Тюмень. Мандра К⁰ . 2003. 272 с.

Доктор исторических наук профессор Тюменского государственного университета СВ. Кондратьев и кандидат исторических наук доцент Т. Н. Кондратьева проанализировали процессы развития отечественной исторической науки в 20-е - 50-е годы прошлого столетия, в том числе по вопросу о становлении французского абсолютизма. В книге показано, какие подходы и какие методы использовались в исследовательской

работе, как формировались поведенческие стереотипы, выясняется влияние теории торгового капитализма (М. Н. Покровский), антифеодальных выступлений народных масс (Б. Ф. Поршнев). Специально рассмотрен вопрос о формировании понятийного аппарата, ведущего к замене представлений о реальной жизни - абстрактными категориями, к "обезлюдиванию" исторического описания, к становлению "иде-

стр. 159

ологически правильной концепции", которая якобы "выше и многоценнее источников" (с. 153). Детально показано, как на основе догматического восприятия учения об общественно-экономических формациях и применительно к истории французского абсолютизма складывались соответствующие нормативные представления. В книге отмечается, что "ученые апеллировали к общепринятым в марксизме ценностям, но приходили к разным умозаключениям, а их понятийный язык отличался значительным своеобразием". Большинство франковедов отказались от грубой социальной стратификации. Внутри господствующего класса были выделены сословные группы, в частности "дворянство шпаги" и "дворянство мантии", со специфическими интересами, признанием или отторжением абсолютизма. Позднее высказывалось соображение, что различные категории социума подвижны и, часто переходят на позиции не их средой созданных, частично или в целом включаясь в управленческий процесс (с. 6, 31).

Одним из последствий в смене "идеала" исторического исследования было отрицание достижений дореволюционных медиевистов, чему сопротивлялись исследователи, чьи взгляды формировались под их воздействием. Резко выступил против попыток "замазать грязью русскую культуру и науку", ее отдельных представителей, например, С. Д. Сказкин. Работы дореволюционных историков он сравнивал с подвигами выдающихся русских полководцев: Суворова, Кутузова и др. (с. 98,107,108,170,171). Обращение к достижениям прошлого, борьба за наследство стали особо значимыми в конце изучаемого периода, когда "дореволюционное поколение, как носитель иных подходов и самостоятельного мышления перестало воспроизводиться" (с. 131, 143 - 144, 152). Авторы, разумеется, могли бы поставить исследуемую проблему и несколько шире, показав различие принципов, на которых формировались научные школы в дореволюционной России и в советское время.

Спасая свои концепции от диффамации, а соответствующие "школы" и учеников от погрома, руководители, организаторы "школ" жонглировали терминами и понятиями, наработанными в ходе схоластической интерпретации процессов общественного развития. Так, одна из сторонниц Б. Ф. Поршнева, З. Д. Мосина рассматривала отрицательное мнение о работе своего шефа как "вылазку" буржуазно-объективистского характера. Оппоненту из-за его несогласия с концепцией Б. Ф. Поршнева отказывали в праве быть историком, допуская лишь положение "палеографа". Как из рога изобилия в сторону критиков сыпались опасные по тем временам словечки и характеристики: "ласальянцы, меньшевики, троцкисты, псевдомарксисты разнообразных толков". Поршнев и его сторонники попытались свести проблему становления и упразднения французского абсолютизма к взаимодействию феодального класса, буржуазии и народа, причем исключительная роль отводилась "массовым революционным движениям", производителям материальных благ, "трудящимся массам".

Внешне критика концепции Поршнева облекалась в форму борьбы за более детальное и конкретное исследование проблемы. Но при этом многие из его оппонентов старались опираться не на документы и факты, а на изречения "классиков". О самом большем, на что могли пойти сторонники фактологии, можно судить по выступлениям А. В. Бирюковича, который предлагал использовать "исходные" дедуктивные соображения классиков марксизма, наполняя их конкретным содержанием. Однако против этого выступили свои же "фактологи"- Н. С. Лебедев, А. В. Стоклицкая-Терешкович, А. Д. Сидоров, С. Д. Сказкин. Идея Бюроковича о "подвижности социальных страт" во французском феодальном обществе, выдвигалась со "спасательными оговорками". По его мнению, "трудящиеся массы" всегда имели перед собой "главного врага буржуа" и "феодала", перед которыми меркли их внутренние несовместимости.

Марксистские определения, термины, понятия использовались не только для диффамации оппонентов, но и применялись в среде убежденных адептов исторического описания преимущественно на основе использования трудов "классиков марксизма". Предъявлялись обвинения в неполном использовании марксистско-ленинской концепции общественного развития. В глазах некоторых критиков Б. Ф. Поршнев изображался как сторонник крамольной мысли о возможности буржуазной революции в XVII веке.

В стенограммах обсуждений и прессе фигурировали и более мрачные определения - вроде того, что данный автор "не до конца разоблачен". Утверждалось, что "в своем невежественном отношении" к произведениям Ленина-Сталина Б. Ф. Поршнев не мог быть одинок. Поэтому В. В. Бирюкович, Г. Н. Севостьянов призывали "проработать" и его последователей (З. В. Мосину, З. В. Удальцову, М. А. Алпатова). Эти мероприятия по "совершенствованию" научно-исторических исследований как правило осуществлялись под руководством и прямым воздействием ЦК КПСС и его представителей (A.M. Митин, В. Д. Мочалов, А. Кучкин и др.). Эти "согласования" подавляли исследовательскую самостоятельность, делали дискуссии бесплодными. В марте 1950 г. на заседании Президиума Академии наук были детально обозначены и рас-

стр. 160

писаны по лицам все "отступления" от марксистско-ленинской "стины".

Из приводимых в книге протоколов видно, что одни из дискутантов стремились в "разоблачительном" порыве быть "святее римского папы", другие, по возможности, старались не переводить на уровень травли научную дискуссию (Е. А. Косминский, С. И Якубовская). Особого внимания заслуживает, независимо от того, насколько верны были ее изыскания, поведение З. В. Мосиной. Она отрицала компетенцию партбюро в решении научных вопросов - критерием для этого, по ее мнению, была лишь одна "свободная творческая дискуссия", на которой каждый выступает так, как ему подсказывает совесть ученого, для этого, по ее мнению, "и должны устраиваться обсуждения, а не для того, чтобы наклеивать ярлыки".

Среди историков сформировалась некая условная специализация. Некоторые из них проявляли "страсть к логическому осмыслению прошлого", стремление к реконструкции самого исторического процесса, его движения рассматривалось как его конструирование. При этом "источники", как всякий первичный материал, "не возбранялось подрабатывать, подтесывать" (Н. В. Лосский). А. Тойнби, Б. Кроче, Л. Н. Гумилев и другие исследователи "сквозных тем" сыграли важную роль в становлении целых направлений в науке. И надо сказать, что в этой ипостаси Поршнев, очевидно, мог сыграть большую позитивную роль. Сторонники его считали взгляды Поршнева важным инструментарием в борьбе с ограниченностью в восприятии ретроспективы, с узко фактологическим подходом к пониманию прошлого (с. 162). Его противники во многих случаях были вынуждены соглашаться с некоторыми из его положений. С. Д. Сказкиным отмечалась "ясность, хотя с неправильных методологических позиций, которая имела место" в тех же статьях. Не отрицалась Е. А. Косминским ценность историко-логического подхода в первых статьях Поршнева. Но, по мнению Косминского, разрешающая сила теоретических изысканий, их стройность и последовательность не должны страдать от "насилия над фактами", а показывать пути вовлечения в научный оборот новых фактов.

На это же обстоятельство по конкретному объекту исследования, проведенного Поршневым, указывалось А. Д. Эпштейном: мысль о боязни буржуазии народных масс "может быть и верна", но не подтверждена фактами. На яркие мысли Поршнева указывала и А. В. Стоклицкая-Терешкович. Но, по ее мнению, он или обходит молчанием, или искажает факты, что ведет к снижению достоинств теоретического построения. Это наверное было справедливым. Но согласно ее представлениям, при проведении исследовательской работы не следует останавливаться "на одном уголке, на одной части...", дабы "избежать одностороннего освещения, искажения целого". В минус Поршневу ставил Косминский, и то, что тот подверг "рассмотрению не весь феодальный способ производства, а лишь определенную его сторону, которая дана как через сильное увеличительное стекло" (с. 199,221,295,232 - 293). Недифференцированный анализ отдельных частей целого в конкретном социуме может принадлежать к апробированным методам научного познания. Не должен исключаться и такой способ познания как "расчлененное исследование отдельных частей" явления. Выделенное в качестве самостоятельного объекта исследования сравнительное описание народных движений во Франции 30 - 40-х и 70 - 80-х годов XVIII века не могло не дать и действительно дало положительные результаты. Дело, очевидно, заключалось не в самом методе, а в том, как интегрировались его результаты в более общих характеристиках явлений, процессов, состояний. У оппонентов Поршнева критика зачастую облекалась не в форму правильности синтеза добытых специфическими методами фактов, а в отрицании самих методов. Она нередко облекалась в форму изобличения авторской некомпетентности, что увязывалось с отсутствием в его трудах необходимой источниковой базы.

"Радикальный" метод борьбы с "умозрительной" историей был предложен С. Д. Сказкиным. По его мнению, без использования архивов писать исследования нельзя, а так как их на территории СССР по обсуждаемой теме было крайне мало, то дезавуировалась и сама возможность ее разработки. Тем самым творческий анализ прошлого сводился до уровня реального существования источника, при этом даже не учитывались разные степени его информационных возможностей. Вместе с тем, сторонники догматической трактовки общественного развития, основывающиеся исключительно на высказываниях "классиков", стремились превратить результаты исследования отдельных сегментов человеческого общежития в ключ к решению общеметодологических вопросов, более того, использовать их как инструментарий "для борьбы с буржуазной историографией".

В покаянном письме и сам Поршнев признавал, что допустил "отрыв классовой борьбы от развития производительных сил" и тем самым принес "объективный вред делу марксистско-ленинской теории", то есть и здесь элемент человеческого общежития - "производительные силы" выступали не как объект исследования, а всего лишь как инструментарий, определяю-

стр. 161

щий ход общеисторического процесса. Два основных возникших после революционных событий 1917 года направления осмысления прошлого - монизм М. Н. Покровского и монизм Б. Ф. Поршнева - из-за связи с официальной догматикой не привели к открытию новых направлений в исторической науке, как, например, свободное от этой связи учение Л. Н. Гумилева о пассионарности.

В рецензируемой работе сделаны ценные наблюдения, привлечен интересный информационный потенциал для раскрытия темы. Содержание документов, вводимых в оборот, дает возможность выйти за пределы размышлений, сделанных авторами. Широкий круг информации, используемой в книге, делает убедительным основной авторский вывод, что "в советское время историческая наука (даже медиевистика) стала частью политики, побуждая специалиста не столько излагать свое и слушать чужое, сколько сокрушать чужое и навязывать свое", "обругивание коллег... приобрело характер всеобщности" (с. 27).

В книге имеется ряд неточностей и положений, которые не вписываются в общую канву изложения. Авторы излишне критичны в отношении деятельности архивистов. Сохранившаяся от прошлого документация представляет собой культурный отчет общества в целом о самом себе. И роль архивных служб не всегда имеет определяющее значение. Вряд ли авторам следовало расширять рассматриваемую ими тематику без должного информационного обеспечения. Во всяком случае работы Я. Я. Зутиса, Б. И. Сыромятникова, С. В. Юшкова по своей значимости периферийны (с. 96). Требуется привлечь более широкий круг обсуждаемых трудов. Исследование может быть продолжено. Было бы полезно, начав с общих теоретических положений, перейти к рассмотрению конкретно-исторических вопросов.

Постоянный адрес данной публикации: