В современном разделенном мире симпатии вызывает прежде всего тот, кто четко определяет сбою позицию, свое место на общественно- политических и теоретических баррикадах. Член-корреспондент АН СССР (РАН) Михаил Николаевич Руткевич всегда отличался тем, что занимал определенную позицию, и чем жарче спор, тем энергичнее и тверже он защищает свои взгляды. Вот и в своей новой монографии (Руткевич М. Н. Общество как система. Социологические очерки. СПб.: Алетейя. 2001, с. 444) он "договаривается" с читателем, как говорят, на берегу. Без всякой нарочитости и эпатажности ученый заявляет:

"Материалистическое понимание общественной жизни в ее развитии, созданное Марксом, является одновременно социальной философией, философией истории и макросоциологией".

Когда знаешь предыдущие работы М. Н. Руткевича, то к такому заявлению относишься с доверием. Его первый учебник - "Диалектический материализм. Курс лекций для естественных факультетов" - вышел еще в 1959 году и сразу же был принят студентами. В 1973 году под таким же названием выходит другой его учебник - принципиально новый, предназначенный для студентов философских факультетов. С тех пор прошло почти 30 лет, а более толково диалектике-материалистическая философия, кажется, нигде так и не была изложена. Этой проблематикой ученый продолжает заниматься до сих пор: в 1994 году вышла написанная им совместно с И. Я. Лойфманом монография "Диалектика и теория познания". В 80-е годы событием в отечественном обществоведении явилась его работа "Диалектика и социология". Кроме того, на его "счету" несколько монографий, созданных на базе серьезных эмпирических социологических исследований.

У кого-то может даже возникнуть вопрос: если философская и гражданская позиция ученого неизменна и при этом он написал столько книг, в том числе об обществе, то можно ли вообще "придумать" что-либо новое? М. Н. Руткевич отвечает на этот вопрос уже на 10-й странице монографии: "Неисчерпаемость человеческого общества, как объекта изучения, отнюдь не меньше, чем неисчерпаемость микромира, но она иного типа и определяется особенностями общества как системы".

Кстати, знающие, хотя бы кое-как, труды В. И. Ленина наверняка про себя отметят, что приведенное только что утверждение М. Н. Руткевича - это перефраз известной ленинской формулы. Ученый с нею солидаризируется и одновременно уточняет: если это положение справедливо в отношении материи, то оно должно быть применено и к высшему - социальному - уровню ее организации.

В нынешней отечественной философии ситуация удивительная: налицо наступление идеализма, постмодернизма, поповщины... Но чтобы противостоять аргументированно и убедительно типичному для времен реакции, исторически понятному движению - нашествию всех форм идеализма, словно саранчи,- необходимо решительно отмежеваться от... догматизма и примитивизма. И прежде всего в основном вопросе философии.

М. Н. Руткевич сосредоточивает внимание на вопросе о соотношении общественного сознания и общественного бытия. Он отмечает: "Решение этого вопроса марксизмом в самом кратком виде сводится к тезису об их непрерывном взаимодействии в деятельности людей, в истории общества и в каждый момент его существования,

но так, что в конечном счете определяющей стороной в этом взаимодействии оказывается общественное бытие". Философ упорно подчеркивает, что марксистское решение основного вопроса философии применительно к социальному уровню организации материи не имеет ничего общего с экономическим детерминизмом.

Через две страницы этих уточнений, этого размежевания с примитивно- догматическим толкованием марксизма становится ясно: перед нами совсем не кабинетная игра в дефиниции. М. Н. Руткевич обращает внимание, что на втором этапе перестройки набиравший силу политический оппортунизм очень нуждался в дискредитации диалектико-материалистического понимания общественно-политических процессов. Он вспоминает, как, в частности на страницах "Диалога", предпринимались попытки отыскать "третью сторону" основного вопроса философии. Примечательно, что в этой "социологической" стороне сознание оказывалось "функционально первично". Опровержения этого "новаторства" 11 -летней давности в монографии звучат очень убедительно и... актуально.

И все же рискну высказать в адрес М. Н. Руткевича подобие упрека: он ведет дискуссию в рамках "чистой философии", он лишь намекает, что поднятая проблема совсем не академическая. Однако она, думается, приобрела столь острый характер, что говорить о ней надо громко, ясно, подчеркивая социальные предпосылки в общем-то массового сползания в стыдливый (а то и обнаженный) идеализм. В ходе дискуссии, развернувшейся в прошлом году вокруг Тезисов ЦК КПРФ к VII съезду партии "Очередные задачи КПРФ", мне приходилось отмечать весьма тесную связь между политическим соглашательством и философским заигрыванием с идеализмом.

Дело в том, что в России наметился переход к иллюзорной стабилизации капиталистической реставрации. Этим, в частности, объясняется настороженное отношение к марксистско-ленинской диалектике даже в рядах народно-патриотической оппозиции: диалектика всегда революционная, утверждает неизбежность качественных скачков в общественном развитии. В этой же плоскости лежат глубинные корни наскоков и на материализм.

Во-первых, в пору бед народных растет растерянность. Ежедневная забота о выживании порождает состояние социальной неустроенности, а нищета, постоянная угроза остаться без куска хлеба плодят покорность. Те, кто привык не вести за собой массы, а плестись за ними, готовы вместе с "новыми верующими" сами стать со свечкой в храме. При этом назидательно поучают: "Надо быть вместе с народом!". Утверждение по форме правильное, а по существу - издевательство. Вместе с народом надо быть в протестном движении против капиталистической эксплуатации. Но этот политический водораздел тесно связан с мировоззренческим. Материализм оказывается серьезной помехой для пристраивания в ряды примирившихся с мерзостями капиталистической реставрации. Для этой цели больше подходит идеализм.

Во-вторых, вытеснение социалистических лозунгов госпатриотическими и мифотворчество о "союзе красных и белых" тоже трудно осуществимо на основе материалистического мировоззрения. Такая позиция ищет опоры в иноке Филофее, в церковных авторитетах - Сергии Радонежском и патриархе Тихоне, в религиозной философии П. Флоренского и И. Ильина. Она порой соглашается опереться на социальный агностицизм К. Поппера, на концепции Р. Дарендорфа и т. п. Ей требуется если материализм, то стыдливый (по Ленину - "плохой материализм"), а еще лучше эклектика, некий винегрет из разнонаправленных философских концепций.

В-третьих, крайне трудно на основе материалистической методологии доказать, что в современных общественных процессах рабочий класс перестал играть ведущую роль, а его место заняли интеллигенция и "национально ориентированные предприниматели". Чтобы доказать этот тезис, придется подчеркивать приоритет духовного производства перед материальным, интеллектуальной деятельности перед предметно-преобразующей. Шаблон такого "глубинного" доказательства был выработан еще в Древней Греции: надо попытаться обосновать (или хотя бы провозгласить) первичность сознания по отношению к материи. Теперь это предпочитают делать не прямолинейно, не в лоб, а, скажем, утверждением о наличии "третьей стороны" основного вопроса философии.

В-четвертых, только в рамках философского идеализма можно попытаться убедить, что классовая борьба перестала быть движущей силой общества, а ее вытеснили (или хотя бы потеснили) проблемы межцивилизационных отношений. Замена революционных идеалов мечтой о "плоской эволюции" не только антидиалектична. Она не ориентируется на массовую народную борьбу за смену капитализма социализмом, а волей-неволей ограничивается суетой по замене кремлевских и иных властных обитателей. В результате преувеличивается роль президентов, премьеров, лидеров и т. п. в ущерб роли народных масс. Так фактически отрицается материалистическое понимание общественных процессов.

Энергичная и последовательная защита членом-корреспондентом РАН М. Н. Руткевичем диалектико-материалистической философии объективно становится в условиях современной России активным неприятием политической линии на укрепление режима капиталистической реставрации, на соглашательство с ним.

Такой же и политически, и философски горячей является проблема направленности исторического развития. "Общее направление эволюции человеческой истории должно быть охарактеризовано, вопреки модным в конце XX века возражениям, как движение по пути материального и духовного прогресса" (С. 88). Но уже через три страницы М. Н. Руткевич дополняет это классическое положение классической философии: "Автор является убежденным приверженцем теории общественного прогресса, но отнюдь не "гладкой эволюции", а как крайне сложного, зигзагообразного, неравномерного, противоречивого процесса".

Здесь надо отметить, что автор обращает внимание на противоречивость и зигзагообразность в общественном процессе совсем не для того, чтобы оставить лазейки для "логичного" объяснения той же реставрации капитализма. Для Руткевича эта проблема тесно связана с осмыслением одного из "основных" законов диалектики - закона отрицания отрицания. С одной стороны, философ подчеркивает, что с помощью этого закона делается попытка "связать закономерности функционирования системы с законами ее развития".

Однако исследователь, с другой стороны, вновь повторяет свои возражения против признания этого закона диалектики всеобщим. Более того, М. Н. Руткевич утверждает, что этот закон "не является и общесоциологическим, то есть функционирование общественного строя и его трансформация могут быть связаны различным образом". После этого уже не представляется чем-то неожиданным его утверждение, что "спиралеобразность, заложенная в законе отрицания отрицания, не представляется нам единственно возможным способом сочетания указанных закономерностей (функционирования и развития. - В. Т.), хотя и достаточно широко распространенным" (С. 136). Поэтому соответствующий параграф монографии назван "Зигзаги, волны, спираль прогресса". При этом каждая из характеристик общественного прогресса подкреплена в книге богатым историческим материалом.

М. Н. Руткевич не обходит в своей работе и еще одну проблему, исключительно важную для формирования современного отношения к марксизму-ленинизму. Я имею в виду острое противостояние приверженцев формационной и цивилизационной концепций развития. Автор рецензируемой монографии считает, что "абсолютное противопоставление" этих двух концепций стадиального прогресса было порождено условиями идеологического противостояния. Тем не менее философ утверждает: "Что касается исторического прошлого, то эти концепции вообще совместимы, но марксистская концепция в несравненно большей степени отвечает требованиям системного подхода, гораздо богаче содержанием и поэтому должна быть принята за основу, в то время как вторая может рассматриваться как упрощенная схема первой" (подчеркнуто мной. - В . Т. ).

Член-корреспондент РАН считает, что "сложнее обстоит дело с прогностической стороной обеих концепций" (С. 101). Исследователь тщательно рассматривает экономические и общественно-политические процессы, характерные для Европы и мира, и приходит к выводу, что "не подлежит сомнению, что материальные предпосылки для продвижения к социализму в западном обществе конца XX века безусловно созданы и продолжают возрастать".

Исследователя занимают особенности накопления социалистических признаков, обеспечиваемых усилиями социал-демократов. Он, например, апеллирует к шведскому опыту, когда социальное расслоение общества целенаправленно сдерживается, несмотря на преимущественно капиталистическую организацию общественного производства. Обращается внимание на смягчение форм присвоения чужого труда и возрастание социального равенства. В этих явлениях М. Н. Руткевич усматривает общую социологическую закономерность общественного прогресса.

А вот и принципиальный вывод ученого: "При всех случайностях и колоссальных по масштабам зигзагах истории продвижение мира к социализму является глобальным по своему характеру процессом" (С. 106). Выходит, формационная концепция исторического развития обладает куда более мощной прогностической составляющей, чем ее конкурентка - цивилизационная концепция.

Логично, что признание глобального характера продвижения мира к социализму привлекает внимание автора монографии к процессу глобализации. Достоинство исследования этого феномена Руткевичем - последовательное применение метода материалистической диалектики. Поэтому философ обращает внимание прежде всего на противоречивый характер мирового процесса, в котором "тенденции глобализации противостоят тенденции регионализации и локализации" (С. 209). Ведущей стороной этого противоречия на рубеже XX и XXI столетий стала глобализация. Исследователь замечает, что "обмен людьми, товарами, культурными ценностями, информацией, миграционные потоки, вложение капиталов, подготовка специалистов из других стран в университетах и множество иных форм мирного взаимодействия в целом способствуют модернизации менее развитых обществ в общем направлении социального прогресса, проложенного обществами более развитыми" (С. 211). Но тут же автор монографии обращает внимание на противоречивость такой модернизации из-за сохраняющейся эксплуатации бывших колоний и зависимых стран мировым капиталом.

Привлекает стремление исследователя выделить основные признаки глобализации. Он обращает внимание на формирование мирового рынка товаров и рынка капиталов, который занимает все более приоритетное положение в мирохозяйственных связях. "Важнейшим каналом глобализации,- отмечает М. Н. Руткевич, - являются электронные средства связи и компьютеризация, нашедшие не столь давно выражение в создании сети Интернет. Они служат не только средством регулирования потока товаров и капиталов, хозяйственной жизни вообще, но также глобализации в сфере культуры. Это не просто средство расширения культурного обмена, но прежде всего средство навязывания всему миру образцов образа жизни, поведения, вкусов и т. д., принятых в экономически развитых странах Запада" (С. 425).

Анализ глобализационных процессов, осуществленный в монографии, обстоятелен и убедителен. Тем не менее остается один существенный вопрос: не рано ли мы подхватили разговоры буржуазных теоретиков о глобализации как уже о состоявшемся процессе? Не вернее ли говорить пока о переходном периоде от региональной организации общества к глобализации? Ведь из всей логики диалектико-материалистического понимания общественных процессов качественно новое состояние общества (а глобализация - это качественно новое состояние) предполагает своим условием новое качество производительных сил. Но есть ли основания говорить о качественно новых производительных силах?

Но сколько бы ни старался автор говорить об общих закономерностях развития человеческого общества, в каждом его пассаже чувствуется озабоченность положением в родной стране. Вот очерк о глобализации. Ученый сообщает, что соотношение доходов 20% самых богатых и доходов 20% самых бедных в мире в 1950 году составляло 30:1, а в 1998 году оно "доросло" до 70:1. Это явное выражение усиления эксплуатации в современных глобальных процессах. Но исследователь тут же обращается к положению в России, отмечая, что в 1999 году децильный коэффициент, по официальным данным, достигал 20- 25, а социологи сходятся на том, что в действительности этот показатель достигает 30. Что касается столицы, то эта величина вдвое больше. Это значит, что 10% наиболее обеспеченных

москвичей в 60 раз (!) богаче, чем 10% наименее обеспеченных жителей столицы. И таких "вкраплений" о российской ситуации в этом очерке очень много.

Тематика анализа становится совсем отечественной, когда речь заходит о социальной структуре, социальной трансформации и социальных противоречиях (каждой из этих проблем посвящен отдельный очерк). Ученый дает анализ доперестроечного состояния СССР, превращения перестройки в "катастройку" и современного этапа капиталистической реставрации.

В монографии прежде всего заслуживает внимания осмысление противоречий нынешней России. "После десятилетнего периода "реформ" отношения между социальными группами в России, - считает автор, - можно охарактеризовать как напряженные вследствие углубления и нарастания социальных противоречий, но при желании сторон избегать в социальных конфликтах применения насилия". Едва ли у такой оценки могут появиться серьезные оппоненты.

А вот с констатацией реальных противоречий, несмотря на их объективный характер, приверженцы буржуазных социологических концепций едва ли согласятся. М. Н. Руткевич отмечает, что после разрушения СССР под воздействием мировой капиталистической системы, а также в результате внутренних недостатков, ошибок и целенаправленных действий антикоммунистических сил против советской системы первым противоречием выступает противоречие между странами СНГ, а также государствами Прибалтики: "новые границы впервые разрезали на куски живое тело русского народа, а также принявших русскую культуру и язык миллионов граждан различных национальностей" (С. 391).

Далее исследователь обращает внимание на противоречие в экономической сфере "между стремлением народов всех (пожалуй, кроме прибалтийских) постсоветских государств к интеграции, свободному передвижению людей, товаров, капиталов, сохранению единой транспортной и энергетической систем (которые уже разрушают) и эгоистическим стремлением правящих этнократических элит "отгородиться" друг от друга и от России заставами, погранвойсками, таможнями, пошлинами и т. д." (С. 392).

Третье отмеченное в монографии противоречие лежит в сфере оборонной, включая охрану границ бывшего Советского Союза. Это противоречие "суть прямое продолжение внутреннего противоречия в границах СССР, но оно трансформировалось в межгосударственные противоречия внутри исторически сформировавшегося евразийского пространства" (С. 393). Автор книги отмечает также противоречия в сфере культуры и противоречия национально- территориального устройства, в том числе на территории Российской Федерации.

Значительное внимание в монографии уделяется исследованию социальной структуры российского общества. Член-корреспондент РАН М. Н. Руткевич давно известен как последовательный сторонник марксистско-ленинской классовой концепции общества. Он считает, что "теория классов впервые связала противоречия функционирования и противоречия развития вообще, буржуазного общества в частности" (С. 265). Ученый убедительно показывает, что классовые интересы буржуазии выступают основным стимулом отрицания объективного характера классового деления общества западными исследователями. Есть, думается, все основания к этому добавить, что и в среде отечественных аналитиков общества отказ от классового подхода всегда означает сползание на позицию защиты буржуазного общества (даже если критика классовой теории сопровождается пустозвонством проклятий по адресу Ельцина-Чубайса-Грефа). В монографии немало страниц посвящено анализу изменения социальной структуры российского общества в условиях реставрации капитализма.

Исследователь подчеркивает, что социальная поляризация стала стержневым моментом социальной дифференциации в современных российских условиях. Он обращает внимание на то, что "поляризация отличается от обычной дифференциации тем, что середина размывается и происходит сосредоточение массы на противоположных полюсах, будь то ионы в растворе электролита или люди в социуме" (С. 314). Далее в работе анализируется "социальный срез" процесса поляризации. Данные об имущественной поляризации дали основание М. Н. Руткевичу утверждать, что на "верхнем" полюсе сосредоточено менее 10% населения.

Здесь "поселились" крупная и средняя буржуазия, а также высшая государственная и хозяйственная бюрократия и частично верхушечная прослойка интеллигенции.

Привлечение социологических исследований позволяет говорить, что только 0,4% опрашиваемых относят себя к группе, согласной с утверждением: "У нас нет материальных проблем", сравнительно богатыми считают себя всего 1,5%, а "около 10% можно считать сравнительно обеспеченными - на уровне, который до реформ можно отнести к среднему уровню благосостояния в советском обществе" (С. 315).

Удручающая картина на другом полюсе. Согласно опросу Института социологии РАН, 43,9% опрошенных заявили, что их материальное положение за последний год "значительно ухудшилось". Если к ним добавить 38,5% тех, кто подчеркнул позицию "ухудшилось", то в итоге получится более 90% опрошенных.

Автор монографии обращает особое внимание на "нижние слои" общества, располагая их в следующем порядке:

- "не можем свести концы с концами" -19,5%;

- "денег хватает только на питание, да и то по минимуму" - 38,7%;

- "на питание хватает, одежду покупаем только дешевую" - 30,3%.

"В совокупности это означает, - делает вывод автор, - что в состоянии нищеты или бедности (ибо в советских условиях денег хватало и на другие цели) пребывает 88,5%, т. е. около 90% населения. Произошло углубление поляризации, а тем самым - объективных предпосылок для роста социальной напряженности..." (С. 316).

Опираясь на статистику, ученый отмечает, что эти объективные предпосылки пока не привели к массовому протестному движению, наоборот, с 1999 года обнаружился известный спад забастовочной волны. "Отставание массового движения протеста против правящей олигархии объясняется не "покорностью" русского народа, как пишут некоторые зарубежные наблюдатели (достаточно вспомнить историю трех русских революций XX века, чтобы убедиться в несостоятельности подобных взглядов), а усталостью от жизненных невзгод последних лет, массированным идеологическим воздействием телевидения и других СМИ, готовностью власти к применению репрессивного аппарата, что было продемонстрировано в октябре 1993 года при расстреле парламента. И пожалуй, едва ли не главная причина - раздробленность и отсутствие единства действий оппозиции" (С. 318-319).

Вывод, касающийся современного состояния общественной системы в России, к которому приходит ученый, беспощадный: деградация. При этом подчеркивается, что деградация системы управления стала определяющей причиной деградации социальной структуры общества и системного кризиса в Российской Федерации. В книге рассматриваются признаки деградации социальной структуры в связи с состоянием производства, обращения, распределения и управления.

Заканчивается работа М. Н. Руткевича осмыслением противоречия между социально-экономическим курсом, унаследованным Путиным-Касьяновым от предшествующего ("ельцинского") десятилетия, и попытками (непоследовательными, а порой и только декларативными) направить международную политику в сторону защиты национальных интересов России. Автор считает, что объективный характер общественного развития "рано или поздно заставит руководство страны преодолеть несоответствие двух сторон его политики во имя скорейшего возрождения России как великой державы, которая сумеет достойно вписаться в объективный процесс глобализации в качестве одного из основных субъектов, движущих сил этого процесса" (С. 441). При этом следовало бы, конечно, заметить, что разрешение этого противоречия не по плечу нынешнему президенту и его окружению, а разрешить его продуктивно и в интересах народа смогут только народно- патриотические силы, сориентированные на социалистический вектор общественного развития России.

Итак, среди обществоведческих работ последнего десятилетия "социологические очерки" члена-корреспондента РАН М. Н. Руткевича "Общество как система" стали заметным явлением. Они отличаются четкой философской позицией, глубиной, серьезной аргументированностью и... простотой изложения. Примечательно, что появившиеся в эти же годы работы, которые страдают методологической непоследовательностью, вызывают у читателей раздражение прежде всего своей путаницей. Монография М. Н. Руткевича еще раз убеждает, что марксизм-ленинизм жив и плодотворно развивается.

Автор: Виктор ТРУШКОВ, доктор философских наук, профессор

Постоянный адрес данной публикации: