(Об одной дискуссии в "Annales Historiques de la Revolution Francaise")

Третья республика во Франции долгое время относилась враждебно к Робеспьеру.

Только теперь, 16 октября 1933 г., в Аррасе, на родине Робеспьера, воздвигнут памятник-бюст на средства, собранные "робеспьеристским обществом". Этот памятник был заложен Матьезом еще 10 лет назад. Торжество открытия дало повод к очень любопытному выступлению Ж. Лефевра, виднейшего историка Французской революции, преемника Матьеза по руководству "робеспьеристским обществом" и журналом "Анналы Французской революции". Выступление Лефевра носило ярко политический характер. Он пытался увязать политику Робеспьера с политикой "левого блока", стоявшего еще тогда у власти, извлечь из наследства Робеспьера уроки для буржуазно-республиканской Франции¹ .

Попытка эта тем более интересна, что целый ряд недавних руководителей французского правительства, в первую очередь Эдуард Даладье и Поль Бонкур, усиленно подчеркивали, что они являются последними подлинными якобинцами, которые в условиях нынешнего кризиса способны осуществить энергичную и твердую политику, продолжающую традиции Комитета общественного спасения якобинцев 1793 г.

Лефевр в своем докладе попытался представить Робеспьера под этим углом зрения как своеобразного "предтечу" политиков "левого блока", современного радикализма. Робеспьер не был социалистом. "Утверждали, что он был только мелким буржуа. Это верно, и это отчасти причина его популярности". Бели Робеспьеру и пришлось прибегать к конфискациям и реквизициям, то это было вызвано нуждами войны. Это был такой же вынужденный режим, как тот, который мы пережили в 1914 - 1918 гг. Робеспьеристскую традицию восприняли республиканцы 1830 г. во главе с Годфруа Ковеньяком. Ее продол-

¹ "Annales Historiques de la Revolution Franchise", 1933 г., ноябрь - декабрь.

жила радикальная партия. Демократические учреждения третьей республики являются лишь "постепенным и медленным осуществлением программы Робеспьера и монтаньяров".

Лефевр изображает Робеспьера как "республиканца, патриота, государственного человека", который умеет выделить возможное и вероятное, учитывает обстановку и признает относительность даже самих дорогих ему принципов. Тем самым "неподкупный" наделяется всеми качествами "гибкости", граничащей с оппортунистической беспринципностью, характеризующими большинство буржуазных политиков третьей республики типа Ферри, Фрейсина, Барту.

В соответствии с этим Лефевр пытается доказать, что и внешняя политика Робеспьера в ее принципиальных основах та же, что и у радикалов третьей республики. Робеспьер отвергал политику жирондистов, политику, которую на языке сегодняшнего дня можно назвать "политикой превентивной войны". Но он отнюдь не отвергал войны для защиты республиканской демократии. Поэтому, когда война была объявлена, он стал наиболее решительным руководителем "национальной защиты". Лефевр прибегает даже к терминологии мировой войны, - Робеспьер был "жюскобутистом"(jusqu'au bout - "война до победного конца") - для того чтобы еще яснее подчеркнуть единство между Робеспьером и Клемансо.

Робеспьер вел войну республики против аристократии, бывшую, однако в то же время и войной Франции против ее зарубежных противников. Террор, по Лефевру, не был классовым мероприятием, продиктованным соображениями социально-экономической политики. Террор был навязан ходом войны, вызван аристократией и зарубежными противниками.

Робеспьер не был сторонником "худшего из зол" и потому до последней возможности избегал присоединения к восстаниям, направленным против представительных собраний. Но когда они оказывались неспособными править, обеспечить прочность и крепость демократии, Робеспьер умел, как 2 июня 1793 г., становиться на сторону "восстания слева". Единственный упрек, который может быть, по мнению Лефевра, сделан Робеспьеру, состоит в том, что Комитет общественного спасения не соблюдал нужной грани в применении террора, не сумел обеспечить единство всех республиканцев, и направил террор даже против своих оппонентов из якобинского лагеря. В этом, по мнению Лефевра, состояла его "основная ошибка" (erreur capitale), приведшая к термидору, к падению первой, как впрочем, и второй республик.

Таким образом, в докладе Лефевра Робеспьер был обрисован не как величайший мелкобуржуазный революционер, сумевший применить беспощадный террор по отношению к врагам революции, а как "государственный муж", обладавший здравым политическим смыслом, умевший приспособляться к обстановке, защитник независимости Франции, руководитель ее национальной обороны "до победного конца". "Трагический урок" падения Робеспьера учит необходимости единства республиканцев. "Сегодняшние республиканцы должны понять этот урок: пусть их представители объединятся, чтобы придать правительству авторитет и постоянство, пусть сделают сами все для того, чтобы их к этому побудить... Иначе демократическая законность в опасности". А когда нарушается демократическая законность, то "это не всегда происходит в пользу "левых", как 2 июня 1793 г.".

Выступление Лефевра, сделанная им попытка "уподобления" Робеспьера современным деятелям "левого блока" встретили ряд возражений в печати. Так, в журнале "Monde" (редактируемом Анри Барбюсом) появилась заметка Обера, упрекавшего Лефевра в том, что он, "покинув почву истории для политики, представил Робеспьера "левоблокистом" и, забыв, что общность фактов на расстоянии столетий скрывает очень различную действительность, завербовал великого революционера для того, чтобы защищать траншею "якобинцев", Даладье и Поля Бонкура".

Лефевр ответил на эту заметку письмом, в котором суммировал еще раз основные положения своего доклада: 1) Робеспьер был демократическим "интервеннионистом", сторонником вмешательства в экономическую жизнь, но не социалистом; 2) противился объявлению войны, но чрезвычайно дорожил независимостью нации, вел войну "до победного конца"; 3) не был сторонником "худшего из зол" и избегал до последней возможности восстания против представительных органов; 4) присоединился к восстанию, когда оно было вызвано интересами республиканской демократии; 5) первая республика (как впрочем, и вторая) погибла из-за раздоров республиканцев.

Легко увидеть, что при этом перечислении выпадает как раз то, что характеризует Робеспьера как великого мелкобуржуазного революционера, боровшегося против либеральной буржуазии и защищавшего режим революционной диктатуру, революционного правительства против жирондистов и дантонистов, то, что отличало его хотя бы от Дантона. В этой характеристике совершенно стирается коренное различие между Робеспьером - руководителем революционной войны - и буржуазными политиками, руководившими империалистической войной. Однако Обер в ответном письме согласился со всеми этими выводами, оговорив лишь, что не согласен с применением к Робеспьеру формулы "до победного конца": "Франция Робеспьера не была Францией Клемансо, и сближение между "неподкупным" и "тигром" (Клемансо) не напрашивается". Единственное возражение, которым ограничивается на этот раз Обер - один из учеников Матьеза, из молодых "робеспьеристов", - состоит в том, что собравшиеся в Аррасе ожидали, что Лефевр

даст свое толкование роли Робеспьера, даст критический анализ работ Матьеза, даст вслед за Робеспьером Матьеза - Робеспьера Жоржа Лефевра.

Таким образом, выступление Обера потеряло всякую политическую остроту. Однако история уже успела дать проверку некоторых положений доклада Лефевра. Нужно отметить, что Лефевр сумел очень остро поставить вопрос о политических перспективах Франции, доказывая, что если в условиях войны или кризиса парламентские органы не способны найти выход и создать твердое правительство, "слово переходит к народу, который может своими резкими попреками потребовать от своих представителей обеспечить его спасение. И если он этого не делает, за это берется меньшинство справа или слева", причем это не всегда происходит в пользу "левых".

Февральские события во Франции принесли такую попытку "справа". Правительство, которое должно было дать отпор фашистским бандам, пытавшимся взять штурмом Палату, как раз и возглавлялось "последними якобинцами" Даладье и Бонкуром. В ходе этих событий нагляднейшим образом подтвердилось ленинское указание о "якобинцах с народом", великих революционерах XVIII в., и якобинцах "без народа". Когда мелкая буржуазия была "еще революционным классом, из ее среды, как писал Ленин, выходили такие великие руководители, как Максимилиан Робеспьер. Якобинцы во главе с Робеспьером показали миру образец революционного отпора, хотя первой республике угрожали не только контрреволюционные заговоры внутри Парижа, но восстания в шестидесяти одном департаменте. Но эти революционные времена для французской республиканской буржуазии - давно минувшее прошлое. Поль Бонкур усиленно собирал все безделушки и реликвии, сохранившиеся от Робеспьера. Но когда история предоставила Эдуарду Даладье и Бонкуру возможность на деле показать, что они являются наследниками Максимилиана Робеспьера, сопротивление "последних якобинцев" не продлилось и 24 часов. "Якобинская траншея" взята была с чрезвычайной легкостью. Тем самым наглядно обнаружилась пропасть, отделяющая Робеспьера от деятелей третьей республики. Оппонент Ж. Лефевра был совершенно неправ, когда упрекал его в установления связи между историей и политикой сегодняшнего дня. Но проведение этой связи, извлечение уроков из исторического опыта для современности должно было показать как раз все различие между Робеспьером и якобинцами "en peau de lapin" (в кроличьей шкурке), применяя выражение Эррио, брошенное по адресу французских социалистов. Февральские события как раз опровергли основное положение доклада Лефевра: революционные традиции Робеспьера, лучшие традиции якобинской диктатуры, имеют своих продолжателей и героических защитников во Франции, но не в лагере буржуазной демократии. В "траншее" Эдуарда Даладье никак не умещается революционный гигант XVIII в. - Максимилиан Робеспьер.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - И. М.:

Комментарии: