После второй мировой войны Организации ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства было поручено оказать продовольственную помощь независимым государствам Азии и Африки на время становления национальных экономик. Однако вскоре специалисты забили тревогу: темпы прироста населения развивающихся стран существенно превысили их экономические возможности. Начиная с 1950 г. годовой демографический прирост составил 2,1%, а в 1960-х годах - 2,5%. В результате в 1950 - 1978 гг. население "третьего мира" удвоилось, тогда как ВВП увеличился только на 60 - 75%¹ . Так снова возникла "тень отца" Мальтуса - его пророчества сбывались.

Т. Р. Мальтус (1766 - 1834) - англиканский священник и ученый - в конце XVIII в. сделал вывод о том, что население растет быстрее, чем продовольственные ресурсы, и это неизбежно закончится демографическим кризисом. Формы этого кризиса разнообразны: войны, голод, эпидемии, социальные потрясения. Подобного рода кризисы, отмечал он, уже происходили в прошлом и динамика роста населения имеет цикличный характер (рост - кризис с застоем - и снова рост). Фазу роста и сам кризис Мальтус считал процессами краткосрочными, а стагнацию - долгосрочным² . Его модель предполагала, что такой постоянный демографический фактор, как физиологическая плодовитость, всегда находится на самом высоком и постоянном уровне. В то же время смертность есть величина нестабильная и зависит от экономической переменной. Справедливости ради укажем, что в 1793 г., за пять лет до появления знаменитого трактата Мальтуса, анонимно вышедшего в Лондоне, китайский ученый Хунлян-чи выдвинул сходную теорию о геометрическом росте населения и арифметическом возрастании продовольственных ресурсов. Причем в отличие от Мальтуса он предложил для борьбы с перенаселением интенсифицировать крестьянские хозяйства и отселить людей на целинные земли³ .

Западноевропейские реалии XIX в., казалось, опровергли теорию Мальтуса: за 1810 - 1910 гг. население региона удвоилось, но и средне душевые показатели ВВП выросли здесь на 180 - 200%⁴ . Наблюдения Мальтуса сочли верными лишь для чисто биологических сообществ. Англиканский священник, полемизируя с Ж. А. Н. Кондорсе, выступал против контрацепции⁵ , которая стала существенно ограничивать демографический рост уже с XIX в., а во Франции - с XVIII в.

Прокопенко Сергей Алексеевич - кандидат исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Ульяновского государственного педагогического университета.

¹ Bairoch P. Mythes et paradoxes de l'histoire economique. Paris, 1999, p. 174 - 175.

² Мальтус Т. Р. Опыт закона о народонаселении. М., 1895.

³ Rostow W. W. The Beginnings of Modern Growth in Europe: An Essay in Synthesis. - The Journal of Economic History, v. XXXIII, N 3, 1973, p. 540; Bengtson T., Satto O., Reher D., Campbell C. Population and the Economy: From Hunger to Modern Economic Growth. - Proceedings XII-th International Economic History Congress. A. Debates and Controversies in Economic History. Ed. by C. -E. Nunez. Madrid, 1998, p. 81. А. Ситэр на роль первооткрывателя предложил спорную кандидатуру О. Д. Люткена (Копенгаген, 1758). - Saether A. Otto Diederich Lutken - 40 Years before Malthus? - Population Studies, v. 47, N 3, 1993, p. 511 - 517.

⁴ Bairoch P. Op. cit., p. 175.

⁵ Ковалев Е. Зловещее предсказание Т. Р. Мальтуса. - Мировая экономика и международные отношения, 2004, N 1, с. 41.

стр. 42

В начале XX в. биолог Р. Пирл предложил математическое описание демографического цикла в виде дифференциального уравнения⁶ . Послевоенные наблюдения за демографическими процессами в странах "третьего мира" реабилитировали теорию Мальтуса, но только для доиндустриальных обществ. Кроме того, историки серьезно уточнили саму мальтузианскую модель. Так, голландец Слихер ван Бат⁷ применительно к доиндустриальной эре, времени медленной эволюции аграрной технологии, увязал демографическое давление с предложением земли и проблемой сокращения урожайности. Он также включил в свой анализ такие факторы, как климатические изменения, ввоз американских сокровищ и экспансию европейской торговли. Позднее в фокусе внимания специалистов оказался другой аспект модели - функция социального контроля при распределении прибавочного продукта. Наиболее интересны материалы десятилетней дискуссии, развернувшейся на страницах журнала "Past and Present", вокруг положений американского историка Р. Бреннера. Пафос его оппонентов лучше всего выразил заголовок одной из статей: "Против неомальтузианской ортодоксии"⁸ .

Тем не менее из числа эндогенных переменных современной неомальтузианской модели выделяют пять: 1) численность населения, 2) норма смертности, 3) норма рождаемости, 4) норма браков, 5) норма "реального заработка" (дохода)⁹ . Эмпирически неомальтузианская модель лучше всего изучена на английских материалах. Можно привести длинный перечень исследований, начиная с классической работы о церковноприходских актах Дж. Кокса, статей М. Постана и вплоть до трудов лидеров Кембриджской группы истории населения и социальной структуры Е. А. Ригли и Р. С. Шеффилда.

Ведущую роль в краткосрочных колебаниях численности населения играет изменение нормы смертности. Различают "обычную смертность" и "катастрофическую смертность". Там, где отсутствуют параллельные длительные серии крестин и смертей, обычная смертность рассчитывается усреднением данных 11-летнего цикла с отбрасыванием двух минимальных и двух максимальных значений¹⁰ . В Испании раннего нового времени ее показатели составляли до 35 - 40 умерших на каждую тысячу жителей. По предложению итальянцев М. Ливи Бачи и Л. дель Плата, которые основывались на эмпирических изысканиях по Апеннинскому полуострову XVII-XIX вв., катастрофическая смертность начинается с 50-процентного превышения порога обычной смертности. Но в пиковые моменты катастрофическая смертность достигала 100 умерших на тысячу населения и выше. Испанские демографы для характеристики катастрофической смертности используют также термины "кризисная смертность" (mortalidad de crisis) и "кризис смертности" (crisis de mortalidad). Хотя французы и бельгийцы различают эти термины, связывая только первый с экономическим фактором, испанцы столь тонкой дифференциации, как правило, не делают. На практике широко используется понятие катастрофической смертности, методически разработанное Ливи Бачи и дель Плата. Эти историки определяют ее как "кратковременное нарушение нормального режима смертности, которое сокращает численный состав поколений таким образом, что не обеспечивает возможность репродукции обычными способами"¹¹ . На Монреальском коллоквиуме 1975 г. англичанин Т. Холлингсвоз и француз Ж. Дюпакье предложили

⁶ См. Нефедов С. А. О теории демографических циклов. - Экономическая история. Обозрение, вып. 8. М., 2002, с. 116 - 120.

⁷ Slicher van Bath B. H. The Agrarian History of Western Europe, A. D. 500 - 1850. London, 1963, p. 178 - 179.

⁸ См.: The Brenner Debate: Agrarian Class Structure and Economic Development in Pre-Industrial Europe. Ed. by T. N. Aston, C. H. E. Philpins. Cambridge (Mass.), 1988; Барг М. А., Авдеева К. Д. Еще раз о переходе от феодализма к капитализму. - Экономическая история. Проблемы и исследования. М., 1987, с. 89 - 113.

⁹ Bengtson T., Satto O., ReherD., Campbell C. Op. cit., p. 75.

¹⁰ Plata L. del, Livi Bacci M. Chronologie, intensite et diffusion des crises de mortalite en Italic: 1600 - 1850. - Population. Numero special. La mesure des phenomenes demographiques. Hommage a L. Henry, v. 32, N 506, 1977, p. 409 - 410.

¹¹ Ibid., p. 405.

стр. 43

свои методы измерения интенсивности кризиса смертности, но в испанистике эти методики не прижились¹² .

Известно, что завершение очередного демографического цикла выливалось в сильнейший кризис смертности. Основной причиной катастрофической смертности являлись эпидемии. Самые страшные болезни того времени - чума, тиф и сифилис. Без учета крупнейших пандемий "третьего всадника Апокалипсиса" смертность во время "обычной" чумы колебалась в интервале 10 - 25%. Тиф давал латентность примерно до 20%, не меньше были потери от сифилиса, хотя течение этой болезни растягивалось во времени. Кроме прямых потерь и деформации возрастных групп (когорт), эпидемии имели и другие негативные последствия. Бегство из очага поражения могло одномоментно влиять на численность населения и, как следствие, снижать количество браков и рождаемость. Французские историки Ж. Мевре, П. Губер, А. Б. Аплеби, Ж. Н. Бирабо создали более сложную модель разрушительных воздействий эпидемий, считая, что совокупность экономических, физиологических и психологических факторов вела к временной аменорее у женщин (прекращению менструаций в детородный период)¹³ . Некоторые исследователи отмечают ментальный аспект проблемы. Многими людьми болезни воспринимались как наказание за грехи, что порождало страх перед сексуальными контактами¹⁴ . Медицина того времени также рекомендовала воздерживаться от половых отношений в период эпидемий, что негативно влияло на рождаемость. Но обычно эти факторы действовали один-два года.

* * *

В какой мере конкретный материал по Испании раннего нового времени соответствует этой общей модели и наблюдались ли здесь модификации неомальтузианского цикла?

В ходе "долгого XVI в." (вторая половина XV - первая четверть XVII в.) в Европе происходил демографический и экономический рост. Уже к 1500 г. были почти полностью восстановлены людские потери после "черной смерти". По современным оценкам, самой населенной страной была Франция - около 20 млн. жителей, население "Германии" (в границах 1914 г.) составляло 16,2 млн., Апеннинского полуострова - 13,5 млн., России - от 11 до 12 млн. человек¹⁵ . В Испании начала XVI столетия насчитывалось, по разным методикам, от 4,5 до 5,25 млн. жителей, к середине 1590-х годов - примерно 7,3 млн. Для сравнения: по последним приблизительным подсчетам А. Мэддисона, численность населения Земли на 1500 г. равнялась 425 млн. человек¹⁶ .

Вплоть до унитаристских реформ Филиппа IV абсолютистская Испания во многом напоминала федерацию государств, где власть монарха ограничивали сословно-представительные учреждения. Ядром страны являлось Королевство Леона и Кастилии. Развитие абсолютизма и бюрократии в этом королевстве обеспечило современных историков самой качественной европейской статистикой для периода раннего нового времени. Для Кастильской короны¹⁷ мы располагаем по XVI в. семью общими и региональ-

¹² Отметим также определенную популярность методики американца М. У. Флинна. - Flinn M. W. The Stabilization of Mortality in Pre-Industrial Western Europe. - The Journal of European Economic History, 1974, N2, p. 285 - 318.

¹³ Cm. Perez Moreda V. Las crisis de mortalidad en la Espana interior. Madrid, 1980, p. 96 - 97.

¹⁴ Sanchez Gonzalez R. Hombres, pestes y guerras. Elementos de desequilibrio demografico en la comarca de la Sagra durante la epoca moderna. - Hispania, v. LI/2, N 178, 1991, p. 534.

¹⁵ Livi Bacci M. La popolazione europea. - Congreso international. Carlos V. Europeismo y universalidad. V. IV. Poblacion, economia y sociedad. Coord. J. L. Castellano Castellano, F. Sanchez-Montes Gonzalez. Madrid, 2001, p. 389 - 390.

¹⁶ Proceedings XII-th IEHC. A. Debates and Controversies in Economic History, p. 78.

¹⁷ Современный термин estado (государство) в ту эпоху понимался трояко: как сословие, как группа людей и как домен крупных сеньоров. Чаще всего в официальных документах понятие "государство" выражали через термины "монархия" и "корона". В широком смысле под "короной" понимали совокупность территорий, составляющих родовую собственность данной династии.

стр. 44

ными цензами (1528 - 1536, 1552, 1561, 1571, 1587 - 1589, 1591 и 1596 - 1597 гг.), по XVII в. - еще пятью цензами (1616, 1625, 1631, 1646 - 1647, 1693 - 1695 гг.). Кроме того, Испания того времени хорошо представлена церковноприходскими книгами, особенно по XVII в., что очень важно в связи с ухудшением качества проведения переписей в данном столетии.

Согласно цензам XVI в., на долю Королевства Леона и Кастилии в конце первой трети XVI в. и в 1590-х годах приходилось соответственно 78,39 и 81,48% населения, на Страну Басков и Королевство Наварры - 5,45/2,61 % и 2,65/1,94%. Крупнейшими частями Арагонской Короны являлись Арагон, Каталония и Валенсия. Число жителей Арагона составляло соответственно 5,06% и 4,29% от населения страны. По Каталонии и Валенсии есть данные только по концу века: 4,59% и 5,04%¹⁸ .

Устойчивый прирост населения Испании, особенно Кастильской Короны, во многом определялся высокой рождаемостью. Например, для Новой Кастилии средняя плодовитость женщины в детородный период составляла 4,75 ребенка¹⁹ . Такая ситуация диктовалась главным образом благоприятной экономической конъюнктурой. Хотя информация о заработках в раннее новое время очень фрагментарна, несомненно, что уровень жизни в Испании XVI в. был выше, чем в остальной Западной Европе. Так, в 1570 - 1580-х годах ремесленнику (с учеником) в Барселоне для покупки 1 квартеры зерна (70 л) требовалось 6 дней работы при обычных урожаях и 2 дня - в годы "тучных коров"²⁰ . В Страсбурге для покупки 1 квинталя пшеницы (100 л) требовалось 200 часов квалифицированной работы²¹ . Инвентарии дворянских семей Эстремадуры 1570-х готов также свидетельствуют о превышении в два раза дневного заработка сельхозработников над их потребностями в еде²² . Разумеется, инфляция негативно сказывалось на материальном благополучии тружеников, но, по данным американского историка Дж. Э. Гамильтона, Испания XVI в. была единственной европейской страной, где рост заработной платы опережал рост цен. Последующие коррекции концепции классика испанистики привели к более осторожной формулировке: о меньшем разрыве цен и заработков в Испании сравнительно с другими западноевропейскими странами²³ .

К 1580-м годам появились признаки того, что "испанская чаша" переполняется. В Старой Кастилии и большей части Леона (включая район Дуэро) первые симптомы надвигающегося кризиса начали проявляться с последней трети XVI в. и ясно обозначились в 1590-х годах. Неблагоприятный ход событий в Старой Кастилии объяснялся прежде всего ухудшением торговой конъюнктуры на внешних рынках и перемещением экономических центров Испании с севера на юг²⁴ . Одним из первых пострадал Бургос. Консуладо (торговая палата) Бургоса со времени своего создания (1494 г.) имел юрисдикцию над всеми корпоративными организациями кастильских купцов и контролировал большую часть торговли с северо-западной Европой. Таможенные пошлины, и прежде всего на экспортируемую шерсть, стояли на втором месте в структуре ординар-

¹⁸ Оценку академика Ф. Руиса Мартина см: Ruiz Martin F. La poblacion espaiiola al comienzo de los tiempos modernos. - Historia economica de Espaiia. Madrid, 1978, p. 13 - 14.

¹⁹ Livi Bacci M., Reher D. -S. Other Paths to the Past firom Vital Series to Population Patterns. - Old and New Methods in Historical Demography. Ed. by D. -S. Reher, R. S. Schofield. Oxford, 1993, p. 75.

²⁰ Giralt E. En torno al precio del trigo en Barcelona durante el siglo XVI. - Hispania, v. XVIII, 1958, p. 53.

²¹ Vilar P. Or et monnaie dans l'histoire, 1450 - 1920. Paris, 1974, p. 84 - 85.

²² Altman I. Emigrantes y sociedad. Extremadura y America en el siglo XVI. Madrid, 1992, p. 42.

²³ Cp. Hamilton E. J. American Treasure and the Price Revolution in Spain, 1501 - 1650. Cambridge (Mass.), 1934, p. 147 - 151; Phelps Brown E. H., Hopkins S. V. Builders Wage - Rates, Prices and Population: Some Further Evidence. - Economica, London, N 101, 1959, p. 20 - 23; Vilar P. Crecimiento y desarrollo. Economia e historia. Barcelona, 1976, p. 11 - 12, 120 - 124, 164 - 172; Historia economica y social de Espana, t. III. Dir. por V. Vazquez de Prada. Madrid, 1978, p. 717.

²⁴ См. Литаврина Э. Э. Некоторые проблемы генезиса капитализма в испанской деревне XVI в. - Проблемы испанской истории. М., 1975, с. 156 - 158.

стр. 45

ных налогов, они давали казне около 12% всех доходов²⁵ . Но после пика (1548 - 1549 гг.) торговли с Фландрией - крупнейшим потребителем и перевалочной базой для кастильского экспорта - началось неуклонное снижение объема внешнеторгового оборота²⁶ . В результате, если в 1561 г. в Бургосе насчитывалось 4347 дворов, то в 1591 г. только 2665, а в 1597 г. - 2347²⁷ . Другой центр кастильской торговли, Медина дель Кампо, ощутила демографический спад уже с середины столетия, с 1575 г. он ускорился. Такие города-ярмарки, как Медина де Риосеко и Вильялон, почувствовали приостановку роста с 1586 ".

Вместе с тем следует учитывать инерционность демографических механизмов. Высокая рождаемость определяется не только плодовитостью, но и ситуацией с браками. Я. де Вре для Голландии и К. Галлей для Англии доказали, что в городской системе связь между положением на брачном рынке и рынке труда имеет решающее значение. Причем английский материал свидетельствует о временном лаге в 15 - 20 лет между индексами реального дохода и возрастом вступления в первый брак²⁸ . Поэтому не стоит удивляться тому, что даже в Старой Кастилии были области, как, например, Тьерра де Кампос, где в конце XVI в. не просматривался неомальтузианский кризис²⁹ . Еще ярче региональная специфика видна в Эстремадуре, которая типологически сблизилась со Старой Кастилией только в XVII в. Здесь определенная депрессия обозначилась, видимо, не с 1570-х годов, как полагают М. Родригес Канчо и А. Родригес Грахера, а лишь в конце столетия и длилась до 1647 - 1655 гг. Об этом свидетельствует, в частности, динамика крестин³⁰ . В Новой Кастилии демографический "потолок" был достигнут в конце XVI в.³¹ Особняком стояли экономически сильная Андалусия, а также Гранадское королевство, обескровленное депортацией местных морисков (крещеных мусульман) в 1569 - 1571 гг. и крахом официальной реколонизации 1570 - 1595 гг. Арагонская корона, несмотря на демографический рост в XVI в., тоже не страдала от перенаселения, о чем свидетельствовала мощная французская эмиграция на ее земли. Притягательность этих территорий для французов определялась не только малой плотностью населения, но и близостью культур, сравнительно небольшими расстояниями и возможностями, которые сулил экономический подъем (реальный или мнимый) в Испании. В самом Арагоне апогей интенсивной иммиграции пришелся на 1620 - 1630-е годы. В Каталонии максимальный приток эмигрантов наблюдался в 1560 - 1620-х годах. Для Королевства Валенсия показательна "Книга поступлений" Генерального госпиталя г. Валенсии. Она зафиксировала преобладание французских странников над кастильцами, арагонцами и каталонцами с последней трети XVI в.³²

²⁵ Bordo M. D., Cortes Conde R. The Legacy of Western European Fiscal Policy. - Proceedings XII-th IEHC. A., p. 186.

²⁶ См. Casado Alonso H. El comercio espanol en las rutas del Norte en la epoca de Carlos V. - Congreso internacional. Carlos V, v. IV, p. 155 - 157.

²⁷ Marcos Martin A. Movimientos migratorios y tendencias demograficas en Castilla la Vieja y Leon a lo largo de la epoca moderna. - Migraciones internas y medium-distance en la Peninsula Iberica, 1500 - 1900, v. II. Santiago de Compostela, 1994, p. 220.

²⁸ Bengtson T., Satto O., Reher D., Campbell C. Op. cit, p. 76 - 77.

²⁹ Cm. Yun Casalilla B. Sobre la transition al capitalismo en Castilla. Economia y sociedad en Tierra de Campos (1500 - 1830). Salamanca, 1987, p. 269 - 275.

³⁰ Cp. Rodriguez Cancho M., Rodriguez Grajera A. Analisis у estructura demografica del area migratoria extremena durante el siglo XVI. - Emigration espanola y portugues a America. Coord. A. Eiras Roel, v. I. Alicante, 1991, p. 61 - 71; Rodriguez Cancho M. Migraciones internas en la Extremadura moderna. - Migraciones internas y medium-distance, v. II, p. 331 - 332.

³¹ Reher D. -S. Dinamicas demograficas en Castilla la Nueva, 1550 - 1900: Un ensayo de reconstruccion. - Evolucion demografica bajo los Austrias. Actas del II Congreso de ADH. Coord. J. Nadal Oller, v. III. Bilbao, 1991, p. 22 - 23.

³² Sanchez-Blanco R. B. Las migraciones internas y medium-distance en el Pais Valenciano durante la Edad Moderna. - Migraciones internas y medium-distance, v. II, p. 287 - 288.

стр. 46

Какое влияние на демографическую ситуацию в Испании оказала эмиграция в новые земли?³³ При оценке ежегодной эмиграции в Западные Индии для XVI-XVII вв. в 2 тыс. 500 человек, а численности подданных Кастильской короны примерно в 6 млн., она составила бы 0,04% при среднегодовых темпах прироста населения 0,5 - 0,6%. Исследования по Эстремадуре, родине многих конкистадоров, выполненные на базе цензов и приходских книг, детализируют картину. Если принять величину двора за 3,7 человека, тогда за 1531/1532 - 1591 гг. среднегодовой коэффициент естественного прироста населения в этом регионе составил бы 0,78% - самый высокий показатель в Кастильской Короне. Выборка по 290 поселкам с наиболее мощной эмиграцией показывает, что мигранты составили менее одной пятой естественного прироста населения³⁴ , т.е. в данном случае исход можно интерпретировать как классический пример избыточного демографического давления. Но, вопреки расхожим штампам, отток испанцев в Новый Свет (не говоря уже об Африке) не играл сколь-нибудь значительной роли в предотвращении коллапса.

Рубежом в испанской демографической конъюнктуре по традиции считается пандемия чумы 1596 - 1602 гг. Видный английский испанист Дж. Эллиотт полагает, что еще более серьезными, чем демографические и экономические, стали психологические последствия этой чумы. Бог покинул Кастилию, она в" 1600 г. оказалась страной, внезапно утратившей чувство национальной цели"³⁵ . Другой сильный удар по населению нанесла депортация морисков 1609 - 1615 гг., в результате чего население уменьшилось еще, как минимум, на 300 тыс. человек. Особенно пострадало Королевство Валенсия, которое лишилось от 25 до 30% населения³⁶ . Однако попытка Ф. Броделя, поддержанная в разной степени известным французским испанистом П. Виларом и американским социологом Э. Валлерстайном, интерпретировать депортацию как ответ на избыточное демографическое давление³⁷ , не выдерживает критики. Да, негативные тенденции - сокращение числа крестин - обозначились в Валенсии еще с 1587 г.³⁸ , но изгнание морисков за пределы Испании было вызвано комплексом этно-культурных, религиозных, геополитических и иных причин³⁹ .

Сегодня все специалисты признают прямую связь тифа, гриппа, туберкулеза, холеры, разнообразных диарей, респираторных болезней с уровнем жизни⁴⁰ . Но ряд авторитетных историков склоняются к мнению, что во многих случаях эпидемии чумы, оспы и малярии были причиной, а не следствием колебаний производства и цен⁴¹ .

Действительно, чума не была чем-то исключительным для Европы раннего нового времени. Отметим самые значительные межрегиональные и общенациональные пандемии этой болезни в Испании XVI-XVII вв.: 1506 - 1508, 1596 - 1602, 1629 - 1631, 1647, 1652 (Перес Мореда пишет о единой чуме 1647 - 1654 гг.), 1676, 1685 гг. К ним можно добавить локальные эпидемии 1501 - 1502 гг., 1515 и 1519 гг. в Каталонии, 1518 г. в Кантабрии, 1521 - 1522 гг. в Андалусии, 1523 г. на Майорке, 1527 - 1530 гг. в Старой Кастилии и

³³ Подробнее см. Прокопенко С. А. Испанская эмиграция в Америку в эпоху Габсбургов (XVI-XVII вв.). - Латинская Америка, 2000, N 8, с. 109 - 116.

³⁴ Rodriguez Cancho M., Rodriguez Grajera A. Op. cit., p. 61 - 71; Rodriguez Cancho M. Op. cit, p. 351.

³⁵ Elliott J. H. Imperial Spain 1469 - 1716. London, 1969, p. 293.

³⁶ См. Прокопенко С. А. Население Испании в XVI-XVII вв. М., 2002, с. 120 - 129.

³⁷ См.: Braudel F. Le Mediterrainee dans l'epoque Filippe II, t. I. Paris, 1966, p. 380; Vilar P. Crecimiento y desarrollo, p. 320 - 321; Wallerstein I. The Modern World System. T. I. Capitalist Agriculture and the Origins of the World Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974, p. 117.

³⁸ Cm. Casey J. Moriscos and the Depopulation of Valencia. - Past and Present, N 50, 1971, p. 22 - 23.

³⁹ См., например: Banes Ibarro M. A., de. Los moriscos en el pensamiento historico. Historiografia de un grupo marginado. Madrid, 1983.

⁴⁰ Histoire des populations de l'Europe. Dir. por J. -P. Bardet, J. Dupaquier, v. I. Paris, 1997, p. 299.

⁴¹ Perez Moreda V., Reher D. -S. Mecanismos demograficos у oscilaciones a largo plazo de la poblacion europea (1200 - 1850). - Revistade Historia Economica, 1986, N 3, p. 470; Livi Bacci M. Introduzione. - Modelos regionales de la transicion demografica en Espana y Portugal, v. II. Alicante, 1991, p. 10.

стр. 47

Каталонии. Тем не менее хронология пандемий чумы подтверждает, что им предшествовали войны и голод⁴² . Иначе говоря, эпидемии отражали ухудшение экономической конъюнктуры и выступали как регулятор численности населения.

Ход пандемии на рубеже XVI-XVII вв. также свидетельствует о прямой зависимости эпидемиологической ситуации с демографией и экономической конъюнктурой. Эта чума (бубонная и эпизодически легочная) отличилась масштабами и интенсивностью. Фактически нужно говорить о двух эпидемиях: "кастильской" и андалусийско-португало-эстремадурской. Они различаются ареалом и маршрутом распространения, а также интенсивностью. По существу, этот факт соответствует наблюдению французской специалистки в области кастильской демографии XVI в. А. Молине-Бертран о наличии в Испании двух огромных географических ансамблей, которые контрастировали по уровню роста, распределению и численности населения⁴³ .

Наиболее мощной из двух эпидемий была "кастильская", лучшее описание которой, основанное на переписке местных коррехидоров и центральных властей, дал француз Б. Беннассар. Перес Мореда, использовав приходские регистры, уточнил географию пандемии, раздвинув ее границы к востоку.

Чума пришла в северную Испанию из Нидерландов через порты Сантандер и Кастро Урдьялес 4 декабря 1596 г. Ее апогей - лето 1599 г. Больше всего пострадал так называемый "кантабрийский карниз" и центральная Кастилия - вплоть до Толедо на юге и до валенсийского королевства на востоке. Печальный рекорд был зафиксирован в городе Сантандере, где из 3300 жителей скончались две с половиной тысячи. Смертность по Кастилии, без учета Сантандера, составила 31,73%.

На юге и западе страны, относительно независимо от севера, чума распространялась через местные порты, связанные торговлей с северной Атлантикой. Начавшись в Лиссабоне в 1597 г., она из Португалии перекинулась на Эстремадуру. Перес Мореда категорически отрицает связь пандемии в этих землях с общим ухудшением экономической ситуации⁴⁴ . В Андалусии особенно пострадали порты и города в долине Гвадалквивира.

Эрудит XVII в. доктор Ф. Руис-и-Порсерио оценил прямые потери от испанской эпидемии в 600 тыс. человек. С этой цифрой согласились и крупнейшие современные исследователи⁴⁵ . Однако недавно обнаруженная кастильская перепись 1631 г.⁴⁶ позволяет скорректировать эту оценку на 15 - 20% в сторону увеличения. Для раннего нового времени испанская чума 1596 - 1602 гг. сопоставима только с пандемией 1630 г. на севере Апеннинского полуострова, где умерло 1,1 млн. человек, или 28% населения. В чем причина столь разрушительной эпидемии в Испании конца XVI в.?

Беннассар возлагает значительную часть вины за страшную катастрофу на медиков, которые, несмотря на очевидные признаки, отказывались констатировать приход болезни. Судя по всему, "роковая слепота" объяснялась давлением со стороны местной элиты. Ведь правильный диагноз неминуемо означал жесткий карантин и паралич хозяйственной жизни⁴⁷ .

Перес Мореда объясняет остроту кризиса густой сетью поселений во внутренней Испании. Любопытно, что больше всего пострадали села обеих Кастилии. Здесь уровень смертности в семь раз превысил средние значения XVII в. - рекордный показатель за всю эпоху. Катастрофу в деревне частично можно объяснить особенностями организа-

⁴² Dominguez Ortiz A. El Antiguo regimen: los Reyes Catolicos y los Austrias. Madrid, 1979, p. 71.

⁴³ Molinie-Bertrand A. Le nombre des hommes - la saise de l'espace. - Le premier age de l'etat en Espagne (1450 - 1700). Coord. Ch. Hermann. Paris, 1989, p. 293.

⁴⁴ Perez Moreda V. Op. cit, p. 263.

⁴ Dominguez Ortiz A. La sociedad espanola en el siglo XVII. Madrid, 1963, p. 67 - 81; Bennassar B. Recherches surles grandes epidemies dans lenord de l'Espagne a la bin duXVI-e siecle. Paris, 1969, p. 11; Perez Moreda V. Op. cit., p. 280.

⁴⁶ Piquero S., Ojeda R., Fernandez de Pinedo E. El vecindario de 1631: Presentation у primeros resultados. - Evolucion demografica bajo los Austrias, v. III, p. 82.

⁴⁷ Bennassar B. Op. cit, p. 45, 51, 59.

стр. 48

ции карантинной и медицинской службы Испании. Во время эпидемий роль центральной власти сводилась к предоставлению финансовой (постфактум) и консультационной помощи. Реальная борьба с болезнью ложилась на плечи местных администраций. Понятно, что у городских властей возможностей было больше. В селах карантин не был столь эффективным, как в городах, если вообще устанавливался⁴⁸ . Ни о каких медиках применительно к сельской местности также говорить не приходится. Поскольку инкубационный период бубонной чумы длился от двух до шести дней, в деревнях заболевали все жители и почти одновременно, не успевая спастись бегством. Статистика подтверждает, что обычно эпидемия в деревнях длилась 9 - 11 недель (иногда до 17 недель), тогда как в городах смертоносный цикл занимал всегда более 15 - 20 недель⁴⁹ .

Косвенным подтверждением такой гипотезы служит модельная работа о чуме 1720 - 1722 гг. в Провансе, написанная историками, археологом и микробиологом⁵⁰ . Это исследование, построенное на перекрестной проверке приходских актов и биоанализе останков вероятных жертв эпидемии, показало, в частности, важную роль семейных уз в распространении болезни (от 47,7% до 71,5% умерших были родственниками), стремительный характер первой фазы пандемии (за 16 месяцев чумы половина смертей пришлась на первые два месяца, а на первые три - 2/3), а также большие потери среди женского населения. Скорее всего, последнее обстоятельство объясняется практикой активного участия женщин в обряде похорон и тендерными стереотипами поведения. Кастильские деревни хорошо вписывались в модель эпидемиологического оптимума, так как представляли собой тесно спаянные родственными и соседскими узами компактные поселки с преимущественно женским населением (многие мужчины в момент начала эпидемии занимались сезонным отходничеством).

Другое возможное объяснение катастрофичности эпидемии связано с фактом ускоренного развития городов в Кастилиях и хрупкостью городской экономики. По темпам прироста городского населения в Европе XVI в. Испания уступала только Португалии (соответственно с 6,1% до 11,4% и с 3% до 14,1%)⁵¹ . В зависимости от трактовки понятия "город" и методики оценки называются разные цифры. Так, Х. Игнасио Фортеа на основании ценза 1591 г. насчитал на территории Кастильской короны 227 городских центров с населением свыше 5 тыс. человек⁵² , а В. Перес Мореда и Д. -С. Реер - только 119⁵³ . Наиболее урбанизированными регионами Испании были Андалусия и Новая Кастилия. По данным Переса Мореды и Реера, урбанизация Андалусии превышала показатели признанного лидера эпохи - Республики Соединенных Провинций, где в городских центрах с населением свыше 5 тыс. человек к 1600 г. проживало 52,4% жителей. В Андалусии этот показатель составлял 60%. Скученность населения и неблагоприятная санитарно-гигиеническая обстановка и привели к распространению эпидемии в южных городах Испании, несмотря на наблюдавшуюся там сравнительно позитивную экономическую конъюнктуру⁵⁴ .

Избыточное городское население оказывало сильнейшее давление на аграрный сектор. Но если в Нидерландах благодаря отсутствию манорной системы и агротехничес-

⁴⁸ Perez Moreda V. Op. cit., p. 70, 116, 120 - 121, 124.

⁴⁹ Об уровне испанской медицины и фармацевтики того времени см.: Goodman D. Poder у penuria. Govierno, tecnologia y ciencia en la Espaiia de Felipe II. Madrid, 1990, p. 239 - 287.

⁵⁰ Signoli M., Seguy I., Biraben J. -N., Dutour O. Paleodemographie et demographie historique en contexte epidemique: La peste en Provence au XVIIIe siecle. - Population, v. 57, N 6, 2002, p. 830 - 836.

⁵¹ Livi Bacci M. La popolazione europea, p. 392. Надо отметить, что Ливи Бачи привел для Испании (даже с учетом аграрных Арагона и Валенсии) очень консервативную оценку Де Вре.

² См. Ignacio Fortea J. Las ciudades de la Corona de Castilla en Antigua regimen: Una revision historiografica. - Boletin de la Asociacion de Demografia Historica, v. XIII, 1995, p. 19 - 59.

⁵³ Perez Moreda V., Reher D. -S. La poblacion urbana espanola entre los siglos XVI у XVIII. Una perspectiva demografica. - Imagenes de la diversidad. El mundo urbano en la Corona de Castilla (s. XVI-XVIII). Santander, 1997, p. 130 - 140.

⁵⁴ См. Vincent B. La peste atlantica de 1596 - 1602. - Asclepio, v. XXVIII, 1976, p. 5 - 25.

стр. 49

ким новациям продуктивность сельского хозяйства выросла (знаменитая норфолкская система была заимствована англичанами именно у голландцев)⁵⁵ , то в Испании подобных масштабных изменений не происходило. По оценкам классика экономической истории итальянца К. Чиполлы, в традиционной европейской экономике семь-восемь крестьян, кроме членов своих семей, могли прокормить только двух-трех человек⁵⁶ . Надо учитывать и тот факт, что города Кастильской Короны росли во многом за счет притока сельского населения. После начала широкой финансовой реформы в 1560-х годах этот процесс, который снимал излишнее демографическое давление, стал подрывать устои кастильской деревни. В фискальной сфере благоприятные нововведения, связанные с более справедливым распределением налогового бремени в пределах Кастильской Короны, были перекрыты общим ростом главной статьи ординарных налогов - алькабал и третий⁵⁷ : только единовременное повышение с 1 января 1562 г. составило 37%⁵⁸ . За 1561 - 1575 гг. они выросли с 860 тыс. до 2800 тыс. дукатов⁵⁹ . Современные подсчеты свидетельствуют, что, если цены в Кастилии за 1504 - 1596 гг. увеличились в 3 раза, то налоги - в 5,4 раза. Причем основной рост налогов пришелся именно на 1560 - 1590-е годы. В результате в 1590 г. треть дохода крестьян на землях королевской юрисдикции поглощали налоги⁶⁰ . Другое важное обстоятельство, которое ухудшило положение крестьян, заключалось в возобновлении Филиппом II практики отчуждения королевского имущества, а налоговый гнет на сеньориальных землях был выше, чем на королевских⁶¹ . Бегство разорившихся крестьян в города ставило оставшихся на земле в еще более трудное положение, так как для коррекции общей суммы налога требовалось время.

Острота продовольственного вопроса несколько смягчалась аграрными занятиями части горожан. Главным образом это было характерно для небольших, так называемых агрогородов. Но в провинциальных столицах Старой Кастилии доля дворов, главы которых занимались сельским трудом, оставалась на довольно низком уровне: от менее 4 до 20%⁶² . Нестабильное равновесие на продовольственном рынке Испании поддерживалось за счет импорта зерна с Сицилии, из Неаполя, Франции и балтийского региона⁶³ .

В 1973 г. американские историки - лауреат Нобелевской премии в области экономики Д. Ноз и Р. Томас - поставили вопрос о существовании разных типов неомальтузианских кризисов (не путать с формами проявления). По их мнению, благодаря изменению структуры прав собственности и прогрессу мореплавания неомальтузианская модель XVI в. изменилась по сравнению с моделью XII-XIV вв. Указанные факторы ослабили демографическое давление. Сопоставление Англии и Испании XVII в. показало, что это давление во многом зависело от эффективности экономической организации. Именно к

⁵⁵ Wilson Ch. The Dutch Republic and the Civilisation of the Seventeenth Century. London, 1968, p. 88; De Vries J. On the Modernity of the Dutch Republic. - The Journal of Economic History, v. XXXIII, N 1, 1973, p. 194.

⁵⁶ Cipolla C. M. Before the Industrial Revolution. European Society and Economy, 1000 - 1700. London, 1981, p. 75.

⁵⁷ Трещины - церковный налог, равный 2/9 десятины. С разрешения Пап стал широко использоваться кастильскими королями со второй половины XIII в. Алькабалы - налоги с оборота. Формально достигали 10%. В 1537 г. эти налоги были интегрированы и проходили в бюджете одной статьей.

⁵⁸ Ruiz Martin F. Un expediente financiero entre 1560 у 1575. La hacienda de Felipe II y la Casa de la contratacion de Sevilla. - Moneda y Credito, 1965, v. 92, N 4, p. 24.

⁵⁹ Hermann Ch., Le Flem J -P. Les Finances. - Le premier age de l'etat en Espagne (1450 - 1700), p. 335.

⁶⁰ Larraz J. La epoca del mercantilismo en Castilla, 1500 - 1700. Madrid, 1943, p. 79; Parker G. Spain and the Netherlands, 1559 - 1659. London, 1979, p. 188.

⁶¹ См., например: Rec. C. Vinas a A. Dominguez Ortiz "Politica у hacienda de Felipe IV" (Madrid, 1960); Anuario de historia economica у social, т. I. Madrid, 1968, p. 860; Garzon Pareja M. Historia de la hacienda de Espana, v. I. Madrid, 1984, p. 174 - 175; Lopez Diaz M. Senorio y municipalidad. Santiago de Compostela, 1997, p. 318.

⁶² Garcia Sanz A. La economia rural en la Espana de la primera mitad del siglo XVI. - Carlos V. Europeismo y universalida, v. IV, p. 300.

⁶³ Ruiz Martin F. Rasgos estructurales de Castilla en tiempos de Carlos V. - Moneda y Credito, v. 96, N 1,1966, p. 97.

стр. 50

XVII столетию, считали они, институты и права собственности в национальных государствах Европы пошли разными путями⁶⁴ .

Однако, если проанализировать фазы кризиса и выхода из неомальтузианского цикла в Испании (традиционного в глазах многих), то и в границах одной страны можно выделить несколько типов такой реакции. Пусть даже речь идет о краткосрочных колебаниях в рамках регрессивной ветви.

Первый тип - классически-традиционный, когда сокращение сельского населения со временем оборачивалось повышением предложения земли, сокращением спроса на продовольствие, стабилизацией денежно-финансовой ситуации. На фоне улучшения экономической ситуации вновь наблюдался рост числа браков за счет "отказников" от целибата, снижения брачного возраста, повторных браков вдов и вдовцов. Как следствие, увеличивалась рождаемость, что при благоприятных условиях могло дать старт новому неомальтузианскому циклу. Пример Старой Кастилии в целом укладывается в приведенную схему. После всплеска инфляции 1596 - 1601 гг. цены там действительно стабилизировались⁶⁵ . Кастилия пережила краткосрочное демографическое восстановление, которое было прервано новой эпидемией чумы 1615 - 1616 гг. Особенно тогда пострадала северная часть - Месета. "Дно" кризиса было достигнуто в 1628 - 1631 гг., когда население этих областей сократилось на 30 - 50% по сравнению с пиком XVI в.⁶⁶ .

Там, где собственный рекреативный потенциал был недостаточен, срабатывал фактор миграций. Назовем его традиционно-миграционным типом реакции. Особенно он был характерен для промышленных центров и столиц. В Мадриде, например, на фоне общего демографического кризиса устойчивый рост населения продолжился, как минимум, до 1631 г. Примером может служить и одна из провинциальных столиц - Сеговия. Демографическая история этого центра испанского сукноделия изучена знатоком экономической истории Г. Сансом Анхелем на основе падронес (региональных цензов) 1530, 1561, 1586, 1750 гг., а также кастильских цензов и церковных книг города⁶⁷ . В фокусе его внимания оказались восемь приходов, расположенных за пределами крепостных стен (охват более 70% населения), где концентрировалась промышленная и торговая деятельность города. Число горожан Сеговии во второй половине XVI в. колебалось в пределах 17 - 20 тыс. Если учесть, что Кёльн в то время насчитывал около 30 тыс. человек, а во всей Европе к 1600 г. только 12 городов превысили отметку в 100 тыс. жителей, то Сеговию вполне можно назвать крупным центром.

Тяжкие последствия чумы 1599 г. (за лето и осень умерло, по современным оценкам, примерно 4 тыс. человек) были очень быстро сглажены обычным механизмом саморегуляции - омоложением возраста вступающих в брак и ростом рождаемости. Серии крестин показывают, что кульминация демографического роста в Сеговии пришлась на первое десятилетие XVII в. Но наряду с этим здесь присутствовал и другой позитивный фактор - миграция. Процветающее сукноделие влекло в город пришлых ремесленников. Последующий общий демографический спад в провинциальной столице локализован на очень коротком отрезке 1625 - 1634 гг., а "дном" кризиса, если судить по "кривым" крестин, стали 1630 - 1632 гг. Возможно, это также связано с избирательным воздействием чумы на возрастные и тендерные группы. В отличие от тифа смерть от чумы была выше не в детских когортах (0 - 9 лет) и не у пожилых людей (от 70 лет и старше), а у подростков и взрослого населения, с преобладанием женской смертности над муж-

⁶⁴ North D. C., Thomas R. P. The Rise of the Western World: A New Economic History. New York, 1973, p. 16.

⁶⁵ Historia economica y social de Espana, t. III, p. 717.

⁶⁶ Marcos Martin A. Movimientos migratorios y tendencias demograficas en Castilla la Vieja y Leon a lo largo de la epoca moderna. - Migraciones internas y medium-distance en la Peninsula Iberica, 1500 - 1900, v. II. Santiago de Compostela, 1994, p. 219.

⁶⁷ См., например: Sanz Angel G. Poblacion e industria textil en una ciudad de Castilla: Segovia, 1530 - 1750. - Evolucion demografica bajo los Austrias, v. III, p. 156 - 160.

стр. 51

ской⁶⁸ . Эффект "затухающего эха" от чрезмерных потерь женщин рекреативного возраста пришелся именно на рубеж 1620 - 1630 гг.

Сопоставление кризисов 1599 г. и начала 1630-х годов вынуждает обратить внимание не на причины демографического спада, а на вопрос, почему не произошло быстрого восстановления во втором случае. Единственное объяснение этому следует искать в изменении ситуации со сбытом местного сукна в метрополии и Индиях после 1625 г. Общее ухудшение экономической ситуации из-за Тридцатилетней войны подорвало возможности регенерации. Аграризация экономики довершила процесс сокращения городского населения. Однако кризис г. Сеговии отнюдь не означал демографического кризиса в провинции. Диверсифицированное сельское хозяйство, густая сеть мелких поселений позволили компенсировать потери городской экономики и продолжить развитие регионального рынка. Уже с 1650-х годов здесь начинается экономический подъем, а потом и рост населения⁶⁹ . Иначе говоря, в среднесрочной перспективе сельская Сеговия показала элементы модернизации экономики.

Третий тип реакции на неомальтузианский кризис связан с изменениями структуры собственности. Его можно назвать социально-реформаторским, хотя, по большому счету, и он не выводил страну за рамки традиционного общества. Суть его сводится к крестьянско-уравнительному разделу земли и созданию таким образом экономической основы демографического роста. Для Испании раннего нового времени подобный пример, с известными оговорками, дает реколонизация Гранадского королевства. Здесь, как и в Валенсии, сокращение населения произошло насильственным путем, в результате политического решения о высылке местных морисков. В ходе подавления восстания в Алыгухарре 1568 - 1570/1 гг. 5,5 тысяч морисков были убиты, 500 сосланы на галеры, 2 тыс. бежали. Оставшихся 60 - 65 тыс. морисков переселили в Кастилию⁷⁰ . Перемещение в Гранаду примерных католиков делится на две фазы: государственную колонизацию 1570 - 1595 гг. и последующую - стихийную. На первом этапе главная задача - массовое переселение "старых христиан" для компенсации демографических потерь - решена не была, но были созданы наиболее благоприятные социальные и экономические условия для податных испанцев за весь обозреваемый период. Самое важное отличие Гранады от Валенсии заключалось в том, что здесь удалось не допустить создания крупных сеньорий. Администрация Филиппа II распределяла земли среди поселенцев согласно уравнительным принципам, ориентируясь на потребности и возможности колониста в обработке надела⁷¹ . Геополитические соображения оттеснили фискальные и узкоклассовые мотивы на второй план. В результате, если за 1591 - 1768 гг. население Кастильской Короны выросло в среднем на 122%, то королевства Гранада - на 265%, а центра реколонизации - епископата Альмерия и самих Алыгухаррас - соответственно на 505 и 514%. Причем темпы демографического роста в XVII в. превысили значения XVIII столетия, о чем свидетельствует, в частности, динамика крестин в 10 селениях восточной части королевства. Увеличение населения региона в XVII в. прерывалось только эпидемиями чумы 1637 - 1641 гг., в меньшей степени 1648 - 1649 гг. и особенно чумой 1678 - 1681 гг.⁷² .

Наиболее интересна реакция на мальтузианский кризис, связанная с модернизацией производства (модернизационный тип). Четкие образцы этого наблюдались в Галисии,

⁶⁸ Signoli M., Seguy I., Biraben J. -N., Dutour O. Op. cit, p. 830 - 832, 840.

⁶⁹ Weisser M. R. The Agrarian Depression in Seventeenth-Century Spain. - The Journal of Economic History, v. 42, N 1, 1982, p. 150, 153 - 154.

⁷⁰ Lapere H. Geographic de l'Espagne morisque. Paris, 1959, p. 69, 130.

⁷¹ Правда, Б. Венсан утверждает, что земля якобы везде распределялась на принципах неравенства - от 2 до 5 лотов на индивидума. См. Vincent B. La repoblacion del Reino de Granada (1570 - 1580): El origen de los repobladores. - Hombre y territorio en el Reino de Granada (1570 - 1630). Estudios sobre repoblacion. Almeria, 1995, p. 52.

⁷² Garcia la Torre J. El Reino de Granada en el siglo XVII. Repoblacion campesina у crecimiento demografico. - Hombre y territorio en el Reino de Granada, p. 64.

стр. 52

Астурии и Западной Андалусии. Галисия показала пример эндогенного демографического роста с начала XVII в. Это произошло благодаря широкому внедрению в крестьянских хозяйствах маиса или, как его тогда называли, "хлеба из Индий". Как свидетельствует кадастр маркиза де Энсенады 1749 - 1753 гг., урожайностью пшеница и кукуруза на богарных землях особенно не различались. Одна мера первоклассной земли должна была приносить 6 фанег (55,5 л) пшеницы и 8 маиса⁷³ . Но кукуруза хорошо прижилась во влажном климате "кантабрийского карниза". Особо впечатляющ был прирост растительной массы, которая шла на корм скоту. Кукуруза хорошо сочеталась по агротехническим параметрам (севооборот, сроки культивации и т.д.) с традиционными зерновыми, техническими и бобовыми культурами. В глазах крестьян важным было и другое достоинство маиса: в отличие от основных зерновых он не подвергался таксации. В середине XVII в. в этом регионе за счет очередного расширения площадей, занятых под кукурузу, и "закрытия" (огораживания) общинных земель был взломан "мальтузианский потолок". В результате этой "второй революции маиса" к концу века в Галисии было обеспечено положительное демографическое сальдо - примерный рост на 10% по сравнению с пиком XVI в.⁷⁴ . Кантабрия со второй трети XVII в. также переживала экономический и демографический подъем, основанный на "маисовом буме". Не случайно, регистры госпиталя Медины дель Кампо начиная с 1620 - 1630-х годов зафиксировали сокращение числа странников-кантабрийцев. Правда, и здесь наблюдался явный контраст между благополучными западными, или атлантическими, районами и депрессивными восточными, континентальными. Внутренняя Кантабрия вообще вступила в полосу экономического и демографического упадка⁷⁵ .

Западная Андалусия продемонстрировала несколько иной вариант ответа на демографическое давление. Это определялось природно-климатическими отличиями, особенностями структуры земельной собственности региона (господство латифундий), а также постоянным, мощным спросом на аграрную продукцию со стороны городов и колоний. В результате здесь сложилось экспортно-ориентированное сельское хозяйство (вино, изюм, оливковое масло, шерсть и цитрусовые, которые экспортировали в Англию), в окрестностях Севильи и Кадиса - развитое огородничество. На богарных землях мул был заменен на быка. Городской капитал активно вторгался в пригородные районы, шел быстрый процесс создания "минифундий" на базе раздела общинных земель. Платой за это стал дефицит зерна даже в деревне. Но он компенсировался благодаря внешним поставкам, а также распашке пустошей и неудобий.

В условиях начавшегося экономического кризиса и сокращения доходов часть аристократии выбрала инвестиционно-предпринимательскую стратегию. В Андалусии многие вкладывали деньги в рыночно-ориентированные секторы земледелия, пытались улучшить управление. Герцоги Лерма, Бехар, граф Бенавенте в XVII в. содержали в своих поместьях текстильные мануфактуры⁷⁶ . Динамика основных налогов в начале XVII в. косвенно показывает относительное благополучие региона. За 1596 - 1611 гг. основной налог Севильи - сервисьо миллонес - вырос на 307,3%. Эта провинция по сумме налогов заняла первое место, опередив почти на две трети прежнего лидера Толедо. Доля алькабал и третий, взимаемых в Андалусии за 1610 - 1615 гг., выросла с 22,5 - 25% до

⁷³ Garzon Pareja M. Op. cit., t. I, p. 629.

⁷⁴ Gonzalez Cembellin J. M. Poblacion y maiz. El caso de Gueiies (Bizkaia), 1575 - 1700. - Evolucion demografica bajo los Austrias, v. III, p. 99, 106, 108.

⁷⁵ См.: Sobrado Correa H. Movimientos migratorios en la oriental: El interior lucense, 1700 - 1899. - Migraciones internas y medium-distance, v. II, p. 549; Barreiro Mallon B. Movimientos migratorios en Asturias y Cantabria. Siglos XVI al XX. - Migraciones internas y medium-distance, v. II, p. 147.

⁷⁶ Bernal A. M. Economia e historia de los latifundios. Madrid, 1988, p. 21 - 64; Yun-Casalilla B. From Political and Social Management to Economic management? Castilian Aristocracy and Economic Development, 1450 - 1800. - Proceedings XII-th IEHC. B5. Aristocracy, Patrimonial Management Strategies and Economic Development, 1450 - 1800. Madrid, 1998, p. 60.

стр. 53

35 - 37% от общекастильских⁷⁷ . Как свидетельствуют цензы 1591 и 1631 гг., в Андалусии продолжался демографический рост даже в период хрестоматийного испанского декаданса. Активное местное производство позволило абсорбировать значительные пришлые трудовые ресурсы и в период ухудшения национальной экономической конъюнктуры⁷⁸ . Причем прирост населения продолжался не только за счет эмиграции с севера, но и благодаря высокой плодовитости. Анализ соотношения крестины - браки в провинции Кадис показывает, что на протяжении большей части XVII в. оно составляло более 4 для среднестатистической замужней женщины⁷⁹ . Только чума 1647 - 1652 гг. завершила эру андалусийской гегемонии.

Конкретно-историческая действительность Испании XVI-XVII вв. выглядит намного богаче стереотипов, заданных последующими веками испанского декаданса и либеральными мифами, которые некритично повторяли историки. Испания раннего нового времени дает пример многообразия вариантов развития, столь свойственных переходной эпохе, а демографическая составляющая позволяет по-новому взглянуть на механизмы генезиса капитализма и проблематику обратимости общественного движения.

⁷⁷ Pulido Bueno I. La real hacienda de Felipe III. Huelva, 1996, p. 36, 60.

⁷⁸ Piquero S., Ojeda R., Fernandez de Pinedo E. Op. cit., p. 85.

⁷⁹ Bustos Rodriguez M., Buzon Munoz A., Gomez Milan I. y otr. Evolucion demografica de la provincia de Cadiz en el siglo XVII. - Evolucion Demografica bajo los Austrias, v. III, p. 95.

Постоянный адрес данной публикации: