О НЕКОТОРЫХ ЗАКОНОМЕРНОСТЯХ ФЕОДАЛЬНОЙ ДЕНЕЖНОЙ РЕНТЫ)

"Заключительные века" феодальной формации оказались в последнее время в центре исследовательских интересов медиевистов различных стран, проблемой, вызвавшей оживленную научную дискуссию, которую еще нельзя считать завершенной¹ . Причины, обусловившие этот интерес, заключаются, прежде всего, в общесоциологической значимости проблемы кризиса и разложения феодальных производственных отношений и перехода от феодализма к капитализму, то есть изучения закономерностей смены одной общественной формации другой.

Сущность поставленной здесь темы может быть вкратце сформулирована следующим образом: когда и в связи с господством какой из форм феодальной ренты страны Западной Европы²пережили высшую стадию развития феодального общества, при какой форме ренты феодальная эксплуатация достигла своего высшего уровня, исчерпав заложенные в феодализме потенции общественного прогресса? Таковы, в конечном счете, отправные вопросы, которые оказались методологическим водоразделом между буржуазной и марксистско-ленинской медиевистикой. Вместе с тем в ходе дискуссии также выявились значительные различия в суждениях и в среде историков, опиравшихся в своих ответах на положения 47-й главы III тома "Капитала" К. Маркса. Причиной тому служит различное истолкование ими закономерностей феодальной денежной ренты, о чем свидетельствует дискуссия, о так называемом кризисе феодализма. XIV - XV столетия не случайно стали наиболее "спорным периодом" в современной историографии средних веков. Именно на это время приходится один из крутых поворотов в истории западноевропейского феодализма - утверждение денежной ренты в качестве господствующей и всеобъемлющей формы феодального производственного отношения. Следовательно, от того или иного истолкования социально-экономической сущности этой формы феодальной ренты и зависит решение всей спорной проблемы о "кульминации" и "кризисе" феодализма в странах Западной Европы³ .

Итак, вопрос стоит следующим образом: насколько совместим феодализм с денежной формой ренты, как долго он может базироваться на такой основе, способен ли он прогрессировать при этом, иными сло-

¹ См. нашу статью "О так называемом "кризисе феодализма" в XIV - XV вв.". (К историографии вопроса). "Вопросы истории", 1960, N 8. См. также статью польского историка Б. Зентара (Zientara). "Zagadnienie depresii rolnictwa w XIV - XV wieku w swietle najnowszej literatury". "Przeglad historiczny". T. LI. 1960, N 2, pp. 262 - 273.

² Под Западной Европой в этой статье будут фигурировать страны так называемой "старой сеньерии", то есть расположенные к западу от Эльбы.

³ Осознание этой истины мы усматриваем в интересной работе венгерского историка Паха. См. "Die Entstehung der kapitalistischen Grundrente in der westeuropaischen Agrarentwicklung. (Zum 47. Kapitel des III. Bandes des "Kapitals")". Von Zs. P. Pach, in "Jahrbuch fur Wirtschaftsgeschichte", 1960, t. II, S. 77 - 111.

вами, двигать вперед развитие производительных сил, или же, наоборот, последние стагнируют и приходят в упадок, как это случилось в последние века рабовладельческого. Рима?

Автор учитывает, что на данной ступени конкретно-исторической разработанности этих проблем всякая попытка их разрешения должна неминуемо свестись к созданию тех или иных рабочих гипотез, которые не могут, естественно, в краткой статье претендовать на исчерпывающую полноту и бесспорность решения всех затронутых в ней вопросов.

Марксистско-ленинская и буржуазная историография подходит к решению указанного вопроса с принципиально противоположных методологических позиций.

Начать с того, что для буржуазных медиевистов понятие "феодализм" вовсе не включает крестьянско-помещичьи отношения, и в частности рентные отношения, которые, по их мнению, возникли "до феодализма" и "независимо от него". Поэтому эволюция рентных отношений, заключают они, не может служить основой для периодизации феодализма. Такая формально-юридическая постановка вопроса приводит к тому, что рентные отношения средневековья лишаются своей феодальной специфики, и в первую очередь это относится к денежной форме ренты. Грань между последней и капиталистической земельной рентой полностью стирается. В результате рента превращается "в экономический феномен", отражающий не классовые отношения, а "рыночную конъюнктуру". Взгляд на всю историю человечества как на своего рода ретроспективное продолжение существующего буржуазного общества, с одной стороны, и юридическая узость исторического мышления - с другой, - такова подоплека подобного рода концепций⁴ .

Однако и среди прогрессивных зарубежных историков, стоящих на почве концепции феодализма как общественно-экономической формации, существуют различные мнения о периодизации заключительного этапа последней. В качестве примера можно привести высказывания некоторых участников вышедшего в Лондоне в 1955 г. сборника "О переходе от феодализма к капитализму". Читая полемику английского историка хозяйства М. Добба и американского экономиста П. Свизи, становится очевидным, что феодализм, в особенности для последнего, по существу, отождествляется с системой барского хозяйства, основанного на даровом труде крепостных крестьян⁵ . Тем самым из всех форм внеэкономического принуждения выделяется лишь одна - крепостничество, точно так же, как и из всех форм ренты "собственно феодальной" признается лишь рента отработочная. Но, во-первых, такое вольное или невольное сведение феодализма к "системе принуждения" не может не иметь своим результатом далеко идущее "смещение" в структуре этого общества, выражающееся в том, что подлинная экономическая основа феодальной эксплуатации - юридически закрепленная земельная монополия господствующего класса - неизбежно отодвигается на задний план "системой принуждения", являющейся в действительности лишь следствием специфики первой. Во-вторых, сведение феодализма к барщинной (домениальной) системе хозяйства приводит к тому, что критерием для периодизации феодальной формации становится не эволюция феодальной ренты в целом, а эволюция ее одной-единственной формы - барщины. Таким образом, кризис и разложение барщинной системы становятся равнозначны кризису и разложению феодализма в целом⁶ . Следовательно, вершиной западноевропей-

⁴ См. нашу статью "О так называемом "кризисе феодализма" в XIV - XV вв.". "Вопросы истории", 1960, N 8.

⁵ "The Transition from Feudalism to Capitalism". A Symposium by P. Sweesy, M. Dobb, H. K. Takahashi, R. Hilton, C. Hill. London. 1955.

⁶ См. A Symposium, p. 6. Cp. Fr. Graus. Die erste Krise des Feudalismus. "Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft", 1955, N 4.

ского феодализма, по мнению основных участников симпозиума (несмотря на глубокие расхождения между ними по другим вопросам), являлись IX - XIII века. С конца же XIII в. в связи с коммутацией барщины и переходом к денежной ренте эти историки склонны датировать начало разложения феодализма. Так, Свизи, для которого "феодальная экономика" и "денежное хозяйство" суть понятия взаимоисключающие, вообще не признает XIV - XV вв. феодальными и прямо предлагает выделить их в особый период - "не феодальный и еще не капиталистический"⁷ . В конечном итоге сторонники подобных взглядов считают, что все прогрессивное в Западной Европе XIV - XV вв. уже было связано не с феодализмом, а с отношениями, капиталистическими по своей природе⁸ .

На наш взгляд, подобная концепция имеет своей предпосылкой ошибочное, недиалектическое понимание классовых отношений в антагонистическом, феодальном обществе. В борьбе классов некоторые участники симпозиума усматривают лишь силу, отрицающую существующий строй, но не видят в ней фактора его поступательного развития, прогресса. Если бы они увидели в классовой борьбе силу не только внешнюю по отношению к рентному отношению, но и внутреннюю, проявляющуюся через него и в развитии его, то они не стали бы, например, отрицать за феодализмом способность в XIV - XV вв. двигать вперед производительность труда⁹ , развитие производительных сил, тогда и тезис о феодальном характере средневекового города не выглядел бы голословным и не вступал бы в противоречие с признанием ими XIV - XV вв. в качестве "периода разложения феодализма"¹⁰ . Это противоречие можно объяснить тем, что понятия "развитие" и "разложение" в изложенной концепции находятся не в диалектической связи, а в чисто механической, точнее сказать, хронологической последовательности, то есть когда развитие не включает элемент разложения, а разложение не совершается через развитие, посредством его. Истина заключается в том, что силы, отрицающие феодализм, иначе говоря, повседневная классовая борьба эксплуатируемых, очень долгое время проявляют себя именно в том, что объективно исторически заставляют феодальный способ производства двигаться вперед, переходить от одной формы ренты к другой и тем самым исчерпать заложенные в нем возможности общественного прогресса вплоть до того момента, когда они становятся способными противопоставить ему принципиально иной, идущий ему на смену капиталистический способ производства. С этой точки зрения, очевидно, что элементы общественного прогресса, отмечаемые в Западной Европе в XIV - XV вв., следует отнести за счет прогресса самой феодальной формации, включая и развитие так называемой городской экономики.

Наконец, нам представляется, что и в среде советских историков нет полной ясности и единодушия по этим кардинальным вопросам истории феодального общества. В нашей историографии, с одной стороны, можно встретить в качестве школьной истины утверждение о непрерывном, восходящем развитии западноевропейского феодализма с XI по XV в. включительно¹¹ . В то же время в монографической литературе мы нередко сталкиваемся с утверждениями, глубоко противоречащими только что указанной периодизации. Так, например, некоторые историки продолжают считать "самой существенной чертой" феодализма не феодальную монополию на землю, а совершенно частную форму ее

⁷ A Symposium, p. 16.

⁸ A Symposium, pp. 41, 43. Cp. R. Hilton. J'eut-il une crise generale de la feodalite. "Annales". 1952. N 1. Cp. Fr. Graus. Op. cit., p. 552.

⁹ Cp. A Symposium, p. 41.

¹⁰ Ibid., pp. 65 - 66.

¹¹ См. "История средних веков". Т. 1. Госполитиздат, 1952, стр. 13.

реализации - сеньорию (манор, виликацию и т. д.)¹² . Но как в таком случае быть с теми странами, в которых "классическая" сеньория не сложилась (например, в Норвегии)? Значит ли это, что они были лишены "самых существенных черт феодализма"? Такая трактовка проблемы сеньории игнорирует тот факт, что "классическая" сеньория разлагается задолго до начала разложения феодализма¹³ . Подобным "переживанием" вотчинной теории является трактовка процессов, связанных с коммутацией барщины денежной рентой, как свидетельства начала "кризиса", "упадка" и "разложения" феодализма. К сожалению, недостаточно ясное разграничение разложения барщинной системы в Западной Европе от разложения феодализма как формации мы находим и у Е. А. Косминского - исследователя, нанесшего своими трудами по аграрной истории Англии, один из наиболее сокрушительных ударов вотчинной теории. "Уже в XIII веке, - писал он, - перед нами намечается... путь роста денежных рент... другими словами, путь разложения феодализма"¹⁴ . Дело не только в том, что вместо ожидаемых в соответствии с логикой исследования самого Е. А. Косминского слов "путь разложения манора" мы в цитируемом месте читаем: "путь разложения феодализма". Дело в том, что переход к денежной ренте трактуется как несовместимый с дальнейшим прогрессивным, восходящим в то время развитием феодализма как общественно-экономической формации и что торжество денежной формы феодальной ренты воспринимается как некое автоматическое начало разложения феодального общества¹⁵ . Выход из затруднений не может быть найден в утверждении, что, хотя феодализм разлагался, общество и, в частности, его экономика продолжали развиваться по восходящей линии¹⁶ , ибо до тех пор, пока феодальная формация являлась восходящей, развитие могло означать лишь новую, более высокую ступень антагонизма, его движущего, иначе говоря, могло означать лишь дальнейший прогресс данного производственного отношения, на базе которого это развитие совершалось.

Таким образом, истолкование сущности и ряда основных закономерностей денежной ренты является наиболее назревшей задачей нашей медиевистики, так как она составляет истинный стержень западноевропейской истории XIV - XVII веков. Естественно, что в рамках данной статьи могут лишь быть намечены пути, которые, как нам кажется, приведут к решению этой задачи.

*

Отправным пунктом теоретического и исторического анализа проблемы, несомненно, должна служить 47-я глава III тома "Капитала" К. Маркса - непревзойденный образец историко-экономического исследования основных закономерностей эволюции феодальной ренты. Но прежде чем обратиться к ней, необходимо сделать два предварительных замечания. Во-первых, следует подчеркнуть, что в основе марксистской концепции натурального характера феодальной экономики лежит не только характеристика "цели производства" (для "собственного потребления"), но и характеристика специфики феодального производственно-

¹² Ср. А. В. Конокотин. Очерки по аграрной истории Северной Франции в IX - XIV вв. Иваново. 1958, стр. 53.

¹³ Ср. А. Я. Гуревич. Свободное крестьянство и феодальное государство в Норвегии. "Средние века". Вып. XX, стр. 3 и сл.

¹⁴ Е. А. Косминский. Исследования по аграрной истории Англии в XIII в М. 1947, стр. 459.

¹⁵ Е. А. Косминский. Эволюция форм феодальной ренты в Англии в XI - XV веках. "Вопросы истории", 1955, N 2, стр. 60.

¹⁶ Ср. Е. А. Косминский. Были ли XIV и XV века временем упадка европейской экономики? "Средние века". Вып. X, стр. 265.

го отношения, одним из элементов которого является неполная собственность землевладельца на личность непосредственного производителя (в самых различных ее проявлениях), благодаря чему отношение эксплуатации - присвоение прибавочного продукта феодалом - опосредствуется не "меновым отношением" (куплей и продажей рабочей силы), а отношением личной зависимости между "собственником" и "несобственником" земли¹⁷ . Именно этот элемент натурального хозяйства при феодализме остается непреходящим на протяжении всего средневековья¹⁸ . Следовательно, марксистское понимание "натурального хозяйства" отнюдь не исключает наличия "товарно-денежных отношений в сфере обмена"¹⁹ .

Из только что сказанного вытекает второе замечание, суть которого заключается в следующем: до тех пор, пока феодальное отношение собственности остается господствующим, степень "товарности хозяйства" является лишь функцией эволюции феодального рентного отношения, но отнюдь не регулятором его и тем более не главным трансформирующим (разлагающим) его началом. В действительности подлинным антагонистом (с этой точки зрения) феодальной ренты является капиталистическая прибыль, но отнюдь не деньги как средство обращения, не "денежное хозяйство" как таковое²⁰ .

Если мы в свете этих замечаний проанализируем концепцию кризиса феодализма XIV - XV вв. в ее различных вариантах и модификациях, то станет очевидным, что в лучшем случае она могла возникнуть вследствие явно одностороннего истолкования учения К. Маркса о денежной форме докапиталистической земельной ренты²¹ . Иначе говоря, историки-марксисты много трудились над историческим обоснованием того, что денежная рента является последней формой феодальной ренты, формой ее разложения. Однако при этом они почти оставили без внимания и, по существу, не раскрытой до сих пор вторую сторону этого положения Маркса, а именно: что денежная рента является вместе с тем высшей формой феодальной ренты, олицетворяющей на определенном этапе дальнейший прогресс феодального способа эксплуатации и открывающей для него новый простор и возможности роста и развития²² , что эта форма ренты не только совместима с дальнейшим восходящим развитием феодальной формации, но на определенный исторический срок предваряет это развитие, делает его возможным.

Переход от отработочной ренты к денежной означал не просто смену вещественной формы прибавочного труда земледельца, присваиваемого безвозмездно классом феодалов, а ломку всего феодального производства и воспроизводства, рубеж между двумя качественно отличными этапами в развитии феодального общества²³ .

Для того, чтобы значение этого рубежа стало очевидным, необходимо не упускать из виду ряд специфических особенностей, присущих феодальному общественному строю и отличающих его как от предшествовавшей, так и от последовавшей за ним антагонистических формаций.

¹⁷ См. К. Маркс. Капитал. Т. 1. Госполитиздат, 1949, стр. 83.

¹⁸ См. там же, стр. 177: "Характерной особенностью капиталистической эпохи является тот факт, что рабочая сила для самого рабочего принимает форму принадлежащего ему товара... лишь начиная с этого момента, товарная форма продуктов труда приобретает всеобщий характер".

¹⁹ См. там же, стр. 176; ср. Б. Ф. Поршнев. Очерки политической экономии феодализма. М. 1956, стр. 105.

²⁰ См. К. Маркс. Капитал. Т. II, стр. 113.

²¹ Может быть, стоило обратить внимание на тот факт, что Маркс на протяжении всей 47-й главы III тома "Капитала" ни разу не упоминает о "феодальной ренте", а говорит лишь о "земельной ренте" (Grundrente) в различных ее формах.

²² См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 816 и сл., где возврат к барщине характеризуется как переход "к более низким формам земельной ренты".

²³ Ср. Marc Bloch. La Societe Feodale. Les classes et le gouvernement des Hommes. Paris. 1940, p. 253.

Если отвлечься от хорошо известных особенностей феодальной собственности²⁴ и обусловленной ими роли внеэкономического принуждения, то окажется, во-первых, что феодальная форма поземельной собственности в отличие от современной буржуазной частной собственности подвержена значительной эволюции, и не только в смысле структуры ее, но - что гораздо важнее - с точки зрения ее социальной и, следовательно, юридической природы. Эта собственность (в отличие от римско-правового jus utendi et abutendi) оказывается весьма пластичной, отливаясь, каждый раз в новые формы в соответствии с новыми общественными условиями ее реализации. Во-вторых, именно потому, что органической составной частью этой собственности являлась та или иная форма внеэкономического принуждения, и личная зависимость характеризует тут общественные отношения материального производства - отношения собственности неизбежно принимают политическую окраску. В результате ни в одном другом антагонистическом обществе изменение в формах собственности не оказывает столь большого влияния на изменение политической структуры общества. Далее, в марксистских аграрно-исторических исследованиях до сих пор прослеживалась почти исключительно одна линия анализа эволюции рентного отношения, а именно социально-экономические последствия смены форм феодальной ренты. Но при этом, как нам представляется, упускается из виду другое направление анализа того же рентного отношения: периодизация феодализма в зависимости от того, где производился прибавочный продукт - в хозяйстве сеньора или в хозяйстве зависимого от него держателя-земледельца²⁵ . Ведь очевидно, что форма ренты является фактом вторичным и производным от места ее производства. Исходя из этого критерия, развитие сложившегося, зрелого феодального общества можно подразделить на две стадии или на два периода: первый период - сеньориальный (точнее, домениальный), так как полем приложения прибавочного труда является господский домен-центр сеньории, - конец которого можно было бы датировать распространением цензивы во Франции и копигольда в Англии, и второй период - парцеллярно-крестьянский, так как крестьянский надел становится с этих пор полем приложения не только необходимого, но и прибавочного труда земледельца. Начало этого периода датируется крушением системы домениального хозяйства. Нам представляется, что для стран так называемой "старой сеньории" только что указанная периодизация при всей условности в названии отмеченных выше стадий открывает перед исследователем значительные (до сих пор совершенно не использованные) познавательные возможности, ибо она в каждом случае сосредоточивает наше внимание, прежде всего на фактах феодального производства, а не только распределения произведенного. Поскольку первая из указанных стадий совпадает в основном с господством отработочной ренты, а вторая - с распространением ренты продуктовой, и, прежде всего денежной ренты, то, очевидно, что критерий "места производства" прибавочного продукта отражает решающий рубеж между двумя поступательными и исторически последовательными этапами феодальной эволюции.

Сеньориальная (домениальная) стадия западноевропейского феодализма хронологически лежит за пределами данной статьи. Здесь же важно только подчеркнуть, что из двух основных элементов, составляющих феодальную собственность этого периода, - земля и в большей или меньшей мере ее возделыватель²⁶ - наибольшее значение для анализа

²⁴ См. определение этой специфики: В. И. Ленин. Соч. Т. 1, стр. 172.

²⁵ Как известно, даже в период господства отработочной ренты в хозяйстве земледельца также производилась часть феодальной ренты (натуральные и денежные платежи), однако несомненно, что решающая ее доля производилась в хозяйстве сеньора барщинным трудом.

²⁶ См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 803.

способа производства имеет второй элемент - "собственность" на личность непосредственного производителя. С этим связан не только институт серважа, но и наличие в руках сеньора целой системы средств внеэкономического принуждения по отношению ко всей массе держателей, рассматриваемых как подданные сеньории²⁷ . В соответствии с этим из двух частей вотчины - "домен" и "земля держаний" - экономически доминирующая и регулирующая роль принадлежит первому. Хозяйство земледельца играет подчиненную и служебную роль. Оно придаток барского двора по своей производственной функции.

Может вызвать недоумение, каким образом именно в условиях господства этой самой грубой формы феодальной эксплуатации средневековое общество сделало наибольший скачок в развитии производительных сил (на базе феодальных отношений производства) и был, достигнут более высокий экономический и производственный уровень хозяйства непосредственного производителя? Объяснением может служить лишь следующее: это случилось именно в силу господства самой простой, по определению Маркса, самой примитивной и очевидной формы феодальной ренты, которая в тех исторических условиях заключала в себе наибольшие потенции развития материального производства. Во-первых, необходимый и прибавочный труд при этой форме ренты разделен во времени и пространстве, что позволяет достигнуть высокой степени освобождения необходимого рабочего времени. Следовательно, достигается максимальное напряжение трудовых усилий земледельца в это время. Во-вторых, господствующая в этот период система держания с ее принудительно поддерживаемой неделимостью дворов и неподвижностью структуры самих держаний создает такую степень относительного перенаселения вотчины "избыточным населением", что последнее оказывается, в конечном счете, важным фактором в прогрессе производительных сил. Это связано с отрывом от земледелия значительной массы населения и переходом его на рельсы "городской" экономики. Таким образом, господство барщинной системы не только содействует созданию избыточной товарной массы земледельческих продуктов, но и возникновению потребителя этих продуктов - неземледельческого населения. Этим же относительным перенаселением вотчины был вызван, с одной стороны, земельный тол од в районах старой земледельческой культуры, и, с другой, им же объясняется сама возможность расчисток и распашки нови на огромных пространствах - этого поистине трудового подвига средневекового крестьянства.

Конечно, основой основ всех этих процессов являлся рост производительности труда земледельца, достигнутый почти исключительно в его собственном хозяйстве. Следует только при этом не забывать, что исторически он стал возможным только на базе системы отработочной ренты, являвшейся до поры до времени важным фактором в развитии материального производства средневековья. К этому следует добавить, что именно отработочная рента в тех условиях гарантировала земледельцу наибольшие возможности повседневного сопротивления феодальной эксплуатации. Отсюда становится понятным, почему при господстве этой наиболее откровенной и наиболее грубой, казалось бы, формы принуждения не происходило таких массовых крестьянских восстаний, какие наблюдаются в последующий период.

Однако на определенной ступени развития товарно-денежных отношений сеньория, как воплощение хозяйственной организации феодализма и центр производства прибавочного продукта, становится для господствующего класса экономически невыгодной. Ссылкой на большую производительность наемного труда по сравнению с трудом барщинным

²⁷ M. Bloch. Les caracteres originaux de l'histoire rurale francaise. Oslo. 1931, p. 131. Cp. R. Boutruche. Seigneurie et Feodalite. Paris. 1959, p. 114.

мы чаще всего объясняем причину коммутации отработочных повинностей. В этом случае перед нами типичный пример чисто умозрительного суждения нашего современника о прошлом, ибо если бы поместное хозяйство было бы способно в своей массе перейти к наемному труду (в современном смысле), то феодальной системе как таковой пришел бы конец очень рано. Но в том-то и дело, что она по своей сущности на это не способна, и именно поэтому вышеуказанное "объяснение" ничего в действительности не объясняет. На самом же деле невыгодность барщинной системы в тех исторических условиях заключалась в том, что она уже не обеспечивала извлечение в пользу земельного собственника всей массы прибавочного продукта, произведенного земледельцем, так как часть этого продукта, не изъятая у держателя в виде ренты, присваивалась им в качестве "эмбриональной прибыли". Отсюда "самостоятельное развитие имущества и, говоря относительно, богатства у обязанных барщиной или крепостных"²⁹ . Именно этим объяснялась, прежде всего "нерентабельность" домениального хозяйства для сеньора.

В свете данного положения правомерно заключить, что переход к каждой следующей форме ренты, прежде всего, преследует цель создать более эффективный механизм извлечения у крестьянина возраставшей массы прибавочного продукта в виде ренты его сеньору. Следовательно, цель перехода к денежной ренте - резко повысить норму феодальной эксплуатации. Это целенаправленная попытка создать не только более густую, но и более обширную и всеобъемлющую сеть, расставленную сеньорией на путях циркуляции избыточного продукта крестьянского труда. В этом заключается основное экономическое содержание процесса коммутации отработочных повинностей. Денежной рентой создается возможность эксплуатации сеньором товарно-денежных отношений или, точнее, рыночных связей крестьянского хозяйства, как и доходов той части сельского населения, которая остается вне надельной системы.

Однако переход к продуктовой и денежной ренте имел далеко идущие последствия для всей системы феодального присвоения: он не только вызвал глубокую перестройку сеньории, обусловив появление принципиально нового типа ее - так называемого "чистого земельного верховенства", но обусловил перестройку самих форм феодальной эксплуатации в силу того, что сеньория постепенно теряет контроль над производительными ресурсами крестьянского двора. Меняется не только структура вотчины в связи с сокращением и ликвидацией домениального хозяйства, но становится явным то, что было скрыто в предшествующую эпоху, - абсолютное преобладание и решающее значение мелкого крестьянского хозяйства. Еще более важным результатом этих сдвигов была дальнейшая эволюция самой природы феодальной собственности: исчезает постепенно один из двух ее составных элементов - личная крепость непосредственного производителя. И хотя вместо нее появляются другие формы несвободы, тем не менее, экономически это означало прекращение повинностей (например, связанных с серважем), которые в предшествующую эпоху рассматривались как основа сеньориальной власти. Далее, возникшая необходимость в "концентрированном насилии" со стороны центральной власти (вместо непосредственного и прямого принуждения со стороны сеньориальной власти) приводит к потере последней значительной части прежнего политического суверенитета. Иными словами, феодальная собственность все больше теряет былую политическую окраску, сеньориальные отношения все больше сводятся к поземельным отношениям. В конечном итоге феодальная собственность, рассматриваемая сквозь призму сеньории, либо сводится и реализуется для сеньора в виде так называемых реальных повинностей, либо расщепляется на составные части, которые распыляются

²⁹ См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 806.

среди ряда собственников ее - получателей отдельных частей ренты (сеньоры поземельные, личные, судебные и др.)³⁰ .

Таким образом, социально-экономические процессы XIV - XV вв., названные "кризисом феодализма", в действительности олицетворяли собой лишь кризис старой сеньории, или, точнее, кризис и разложение сеньориальной формы феодальной эксплуатации, оказавшейся неадекватной требованиям и возможностям феодальной эксплуатации в новых экономических условиях³¹ . Что же касается феодализма как общественно-экономической формации, то с переходом к денежной форме феодальной ренты он вступил в новую, более высокую фазу своего развития, обусловленную развитием товарного производства. Продуктовая, а тем более денежная рента характеризуются К. Марксом как несравнимо более высокие, более развитые формы ренты по сравнению с рентой отработочной³² . Это вытекает из того решающего экономического факта, что с превращением крестьянского хозяйства в единственный центр производства прибавочного продукта из-под прямого принуждения и надзора сеньора освобождается все рабочее время земледельца. Слияние "прибавочного производства" и "необходимого производства", иными словами, труда производителя на самого себя и его труда на земельного собственника в едином крестьянском хозяйстве привело к тому, что эти коренным образом отличные по своей производительной потенции виды труда земледельца "уже не отделяются осязательно во времени и пространстве"³³ . Подгоняемый "силой отношений", земледелец теперь трудится одинаково производительно на протяжении всего своего рабочего времени. В этом основное отличие новой стадии феодализма, позволяющее усмотреть в ней не только упадок и разложение, а новую ступень в развитии данной формации.

Основной отличительной чертой ее была повсеместная экономическая победа крестьянского хозяйства над хозяйством домениальным и фактическое укрепление крестьянского землевладения (цензивы - во Франции, копигольда - в Англии, крестьянского лена - в Германии)³⁴ . По мысли К. Маркса, неоднократно им подчеркивающейся, именно в эту пору западноевропейский феодализм приобретает наиболее типические для него черты. В 24-й главе I тома "Капитала" К. Маркс писал: "Во всех странах Европы феодальное производство характеризуется разделением земли между возможно большим количеством леннозависимых крестьян". Далее он подчеркивает, что еще в нормандскую эпоху Англия "была усеяна" мелкими хозяйствами³⁵ . Таким образом, если не домениальное хозяйство, а мелкое крестьянское хозяйство воплощает наиболее характерную черту феодального производства, то очевидно, что

³⁰ Cp. Phil. Dollinger. L'evolution des classes rurales en Baviere. Paris. 1949, pp. 371 - 372, 419.

³¹ См. нашу статью "О так называемом кризисе феодализма в XIV - XV вв.". "Вопросы истории", 1960, N 8.

³² См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 807. "Рента продуктами предполагает более высокий культурный уровень непосредственного производителя, следовательно, более высокую ступень развития его труда и общества вообще...".

³³ См. там же, стр. 808. Этим не отрицается наличие элементов разложения в феодальной структуре общества уже в данный период. Разумеется, что больше всего они были обусловлены развитием города. Однако дело вовсе не в том, что якобы "нефеодальный" город разлагает феодальный строй деревни, а в том, что феодальный способ производства разлагается, прежде всего, в самом городе, и именно степенью этого разложения уже определяется, насколько оно ускоряет и интенсифицирует аналогичные процессы в аграрных отношениях. К тому же разложение феодальных отношений на почве городской экономики - при всей важности этого факта - до поры до времени имеет лишь привходящее значение. Решающие, с этой точки зрения, процессы можно вскрыть, только покинув пределы средневекового города.

³⁴ См. R. Kotzschke. Allgemeine Wirtschaftsgeschichte des Mittelalters. Jena. 1924, S. 549.

³⁵ См. К. Маркс. Капитал. Т. I, стр. 722.

не XI - XIII, а XIV - XV века представляли пору его действительного расцвета. Если истинно положение о том, что основой феодального хозяйства является крестьянский двор, то не приходится сомневаться в том, что эта основа в огромной степени расширилась и укрепилась именно в XIV - XV веках.

В этой связи особое познавательное значение приобретает известное высказывание Маркса: "Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европейского средневековья, чем все наши исторические книги..."³⁶ . Но поскольку подобного рода организации землевладения Западная Европа достигла лишь в XIV - XV вв. с исчезновением домениального хозяйства, то остается заключить, что именно в эти века страны Западной Европы достигли "чисто" феодальной организации землевладения, когда крупная феодальная собственность наиболее полно сочетается с развитием мелкого крестьянского хозяйства. Марксово истолкование феодального способа производства позволяет, таким образом, определить классическую его стадию как пору расцвета мелкокрестьянской земледельческой культуры на чужой, несвободной земле. Базисом его, как и при сеньориальной стадии, остается земельная монополия феодалов. Однако отношение эксплуатации все более принимает "реальный", вещный характер, рента вместо всеобъемлющего и нерасчлененного комплекса платежей теперь сводится главным образом к земельной ренте (Grundrente), регулируемой договором³⁷ . Экономическое укрепление крестьянского хозяйства имело своим естественным результатом и юридическое укрепление крестьянского землепользования, получившего постепенное признание не только в обычном, но и в национальном праве. Именно в эту пору мелкое крестьянское хозяйство и юридическая форма крестьянского землевладения достигали максимально возможного при феодализме соответствия, наиболее полно приближались, по выражению Маркса, к "самой нормальной форме" земельной собственности, необходимой для мелкого производства. "Таково, - подчеркивал он, - английское yeomanry, крестьянское сословие в Швеции, французское и западно-немецкое крестьянство"³⁸ . Вот почему эту стадию феодализма, когда крестьянское хозяйство не только уже зримо выступает как экономическое основание общества, но и становится единственной "нормальной формой" феодального производства, правомернее всего считать временем высшего подъема последнего, фазой, подготавливающей предпосылки для его общего кризиса в XVI - XVIII веках.

Однако нет ли здесь противоречия между утверждением, что западноевропейский феодализм, рассматриваемый как способ производства, достигает лишь в XIV - XV вв. классически выраженных черт, которые, по мнению Маркса, характеризуются "разделением земли между возможно большим количеством леннозависимых крестьян"³⁹ , и положением, согласно которому денежная рента, ставшая господствующей именно в этот период, "есть в то же время форма разложения рассматривавшейся до сих пор земельной ренты..."?⁴⁰ . Самое пристрастное сопоставление этих положений убеждает, что противоречий между ними нет. Эти положения вообще разноплановые, ибо в первом случае речь идет о статической картине феодального строя поземельных отношений, тогда как во втором случае говорится о динамике этих отношений, об их исторической перспективе.

В самом деле, трудно сказать, откуда взялось мнение, будто разло-

³⁶ Там же.

³⁷ См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 811.

³⁸ Там же, стр. 819.

³⁹ См. К. Маркс. Капитал. Т. I, стр. 722.

⁴⁰ См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 811.

жение феодальной земельной ренты начинается тотчас же с коммутацией барщины денежной рентой. У Маркса отчетливо проводится мысль совершенно отличная, а именно, что разложение этой формы ренты становится фактом лишь с возникновением капиталистического уклада.

Рассмотрим более пристально, что Маркс понимает под разложением феодальной земельной ренты. Как известно, он усматривает последнее в низведении этой ренты "от нормальной формы прибавочной стоимости и прибавочного труда... до избытка этого прибавочного труда"⁴¹ над средней нормой прибыли, присваиваемой капиталистом, то есть условия, при которых вместо ренты прибыль становится нормальной формой прибавочной стоимости⁴² , а рента становится лишь "добавочной прибылью", выплачиваемой земельному собственнику. Иначе говоря, процесс разложения феодальной земельной ренты есть в то же время процесс вытеснения средневекового, традиционного держателя капиталистическими арендаторами, чем обусловливалось превращение феодальной земельной ренты в ренту капиталистическую⁴³ , либо выкупа крестьянином своего оброчного обязательства (впрочем, последнее достигалось лишь мизерной долей зависимых держателей).

К. Маркс указывал, что только в своем "дальнейшем развитии денежная рента необходимо приводит... или к превращению земли в свободную крестьянскую собственность или к форме капиталистического способа производства, к ренте, уплачиваемой капиталистическим арендатором"⁴⁴ , что, в свою очередь, предполагает переворот в отношениях земельной собственности. Между тем хорошо известно, что даже в Англии в XV в. капиталистическая аренда была спорадическим явлением. Еще более спорадическим было превращение обычного держания земледельца во фригольд. Преобладающее большинство населения страны, подчеркивал К. Маркс, состояло из "свободных крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность"⁴⁵ . Таким образом, по мнению Маркса, в Англии XV в. продолжали существовать все условия, при которых денежная рента еще целиком сохраняет свою феодальную природу, то есть форму земельной ренты, как нормальной и господствующей формы прибавочной стоимости. И если нужны еще иные доказательства в пользу именно такой интерпретации концепции денежной ренты Маркса, то нелишним будет сослаться на следующее положение, почерпнутое из той же 24-й главы I тома "Капитала": "Такие отношения (то есть абсолютное преобладание мелкого крестьянского хозяйства. - М. Б.) при одновременном расцвете городской жизни, характерном для XV столетия, создали возможность того народного богатства, которое с таким красноречием описывает канцлер Фортескью..., но эти отношения исключали возможность капиталистического богатства"⁴⁶ . Не правомерно ли будет допустить, что этот тезис Маркса отражает положение вещей и в странах по другую сторону Ла-Манша?

Итак, речь идет вовсе не о том, чтобы признать отношение оброчника XIV - XV вв. к земельному собственнику феодальным отношением (это нечто само собою разумеющееся), и даже не о том, чтобы признать исторически прогрессивный характер денежной ренты по сравнению с предшествующими ее формами (это тоже слишком очевидно). Из вышеизложенного вытекает вывод, что с переходом к денежной

⁴¹ См. там же, стр. 813.

⁴² См. там же.

⁴³ См. там же, стр. 812.

⁴⁴ См. там же, стр. 811.

⁴⁵ См. К. Маркс. Капитал. Т. 1, стр. 721.

⁴⁶ Там же, стр. 722.

ренте феодальная формация вступает в высшую фазу своего развития, которая только с возникновением капиталистического уклада в Западной Европе становится фазой разложения феодализма. Прогресс феодального способа производства при денежной форме ренты заключается, прежде всего, в том, что с ней связано громадное расширение возможностей феодальной эксплуатации. Рамки феодальной ренты раздвигаются настолько, что рента, получавшаяся непосредственно сеньором, представляется теперь лишь частью последней, постепенно оттесняемой на задний план другими ее составными частями.

С этой точки зрения крестьянско-парцеллярная фаза западноевропейского феодализма делится, в свою очередь, на два этапа. На первом из них - XIV - XV вв. - благодаря фиксации сеньориальных повинностей в денежных (номинальных) единицах, с одной стороны, и неуклонному обесценению этих единиц, с другой стороны, образуется заметный разрыв (по крайней мере, у зажиточной части крестьянства) между общим объемом произведенного крестьянином избыточного продукта и той его частью, которая присваивалась земельным собственником в виде ренты. Этот разрыв является экономическим выражением факта возникновения (под феодальными вывесками) крестьянско-парцеллярной формы землевладения, образовавшейся в процессе разложения сеньориальной формы феодальной собственности.

Иначе говоря, все еще оставаясь "нормальной и господствующей формой прибавочной стоимости", феодальная рента на этом этапе фактически низводится экономическими условиями до части доли этой стоимости. Этот кардинальный экономический факт, несомненно, свидетельствовал бы о разложении феодальной ренты, если бы развитие последней на этом остановилось. Но поскольку этого не случилось, так как феодальная эксплуатация вскоре не только преодолела этот кризис, но и достигла небывалых ранее размеров, то указанный выше разрыв в действительности означал лишь факт разложения прежней формы этой ренты, которую мы условно назовем сеньориальной формой. Таким же признаком ее разложения явилось вторжение в деревню ростовщического капитала, который в виде процентов захватывает в свои руки часть избыточного продукта, ранее присваивавшегося сеньорией. Наконец, третьим признаком ее разложения было распыление крестьянских повинностей между рядом получателей разновеликих ее частей в силу распыления разнородных феодальных прав, прежде сосредоточенных в руках сеньора.

Второй этап истории денежной ренты характеризуется тем, что над сеньориальной формой ренты надстраивается централизованная ее форма, главным образом в виде государственных налогов, пошлин и сборов⁴⁷ . При анализе исторических закономерностей денежной ренты обычно лишь словесно признают налоговую систему (в широком смысле, включая судебные штрафы, дорожные и рыночные пошлины и т. д.) феодального государства формой эксплуатации, прежде всего крестьянства, но, как правило, не включают ее в состав феодальной ренты в собственном смысле слова⁴⁸ . Между тем в формах ренты, присваиваемых носителем политического суверенитета, следует усматривать олицетворение исторического развития феодальной ренты как таковой. И это более чем правомерно потому, что суверенитет в ту эпоху есть лишь в большей или меньшей мере выражение, иносказание титула земельной собственности. С этой точки зрения образование в Западной Европе централи-

⁴⁷ См. меткое замечание японского прогрессивного историка Такахаси (A. Symposium, p. 46): "Абсолютизм был не чем иным, как системой концентрированной власти, направленной на преодоление кризиса феодализма (?), проистекающего из краха сеньориальной системы".

⁴⁸ Ср. К. Маркс. Капитал. Т. 1, стр. 722; ср. также т. III, стр. 804.

зованных государств означало не только возникновение новой формы государственности, но и новой формы феодальной собственности. В данной связи замечание Маркса о приближении формы феодального производства в Западной Европе XIV - XV вв. к классически восточному, то есть к мелкокрестьянскому, образцу⁴⁹ приобретает глубокий познавательный смысл. Оно означает, что в указанные столетия произошел сдвиг и в формах поземельной собственности, выражавшийся в том, что над сеньориальными ее формами надстраивается титул собственности носителя политического суверенитета. В процессе централизации обычно подчеркивают роль третьего, "нефеодального" сословия. Между тем образование централизованных государств диктовалось теперь не только политическими, но и экономическими интересами самого класса феодалов, и достижение этой цели было возможно при условии уступки суверену известной доли того титула собственности, который ранее принадлежал отдельному сеньору. Очевидно, что речь идет лишь об определенном приближении юридической природы феодальной собственности позднесредневековой Западной Европы к формам этой собственности в странах Востока. Только с усилением экономической роли феодального государства, превращающегося в регулирующее начало всей экономической жизни страны, феодальная эксплуатация в действительности стала всеобъемлющей, охватив своими щупальцами все сферы труда и все сферы производства и обмена, что было связано со сосредоточением в руках суверена не только значительного фонда домениальных земель, но и прав верховной собственности по отношению всей территории страны. Не требуется доказывать, что по своей природе этот суверенитет воплощал лишь новую форму феодальной собственности.

Итак, торжество денежной ренты не только обусловило разложение сеньориальных форм феодального присвоения, но имело своим результатом конституирование новых централизованных форм ренты, что отражало глубокие сдвиги в формах феодальной собственности. Если в сеньориальную фазу феодализма крупная земельная собственность неизбежно содержала в себе больший или меньший элемент политического суверенитета, то в позднее средневековье отношение становится обратным: политический суверенитет неизбежно принимал характер верховной земельной собственности. Точно так же, как держатели сеньории превратились в подданных короля, земля сеньории стала частью территории королевства, землей короля. Именно таково содержание понятия "домен короля" во Франции. В Англии этот факт был юридически еще более ярко выражен⁵⁰ .

Следовательно, именно в пору, когда собственность отдельно, взятых сеньоров наиболее приближается к "гражданской", "частноправовой" ее форме, феодальная рента все более принимает публично правовой характер. В этом противоречии заключен "движущий мотив" социальной истории позднего средневековья.

Поскольку именно с помощью централизованных форм ренты не только ликвидируется разрыв между размером избыточного продукта крестьянского хозяйства и сеньориальными повинностями последнего, но и извлекается из него нередко и часть необходимого продукта, то легко себе представить, насколько усилилась вся система феодальной эксплуатации по мере дополнения сеньориальных рент централизованными формами феодального присвоения. Убедительное свидетельство этому мы находим в трактате английского канцлера XV в. Фортескью. Посетив Францию в 1465 г., он впоследствии заметил: "На каждый экю,

⁴⁹ См. К. Маркс. Капитал. Т. I, стр. 722.

⁵⁰ F. Pollock and F. W. Maitland. History of English Law. Cambridge. 1895. Vol. I, p. 127.

что они (то есть крестьяне. - М. Б.) платят сеньору за свои держания... они уплачивают королю 5 экю"⁵¹ .

Даже одного такого примера достаточно для того, чтобы убедиться, какие возможности для увеличения массы феодальной ренты открываются в связи с переходом к денежной ее форме, а, следовательно, насколько ошибочно говорить о "разложении феодальной ренты" чуть ли не с XIII века. Наоборот, утверждение денежной ренты в Западной Европе означало, по мысли Маркса, качественный скачок всей системы феодальной эксплуатации от примитивных ее форм к более развитым. Именно благодаря этому феодальный порядок укрепился еще на ряд столетий, началась новая фаза его развития, связанная с торжеством крестьянско-парцеллярной формы хозяйства.

Как уже говорилось, до сих пор историки отмечали лишь "разрушительную силу" денежной ренты для феодального строя поземельных отношений. Однако при этом они прошли, по существу, мимо созидательной роли этой формы ренты в истории западноевропейского феодализма. На базе денежной ренты происходит в XIV - XV вв. вторичная регенерация феодальных отношений, воссоздание новых форм этих отношений. Так, возникает новая форма феодальной вотчины, отличающаяся, от классической феодальной вотчины и своим происхождением (главным образом путем приобретений), и своей структурой (мозаичность, разбросанность, сложное переплетение прав и землевладения и т. д.), и формой утилизации феодальных прав (главным образом денежно-договорная).

Именно на базе денежной ренты возникают и крестьянские держания второй генерации, отличающиеся в значительной степени теми же чертами, которыми отмечена и сама вотчина второй генерации. Это "возрождение" западноевропейского феодализма, давно уже известное под термином рефеодализации, до сих пор еще не подвергнуто надлежащему изучению ни в одной из стран Западной Европы. Перед нами, по существу, огромное поле для исследовательских работ, методологическое значение которых полностью вырисовалось лишь в ходе дискуссии о так называемом кризисе феодализма.

Следовательно, XIV - XV века, которые многие интерпретаторы денежной ренты рассматривают как время кризиса и разложения феодализма, в действительности являлись переходом к более высокой его стадии, достигшей кульминации с возникновением централизованных, абсолютистских государств, ибо только при этих условиях сеньориальные ренты низводятся до части феодальной ренты, вместо того чтобы быть ее нормальной формой, ее основным воплощением. Очевидно, что и в этом случае природа этой ренты феодальная, ибо ее базисом и на этой стадии остается земельная собственность, противостоящая земледельцу как несвободная, обремененная, чужая собственность. Только на этой стадии развития денежной ренты создаются условия разложения феодализма.

Из вышесказанного, очевидно, что нельзя отождествлять для позднего средневековья эволюцию земельной ренты, выплачивавшейся номинальному собственнику земли - сеньору, с эволюцией феодальной ренты в целом⁵² . Иначе мы совершенно не в состоянии будем даже приблизиться к ответу на вопрос о начале "нисходящей" стадии западноевропейского феодализма.

В самом деле, если в отношении Англии начало разложения феодальной ренты зримо отмечено началом аграрной революции, то есть

⁵¹ I. Fortescue. The Governance of England. (Ed. Plummer). Oxford. 1885, p. 114.

⁵² См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 817: "Доход земельного собственника, какое название ни давали бы ему... является здесь той нормальной и господствующей формой, в которой непосредственно присваивается весь неоплаченный прибавочный труд...".

массовой экспроприации йоменри, с одной стороны, и развитием капиталистической аренды - с другой, то для Франции этот рубеж далеко не столь ясен, ибо нельзя устанавливать его, исходя из фактов, почерпнутых вне сферы производства и прежде всего поземельных отношений (данные об объеме внутреннего и внешнего обмена сами по себе, с этой точки зрения, мало о чем говорят, по крайней мере до тех пор, пока землевладение определяет не только экономику, но и социальную структуру общества). Между тем именно в XV в. во Франции происходит юридическое укрепление поземельных прав цензитария, иными словами, базис феодальной денежной ренты⁵³ укрепляется, а вовсе не разлагается, как этого следовало ожидать, рассуждая по аналогии с Англией.

Однако было бы неправильным считать, что вне нашего поля зрения до сих пор оставались те разрушительные для судеб парцеллярно-крестьянского хозяйства импульсы, которые исходили из города. Но такова была логика самой истории. Ибо представляется очевидным, что только тогда, когда в городе зарождается капиталистический уклад, он способен в соответствии с потребностями последнего трансформировать и аграрные отношения. Пока же город базируется на средневековом строе ремесла, никакие успехи "денежного хозяйства", отмечаемые в нем, не могут служить основанием для суждения о направлении аграрного развития той или иной страны.

Ростовщичество, несомненно, подрывает жизненные силы крестьянского хозяйства, но вместе с тем оно и консервирует последнее, ухудшая лишь условия его воспроизводства. Пример "взаимодействия" между французским городом и деревней в "заключительные века" средневековья служит этому лучшим доказательством. Сверхцензы, воплощавшие ростовщические проценты, стали также дополнением к сеньориальной ренте, как и фискальные поборы.

Следовательно, для ответа на вопрос о начале "нисходящей" стадии феодализма в Западной Европе необходимо сосредоточить внимание на эволюции экономического содержания феодального (в широком смысле слова, а не только сеньориального) рентного отношения, иными словами, на том, насколько последнее обеспечивает воспроизводство и развитие крестьянского двора, крестьянского хозяйства как формы самостоятельного производства на фактически (и в известной степени и юридически) принадлежащей земледельцу земле⁵⁴ . "Пределом эксплуатации" для зависимого парцеллярного крестьянина "является лишь заработная плата, которую он, по вычете собственно издержек, уплачивает сам себе"⁵⁵ . Пока цена продукта покрывает наряду с рентой земельному собственнику "физический минимум заработной платы", парцеллярный крестьянин будет возделывать свою землю⁵⁶ . Однако с конституированием централизованных форм ренты условия воспроизводства крестьянского хозяйства все более ухудшаются. "Ростовщичество, - подчеркивает Маркс, - и система налогов должны вести ее (то есть эту форму хозяйства. - М. Б.) повсюду к гибели"⁵⁷ .

Роль налогового гнета в разорении и обнищании крестьянства наиболее ярко проявилась во Франции, однако это отнюдь не означает, что в других странах Западной Европы система налогов этой роли не иг-

⁵³ См. С. Д. Сказкин. Февдист Эрве и его учение о цензиве. "Средние века". Вып. I. 1942, стр. 187 и сл. См. также его статью "Основные проблемы так называемого "второго издания крепостничества" в Средней и Восточной Европе". "Вопросы истории", 1958, N 2.

⁵⁴ Мне представляется, что критерий для определения начала этой стадии, предложенный академиком М. В. Нечкиной, имеет познавательное значение, выходящее за пределы России. См. ее статью "О "восходящей" и "нисходящей" стадиях феодальной формации". "Вопросы истории", 1958, N 7.

⁵⁵ См. К. Маркс. Капитал. Т. III, стр. 818.

⁵⁶ См. там же.

⁵⁷ Там же, стр. 820.

рала. Достаточно вспомнить, что восстание Уота Тайлера 1381 г. началось с выступления против королевских сборщиков подушной подати⁵⁸ " В середине XV в. на этой же почве вспыхнуло и крестьянское восстание во главе с Джеком Кедом⁵⁹ . С установлением абсолютизма именно в сборщиках всевозможных поборов крестьяне усматривают своих наиболее заклятых врагов. Всеобъемлющий характер фискального ограбления имеет своим результатом перерастание крестьянских движений среднего средневековья в народные движения позднего средневековья. Недаром же на сборщиков королевских налогов в первую очередь обрушивается гнев народных масс⁶⁰ . Конечно, этим отнюдь не снимается сеньориальный аспект феодальной эксплуатации. В ряде случаев он и в позднее средневековье оставался решающим для судеб парцеллярно-крестьянских форм собственности; такова, например, отличительная черта аграрного развития Англии в XVI - XVIII веках. Тем не менее, второй этап в развитии денежной ренты везде и повсюду связан с прогрессивным ухудшением условий воспроизводства крестьянского хозяйства, обусловленным конституированием новых форм феодальной ренты. Только феодально-абсолютистский строй, охватывающий своими щупальцами все виды производства и эксплуатирующий в пользу феодального класса все виды производительного труда, приводит к тому, что кризис феодализма, его разложение из явления частного, затрагивающего лишь ту или иную конкретную форму хозяйства, становится всеобщим, то есть кризисом способа производства, формации. Таков конечный результат развития феодальной денежной ренты. Важно только помнить, что этому результату предшествует более чем двухвековое развитие этой ренты, поднявшее феодальное общество на его вершину, прежде чем раскрылась его историческая ненадобность, неразумность.

⁵⁸ См. Д. М. Петрушевский. Восстание Уота Тайлера. М. 1937, стр. 10.

⁵⁹ См. Е. В. Кузнецов. Крестьяне и горожане в войне алой и белой роз. "Научные доклады высшей школы. Исторические науки", 1960, N 3.

⁶⁰ См. Б. Ф. Поршнев. Народные восстания во Франции перед Фрондой. М. 1948, стр. 35 и сл.

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Найденный поисковым роботом источник:

Автор(ы) публикации - М. А. БАРГ:

Комментарии: