К ВОПРОСУ О РОССИЙСКОЙ БЕЛОЙ ЭМИГРАЦИИ В МЕЖВОЕННОЙ ВЕНГРИИ И ОТНОШЕНИИ К НЕЙ ХОРТИСТСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ*

На фоне детального, скрупулезного изучения в современной отечественной, да и не только отечественной историографии русской послереволюционной эмиграции в славянских странах, особенно в Чехословакии, Югославии и Болгарии (см. среди прочего: [1 - 4], следует отметить также ежегодно публикующиеся в журнале "Славяноведение" подборки статей по истории российской эмиграции в странах Центральной и Юго-Восточной Европы), российская эмиграция в Венгрии остается белым пятном. Мало востребованы до сих пор материалы, хранящиеся в фондах ГАРФа, Российского государственного военного архива и др., слабо изучено отражение жизни русского зарубежья в Венгрии в российской эмигрантской прессе. Количество публикаций, а тем более отвечающих строгим научным критериям, измеряется единицами, следует выделить содержательную и во многом первопроходческую статью венгерского историка И. Халаса [5], основанную на документах Венгерского государственного архива, а также ГАРФа. А в биографиях тех немногих видных деятелей русской истории венгерский период жизни если хоть как-то отражен, то скупо и поверхностно (речь идет в первую очередь о генерале А. И. Деникине) [6 - 7].

Не слишком большой интерес историков к проблеме российской эмиграции в межвоенной Венгрии имеет под собой, надо признать, определенные основания. Конечно, Венгрия не относилась к числу важнейших пристанищ русской эмиграции и политических, культурных центров российского зарубежья (таких как Франция, Германия, Чехословакия, Югославия, Китай, США, Великобритания, Болгария, в течение некоторого времени Турция). Считается, что культурная жизнь не столь уж многочисленной русской диаспоры в Будапеште по своей интенсивности, размаху и творческому уровню не идет в сравнение с культурной жизнью в российско-эмигрантской среде Берлина, Парижа, Праги и даже Белграда, а созданные в Венгрии выходцами из России духовные ценности за небольшими, может быть, исключениями (такими как книга А. И. Деникина "Очерки русской смуты") не оставили заметного следа в истории русской куль-

Стыкалин Александр Сергеевич - канд. ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

* Работа выполнена в рамках программы Президиума РАН, проект "Миграция населения в странах Центральной и Юго-Восточной Европы в XX в.".

туры. Кроме того, в отличие от Болгарии и Югославии в Венгрии русские эмигранты не внесли значительного вклада в развитие художественной культуры и науки принимающей страны, российская диаспора вообще была здесь гораздо менее заметна в культурном плане. В свою очередь и венгерские власти не предпринимали в отношении российской эмиграции каких-либо значительных политических и культурных инициатив, таких как, например, "русская акция" Т. Г. Масарика в соседней Чехословакии.

При всем периферийном положении Венгрии на карте российского зарубежья межвоенного периода, ее столица - Будапешт - все-таки играла в 1920-е годы определенную роль в качестве одного из центров притяжения именно военной эмиграции - это было обусловлено не в последнюю очередь типологической общностью правоавторитарного режима Хорти и белогвардейских диктатур 1918 - 1920 гг. Не надо в общем недооценивать и культурного потенциала российской эмиграции в Венгрии, учитывая постоянное присутствие выходцев из аристократических - княжеских и графских - родов (Голицыны, Оболенские, Волконские, а также отпрыски знатных родов балтийских немцев). Исследователям еще предстоит реконструировать политический и культурный облик русской диаспоры в межвоенной Венгрии, выявить все многообразие ее взаимоотношений с главными центрами русского зарубежья, изучить венгерские связи видных российских политиков, мыслителей, деятелей культуры, проживавших в других странах (это касается и евразийцев, особенно жившего в Вене известного филолога Н. С. Трубецкого, по некоторым сведениям, проявлявшего устойчивый интерес к истории и культуре венгров, пришедших в Дунайский бассейн из азиатских глубин). Обращение к венгерскому материалу тем более необходимо, что существующая неравномерность в изучении отдельных пластов в истории русского зарубежья до сих пор затрудняет написание как синтетических научных трудов, дающих целостную картину истории русского зарубежья 1920 - 1930-х годов, так и биографических, энциклопедических справочников.

Понимание специфики Венгрии как страны, принимавшей беженцев из России, невозможно в отрыве от внутри- и внешнеполитического контекста. Для хортистского режима прием русских эмигрантов и проведение определенной политики по отношению к ним явились в некоторой мере логическим продолжением связей с белым движением, установленных в 1919 - 1920 гг., и вырабатывая определенную стратегию действий в отношении русской эмиграции, окружение Хорти принимало во внимание не только тех беженцев, которые находились в самой стране. При этом следует иметь в виду, что после разгрома Венгерской советской республики в августе 1919 г. венгерская контрреволюция становится образцом и примером для русских единомышленников; Хорти и его режим были весьма популярны в белогвардейской среде (особенно среди последовательных монархистов и сторонников жестких военных диктатур). Офицеры армий Деникина, а позже, в 1920 г., Врангеля питали надежды на военное сотрудничество с хортистами в интересах искоренения большевизма, что было утопией, поскольку находившийся во враждебном окружении соседей, переживавших бурный процесс государственного строительства (образованных в 1918 г. Чехословакии, Королевства сербов, хорватов и словенцев, а также обретшей себя в новых границах Румынии), режим Хорти был слишком озабочен своими внутренними проблемами, чтобы поспешить на помощь родственным белогвардейским диктатурам, а в 1920 г. консервативная политическая элита Венгрии пережила тяжелый стресс вследствие Трианонского мирного договора, сократив-

шего территорию исторической Венгрии втрое¹. К тому же территории, контролируемые белым движением, отделяло от Венгрии тысячекилометровое расстояние.

Попытки установления связей все же были предприняты, причем, что интересно, инициативу первой проявила венгерская сторона. Как известно из исследований И. Халаса, в ноябре 1919 г. приближенные Хорти, в то время пока еще не регента, а главнокомандующего венгерскими контрреволюционными войсками, разработали план посылки своих офицеров в ставку Деникина, чтобы прояснить позицию главкома Белой армией на юге России, а также его окружения, в отношении границ Российской империи после ее восстановления. В силу особой остроты венгерско-румынских отношений больше всего в Будапеште интересовались проблемой Бессарабии: намерено ли в перспективе российское монархическое движение вступить в войну с Румынией ради обладания ею. К сожалению, у нас нет никаких данных о том, состоялась ли поездка эмиссаров Хорти к Деникину [5. 538. о.].

Работа по установлению контактов была продолжена в 1920 г., уже после того как новым главкомом Белой армией на юге России стал барон П. Н. Врангель. В апреле 1920 г. представители венгерского посольства в Берлине связались с генералом Белой армии М. С. Комиссаровым, чтобы получить от него информацию об общем состоянии антибольшевистского движения в России и его конкретных военных планах. Проявляя интерес к такой информации, хортисты в 1920 г. еще надеялись на поражение большевиков вследствие синхронизации действий Войска польского с Запада и армии Врангеля с юга России. В свою очередь войско Врангеля остро нуждалось в оружии и боеприпасах, и в его ставке хотели взвесить гипотетическую возможность получения некоторой помощи из Венгрии. Контакты с Комиссаровым были продолжены в сентябре 1920 г. в Белграде, где генерала принял венгерский поверенный в делах Мадьяри [5. 544- 545. о.]. К этому времени хортисты уже очень скептически оценивали перспективы Белого движения на юге России, к тому же у них не было полного доверия к генералитету армии Врангеля. На основании стекавшейся в Будапешт информации многие генералы и старшие офицеры этой армии все более воспринимались (и не без оснований) как франкофилы, т.е. союзники тех, кто сыграл решающую роль в подготовке Трианонского договора, воспринятого не только хортистской политической элитой, но подавляющим большинством венгров как

¹ В соответствии с Трианонским мирным договором 1920 г. Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. Югославия) получило Хорватию (обладавшую с 1868 г. автономией в рамках Королевства Венгрия) и Воеводину, Чехословакия - Словакию и Закарпатскую Украину, Австрия - самые западные районы Венгрии, образовавшие после 1920 г. австрийскую провинцию Бургенланд. Наиболее значительны были территориальные приобретения Румынии. Перешедшие в ее владение Трансильвания и прилегающие к ней области Банат, Парциум (согласно румынской терминологии - Кришана) и Марамуреш занимали площадь более 100 тыс. кв. км., что превосходило по территории Венгрию в ее новых границах (93 тыс.).

Территория нового венгерского государства, согласно Трианонскому договору, составила около 30% площади исторического Венгерского королевства. На ней в год Трианона проживал всего 41% населения довоенной Венгрии, при этом наряду с землями, где основное ядро населения составляли прежние национальные меньшинства (хорваты, сербы, румыны, словаки, закарпатские русины), к соседним странам отошел и ряд территорий с преобладанием венгерского этноса (в частности, в Южной Словакии и в Восточной Трансильвании, вдали от венгеро-румынских границ).

беспримерное национальное унижение². Контакты с генералом Комиссаровым оказались в общем безрезультатными. Хортисты осознавали, что Белое дело в России проиграно, и средства, запрашивавшиеся Белым движением через этого генерала, будут выброшены на ветер.

Что касается самого Врангеля, то он, не питая больших надежд на помощь с венгерской стороны, счел вместе с тем нелишним обратиться из Крыма с письмом к адмиралу М. Хорти. Написанное на французском языке, оно датировано 14 июля 1920 г. В письме было высказано признание Хорти за его решительную и успешную борьбу с большевиками, выражена надежда, что в будущем два народа, которые ранее многое разделяло, станут ближе друг к другу. Хорти столь же вежливо ответил, что, и по его мнению, два государства, прежде находившиеся в противоположных станах, будут плодотворно сотрудничать на международной арене [5. 538. о.]. Впрочем, исследователи так и не установили, дошло ли ответное письмо Хорти до адресата. Никакое сотрудничество наладить не успели, к концу осени 1920 г. армия Врангеля потерпела окончательное поражение; остатки войска и часть поддерживавшего Белую армию гражданского населения покинули Россию и через Турцию расселились по разным европейским странам, включая соседние с Венгрией Чехословакию и будущую Югославию.

П. Н. Врангель не воспринимал Венгрию как страну, способную дать приют офицерам и солдатам его армии. Как писал он впоследствии в мемуарах, "в случае необходимости для нас оставить родную землю нам трудно было рассчитывать на сочувствие других стран. Ни одна из них, вероятно, не согласилась бы дать нам приют. Исключение могли составить лишь славянские страны, и прежде всего Сербия, столь многим обязанная Великой России" [8. С. 413]. Тем не менее в Венгрии осело несколько тысяч человек (в результате достигнутой с хортистскими властями договоренности особенно большая партия беженцев прибыла из Турции в течение 1922 г.). И после поражения Белого движения режим Хорти продолжал сохранять определенную популярность в российских консервативно-монархических кругах, теперь уже эмигрантских. Ветеранов Белой армии сближали с хортистской элитой общность консервативных политических идеалов, приверженность авторитарным методам. Разрабатывавшиеся представителями русской военной эмиграции доктрины борьбы с большевизмом отводили свою роль режиму Хорти. Так, обосновавшиеся в Софии генерал Кутепов и его окружение призывали венгерских военных экспертов приехать в Софию для разработки совместно с белогвардейскими генералами конкретных планов вторжения в Советскую Россию [5]. При этом консервативно настроенное русское офицерство не ограничивалось выражением восторгов в отноше-

² Вследствие Трианонского договора неизменно претендовавшая на ведущую роль на востоке Центральной Европы Венгрия была низведена до положения одного из малых государств (соседние Румыния, Чехословакия и Югославия, каждая в отдельности, превзошли Венгрию по площади и по численности населения). Внешняя политика хортистских правительств, направленная на ревизию трианонских границ, находила поддержку в весьма широких слоях венгерского общества, с немалым трудом психологически адаптировавшегося к новой геополитической ситуации. Особенно восприимчивыми к реваншистским, ревизионистским лозунгам оказались 3 млн. венгров, волею держав-победительниц оторванных от матери-родины. С точки зрения внутренней политики лозунг ревизии Трианона имел огромное консолидирующее значение, будучи важнейшим инструментом достижения национального единства.

нии контрреволюционной Венгрии (в том числе в прессе), оно рассчитывало на ответные симпатии, просило у хортистов денег и оружия.

Наиболее удачливым оказался, пожалуй, генерал В. Бискупский, обратившийся еще в 1920 г. к венгерским властям с просьбой о финансовой помощи для осуществления антисоветских акций, и несмотря на отрицательный отзыв, поступивший через венгерскую агентуру от барона Врангеля, получивший примерно пятую часть запрошенной суммы [5. 542 - 544. о.]. Другие аналогичные попытки русских эмигрантов-монархистов вовлечь венгерских единомышленников в военные и политические авантюры антисоветской направленности заканчивались, как правило, неудачей. Хортистская Венгрия, с трудом привыкавшая к новым границам страны и находившаяся к тому же в состоянии экономической разрухи, не была готова оказать серьезную материальную поддержку антибольшевистскому движению, ограничиваясь выражением моральной солидарности. Если же правящие венгерские круги и соглашались кому-то помочь реально, они нуждались в конкретной информации, хотели знать, на что будут потрачены деньги.

При этом следует иметь в виду, что по мере отката революционной волны в Европе, стабилизации международных отношений и консолидации самого хортистского режима (связанной с именем многолетнего премьер-министра графа И. Бетлена) ульраправые политики, склонные к политическому авантюризму, отодвигались на задний план, уступая место более умеренным и осторожным традиционным консерваторам (в первую очередь из аристократической среды). Эти люди не были склонны к поддержке явно авантюристических акций, предпочитая следить за развитием международной обстановки и выжидать удобный момент для предъявления территориальных требований Венгрии к соседним странам. Не получила, в частности, серьезной поддержки инициатива генерала Кутепова, который в начале 1922 г. через офицеров-эмигрантов Щегловитова и Краузе просил у венгерских властей не денег, а только содействия в покупке большого количества лошадей для Белой армии, которая была бы сформирована на Балканах для вторжения в Россию [5. 545. о.]. К 1922 г. фактически свертывается и работа по формированию в Венгрии белогвардейского легиона. Инициатор этой акции, в прошлом приближенный Н. Н. Юденича генерал Глазенапп хотел привлечь в этот легион белоэмигрантов, обосновавшихся не только в Венгрии, но также в Чехословакии и Польше, и ему действительно удалось в 1920 - 1921 гг. собрать под свои знамена около 1500 человек. Однако венгерские власти не только не считали русских белоэмигрантов серьезной военной силой, но не были особенно высокого мнения о Глазенаппе, воспринимали его как политического авантюриста, а потому со временем отказали ему в реальной поддержке. Кстати говоря, Глазенапп имел примерно такую же репутацию и в белоэмигрантской среде, в том числе благодаря связям с Б. Савинковым (см. [5. 548 - 549. о.; 9. С. 517 - 518]). Попытка Глазенаппа создать в Венгрии белогвардейское формирование была не единственной в своем роде. В начале 1920-х годов вооруженные отряды, состоявшие из белоэмигрантов, были сформированы также на юго-западе Венгрии, в районе Печа и Сомбатхея. Занимались этим офицеры войска Врангеля, поселившиеся в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (КСХС). Известно также, что в 1922 г. в Будапешт выехал из Парижа представитель Врангеля казацкий полковник Небогатое для того, чтобы провести работу среди обосновавшихся в Венгрии 2000 казаков для учета и регистрации желающих записаться в антибольшевистскую добровольческую армию [9. С. 273].

Не чуждый наиболее влиятельным в 1920-е годы хортистским деятелям внешнеполитический прагматизм, заставлявший их сторониться явных белоэмигрантских авантюр, более всего проявился именно в отношениях с Советской Россией, а затем СССР. Хорти и его окружение с крайней враждебностью и страхом относились к большевизму, тем более что коммунистический эксперимент 1919 г. в их собственной стране воспринимался как одна из непосредственных причин краха исторической Венгрии в границах королевства "святого Стефана (Иштвана)". "Для человечества нет спокойствия, безопасности и счастья, пока не уничтожим Советы", - такова была позиция Хорти, изложенная в одном из писем Гитлеру [10. С. 292]. Однако при всей взаимной ненависти СССР и контрреволюционную хортистскую Венгрию сближали не только неприятие Версальской системы, но и общие территориальные претензии к Румынии, что создавало почву для конкретного сотрудничества. Уже начиная с 1922 г. происходят первые попытки сближения Будапешта и Москвы по дипломатической линии (см. [11]). С венгерской стороны был проявлен интерес и к становлению торговых связей (см. [12]). В дальнейшем на негативное отношение хортистской элиты к белой эмиграции (не только в самой стране, но и в более общем плане) повлиял наряду с более прагматическим отношением к СССР и еще ряд факторов. Во-первых, мощная белая эмиграция в КСХС поддерживала территориальные претензии молодого югославянского государства к хортистской Венгрии. Такую же позицию занимали в сущности и русские беженцы, поселившиеся на юго-западе Венгрии, в г. Печ и его окрестностях, которые до 1921 г. контролировались армией КСХС. Собственно говоря, они и осели в этих землях в расчете на то, что эти территории отойдут к КСХС.

Во-вторых, российские эмигранты-монархисты, поселившиеся в Венгрии, поддерживали более тесные связи с так называемыми легитимистами, т.е. той частью венгерской аристократии, которая выступала за реставрацию Габсбургов на венгерском троне. В 1921 г. последний из коронованных Габсбургов, Карл I (IV), в расчете на поддержку легитимистов дважды пытался восстановить свою власть в Венгрии. Однако регент Хорти и его окружение пресекли эти попытки, поскольку были уверены, что возвращение Габсбургов не только усилит сплоченность соседних молодых государств на антивенгерской платформе, но и осложнит отношения Венгрии с некоторыми другими державами (в том числе с Италией), затруднит выход хортистского режима из внешнеполитической изоляции. Ошибочный выбор русской монархической эмиграции в пользу легитимистов лишил их политического доверия хортистских властей и основной части правой венгерской элиты.

В-третьих, часть русских эмигрантов, проживавших в Венгрии, поддерживала определенные связи с непримиримо враждебной хортистам Чехословакией, а провозглашенная президентом Т. Г. Масариком "русская акция" помощи эмигрантам была воспринята в Венгрии с подозрением, как своего рода средство подкупа российских беженцев (не только в самой Чехословакии, но и за ее пределами) с тем, чтобы заставить их принять Версальскую систему, на пересмотр которой решительно была направлена вся внешняя политика хортистского режима. В 1930-е годы ситуация еще более усугубилась в глазах венгерской политической элиты. Когда ненавистная Хорти Чехословакия (по его выражению, "злокачественная опухоль Европы") стала ориентироваться на союз с СССР, а в 1935 г. заключила с ним договор, это дало регенту венгерского королевства основания в переписке с Гитлером сделать вывод о том, что славянство сейчас "почти идентично с большевизмом" [13. Ф. 077. Оп. 29. Папка 137. Д. 55. Л. 160].

Хотя среди российской политически активной эмиграции в Венгрии более приемлемые для властей германофилы однозначно преобладали над совершенно неприемлемыми франкофилами, полного доверия не было и к первым. В одном из документов (записке, подготовленной в венгерском министерстве обороны; введена в научный оборот И. Халасом), отмечалось: хотя в среде русских монархистов некоторые считают себя германофилами, но прежде всего они являются панславистами и будут поддерживать любую державу в той мере, в какой она будет способна оказать поддержку панславизму [5. 551 - 552. о.]. В Венгрии еще с середины XIX в. в силу исторически сложившихся обстоятельств (пророссийская ориентация значительной части национальных движений славян Дунайской монархии, решающая роль России в разгроме венгерской революционной армии и подавлении революции в 1849 г., столкновение интересов российской и венгерской политических элит на Балканах в последней четверти XIX - начале XX в.) панславизм традиционно воспринимался как главная угроза самим основам государственного существования (см. [14]). Стратегическую позицию венгерских правящих кругов, остававшуюся неизменной до конца Первой мировой войны, довольно откровенно выразила еще в 1860-е годы газета "Pesti Naplo": "Мы считаем, что не заслуживает права называться венгерским политиком тот, кто главной опасностью для Венгрии считает не русскую, кто не в естественных противниках русских видит естественных союзников Венгрии" (цит. по [15. S. 21]).

Таким образом, на отношение к русским эмигрантам были спроецированы традиционные антиславянские и антирусские комплексы и страхи венгерской (и не только консервативной³) политической элиты. Российский монархизм представлялся традиционным врагом, опорой центробежных национальных движений, приведших в конце концов историческую Венгрию к трианонскому краху. И дело в принципе не менялось от того, что некоторые монархисты при решении сиюминутных политических задач избрали себе в качестве временного союзника хортистский режим. Венгерские министерские чиновники также осознавали, что тяжелые жизненные условия вынудят эмигрантов принимать материальную поддержку независимо от своих убеждений [5. 552. о.]. Как явствует из вышеупомянутой записки, в министерстве обороны считали необходимым ограничивать не только деловую, но и светскую активность русских эмигрантов во избежание занятия некоторыми из них таких общественных позиций, которые дали бы им возможность вести разведывательную деятельность [5. 552. о.].

Итак, сближение хортистов и деятелей Белого движения, обусловленное общностью важных тактических целей, едва наметилось в 1919 - 1921 гг., но в сущности так и не состоялось. Планы использования эмигрантов против Советской России были отброшены в Будапеште в виду их нереальности, осталось лишь подозрение к людям, склонным к политическим авантюрам. По мере того, как на первый план в политической жизни Венгрии выдвигались не правые экстремисты, а традиционные консерваторы эпохи дуализма (со своими представлениями о приоритетах венгерской политики, своей системой ценностей, и

³ Первая мировая война, где главным противником монархии Габсбургов стала именно Россия, была в целом поддержана и на левом фланге венгерского общественного мнения. "Европейская культура вступает в борьбу с российским варварством... Падение России означает победу более высокой культуры и большей свободы", - писала 3 сентября 1914 г. социал-демократическая газета "Nepszava".

отдававшие предпочтение привычным им методам), возвращалось и традиционное недоверие к России. Прагматический интерес и сочувствие властей к беженцам из России быстро сменились подозрением, что отнюдь не благоприятствовало и без того тяжелому положению русской диаспоры⁴.

Существовал ряд факторов, препятствовавших притоку русских эмигрантов в Венгрию. Во-первых, Венгрия не была славянской страной, а потому в данном случае отсутствовал такой мотив, как чувство славянской взаимности. Во-вторых, культурные связи до революции не были слишком интенсивными (см. [14]). В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов такой фактор, как трудность языка. Французским, немецким и английским в той или иной степени владела значительная часть эмигрантов (во всяком случае тех, кто принадлежал к высшим слоям дореволюционного общества), тогда как славянские языки были более доступны. В-четвертых, враждебные отношения двух стран до 1918 г. и русофобия венгерской политической элиты, о которой речь уже шла выше. Факторами, способствовавшими притоку эмигрантов, были расположение страны в центре Европе, в соседстве с такими важными пристанищами эмигрантов, как Чехословакия и Югославия, относительная дешевизна жизни, а также относительная близость России (мотив этот играл определенную роль в начале 1920-х годов, когда многие надеялись на скорое возвращение на родину).

По количеству российских эмигрантов, проживавших на ее территории, Венгрия занимала довольно второстепенное место. Согласно цифрам, приведенным верховным комиссаром Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Ф. Нансеном в отчете за 1929 г., в Венгрии было зарегистрировано 4764 беженца из России, не имевших гражданства [1. С. 19]. Скажем для сравнения, что во Франции в это же время находилось 400 тыс., в Германии 200 тыс., в соседней с Венгрией Румынии 70 тыс. российских беженцев. Вместе с тем, согласно приведенным Нансеном данным, в Венгрии в 1929 г. было больше выходцев из России, нежели в Италии, Австрии, Швейцарии, Греции, Японии, Швеции, Испании и даже в это время в Турции, ставшей для многих из них первоначальным, временным пристанищем [1. С. 19]. В 1936 - 1937 гг. в Венгрии было зарегистрировано около 4000 российских беженцев с так называемыми "нансеновскими" паспортами (лиц без гражданства) [5. 546. о].

Таким образом, русские эмигранты не составляли значительного слоя, что заставило бы власти разработать определенную долгосрочную концепцию отношений с ними, подобно тому, как это имело место в соседней Чехословакии. Вместе с тем, как и в любой другой стране, здесь формируются свои механизмы защиты интересов выходцев из России. До 1921 г. права русских эмигрантов пытался отстаивать продолжавший проживать в Будапеште бывший консул

⁴ Необходимо отметить, что русская диаспора в межвоенной Венгрии не ограничивалась белоэмигрантами. К ней относились также те бывшие военнопленные, которые, выйдя на свободу из лагерей по инициативе правительства М. Каройи в конце 1918 - начале 1919 г., не захотели вернуться домой (большинство из них обзавелось семьями). Другая категория лиц, относившихся к русской диаспоре - это русские жены венгерских военнопленных, вернувшихся домой. Многие венгры, возвратившиеся на родину из российского плена, хорошо владели русским языком и охотно общались с беженцами из России, проявляя к ним весьма доброжелательное отношение. "Русский язык благодаря пленным очень распространен... Пленные венгры понавезли с собой русских жен", - отметила в дневнике молодая жена генерала А. И. Деникина в период их жизни в Шопроне (цит. по [16. С. 100]).

Российской империи князь П. Волконский. Непризнание хортистами большевистского режима было для него аргументом в пользу сохранения собственных дипломатических полномочий. Однако, начиная с 1921 г., ввиду явной рудиментарное князя Волконского венгерские власти предпочитали иметь дело с полковником царской и генерал-майором врангелевской армии А. фон Лампе, одним из лидеров "Русского общевоинского союза" (РОВС), довольно видной фигурой российской военной эмиграции (о деятельности фон Лампе в Венгрии см. [16. С. 94 - 96]). Представляя интересы Врангеля (как самопровозглашенного правителя России в эмиграции) в Берлине, фон Лампе часто наведывался в Будапешт, где, по некоторым данным, в 1922 г. был принят самим регентом Хорти, давшим личное согласие разместить в Венгрии партию эмигрантов-врангелевцев численностью более 1000 человек, покидавших Турцию. В венгерской столице у фон Лампе, как и у Волконского, был собственный офис, в октябре 1924 г., впрочем, закрытый за неимением средств. С этих пор хортистские власти предпочитали решать проблемы, связанные с положением русских беженцев, с комиссаром ведомства Ф. Нансена А. Раймоном. В отличие от эмигрантов, проявивших себя как авантюристы, такие серьезные люди, как Волконский и фон Лампе, были вхожи в правительственные кабинеты и после того, как утратили свои официальные функции. Вместе с тем предпринятая фон Лампе в 1925 г. попытка добиться государственной аккредитации в качестве защитника интересов русских беженцев, натолкнулась на отказ - генералу было заявлено, что он претендует на полномочия, входящие в компетенцию ведомства Нансена.

При первой же встрече с А. Раймоном в ноябре 1924 г. уполномоченные венгерского правительства обязались гарантировать русским беженцам все права, прописанные в международном законодательстве, но заявили также о своей неспособности оказать им материальную помощь. Раймон инициировал создание специальной комиссии, которая занималась проблемами материального обеспечения русских беженцев, опираясь на поддержку частных лиц. Комиссия попыталась получить доступ к некоторым банковским счетам, сохранившимся со времен царского режима (прежде всего тем, которые находились в ведении имперского МИДа и были призваны поддерживать финансовое обеспечение российских дипломатических представительств за рубежом). Затея эта, впрочем, закончилась неудачей, поскольку не получила одобрения венгерского правительства.

В элитном слое русской эмиграции в Венгрии доминировали люди правых, монархических убеждений, в том числе, как уже отмечалось, выходцы из аристократических фамилий, сочувственно принятые венгерской аристократической средой, проявившей классовую солидарность. Лучше других интегрировались в высшее венгерское общество немцы из балтийских баронов, но определенное уважение было оказано и отпрыскам русских аристократических родов. Либералы, а тем более социалисты, как правило, предпочли Венгрии соседнюю Чехословакию, тем более что венгерские власти в свою очередь проявили больше охоты приютить консерваторов. Более всего они, как отмечалось, опасались, что российская эмиграция станет рассадником франкофильства и агентурой главного внешнего врага. С самого начала однозначно плохо относясь к левой и леволиберальной эмиграции, хортисты после негативного опыта с поддержкой легитимистского путча со все большей настороженностью поглядывали и на монархистов, поскольку среди них было не меньше авантюристов, чем в левоэмигрантской среде. Тем не менее в июне 1922 г. в Будапеште удалось провести съезд представителей белоэмигрантских монархических организаций

разных стран. В европейских белоэмигрантских кругах венгерская столица воспринималась исключительно как один из центров монархической эмиграции (информацию о некоторых представителях русской военной эмиграции в Венгрии см. [17]).

Отношения внутри русской эмигрантской элиты в Венгрии были сложными. За разногласиями в вопросе о престолонаследии стояли расхождения во внешнеполитических ориентациях. Часть монархистов (преимущественно германофилы) воспринимала в качестве главы императорского дома Романовых двоюродного брата последнего царя великого князя Кирилла Владимировича, другие (более франкофильски настроенные) ориентировались на дядю последнего царя, Верховного Главнокомандующего Российской армией во время Первой мировой войны великого князя Николая Николаевича. Имели место активные попытки скомпрометировать друг друга в глазах венгерских хозяев. Так, в конце 1923 - начале 1924 г. сторонники Кирилла, зная о том, что люди Врангеля в большей мере поддерживают Николая Николаевича, обвинили фон Лампе в том, что тот состоит на французской службе. Хортистские власти хорошо знали о трениях в эмигрантской среде, но, как уже отмечалось, проявляли определенное недоверие к обеим основным группировкам.

Самый авторитетный эмигрант, А. И. Деникин, как правило, сторонился активной общественной и светской жизни. "Здесь держит себя вдали от всяких дрязг с достоинством и большой простотой генерал Деникин", - отмечал в одном из писем бывший российский консул в Будапеште князь П. Волконский [16. С. 101]. Именно чувство собственного достоинства заставило Деникина отвергнуть предложение соратников по эмиграции добиться приема у Хорти - русский генерал и венгерский адмирал находились не в равном положении.

Деникин жил в Венгрии в 1922 - 1925 гг. - в Шопроне, Будапеште, но большую часть времени провел на озере Балатон, занимаясь не только литературным, но сельскохозяйственным трудом. Здесь была написана большая часть его известных мемуаров "Очерки русской смуты". Особого доверия власти к нему не проявляли, подозревая в профранцузских симпатиях и перлюстрируя письма (особенно во время пребывания в приграничном Шопроне - городе, на который претендовала также Австрия). Однако отъезд знаменитого генерала из Венгрии был мотивирован не политическими причинами, а намерением отдать подраставшую дочь в русскую гимназию во Франции, а также желанием активнее сотрудничать с русскоязычной прессой - во Франции было больше возможностей что-то заработать литературным трудом (подробнее о пребывании А. И. Деникина в Венгрии см. [16. С. 98 - 101]).

Даже выходцы из наиболее родовитых аристократических фамилий испытывали в Венгрии серьезные материальные нужды. Многим, однако, помогало совершенное владение иностранными языками - они устраивались в качестве преподавателей французского, немецкого и английского языков. Потребность в преподавателях русского языка была невелика. Известно, правда, что бывший царский дипломат М. Самсонов, хорошо говоривший по-венгерски, преподавал русский язык студентам-экономистам, а его статьи (в том числе о международном правовом статусе русских эмигрантов) публиковались в венгерских правоведческих научных изданиях [18].

Было бы, конечно, ошибкой сводить всю эмиграцию к выходцам из высших слоев общества. Довольно много было казаков. Они часто селились в сельской местности, занимались земледелием и со временем адаптировались не к город-

ской, а к сельской среде обитания. Адаптация к венгерским условиям происходила среди казачества быстрее в сравнении с другими слоями эмиграции, поскольку молодые казаки женились на венгерках.

Важным центром, вокруг которого объединялись эмигранты, была русская православная церковь в Будапеште, подчинявшаяся пребывавшему в Париже митрополиту Евлогию. Раскол в русской зарубежной церкви, связанный с противоборством сторонников Евлогия и карловацкого митрополита Антония, сказывался и на взаимоотношениях русских эмигрантов в Венгрии. Наиболее заметной фигурой среди русских священников, живших в Венгрии, был выходец из донских казаков доктор богословия и философии Михаил Попов, с 1941 г. в течение ряда лет епископ венгерской православной церкви, к которой относилось не только русское, но и украинское (русинское), сербское, румынское население. В этом качестве он был членом верхней палаты венгерского парламента⁵. История русской православной церкви в Венгрии должна стать предметом самостоятельного изучения⁶. Необходимо, однако, иметь в виду, что российская эмиграция в Венгрии не сводилась к православным, довольно высокий процент составляли лютеране, были и католики (имевшие польские корни). В первой половине 1920-х годов в течение ряда лет в Венгрии жил Вацлав Нижинский, который еще в 1913 г. женился на венгерской аристократке Р. Пульски [19]. В это время он был уже психически болен, не концертировал и не участвовал в светской жизни. В последний раз Нижинский посетил Венгрию вместе с женой в 1946 г., его приезд широко освещался в прессе.

Неподалеку от православной церкви действовала шестилетняя русская школа. При школе работала библиотека, так, генерал фон Лампе принес ей в дар несколько книг, изданных на русском языке в Берлине. Средней русской школы в Венгрии не было. Некоторые подростки получали образование в немногочисленных в межвоенной Венгрии немецкоязычных учебных заведениях. Но известны случаи, когда эмигранты, хотевшие дать своим детям среднее образование на родном языке, посылали их в русские средние школы Болгарии и Югославии. К середине 1920-х годов в шестилетней школе при церкви обучалось всего 15 - 20 детей, а потом она закрылась - обучение детей на русском языке становилось в Венгрии совершенно бесперспективным. Пресса на русском языке в Венгрии фактически не издавалась, но получали распространение некоторые газеты, выходившие в других странах, особенно в Германии.

Наряду с церковью и школой возникали и другие формы сплочения русского общества (например, русские балы). Большое внимание проявлялось к редким гастролям русских артистов, особенно Ф. И. Шаляпина. Часто собирались вместе, для того чтобы отметить свои традиционные праздники, выходцы из казачества.

⁵ Венгерское гражданство М. Попов, в 1930-е годы преподававший русскую филологию в Дебреценском университете, получил по ходатайству премьер-министра П. Телеки, с которым был знаком. В 1944 г. Попов, будучи главой венгерской православной церкви, вступил в конфликт с пришедшими к власти нилашистами и только по счастливому стечению обстоятельств избежал гибели. В 1947 г. М. Попов, к этому времени вернувшийся к университетской преподавательской практике, был арестован органами НКВД и в течение нескольких лет находился в заключении в СССР. После освобождения в 1950-е годы вернулся в Венгрию, преподавал иностранные языки. Умер в 1969 г. (см. о его судьбе [16. С. 91 - 92].

⁶ Еще до Первой мировой войны была основана домовая церковь при российском генеральном консульстве в Будапеште.

Русское светское общество, однако, быстро изживало себя по мере того, как уходили в мир иной старшие поколения, переселялись в другие страны политически активные эмигранты и происходил неуклонный процесс ассимиляции.

Русская эмиграция в Венгрии была неравномерно представлена в географическом отношении. Помимо Будапешта ее важным центром, по уже названным причинам, стал Печ. К середине 1940-х годов численность эмигрантов заметно уменьшилась, многие стали жертвами лишений военного времени, некоторые, опасаясь преследований, по мере приближения Красной армии уезжали на Запад. Часть была арестована органами НКВД. Поскольку нансеновские паспорта остались в прошлом, некоторые выжившие приняли венгерское подданство, что, впрочем, в начале 1950-х годов не спасало их от не менее жестоких преследований собственной службы безопасности⁷. Можно, впрочем, привести и ряд примеров удачной адаптации к венгерским условиям и выживания после длительной полосы мытарств. Некоторым выходцам из эмиграции помогла найти себя в послевоенной Венгрии резко возросшая потребность в переводчиках и преподавателях русского языка. Так, в первые послевоенные годы единственным в Пече квалифицированным университетским преподавателем русского языка и литературы был врангелевский офицер Александр Ловягин, поддерживавший связи и с советскими коллегами, приезжавшими в страну [13. Ф. 077. Оп. 26. Папка 119. Д. 44. Л. 50 - 54]. Дальнейшая судьба его теряется в водовороте истории, как и судьбы многих других русских беженцев, оказавшихся в Венгрии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Серапионова Е. Л. Российская эмиграция в Чехословацкой Республике (20 - 30-е годы). М., 1995.

2. Косик В. И. Русская церковь в Югославии (20 - 40-е гг. XX века). М., 2000.

3. Иованович М. Русская эмиграция на Балканах, 1920 - 1940. М., 2005.

4. Косик В. И. Что мне до вас, мостовые Белграда? М., 2007. Ч. 1.

5. Halasz I. Az orosz feher emigransok es Magyarorszag a huszas evek elejen // Ezredfordulo - szazadfordulo - hetvenedik evfordulo. Szerk. J. Ujvary Zs. Piliscsaba, 2001.

6. Козлов А. И. Антон Иванович Деникин // Вопросы истории, 1995. N 10.

7. Ипполитов Г. Деникин (серия ЖЗЛ). 2-е изд. М., 2006.

8. Врангель П. Н. Воспоминания. 1916 - 1920. М., 2006.

9. Русская военная эмиграция 20^-0-х годов. Документы и материалы. М., 1998. Т. 1. Кн. 2.

10. История Венгрии. М., 1972. Т. 3.

11. Seres A. Ket dokumentum az 1922. evi berlini titkos szovjet-magyar t:\argylasakr61 // Leveltari Szemle. Budapest, 2000. N 1.

12. Seres A. A szovjet piac "meghoditasa" es a magyar toke Trianon utan. Iratok a szovjet-magyar vegyes kereskedelmi tarsasag tortenetehez (1923) // Szazadok, 2006. N 1.

13. Архив внешней политики России МИД РФ.

14. Стыкалин А. С. Восприятие русской культуры в Венгрии в XIX - первой половине XX в. в меняющемся историческом контексте. Основные тенденции и этапы // Профессор Сергей Александрович Никитин и его историческая школа. Материалы международной научной конференции. М., 2004.

15. Dioszegi I. Osterreich-Ungarn und der franzosisch-preussische Krieg 1870 - 1871. Budapest, 1974.

16. Аристов В. Русский мир Будапешта и Венгрии. Будапешт, 2003.

17. Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и вооруженных сил юга России (Материалы к истории Белого движения). М., 1997.

18. Samsonov M. Az orosz emigrans nemzetkozi statusa // Jog-es Allamtudomanyi Szemle. 1936. 1 ftizet.

19. Нижинская Р. Вацлав Нижинский. М., 1996.

⁷ Описание судеб некоторых россиян, эмигрировавших в начале 1920-х годов в Венгрию, см. в добросовестной книге петербургского журналиста и историка В. Аристова [16].

Постоянный адрес данной публикации: