В статье рассматривается эволюция сознания социальной элиты украинского общества в условиях укрепления ее господствующих позиций в конце XVII начале XVIII в. - от призыва к единству перед лицом недовольных низов к обоснованию права элиты на особое привилегированное положение, основанное на аргументах истории.

The article considers the evolution of consciousness of the social elite of the Ukrainian society under the strengthening of its leading positions in the late seventeenth - early eighteenth century from their call to be united in face of the dissatisfied lower strata to the substantiation of the elite's right to enjoy their priviledged status, based arguments borrowed from historical past.

Ключевые слова: Украина, социальная элита, казаки, старшина, чернь, запорожцы, хазары.

В середине XVII в. на территории Украины произошли важные события. Охватившее страну мощное народное восстание привело к гибели или изгнанию подавляющей части местной социальной элиты - шляхты. Немногие уцелевшие, сумевшие остаться на месте представители этого слоя влились в состав новой привилегированной социальной группы - казачества. Оно было освобождено от налогов и повинностей как особое сословие, обязанное только военной службой, казаки могли свободно распоряжаться переданной им землей. В рядах казачества, когда оно было только военной организацией, существовала своя верхушка в лице полковников, есаулов и сотников. После превращения казачества в привилегированный социальный слой и образования гетманства военная власть стала одновременно судебно-административной властью, распространявшейся на разные общественные слои, но прежде всего на массы сельского населения -"посполитых", которые во время восстания не вошли в ряды казачества. Постепенно именно на собраниях представителей этой верхушки - старшинских радах - стали решаться вопросы, связанные с положением разных социальных слоев населения гетманства.

Эта казацкая верхушка уже в 50-х годах XVII в. проявила желание подобно шляхте обзавестись собственными земельными владениями. Богдан Хмельницкий раздавал представителям этой верхушки земли, заселенные "посполитыми", и эти пожалования в ряде случаев подтверждались царской властью. Однако в

Флоря Борис Николаевич - чл. -корр., зав. отделом Института славяноведения РАН.

середине XVII в. таких пожалований было сравнительно немного, а главное, как признавался один из таких землевладельцев - Павел Тетеря, они хранят полученные грамоты, но "ничем не владеют, опасаясь от Войска Запорожского" [1.С. 60 - 62].

Само обладание властью сосредотачивало в руках казацкой администрации немалые ресурсы, собиравшиеся с городского и сельского населения, и их можно было использовать для собственного обогащения и скупки земли у казаков и "посполитых", однако на этой почве возникал антагонизм между старшиной и массой "показаченных людей", добивавшихся материальной поддержки и обвинявших власти гетманства в присвоении собранных средств [1. С. 83]. Волнения, начавшиеся на этой почве в конце правления Богдана Хмельницкого, усилились в правление его преемника, непопулярного в казацкой среде Ивана Выговского. Начавшееся в 1658 г. восстание "черни" во главе с полтавским полковником Мартыном Пушкарем сопровождалось убийствами старшины и разорением ее имений [2. Т. X. С. 154 - 155, 162 - 163, 194]. Восстание, как известно, было подавлено с помощью татарского войска, но в дальнейшем положение на Левобережной Украине серьезно осложнилось из-за борьбы между сторонниками разных политических ориентаций. Эта борьба сопровождалась частыми сменами на постах полковников и выступлениями социальных низов, искавших поддержки на Запорожье. В условиях постоянной нестабильности элита не могла в полной мере использовать преимущества своего положения, а во время переговоров неоднократно становилась жертвой низов. Так, значительная часть левобережной старшины была истреблена во время "черной рады" 1663 г. (о раде см. [3. С. 309 - 320]).

С начала 70-х годов XVII в. в положении украинской социальной элиты на Левобережье наступили благоприятные перемены. Прекратились конфликты внутри правящего слоя, ориентирующегося на сотрудничество с Россией, и обладание военно-административными должностями начало стабилизироваться. Вместе с тем в отношениях с социальными низами лояльная по отношению к России казацкая верхушка могла рассчитывать на поддержку и русских властей и русских войск.

Новая украинская элита формировалась из представителей разных социальных групп. Наиболее многочисленную группу среди них составляли люди, которые в реестре Войска Запорожского 1649 г. были еще простыми казаками, но во время бурных событий 50 - 60-х годов XVII в. сумели стать полковниками и обеспечить себе и своим потомкам место в рядах правящего слоя. В ряде случаев сами должности полковников стали фактически наследственной собственностью отдельных семей, что способствовало и обогащению, и социальному возвышению [4. С. 5 - 6] (см. также [5. С. 189]). В состав этого слоя вошли в конце XVII - начале XVIII в. некоторые представители богатого мещанства и дети духовных лиц благодаря службе в гетманской канцелярии [4. С. 12 - 13; 5. С. 189 - 190].

Самым главным изменением в положении этого слоя стало формирование в последние десятилетия XVII - первые десятилетия XVIII в. крупного землевладения казацкой старшины. В ряде работ украинских исследователей были обстоятельно изучены пути формирования этого землевладения. Не последнюю роль здесь сыграли пожалования гетманов, обладавших верховным правом распоряжения государственным земельным фондом. Такие систематические пожалования начались в гетманство И. Самойловича, а затем становились все более многочисленными. Так, на территории Черниговского полка И. Самойлович раздал 27 владений, а его преемник Мазепа - 48 [6. С. 57]. Мазепа выдал ок. 1000 универсалов на принадлежавшие старшине владения. Особенно значительные раздачи происходили в годы правления гетмана Скоропадского, когда было роздано 722 села с 3703 дворами [7. С. 33]. На более низком уровне такие пожалования делали не только гетманы, но и полковники [6. С. 47].

Формы пожалований были различными. Часть земель давалась в "зуполное владение", "в вечистую посесию". Как указывалось в грамоте Петра I Григорию Грабянке на село Максимовское 1721 г., ему даровалось "данным селцем Максимовским владети во веки неподвижно" (цит. по [7. С. 22]). Другие пожалования давались на время "ку вспартю дома" и по другим поводам, но срок владения не устанавливался как-либо определенно - "до ласки нашей рейментарской и войсковой". В результате с течением времени различие между двумя видами владений постепенно стиралось и они превращались в полную собственность [6. С. 47; 7. С. 34].

Первоначально в землевладении старшины значительное место занимали "ранговые" владения, выделявшиеся генеральным старшинам, полковникам и более низким лицам (в их числе и представителям низшего звена власти - сотникам) в связи с занятием соответствующим лицом должности. Появление таких владений относится еще к 50-м годам XVII в., но широкое распространение они получили, начиная с гетманства Самойловича. Обладатели этих владений стремились превратить их в собственность, что в значительной мере и удавалось благодаря наследованию должностей в старшинских семьях. В результате к 1730 г. "ранговые" владения составляли сравнительно небольшую часть владений казацкой верхушки. Так, в Черниговском полку было в это время 501 "ранговый" двор и 7242 частновладельческих [4. С. 49; 6. С. 49 - 50; 7. С. 24 - 27].

Помимо пожалований существовали и другие пути для увеличения земельных владений, которые активно использовали представители казацкой верхушки. Таких путей в источниках отмечается два. Один из них - это занятие пустующих земель и поселение на них зависимых людей. Другой - скупка земель у крестьян и казаков, впавших в долги зажиточному соседу [7. С. 35 - 36]. Такое положение дел хорошо обрисовывает расписка, выданная казаками с. Дегтяри полковнику Галагану: "До крайнего убожества и скудости пришедше, и не могучи впредь службы казацкой отбувати, продалисмо [...] месце земле дворовое, на котором хати наши построени, где ми жиючи, меем посполито, а не казачко служачи, всякие повинности отбувати и в предние часи неповинны уж будем до казацкого чину отзыватися" [7. С. 43]. Таким образом, полковник становился собственником земли, ранее принадлежавшей казакам, а сами казаки превращались в его подданных.

Одним из важных результатов деятельности новой украинской знати стало резкое сокращение размеров фонда государственных земель - "вольных войсковых" сел. Так, к 1730 г. в Черниговском полку было 750 вольных войсковых дворов и 7242 частновладельческих [4. С. 49].

Менялся и статус владений старшины. Если до 80-х годов XVII в. освобождение владения от налогов давалось редко, то Коломацкие статьи 1687 г. устанавливали: "А Генеральной бы старшины и знатных и заслуженных особ маетностям от всяких войск и поборов быти свободным" (цит. по [5. С. 192]). Утверждалась и власть землевладельца над подданными. Если первоначально в универсалах гетманов и пожаловании владений не говорилось о "послушенстве" крестьян по отношению к владельцу [4. С. 18], то уже по Глуховским статьям 1669 г. землевладельцы получили право суда над подданными [5. С. 193]. В северной части Левобережья при регулировании властью крестьянских повинностей было санкционировано установление двухдневной барщины в неделю [6. С. 69]. Власть активно препятствовала попыткам "посполитых" перейти в ряды казачества. В 1710 г. гетман Скоропадский предписал "посполитых", которые попытаются вписаться в казаки, "таковых грабити и до належитых посполитых роботизн потягати и принужати" [8. С. 100].

Происходившие перемены сопровождались увеличением размеров правящего слоя и усложнением его структуры.

Уже при Богдане Хмельницком из среды казачества выделилась группа "войсковых товарищей", выполнявших различные поручения. В начале XVIII в. из этой группы выделились "знатные войсковые товарищи" - выходцы из старшинских семей, из их числа выбирали полковников [4. С. 67]. При Мазепе из этого слоя выделился особый чин "бунчуковых товарищей" - члены старшинских семей, выполнявшие поручения гетмана, сопровождавшие его в походах и подчинявшиеся только его власти. Для них выделялись "ранговые" дворы. В Черниговском полку в 1729 - 1730 гг. были 24 бунчуковых товарища, владения некоторых из них не уступали владениям полковников [4. С. 57 - 62].

На более низком уровне, в пределах сотен выделилась группа "значковых товарищей" - выходцы из семей полковой и сотенной старшины, выполнявшие поручения сотника и выступавшие как его помощники. Они назначались Генеральной войсковой канцелярией по рекомендации полковника [4. С. 72 - 73]. Тем самым в первой половине XVIII в. привилегированный социальный слой уже не ограничивался достаточно узким кругом носителей военно-административной власти, их окружал обширный круг лиц, тесно связанных с ними, людей, на поддержку которых они могли опираться.

Происходившие перемены отразились и на положении казачества. Дело не ограничилось тем, что часть казачьих земель стала собственностью старшины, а живущие на них казаки превратились в ее подданных. Серьезное расслоение обнаружилось в среде самого казачества, материальное положение его значительных слоев ухудшилось, большое количество казаков оказалось не в состоянии нести военную службу. Уже в грамоте гетмана Мазепы 1698 г. ставился вопрос о том, чтобы "казаки, которые никогда не несут военной службы, были бы помощниками тяглым людям в кормлении компанейцев и пехотного товарищества" (цит. по [7. С. 90]), т.е. был поставлен вопрос о том, чтобы казаки, неспособные нести военную службу, участвовали в снабжении войска. Принятое в 1701 г. решение оказалось несколько иным. Гетман предписывал выделить в сотнях "выборное и переборное товариство", которое будет нести военную службу, а "подлейшее товариство" должно было оставаться дома и "всякое до подъему належитое чинити вспомогательство", т.е. снабжать "выборных" конями, продовольствием, фуражом и обрабатывать их землю [6. С. 66]. Так произошло разделение казачества на зажиточную верхушку ("выборные"), несущую военную службу, и более бедные слои ("подпомошников"), от этой службы отстраненные. В 1751 г. на территории гетманства насчитывалось 36,6 тыс. домов "выборных" и 53,7 тыс. "подпомошников" [8. С. 106]. Так как притязания казачества на особое место в обществе, его особые права были связаны с принадлежностью к военному сословию, то отстранение большого слоя казаков от несения военной службы неизбежно вело к ухудшению их социального статуса. Их стали облагать налогами, правда, наполовину меньшими, чем налоги, взимавшиеся с "посполитых".

Неудивительно, что с конца 80-х годов XVII в. земли тех или иных полков неоднократно охватывали волнения, в которых участвовали не только "посполитые", но и казаки. Волнения сопровождались нападениями на старшин. О намерениях недовольных сообщали, что они "хотят клейноты (знаки власти. - Б. Ф.) войсковые отобрать [...], а отобрав клейноты, всю генеральную старшину отставить". В ответ на это власти обращали казаков - участников волнений "в тяглое послушенство" [6. С. 94 - 97].

Все это показывает, что Левобережная Украина сделала большой шаг на пути к созданию здесь обычного феодального общества, разделенного на дворянство и зависимых крестьян. Вместе с тем процесс этот еще оставался незавершенным. Хотя некоторые члены старшины имели полученные от царя дворянские звания, но это никак не выделяло их из рядов правящего слоя [4. С. 113]. Старшинская верхушка и, по крайней мере, тот слой казаков, который, как и ранее, нес военную

службу, образовывали единое сословие, занимавшее особое положение в обществе. Именно как часть этого сословия, обладавшая особыми заслугами, старшинская верхушка могла претендовать на особые права и привилегии.

Сложные перипетии исторического развития, перемены в положении правящей элиты налагали отпечаток на сознание ее идеологов и на содержание создаваемых ими исторических сочинений.

По общему мнению исследователей истории Украины второй половины XVII в., сознание формирующейся новой элиты украинского общества, ее восприятие и своего положения, и происходящих событий нашли отражение в таком памятнике, как "Летопись Самовидца". В исследованиях В. Модзалевского и М. Петровского было установлено, что это повествование принадлежит такому достаточно видному представителю казацкой элиты 50 - 60-х годов XVII в., как Роман Ракушка Романовский [9]. Происходивший из среды православной шляхты Брацлавского воеводства, он начал службу в Нежине в 1649 г, как казак первой сотни Нежинского полка. Но скоро успешно началась его служебная карьера - в 1654 - 1655 гг. он "ревізор скарбу військового" в Нежинском полку, в 1659 г. - полковой судья, позднее - нежинский наказной полковник. Тем самым автор "Летописи" стал представителем казацкой верхушки в одном из крупных центров Левобережной Украины. Такая успешная карьера оказалась возможной благодаря его тесным контактам с нежинским полковником Василием Золотаренко. Как его доверенное лицо Роман Ракушка посетил в декабре 1660 г. кн. Г. Г. Ромодановского с просьбой прислать в Нежин русские войска [10. С. 610]. В. Н. Золотаренко был убит на "черной раде" в 1663 г., но карьера его "клиента" на этом не оборвалась. Напротив, захвативший власть на Левобережье гетман И. М. Брюховецкий сделал его "войсковым подскарбием", т.е. передал в его управление финансы всего гетманства. Тем самым он вошел в состав казацкой верхушки, стоявшей во главе левобережного гетманства. Карьера Романа Ракушки закончилась с убийством И. М. Брюховецкого в 1668 г. Вскоре после этого подскарбий переехал на Правобережье и стал протопопом в Браславе. Он сразу занял видное место в рядах православного духовенства. В 1670 г. митрополит Иосиф Тукальский отправил его послом в Константинополь хлопотать о подтверждении его в сане. На Левобережье в Стародуб он вернулся в 1676 г. после падения Правобережного гетманства.

По-видимому, после отстранения от активного участия в политической жизни у Романа Ракушки возник замысел создать историческое повествование о событиях, происходивших на Украине с начала восстания Хмельницкого. Исследования написанного текста не выявили влияние на автора каких-либо современных ему нарративных источников. Перед нами непосредственный, хотя и написанный с временной дистанции, рассказ о событиях на Украине видного представителя новой формирующейся элиты украинского общества.

Общество на территории гетманства изображается в "Летописи Самовидца" как находящееся в постоянном брожении, для которого характерны высокая активность социальных низов и непрочное положение формирующейся элиты.

Рассказ о восстании, охватившем всю восточную Украину после поражения коронной армии в 1648 г., начинается словами, что "народ посполитый" стал собираться в полки - "не только тie, которіе козаками бивали, але хто и нігди козацтва не знал" [11. С. 51]. Автор, принадлежавший к казачеству как привилегированной социальной группе, не радуется тому, что во время восстания в ряды казаков входят простые люди. Его отрицательную реакцию вызывают не только насилия этих людей, избивающих шляхту, ксендзов, евреев и захватывающих их имущество. Еще больше его не устраивало, что от этих людей низкого звания ("будников, наймитов, пастухов") "туга великая людем всякого стану значним была и наругання", и они были вынуждены "приставать" к образовавшемуся войску [11. С. 52]. Здесь мы видим одновременно свидетельство и существования определенной соци-

альной элиты ("людей значных") и явной непрочности их положения. Поднятая тема получила продолжение в рассказе о событиях 1649 г., когда все население, по словам Самовидца, пошло в войско, так что "трудно было о наймита". Тогда и бурмистры, и члены советов в городах с магдебургским правом были вынуждены пойти в это войско. "Так дьявол, - пишет автор, - учинил себi сміх з людей статечних" [11. С. 57]. Общество, таким образом, еще не знает четких сословных различий. Оно делится на людей зажиточных ("статечных") и простых, принуждающих "зажиточных" к нежелательным для них действиям.

Напряженность в отношениях между разными слоями общества сохранялась. Так, из того же источника можно узнать, что в 1655 г. в казацком войске, осаждавшем Старый Быхов, "на своіх старших чернь повстала была, хотячи старшину побити", но старшина, собрав своих сторонников, противников "выстинали, а приводцов повішали" [11. С. 71]. Здесь разделение общества приобретает другой характер - казацкое войско в походе делится на "старшину" - казацкую верхушку, сложившуюся уже в особый круг людей, в руках которых находится военно-административная власть, и рядовых казаков, которые для Самовидца являются "чернью". Повествование о событиях, происходивших после смерти Хмельницкого, позволяет раскрыть точнее содержание обоих понятий. Когда казацкое войско собралось после смерти Богдана Хмельницкого, оно делилось на полковников, сотников и "чернь", а на раду в Переяславе, когда был провозглашен гетманом Иван Выговский, "полковники з сотниками и з іншою старшиною зіхалися оприч черт" [11. С. 76 - 77]. Таким образом, четко различаются казацкая верхушка и рядовое казачество. Наименование последнего "чернью" отражает отношение этой верхушки к нижестоящим.

Положение формирующейся социальной элиты было особенно уязвимым на Левобережье, где автор "Летописи" находился в 50 - 60-х годах XVII в. Полки южной части региона, такие как Полтавский, были тесно связаны с Запорожьем - противником новых порядков, а в северной части отсутствовал социальный слой, аналогичный "реестровому" казачеству, служившему опорой власти элиты на Правобережье.

На страницах "Летописи" запорожцы выступают, как сила, опасная для самого существования такой элиты. Они хотят "выбити" "старшину городовую", "як то у оных звичай давній" [11. С. 88]. Автор "Летописи" резко осуждает соперничество, борьбу за власть в кругу правящей элиты, готовность участников искать поддержки запорожцев [11. С. 88], так как видит в таких действиях серьезную опасность для своего социального слоя. Он упоминает собрания "полковников и сотников и казаков значних", но их участники не смогли предотвратить опасность, которую несло соединение запорожцев с недовольными низами.

Особенно подробно в "Летописи" описаны события 1663 г., когда по требованиям казаков "зо всіх полков" была созвана для выбора гетмана "черная рада", то есть собрание с участием рядового казачества. Собрание закончилось кровавым конфликтом, который начался разграблением имущества старшин, а завершился их убийствами. Как читаем в "Летописи", при этом "много казаков значних чернь позабивала", так что "старшина козаки значніе, яко змогучи, крилися, иде хто могл, жупани кармазиновіе на сермяги миняли" [11. С. 91]. Эти высказывания показывают, что объектом ненависти становились не только носители власти, но вообще люди, выделявшиеся из окружающей среды своей зажиточностью.

Новыми полковниками стали люди, пришедшие с новым гетманом Брюховец-ким из Запорожья, которые "людем незносную кривду чинили, а звлаща значним". Некоторые из них были ранее слугами на богатых дворах и теперь мстили хозяевам за нанесенные им ранее обиды [11. С. 92]. "Барзо притуга великая на людей значних была" [11. С. 93].

Все это наглядно показывает, как неустойчиво было положение казацкой верхушки - социальной элиты украинского общества и как эта неустойчивость отражалась в сознании одного из ее представителей.

Известные факты биографии Ракушки в сопоставлении с его повествованием позволяют выявить важные особенности его взглядов. Карьерой, как уже отмечалось, он был обязан нежинскому полковнику Василию Золотаренко, который в начале 1660-х годов претендовал на гетманскую булаву, оспаривал ее у переяславского полковника и наказного гетмана Якима Сомка. В борьбе с Сомком он искал поддержки у запорожцев. Роман Ракушка, бывший "клиент" нежинского полковника, резко осуждает его действия, считая явной глупостью надежды на запорожцев [11. С. 87]. В рассказе упоминаются люди, которые Золотаренка "от злого отводили, жеби не удавал Сомка и межи собою гетмана настановили" и предостерегали против запорожцев, которые "не зовсім добрим на старшину го-родовую жичут" [11. С. 88].

Нежинский полковник не стал слушать предостережений и даже хотел "тих людій вигубити", но ход последующих событий показал их справедливость. В этих высказываниях проступает понимание того, что элита общества при общем неустойчивом положении не должна допускать в своей среде конфликтов, которыми могут воспользоваться недовольные социальные низы.

События 1663 г. повторились несколько лет спустя, в 1668 г., когда после убийства "голотой" гетмана Брюховецкого "много людей значних казаков [...] позабивали" [11. С. 105].

После событий 1668 г. автор "Летописи" поселился на Правобережье и вернулся на Левобережье, в Стародуб, лишь в 1676 г. Последующая часть его повествования заполнена известиями о военно-политических событиях не только в Восточной Европе, но и на Балканах. На этом фоне выделяется пространная характеристика гетмана Ивана Самойловича, помещенная в "Летописи" после рассказа о его низложении в 1687 г. [11. С. 144 - 145]. Говорится о его высокомерии - из старшины в его присутствии "ніхто не сиділ", "казаки собі городового так посполитих, яко и значних, ні защо важили и в двори не пускали". Порицается и корыстолюбие, когда гетман и его сыновья "вимишляли [...] аренди, стаціе велите". Особо отмечено, что гетман хотел опираться при осуществлении своей власти "на люд грошовий затяговий", т.е. на наемное войско, образовывавшее его постоянную охрану.

Вместе с тем в тексте недвусмысленно сказано, что гетман был смещен не в результате народного недовольства, а по инициативе "старшины казацкой", ходатайствовавшей об этом перед русскими властями. Все приведенные выше обвинения говорят о том, что к концу XVII в. произошло значительное усиление власти гетмана в разных сферах общественной жизни, и это явление не вызвало новые взрывы народного недовольства. Хотя самовластное поведение гетмана не нравилось правящей верхушке, очевидно, что усиление власти гетмана означало и усиление ее власти и влияния. Стоит отметить в этой связи характеристику, которую дал "Самовидец" преемнику Самойловича - Ивану Мазепе. Это был человек "роду шляхетского, повіту Білоцерковского, старожитной шляхти українской и у войску значний" [11. С. 146]. Таким образом, приветствовался приход к власти в гетманстве вместо "поповича" - Самойловича - человека из "старожитной шляхты украинской", с которой явно отождествляла себя казацкая верхушка.

Вместе с тем рассказ о событиях, последовавших за смещением Самойловича, показывает, что до установления социальной стабильности в гетманстве было еще далеко.

Так, "Самовидец" рассказывает, что начались волнения в войске, а затем и в городах, где "многіе двори пограбовали, арендаров и иних людей значних и приятелей гетмана бывшаго" [11. С. 144]. Принятое вскоре решение об отмене

аренд [11. С. 146] показывает, каким опасным было положение с точки зрения казацкой верхушки.

Под 1692 г. "Самовидец" отметил выступление Петрика с запорожцами "на старшину украинскую", когда к нему "купа немалая зобралась з розних городов" [11. С. 153].

Автора "Летописи Самовидца" волновала непрочность положения украинской элиты, и он живо реагировал на проявления недовольства этой элитой со стороны социальных низов. Вместе с тем в его "Летописи" не обнаруживается каких-либо попыток обосновать право этой элиты на власть над украинским обществом. Признаки такого рода не обнаруживаются даже в начальной части повествования, где речь идет о переломных событиях в истории Украины, которые привели эту элиту к власти.

Задача легитимации элиты не была легкой. Особенность положения в гетманстве состояла в том, что привилегированным социальным слоем было казачество в целом, а казацкая верхушка, понемногу превращавшаяся в местное дворянство, была отделена от основной массы казаков служебным положением, а не особым сословным статусом. В таких условиях речь должна была идти прежде всего об историческом обосновании особой роли казачества.

В этом случае, как и в ряде других, в поисках модели для построения такого исторического обоснования образованная элита украинского общества обращалась к получившим широкое распространение на Украине памятникам польской историографии эпохи Возрождения. В них читался рассказ о приходе предков поляков на Вислу и Одер. Наибольшее распространение и популярность приобрела та версия рассказа, которая читалась в "Хронике всего света" Мартина Вельского. В ней предки поляков отождествлялись с сарматами - племенами иранского происхождения, которые по свидетельствам античных авторов заселяли юг Восточной Европы в последние века старой и первые века новой эры. Для Вельского сарматы были славянами, которые пришли на земли Восточной Европы вместе с Гомером, сыном Иафета. Здесь "сарматы" создали огромное государство, простиравшееся от Дона до Рейна. Именно "сарматам" была адресована хорошо известная в XVI в. грамота Александра Македонского. Сарматов Вельский характеризовал как "страшных людей, так как перед этими людьми вся земля дрожала". Из среды сарматов вышли вандалы, герулы, лангобарды, гунны, которые "всю Европу и Африку завоевали". Никто не мог им противостоять, они уничтожали только самих себя во время внутренних раздоров¹. О широком распространении таких представлений в среде польской шляхты говорят сочинения шляхетских политиков 70-х годов XVI в. В одном из них читается, что сарматы не подчинялись ни Александру Македонскому, ни Римской империи, и из-за "Sauromatow panstwo rzymskie upadlo" [12. S. 109]. В соответствии с этим сарматы характеризовались как "могущественные и ужасные" [12. S. 112]. Потомками сарматов провозглашалась шляхта, в то время как остальное население рассматривалось как местное, подчиненное сарматами в древние времена своей власти [13. S. 25 - 27].

Важно, что эта версия событий древней истории была хорошо известна образованным слоям украинского общества, стремившимся найти для украинской православной шляхты место среди сарматов. Она связывала себя с одним из сарматских племен, а именно с "роксоланами"². В сочинениях, написанных на украинских землях в ранние годы XVII в., именно украинские земли провозглашаются Сарматией [14. С. 168]. Выступая в 1641 г. на сейме лидер православной шляхты Адам Кисель говорил, обращаясь к польским участникам: "Наши предки, русские сарматы, добровольно пришли к вашим милостям, польским сарматам" [15. Р. 106].

¹ Характеристику взглядов М. Вельского см. в [12. S. 87 - 88].

² Версия эта принималась обществом Польского королевства (см. [12. S. 97]).

Для верхушки казачества, выгнавшего из своей земли и польских, и "русских" сарматов, такая версия происхождения не годилась, от поляков следовало принципиально отделиться, но она могла быть использована как модель, образец для построения нужного прошлого.

Первые такие попытки были предприняты уже в 70-е годы XVII в., когда наметилась определенная стабилизация положения социальной элиты.

В 1676 г. увидело свет в Новгород-Северском сочинение православного проповедника Иоанникия Галятовского "Скарбница" - рассказ о судьбах Елецкого монастыря в Чернигове и находившейся в нем чудотворной иконы Богоматери. Во вступительной части, обращенной к патрону монастыря гетману Самойловичу, Галятовский поместил повествование о судьбах и заслугах казачества. Как сообщает читателю автор, король Сигизмунд I разрешил казакам селиться на Днепре, "жебы отчизну от поганов боронити". Галятовский хвалит военные подвиги казаков в защите христианского мира от опасности со стороны мусульман. Здесь он особенно выделяет подвиги Войска Запорожского во главе с Сагайдачным во время Хотинской войны. Если бы не это войско, "певне бы турки махометане в России почали з церквей христіянских мечеты свои магометанскіи альбо стайне для своих коней махометанских чинити" [16. С. 345]. Поэтому "мает войско Запорозкое [...] славу великую [...] для великой одваги рыцерской" [16. С. 346]. В знак признания казацких подвигов король Стефан Баторий дал Войску Запорожскому "за герб на печати рицера, самопал на раме, у бока шаблю [...] маючого, поневаж рицере запорозкии не только в поле, але и на море з неприятелями воюют" [16. С. 345]. Так под пером Иоанникия Галятовского казаки становятся сообществом "рицарей", которым их военные подвиги принесли важное, почетное место в обществе.

Но "славу" казаки заслуживают благодаря не только храбрости и военному искусству, но и их преданности православной вере, которую они защищают, сражаясь "з махометанами неверными, з поганами и з геретиками". "Для тоеи славы войска запорозкого и для его веры благочестивой" принял его под свое покровительство царь Алексей Михайлович [16. С. 348].

Одно место в сочинении Галятовского позволяет полагать, что обоснование особого положения казачества этими доводами не ограничивалось. Здесь читаем, что "ведлуг зданя мудрых людей некоторых названы суть от козаров", а это "люди народу руского", которые воевали со Святославом Игоревичем [16. С. 347]. Сам Иоанникий Галятовский с этим не был согласен, но его высказывания показывают, что уже в 70-е годы XVII в. появилось представление, что в отличие от остального населения Украины казаки являются потомками особого, хотя и славянского, народа "хазар". Можно высказать предположение о том, почему "хазары" привлекли к себе внимание. Они жили на территории, которая к тому времени рассматривалась, как прародина славян, играли заметную роль в истории Восточной Европы и никак не пересекались с "сарматами".

Сдержанная реакция Иоанникия Галятовского говорит о том, что такое представление лишь формировалось и не имело общего признания. Есть основания полагать, что к началу XVIII в. оно стало общепринятым, по крайней мере, в кругу лиц, близких к гетману Мазепе.

В преамбуле конституции Филиппа Орлика (1710) казаки снова провозглашались потомками хазар, при этом подчеркивалось, что они - славяне и православные, принявшие христианскую веру из Константинополя "за владение еще каганов козарских" [17. С. 77].

Вслед за тем появились и исторические сочинения, где тема связи между хазарами и казаками получила освещение. В дневнике генерального подскарбия Якова Марковича за 1 июня 1725 г. отмечено, что, посетив знакомых, он взял у них на чтение "книжку писанную літописную о козаках". В ней подскарбий прочел, что

"козаки от річки прозиваемой Козара, назвались первей козарами" и что "князи их козарстіи обладали кіевской и другими странами" [18. С. 241].

Такие утверждения обнаруживаются в украинском историческом сочинении, известном, как "Летопись Грабянки". Сложная история формирования этого памятника прояснилась в сравнительно недавнее время. Е. Апанович, изучая его списки, выделила краткую и полную редакцию этого произведения [19. С. 98]. Детальное сопоставление списков обеих редакций осуществил украинский исследователь А. М. Бовгиря [20]. В результате этого сопоставления исследователь пришел к обоснованному выводу, что неизданная краткая редакция предшествовала созданию пространной. Церковно-славянский язык этого текста, ряд его особенностей (пространные рассуждения о кознях дьявола в рассказе о заключении Брестской унии, выдержанные в духе православной полемической литературы, повышенное внимание к фактам церковной истории, рассказы о знамениях, предвещавших победу казаков, и др.) указывают на его составление лицом, принадлежавшим к православному духовенству Киевской митрополии. Подобный текст в 1725 г. взял читать в семье Горленков генеральный подскарбий Яков Маркович [20. С. 77, 85]. Чем-то, однако, текст этот не удовлетворял читателей, и появилась его переработка, представленная полной редакцией.

В полной редакции появилось обращение к читателю, в нем автор перечислил труды, в которых описывались славные деяния казаков во главе с Хмельницким, - "Анналы" польского историка второй половины XVII в. Веспасиана Коховского, изданную по приказу Петра I "Историю Европы" С. Пуфендорфа и некоторые другие - и заявил о намерении изложить свой взгляд на события прошлого, перечисляя известные ему источники [21. С. I]. Такое предисловие характеризует его автора как образованного светского человека, стремящегося создать труд, который занял бы свое место в ряду других научных трудов, созданных в разных странах. Такое заключение подтверждает ряд наблюдений Бовгиря. Исследователь показал, что составитель полной редакции освободил текст от характерных для православной полемической литературы рассуждений, опустил ряд фактов, касавшихся церковной истории, старался приблизить язык текста к языку украинской прозы XVIII в. Уже определение этой редакции, как полной, говорит о том, что текст краткой редакции был существенно расширен. Сопоставляя начальную часть обеих редакций, Бовгиря показал, что в текст был введен ряд новых сюжетов [20. С. 79 - 80], очевидно, почерпнутых из прочитанной автором европейской литературы. Введение ряда новых сюжетов отмечает исследователь и в повествовании о Хмельницком [20. С. 82]. Все эти наблюдения показывают, что имела место серьезная переработка первоначального текста, осуществленная представителем образованной светской социальной элиты украинского общества.

Разумеется, при создании и краткой, и полной редакции использовались местные украинские источники. Издатели памятника в 1854 г. отметили сходство многих его известий с "Летописью Самовидца", но не могли определить соотношение текстов [21. С. XVIII]. Однако уже во второй половине XIX в. М. А. Максимович определенно установил, что "Летопись Самовидца" явилась одним из основных источников "Летописи Грабянки" [22. С. 219]. Признание того, что полной редакции предшествовал более краткий текст, ставит перед исследователем вопрос, кто же использовал "Летопись Самовидца". Здесь заслуживает внимания наблюдение Бовгиря, что в полной редакции имеются заимствования из "Летописи Самовидца", отсутствовавшие в краткой [20. С. 82]. Таким образом, составителю полной редакции "Летопись Самовидца" была хорошо известна, и он ее использовал, перерабатывая более ранний текст. Тем самым характер заимствования в "Летописи Грабянки" "Летописи Самовидца" (какие известия составитель полной редакции опустил, какие подверглись изменениям, а какие сохранились в прежнем виде) позволяет судить, как изменился в сознании представителя украинской соци-

альной элиты взгляд на историческое прошлое и под воздействием каких факторов это происходило, какие цели ставил автор, изменяя традиционную картину прошлого.

Один из списков полной редакции (тот, что лег в основу издания 1854 г.) собственноручно переписал Г. А. Полетика [23. С. 296], известный лидер украинского дворянства середины XVIII в. Очевидно, созданная в ней картина прошлого отвечала желаниям этого социального слоя.

Списки краткой редакции - анонимны, в двух списках полной редакции имеются указания на авторство Григория Грабянки [20. С. 76, 78]. Факты биографии Грабянки достаточно хорошо известны [24]. Он начал нести службу с 1686 г. и занял к 1710 г. должность гадяцкого полкового прапорщика. Его служебная карьера связана с Гадяцким полком и была достаточно успешной, несмотря на конфликты с гадяцким полковником Михаилом Милорадовичем - сначала сотник, затем полковой есаул, он был в 1717 - 1728 гг. полковым судьей Гадяцкого полка. Тем самым Грабянка занял достаточно заметное место в рядах казацкой старшины. Этому способствовал, очевидно, его брак с внучкой генерального обозного Евдокией Ивановной Забела. Представляется, что такая успешная карьера при неприязненных отношениях с полковником объясняется, вероятно, связями с центральными властями гетманства. Об этом говорит получение им от гетмана Ивана Скоропадского в 1710 г. села Максимовского. О связях с правящей верхушкой гетманства определенно говорит его участие в посольствах, направлявшихся в Москву, чтобы добиться там сохранения автономии гетманства. Он был участником такого посольства, отправленного в 1720 г. "о нуждах малороссийских", а в 1723 г. принял участие в прошении о восстановлении гетманства и в результате в ноябре 1723 г. был заключен вместе с рядом других старшин в Петропавловскую крепость, откуда освобожден после смерти Петра I. В мае 1730 г. Г. Грабянка стал гадяцким полковником и одновременно достаточно крупным землевладельцем (ок. 400 дворов).

Приведенные данные позволяют определенно говорить о связи Грабянки не только с казацкой верхушкой, характерным представителем которой он был, но и непосредственно с правящим слоем гетманства, в котором, вероятно, следовало бы видеть одного из главных адресатов его труда.

В заголовке написанного Грабянкой исторического сочинения говорится, что работа над ним была завершена "року 1710", однако уже в первых строках сочинения - "объявлении к читателю" - упоминается осуществленный по приказу Петра I перевод сочинения Пуфендорфа, который был напечатан в 1718 г. Ясно, что работа над историческим трудом завершалась в то время, когда казацкая старшина была обеспокоена своим положением, нуждалась в легитимации своей власти, как представляется, не только перед лицом нижестоящих, но и перед лицом российских властей.

Такое историческое обоснование и дал в своем труде Григорий Грабянка как идеолог украинской социальной элиты первой половины XVIII в. Сопоставление картины прошлого, нарисованной им, и картины прошлого, нарисованной в "Летописи Самовидца", позволяет выяснить, в какой именно картине прошлого нуждалась украинская политическая элита времени Петра I и его преемников для обоснования своего права на власть и особый социальный статус.

Если "Самовидец" начинал повествование с событий восстания Хмельницкого, то Грабянка предпослал описанию этих событий большое обширное введение. В центре этого введения были не исторические судьбы Руси или Малой Руси, а исторические судьбы "казачества", как особой общности, существовавшей уже в древние времена.

В соответствии с представлением, к началу XVIII в. достаточно распространенным, предками казаков Г. Грабянка считал хазар или "алано-казар" [21. С. 3 - 5].

Этот народ происходил "от древнейшего рода Скифска", говорившего по-славянски - "язык бе Славянский, из Афета праотца изшедший" [21. С. 3]. Хазары жили на территории Восточной Европы - у Азовского моря, на Дону, в Крыму. Часть из них уходила из очага первоначального расселения на запад, в частности, в Паннонию, принимая другие имена - авары, гунны, болгары и др. [21. С. 4]. Это дало возможность приписывать предкам казаков крупные исторические деяния, совершенные представителями этих общностей: именно они осаждали в начале VII в. Константинополь, спасенный лишь чудесным вмешательством Богоматери [21. С. 10].

Жизнь хазар Г. Грабянка описывает как суровую, характерную для кочевого народа, - они жили в шатрах, пасли скот, их пищей служило "мясо невареное", "обычаи бе грубий и свирепий, яко же нине у татар". При этом в такой характеристике летописец резко выделяет одну их особенность: они стремились "в бранех непрестанно обучатися, чесо ради зело бяху храбри и толь мужественни яко каган казарский, их царь всем окрестным землям был ужасен" [21. С. 5].

Предки казаков выступают под пером хрониста прежде всего как сообщество воинов, выдающихся своими боевыми качествами. Чтобы привлечь внимание читателя к этим дарованиям казаков, Г. Грабянка дополнительно сообщил, что хазары "многое время Римляном служили, от них же за свое мужество и знаменитую во бранех храбрость многими почестми, множайшими же дары обогащаеми бываху" [21. С. 5]. Таким образом, высокие боевые качества предков казаков получили признание в самом центре цивилизованного мира древности - Риме.

В этом повествовании судьбы "Руси" и хазар никак не соединены. Правда, говорится, что хазары "владели Киевом и иними Росийскими некими странами", но далее летописцу пришлось говорить об их освобождении от власти хазар и даже о поражении, которое нанес хазарам Святослав. Летописец, очевидно, понимал, что это сообщение противоречит его оценке высоких боевых качеств хазар, и поэтому сделал важную оговорку - Святослав победил тех хазар, которые жили на запад от Дона, "прочий же при прежней своей свободе осташа" [21. С. 13].

Исторические судьбы "Малой России" и хазар, которые теперь стали называться казаками, начинают соединяться после перехода земель Восточной Европы под власть польских королей. Впрочем, четкого ответа на вопрос, как и когда это произошло, повествование Грабянки не содержит.

Хотя в заголовке соответствующего раздела читается, что будет рассказано, как "Малая Росия подпаде лядскому игу", в последующем повествовании говорится о вхождении "Малой России" в Польское королевство на началах самой широкой автономии. На все административные должности король Казимир Великий назначил "Русинов" "и честию и волностию полским сановником сровни", а жителей "з Полскою шляхтою в еднаких правах и волностях соединил". И эти пожалования подтверждали своими "привилеями" его преемники. "Казаки" в этой связи никак не упоминаются [21. С. 15 - 17].

Последующий раздел повествования неожиданно для читателя начинается с упоминания о том, что поляки, подчинив себе "Киев и Малороссийские страны", хотели "в работе имети живущие в них люди" [21. С. 18]. Откуда взялись эти "поляки" и почему они распоряжаются на землях, где военно-административная власть находится в руках "русинов", автор не объясняет. Но именно после этих высказываний в повествовании снова появляется казацкая тема. Казаки, которые "издревле мечем упражняхуся", избежали "работного ига и дела", поселившись самовольно в районе Днепровских порогов "в диких полях", "кормящеся рыбними и звериними ловлими и морским на бесурман розбоем". Автор хвалит их храбрость и силу, их искусство в обращении с оружием. Они всегда готовы вести войну и для этого им "не треба наиму обещевати". "В мире же жити никогда не хощут" и всегда готовы идти "на помощь ини царством". Подобно своим воин-

ственным предкам они ведут простую и суровую жизнь, довольствуясь скромной пищей и одеждой [21. С. 19 - 20].

Это сообщество воинов вступает затем в дружественные контакты с королевской властью. Сигизмунд I дает казакам земли по берегам Днепра в районе порогов "во владение вечное" [21. С. 21]. Затем Стефан Баторий, "видя у казаков мужество великое", дал их главе - гетману знаки власти и печать: "на печати герб, рыцарь з самопалом" [21. С. 22]. Эта деталь показывает, что описываемое сообщество воинов - это сообщество "рыцарей".

Существование этих "рыцарей" никак не пересекается с существованием населения "Малой России", живущего под работным игом. О пополнении рядов этих "рыцарей" людьми, бегущими от "работного ига", в "Летописи Грабянки" ничего не говорится.

Перемены наступили, согласно повествованию, с заключением Брестской унии и начавшимися гонениями на православных. Тогда гетман Косинский "разжегся ревностию благочестия" и выступил против ляхов "з войском Запорожским", его дело продолжил "яко сын православия" Наливайко, которого поляки сожгли "на медяному волу", "а от тоя вины война Казацкая з ляхами зачатся" [21. С. 24]. Поворот этот достаточно неожидан для читателя, ранее о благочестии казаков ничего не говорилось, автор даже не сообщил, когда они стали христианами.

Но очевидна их новая историческая роль. Они выступают как защитники "малороссийского народа" от гонений. Так между судьбами казаков и "малороссийского народа" в повествовании возникает связь - связь между защитником и подзащитным.

Связь эта сохраняется и в дальнейшем, когда характер отношений между казачеством и властью изменился и вместо жесткого конфликта пришло сотрудничество в годы Хотинской войны Речи Посполитой с Османской империей. Г. Грабянка высоко оценивает подвиги казацкого войска в этой войне. Если бы не казаки, "то би Турки в России и Польше з церквей и костелов для коней стоили поробили" [21. С. 27]. Благодаря этим подвигам глава казацкого войска гетман Сагайдачный "зъеднал милость и свободу великую народу Малороссийскому" [21. С. 27]. Таким образом, глава казацкого войска выступает как покровитель и защитник "малороссийского народа" - населения Украины. Когда в 1722 г. Сагайдачный умер, его хоронили "з великим плачем" не только "Запорожского Войска", но и "всех людей православных".

Такое благоприятное существование длилось, однако, недолго. Вскоре и казаки, и население Украины оказались в тяжелых, неблагоприятных условиях.

С этого времени повествование Грабянки уже можно сопоставлять с "Летописью Самовидца". Начнем с рассказа о причинах восстания Хмельницкого. Это сопоставление показывает, что Грабянка с большой полнотой воспроизводит рассказ о притеснениях казаков (прежде всего реестровых) со стороны старшин "лядской веры" (ср. [11. С. 45 - 46] с [21. С. 29 - 31]). Этот рассказ Грабянка сопроводил некоторыми рассуждениями. Так, повествование о притеснениях он завершил словами, что казакам не было "ни чести, ни славе, ни воле", а затем было помещено рассуждение, что худо, когда "земли доброволне поддание и завоеванные начинают озлобляти и права им природные ломати". Эти высказывания отражают представления автора XVIII в. о казачестве как давней привилегированной общности воинов со своей "честью", "славой" и "волей", своим особом статусом - правами, закрепленными в королевских привилеях.

Королевская власть фигурирует в рассказе Грабянки, как сила, выступающая в защиту этих "прав" казачества и даже побуждающая их защищать. Автор цитирует слова королевской "епистолии" есаулу Барабашу - "аще есте Козаки воини храбрие, мечь и силу имате и что вам по себе встати возбраняет". Именно после знакомства с "епистолией" казаки во главе с Хмельницким уходят за пороги [21.

С. 40]. В последующем повествовании Грабянка помещает письмо Хмельницкого Владиславу IV [21. С. 49]. Хронист использовал подлинный текст письма, очевидно, по тексту Коховского, подвергнув его некоторым характерным изменениям. Так, слова письма, что казаков преследуют, как невольников, не признавая их за собственных слуг короля, изменены так, что речь в них идет о королевских воинах. В заключительной фразе письма пожеланию о сохранении королем "давних прав и вольностей" придана иная форма. По версии Грабянки речь шла о том, чтобы в целости сохранились "привилеи [...] Войску Запорожскому надание".

Очевидно стремление автора еще раз подчеркнуть традиционный привилегированный статус казачества и обосновать справедливость его выступления. Самовидец явно не уделял большого внимания этой стороне дела. Грабянка одновременно стремится связать повествование с начальными частями своего труда. Хмельницкий поднял восстание, "хотя обновити прежних казаков славу". В уста Хмельницкого он вкладывает обращенные к казакам слова: "Помянем прежде-бывших воинов Украинских, яже, аще неверии бяху, то мужеством своим все страну обношаху страхом" [21. С. 42]. Так подчеркивалась связь между казаками и их воинственными предками - хазарами, "извечное" существование сообщества воинов со своими правами.

При описании войны хронист тщательно подчеркивает превосходство казаков, как воинов, над поляками. После битвы на Желтых водах "ужасеся [...] все полководцы и все Лядское войско, и не оста в них силы" [21. С. 45]. В стычках с войском Речи Посполитой под Пилявцами казаки, "отважнее на самоборство выездячи, школу рыцерскую в подивлене и в последний страх ляхом отправовали" [21. С. 53]. Таких высказываний у Самовидца нет.

Сопоставление двух повествований позволяет сделать одно важное наблюдение. Г. Грабянка заимствует у Самовидца его сообщения о том, как паны на подданных "тяжкие и неслыханные дани наложиша" [21. С. 29] (ср. [11. С. 46 - 47]). В "Летописи Самовидца" эти высказывания объясняют, почему после поражения коронной армии под Корсунем вся Украина была охвачена массовым народным восстанием. В отличие от "Летописи Самовидца" в "Летописи" Г. Грабянки о таком восстании не говорится ничего. Отсутствуют в нем и сообщения Самовидца о вступлении в ряды казацкого войска представителей социальных низов, которые заставляли следовать своему примеру людей зажиточных. Освобождение страны от власти "ляхов" выступает как дело казачества - традиционного содружества воинов, ущемленного в правах. Хронист говорит, что Вишневецкий "мещан и свещенников, ничто же согрешивших, повеле на пале позбивати" [21. С. 52], но чем вызваны эти жестокости, из его повествования установить невозможно.

Такие же расхождения обнаруживаются при дальнейшем сопоставлении двух повествований. Рассказывая о возобновившейся войне, которая завершилась Зборовским миром, Григорий Грабянка снова опускает высказывания Самовидца, что "усе що живо поднялось в козацтво", что "статечные люди" были вынуждены войти в состав этого войска.

В создании таких картин прошлого, конечно, не были заинтересованы ни сам Григорий Грабянка, ни те, к кому он обращался своим трудом. Нужна и была создана такая картина прошлого, согласно которой местные "посполитые" лишь пассивно наблюдали происходившие события, когда казачество своими усилиями освободило "малороссийский народ" от "ляшского ига". Это героическое деяние стало обоснованием особого статуса казаков и их права жить за счет труда "посполитых".

Описание прошлого, когда казачество выступало как единственная сила, определявшая своими действиями развитие событий, поставило Грабянку перед решением важной проблемы, как, в силу каких причин на территории Украины произошла смена элит и на смену шляхте пришло как привилегированный со-

циальный слой казачество. В "Летописи Самовидца" истребление и изгнание шляхты было результатом массового народного движения и казачество просто заняло освободившееся место. У Грабянки перемены оказывались результатом деятельности самих казаков. В его "Летописи" помещен рассказ о событиях, происшедших в 1648 г. в Подолии, где казаки во главе с полковником Остапом взяли замок Нестервар. В нем "многое множество [...] затворися [...] шляхты". Казаки замок "взяша и всех до единого изсекоша" [21. С. 51]. Появилась необходимость объяснить такие действия казаков, тем более, что во вступительной части своего труда автор "Летописи" написал, что, подчинив русские земли, король Казимир Великий "из Русинов воеводи, каштеляни, старости, судии и прочие урядники уставил и честью и волностию полским сановникам соровнил" [21. С. 18]. Почему же казаки стали уничтожать свою "русскую" элиту? Грабянка предложил объяснение в разделе "Сказание о казацкой войне с ляхами под Переяславлем". По его словам, еще при жизни гетмана Сагайдачного "в Киеве и во украинских городех князи и воеводи и старости от благочестивии вери бяху, отнюдь пакости не творяху", но, когда они стали жениться на "ляховицах", приняли католическую веру, то стали "подданим своим неслыханние труди и дани налагати" и принуждать их принять унию [21. С. 28]. Казачество оказалось вынужденным устранить так ведущую себя элиту. Очевидно, если бы князья и воеводы не изменили своей вере и не стали бы отягощать своих подданных, они и дальше бы стояли во главе населения Украины.

В этой связи привлекают внимание помещенные в "Летописи" Грабянки высказывания о православном магнате брацлавском, а затем киевском воеводе Адаме Киселе. О Киселе с явной симпатией писал "Самовидец": когда после Зборовского мира Кисель приехал в Киев, он "як благочестивыи пан в згоді з Гетманом Хмелницким был" [11. С. 59]. В другом месте говорится, что, когда война возобновилась, Хмельницкий посоветовал ему уехать, так как "з ним, як з благочестивым паном мешкал згодне" [11. С. 64]. У Грабянки таких высказываний заметно больше. Так, здесь читаем, что король Ян Казимир послал на переговоры с Хмельницким Киселя, "яко веры Руской з ним еднакого и здавна у войсках зазнавшагося" [21. С. 61 - 62]. Далее читаем, что, когда киевский митрополит Сильвестр Косов приехал в Варшаву, А. Кисель "от древних панов руских родом" советовал митрополиту уехать, так как иначе "ляхи [... ] кое зло ему сотворят" [21. С. 82]. Затем Кисель добивался отмены унии и "Ляхи на Киселя вознегодовали, мнеша бо яко он благочестив по благочестию и по казаках поборает" [21. С. 88]. После приезда к Хмельницкому посла от султана Кисель послал к гетману брата Григория, призывая его "к Турскому царю да не предается" [21. С. 95]. Наконец, в "Летописи" отмечена смерть Адама Киселя и помещена его пространная характеристика: "Вере Греко-Руския великий бе побожник, во словесех бе сладок, приятен, от древнего и славного роду идяй Святолда, бывшаго в року 1128 Рускаго гетмана" [21. С. 118].

Обращает на себя внимание не только благожелательный тон этих высказываний, но и подчеркивание древности рода, к которому принадлежал Кисель, возведение его происхождения к эпохе Киевской Руси. Как представляется, этот пример говорит о том, что наряду с отталкиванием от прежней элиты - шляхты, на смену которой пришло казачество, начинают намечаться поиски преемственной связи с ней по мере того, как жизнь казацкой верхушки становилась подобной жизни шляхты, и она начинала использовать для укрепления своего положения в обществе памятники шляхетского законодательства. Таких взглядов к началу XVIII в. был не чужд и "Самовидец".

Сопоставление двух источников позволяет выявить в тексте Грабянки важную тему, отсутствующую у "Самовидца", - о конфликтах между "народом" и Хмельницким в связи с реализацией условий Зборовского и заключением Белоцерков-

ского договоров. Так, в "Летописи" говорится, что началась "молва и мятеж", когда не все казаки были вписаны в реестр. Обращаясь к Хмельницкому, казаки заявляли, что он должен их, "яко верних заступати и не издавати ляхом на мучение". Они даже угрожали Хмельницкому - "Аще тебе угодно под Лядскою волею быти, мы иного гетмана поставим". Хмельницкий "убоялся", отказался от составления реестра и "даде им свободу, хто хочет Козаком быти, тот будет" [21. С. 92 - 93]. Новый конфликт произошел перед заключением Белоцерковского мира в 1651 г., когда "воста ропот и клич между Казаками". Казаки снова кричали гетману: "Нас хощеши выдать Ляхом на муки, донеле то будет, сам первее наложиши головою, где купно и Ляхи погинут". Хмельницкий "едва возможе народ утолити" [21. С. 109]. Как представляется, введение таких эпизодов должно было показать читателю, что именно казачество было той главной силой, которая добивалась освобождения от власти "ляхов".

В этой части повествования Грабянки появляется и определенное противопоставление таких частей казацкого войска, как "старшина" и "чернь". Противопоставление это впервые упоминается в тексте, восходящем не к "Летописи Самовидца", а к польским источникам³. Речь идет о рассказе, описывающем тяжелое положение казацкого войска, окруженного после битвы под Берестечком. Старшина, обсуждая возможный выход из ситуации, "черни не в конец вероваша", опасаясь, чтобы "своего ради освобождения старшину не предали Ляхом в руки". В тайне от "черни" стали делать мосты через болото. Узнав о построенных мостах "чернь побежала" на них, мосты сломались и "многое множество потопе Козаков во блате" [21. С. 104 - 105] (ср. [2. Т. IV/1. С. 295 - 296]). Здесь единая ранее у Грабянки общность казаков делится на две разные части - "старшину" и "чернь". "Старшина" - явно часть более ценная. Стойкость "черни" вызывает сомнения, а ее неразумные действия приводят к гибели войска.

Эти особенности взглядов Грабянки, его отношение к разным слоям казачества прослеживаются в повествовании о болезни и смерти Хмельницкого и о последующих событиях⁴. Больной гетман велел "немедленно всем Енералам и Полковникам с их старшиною в Чигирин на совет приходити" [21. С. 149]. В речи, с которой гетман обратился к этому собранию представителей казацкой верхушки, он, перечисляя славные деяния, совершенные в недалеком прошлом, одновременно сказал: "Вся сия вашим совоинственым мужеством, моим же предводительством устроишася". "Вам, господозие и друзи, за искреннее мне во бранех послушание за верность неколеблему, напоследок и за самый уряд гетманства моего благодарствую" [21. С. 150 - 151]. Таким образом, получалось, что сам "уряд" гетман Хмельницкий получил от представителей казацкой верхушки, которые совместно с ним совершили освобождение Украины от власти "ляхов".

Простые казаки в этом рассказе упоминаются. Они появляются в его повествовании о событиях, происходивших после смерти Хмельницкого. Подробный рассказ об этих событиях имеется в "Летописи Самовидца" [11. С. 75 - 76]. Он явился источником для соответствующего рассказа Грабянки.

В рассказе Романа Ракушки интриги главных старшин, стремившихся захватить "уряд" гетмана, противопоставлены поведению "посполитых" казаков и сотников, которые упорно настаивали на том, чтобы гетманом в соответствии с пожеланием Хмельницкого стал его сын Юрий. Несколько раз Юрий под воздействием старшин отказывался от булавы, и войско заставляло ее принять. Наконец, Иван Выговский предложил, чтобы во время походов его именовали "на тот час

³ Рассказ о волнениях в казацком лагере под Белой Церковью восходит к свидетельствам польских участников событий (см. [2. Т. IX/1. С. 352 - 353]). Как видно из этих свидетельств, дело дошло до столкновений между старшиной и "чернью" и казней предводителей последней. Грабянка убирает эти подробности, так как не хочет говорить о конфликтах в казачестве.

⁴ В "Летописи Самовидца" такого рассказа нет.

гетман Войска Запорожского". "Чернь, яко простии люде", согласилась на это, и Выговский захватил власть.

В повествовании Грабянки этот рассказ сильно сокращен, читатель остается в неведении, как упорно рядовые казаки настаивали на выборе Хмельницкого. Зато подчеркнуто, что Выговский захватил власть "от простого и неразсудного народа удобно одержавши" [21. С. 156 - 157]. "Народ" - рядовое казачество снова выступает как сила, неспособная без руководства совершать правильные действия.

Как известно, конец правления Богдана Хмельницкого ознаменовался волнениями в казацком войске, сопровождавшимися нападками на старшину. Конфликт обострился в правление Ивана Выговского и нашел свое выражение в восстании, которое возглавил полтавский полковник Мартын Пушкарь (см. [1. С. 84 - 90; 2. Т. X. С. 154 - 155]). Однако современник событий Самовидец ничего не говорит об этих конфликтах, ничего не знает о них и Грабянка. Связано это, по-видимому, с тем, что во второй половине XVII в. на Левобережье сложилась прочная традиция отрицательного отношения к Выговскому и соответственно положительного отношения к его противнику, выступавшему под флагом преданности царю против изменника - гетмана. Однако в положительном изображении Пушкаря, как предводителя недовольных низов, представители формирующейся новой украинской элиты не были заинтересованы. Поэтому конфликт Пушкаря и Выговского представлен в обоих текстах только как столкновение сторонников разных политических ориентаций.

Отрицательное отношение к действиям Выговского не помешало Грабянке дать высокую оценку заключенному им с Речью Посполитой Гадячскому договору. По его мнению, с заключением этого договора поляки признали "вольность" казаков, их право на обладание особым политическим устройством.

В этой связи Грабянка поместил в хронике рассуждение, вложенное им в уста "поляков". Оно представляет интерес для изучения и взглядов хрониста, и взглядов украинской элиты в целом. "Поляки" якобы восхваляли казаков за то, что те "о свободу свою никого не просили, но мужеством и храбростию тое приобреташа". Не имеет значения, что мы их называем "мужиками", ведь и римляне "за пастухов повстали" и сами поляки "не от веку бяху шляхтичами, но по времени чрез кров и мужество тое себе именование стяжаша" [21. С. 164]. В этом тексте ярко отражается стремление новой украинской элиты обосновать свои притязания на равноправное положение с традиционными элитами соседних европейских обществ. Грабянка доказывал, что они якобы признали такое равенство, так как сами некогда завоевали свое высокое положение, как и казаки, "чрез кров и мужество". Поэтому для него так важно было показать, что казаки и их предки - хазары всегда были содружеством непобедимых воинов.

В повествовании Грабянки о последующих событиях казацкое войско снова делится на две разные части. Так, Юрия Хмельницкого выбрали гетманом "знатные казаки и чернь" [21. С. 169]. Впрочем, к тому времени, когда Грабянка писал свою хронику, такое деление казачества было официальным и общепринятым⁵.Совсем по-иному освещены события начала 60-х годов XVII в., завершившиеся "черной радой" 1663 г. и избиением старшин.

Подробный рассказ "Самовидца" [11. С. 87 - 93] послужил главным источником для Грабянки, что неудивительно, если учесть, что обоих хронистов объединяет враждебное отношение к социальным низам и запорожцам, выступившим против старшины. Вместе с тем сравнение выявляет появление в рассказе Грабянки ряда новых акцентов.

⁵ Так, в грамоте Г. Грабянке на село Максимовское указывалось, чтобы "нихто из старшины и черни" не мешал ему владеть имением.

Во-первых, обращает на себя внимание героизация образа наказного гетмана Якима Сомка - предводителя левобережной старшины. Неоднократно говорится о военных успехах Сомка, подчеркивается, что "малороссийское воинство", видя, что "Сомко вождь есть храбр и в делах воинских искусен", хотело именно его избрать гетманом [21. С. 177]. "Сомко бысть воин храбр и смелій, уроди, возраста и красоти зело дивной". О нем выражал сожаление татарин, выбранный для его казни: "Сего человека сам Бог роди на показание свету" [21. С. 182].

Этот идеальный герой - воплощение лучших черт идеального казака-воина становится жертвой враждебных действий со стороны запорожцев (особенно их "голоты"), казацкой "черни" и "поспольства" - "мужиков". Так освещает события и Самовидец, но сравнение показывает, что Грабянка усиливает содержащиеся в тексте отрицательные высказывания о запорожцах. Сообщая о том, что запорожцы "самоволно" выбрали Брюховецкого гетманом, он уточняет, что они поступили так "по своему обикновению", это были "нравом их свойственная повождения" [21. С. 178]. Образ Запорожья начальной части хроники - обители живущих в суровых условиях храбрых, мужественных, пренебрегающих материальными благами воинов - здесь существенно меняется. Вслед за "Самовидцем" Грабянка перечисляет насилия и поборы запорожцев.

Неприязнь к запорожцам распространяется и на их предводителя - Брюховецкого, с их помощью захватившего власть. Грабянка говорит о "душегубном основании" его власти. Рассказ о поборах и насилиях запорожцев он завершает словами, как будто "не гетман их тамо постави, но некий ненасытный кривд людских тирании" [21. С. 181 - 182]. Эта неприязнь хрониста к Брюховецкому и запорожцам проявляется и в его рассказе о событиях 1667 - 1668 гг.

В эти годы русское правительство проводило политику ограничения автономии гетманства, политику, которую Грабянка решительно осуждал. Поэтому значительная часть его рассказа об этих событиях была запрещена цензурой и не вошла в издание "Летописи" 1854 г. Вместе с тем Грабянка одновременно решительно осуждал Брюховецкого за его намерение выступить против царской власти в союзе с запорожцами. Для такого осведомленного современника, как Роман Ракушка, связи Брюховецкого с запорожцами в 1667 - 1668 гг. не имели большого значения. Выступить против русских властей Брюховецкого побудили правобережный гетман Дорошенко и митрополит Иосиф Тукальский [11. С. 102 - 103].

У Грабянки на первый план выступают окружающие Брюховецкого полковники "з гултяйства запорожского наставление", которые "яко самовольци имеяху всегда на мысли разграбление". Поэтому, когда началось восстание, "запорожци и народ посполитій, городы разграбивше, в конец разорившее". Именно "за советом наведених за собою запорожцев" Брюховецкий стал искать покровительства Крыма и Турции [23. С. 298].

По разному описан у обоих авторов переворот, приведший к убийству Брюховецкого. Роман Ракушка определенно пишет, что переворот сопровождался волнениями, в которых главную роль играла "голота". Эти люди "замордовали Брюховецкого на полі и много людей значних Козаков" [11. С. 105] (свидетельство очевидца!). По Грабянке, казацкое войско оставило Брюховецкого из-за его союза с запорожцами. Когда гетмана "чернь без всякого пощадения боем умертви", это было возмездием за пролитую кровь "полковников и знатного товариства", должности и имение которых он "голоте запорожской раздаде". "А по его смерти множество запорожцов казаки поубивали" [23. С. 298 - 299; 21. С. 198]. Таким образом, имевшее место в действительности народное восстание превратилось под пером хрониста в отпор казачества грабителям - запорожцам.

Хронист решительно осуждает власть, которая ищет союза с запорожцами, и показывает бессмысленность попыток таким путем добиться какой-либо цели. Вместе с тем и образ Запорожья приобретает определенные краски. Это - очаг

анархии - "самовольства", обиталище людей, которые хотят только убивать и грабить.

Как противоположность Брюховецкому в "Летописи Грабянки" выступает избранный в 1672 г. гетман Иван Самойлович. Сообщив о его избрании, Грабянка поместил и краткую характеристику его деяний, представляющую большой интерес для темы данного исследования. Гетман, "усмиривши во всей Малой России всю своеволю [...] потом начал и заднепрских крови людской неситих властителей, вождей и своевольцов, ово ласканием перезываючи на тую сторону Днепра, дающи им начальство и определение к прожитию [...] ово силами монаршими угрожая" [21. С. 210]. В отличие от Брюховецкого Самойлович не только уничтожил "своеволие" на Левобережье, но и прилагал усилия, чтобы прекратить действия "своевольцев" на Правобережье.

Таким образом казацкая верхушка 30-х годов XVIII в. готова была видеть в гетмане Самойловиче деятеля, осуществлявшего ее чаяния. И действительно, приведенные выше свидетельства документальных источников ясно говорят о том, что именно в правление Самойловича началось укрепление позиций социальной элиты на Левобережье. При этом Самойловичу противопоставлялся не только Брюховецкий, но и правобережный гетман Петр Дорошенко, который "начал запорожцов дарами прельщати, такожде и под реиментом Самойловича гетмана старшину побуждал противу гетмана на бунты", чтобы созвать "черную раду" [21. С. 220], но эти планы также не реализовались. И снова попытки власти вступить в союз с запорожцами подвергаются явному осуждению.

Заключительную часть "Летописи" занимают по большей части краткие протокольные записи, часто о событиях, происходивших за пределами России (в Австрии, Польше, на Балканах). Характерно, что в отличие от Самовидца Грабянка ничего не пишет о волнениях в войске в 80 - 90-е годы XVII в. Очевидно, в среде старшины XVIII в. такие факты хотели скорее предать забвению. Все же можно выделить два повествования, анализ которых пополняет представление о взглядах хрониста. Несмотря на краткость этой части труда, хронист стремится поместить в нем записи о военных подвигах казаков, показать их храбрость и мужество, раскрыть их роль в крупных исторических событиях. Такие сообщения доказывали право украинской элиты на почетное место в обществе и на равноправные отношения с элитами соседних обществ. Так, при осаде Чигирина в 1678 г. "храбрости и дерзости козацкой зело турки удивлялися" [21. С. 226]. В 1697 г. турки осаждали казацкие "гарнизоны в Тавани и Казикермене, но, "видя непреодолимую сиделцов дерзость [...] принуждени з великим встидом во свояси возвратитися" [21. С. 254]. Особенно подробен рассказ о подвигах казаков при осаде Азова. Хронист утверждает, что турки капитулировали, "видя Козаков охотою розжено непреодоление и свою крайнюю погибель" [21. С. 248]. В повествование включен и рассказ о наградах Петра I казацкому войску. Царь дал "черни" - 15 тыс. руб., на "знатнейших казаков и сотников" по 15 червонцев и, кроме того, богато одарил наказного гетмана и полковников [21. С. 248 - 249]. Если ранее в повествовании казацкое войско делилось на "старшину" и "чернь", то теперь четко выделяется связанный со старшиной слой зажиточного казачества. Так, повествование фиксирует размежевание в рядах казацкого сословия.

Особое место занимает большой рассказ "Откуда Палей повстал". В нем речь идет о событиях рубежа XVII-XVIII вв., но при их описании под пером хрониста воскресают образы начальной части "Летописи". Грабянка восхваляет "отважных юнаков, малороссийских" и "запорожских", которые своею "охотою" отправились на Дикое поле сражаться с татарами и освобождать христиан. Они живут трудной и суровой жизнью - "аки бы дикие звери кріючися по тернах и комишах". "Юнаков" возглавил Палей, который, победив татар, "осел был, яко удельный пан",

войска распустив "по Полесю даже до Литовской границы". Автор с удовлетворением пишет и о победе Палея над польским войском, которое отправилось в поход "ради отбирания своих маетностей", занятых Палеем. Его карьера прервалась, когда Мазепа арестовал Палея "по намове лядской". Таким образом, отвергая какие-либо посягательства на порядок, установившийся на Левобережье, Грабянка предполагал возможность повторения событий середины XVII в. на Правобережье, где "юнаки" своей "кровью и мужеством" могли создать новую элиту, тем более, что "ляхи" были не в состоянии защитить эти земли от татар, а Палей "чрез [...] мужество и промысл военній" смог это сделать. Сам Палей изображался в тексте, как полководец и политик, который при благоприятных условиях мог бы сыграть роль Хмельницкого [21. С. 238 - 241].

Этот рассказ показывает, что для Грабянки в западной части Украины общественные отношения все еще находились в процессе становления, где сообщество живущих в степи воинов могло сыграть важную роль.

В заключение следует остановиться на высказываниях Грабянки, содержащих критику поведения правящей элиты. Ведь, если хронист последовательно отстаивал право казачества и его верхушки на особое привилегированное положение в обществе, это не означало, что он одобрял все действия этой верхушки. Выше уже отмечались высказывания хрониста, порицавшего тех, кто, "властолюбия недугом влекоми" выступали против передачи власти после смерти Богдана Хмельницкого его сыну Юрию. Резко порицает он вслед за "Самовидцем" нежинского полковника Васюту (В. Н. Золотаренко), который, желая захватить власть, "клеветал" в Москву на Якима Сомка.

Есть основания полагать, что его отрицательную реакцию вызывали споры в правящей среде, которые приводили к смене гетманов Левобережья. Показателен в этой связи его комментарий к сообщению о низложении в 1672 г. гетмана Демьяна Многогрешного. Если Роман Ракушка, принадлежавший к числу личных врагов гетмана, охотно повторял обвинения его в измене [11. С. 112 - 113], то комментарий Грабянки совершенно иной. "Сей гетман, - писал он, - Украину всю соединил и смирил [...] и статута на вольности прежние потвердил [...] за что такову мзду от своих подручных восприял" [21. С. 206]. Гетмана, объединившего Левобережье и сохранившего "вольности", следовало поддерживать, а не обвинять в измене. Имеет значение тот факт, что как глава заговорщиков у Грабянки выступает писарь Карп Мокриевич, а не Иван Самойлович.

Краткая запись об аресте старшиной Самойловича в 1687 г. не сопровождается каким-либо комментарием, но хронист нашел способы довести свое мнение до читателя. Так, уже цитировавшаяся характеристика деяний Самойловича открывалась словами, что гетман стал "царскому величеству верно и радетелно служите" [21. С. 210]. Он отмечал не только заслуги гетмана в установлении порядка, но и его военные способности. Во время боев под Чигирином в 1678 г., как записал хронист, "искусного вожда - запорожского гетмана наставлением [...] не точию безчисленное множество турков побиенно, но и под самим вейзером коней двух убито" [21. С. 229]⁶. В этом ряду заслуживает внимания рассказ о казни сына Самойловича Григория, Грабянка нашел нужным отметить, что он только что одержал победу над татарами [21. С. 235].

При оценке этих высказываний следует учесть, что одной из важных задач, стоявших перед новой украинской элитой, было сохранение "вольностей" - того статуса гетманства, которое гарантировало ей почетное, привилегированное место и власть над населением. Это было важной задачей в отношениях с верховным патроном гетманства - царем.

⁶ Текст заимствован у Самовидца, но там слов об "искусном наставлении" гетмана -нет [11. С. 131].

В "Летописи" Грабянки содержится резкая критика действий русских властей, нарушивших в 1666 - 1667 гг. этот статус. В тексте, который цензура в 1854 г. отказалась печатать, автор писал, что "прежних веков нашему народу российскому того не бывало". Ни литовские, ни польские правители "насилием старейшин своих от себе не насилали людем" [23. С. 298].

Такие высказывания приобретали актуальность, когда Петр после измены Мазепы стал изменять выгодный для украинской элиты статус гетманства. Чтобы как-то противодействовать этим шагам, необходимо было единство действий в рядах старшины. Это, как представляется, и хотел внушить своему читателю Грабянка, осуждая конфликты, которые вели к низложению традиционных руководителей общества - гетманов.

Сопоставление двух источников - "Летописи Самовидца" и "Летописи Грабянки" позволяет проследить путь, пройденный идеологами новой социальной элиты украинского общества при выработке идеологии, которая обосновывала бы ее особый социальный статус. Если во второй половине XVII в. идеолог элиты терзался опасениями за ее судьбу и призывал к объединению перед лицом недовольных низов, то к 30-м годам XVIII в. другой идеолог этой элиты излагает целую систему взглядов, включающую в себя всестороннее (основанное не в последнюю очередь на аргументах "от истории") право казачества на особое положение в украинском обществе и право казацкой верхушки руководить действиями этого казачества. Появление такого обоснования было закономерным в условиях тех успехов, которых достигла казацкая верхушка в деле социального возвышения и подчинения своей власти различных слоев украинского общества. В "Летописи Грабянки" она еще не выступает, как особое сословие, но уже подготовлены определенные предпосылки для притязаний на равноправное положение с элитой соседних европейских обществ.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Яковлева Т. Гетьманщина в другій половині 50-х років XVII століття. Причини i початок руїни. Київ, 1998.

2. Грушевський М. С. Історія України Руси. Київ, 1993. Т. IV; Київ, 1996. Т. IX; Київ, 1998. Т. X.

3. Яковлева Т. Руїна Гетьманщини. Від Переяславської ради-2 до Андрусівскоі угоди (1659 - 1667 рр.). Київ, 2003.

4. Панашенко В. В. Соціальна еліта Гетманщини (друга половина XVII-XVIII ст.). Київ, 1995.

5. Борисенко В. И. Соціально-економічний розвиток Левобережної Укриаіни в другій половині XVII ст. Київ, 1986.

6. Дядиченко В. Нариси суспільно-політичного устрою Левобережної України кінця XVII - початку XVIII ст. Київ, 1959.

7. Гуржий Л. И. Эволюция феодальных отношений на Левобережной Украине в первой половине XVIII в. Киев, 1986.

8. Гуржій О. І., Чухліб Т. В. Гетьманска Україна. Київ, 1999.

9. Модзалевський В. Перший військовий подскарбій (1663 - 1669) Роман Ракушка Романовский // Записки історико-філологічного відділу Укр. Академіі Наук 1919. Київ, 1920 - 1922. Кн. Т-II; Петровський М. До питания про певність ведомостей літопису Самовидця й про автора літопису (Романа Ракушку-Романовського) // Записки Ніжинського інституту народної освіти. Ніжин, 1926. Кн. VI.

10. Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (1655 - 1661 гг.). М., 2010.

11. Літопис Самовидця. Київ, 1971.

12. Ulewicz T. Sarmacja. Studium z problematyki slowiaiiskiej XV i XVI w. Krakow, 1950.

13. Tazbir J. Swiadomosc narodowa // Tazbir J. Rzeczpospolita i swiat. Wroclaw, etc., 1971.

14. Яковенко Н. Паралельний світ. Дослідження з історіі уявлень та щей в Україні XVI- XVII ст. Київ, 2002.

15. Sysyn F. Between Poland and the Ukraine. The Dilemma of Adam Kysil. 1600 - 1653. Cambr. Massachusets, 1985.

16. Іоанникій Галятовський. Ключ розуміння. Київ, 1985.

17. Пилип Орлик. Конституція, маніфести та літературна спадщина. Київ, 2006.

18. Дневник генерального подскарбия Якова Марковича (1717 - 1767 гг.) / Под ред. Ал. Лазаревского. Киев, 1983. Ч. 1 (1717 - 1725 гг.).

19. Апанович Е. Рукописная светская книга XVIII в. на Украине. Киев, 1983.

20. Бовгиря А. М. "Літопис Грабянки": питания першооснови // Український історичний журнал. 2003. N 4.

21. Летопись Грабянки. Киев, 1854.

22. Максимович М. А. Известие о летописи Григория Грабянки, изданной 1854 года Киевской Временною Комиссией // Максимович М. А. Собрание сочинений. Киев, 1876. Т. I.

23. А. Л. Опущенная в печати страница из летописи Грабянки // Киевская старина. 1894 г. Т. 47. N 11.

24. Русский биографический словарь. М., 1997. Т. Гоголь Гюне. С. 387 - 389; Модзалевский В. Л. Малороссийский родословник. Киев, 1908. Т. I. С. 328 - 329.

Постоянный адрес данной публикации: