Из русских историков середины XIX в. незаслуженно забытым является К. Д. Кавелин. Белинский высоко ценил Кавелина как историка, и его концепция оказала существенное влияние на взгляды Белинского. Вопрос об этом влиянии в нашей обширной литературе о Белинском, однако, еще остается совершенно неразработанным.

Современный исследователь В. Е. Иллерицкий, автор книги об "Исторических взглядах В. Г. Белинского", констатируя "интерес", который Белинский в 40-х годах проявил к взглядам представителя буржуазной исторической науки в России Кавелина, видя в них определенный шаг вперед сравнительно с дворянской историографией, утверждает, что Белинский просто "на основе первых работ Кавелина" не успел еще дать критику этих взглядов¹ .

Но научная концепция Кавелина окончательно уже сложилась в последние годы жизни Белинского я нашла свое законченное, точно сформулированное изложение в статье "Взгляд на юридический быт древней России", с которой Белинский ознакомился в рукописи еще" в начале 1846 года. Вместе с тем Белинский вовсе и не собирался подвергать ее критике, а, наоборот, принял ее как подлинное историко-философское откровение. В. Е. Иллерицкий не учитывает, что передовые общественные деятели, своей общей идейной концепцией оказывая влияние на развитие русской общественно-исторической мысли, отнюдь не являлись самостоятельными специалистами - исследователями источников. В своих взглядах на историю они опирались на достижения именно профессиональных историков. В своей книге В. Е. Иллерицкий признает, что, борясь с реакционной историографией, Белинский оказался под непосредственным влиянием кавелинской концепции. Но он не подвергает критике эту концепцию, ограничиваясь лишь случайными общими замечаниями. Так, он указывает, что Белинский был "неправ", когда писал о коренном различии между удельной системой на Руси и феодальной системой на Западе. В том, что Белинский расценивал борьбу между удельными князьями "в значительной степени упрощенно", как борьбу исторически бесплодную, и что Белинский не смог понять исторически обусловленных причин процесса раздробления княжеств, В. Е. Иллерицкий видит влияние на Белинского "общей идеалистической трактовки исторических процессов"² . Этим он объясняет "неправильный вывод" Белинского, что в России государство окончательно сложилось только при Петре Первом.

К нескольким таким общим порицаниям Белинского и сводится вся критика его взглядов Иллерицким. Автор видит значение этих взглядов в том, что они были направлены против официальной историографии и против славянофилов. Однако он не подвергает глубокому научному анализу ни концепцию Кавелина, ни взгляды Белинского. В вышедших недавно "Очерках истории исторической науки в СССР" в главе, относящейся к Кавелину, вообще не упоминается о влиянии его на Белинского. В другой главе этих "Очерков", посвященной непосредственно самому Белинскому, имя

¹ В. Е. Иллерицкий. Исторические взгляды В. Г. Белинского. М. 1953, стр. 148.

² Там же, стр. 155.

Кавелина упоминается лишь однажды мельком. Автор пишет, что, "начав борьбу с либерально-буржуазной историографией, явно идеализировавшей реформы Петра I (Кавелин, Соловьев)", Белинский, однако, переосмыслил свою оценку петровских преобразований, придя к выводу, что "реформа совершила в ней (в России. - Д. Т. ) свое дело, сделала для нее все, что могла и должна была сделать"³ . Но разве можно считать это переосмыслением Белинским своей прежней восторженной оценки значения петровских преобразований? Остается неясным, о какой "борьбе" с либерально-буржуазной историографией в лице Кавелина и Соловьева говорит автор. Белинский вел борьбу с дворянской историографией в лице Карамзина и славянофилов.

В вышедших недавно V, VII и VIII томах первого нового издания собрания сочинений В. Г. Белинского (АН СССР) совершенно отсутствует даже самый ничтожный комментарий к историческим взглядам Белинского, изложенным им в цитированных нами выше статьях 1841 и 1845 гг. (о "Князе Холмском", "Александрийском театре" и о "Борисе Годунове"), включенных в эти тома. Здесь нет не только указания на зависимость исторических взглядов Белинского от концепции Кавелина и разъяснения значения этого влияния, но даже нет и выражения какого-либо отношения к этим взглядам Белинского нашей современной исторической мысли.

Знакомство Белинского с Кавелиным началось еще в 1834 г., когда Белинский был одним из учителей юноши Кавелина, готовившегося к поступлению в Московский университет. Позже (22 ноября 1847 г.) Белинский писал Кавелину: "Помните ли вы то время, когда я, не зная истории, посвящал вас в тайны этой науки?"⁴ . В жизни Кавелина этот период был интересен тем, что под влиянием разговоров со своим учителем у Кавелина впервые "засело", как он выражался, "отрицательное отношение ко всей окружающей действительности - социальной, религиозной и политической"⁵ . В 1836 г. студент Кавелин сблизился в Москве с Киреевскими, Валуевым, Хомяковым и был в те годы "наполовину славянофилом", хотя сошелся и с Грановским, другом Белинского. Переехав весной 1842 г. в Петербург служить и заканчивать свою магистерскую диссертацию, Кавелин, судя по его письмам к Д. Валуеву (с мая по октябрь 1842 г.), оставался на тех же позициях сугубой религиозности и резкого антизападничества, на каких стоял в Москве. Отрицательно относясь в этот период к Петербургу, как "нерусскому городу", его "духу, людям и воздуху", он писал своему адресату: "Я здесь, в Питере, точно в неприятельском лагере. Лишь только высунешь нос на улицу - глядь, какие-нибудь заморские мысли щеголяют во фраке общечеловеческих идей"⁶ .

В статье к новому изданию писем Белинского М. Поляков пишет: "К. Д. Кавелин в письмах к Д. А. Валуеву в 1842 году прямо говорил, что в среде Белинского он "точно в неприятельском лагере"⁷ . Но это неверно. Имя Белинского, как и людей его среды, ни разу не упоминается в переписке Кавелина из Петербурга а 1842 году. В письмах к Валуеву Кавелин сообщал, что живет отшельником и "не видится ни с кем". "Неприятельским лагерем", как ясно из приведенного нами выше контекста, Кавелин называл абстрактно ненавистный ему Петербург и абстрактных космополитов-западников.

Резкий перелом в умонастроении Кавелина наступает с октября 1842 г., когда он поселяется в одной квартире с А. Я. Кульчицким и Н. Н. Тютчевым, к которым часто заходили Белинский, Панаев, Тургенев. До конца 1843 г. Кавелин проводит время в самом тесном и постоянном общении с Белинским, встречаясь у него и с Некрасовым. Под влиянием Белинского Кавелин отбрасывает всю накипь и "гниль" со своей славянофильствующей души. Этот период своей петербургской жизни Кавелин характеризует, как время "действительного и серьезного сближения с Белинским", а через 30 лет вспоминает о нем, как о "счастливейшем в своей жизни". "Белинского в нашем кружке не только нежно любили, - писал он, - но и побаивались: каждый прятал как можно подальше гниль, которую носил в своей душе. Белинский ее выворачивал тотчас же на показ всем. Мне немало досталось за "прекраснодушье" и за славянофильские на-

³ "Очерки истории исторической науки в СССР". Т. 1, стр. 382.

⁴ В. Г. Белинский. Избранные письма. Т. II. М. 1955, стр. 364.

⁵ К. Д. Кавелин. Соч. Т. III. 1899. стр. 1083.

⁶ Журнал "Русский архив". 1900, N 4.

⁷ В. Г. Белинский. Избранные письма. Т. I. М. 1955, стр. XXVII.

клонности, которые в то время были очень сильны... Влияние Белинского на мое нравственное и умственное воспитание за этот период моей жизни было неизмеримо". Кавелин выделяет в этом влиянии "подавляющий авторитет... чистой личности, без пятна", и "благороднейшей гражданской мысли"⁸ .

Начавшееся с октября 1842 г. в Петербурге "действительное и серьезное сближение" Кавелина с Белинским, отношения дружбы и любви продолжались, как известно, и после отъезда Кавелина из Петербурга и длились до конца жизни Белинского. Так, Белинский писал Боткину о Кавелине (5 мая 1847 г.): "Это сын моего сердца, у меня к нему особенная симпатия, и я знаю, за что он меня любит, и за что я его люблю"⁹ .

Нас не должна смущать эта душевная и идейная близость Белинского с Кавелиным. Дифференциация общественных сил, "размежевание" между революционными демократами и либералами тогда только еще намечались. Во всех качествах своего либерализма Кавелин раскрылся значительно позже, лишь через 10 - 13 лет после смерти Белинского. 40-е же годы были годами, когда у обоих было больше того, что соединяло, чем того, что разъединяло. А соединяло их одинаковое "отрицательное" отношение к общественной действительности и ее наиболее больному вопросу-крепостному праву.

Зачатки неизбежного процесса размежевания революционной демократии и либерализма, однако, и тогда уже были налицо. Они нашли свое выражение в истории ухода Белинского из "Отечественных записок" в "Современник". Вместе с тем характерно, что в письме к Краевскому Кавелин не скрывает своих симпатий к "Современнику" и печатает в нем еще при жизни Белинского 10 статей. Любопытно и то, что именно с Кавелиным В. Г. Белинский делился своими тягостными впечатлениями от взглядов вернувшегося из-за границы Боткина - "скифа, заразившегося европейским развратом, а великие европейские мысли пропустившего мимо ушей"¹⁰ . Впечатления самого Кавелина о Боткине были аналогичны впечатлениям Белинского, и он воспринимал Боткина как "смакующего буржуя, падкого до тонких наслаждений и закрытого наглухо для социальных стремлений того времени. Он был мало симпатичен"¹¹ , - заключает Кавелин эту свою едкую политическую характеристику.

В 1856 г. Н. Г. Чернышевский писал о Белинском и его друзьях 40-х годов, что "с ним (Белинским) достойным образом разделяли честь быть распространителями новых и здравых идей в русской публике" его друзья. Чернышевский считал нужным назвать из "новых людей, которые примкнули к Белинскому и Грановскому, или были воспитаны их влиянием", Анненкова, Кавелина, Некрасова, Панаева и Тургенева. Для характеристики позиций Кавелина большой интерес представляет и включение Герценом (в 1851 г.) в свой лондонский обзор "О развитии революционных идей в России" известной статьи Кавелина "Взгляд на юридический быт древней России", так восхитившей Белинского.

*

Переходя к непосредственной теме нашей статьи, необходимо отметить, что с самого начала своей деятельности В. Г. Белинский проявлял огромный интерес к истории, который не ослабевал у него на протяжении всей его жизни. Он писал: "Я не ученый, и в истории смыслю весьма не много; сужу не как знаток, но как любитель"¹² . Но любитель этот был одним из образованнейших и проницательнейших людей своего времени. Самое мировоззрение Белинского как революционного демократа складывалось на исторической почве, на уяснении исторической действительности эпохи. Иначе и не могло быть при общем направлении его философской эволюции. "Историческое направление" Белинский считает "великим доказательством великого шага вперед", фактом "нового направления искусства", "нового характера политики"¹³ . Историзм в подходе к общественным явлениям оказался одним из наиболее характерных и плодотворных моментов революционно-демократического мышления.

⁸ К. Д. Кавелин. Соч. Т. III, стр. 1086.

⁹ В. Г. Белинский. Письма. Редакция и примечания Е. А. Ляцкого. Т. III. СПБ. 1914, стр. 209.

¹⁰ К. Д. Кавелин. Соч. Т. III, стр. 1095.

¹¹ Там же.

¹² В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. I. СПБ. 1900, стр. 380.

¹³ В. Г. Белинский. Соч. Т. VIII. Изд. АН СССР. М. 1955, стр. 277.

Наиболее эффективное в этом смысле влияние на Белинского в последние годы его жизни оказали новые достижения русской исторической науки его времени, в частности работы Кавелина и так называемой "государственной школы". Разработка русской истории благодаря трудам этой школы, как констатировал позднее Чернышевский, "получила для общества важность, какой не имела прежде", что пришлось, добавляет он, на "последнее время деятельности Белинского"¹⁴ .

Какими путями шло влияние кавелинской концепции на Белинского? Кавелин был основателем школы, считавшей основным элементом в жизни русского народа "родовое начало". Серия кавелинских статей с обоснованием теории родового начала появляется с 1842 г., еще до работ других представителей нарождавшейся школы. Все эти статьи Белинский, конечно, читал, имел возможность по ним ознакомиться с историческими взглядами Кавелина, которые были ему уже в какой-то мере известны из личных бесед с автором в Петербурге в период разработки этих взглядов (1842 - 1843 годы). Влияние зарождавшейся концепции на Белинского особенно усилилось после ознакомления с лекциями Кавелина в 1845 году. Мы знаем, что Белинский торопил Кавелина с обнародованием своей концепции в ее окончательном виде. "Мне хотелось бы, - пишет Белинский Герцену в Москву (26 января 1846 г.), - чтобы Кавелин... коснулся своего взгляда на русскую историю в сравнении с историей Западной Европы. А то украду, ей-богу украду... Такие мысли держать под спудом грех"¹⁵ . И через месяц, в феврале 1846 г., Белинский получает для своего не вышедшего в свет альманаха известную статью Кавелина "Взгляд на юридический быт древней России", являвшуюся окончательным и блестящим по своим литературным качествам изложением всей его концепции. Фактически это было резюме читанных им лекций. Белинский давно уже хлопотал об этой статье, ожидая от нее "чего-то весьма необыкновенного". Ознакомившись со статьей, он писал Герцену (20 марта 1846 г.), что она составит "эпоху в истории русской истории, с нее начнется философическое изучение нашей истории"¹⁶ . Эта полностью исчерпавшая вопрос статья и появилась в N 1 "Современника" за 1847 г., в той же книжке, в какой появилась и программная статья самого Белинского, начавшего новый период своей литературной деятельности в новом журнале, - "Взгляд на русскую литературу 1846 года". Надо отметить, что в этой статье Белинского раздел, касающийся "взгляда на русскую литературу в части русской истории за 1846 г.", также принадлежал перу Кавелина, ввиду чего, очевидно, и вся статья в целом пошла без подписи.

Статья К. Д. Кавелина вызвала продолжительную журнальную дискуссию между учеными новой исторической школы и западниками, с одной стороны, и Погодиным, представителем старого шлецеровского критико-экзегетического направления в русской истории, и славянофилами - с другой. В дискуссии с "Москвитяниным" приняли участие Кавелин и Белинский, продолжавший в последней своей статье 1848 г. ("Взгляд на русскую литературу 1847 г.") утверждать, что кавелинская работа "без сомнения" - одно из "замечательнейших явлений нашей ученой литературы". Упоминание о Кавелине и его статье мы встречаем и в рецензии Белинского на славянофильский "Московский литературный и ученый сборник на 1847 г.", помещенной в N 6 "Современника" за 1847 год. Статья была без подписи и потому до последнего времени оставалась не замеченной исследователями литературного наследства Белинского и не вошла в собрание его сочинений¹⁷ . В этой статье Белинский констатирует, что с некоторого времени русская история озарилась светом философского понимания ее событий. "Мы говорим об открытии племенного и родового начала, противоположного личному, как основного элемента в жизни русского народа". Далее Белинский неожиданно для

¹⁴ Н. Г. Чернышевский. Избранные сочинения. М. 1934, стр. 440.

¹⁵ В. Г. Белинский. Избранные письма. Т. II, стр. 266.

¹⁶ Там же, стр. 273.

¹⁷ Принадлежность этой статьи перу Белинского убедительно доказана Е. Кийко. Неизвестная статья В. Г. Белинского ("Белинский. Статьи и материалы". Сборник Ленинградского государственного университета имени А. А. Жданова. Л. 1949). Версия В. Кулешова ("Литературное наследство", т. 57, стр. 546) о принадлежности ее не одному Белинскому, а также и Некрасову опровергается Е. Кийко рядом новых аргументов. Возникает вопрос (и к этому есть известные основания): не является ли Кавелин соавтором Белинского и в этой статье, именно в той ее части, где говорится о специальных работах С. Соловьева и Д. Валуева?

нас, знающих его отношение к Кавелину как автору новой концепции, добавляет: "Не знаем, кто первый указал на него (на родовое начало. - Д. Т. ), но развито оно подробно в статье г. Кавелина Юридический быт древней России, помещенной в N 1 "Современника" нынешнего года"¹⁸ . Несомненно одно: в исторической науке уже появились новые идеи родового начала.

Что же в кавелинской концепции привлекло внимание Белинского и оказало, по его собственному признанию, решающее влияние на его исторические взгляды? Прежде всего сам по себе факт первого научно-философского обобщения русского исторического процесса и признание за ним определенной закономерности, то, что впервые была предложена система периодизации русской истории, основанная не на учете внешних событий, а на органической эволюции внутреннего строя жизни. "Одно изучение фактов, без философского взгляда на них, - писал Белинский по поводу теории родового начала, - ведет только к их знанию, но не к их уразумению". Кавелин "не остановился на этапе тщательного изучения фактов, а дал их осмысление"¹⁹ .

"Тут дело идет о том, - резюмировал сам Кавелин в своей общей с Белинским статье, - проходит ли через нашу историю какая-нибудь живая органическая мысль, и если проходит, какая именно: какие наши отношения к нашему прошедшему, от которого мы как-будто оторваны, и к Западу, с которым мы как-будто связаны"²⁰ . Концепция Кавелина должна была привлечь Белинского и своим "отражением современной действительности". Она давала решение ряда актуальных проблем: проблемы личности в развитии народа и государства (вспомним, как Белинский в начале 40-х годов интересовался этим вопросом: "Во мне развилась какая-то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности"²¹ ), разоблачала историческую реакционность славянофильской концепции, осмысливала вопрос о "европеизации" русского общества. В противовес славянофилам Кавелин исходил не из признания общинного быта - этого "краеугольного камня славянофильства" (по выражению Белинского), а из признания первоначального кровнородового быта. Родовой строй, разлагаясь под влиянием содержащегося в нем семейственного начала, сменяется вотчинным, а последний - государственным строем, в котором личность вырабатывает свое содержание. Схема перехода родового строя в вотчинный исключала теорию вмешательства варягов и органического влияния их на русскую жизнь, а схема перехода вотчины в государство исключала роль монголов в процессе органического складывания Московского государства.

Говоря о призвании воинственной варяжской дружины и ее завоеваниях, приведших к образованию из русско-славянских племен сильного обширного государства, Кавелин указывает, что устройство его "носит на себе не славянский отпечаток; кажется, оно было феодальное, это более нежели вероятно"²² .

"Русско-славянское племя образовалось, - пишет он, - в древнейшие времена исключительно одним путем нарождения... Посторонние начала никогда не были насильственно вносимы в жизнь русских славян. Единственные, которым можно приписать это, варяги, утонули и распустились в славянском элементе... Не прошло и века - и варяги начали терять свою национальность... Ярослав, князь чисто-русский, первый задумал основать государственный быт Руси и утвердить ее политическое единство на родовом начале. Феодальный порядок не мог укорениться на нашей почве и исчез вместе с варягами. Оставалось построить государство по началам туземным, до которых тогда развился наш древний быт. Таким началом было начало семьи и рода"²³ .

Белинский видит "гениальную мысль" концепции Кавелина в противопоставлении личному характеру западной истории родового характера русской истории. Для Кавелина же развитие личности представлялось основной тенденцией в процессе развития общественности и прогресса в рамках государственности. Древняя,

¹⁸ "Белинский. Статьи и материалы".

¹⁹ Там же.

²⁰ "Современник". 1847, N 1.

²¹ В. Г. Белинский. Письма. Редакция и примечания Е. А. Ляцкого. Т. II. СПБ. 1914, стр. 246.

²² К. Д. Кавелин. Соч. Т. 1, стр. 24. Последующая историография (в первую очередь Павлов-Сильванский) выдвинула положение о том, что Россия прошла через стадию феодализма.

²³ Там же, стр. 11, 13, 25, 26.

доиоанновская Русь представляется автору погруженною в родственный быт. Личность - единственно плодотворная почва всякого нравственного развития - еще не выступала, она была подавлена кровными отношениями. Уничтожение удельной системы и соединение России в нераздельное целое было не только началом новой эпохи в нашей политической жизни, но и важным шагом вперед в развитии всего нашего внутреннего быта. В тесном кругу преобладающих кровных отношений личности становилось душно... Начало личности узаконилось в нашей жизни с уничтожением уделов. "Для народов, призванных ко всемирно-историческому действованию в новом мире, существование без начала личности невозможно". Кавелин добавляет, что этим он совсем не хочет сказать, что личность "непременно" должна ставить себя в противоположность с другими личностями, враждовать с ними; последняя цель развития - их глубокое, внутреннее примирение, но это только "последняя" цель. Борьба личности - пусть и не "непременно" - является фактом общественной действительности²⁴ , в частности, как позже будет настаивать и Белинский, фактом, обусловливающим действенность драмы, конфликтность ее.

Последним усилием древней русской жизни, венцом ее существования были первые зачатки государства и начало личности. "Она (русская жизнь. - Д. Т. ) сделала все, что могла, - сожалеть об ней, думать о ее возвращении - ошибочно: этот взгляд не исторический, следовательно, ложный" (речь идет о славянофильской концепции). Итак, конечная задача древней русской жизни - высвобождение из-под ига кровного родства. Личность сначала и сама еще не осознавала своего значения и потому оставалась бездеятельной, находилась в ладу с окружающею и ей не соответствовавшей средою. Вдруг она не могла сделаться самостоятельной и начать действовать во имя самой себя²⁵ .

В своей схеме русской исторической жизни первенствующее значение Кавелин придавал "победе государства", связанной со столь ненавистной славянофилам "великой реформой Петра". В государстве Кавелин видел высшую, завершающую форму исторического развития. "Вся частная жизнь Петра Первого, вся его государственная деятельность есть первая фаза осуществления начала личности в русской истории"²⁶ .

*

Подойдя к жанру исторической трагедии, получившей в его время большое распространение в театре, Белинский должен был поставить и решить для себя прежде всего вопрос о своем собственном отношении к основным мотивам древней русской истории. Еще в 1827 г. Вяземский утверждал, что в нашей истории, по крайней мере до Петра Великого, встречаются, разумеется, лица, события и страсти, но нет нравов, общежития, гражданственности и домашнего быта - источников, необходимых для наблюдателя-романиста. Эту мысль можно понять, как утверждение, что в древней русской истории отсутствовали подлинные элементы государственной жизни, - мысль, перекликающаяся в известном смысле с позднейшей концепцией Кавелина.

В исторических взглядах Белинского на этот предмет должно было сказаться также влияние Надеждина, с которым он работал в Москве, его мыслей, высказанных в статье 1832 г. в "Телескопе" (N 14). Надеждин указывал на "решительное отсутствие не только драматического движения, но даже пластической изобразительности в воспоминаниях нашей древней истории. При совершенном бездействии пружин, какими возбуждается народная деятельность, у нас не могло выработаться тогда ни одного глубокого характера, ни одной резкой физиономии". Эта мысль сочеталась позднее у Белинского с утверждениями Кавелина о "бездеятельности" личности в условиях родового быта. "Полная русская история, - считал Надеждин, - начинается не дальше Петра Великого!.." Отсюда он выводил и "изъяснение драматической неполноты" пушкинского Бориса Годунова.

Еще в 1839 г. Белинский был определенно не согласен с теорией Надеждина, решительно утверждая в своей статье об исторических романах Лажечникова, что "русская

²⁴ Там же, стр. 44, 48, 49.

²⁵ Там же, стр. 57.

²⁶ Там же, стр. 58.

история есть неистощимый источник для романиста и драматика". Полемизируя с Надеждиным, Белинский писал, что "русская жизнь до Петра Великого имела свои формы - поймите их и тогда увидите, что она заключает в себе, для романа и драмы, такие же богатые материалы, как и европейская"²⁷ . Но уже через два года в статье о "Князе Холмском" Белинский решительно примкнул к точке зрения Надеждина, которая в дальнейшем перекликалась и с точкой зрения Кавелина. Здесь Белинский подробно развивает мысль, что отсутствие основных условий для типичности конфликта, а отсюда фактическая бесконфликтность - характерный признак русской исторической драмы, обусловленный самим материалом, на котором она строится. "Историческая драма возможна только при условии борьбы разнородных элементов государственной жизни... Не случайно Шекспир явился в Англии... нигде элементы государственной жизни не были в таком противоречии, в такой борьбе между собою, как в Англии"²⁸ . В противоположность этому в русской допетровской истории Белинский не находит "ничего этого" (то есть "внутренней борьбы элементов"), что и придает ей характер "скорее эпический, чем драматический"²⁹ . С. Венгеров в своем первом дореволюционном издании собрания сочинений Белинского нашел нужным в комментариях к статье "Князь Холмский" коснуться мыслей Белинского об органической связи расцвета английской драмы с конфликтным характером самой исторической жизни Англии, относя соображения критики к числу распространенных в 30 - 40-х годах "глубоких" домыслов, мало соответствовавших "исторической действительности"³⁰ . В какой стране Европы, спрашивает С. Венгеров, приводя ряд исторических фактов из западной истории, не было "борьбы" и "противоречий элементов государственной жизни" в еще более сильной степени? На точке зрения органической бесконфликтности русской допетровской истории Белинский стоял и позже (в 1845 году). В своей статье "Александрийский театр" он буквально слово в слово повторил все мотивировки и формулировки своей статьи 1841 г. о "Князе Холмском"³¹ . В примечании к этой статье С. Венгеров счел нужным указать на связь мысли Белинского со взглядами Кавелина, высказанными им в диссертации (1844 г.) и в университетских лекциях. В диссертации Кавелина мы действительно находим исходное положение о том, что "в России не было и быть не могло по самому способу образования и развития русского государства... присутствия двух противоположных враждебных начал в составе народа (как мы видим, например, в Англии и Франции)"³² , то есть высказывается мысль, аналогичная мысли Надеждина.

И в следующей своей статье, 10-й статье пушкинского цикла о "Борисе Годунове" (в конце 1845 г.), обосновывая свой взгляд на бесконфликтность трагедии, Белинский исходил из определенных кавелинских положений, развивая их в применении к драме.

"В древней России, - говорит Белинский, - личность никогда и ничего не значила, но все значил род, и торжество боярина было торжеством целого рода боярского. Таким образом удельная борьба княжеских родов переродилась в дворскую борьбу боярских родов"³³ . И разрядные книги служат "неоспоримым доказательством" этого³⁴ . "А может ли, - спрашивает Белинский, - существовать драма без сильного развития индивидуальностей и личностей? Что составляет содержание Шекспировских драматических хроник? - борьба личностей, которые стремятся к власти я оспаривают ее друг у друга"³⁵ .

²⁷ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А Венгерова. Т. IV. СПБ. 1901, стр. 41.

²⁸ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. VI. СПБ. 1903, стр. 434.

²⁹ Там же.

³⁰ Там же, стр. 619. Примечание 454.

³¹ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. IX. СПБ. 1910, стр. 274.

³² К. Д. Кавелин. Соч. Т. IV, стр. 217.

³³ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Предисловие, редакция и примечания В. С. Спиридонова. Т. XII. М. -Л. 1926, стр. 148.

³⁴ Там же. Об этих доказательствах Белинский говорит в N 11 "Отечественных записок" непосредственно со слов Кавелина, в чьей статье (N 7 "Отечественных записок") он мог прочитать о "рукописных разрядных", хранящихся в Московском архиве Министерства иностранных дел. К. Д. Кавелин. Соч. Т. 1, стр. 695.

³⁵ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Предисловие, редакция и примечания В. С. Спиридонова. Т. XII. стр. 147.

В Московском царстве Белинский находит подряд трех претендентов на захват власти, но "все-таки" в их борьбе он не видит никакого "драматического движения" по существу, и эта борьба поэтому "не представляет никакого содержания для драматического поэта"³⁶ . Белинский, однако, отмечает, что вопрос не только в "личности", но и в новаторстве, в той "новой идее", которую эта личность должна выражать и которая прежде всего и характеризует личность как таковую, характеризует ее государственную значимость. Существо дела при борьбе претендентов на власть оставалось то же потому, что "ни один из торжествующих родов не вносил ни в думу, ни в администрацию никакой новой идеи, никакого нового принципа, никакого нового элемента... Боролись и менялись лица, а не идеи. Подобная борьба и подобные смены могли много значить для боярских родов.., но для государства они ровно ничего не значили"³⁷ .

Как воспринимает Белинский кавелинскую идею "государственности"? Новатора государственного масштаба, в согласии с Кавелиным, Белинский видит в Иоанне III, положившем в основу создания Московского царства "идею восточного абсолютизма, столь благодетельного для абстрактного единства созданной им новой державы". Но и этот "великий, повидимому, переворот" в русской истории совершился "тихо и мирно, без всяких потрясений", благодаря "твердой воле и силе характера" князя, его целеустремленности. "Идея самодержавного единства Московского царства, в лице Иоанна III торжествующая над умирающей удельной системой", не встретила действительного и энергичного сопротивления. На взгляд Белинского, "дело обошлось без борьбы, и таким образом одно из самых драматических событий древней русской истории совершилось без всякого драматизма"³⁸ . И появление Бориса Годунова на арене русской истории не внесло, по мнению Белинского, в русскую жизнь "никакого нового элемента, и его возвышение, равно как и его падение, ничего не значили для будущих судеб русского народа", как не значили и политические замыслы самозванца или же Шуйского, чьи аристократические планы образования из боярщины аристократии были "плодом не мысли, а трусости и низости"³⁹ .

Влияние кавелинской концепции на Белинского сказалось и в осмыслении других вопросов русской истории. Комментируя роль варягов, Белинский в статье 1845 г. о "Славянском сборнике" говорит об отсутствии даже следов влияния варягов "на нравы, обычаи, характер, ум, фантазию, законодательство и другие стороны славянской народности Новогородцев", указывая, что варяги "потонули" в славянской народности, "не оставив в ней никакого следа, словно канули на дно"⁴⁰ . Комментатор 9-го тома академического издания сочинений Белинского ограничивается кратким указанием, что мысли эти "встречаются и в трудах К. Д. Кавелина"⁴¹ . На самом деле здесь имеет место несомненное непосредственное влияние положений, высказанных Кавелиным в его лекциях и работах 1844 г., о которых говорилось, конечно, при личных встречах в Петербурге в 1842 - 1843 годах. Неверно также утверждение В. Е. Иллерицкого в "Очерках истории исторической науки в СССР", будто "в отличие от дворянских и буржуазных историков-норманистов" Белинский новаторски, "решительно выступал против" значения варяжского "призвания"⁴² . Иллерицкий умалчивает о позиции в этом вопросе К. Д. Кавелина.

С другой стороны, литературовед Н. И. Мордовченко утверждал, что Кавелин "воспользовался тем оригинальным и новым взглядом на Грозного, который был обоснован Белинским", и в этом смысле "прямо пошел вслед за Белинским"⁴³ . Соответствует ли это действительности? Как известно, господствовавшая в истории во времена Белинского дворянская концепция, исходившая от Карамзина и Щербатова, характеризовалась общим, безусловно, отрицательным отношением к Грозному, как решительному против-

³⁶ Там же, стр. 147, 148.

³⁷ Там же, стр. 148.

³⁸ Там же.

³⁹ Там же, стр. 149.

⁴⁰ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. IX, стр. 447.

⁴¹ В. Г. Белинский. Соч. Т. IX. Изд. АН СССР М. 1955, стр. 738. Примечание 192¹ .

⁴² "Очерки истории исторической науки в СССР". Т. I. М. 1955, стр. 376.

⁴³ Журнал "Звезда". 1945, N 10 - 11.

нику боярской оппозиции, и сводила факты жестокостей его царствования исключительно к психологическим особенностям его личности "бездушного тирана, злодействующего по внушению неискусно сплетенных клевет". Грозному давалась при этом в большой степени отвлеченная, абстрактная, а не фактическая во всей ее сложности историческая характеристика. Кавелин, считая несправедливостью традиционное "неумолимое и неосновательное осуждение этого даровитейшего и умнейшего из древних русских царей", не мог умолчать и о другой крайности в отношении к Грозному - о "безусловном восхвалении" и идеализации его. Эта крайность казалась Кавелину (также, как мы увидим ниже, впадавшему в некоторые соблазны романтической идеализации столь противоречивой и сложной исторической фигуры, как фигура Грозного) все же "ближе к истине, потому что она, - на его взгляд, - раскрывала те стороны Иоаннова царствования и характера, которые слишком долго оставались в тени"⁴⁴ . Но ведь и это некоторое приближение к истине тоже не являлось истиной объективной, установление которой и является задачей научного и исторического анализа. Говоря об идеализации Грозного, Кавелин, очевидно, имел в виду ранние высказывания на этот счет Белинского, которые позже Н. К. Михайловский расценивал как известный "апофеоз Грозному". Но дело не только в этом "апофеозе". Брешь в карамзинской концепции Грозного была пробита еще до Кавелина, и это обстоятельство и могло оказать влияние на отношение молодого Белинского к рассматриваемой проблеме. Так, уже современник Щербатова, историк И. Н. Болтин, выдвигал перед исторической наукой задачу осмысления значения политической и государственной деятельности Грозного как завершения удельного периода и борьбы с раздробленностью государства в целях его объединения. Великий просветитель Радищев при всем своем резком отношении к идеям самодержавия также видел историческую заслугу Грозного в том, что он "положил основание того величества, которого Россия достигла"⁴⁵ . Но от констатирования исторических заслуг Грозного до идеализации его личности и деятельности - дистанция огромного размера. Если "современники прокляли Грозного, - как констатировал Кавелин, - а ученые и писатели повторяли слова современников", то не была ли ошибкой и противоположная крайность, в которую в какой-то степени впадал Белинский и свидетелем которой в еще более расширенном и углубленном виде явилось наше поколение?

Прочитав в статье Кавелина характеристику Грозного, В. Белинский писал Герцену (20 марта 1846 г.): "Я был в восторге от его взгляда на Грозного. Я по какому-то инстинкту всегда думал о Грозном хорошо, но у меня не было знания для оправдания моего взгляда"⁴⁶ . Таким образом, утверждение Н. Мордовченко, что Белинский "первый дал глубокое историческое истолкование деятельности Грозного, оказав воздействие в этом отношении на Кавелина", и что последний только "воспользовался тем оригинальным и новым взглядом, который был обоснован Белинским", не соответствует действительности, как не соответствует действительности и положение Иллерицкого в "Очерках истории исторической науки в СССР", что "в противоположность дворянским и многим буржуазным историкам... В оценке деятельности Ивана Грозного Белинский выступал новатором в русской исторической науке"⁴⁷ . Это значит вступать по этому поводу в спор... с самим Белинским.

*

Признание влияния исторических взглядов Кавелина на Белинского не означает, однако, утверждения тождества мировоззрения Белинского и Кавелина. Назревали принципиальные разногласия, вытекавшие из самого существа мировоззрения Белинского как революционного демократа и Кавелина как либерала. В самой формулировке Белинским некоторых положений кавелинской концепции можно выявить существенные разночтения. Так, Белинский и Кавелин вкладывали различное содержание в положение о роли личности в историческом процессе и соотношении личности и принципов народности и государственности. Западник-либерал Кавелин видел существо исторического процесса, как мы уже знаем, в "развитии личного начала, лич-

⁴⁴ К. Д. Кавелин. Соч. Т. 1, стр. 401.

⁴⁵ А. Н. Радищев. Полное собрание сочинений. Т. III. М.-Л. 1952, стр. 41.

⁴⁶ В. Г. Белинский. Избранные письма. Т. II, стр. 273.

⁴⁷ "Очерки истории исторической науки в СССР". Т. I, стр. 378.

ности", как таковой, "человека, как человека". У него это было каким-то преклонением перед личностью. Родовой быт, говорил Кавелин, не мог воспитать "чувства особенности, сосредоточенности, осознания себя" личностью, как "единственной плодотворной почвы всякого нравственного сознания". Появление начала личности становится для Кавелина "законом развития нашего быта". Вся деятельность Петра Великого знаменует в его глазах "первую фазу осуществления личности в русской истории, притом личности не как индивидуальности в ее органической связи с обществом и народом, а личности именно в индивидуалистическом смысле, "отрешившейся от непосредственных, природных, исключительно национальных определений, победившей их и подчинившей себе". Лишенная содержания, которого не могла дать ей древняя русская жизнь, личность, "приготовленная" ею только как форма, должна была "начать мыслить и действовать под чужим влиянием", европейским влиянием⁴⁸ .

Как идеалист-либерал, Кавелин ставил общество в зависимость от личности, хотя и не игнорировал значения в истории общественного фактора. Нельзя сказать, что и понимание роли "народа" не входило в концепцию Кавелина. Он знал, что "жизнь народа есть органическое целое", но и эту жизнь в конце концов он сводил к задаче воспитания личности, как таковой, "особной" от общества. Он отрывал личность от общества и противопоставлял одно другому.

Этого не мог принять революционный демократ Белинский, хотя и он в начале 40-х годов увлекается идеей "свободы и независимости человеческой личности". Кавелинской "вражде" личности к обществу и их борьбе Белинский противопоставлял принцип борьбы "нового" со "старым". За личностью в ее неотрывных органических связях с народом и национальным началом у Белинского стоит сила народа как определяющее Начало. Приняв вначале кавелинскую точку зрения на "обезличенную" структуру допетровской Руси, Белинский, однако, уже через полтора года после получения от Кавелина столь восхитившей его статьи "Юридический быт", явно иронизируя, обращал внимание Кавелина на поспешность его метода познания истории. "Вы уже пустили в ход идею развития личного начала, как содержания истории русского народа", - писал Белинский своему адресату 22 ноября 1847 года. Однако, считает он, "торопиться" с такими обобщениями не стоит. Является ли предлагаемый принцип Показательным и даже решающим в осмыслении истории России? "Личность у нас еще только наклевывается, и оттого гоголевские типы пока самые верные русские типы"⁴⁹ как выражение определенных конкретных общественных порядков. Только изменив их, эти порядки, мы освободим личность.

Таким образом, в положение Кавелина о роли личности в истории Белинский вносит иной смысл, интерпретируя это положение в соответствии со своим революционно-демократическим мышлением. Бороться за личность для него значит бороться за развитие общественной жизни. В концепции Белинского личность не имеет того самодовлеющего значения, какое придала ей буржуазная теория "индивидуализма". "Личность" для Белинского только "цвет и плод" той "почвы, хранящей жизненные соки всякого развития", которою является "народ"⁵⁰ . Речь у него идет, по существу, о "социальной" "личности". "Социальность", а не "личность" становится для Белинского, как известию, "ариадниной нитью" исканий общественной правды после отхода от "примиренческого" пути.

""Чувство индивидуализма", - писал В. И. Ленин, - создавалось развитием товарного хозяйства"⁵¹ . Резкий сдвиг России в сторону капитализма в 60-х годах характеризуется самоутверждением антисоциальной личности "капиталистического человека" - таков фактический генезис учения Кавелина о личности. Доминирующий для Кавелина фактор личности затмевал в его глазах роль народа в решении вопроса о русском историческом процессе. Жизнь народа Кавелин сводил к жизни отдельных личностей. "Когда мы говорим, что народ действует, мыслит, чувствует, - утверждал он, - мы выражаемся отвлеченно: собственно действуют, чувствуют, мыслят единицы, лица, его составляющие. Таким образом, личность, сознающая сама по себе свое бесконечное,

⁴⁸ К. Д. Кавелин. Соч. Т. 1, стр. 57, 58, 61.

⁴⁹ В. Г. Белинский. Письма. Т. III, стр. 300.

⁵⁰ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. XI. Птгр. 1917, стр. 162.

⁵¹ В. И. Ленин. Соч. Т. 1, стр. 413.

безусловное достоинство, - есть необходимое условие всякого духовного развития народа"⁵² .

Отношение Белинского к народу, как решающему фактору в истории, в последние годы жизни Белинского стало предметом его острых разногласий с либералами. Белинский отходит от знакомого нам абстрактно-космополитического восприятия Кавелиным Петра Первого и видит величие последнего уже не в индивидуалистической обособленности, а в его "кровном родстве" с народом, с его национальной сущностью. "Великий человек, - говорит он, - всегда национален как его народ, ибо он потому и велик, что представляет собою свой народ"⁵³ . "Народ относится к своим великим людям, как почва к растениям, которые производит она"⁵⁴ .

Белинский не противопоставляет идею государства народу, а объединяет их в общем отношении к индивидуалистической личности, восстающей против исторической закономерности, "исторической необходимости". В своем отзыве о пушкинском "Медном всаднике" Белинский так формулирует это отношение на примере героя поэмы: "Бронзовый гигант не мог уберечь участи индивидуальностей, обеспечивая участь народа и государства"⁵⁵ .

Для Кавелина русская история была историей не народа, а государства, - "по Преимуществу государственная, политическая", - и он видел проявление "верного чувства" в том, что Карамзин назвал свое сочинение "Историей государства Российского". Государственный элемент для Кавелина представлял покуда единственно живую сторону нашей истории. Народные массы рассматривались "государственной школой" только как пассивный материал, не играющий самостоятельной и активной роли в историческом процессе. И если позже, в 60-х годах, в эпоху революционной ситуации, выяснился во всей своей обнаженности самый подлинный "страх" западников-либералов и того же Кавелина перед возможностью активного вмешательства народных масс в исторический процесс, то для Белинского и революционной демократии народ являлся подлинной "живой водой" национального обновления России, действительным и решающим творцом ее истории.

На все эти факты идейного расхождения необходимо сделать существенную поправку, когда идет речь о становлении исторических взглядов Белинского на допетровскую Русь и о бесспорном влиянии на них кавелинской концепции.

⁵² К. Д. Кавелин. Соч. Т. 1, стр. 18.

⁵³ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Под редакцией и с примечаниями С. А. Венгерова. Т. X, СПБ. 1914, стр. 410.

⁵⁴ Там же, стр. 411.

⁵⁵ В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений. Предисловие, редакция и примечания В. С. Спиридонова. Т. XII, стр. 188.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - Д. Л. ТАЛЬНИКОВ:

Комментарии: