 4 тыс. туркмен перейти Аму-Дарью и поселиться в северном Хорасане³ . Два года спустя, обеспокоенный постоянными жалобасми населения на нападения и разбои туркмен, султан Махмуд предпринял поход на их становища. Часть разбитых газневидскими войсками туркмен ушла в Балхаяские горы, другая часть, в количестве 2 тыс. шатров, направилась в Исфаган, а затем в Азербайджан ⁴ , где вступила в вассальные отношения с правителем области Вахсуданом ⁵ .

В 1037 - 38 (429) г. туркмены захватали Мерагу, перебив значительное число жителей⁶ . Вытесненные затем из Азербайджана, они направились частью на Хамадан под водительством Мансура и Кукташа, частью- на Рей под водительством Бука⁷ . Действия ушедших на запад туркмен носили характер отдельных разбойничьих набегов, распространявшихся на весьма обширную территорию, но не вызвавших значительных изменений в социальной или государственной структуре этих областей. Такой же или почти такой же характер носили действия и второй волны туркмен, направившихся на запад, в правление Масуда, давшего в начале своего царствования туркменам разрешение поселяться в северном Хорасане, а потом вероломно расправившегося с их главарями ⁸ . Принципиально инее значение имело для судеб всего мусульманского мира движение туркмен во второй половине 30-х годов, связанное с завоеванием Хорасана и образованием туркмено-сельджукской державы.

В отличие от установленной мусульманской исторической традицией к принятой европейской историографией даты началом завоевания Хорасана и выхода туркмен на широкую историческую арену мы считаем не 1025 - 26 г., а тот же, 1034 г., отмеченный в летописях газневидского государства отпадением Хорезма и восстанием в Тусе. Самое провозглашение Хорезмом своей независимости произошло, по-видимому, при прямой поддержке Харуна, сына Алтунташа, туркменами, во главе которых в то время стоял знатный род, ведший своё происхождение от Сельджука. Убийство Харуна в 1035 г., произведённое по наущению газневидского правительства, привело туркмен-сельджуков к необходимости покинуть

¹ Бейхаки ТИ, 433 - 437.

² Там же, 431.

³ Mirchondi "Historia Seldschukidarum", ed. S. Vullers, p. 23. 1838.

⁴ Ибн аль-Асир, IX, 266 - 267.

⁵ Там же, 269; в материалах по истории туркмен и Туркмении, I, 363 и индекс ошибочно Вахсудан принят за место, а не за имя.

⁶ Ибн аль - Асир, IX, 269.

⁷ Там же, 270.

⁸ Бартольд В. Очерк по истории Туркменского народа, 24 - 25.

полученные от Харуна земли около Шурахана и двинуться в северный Хорасан. Пройдя через Мерв, туркмены остановились около Неса, откуда обратились через нишапурского наместника, упоминавшегося Абу-ль-Фазля Сури, к эмиру Масуду с просьбой уступить им города Неса и Фараву ¹ .

Письмо, адресованное туркменскими главарями Масуду, приведено полностью в мемуарах Бейхаки² ; по форме оно не представляет значительного интереса для характеристики мощи и значения туркмен, появившихся в Хорасане. Подписавшие послание предводители туркмен Ябгу³ , Тогрул и Чагры-Давуд именуют себя рабами и слугами-рабами⁴ , называя свою вассальную зависимость "службою-рабством". В качестве гарантии такой службы предводители туркмен предлагали, чтобы "один из нас был при дворе" Масуда в качестве заложника. Обычай держать при дворе заложников из знати вассальных племён был широко распространён и с наибольшей категоричностью формулирован в Сиасет-намэ в отрывке, специально посвящённом этому вопросу: "Следует сказать эмирам арабов, курдов, дейлемцев, румийцев, а также всем, кто находится в повиновении: пусть пребывает от каждого из них при дворе то ли сын, то ли брат, таким образом, чтобы никогда не было менее пятисот человек. Когда прошёл" год, пусть пришлют замену им, а эти пусть отправляются обратно к себе; но пока замена не прибудет, они пусть не возвращаются; благодаря заложникам никто не сможет восстать против государя"⁵ .

Вместе с тем несмотря на обычность предложения туркменами своих услуг газневидскому двору послание с требованием передачи во владение Неса и Фаравы представляло нечто новое в истории газневидско-сельджукских отношений. По словам Бейхаки, везир Ахмед ибн-Абд-ассамад следующим образом формулировал впечатление от послания главарей туркмен: "Раньше у нас было дело с пастухами... теперь пришли эмиры - завоеватели областей"⁶ .

Несмотря на внешне благожелательный ответ газневидского правительства на предложение туркмен последние заняли выжидательную позицию, готовясь к военным действиям, очевидно, осведомлённые о колебаниях газневидского двора. Эти колебания с наибольшей силой проявились в Нишапуре, куда Масуд прибыл несколько дней спустя после получения сельджукского послания. Везир и дворцовая бюрократия решительно стояли за урегулирование туркменского вопроса мирным путём; военная партия - за изгнание туркмен из Хорасана вооружённой силой. Победила военная партия. Против туркмен было отправлено войско в составе 15 тыс. всадников племенного ополчения и 2 тыс. дворцовых гулямов; командная верхушка состояла из 10 командующих - саларов, принадлежащих к свите, во главе с хаджибом Бектугды; начальником финансово-хозяйственной части был назначен главный раис Балха, находившийся в дружеских отношениях с Мэсудом, Хусейн ибн-Али⁷ . Двинувшееся в июне походом на Неса газневидское войско потерпело жестокое поражение. Хусейн ибн-Али попал в плен, хаджиб Бектугды едва спасся из рук туркменских наездников. Победителям досталось много оружия и имущества.

В связи с этой победой туркмен в мемуарах Бейхаки описывается, по донесениям разведчиков, собрание туркменской знати; это - одно из немногих описаний такого рода, встречающихся в источниках. Состав

¹ Бартольд В. Очерк по истории туркменского народа, стр. 24 - 25.

² Бейхаки ТИ, 478 - 79. Русск. пер. в материалах по истории туркмен, I, 246 - 247.

³ В тексте "бейгу"; о значении термина "Ибн аль-Асир", IX, 321; "царь тюрок".

⁴ Термин "бандэ", "бандаги" в источниках XI в. выступает в значении вассального подчинения лица, пользующегося вместе с тем суверенными правами. Ср. Снасет-намэ Перс. текст, 25.

⁵ Снасет-намэ. Перс. текст, 93.

⁶ Бейхаки ТИ, 479.

⁷ Бейхаки ТИ, 490.

принимавших участие в совещании был следующий: знать - айян, предводители - мукаддам, старейшины - пир, местом собрания был шатёр; из упомянутых в описании терминов ни один не принадлежит тюркскому языку¹ .

Результатом совещания туркмен было предложение мира газневидскому двору. После длительных переговоров, в которых принимал участие с газневидской стороны казн Абу-Наср Сини, долгое время при султане Махмуде находившийся в качестве соглядатая в Мавераннахре, в августе того же, 1035 г. было заключено соглашение. Со стороны туркмен соглашение было подписано не лично предводителями, а уполномоченными ими лицами² .

Согласно этому соглашению, Давуд получал во владение Дихистан, Тогрул - Неса, Ябгу - Фараву. Все три упомянутых предводителя титуловались дихканами и правителями - вали. В качестве (вассалов газневидского султана все три получили подношения - подарки, состоявшие из халата, специально сделанного по образцу, какой надлежит жаловать правителям, головного убора о двумя рогами, малого знамени, лошади, украшенного седла, золотого пояса и тканей ³ . Состав подарка примечателен: такие подарки подносились при газневидском дворе лишь командующим - саларам, - назначавшимся, как правило, из состава дворцового военного командования. Как применённая в маншуре титулатура, так и состав подарка свидетельствуют о значительном усилении туркмен. На севере Хорасана возникло достаточно сильное туркменское владение, причём главы этого владения не только не были связаны какими-либо узами с газневидским двором, но и не скрывали своего враждебного отношения к нему. По показаниям того же Абу-Насра Сини туркменские вождя не проявили даже почтения к присланным им знакам отличия: на тайных совещаниях они бросали под ноги головные уборы с двумя рогами ⁴ . Не прекратились после договора и туркменские разбои в северном Хорасане.

Пять месяцев спустя после заключения упомянутого соглашения, в феврале 1036 (раби II 427) г., газнешдекое (правительство под (влиянием всё более и более нараставшей туркменской угрозы решило порвать мирные отношения и направить против туркмен войско в составе 10 тыс. всадников и 5 тыс. пехотинцев под командой хаджиба Сюбаши ⁵ . Действия этого полководца разно оцениваются источниками. Бейхаки, сообщая о неблагоприятных отзывах о Сюбаши со стороны состоявших при Сюбаши осведомителей, указывает, что эти отзывы были неверны, что Сюбаши проявлял величайшую осмотрительность, за которую был даже прозван туркменами чародеем⁶ . Ион аль-Асир приводит слухи о подкупе Сюбаши туркменами ⁷ . Каково бы ни было личное поведение Сюбаши, посылка войск в Хорасан не приостановила роста сельджукского могущества. Прибывшие в ноябре того же года к Масуду послы от туркмен уже ставили вопрос о дальнейшем расширении своих владений, требуя Мерв, Серахс и Ваверд ⁸ . Получив уклончивый ответ от Масуда, сельджукские вожди решились совершить последний шаг на пути образования суверенного государства. 22 апреля 1037 (раджаб 428) г., захватив Мерв, сельджуки приказали исключить имя Масуда из торжественной молитвы в пятницу, заменив его именем Давуда. С этого времени Чагры-бек Давуд

¹ Там же, 497.

² Там же, 500.

³ Бейхаки ТИ, 501.

⁴ Там же, 502.

⁵ Там же, 506; "сюбаши" - термин, обозначающий начальника племени, области. См. Гордлевский В. "Государство Сельджукидов Малой Азии, 63 и 144.

⁶ Бейхзки ТИ, 545.

⁷ Ибн аль-Асир, IX, 327.

⁸ Бейхаки ТИ, 513.

Начал именоваться древним иранским титулом - "шахан-шах" - царь царей ¹ .

Окончательный разгром газневидских войск под командой Сюбаши произошёл, по Ибн аль-Асиру, в мае или июне (шабан), т. е. вскоре после захвата Мерва ² , по Бейхаки, - год спустя, в июне или июле 1038 (429) года ³ . После поражения Сюбаши прибыл в Герат с 20 "гулямами в самом жалком состоянии, а 12 дней спустя столица Хорасана Нишапур была также захвачена туркменами.

Среди сообщений Бейхаки о туркменах в период их борьбы с Масудом документ, приводимый мемуарами, в связи с захватом Нишапура, безусловно один из наиболее значительных ⁴ . Этим документом является донесение, составленное нишапурским начальником осведомительной службы Абу-ль-Музаффаром Джамхи, наблюдавшим тайно за всем происходившим при захвате города туркменами. Донесение прибыло ко двору вскоре после захвата города и содержало детальное описание всех происшествий. Первым к городу подошёл отряд туркмен в составе 200 человек под командой Ибрахима ибн-Иналь, который через своего посланца предложил нишапурцам решить, желают ли они продолжать войну или сдаться на условиях исключения из хутбы имени Масуда. Нишапурская знать, получив это предложение, собралась на совещание в доме судьи Саида; после непродолжительного обсуждения было решено сдать город как ввиду опасности грабежа со стороны туркмен, так и в силу начавшихся беспорядков внутри города. В ближайшую пятницу вслед за сдачей была провозглашена хутба на имя Тогрула. Сам вождь сельджуков прибыл в город три дня спустя и остановился в Шадьяхе, обычной резиденции правителей Хорасана. По словам Ибн аль-Асира, с этого времени он начал титуловаться в пятничной молитве "великим султаном" ⁵ . Донесение нишапурского начальника осведомительной службы, направленное к газневидскому двору, естественно, весьма глухо сообщает о подробностях восшествия на трон Тогрула, а также о принятой им титула туре.

Захват Нишапура туркменами, как показывает донесение, не только не сопровождался столь обычными при подобных операциях грабежами и разбоем, но по сравнению хотя бы со взятием Амуля газневидскими войсками отличался весьма мягким характером. На выраженные нишапурцами опасения начальник передового сельджукского отряда Ибрахим ибн-Иналь отвечал, что грабежи и разбои, происходившие ранее в северном Хорасане, объясняются исключительно военными действиями. Благожелательное отношение к нишапурскому населению ещё яснее выражено в послании самого Тогрула, адресованном нишапурской знати, где он обещает сделать "много хорошего". Отсутствие грабежей и порядок при взятии Нишапура отмечены также и другими источниками ⁶ .

Ибн аль-Асир рассказывает о таком же благожелательном отношении к населению Мерва со стороны другого сельджукского предводителя - Чагры-бека Давуда ⁷ . "Диковоинственные орды", как называет туркменских завоевателей немецкая историография крестовых походов, оказались меньшими варварами, чем, например, германские племена, нападавшие в своё время на Римскую империю. Объяснением этому служит не только государственная мудрость, проявленная первыми создателями Сельджукской империи.

Как отмечено ещё В. Бартольдом, "сельджукскому завоеванию пред-

¹ Ибн аль Асир, IX, 327.

² Там же, 328.

³ Бейхаки ТИ, 545 и т. д.

⁴ Бейхаки ТИ, 554 и т, д. После стр. 550 в тегеранском издании отсутствует пагинация.

⁵ Ибн аль - Асир, IX, 328.

⁶ Бондари, 7.

⁷ Ибн аль - Асир, IX, 327.

шествовало завоевание турок исламом" ¹ . Захватившие Мерв и Нишапур туркмены даже своим внешним видом мало 'Напоминали тех гузов, которых встретил более ста лет назад багдадский посланец Ибн-Фадлан в среднеазиатских степях. Правда, обличив как самих предводителей, так и их окружения заставляло лить слёзы стариков, привыкших к роскоши саманидского и газневидского дворов, но всё же туркмены-победители представляли собой в военном отношении уже не разрозненные отряды "пастухов-верблюжатников", а организованное войско, основную часть которого составляли 3 тыс. панцырных всадников.

Второе и самое существенное объяснение заключается в характере туркменского завоевания. Донесение нишапурского начальника осведомительной службы раскрывает то тайное, что стало явным во время захвата Нишапура. Упоминавшийся ранее факт деятельной переписки нишалурской знати с турецкой знатью Мавераннахра с целью побудить последнюю к выступлению против Масуда, теперь, по завоевании сельджуками Нишапура, полностью разъясняет поведение этой знати, "предерзостно", по выражению донесения, "лезшей к трону завоевателя". Союз нишапурского патрициата и сельджуков был скреплён не только платоническим признанием сельджукского владычества со стороны знати Хорасана. Представители нишапурского патрициата поставили на службу сельджукам как вооружённую силу, так и военных специалистов того времени. Только прямою помощью этих военных специалистов и можно объяснить наличие у сельджуков тактики, по выражению Бейхаки, "свойственной царям"² . С этого же времени в составе сельджукского войска появился хашар - крестьянское ополчение ³ . Хорасажкий патрициат выступает с самого начала сельджукского владычества и как один из активнейших участников работы по организации государственной власти. По сообщению Равенди и Ибн аль-Асира, нишапурец Абу-ль-Касим, приведший Тогрулу вооруженный на собственные средства отряд в 4 тыс. человек, был назначен первым везиром ⁴ . Последующие везиры, среди которых находился и знаменитый Низам аль-мульк, были также хорасанцами по происхождению и традиции.

Захват сельджуками Нишапура был тяжёлым ударом, нанесённым в самое сердце газневидской державы. В октябре 1038 г. Масуд выступил в поход против сельджуков с войском в 40 или 50 тыс. человек, состоявшим из пехоты, кавалерии и индийских слоновьих отрядов. Последняя война Масуда с сельджуками продолжалась около полутора лет и закончилась полным разгромом газневидского войска в мае 1040 (рамазан 431) г., в битве при Денданекане (современный Ташрабат) ⁵ . Хорасан перешёл окончательно е руки сельджукских султанов, немедленно поведших дальнейшее наступление на запад.

Выясненное нами в данной работе происхождение первоначального туркменского государства в значительной мере объясняет его дальнейшие успехи. Образование Сельджукской империи было сложным процессом, в котором принимали участие различные и в отношении общественного развития и в отношении политических устремлений силы. Но нечто общее их, несомненно, объединяло. Этим общим являлся разрыв с прежней аббасидского типа государственной системой. Пришедшее на смену централизованному аббасидскому халифату государство так называемых "великих сельджуков" - результат длительной деятельности этих разнообразных сил.

¹ Бартольд В. "История культурной жизни Туркестана", стр. 75.

² Бейхаки ТИ, 590.

³ Бейхаки ТИ, 584.

⁴ Рахатас - судур, 98 и прим. 2; Ибн аль - Асир, IX, 359; Бейхаки ТИ, 561 именует этого Абу-ль-Касима "салар-и-бозорган" - начальником знати.

⁵ Заходер Б. "Денданекан". "Исторический журнал" N 3 - 4 за 1943 год.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Проф. Б. Заходер:

Комментарии: