GEORGES BONNET "De Wachington au Quai d'Orsay"; ANDRE FRANCOIS PONCET "Souvenirs d'une Ambassade a Berlin"; LEON NOEL "L'agression allemande contre la Pologne"; GREGOIRE GAFENCO "Demiers jours de l'Europe". Un voyage diplomatique en 1939. Ж. БОННЭ "От Вашингтона до Кэ д'Орсэ"; А. Ф. ПОНСЭ "Воспоминания о посольстве в Берлине"; Л. НОЭЛЬ "Германская агрессия против Польши"; Г. ГАФЕНКО "Последние дни Европы".

_______________________________

В Западной Европе 1946 год был особенно "урожайным" в области мемуарной литературы. Тематика этой литературы, как правило, касается вопросов, имеющих ближайшее отношение к происхождению второй мировой войны, причём авторами мемуаров обычно являются люди, бывшие участниками событий, непосредственно приведших к войне. В этом смысле особенно повезло Мюнхенской конференции 1938 г., которая, как известно, представляла собой кульминационный пункт так называемой "политики невмешательства", политики, не менее ответственной за вторую мировую войну, нежели непосредственная агрессия.

Такой "успех" Мюнхена вполне объясним. Мемуары, посвященные Мюнхенской конференции и мюнхенской политике, преследуют двоякую цель. Одни авторы мемуаров, несущие ту или иную долю ответственности за Мюнхен, пытаются эту ответственность всячески уменьшить или даже вовсе от неё избавиться; другие ставят перед собой значительно менее невинные задачи - посмертной реабилитации Мюнхена и попытки возрождения некоторых приёмов той политики, которая получила своё название от этого города. Как первые, так и вторые авторы пользуются методами мемуарной литературы не для воспроизведения исторической действительности, а для использования истории, путём её фальсификации, для достижения собственных политических целей.

Подобная фальсификация истории в вопросе о Мюнхене не является случайной именно в наши дни. Было бы большой наивностью считать, что мюнхенская политика уже стала достоянием истории и в этом качестве может служить лишь предметом научно-исторического исследования. В действительности дело обстоит совсем не так.

Несмотря на то (а вернее, именно вследствие того), что мюнхенская политика явилась второй основной причиной (первой была сама политика агрессии) развязывания в 1939 г. мировой войны, потребовавшей десятков миллионов человеческих жизней и уничтожения гигантских материальных ресурсов, она (мюнхенская политика) отнюдь не может считаться окончательно похороненной.

В чём квинтэссенция мюнхенской политики? Мюнхенская политика не есть простая уступка тем или иным конкретным требованиям и претензиям агрессора. Эта политика представляет собой последовательную систему уступок агрессору с целью повернуть его агрессию в другую сторону, а именно в сторону Советского Союза. Такова самая краткая формулировка мюнхенской политики. Эта политика, как известно, применялась рядом государств по отношению к нацистской Германии, фашистской Италии и империалистической Японии в период между 1933 и 1939 годами.

Товарищ Сталин приводит характерные примеры "политики невмешательства".

"Взять, например, Японию. Характерно, что перед началом вторжения Японии в Северный Китай все влиятельные французские и английские газеты громогласно кричали о слабости Китая, об его неспособности сопротивляться, о том, что Япония с её армией могла бы в два-три месяца покорить Китай.

Потом европейско-американские политики стали выжидать и наблюдать. А потом, когда Япония развернула военные действия, уступили ей Шанхай, сердце иностранного капитала в Китае, уступили Кантон, очаг монопольного английского влияния в Южном Китае, уступили Хайнань, дали окружить Гонконг. Не правда ли, всё это очень похоже на поощрение агрессора: дескать, влезай дальше в войну, а там посмотрим.

Или, например, взять Германию. Уступили ей Австрию, несмотря на наличие обязательства защищать её самостоятельность, уступили Судетскую область, бросили на произвол судьбы Чехословакию, нарушив все и всякие обязательства, а потом стали крикливо лгать в печати о "слабости русской армии", о "разложении русской авиации", о "беспорядках" в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им лёгкую добычу и приговаривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше всё пойдёт хорошо. Нужно признать, что это тоже очень похоже на подталкивание, на поощрение агрессора"1 .

"Духовным отцом" мюнхенской политики (причем это отцовство имело место за пять-шесть лет, до Мюнхена) по праву считается бывший министр иностранных дел Великобритании сэр (ныне лорд) Джон Саймон. Классическим проводником мюнхенской политики был, как известно, бывший премьер-министр Великобритании Невиль Чемберлен.

Впервые мюнхенская политика была сформулирована в речи Джона Саймона на Генеральной ассамблее Лиги наций в феврале 1933 г., в момент дискуссии по вопросу о захвате Японией Маньчжурии. Заявление Саймона о том, что, хотя Япония совершила по отношению к Китаю акт агрессии, санкции против неё не должны применяться вследствие того, что Япония нуждается в необходимом пространстве для своего населения, а таковым пространством может быть Маньчжурия, где Япония, несомненно, является элементом порядка, представляет собою законченную формулу мюнхенской политики. Легализация права Японии на захват Маньчжурии, по плану Саймона, преследовала две задачи: отвлекала японский империализм от наступления на английские и американские интересы в Китае (хотя при этом и вызывала частичную жертву, поскольку английские и американские капиталы были заинтересованы в Маньчжурии) и одновременно направляла японскую экспансию в сторону СССР, для чего создание обширной советско-японской границы в Маньчжурии было особенно удобно.

Таким образом, отказ Лиги наций от применения санкций по отношению к Японии, захватившей Маньчжурию, явился первым звеном той цепи, которая вошла в историю под именем мюнхенской политики. Следующая агрессия - захват фашистской Италией Абиссинии - была теснейшим образом связана с агрессией Японии по отношению к Китаю. Муссолини не скрывал, что бездействие Лиги наций толкнуло его на захват Абиссинии. Благожелательное отношение правящих кругов Франции к намерениям Муссолини захватить Абиссинию (прямое согласие, данное Лавалем Муссолини в январе 1935 г.) вызывалось стремлением, во-первых, направить агрессию фашистской Италии в менее опасную для Франции (как Макдональду в тот момент казалось) сторону, а во-вторых, предотвратить сближение между фашистской Италией и нацистской Германией.

С 1935 г. начинает открыто развёртываться третье звено агрессивной цепи - агрессия гитлеровской Германии. Отказ в 1935 г. от военных статей Версальского договора, нарушение в 1936 г. демилитаризации Рейнской зоны, захват Австрии в 1938 г. и, наконец, сначала расчленение (на Мюнхенской конференции), а затем и полный захват Чехословакии в марте 1939 г. - таковы отдельные элементы этого звона.

Параллельно развёртыванию агрессивной цепи шло последовательное осуществление и мюнхенской политики. Последняя вовсе не представляла собой некий политический комплекс, имевший место только на самой Мюнхенской конференции. Это, как мы говорили выше, последовательная политика, которая велась систематически в течение ряда лет (1933 - 1939) и развивалась, следуя всем фазам политики агрессии.

Как подходят к объяснению (и оправданию) этой политики её отдельные участники, авторы появившихся мемуаров? Выше мы отмечали два метода подхода. Из них первый заключается в умалении собственной роли при осуществлении этой политики. Второй метод - доказательство того, что иначе нельзя было поступить.

Первым методом пользуется один из авторов рецензируемых нами мемуаров - Андре-Франсуа Понсэ, бывший посол французской республики сначала при Гитлере, а затем при Муссолини. Он пытается установить своё алиби и снять с себя какую бы то ни было ответственность за Мюнхен заявлением, что его свидетельство является свидетельством человека, который в этом деле (Мюнхенской конференции) был лишь "информатором, посредником, присутствующим, исполнителем, которого никогда не консультировали, когда принимались важнейшие решения" (стр. 314).

Эта попытка Франсуа Понсэ снять с себя ответственность за Мюнхен рассчитана на весьма наивных людей. Был ли Франсуа Понсэ в Мюнхене во время конференции и какую он там играл роль, - не столь существенно, поскольку тот же Франсуа Понсэ был одним из наиболее крупных дипломаток Франции в течение всего периода, когда последовательно осуществлялась мюнхенская политика, кульминационным пунктам которой и явилась сама Мюнхенская конференция. Таким образом, совершенно неважно, консультировали ли Франсуа Понсэ во время конференции или нет. Его мемуары неопровержимо свидетельствуют о том, что в течение всего домюнхенского периода он был одним из основных исполнителей и проводников именно этой политики. Посол Французской республики в Берлине с сентября 1931 по октябрь 1938 г. не может не отвечать за внешнюю политику своей страны, приведшую сначала к позору Мюнхена, а затем к разгрому самой Франции.

Прежде чем познакомить советского читателя с мемуарами Франсуа Понсэ, необходимо хотя бы кратко ознакомить его с фигурой автора этих воспоминаний.

До назначения послом в Берлине Франсуа Понсэ уже проделал большую карьеру. После окончания лучшего высшего учебного заведения Франции - Ecole Normale - Франсуа Понсэ специализировался в качестве доцента германской филологии и написал большой труд, посвященный произведению Гёте "Сродство душ". Невидимому, занятия германской филологией (кстати, Франсуа Понсэ был, вероятно, единственным французским послом, который прекрасно говорил по-немецки) весьма способство-

__________________________________

1 И. Сталин "Вопросы ленинизма", стр. 571. 11-е изд. 1939.

вали его интимным переговорам с Гитлером. Уже во время первой мировой войны Понсэ перекочевал из лагеря наиболее утончённой гуманитарной науки в лагерь промышленного капитала. В 1920 г. он основал "Общество экономических исследований и информации" при знаменитом "Comite de Forge". Следует иметь в виду, что "Comite de Forge" представлял собой центральный аппарат руководства всей тяжёлой промышленностью Франции. Более чем какая бы то ни было другая капиталистическая организация, именно "Comite de Forge" диктовал важнейшие директивы как во внутренней, так и во внешней политике Франции. Франсуа Понсэ сделался доверенным лицом тяжёлой промышленности Франции. В дальнейшем он занимал посты министра изящных искусств и статс-секретаря национальной экономики во втором министерстве Тардье. Назначая в 1931 г. Франсуа Понсэ послом Франции в Берлин, французская тяжёлая промышленность поручила ему одну из наиболее ответственных и важных для неё задач, а именно: попытку "сотрудничества" с тяжёлой промышленностью Германии.

Франсуа Понсэ был назначен послом в Берлин в период, когда Франция, разочарованная политической стороной Локарнского соглашения (чрезвычайно выгодного для Великобритании, поскольку оно создало для неё позиции арбитра между Германией и Францией, и весьма невыгодного для Франции), пыталась возместить свою политическую неудачу достижением экономического сотрудничества. В течение всего времени пребывания на посту в Берлине Франсуа Понсэ систематически добивался этого "сотрудничества" с гитлеровским режимом. Описанию его попыток в этом направлении посвящены, собственно говоря, его мемуары.

Характерной является манера Франсуа Понсэ как рассказчика (а видел и наблюдал он в течение шести с половиной лет очень многое). Рассказывает ли он о возмутительней, преступной провокации Гитлера и Геринга, поджёгших здание рейхстага с целью начать истребление коммунистической партии; повествует ли он об убийствах 30 июня 1934 г. или венском путче, во время которого был убит австрийский канцлер Дольфус, - везде Франсуа Понсэ находит особый тон для своего рассказа, тон "объективного" рассказчика с лёгким налётом скептицизма, когда это нужно. С большим усердием, с другой стороны, Франсуа Понсэ описывает ряд "достижений" гитлеровского режима - в виде "фронта труда", "зимней помощи", "крестьянского фронта" и т. д.

В своих мемуарах, написанных после того как политика невмешательства дала свои катастрофические результаты, он старается внушить читателю, что сам он не был согласен с этой политикой и даже пытался ей противодействовать. Характерно, однако, при этом, что как раз тому небольшому периоду, когда во главе французской внешней политики стоял Барту и когда была сделана серьёзная попытка противодействия "политике невмешательства", Франсуа Понсэ посвящает меньше всего строчек. Из всего того, что он пишет о периоде пребывания на посту министра иностранных дел Франции Барту, отнюдь не явствует, что Франсуа Понсэ был сторонником его политики. В качестве своего оправдания Франсуа Понсэ приводит своё выступление на совещании послов Франции, созванном 3 апреля 1936 г., уже после того, как Гитлер нарушил Локарнское соглашение. На этом совещании Франсуа Понсэ, по его собственным словам, выступил против политики уступок. Самым интересным являются те аргументы, которые он привёл. Говоря о Гитлере, Франсуа Понсэ так характеризовал его внешнеполитическую программу: "Он (Гитлер) хочет освободиться от последствий поражения 1918 г., установив своё господство в Центральной Европе, и увеличить Германию за счёт России".

Подобное выступление со ссылкой на намерение Гитлера воевать с Россией отнюдь не могло испугать тогдашнего министра иностранных дел Франции, Фландена, одного из убеждённейших сторонников политики невмешательства. Это (т. е. "увеличение Германии за счёт России") как раз и отвечало наиболее затаённым желаниям всех сторонников этой политики.

Не менее характерной для Франсуа Понсэ является запись, касающаяся вооружённой интервенции Гитлера и Муссолини в Испании. Это открытое проявление агрессии Гитлера и Муссолини, эту позорнейшую капитуляцию Англии и Франции Франсуа Понсэ характеризует следующими словами: "Гражданская война в Испании грозила в любой момент зажечь общий пожар в Европе. Нужны были всё терпение и весь пацифизм Англии и Франции, чтобы удержать её в границах" (стр. 288).

Это всё, что в 1946 г. Франсуа Понсэ может сказать об интервенции в Испании, интервенции, которая была прелюдией второй мировой войны и в значительной мере облегчила Гитлеру её развязывание.

Только в одном месте Франсуа Понсэ сам ставит вопрос, чем объяснялась политика невмешательства. Чем же он объясняет эту политику или, как он говорит, слабость Франции и Англии по отношению к Гитлеру? Эта слабость, по его словам, "объясняется в первую очередь сознанием, которое даёт ключ событиям этой эпохи, сознанием почётным, испытываемым демократическими народами не меньше, нежели их правительствами. Этим сознанием является сопротивление идее позволить Европе ввязаться в общую войну: подлинный, основательный пацифизм" (стр. 316).

"Объяснение" Франсуа Понсэ смахивает на клевету по адресу демократических народов. Пацифизм этих народов, их любовь к миру и нежелание быть вовлечёнными в общую войну отнюдь не вызывали политику невмешательства, которая была вернейшим средством развязывания войны.

Попытка Франсуа Понсэ, о которой мы говорили выше, умалить свою роль в Мюнхене, большого значения не имеет. Преступление и позор Мюнхена настолько велики, что не так уже важно, советовались ли с Франсуа Понсэ или нет. Характерна и другая деталь. Франсуа Понсэ не только выгораживает себя, а попутно и Даладье и Жоржа Боннэ, но и возлагает всю вину за Мюнхен на премьер-министра Великобритании Невиля Чемберлена. Он даже специально подчёркивает, что "мюнхенское соглашение было исключительно английским делом", и прибавляет: "Когда произошла капитуляция Третьей империи, английские газеты опубликовали длинные статьи о войне и о периоде, который ей предшествовал. Ни одна из них не выступила против Невиля Чемберлена, основного зачинщика Мюнхенской конференции и мюнхенского соглашения" (стр. 338).

Мы далеки, конечно, от мысли в какой-либо мере уменьшать ответственность Невиля Чемберлена как за Мюнхен, так и за мюнхенскую политику. Как увидим ниже, и другой, гораздо более убеждённый и активный сторонник мюнхенской политики - Жорж Боннэ - также сваливает всё на англичан. Этот маневр никого убедить не может, ибо, как хорошо известно, мюнхенская политика в течение всего периода 1933 - 1539 гг. была англо-французской политикой. Ответственность за эту политику Даладье и Боннэ ничуть не меньше ответственности Невиля Чемберлена и лорда Галифакса.

Если мемуары Франсуа Понсэ представляют собой в значительной мере тактическую линию обороны, то другой из рецензируемых нами авторов, Жорж Боннэ, скрываясь в своём швейцарском убежище и не рискуя пока вернуться во Францию, ведёт подлинное наступление, размахивая мюнхенским знаменем. Политическая фигура Жоржа Боннэ достаточно хорошо известна советскому читателю. Старый член радикал-социалистической партии, всегда принадлежавший к её правому крылу, Бонна с 1924 г. перебывал членом разнообразных кабинетов третьей республики. В 1933 г. он возглавлял французскую делегацию на мировой конференции в Лондоне, а в 1936 - 1937 гг. был послом Франции в Вашингтоне. В апреле 1938 г. Жорж Боннэ получил портфель министра иностранных дел в кабинете Даладье. Этот портфель он сохранил вплоть до марта 1940 г., после чего оставался министром юстиции в том же кабинете. После разгрома Франции сотрудничал с правительством Виши, а затем заблаговременно перебрался в Швейцарию, где и проживает в настоящее время.

Придя на Кэ д'Орсэ сейчас же после захвата Гитлером Австрии, Боннэ был руководителем внешней политики Франции в период судетского кризиса, Мюнхенской конференции, франко-германской декларации 6 декабря 1938 г., захвата Гитлером Чехословакии, англо-франко-советских переговоров в Москве летом 1939 г., начала второй мировой войны и, наконец, подготовки англо-французского десанта в Финляндии во время финско-советской воины 1939 - 1940 годов.

Помимо всех перечисленных постов, которые занимал Боннэ, он в течение ряда лет был юрисконсультом банкирского дома "Братья Лазар" о такой "детали" деловой карьеры Жоржа Боннэ можно было бы не упоминать, если бы не было известно, что банкирский дом "Братья Лазар" был агентом так называемой группы "Д" - банков Германии. Таким образом, солидная сумма, которую Боннэ ежемесячно получал в качестве юрисконсульта французского банкирского дома, в действительности была чисто германского происхождения. Это обстоятельство никогда не следует упускать из виду при оценке внешней политики Жоржа Боннэ.

Первый том его мемуаров, вышедший несколько месяцев назад в Швейцарии, представляет значительный интерес. Боннэ начинает свой рассказ с путешествия в Вашингтон в качестве посла Французской республики и заканчивает его Мюнхенской конференцией.

Следует иметь в виду, что Жорж Боннэ прекрасно владеет пером и исключительно ловко жонглирует дипломатическими документами, тасуя их таким образом, чтобы выпадали нужные ему комбинации карт. Он одновременно применяет две тактики: с одной стороны, доказывает, что в создавшихся в тот период для Франции условиях он не мог поступить иначе. Иными словами, Боннэ оправдывает мюнхенскую политику как политику неизбежную. С другой стороны, однако, он уверяет читателя своей книги, что эта политика была не только неизбежной, но и объективно положительной.

Размеры настоящей статьи не дают нам возможности проследить шаг за шагом тактику Жоржа Боннэ и разоблачать все случаи применения им приёмов нечестной карточной игры. Вот почему мы вынуждены остановиться только на основных его показаниях, но притом таких, которые проливают достаточный свет на всё содержание его книги.

В глав? "Что могла сделать Франция", подводящей итоги всего тома мемуаров, Боннэ пишет: "Таким образом, неверно представлять Мюнхен в качестве вершины "новой политики", добровольно проводимой западными державами. Мюнхен был ничем иным, как неизбежным результатом отсутствия солидарности между европейскими нациями и нашей военной слабости" (стр. 316). "Доказательству" этого двойного тезиса я посвящены мемуары. Боннэ прежде всего необходимо снять ответственность с себя и всей французской политики 1938 г., за которую он отвечал. Именно поэтому он доказывает, что "решительный поворот на пути к войне или миру произошёл 7 марта 1936 г., когда Гитлер оккупировал демилитаризованную Рейнскую зону и начал возводить линию укреплений. Франция и Великобритания могли при помощи одного жеста помешать германской армии оккупировать Рейнскую зону. Французская авиация не была в тот момент подавлена германской авиацией; наша армия была ещё значительно сильнее германской армии, перед ней не было ещё укреплённой линии. Если бы война разразилась, она была бы немедленно перенесена на германскую территорию, и Франция не была бы изолирована в этом предприятии, Великобритания колебалась - это правда, - но на востоке Польша, отдадим ей справедливость, была полна решимости нам помочь. Бек заявил, что он готов вновь надеть свою форму полковника, чтобы отправиться на фронт. Чехословакия и Польша были согласны оказать нам вооружённую помощь. Они отдавали себе отчёт в том, что наше дело, которое они хотели защищать, является одновременно и их делом. И тем не менее мы воздержались от какого-либо выступления" (стр. 317).

Для подкрепления своей идеи Боннэ призывает на помощь одного из наиболее активных и убеждённых сторонников мюнхенской политики, посла Великобритании в Берлине Невиля Гендерсона, который также утверждает, что этот момент - захват Гитлером демилитаризованной зоны - "являлся последним случаем, когда Великобритания и Франция могли осуществить свою волю, не прибегая к войне" (стр. 318)2 .

Раз это так, раз последний шанс противопоставить свою волю Гитлеру был упущен в 1936 г., то совершенно очевидно, что деятели 1938 г. не несут политической и моральной ответственности за то, что было сделано до них. Именно в этом и заключается смысл рассуждений Боннэ. Однако он этими рассуждениями не ограничивается. Несмотря на то, что на протяжении многих страниц своих мемуаров он упорно возлагает всю ответственность за Мюнхен (как это делает и Франсуа Понсэ) на англичан, Невиля Чемберлена и лорда Галифакса, в цитируемой главе, подводящей итоги книги, Боннэ поёт дифирамбы именно Невилю Чемберлену. С этой целью он приводит свидетельство опять того же Невиля Гендерсона, который вспоминает о своём письме Чемберлену, написанном сейчас же после Мюнхенской конференции. В этом письме Гендерсон писал: "Миллионы матерей будут благословлять Ваше имя сегодня вечером за то, что Вы спасли их сыновей от ужасов войны" (стр. 321).

Как известно, сам Чемберлен, выступая в парламенте 30 октября 1938 г. с докладом о Мюнхенской конференции, заявил, что "эра умиротворения началась в Европе и что он (Чемберлен) привёз (из Мюнхена) мир нашему поколению".

Не следует забывать, что все это говорилось на второй день после Мюнхена, когда подобную ложь нельзя было опровергнуть фактами, но ведь Боннэ пишет об этом в 1946 г., прекрасно зная, что "эра умиротворения" не продолжалась и одиннадцати месяцев и что во время этой "эры" были захвачены Чехословакия, Албания и Мемель. Мало того, Боннэ сочувственно цитирует Невиля Гендерсона, который пишет, что "вердикт истории утвердит, что линия, которой следовал премьер-министр Великобритании, была единственно правильной и справедливой" (стр. 321).

И всего этого, однако, Боннэ кажется мало для оправдания и прославления мюнхенской политики, Для того чтобы оправдать свою политику, Боннэ нападает на политику сегодняшнего дня и пытается доказать, что эта последняя ничем не отличается от мюнхенской. Для этого он прибегает к следующим двум трюкам. Первый из них заключается в утверждении, что ряд людей, весьма активно проводивших мюнхенскую политику, продолжал оставаться на руководящих постах и в последующие периоды. Так, например, говорит Боннэ, "лорд Галифакс, который принимал активное участие во всём том, что делал Невиль Чемберлен, остался министром иностранных дел при Черчилле. После этого он был назначен послом в Вашингтон, где оставался с 1942 по 1946 г. и представлял по очереди как коалиционное правительство Черчилля, так и лейбористское правительство Эттли" (стр. 325).

Пример, приведенный Боннэ, бьёт гораздо дальше цели и говорит гораздо больше того, что хочет сказать Боннэ. Этот пример свидетельствует лишь о том, что в мюнхенской политике были элементы, не только конъюнктурные и характерные для того периода, но и более стабильные и представлявшие собою такие тенденции внешней политики ряда капиталистических государств, которые не менялись и не меняются при смене правительств.

В том же плане Боннэ указывает, что произведённая им в октябре смена на семи послов Франции и назначение на их место других отнюдь не означала перемену ориентации французской политики, как это ему стремились приписать. Из семи назначенных им послов пять были вновь назначены послами Фракции после её освобождения, шестой умер во время исполнения своих обязанностей, а седьмой был взят немцами в качестве заложника.

Вряд ли нужно прибавлять, что этот метод доказательства ничего не доказывает в одном случае или доказывает слишком много в другом.

Второй трюк, к которому прибегает Боннэ для восхваления мюнхенской политики, заключается в следующем: "Что такое Мюнхен? - восклицает Жорж Боннэ. - Мюнхен это - компромисс. Что представляет собою современная внешняя политика? - продолжает Боннэ. - Это тоже компромисс". Вот, например, продолжает он, нынешнее французское правительство заявило, что "желания Франции не могут осуществляться изолированно и индивидуально и должны быть подчинены предварительному соглашению с Великобританией и Соединёнными Штатами" (стр. 320).

Теряя всякое чувство меры и проявляя присущую ему наглость, Боннэ утверждает, что компромиссы, имевшие место после окончания второй мировой войны, значительно хуже, нежели компромисс, заключённый в Мюнхене. Там речь шла лишь о судьбе судетского населения, которое, дескать, в своём огромном большинстве хотело присоединиться к Германии, а сейчас, - восклицает с ложным пафосом Боннэ, - миллионы семейств отторгнуты от своей страны и бродят по дорогам в поисках крова" (стр. 319). Так проливает слёзы Боннэ но поводу участи немцев, выселенных из Польши и Чехословакии.

____________________

2 Заявления как Боннэ, так и Невиля Гендерсона о том, что Франция в 1936 г. могла остановить агрессию Гитлера, правильны, хотя это обстоятельство ни в какой мере не снимает ответственности с мюнхенцев 1933 года. О действительном соотношении германской и французской армий в 1936 г. даёт интересное показание К. Шушниг в своей книге "Реквием Австрии". Во время свидания в Берхтесгадене в 1939 г. Гитлер сказал Шушнигу: "Три года назад (тут ошибка, не три, а два. - Б. Ш. ) мы вошли в Рейнскую область с горсткой батальонов; в то время я рисковал всем. Если бы Франция остановила нас тогда, нам пришлось бы отступить, может быть, на 60 км или что-нибудь вроде этого..." Эту же мысль изложил Геббельс на одном из собраний в 1938 году.

Как мы указывали выше, вся книга Боннэ стремится доказать, что ответственность за Мюнхен несёт Великобритания. Основным аргументом Боннэ является утверждение, что Великобритания отказывалась в течение всего периода, предшествовавшего Мюнхену, дать обязательство Франции придти ей на помощь в случае, если последняя выступит на стороне Чехословакии, на которую нападёт Гитлер. Шаг за шагом Боннэ рассказывает о франко-английских переговорах и встречах в течение всего 1938 года. Он приводит богатую документацию, показывающую упорное нежелание Чемберлена принять от имени Великобритании какие-либо точные обязательства по этому вопросу. Необходимо признать, что разрешение задачи, которую поставил перед собой Боннэ, в вопросе о поведении Великобритании, несомненно, полностью ему удалось. Не имея возможности привести ряд публикуемых Боннэ документов, отметим лишь один из них, имеющий, безусловно, исключительное значение.

10 сентября 1938 г. Жорж Боннэ в разговоре со специально вызванным им послом Великобритании в Париже Эриком Фипсом просил последнего получить у лорда Галифакса точный ответ на вопрос, сформулированный следующим образом: "Если немцы атакуют Чехословакию и если Франция мобилизуется, как она это сделает немедленно, и если Франция обратится к Великобритании, говоря: мы выступаем, выступаете ли вы с нами, - каков будет ответ Великобритании?" (стр. 218).

Лорд Галифакс даёт ответ на вопрос Жоржа Боннэ в письме на имя сэра Эрика Фипса от 12 сентября 1938 года. Боннэ публикует этот ответ в своих мемуарах, причём в подстрочном примечании говорится о том, что письмо публикуется с разрешения лорда Галифакса. В письме говорится следующее:

"Я отдаю, несомненно, себе отчёт в важности для французского правительства получить ясный ответ на этот вопрос. Однако, как Вы уже заметили, Боннэ (я думаю, что могу сказать, что Ваши выражения были блестящи), вопрос сам по себе, несмотря на совершенную ясность его формы, не может быть отделён от обстоятельств, в которых он может быть поставлен, обстоятельств, которые в данный момент неизбежно являются гипотетическими.

Более того, в этом вопросе для правительства его величества совершенно невозможно рассматривать только своё собственное положение, тем более, что всякое решение или действие, которое оно могло бы решить или предпринять, будет в действительности также обязывать доминионы. Правительства доминионов, несомненно, будут против того, чтобы их позиция была бы решена за них до того, как наступят обстоятельства, которые они хотели бы оценить сами.

Вот почему в данный момент единственный ответ, который я могу дать на вопрос Боннэ, является следующим: хотя правительство его величества никогда не позволит, чтобы безопасность Франции была поставлена под угрозу, оно не в состоянии уточнить характер своих будущих действий или момент, когда они будут предприняты при обстоятельствах, которые оно не может предвидеть в настоящее время" (стр. 219).

Повторяем, ответ Галифакса, опубликованный Боннэ, имеет, несомненно, огромное историческое значение. Этот ответ полностью подтверждает все обвинения, которые были сформулированы против правительства Чемберлена-Галифакса, обвинения в том, что в продолжение всего предмюнхенского периода это правительство категорически уклонялось от гарантий выступления на стороне Франции против Гитлера. Но все эти обвинения отнюдь не новы, и Боннэ никакой Америки этим не открыл. Он оказал, несомненно, большую услугу истории, опубликован письмо Галифакса, которое документально подтверждает то, что не составляло до сих пор секрета. 'Мюнхенская политика Чемберлена именно в том и заключалась, чтобы не давать гарантий Франции и тем самым вести дело к "соглашению" с Гитлером. Итак, может считаться доказанным, что Чемберлен и Галифакс умышленно не хотели зафиксировать какие-либо обязательства Великобритании по отношению к Франции. Может ли Боннэ, однако, торжествовать, защищая свою политику накануне Мюнхена? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придётся вызвать свидетеля в лице тогдашнего посла Франции в Варшаве Леона Ноэля. Свои свидетельские показания, в частности, относительно мюнхенской политики Боннэ, он изложил в рецензируемом нами томе мемуаров "Германская агрессия против Польши". Ноэль, один из видных французских дипломатов, не принадлежал, однако, к подлинным руководителям французской внешней политики Третьей республики. Это - дипломат-чиновник, выполнявший указания министерства иностранных дел, но имевший при этом иногда свою точку зрения и свои взгляды. Эти взгляды не всегда совпадали с мюнхенским направлением французской внешней политики периода Даладье - Боннэ. В своих мемуарах Ноэль сравнительно мало критикует, а то, что критикует, делает в спокойной, лишённой страсти и пафоса форме. Ноэль не разделял ряд позиций Боннэ, но не являлся его открытым противником. Тем более интересны и значительны показания, которые даёт Ноэль о линии поведения Боннэ.

Выше было установлено, что правительство Чемберлена не соглашалось дать ясных гарантий Франции на случай, если последней придётся выступить на стороне Чехословакии. В этой позиции Великобритании сомнений не имеется. Остаётся выяснить, однако, следующую "деталь": а как относилось правительство Даладье - Боннэ к этой позиции Великобритании? Сам Боннэ, рассказывая о многочисленных разговорах с англичанами, утверждает, что как Даладье, так и он, Боннэ, систематически настаивали на уточнении английской позиции в определённом направлении и добивались той самой гарантии, ко-

стр. 128
торую англичане упорно не давали. Но вот что сообщает в своих мемуарах Леон Ноэль. Речь идёт о лете 1938 года. Ноэль пишет: "Боннэ твёрдо решил не вести дело к войне. Он был накануне поездки в Лондон вместе с Даладье. План был совершенно ясный. Речь шла о том, чтобы избежать всяких парламентских затруднений и для этого возложить на правительство Великобритании ответственность за оставление Чехословакии на произвол судьбы. Наш министр иностранных дел рассчитывал, что Невиль Чемберлен и его коллеги заявят своим французским гостям, что ни в коем случае Великобритания не согласится на войну, чтобы защищать независимость маленького государства, по отношению к которому она не имеет никаких обязательств. В таком случае французское правительство смогло бы избавиться от трудного положения, не возбуждая при этом негодования сторонников коллективной безопасности любой ценой и с любым риском" (стр. 202).

Это свидетельское показание Ноэля говорит больше, нежели весь том мемуаров Жоржа Боннэ. Спокойное заявление Ноэля в скупых выражениях вскрывает всю "дипломатическую механику" Боннэ. Будучи таким же убеждённым сторонником мюнхенской политики, как и Чемберлен, Боннэ маневрировал с тем, чтобы ответственность за эту политику была возложена на правительство Великобритании. Вот почему Боннэ отверг предложение Ноэля сообщить правительству Чехословакии, что несмотря на всю дружбу, которую Франция испытывает по отношению к Чехословакии, последняя на сможет рассчитывать на вооружённую помощь Франции. Именно этого не хотел Боннэ. Вот почему вплоть до самого последнего момента он продолжал уверять Чехословакию в том, что Франция выполнит свои обязательства до конца.

Свидетельство Ноэля о тактике Боннэ разрывает всю ту паутину, которую искусно плетёт Боннэ в своих мемуарах, рассказывая лишь об одной стороне вопроса, а именно о позиции Великобритании, и умалчивая при этом о своих истинных намерениях и планах.

Столь же неудобным свидетелем для Жоржа Боннэ является Ноэль и в вопросе об СССР.

В 1946 г., т. е. в момент публикации своих мемуаров, Жорж Боннэ всеми силами пытается доказать, что в 1938 г. его политика по отношению к СССР отнюдь не была враждебной. Давая абсолютно извращённую картину по вопросу о позиции СССР накануне Мюнхенской конференции, Боннэ всячески преуменьшает значение факта неприглашения СССР для участия в Мюнхенской конференции. При этом Боннэ также пытается косвенно переложить вину на англичан. Не говоря об этом прямо, он цитирует лишь выступление лорда Галифакса в палате лордов 5 октября 1938 г., выступление, в котором Галифакс заявил, что "ввиду непосредственной военной опасности и внезапного созыва конференции оказалось невозможным пригласить СССР". Сам Боннэ не сообщает, были ли сделаны какие-либо попытки поставить вопрос об участии СССР и на какие препятствия и с чьей стороны эти попытки натолкнулись. Он ограничивается лишь туманной фразой о том, что "нельзя обвинять Францию я Великобританию в том, что они не могли получить от Гитлера приглашения для СССР на это импровизированное собрание в Мюнхене" (стр. 338). Боннэ предусмотрительно не сообщает, как же "добивались" Франция и Великобритания приглашения для СССР. Он не сообщает об этом по той простой причине, что ни со стороны Франции, ни со стороны Великобритании самый вопрос о приглашении СССР даже и не был поставлен.

Это, однако, далеко не всё, поскольку речь идёт об отношениях с СССР.

Боннэ категорически утверждает, что "договоры в Мюнхене ни в чём не изменили внешнюю политику Франции" (стр. 337). Это своё заявление в части, касающейся советско-французских отношений, Боннэ сопровождает утверждением, что советско-французский пакт 1935 г. о взаимной помощи после Мюнхена остался совершенно не затронутым и что он, Боннэ, придавал ему полную силу. Так, он говорит в двух местах о том, что "франко-советский пакт остался не затронутым мюнхенскими соглашениями и сохранил всю свою силу" (стр. 339) и что "наш пакт с СССР продолжал существовать, так же как и наш союз с Великобританией" (стр. 340). И, наконец, заключает это фразой о том, что "на следующий день после Мюнхена Франция осталась верной всем своим старым договорам" (стр. 340).

Именно по вопросу о том, насколько Боннэ остался верным "всем старым договорам", и даёт свои свидетельские показания Леон Ноэль. Он сообщает, что в начале ноября 1938 г., т. е. через месяц после подписания мюнхенских соглашений, он приехал в Париж и имел серьёзный разговор с Жоржем Боннэ. В этом разговоре Боннэ заявил ему, что "решено денонсировать, и притом немедленно, все договоры, заключённые Францией; под этими договорами он понимал как франко-польский, так и договор о взаимной помощи между Францией и СССР" (стр. 259). Ноэль далее рассказывает, что он убедил Боннэ отказаться от предполагавшегося (и, по словам Боннэ, решённого) денонсирования как франко-польского, так и франко-советского договоров. Оказались ли достаточно убедительными доводы Ноэля или Боннэ отказался от своего плана денонсирования договоров под чьим-либо другим влиянием, в данный момент не так важно. Свидетельство Ноэля раскрывает действительную ценность уверений Боннэ в том, что руководимая им французская внешняя политика осталась верной всем старым договорам.

Не меньший интерес представляет сообщение Ноэля о разговоре, который имел Боннэ с Риббентропом во время подписания известной франко-германской декларации 6 декабря 1938 года. Речь шла о претензиях Германии иметь свободу рук на востоке Европы и об отношении к этим претензиям со стороны Франции. Когда летом 1939 г. разразился польско-германский конфликт по вопросу о Данциге, Боннэ заявил, что во время подписания декларации 6 декабря он оговорил в виде резерва, что Франция полностью сохраняет свои особые отношения к Польше и что, таким образом, признанна особых интересов Германии в центре и на востоке Европы не касается отношений Франции к Польше. Риббернтроп решительно отверг эту интерпретацию и в письме от 13 июля на имя Боннэ писал: "Абсолютно неверно, чти резерв (о котором упоминал Боннэ. - Б. Ш. ) заключает в себя признание особых отношений Франции к Польше. В переговорах, которые имели место в Берлине и в Париже, во время прелиминарных совещаний по поводу ее подписания, было, наоборот, совершенно ясно, что резерв относится к особым отношениям дружбы Франции к Великобритании и Германии - к Италии. В частности, во время наших разговоров 6 декабря 1938 г. в Париже мы были согласны с Вами, что уважение взаимных жизненных интересов должно явиться предварительным условием и принципом будущей эволюции добрых франко-германских отношении. По этому случаю я заметил совершенно ясно, что Восточная Европа является сферой германских интересов, а Вы... подчеркнули в этот момент, со своей стороны, что позиция Франции в отношении проблем Восточной Европы радикально изменилась после Мюнхенской конференции" (стр. 278).

Боннэ возражал против этого утверждения Риббентропа, но в данном случае можно поверить Риббентропу, поскольку всё сказанное выше не оставляет сомнений в том, что Боннэ признал за Германией полную свободу рук в Восточной Европе.

Можно было бы привести ещё ряд интереснейших свидетельств, приводимых Ноэлем в своих мемуарах и касающихся позиции Жоржа Боннэ. Но и сказанного вполне достаточно для поставленной нами задачи. Нарисованную выше тремя мемуаристами картину мюнхенской политики следует дополнить сообщениями четвёртого автора мемуаров - Г. Гафенко. Рецензируемая книга относится, правда к послемюнхенскому периоду, а именно к лету 1939 года. Назначенный министром иностранных дел Румынии 23 декабря 1938 г., Гафенко в апреле 1939 г. предпринял дипломатическое путешествие по столицам Европы. Он последовательно посетил Берлин, Париж, Брюссель, Лондон, Рим и Белград. В своём путешествии Гафенко не ограничивался только разговорами с соответствующими политическими деятелями перечисленных стран. Во время этих свиданий он выполнил роль посредника при передаче соответствующих политических заявлений. Он передал Боннэ свой разговор с Гитлером, а Чиано - разговор с Боннэ и т. д. Это обстоятельство делает его свидетельство особенно интересным и проливает свет на весь мюнхенский период международных отношений. Мемуары Гафенко заслуживают, несомненно, значительного внимания. Будучи министром иностранных дел в течение всего 1939 г., а затем в течение 1940 - 1941 гг. посланником Румынии в СССР, Гафенко был весьма информированным политическим деятелем. Уже его первая книга "Предистория войны на востоке", выпущенная в 1944 году, обратила на себя внимание. В период своего пребывания на посту министра иностранных дел Гафенко придерживался англо-французской ориентации, и его уход с поста министра в 1940 г. рассматривался как признак перехода Румынии в орбиту нацистской Германии. Во время своего дипломатического путешествия, которому посвящены рецензируемые мемуары, Гафенко тщетно пытался способствовать созданию системы безопасности, которая включала бы в себя Францию, Великобританию и СССР. Разговоры, которые вел Гафенко с полковником Беком, Герингом, Риббентропом, королём Леопольдом Бельгийским, Чемберленом, Черчиллем, Галифаксом, Жоржем Боннэ и другими, представляют собой значительный интерес для истории этого периода. Не имея возможности останавливаться на анализе этих записей Гафенко, мы хотели бы отметить лишь одно место в его изложении хода англо-советско-французских переговоров летом 1939 года. История этих переговоров известна Гафенко из французских и английских источников и далеко не объективно изображает действительное положение вещей. Однако, даже получая такую необъективную информацию, Гафенко все же в ряде случаев дает правильную оценку. Так, подводя итоги бесплодных переговоров 1939 г., Гафенко совершенно правильно говорит, что в течение этих переговоров Франция и Великобритания имели на себе тяжёлый груз Мюнхена. "Во время переговоров, - пишет Гафенко, - СССР не ссылался на мюнхенский пакт, но недоверие, которое он связывал с этим пактом, несомненно, существовало в течение всего времени переговоров. Дня того чтобы компенсировать это недоверие, било бы необходимо, чтобы Великобритания и Франция имели в своем активе новый элемент - формальное присоединение Польши. Но именно это присоединение как раз и отсутствовало" (стр. 234 - 235).

Что же сделали лорд Галифакс и Жорж Боннэ для того, чтобы преодолеть сопротивление полковника Бека, не желавшего присоединиться к англо-франко-советском соглашению и категорически возражавшего против какой бы то ни было помощи СССР Польше в случае нападения Германии? Все данные, которые приводит Гафенко, убедительно показывают, что именно в этом вопросе ни с английской, ни с французской сторон не было сделано достаточного нажима для того, чтобы сломить сопротивление полковника Бека. Так, в частности. Гафенко приводит текст английской ноты (французскому правительству) от 29 апреля 1939 г., в которой был изложен взгляд правительства Великобритании на сущность переговоров с СССР. В этой ноте было сказано следующее:

"Политика, которую преследует правительство Его Величества о переговорах с Советским правительством имеет целью попытаться согласовать следующие положения:

а) не упускать возможности получения помощи Советского правительства в случае войны;

б) не компрометировать общий фронт, проходя мимо возражений со стороны Польши и Румынии (сопротивлявшихся помощи со стороны СССР в случае войны. - Б . Ш. );

в) не отвращать симпатии всего мира, давая предлог для антикоминтерновской пропаганды Германии.

д) не компрометировать дело мира, провоцируя со стороны Германии какие-либо насильственные действия (стр. 165).

Приводя содержание этой ноты, Гафенко восклицает "На легкое движение вперед, отмеченное в пункте "а", сколько резервов! Один шаг вперед и три шага назад... И сказать после этого, что это было правительство Великобритании, которое хотело советской помощи", и далее: "Правительство Великобритании было счастливо выдвинуть на первый план возражения Польши в Румынии для того, чтобы ограничить те обязательства, которые мог бы взять на себя Советский Союз" (стр. 165 - 166).

Так действовал Галифакс. Какова же была позиция Жоржа Боннэ? В разговоре с Гафенко Боннэ, правда, подчёркивал, что соглашение с СССР является единственном барьером, который может преградить путь к войне, но далее он прибавлял, что если этот барьер будет воздвигнут, то "румынские и польские резервы отпадут сами по себе" (стр. 166).

Ставить так проблему именно в то время когда польское сопротивление являлось реальным препятствием для благополучного завершения переговоров, значило не стремиться к завершению переговоров, а срывать их. Именно так и действовал Жорж Боннэ.

Мы можем подвести итоги. Все рецензируемые нами мемуары представляют собой значительный интерес. Они дают очень много для освещения мюнхенской политики, которая наравне с политикой агрессии несет ответственность за вторую мировую войну. Однако при этом следует иметь в виду, что, как мы показали выше, каждый из авторов мемуаров, преследуя свои политические задачи, по-своему извращает историю. Вот почему чрезвычайно важно начать как можно скорее публикацию подлинных документов, освещающих эту эпоху. Такая публикация сделалась сейчас возможной благодаря тому, что германские архивы попали в руки союзников. Чем скорее мир узнает подлинную правду, и притом всю правду о мюнхенской политике, тем меньше шансов будет для ее возрождения.

Проф. Б. Штейн

___________________________

По теме статьи см. также: Вячеслав Кантор об уроках истории Второй мировой войны (izrus.co.il)

Постоянный адрес данной публикации: