Автор: Павел ГОЛУБ


БЕССЛАВНЫЙ ФИНАЛ: КАК ЭТО БЫЛО

Павел ГОЛУБ, доктор исторических наук, профессор

14 ноября 1919 г. закаленная в боях 27-я советская дивизия, совершив за сутки неимоверный марш-бросок почти в 100 верст, освободила столицу "Колчакии" Омск. Многотысячный гарнизон города сдался без боя. Победителям достались огромные трофеи: 3 бронепоезда, более 40 орудий, свыше 100 пулеметов, многочисленные склады с боеприпасами, снаряжением, продовольствием и пр. В плен сдалось более 30 тыс. генералов, офицеров и солдат. Надрывные призывы диктатора и грозные приказы вновь назначенного главнокомандующего войсками фронта ген. К. В. Сахарова отстоять Омск остались гласом вопиющих в пустыне. В предшествующих боях за Урал хребет колчаковской армии был надломлен, и она, деморализованная и сильно поредевшая, с каждым днем утрачивала боеспособность.

Вслед за освобождением Омска 5-я советская армия в составе 26, 27, 30 и 35-й стрелковых дивизий, не давая противнику передышки, устремилась в глубь Сибири. Проведя в ноябре 1919 - январе 1920 г. Новониколаевскую и Красноярскую операции, она окончательно сломила сколько-нибудь организованное сопротивление войск Колчака. Ее дивизии взяли в плен основную массу еще остававшихся в строю колчаковских офицеров и солдат. Сдача в плен приобрела лавинообразный характер. Так, 30-я дивизия, в результате стремительного броска занявшая Томск, пленила большую часть находившейся здесь на переформировании 1-й колчаковской армии (около 12 тыс. человек). При овладении ст. Тайга было взято в плен до 5 тыс. солдат и офицеров. Под Красноярском 30-я и 35-я дивизии при содействии партизанской армии Кравченко - Щетинкина окружили 50-тысячную группировку колчаковских войск и заставили ее сложить оружие. Советские войска в ходе завершающих операций получили в виде трофеев многие сотни орудий, тысячи пулеметов, десятки бронепоездов и бронеплощадок, сотни железнодорожных составов, груженных различным имуществом. Колчаковская армия, потерявшая управление, большую часть личного состава и вооружения, как организованная сила перестала существовать. Ее остатки под началом генералов В. О. Каппеля, С. Н. Войцеховского и К. В. Сахарова беспорядочно устремились на восток, спасаясь от наступавших советских дивизий.

Продвижение 5-й советской армии по Сибири было стремительным и в полном смысле слова триумфальным. После Омска 3 декабря был освобожден Семипалатинск, 10 декабря - Барнаул, 14 декабря - Новониколаевск, 20 декабря - Томск, 24 декабря - ст. Тайга, 7 января 1920 г. - Красноярск, 7 марта - Иркутск.

Столь блистательному успеху способствовало то, что наступление советских войск с фронта было с огромной энергией поддержано партизанскими формированиями и повстанцами с тыла. Многие важные пункты - Барнаул, Бийск, Семипалатинск, Красноярск, Канск, Нижнеудинск, Черемхово, Иркутск и др. были освобождены или еще до подхода советских войск, или в ходе совместных действий частей Красной Армии, партизан и повстанцев. В декабре 1919 г. Реввоенсовет 5-и советской армии и Сибревком отмечали: "Навстречу шедшей в Сибирь Красной Армии поднялись тысячи восставших крестьян, соединившихся в полки. Самоотверженная борьба почти безоружных партизан навеки врежется в память поколений, имена их с гордостью будут произноситься нашими детьми. Ныне произошло соединение организованной советской Красной Армии с партизанскими полками и отрядами по всей Сибири" 210 .

Теперь заглянем внутрь антисоветского лагеря и посмотрим, что происходило там в связи с катастрофой колчаковской армии на фронте. А там происходило настоящее столпотворение. Страх перед неотвратимо надвигавшейся расплатой превратил бывших союзников - колчаковскую власть, чехов, поляков, войска западных стран в непримиримых врагов,


--------------------------------------------------------------------------------
Окончание. Начало в NN 7, 8, 9, 10 журнала.

стр. 71


--------------------------------------------------------------------------------
обвинявших друг друга в разверзшейся катастрофе. 13 ноября "Чехословацкий дневник" опубликовал очередную обличительную статью против колчаковского режима под броским заголовком "Кризис". В ней страх перед наступавшей Красной Армией перемешался со злобой к режиму. Газета сообщала: бегство колчаковской армии продолжается; для удержания фронта ничего не делается; "все жалуются и бранятся, левые бранят правых, правые левых, а те и другие обвиняют нас". У населения - "ненависть и неприязнь к режиму", большевики везде крепнут, "в Сибири повсюду находятся люди, которые охотно примут советский режим". Автор не погрешил против истины: действительность была именно таковой. Все стремились спастись бегством на восток. Повсюду воцарился закон джунглей: выживает в схватке сильнейший. Борьба за овладение Сибирской магистралью превратилась в настоящее поле сражения.

Первым поспешил уйти подальше от беды 10-тысячный американский корпус во главе с ген. Гревсом, всю кампанию отсидевшийся вдали от фронта, за Байкалом. Он заблаговременно погрузился на корабли и отбыл в Америку. За ним потянулись англичане, французы, итальянцы. Расхлебывать заваренную ими кашу они оставили своих наемников - чехов, поляков, румын.

В канун падения Омска один из руководителей чехословацкого корпуса, Б. Павлу, телеграфировал Бенешу в Прагу: "Положение колчаковского войска катастрофическое... Для нас новая и тяжелая ситуация, кроме того грозит опасность соприкосновения с большевистским фронтом... Военную ситуацию надо лечить политически. Убеждали Омск установить парламентский режим с целью спасения положения, ответили: ни в коем случае. Но тем и подписали колчаковские власти свое падение. Делаем все, чтобы этим падением не затянули и нас" 211 . Распри между колчаковским режимом и верхушкой чехословацкого корпуса еще более обострились после отказа ее послать на разваливавшийся фронт чехословацких легионеров, и особенно после скандального меморандума Павлу и Гирсы. На одной из встреч с ген. Жаненом Колчак в крайнем раздражении заявил: "Самое лучшее, что могли бы чехи сделать, когда их задача здесь уже выполнена и когда уже не хотят воевать, является уход их всех. Их войско находится в полном разложении и необычайно напоминает мне нашу армию первого периода революции. Здесь они играют лишь роль спекулянтов. Имеют 4000 вагонов, которые нам исключительно необходимы для снабжения нашей армии. Награбили непомерное богатство. Дарю им все это. Могу это снести, но только пусть уйдут как можно скорее, так как роль, какую они играют в отношении нашей армии, пагубна и дело кончится тем, что будем вынуждены их разоружить" 212 . Жанен в ответ на одну из подобных филиппик адмирала записал в дневнике с нескрываемым сарказмом: "Кажется, эти люди забывают, что без чехословаков и без меня они вообще не существовали бы" 213 . И это была жестокая правда.

Союзники стремились всячески примирить рассорившиеся стороны и властно повелевали чехословакам защищать режим Колчака до конца. И вот этот последний час пробил. Для чехов настала пора спасать собственную шкуру. Памятуя о прошлых тяжелых боях на Поволжско-Уральском фронте, легионеры панически боялись новой встречи с закаленной в боях Красной Армией. Чехословацкие части начали спешно свертывать свои массовые карательные операции против партизан и устремлялись отовсюду на Сибирскую магистраль. В рядах легионеров господствовал лишь один клич: "Спасайся кто как может". Гром приближавшегося фронта еще более подогревал эти настроения. Колчаковская контрразведка докладывала: "Кавалерийские чехословацкие части, находившиеся в районе Барнаул-Бийск-Семипалатинск, бросили загнанных лошадей, пешим порядком вышли в Новониколаевск". В сообщении также указывалось, что штаб чехословацкого корпуса в Иркутске лихорадочно работает над сбором частей 1-й дивизии и подготовкой их к эвакуации во Владивосток, чтобы освободить путь для 2-й и 3-й дивизий, находившихся западнее Иркутска. Комкор Сыровой срочно отбыл на ст. Тайга якобы для инспектирования, на самом деле, чтобы "упорядочить начавшееся хаотическое движение, вернее, бегство своих войск" 214 .

Что контрразведка не сгущала краски, подтвердил и Гирса, сменивший Б. Павлу на посту полномочного представителя Чехословакии в Сибири. Из Иркутска он телеграфировал во Владивосток: "Положение чехословацкого войска, находящегося западнее Иркутска, катастрофическое. Все арьергардное войско покинуло свои эшелоны и идет при 40-градусном морозе пешком, бросив в вагонах свое имущество. Паника охватила и остальные части. Есть также опасение, что 3-я дивизия и все другие части - всего 100 поездов, стоящих западнее Иркутска, пойдут пешком. Войско - в депрессии, проклинает политическое и военное руководство" 215 . Штаб 3-й дивизии подтверждал то же самое: легионеры самовольно устремляются на восток, боясь соприкосновения с Красной Армией. В некоторых частях дело дошло до бунтов и невыполнения приказов. "Оказалось, - отмечал штаб, - что большинство охвачено единым и мощным устремлением выбраться в безопасное место подальше на восток... Установилось мнение, что руководство союзников тормозит наш отъезд, чтобы и в дальнейшем

стр. 72


--------------------------------------------------------------------------------
оставлять нас колчаковскими полицейскими" 216 . Так оно в действительности и было. Но рядовая масса легионеров поступала по-своему, руководствуясь инстинктом самосохранения.

Устремляясь на Сибирскую магистраль, чехословацкие части своими бесчисленными эшелонами намертво закупорили движение на трассе, лишив колчаковцев, поляков и румын каких-либо шансов на спасение. В сражении за обладание дорогой верх взял сильнейший, то есть чехословацкий корпус. 16 ноября комкор Сыровой издал приказ: зеленый свет - только чехословацким эшелонам. Красный свет зажгли даже перед поездом самого "верховного правителя". Дальше, как говорится, ехать было некуда. Оккупация Сибири иноземными войсками повернулась к хозяевам-колчаковцам своим зверским ликом. Когда зазывали в Россию оккупантов, о таком исходе и не подумали. Взбешенный своеволием чехословаков, Колчак 24 ноября телеграфировал Жанену и Ноксу: "До сих пор правильность движения нарушалась и нарушается вмешательством чешских эшелонов в работу железнодорожников, требованием чехов пропускать только чешские эшелоны, оставляя наши без движения, что уже привело наши эшелоны к западу от Новониколаевска к полной остановке и к тому, что хвостовые эшелоны оказались в линии боевого фронта. Продление такого положения приведет к полному прекращению движения русских эшелонов и к гибели многих из них. В таком случае я буду считать себя вправе принять крайние меры и не остановлюсь перед ними" 217 .

Но с бессильным "верховным правителем" уже никто не хотел считаться. Бывшие союзники предавали его нагло и цинично. На телеграмму ген. Каппеля "принести извинения "верховному правителю" и армии за нанесенные вами оскорбления и немедленно пропустить эшелоны "верховного правителя" и главы правительства, как и отменить данное вами распоряжение об остановке русских эшелонов", Сыровой распорядился не отвечать, назвав Каппеля "душевно неуравновешенным человеком", а его телеграмму "провокационной депешей" 218 . На гневные телеграммы ген. Сахарова и атамана Семенова ответ был тот же.

Тем временем отступавшие пешим порядком остатки колчаковских войск оказались в крайне трагическом положении. Находящийся вместе с ними ген. Сахаров поведал о сложившейся обстановке с беспредельным возмущением: "Как испуганное стадо, при первых известиях о неудачах на фронте бросились они (чехи. - Авт.) на восток, чтобы удрать туда под прикрытием русской армии... Ни один поезд не мог пройти восточнее ст. Тайга; на восток от нее двигались бесконечной лентой чешские эшелоны, увозящие не только откормленных на русских хлебах наших же военнопленных, но и награбленное ими под покровительством Антанты русское добро! Число чешских эшелонов было неправомерно велико - ведь на 50 тысяч чехов, как уже упоминалось выше, было захвачено ими более 20 тысяч русских вагонов.

Западнее ст. Тайга образовалась железнодорожная пробка, которая с каждым днем увеличивалась. В то же время Красная Армия, подбодренная успехами, продолжала наступление, а наши войска, сильно поредевшие и утомленные, не могли остановить большевиков... Из эшелонов, стоявших западнее Новониколаевска, раздавались мольбы, а затем понеслись вопли о помощи, о присылке паровозов. Помимо риска попасть в лапы красных, вставала и угроза смерти от мороза и голода. Завывала свирепая сибирская пурга, усиливая и без того крепкий мороз. На маленьких разъездах и на перегонах между станциями десятки эшелонов с ранеными и больными, с женщинами, детьми и стариками. И не могли их двинуть вперед, не было даже возможности подать им хотя бы продовольствие и топливо. Положение становилось поистине трагическим: тысячи страдальцев русских, обреченных на смерть, - а с другой стороны, десятки тысяч здоровых откормленных чехов, стремившихся ценою жизни русских спасти свою шкуру" 219 . Один из свидетелей той трагедии писал позже в эмигрантском журнале "Воля России": "Тридцать тысяч трупов беженцев, замерзших и умерших от эпидемии при эвакуации только между Омском и Тайгой и сложенных в штабеля у Новониколаевска, - достойный памятник их "славных" дел" 220 . И ген. Сахаров горестно заключал: "Вот чего Россия простить не может никогда. И не имеет права" 221 .

Печальную участь колчаковцев разделили и польские войска. Чехословацкое командование не пощадило и своих вчерашних соратников по разбою. Из алтайских степей части 5-и польской дивизии, многие месяцы терроризировавшие местное население, вслед за чехами устремились на Сибирскую магистраль. Начальник дивизии полк. Румша, видя пример чехов, решил, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Официальный польский историк Г. Багинский в монографии "Польское войско на востоке" писал в этой связи: "Добыл он (Румша) для всего польского войска 60 поездов, каждый с необходимым составом вагонов вместе с требующимся количеством паровозов, что при особом расстройстве сибирской дороги и отсутствии железнодорожного персонала стоило сверхчеловеческих усилий" 222 . Забыл автор лишь сказать, что "сверхчеловеческие усилия" были направлены на реквизицию паровозов и вагонов у русских войск. И что эти 60 эшелонов были доверху загружены награбленным

стр. 73


--------------------------------------------------------------------------------
алтайским добром. Эту непомерную страсть поляков к чужому добру с беспокойством отмечал и их высший начальник ген. Жанен, боясь, что, увлеченные реквизициями, они не успеют вовремя выйти на Сибирскую магистраль.

Все же выбравшись на магистраль, поляки тоже уперлись в чехословацкую "пробку". Жанен отвел им роль арьергарда отступающих войск интервентов. По словам историка Багинского, поляки были поставлены в "безвыходное" положение: на восток им преградили путь чехословаки, с запада они подвергались ударам советских войск и партизан. В боях за ст. Литвиново, у ст. Тайга и под Красноярском дивизия понесла большие потери. Румша 9 января со ст. Клюквенная направил слезную телеграмму Жанену и Сыровому: "5-я польская дивизия, измученная непрерывными боями с красными, дезорганизованная беспримерно трудным продвижением по железной дороге, лишенная воды, угля и дров и находящаяся на краю гибели, во имя гуманности и человечности просит вас пропустить на восток 5 наших эшелонов (из числа 56) с семьями наших воинов - женщинами, детьми, ранеными и больными, обязуясь предоставить вам в ваше распоряжение все остальные паровозы, двигаясь дальше боевым порядком в арьергарде, защищая, как и раньше, ваш тыл" 223 .

Но взывания к "гуманности и человечности", обращенные к таким же палачам сибирского населения, как и они сами, не возымели действия. Ген. Сыровой ответил крайне жестко: "Меня удивляет тон панской депеши. Согласно последнему приказу ген. Жанена, вы обязаны идти последними. Ни один польский транспорт не может быть пропущен через меня на восток. Только по отбытии последнего транспорта со ст. Клюквенная можете продвигаться вперед. Дальнейшие переговоры по этому вопросу и просьбы считаем законченными, так как вопрос исчерпан" 224 . Последняя надежда у поляков на спасение исчезла. В борьбе за выживание верх брал сильнейший.

Польскую дивизию охватила агония. Когда командование предложило солдатам по примеру колчаковцев покинуть эшелоны и отступать пешком, в частях поднялся бунт. Группа арьергарда в 10 эшелонов, отрезанная советскими войсками от главных сил, 7 января сдалась без боя. 10 января другая группа эшелонов арестовала офицеров и тоже сдалась в плен. Наконец, последовал ультиматум главной группировке у ст. Клюквенная. "Войско, - записал Жанен в дневнике, - капитулировало без каких-либо сопротивлений" 225 . Так на разбойном пути 5-й польской дивизии 11 января была поставлена точка.

Отныне, потеряв польский заслон, чехословацкий корпус вновь оказался лицом к лицу с наступающими дивизиями 5-й советской армии. Страх встречи с ними породил в низах и верхах корпуса повышенную нервозность. 11 января 1920 г. Реввоенсовет 5-й армии и Сибревком, желая избежать напрасного кровопролития, предложили руководству корпуса вступить в мирные переговоры, несмотря на то, говорилось в обращении, что "чехи причинили много страданий трудящемуся русскому народу". Советская сторона предложила сложить оружие, выдать Колчака, а также золотой запас, являющийся собственностью РСФСР. Взамен от имени Советской республики корпусу гарантировались неприкосновенность его личного состава и всемерное содействие быстрейшему возвращению на родину. После всех преступлений, которые корпус учинил в России, это было весьма гуманное предложение. Но амбициозное командование мирные советские условия отвергло. По корпусу был дан приказ: "Оружия ни при каких обстоятельствах не сдавать, а в случае необходимости вступать в бой. Всеми средствами уничтожать пути и объекты, эшелоны поджигать и создавать на дороге баррикады из вагонов. Делегации красных на восток не пропускать, железнодорожных служащих принудить к несению службы силой оружия" 226 . Корпус, как загнанный зверь, яростно огрызался. Вакханалией разрушения магистрали он рассчитывал задержать наступление советских войск и уйти от преследования. Но командование корпуса близоруко не учитывало, что на длинном пути к Владивостоку многочисленные партизанские отряды могут преградить его таким же способом - взрывом пути, мостов и, что особенно важно, туннелей.

21 января советское командование еще раз предложило чехословакам вступить в переговоры на условиях выдачи Колчака, золотого запаса и сохранения железнодорожных объектов, а корпусу гарантировался беспрепятственный пропуск на восток. Сыровой под надуманными предлогами саботировал переговоры. По его приказу части корпуса приступили к взрыву мостов, водокачек и других объектов и попытались вступить в бои с советскими войсками, но обожглись. В столкновении под Нижнеудинском они потеряли 4 бронепоезда и 118 теплушек, за Тулуном - 9 эшелонов, а сами пешим порядком ретировались с поля боя 227 . Регулярные советские дивизии для "героев расправ" с партизанами оказались не по зубам.

Теперь о положении в стане колчаковского режима. Ген. Жанен, посетивший "верховного правителя" накануне падения Омска, записал в своем дневнике: "Колчак исхудалый, издерганный, глаза дикие, вытаращены, и кажется, что он находится в состоянии наивысшего нервного напряжения. На минуту замолчал, судорожно отбросил голову назад, повертел немного шеей и замер, закрыв глаза.

стр. 74


--------------------------------------------------------------------------------
Было бы правдоподобно обвинение в морфинизме" 228 . При таком "верховном" управлении режим был явно обречен.

В канун занятия Омска советскими войсками Колчак с семью литерными поездами, в том числе и эшелоном с золотым запасом, спасаясь от плена, спешно отбыл на восток. Правительство сбежало в Иркутск еще раньше. 21 ноября премьер Вологодский уведомил адмирала по прямому проводу об уходе в отставку, что окончательно дезорганизовало и без того бессильное правительство. В связи со следовавшими одна за другой катастрофами на фронте последовала чехарда в высшем военном руководстве: ген. А. Н. Пепеляев (брат последнего колчаковского премьера) арестовал на ст. Тайга командующего войсками фронта ген. Сахарова 229 . В защиту Сахарова выступил ген. Войцеховский, освободивший неудачливого генерала, что свидетельствовало об острых раздорах в военных верхах. Серьезно испортились отношения адмирала с союзниками. Прибыв с эшелонами в Новониколаевск, Колчак пожелал встретиться с Жаненом. Но Жанен от встречи уклонился и в своем дневнике записал, что после всех колчаковских выпадов в адрес союзников "ему трудно было бы с ним вежливо разговаривать" 230 .

Буквально продираясь с огромным трудом через чехословацкие заслоны на магистрали, Колчак с эшелонами в декабре добрался до Нижнеудинска. Здесь ему пришлось надолго задержаться, он фактически оказался в плену у чехословаков и союзников. Здесь же была предрешена судьба самого "верховного правителя". Кардинально повлиял на нее переход власти в последней декаде декабря на магистрали от Нижнеудинска до Иркутска в руки восставших рабочих и солдат, поддержанных партизанскими отрядами прилегающих районов. Наиболее крупное из них началось 24 декабря в Иркутске и завершилось 4 января 1920 г. победой восставших. К власти пришел так называемый Политцентр, руководимый эсерами, меньшевиками и либеральными земцами, настроенный резко антиколчаковски. Начальник штаба 1-й чехословацкой дивизии доносил в конце декабря из Нижнеудинска. Здесь, говорилось в сообщении, образовалась местная власть, которая завтра собирается предъявить Колчаку ультиматум - сдать власть и золотой запас. "Раздражение по всей дороге необычайное, и революционные организации в Тулуне, Зиме и т. д. вплоть до Иркутска настроены лучше разрушить дорогу, но не пропустить адмиральский поезд" 231 . Жанен оказался перед мучительной дилеммой: или спасти Колчака, или же подвергнуть опасности чехословацкое войско, которое ему, Жанену, доверено. Что опасность была действительно велика, свидетельствовали заявления местных революционных органов арестовать Колчака и захватить золотой запас вооруженным путем и поддержать эти действия забастовкой черемховских шахтеров и всеобщей забастовкой железнодорожников.

В связи с крайне тревожной обстановкой ген. Жанен, находившийся в Иркутске, собрал совет высоких комиссаров союзников по вопросу, что делать? Совет составил телеграмму представителям чехословацкого командования в Нижнеудинске. В ней повелевалось: "1) Поезд верховного правителя задержать. 2) Золотой запас передать чешской охране. 3) Железную дорогу считать нейтральной зоной и не допускать в ней военных действий" 232 . Задержка поезда Колчака, видимо, объяснялась тем, что в Иркутске в то время шли бои восставших рабочих и солдат с колчаковцами и исход их еще не был ясен. Недопущение военных действий в полосе железной дороги было чуть скрытой угрозой местным революционным силам против их возможных вооруженных выступлений.

Убедившись, что он фактически находится под арестом у чехословаков и союзников и не в силах что-нибудь сделать, Колчак 4 января 1929 г. заявил о своей отставке, передаче верховной власти ген. Деникину, а власти в Восточной Сибири - атаману Семенову. Жанен, получив это известие от чешского офицера Гачека из Нижнеудинска, вероятно, облегченно вздохнул: ситуация упрощалась и прояснялась. От имени высоких комиссаров он ответил в Нижнеудинск: "Что касается адмирала, то полезно в его собственных интересах, чтобы отставка, которая, как сообщено, подана, была бы немедленно оглашена во всеобщее сведение. И при таких условиях будет нелегко обеспечить его транспортировку, что попытаемся сделать" 233 .

Сбросив бремя власти, адмирал попросил у Жанена разрешения по возможности быстрее пропустить его литерные поезда в Забайкалье к атаману Семенову. В ответ Жанен с холодной надменностью выплеснул на голову адмирала ушат холодной воды: из семи литерных поездов ему будет выделен лишь один вагон, в котором поедет адмирал, как частное лицо, с сопровождающими его лицами. На мольбы адмирала смилостивиться Жанен ответил: "Я все сделал, что мог". Еще один акт национального унижения состоялся. Что ж, интервенты есть интервенты, они хозяева. Как и было обещано, бывшему "верховному правителю" выделили один вагон. В него, как свидетельствует очевидец, кроме адмирала, битком набилась его свита (около 100 человек). Вагон, словно для издевательства, украсили флагами США, Англии, Франции, Японии и Чехословакии, чтобы современники и потомки знали, кто предал Колчака. И поезд под охраной чехов отправился в Иркутск. В Черемхово к чешскому конвою присое-

стр. 75


--------------------------------------------------------------------------------
динилась охрана Политцентра. Отныне адмирал в полном смысле слова находился на положении заключенного.

Продвижение поезда происходило в крайне напряженной обстановке, повсеместно звучали требования выдать Колчака. Информаторы сообщали Жанену: "Местное население крайне взбудоражено и может перейти к экстремистским действиям" 234 . 14 января Жанен в разговоре с Сыровым по прямому проводу категорически высказался против передачи Колчака и золотого запаса черемховским шахтерам и партизанам, полагая, что лучше сдать его лояльному Политцентру. Сыровой согласился с ним, назвав Колчака обузой для чехов, от которой они желают как можно скорее избавиться. Сыровой при этом добавил: "Ситуация на западе (от Иркутска) осложнилась до такой степени, что вот уже два дня длится стачка на черемховских шахтах и грозит всеобщая стачка на всем западе. Завтра делаем последнюю попытку договориться с черемховскими забастовщиками, если это не поможет, будем вынуждены прибегнуть к весьма энергичному принятию мер против всех ныне уже большевистских Советов" 235 . До вооруженных столкновений с чехословаками дело не дошло, но забастовщики изрядно попортили нервы чехословацкому командованию и союзникам.

Тем временем 15 января Колчака доставили в Иркутск и сдали под охрану Политцентру. Бывший диктатор, тиранивший в застенках и концлагерях многие десятки тысяч патриотов, наконец занял свое законное место в Иркутской тюрьме. Начальник штаба чехословацкого корпуса 16 января сообщал Гирсе во Владивосток: "Колчак был вчера передан Центру при всеобщем ликовании взбунтовавшихся масс" 236 . Сподвижник Колчака Гинс, тоже оказавшийся в то время в Иркутске, но не под арестом, вспоминал о происходившем в те часы в Иркутске: "В окно, выходившее на улицу, мне видны были манифестации с красными флагами и ликующая толпа, проходившая по главной улице" 237 . Трудовой Иркутск торжествовал.

Политцентр обратился к населению с манифестом. В нем указывалось: "Волей восставшего народа власть диктатора Колчака и его правительства, ведших войну с народом, низвергнута. Узники, томящиеся в местах заключения за борьбу с реакцией, освобождаются. Ответственные руководители реакционной политики предаются гласному суду с участием присяжных заседателей.

Атаманы Семенов, Калмыков, ген. Розанов и адмирал Колчак объявляются врагами народа. Все гражданские свободы (слова, печати, собраний, союзов и совести), упраздненные правительством Колчака, восстанавливаются" 238 .

Напомним, эти события происходили в глубоком тылу "Колчакии". Советские войска в то время еще находились за сотни верст от Иркутска. Историю вершили сами восставшие рабочие, солдаты и партизаны.

Пленение и выдача Колчака повстанцам очень встревожила его хозяев на Западе. Они никак не хотели смириться с мыслью, что их ставленник провалился и вложенные в него миллионы истрачены впустую. 1 февраля Бенеш телеграфировал Гирсе в Сибирь: "Французские власти остро интересуются судьбой Колчака, запрашивают, нельзя ли взять его под нашу охрану" 239 . Колчаковский представитель в Париже Сазонов доносил, что французское правительство выражает ген. Жанену резкое осуждение за выдачу диктатора повстанцам и приказало "сделать все возможное для спасения Колчака и обеспечения сохранности золота. Из Праги также преподаны настойчивые указания в том же смысле" 240 .

Бенеш, опасаясь нагоняя от своих западных хозяев за столь грубую промашку чехов в деле с Колчаком, бомбардировал Гирсу требованиями вернуть адмирала под охрану корпуса, а при невозможности хотя бы сохранить ему жизнь 241 . Получив такие директивы из Праги, руководство корпуса и ген. Жанен сильно занервничали. Легко было давать указания, сидя в Париже и Праге за тысячи верст от Сибири, где обстановка была накалена до предела. Положение еще более осложнилось в связи с тем, что 21 января власть в Иркутске перешла к большевистскому ревкому, то есть от "своих" к "чужим". Что делать? Указания с Запада необходимо было выполнять. Решили пойти на авантюру, то есть на разоружение революционных сил Иркутска с целью освобождения Колчака. 7, 8 и 9-му полкам корпуса был отдан приказ подготовиться к операции. В частности, командир 8-го полка майор Носаль потребовал от подчиненных: "Стремиться проводить разоружение без кровопролития, но если потребуется, действовать энергично" 242 .

Замысел организаторов операции, как выяснилось, не ограничивался ударом по Иркутску, их планы были намного шире. 25 января Гирса из Владивостока наставлял своего зама Благожа в Иркутске: "По-моему, если дело дойдет до выступления, необходимо будет, вероятно, взять Иркутск и всю дорогу на запад в свои руки. Было бы хорошо в этом случае дать власть земцам, правда, при условии, чтобы в первую очередь эта власть была бы дружественной войскам Каппеля, с ними необходимо считаться, а также потому, что это согласуется с нашей политической линией" 243 . Очень примечательное признание: оно объясняет политику хитроумного лавирования руководства корпуса в тех крайне запутанных условиях. Разумеется, эта политика намечалась не в штабе корпуса и даже не в Праге, а в Париже и Лондоне. А там

стр. 76


--------------------------------------------------------------------------------
очень хотели нанести удар по "красным" в Иркутске и других пунктах Восточной Сибири, утвердить здесь власть лояльных земцев и помирить их с остатками колчаковской армии. Еще теплилась надежда сгруппировать все антисоветские силы в Забайкалье (благо там еще властвовал атаман Семенов), восстановить антисоветский фронт и продолжать войну. Чехословакам в этих планах отводилась роль исполнителей воли их высоких хозяев, таскающих каштаны из огня... для других.

Узнав о подготовке переворота, революционные силы Иркутска, только что вышедшие из победоносного восстания против колчаковцев и семеновских карателей, ответили чехословакам весьма жестко. 1 февраля состоялось заседание Иркутского Совета. На нем в самой категорической форме было заявлено: "Мы не желаем борьбы, но если они (чехословаки) нападут, мы молчать не будем... Но чехи ошибаются, когда думают, что союзная буржуазия поможет им выбраться из Сибири. Пускай они знают, что едва ли тогда они смогут выбраться из Сибири, когда весь Дальний Восток поднимется на них, если мы дадим туда клич". В принятой резолюции Совет указал: несмотря на проявленное со стороны ревкома желание сохранить с чехами мирные отношения, они: "1) грубо нарушают формально заявленный ими нейтралитет; 2) вмешиваются в распоряжения железнодорожной администрации; 3) задерживают выдачу золота; 4) вероломно нападают на наши отряды и разоружают их; 5) способствуют продвижению каппелевских банд". Резолюцию заключало суровое предупреждение: "В случае открытия военных действий вина за пролитую кровь падет исключительно на чешское командование" 244 .

"Известия Иркутского ВРК" в передовице за 4 февраля обратились к легионерам с призывом: "Опомнитесь!". В ней еще раз подчеркивалось: "Кровь, пролитая в этой борьбе, падет на вас, падет на весь чешский народ... Ибо в истории чешского народа нет и не будет, вероятно, более позорных страниц, как те, что вы вписываете своими действиями в Сибири. Одумайтесь же! Перестаньте пятнать чешский народ своим союзом с черными силами. Перестаньте быть слепыми орудиями мировых хищников... Помните, этим не славу несете вы своей родине, а вечный позор". Решительное предупреждение, сделанное чехословацкому командованию, охладило его пыл и оно на очередную авантюру пойти не отважилось.

В это же время на фронте, западнее Иркутска, между советскими и чехословацкими войсками мучительно шли переговоры о прекращении военных действий и заключении мирного договора. Чехословацкое командование, озабоченное подготовкой переворота в Иркутске, хитроумно маневрировало, то вступало в переговоры, то прерывало их. Между тем положение в чехословацких частях, еще находившихся западнее Иркутска (около 120 эшелонов), было критическое. 2 февраля Благож сообщал Гирсе во Владивосток: "Настроение, особенно в 3-й дивизии, отчаянное. Все стремятся на восток, а так как эшелоны не двигаются с места, люди покидают вагоны и все имущество и идут, озлобленные против всех, пешком. Одна часть не хочет пропускать другую, и тем вносят во всю транспортировку полный хаос... Майор Змек сообщает, что на какое-либо сопротивление наших частей, находящихся еще западнее Зимы, никак нельзя рассчитывать. Просто бегут на восток, распространяя панику дальше" 245 . При таком положении в войсках умышленно саботировать переговоры и подвергать их разложению далее было невозможно. Тем более что советское командование в ответ на саботаж заявляло о готовности перейти в решительное наступление. И чехословацкое командование решило больше не играть с огнем. 7 февраля на ст. Куйтун (между Нижнеудинском и Иркутском) его представитель поручик Губ вслед за членом РВС 5-й армии И. Н. Смирновым поставил свою подпись под договором о прекращении корпусом военных действий в Сибири. Двухгодичный кровавый путь корпуса закончился.

По договору корпус был обязан: не вмешиваться в распоряжения советской стороны по отношению к Колчаку и другим арестованным с ним лицам; прекратить враждебные действия против советских войск; соблюдать нейтралитет в их борьбе с остатками колчаковской армии; передать Советской республике золотой запас; оставить в сохранности дорогу, мосты, туннели и железнодорожное имущество, а локомотивы и вагоны, по достижении конечного пункта, возвратить в исправном состоянии; не предоставлять в эшелонах убежище колчаковским офицерам. Советская сторона гарантировала корпусу беспрепятственную эвакуацию во Владивосток. Время показало, что руководство корпуса, неизлечимо болевшее антисоветизмом, так и не оценило чрезвычайно гуманной позиции Советской власти и ряд статей Куитунского договора грубо нарушало.

Ко многим нарушениям договора чехословаки добавили еще одно, и очень позорное. Получив по договору зеленый свет для эвакуации из России, огромная армада эшелонов корпуса двинулась во Владивосток. Она увозила с собой в качестве неофициальной контрибуции несметные материальные ценности, принадлежавшие народу России, в том числе и весомую часть, украденную из золотого запаса, Сам "верховный правитель" жаловался ген. Жанену, что чехи "награбили непомерное богатство". Все это они увозили к себе домой из ими же разоренной страны. Во владивостокском

стр. 77


--------------------------------------------------------------------------------
порту награбленное добро сгружалось подальше от людских глаз в строго охраняемом месте (Гнилой угол) и переваливалось на пароходы. Эвакуация продолжалась почти год (с декабря 1919 г. по сентябрь 1920 г.) Было задействовано 36 пароходов, из которых 12 чехи наняли за свои деньги. Часть судов совершила по несколько рейсов между Владивостоком и Триестом. Многие русские газеты Дальнего Востока выражали возмущение столь откровенным ограблением России. Сам полномочный представитель Праги В. Гирса в интервью газете "Голос родины" (26.V.1920) признал это: "Нам бросают упреки, которые сводятся к одному: чехи ограбили Россию". Он пытался это с искусством иезуита отрицать, но ведь преступление вершилось на глазах у всего населения. Владивостокская газета "Слово" (26.VIII.1920) в передовице писала: "Последние чешские эшелоны уехали. Нагрузив русским добром пароходы, они отправились в свою Чехию... Те чехи, которые, как саранча, волной прокатились по Сибири, грабя и пожирая все на своем пути..." Газета горестно заключала: "Скатертью дорога, "братья чехи".

В то время как на фронте в муках рождалось Куйтунское соглашение, в тылу, в Иркутске, завязывался в тугой узел другой клубок противоречий. В нем противостояли: наступавшие на Иркутск остатки колчаковской армии под командованием В. О. Каппеля; революционные силы Иркутска; руководство чехословацкого корпуса и стоявшие за его спиной военные и дипломатические представители союзников. В центре противоречий была судьба революционной власти Иркутска и связанная с этим судьба арестованного Колчака. Каппелевцы планировали стремительным броском захватить Иркутск, расправиться с его защитниками, освободить Колчака и, объединившись с атаманом Семеновым, продолжать войну с Советской Россией. По сути, того же хотели и союзники, по директиве которых чехословаки, как показано выше, готовили переворот в Иркутске, а на фронте оказывали содействие каппелевцам в их продвижении на восток. Третья сторона - рабочие и солдаты Иркутска готовы были любой ценой отстоять завоеванную власть, удержать в заключении Колчака и предать его народному суду. Схватка между этими сторонами приобрела весьма драматический характер.

В первых числах февраля остатки колчаковской армии вышли на ближние подступы к Иркутску. Ими командовал ген. Войцеховский, сменивший на этом посту ген. Каппеля, скончавшегося в конце января от обморожения. Группировка колчаковцев, по данным Иркутского ВРК, насчитывала около 10 тыс. человек. В нее входили отряды каппелевцев, атаманов Анненкова, Красильникова, ген. Волкова и прочих усмирителей Сибири, оставивших за собой длинный кровавый след. По сведениям штаба обороны Иркутска, в его распоряжении имелось около 5000 бойцов. 5 февраля каппелевцы заняли с налета ст. Половина, а на следующий день - ст. Батарейная и Иннокентьевская. В этой очень тревожной обстановке Иркутский ревком бросил боевой клич: "Красный Иркутск в опасности!" Газета "Известия" ревкома писала: "Голодные полузамерзшие банды остатков колчаковских войск, собирая последние силы, стремятся к Иркутску... Красный Иркутск будет ими разграблен и обильно полит рабоче-крестьянской кровью, если мы не сумеем его защитить. Рабочие и крестьяне! Все до единого вооружайтесь, формируйтесь в боевые дружины под общим командованием и руководством нашего штаба" 246 . В городе шла лихорадочная работа по укреплению обороны, вся набережная Ангары была превращена в линию сопротивления, на улицах возведены баррикады и расставлены рогатки. Войска ревкома выступили навстречу каппелевцам и с ходу вступили в бой под Олонками и в других пунктах. Момент наступил исключительно критический, и никто не мог предсказать, каков будет исход боев. Тем временем ген. Войцеховский, продолжая натиск на Иркутск, предъявил ревкому ультиматум: выдать колчака и золотой запас, отвести войска от железной дороги севернее на 150 и южнее на 100 верст, беспрепятственно пропустить каппелевцев на восток, снабдить их на всем пути следования продовольствием и фуражом и выдать 200 млн. рублей 247 . Разумеется, эти требования ревком решительно отверг.

А какова в эти критические часы была позиция чехословацкого командования и его хозяев-союзников? Та же, что и накануне. Ведь у Сырового и Жанена был приказ из Парижа - освободить Колчака или в крайнем случае сохранить ему жизнь. Поэтому они, при всей неприязни к адмиралу, стремились, насколько это было возможно, выполнить приказ из Парижа. Чехословацкие части в нарушение соглашения с ревкомом о нейтралитете скрытно помогали продвижению каппелевцев на Иркутск и в то же время препятствовали войскам ревкома занять выгодные оборонительные позиции, объявляя их закрытой зоной. Эмиссары Жанена и Сырового лихорадочно метались между каппелевцами и ревкомом, содействуя во всем успеху первых и рассчитывая при их помощи освободить Колчака. 5 февраля Гирса уведомлял Бенеша: "Делаем все возможное, чтобы сохранить жизнь Колчака и прочих..." 248 . Им очень хотелось реабилитироваться перед союзниками за выдачу адмирала повстанцам.

В крайне сложном положении находился Иркутский ревком. Что касается Колчака, то изначально позиция ревко-

стр. 78


--------------------------------------------------------------------------------
ма, как и советского правительства, заключалась в том, чтобы предать его гласному народному суду. По этому делу работала следственная комиссия, учрежденная еще Политцентром. 27 января "Известия" ревкома сообщали: "Чрезвычайная следственная комиссия ревкома спешно собирает материалы, относящиеся к деятельности Колчака и Пепеляева с целью предания их суду". Поскольку угроза захвата Иркутска каппелевцами нарастала с каждым часом, у революционного руководства появился план вывезти адмирала в безопасное место на север от Иркутска под охрану партизан. Ген. Жанен, один из наиболее осведомленных людей в решении судьбы Колчака, записал в своем дневнике: "Москва распорядилась, чтобы его (Колчака) жизнь была сохранена. Близость отрядов Каппеля возбудила опасение, как бы его не освободили, и чтобы переправить его каким-то путем к Верхоленску" 249 . Стремительный бег событий перечеркнул этот замысел.

Но и перед лицом надвигавшейся угрозы со стороны каппелевцев ревком намерен был сохранить жизнь Колчаку при условии, если не будет попыток освободить его из тюрьмы. Об этом было заявлено чехословакам и союзным представителям. Отчитываясь позже перед Бенешем, Гирса 16 февраля сообщал ему: "Употребил все, что возможно, к сохранению жизни Колчаку, и мне было обещано (ревкомом), что он не будет казнен, пока не будут сделаны попытки к его освобождению. Несмотря на то, что об этом был уведомлен и руководитель остатков колчаковской армии ген. Войцеховский, тем не менее он рвался в Иркутск освободить Колчака" 250 . Роковую роль ультиматума каппелевцев осознавал и сам Колчак. В записке из тюрьмы своей гражданской жене Тимиревой он писал: из ультиматума Войцеховского "скорее... ничего не выйдет или же будет ускорение неизбежного конца" 251 .

Приведенные источники однозначно указывают на виновников "неизбежного конца" для адмирала и опрокидывают все последующие спекуляции по этому вопросу.

6 февраля для защитников Иркутска наступил кульминационный момент. Каппелевцы, захватившие ст. Половина, Батарейная, Иннокентьевская, Олонки, продолжали рваться вперед. Посланные им навстречу революционные войска вели ожесточенные бои. Их исход был непредсказуем. Внутри города, по сведениям ВРК, действовала тайная колчаковская организация, были обнаружены склады оружия и боеприпасов, по городу разбрасывались портреты Колчака. Обстановка создалась весьма напряженная. В этих чрезвычайных условиях Иркутский ревком, стремясь не допустить в городе ужасов гражданской войны и предупредить бесцельные жертвы, а также основываясь на данных следственной комиссии и на постановлении Совнаркома РСФСР об объявлении Колчака и его правительства вне закона, принял постановление: бывшего "верховного правителя" адмирала Колчака, как "одного из тягчайших преступников", и бывшего председателя совета министров Пепеляева подвергнуть высшей мере наказания - расстрелу. Это постановление утром 7 февраля было приведено в исполнение 252 .

Тем временем революционные войска в течение 6 - 10 февраля нанесли колчаковцам сокрушительное поражение. Военно-революционный комитет 10 февраля оповестил граждан, что противник окончательно разбит и в панике бежит на восток. Только за 10 февраля было взято в плен около 100 офицеров и свыше 1500 солдат, захвачено более 300 подвод с грузом 253 . Поход каппелевцев на Иркутск провалился. Их остатки, преследуемые революционными войсками, по Московскому и Кругобайкальскому трактам в обход Иркутска беспорядочно отступили в Забайкалье к атаману Семенову.

Как было встречено известие о расстреле бывшего диктатора? Нет нужды говорить, что в стане "красных" оно вызвало полное одобрение. Те, кто в войне с его режимом понес неисчислимые жертвы, законно считали, что наконец справедливость восторжествовала и бывший "верховный правитель" за тягчайшие преступления понес заслуженное наказание. В стане "белых", конечно, многие сокрушались, что их важнейший союзник так бездарно закончил свой путь. Но и в антисоветском лагере нашлось немало трезвых голов, которые признали: Колчак получил по заслугам. Главком войск интервентов в Сибири ген. Жанен, на глазах у которого Колчак и его режим творили свои преступления, отозвался на расстрел Колчака такой записью в дневнике: сибирская атмосфера при Колчаке "была отравлена запахом крови". И уточнял: "Тысячи невинных погибли по вине адмирала, и он вверг Сибирь в гибель. Поэтому было бы смешно говорить, что это была незаслуженная смерть" 254 . Даже ближайший сподвижник адмирала Г. К. Гинс признал: "Имя Колчака, по воле жестокой судьбы, стало нарицательным именем тирана" 255 . И дополнял: "При нас происходили жестокие расправы с восставшими крестьянами, сжигались деревни, производились расстрелы без суда. Ведь все это правда... Мы допустили хозяйничанье в стане чехов, которые не жалели русского добра. Может быть, мы действительно изменили народу и изменили родине?" 256 . Как видим, даже у этого закоренелого колчаковца появилась мысль об измене родине и русскому народу.

Не только большевистский Совнарком, но и эсеро-меньшевистский иркутский Политцентр объявили Колчака вне зако-

стр. 79


--------------------------------------------------------------------------------
на, столь вопиющи были преступления его режима. Владивостокская газета "Голос родины", весьма далекая от большевизма, подвела такой итог колчаковской эпопеи. В статье "Кровавый туман", выражая настроения многих колчаковских солдат и офицеров, ввергнутых адмиралом в катастрофу, она писала: "Из 60-тысячного колчаковского войска (под Канском) до Иркутска добралось только 3000. Остальные погибли от голода и холода. 57 000 молодых, полных надежд людей погибли из-за безумия Колчака и его клики, из-за их нежелания понять долг военачальника и русского гражданина. В жертву своего честолюбия они обрекли на смерть тех несчастных, что вверили свою жизнь жалким честолюбцам, они надеялись на иностранную помощь.

И, как возмездие Немезиды, рукой иноземцев же они были выданы на казнь. Выдача Колчака с точки зрения законов, принятых в цивилизованных государствах, была актом, пятном легшим на совесть союзников Колчака, на тех, кто его взялся охранять. Но с точки зрения национальной, русской, Колчак заслужил то, что с ним случилось. И если бы судьями его были его же войска, оставленные им на полдороге при бегстве из Красноярска, брошенные на произвол судьбы, - вероятно, результат приговора был бы тот же" 257 .

Эсеровский журнал "Народ", орган Центрального бюро меньшинства партии эсеров, со знанием дела сообщал: "После ареста и содержания под стражей адмирал Колчак был доставлен в Иркутск. Предполагалось доставить его в Москву и предать гласному суду. Но не довелось адмиралу побывать в Москве. На Иркутск двинул свои отряды Каппель, надеясь захватить и освободить Колчака. Тогда был отдан приказ - Колчака расстрелять. И Колчак был расстрелян" 258 .

Намерение победителей Колчака предать адмирала и его окружение народному суду подтверждает тот факт, что такой суд состоялся в мае 1920 года, правда, без главного подсудимого, а над его ближайшими сообщниками, и не в Москве, а в Омске. На скамье подсудимых оказалось 23 высокопоставленных чиновника колчаковских министерств и ведомств, в том числе неудавшийся премьер последних дней режима кадет Червен-Водали, министр труда Шумиловский, товарищ министра путей сообщения Ларионов и главный колчаковский пропагандист кадет Клафтон. Это был подлинно народный и действительно гласный суд. В состав суда входили знаменитые партизанские командиры Мамонтов и Щетинкин. На первом заседании в огромных мастерских вагонного цеха присутствовало около 8 тыс. человек, в основном рабочие и крестьяне. На суде обвиняемым было предъявлено такое количество подлинных документов о преступлениях режима, подтвержденных подсудимыми и свидетелями, что у присутствовавших буквально холодела кровь. Государственный обвинитель в своей речи заявил: "Перед нами такой длинной лентой развернулась цепь самых кошмарных преступлений - измены, предательства, хищения, воровства, мелкого, крупного и крупнейшего, убийств, истязаний, уничтожения целых поселений, безжалостного отношения к трудовым массам... Обвинение по техническим условиям не могло вызвать вам сюда сотни тысяч свидетелей, пострадавших от этих действий. Обвинение не могло положить на стол вещественные доказательства - сотни тысяч трупов, которые являлись результатом этой "мирной" деятельности лиц, сидящих на скамье подсудимых. Обвинение не могло вам сюда представить те миллионы простых людей, которые перед вашими глазами прошли здесь в виде фактов и документов, явившихся в результате существования в Поволжье, на Урале и в Сибири, к счастью, кратковременного, существования правительства адмирала Колчака". Как установил суд, только в Екатеринбургском округе было расстреляно и заживо погребено около 25 тыс. жителей, в Тагильском и Надеждинском районах - 10 тыс. Из 2-миллионного населения Екатеринбургской губернии колчаковцы перепороли 10% 259 .

Суд признал вину подсудимых доказанной, обвинив их: а) в участии в мятеже против власти рабочих и крестьян с целью восстановления старого строя при поддержке иностранных правительств; б) в организации истребительной вооруженной борьбы против рабочих и крестьян России; в) в расхищении и передаче иностранным правительствам достояния Советской республики; г) в предательском призыве иностранных вооруженных сил против страны, к которой подсудимые принадлежали; д) в организации массового разрушения достояния Российской Советской республики и имущества ее граждан; е) в организации системы массовых, групповых и единичных убийств трудового населения России 260 . Кроме сотен тысяч убитых и замученных, колчаковский режим и интервенты причинили России огромный материальный ущерб, который, по подсчетам наркомфина РСФСР, составил 542,36 млн. золотых рублей 261 . В Сибири было полностью уничтожено 24 724 крестьянских хозяйств, частично разрушено 36 724 хозяйства 262 . Не менее удручающий итог получился и с золотым запасом. Для финансирования своей авантюры Колчак транжирил это народное достояние направо и налево. Русское золото шло на закупку вооружения и боеприпасов в США, Англии, Франции и Японии, которыми колчаковцы и интервенты убивали русских людей. По данным колчаковско-

стр. 80


--------------------------------------------------------------------------------
го товарища министра финансов В. Новицкого, Колчак получил в свое распоряжение золотой запас стоимостью 645 256 387 золотых рублей 263 . А в марте 1920 г. Иркутскому ревкому был сдан золотой запас только на 495 млн. рублей. Эта колоссальная разница уплыла в западные банки, адреса многих из них известны, но нынешнее правительство России, с готовностью выплачивающее мнимые и действительные займы Западу, о возвращении разбазаренных Колчаком золотых миллионов и не помышляет.

За учиненные тягчайшие преступления суд присудил Червен-Водали, Шумиловского, Ларионова и Клафтона к высшей мере наказания - расстрелу. Но по ходатайству подсудимых Президиум ВЦИК РСФСР исполнение приговора приостановил. Остальные подсудимые были приговорены к различным срокам заключения, троих подсудимых суд от наказания освободил. Однако многие столпы колчаковского режима, пользуясь сумятицей гражданской войны, сумели скрыться от народного суда, эмигрировав за границу. Миллионы пострадавших от колчаковской тирании слали им вслед свои проклятия.

Вместо заключения

После всех тягчайших преступлений, которые учинил колчаковский режим и что документально подтверждено выше, казалось, никогда не возникнет чудовищная мысль о реабилитации Колчака. Напомним, по признанию его ближайшего сподвижника Г. К. Гинса, диктатор получил в народе "нарицательное имя тирана". Но вот грянул российский термидор 1991 - 1993 гг. и вспыхнула эпидемия ренегатства. Прорвавшаяся к власти "демократическая контрреволюция" ринулась переворачивать историю своей страны вверх дном, перекрашивать черное в белое и красное в черное, без краски стыда на лице перед собственным народом, возвеличивать тиранов, возносить их на пьедестал как "великих российских патриотов". И нимало не смущает их то, что тем самым они оскверняют память павших в войне с тиранией, унижают живых - всех, кто разгромил антинациональные марионеточные режимы и спас Россию от иноземного порабощения. Вот и "Комсомольская правда", не стыдясь за свое украденное название, бравурно оповещает о планах иркутских "демократов" воздвигнуть на берегу Ангары памятник диктатору. За что? - молчат. Видимо, за то, что, говоря словами ген. Жанена, адмирал вверг Сибирь в погибель. Больше ведь не за что. Славословят в адрес диктатора и другие якобы демократические издания. Перед нами поразительное явление: люди, именующие себя демократами, открыто братаются с тем, кто сам себя назвал диктатором, а народ именовал его тираном.

То, что часто по невежеству, а еще чаще по заказу пишут наемные журналистские перья, понять можно, хотя оправдать нельзя. Другое дело, когда за грязное ремесло фальсификации берутся дипломированные историки. Таких, к огорчению, объявилось немало. Едва увидев над Кремлем развевающееся трехцветное знамя, то самое, под которым диктаторствовал Колчак, они дружно построились в шеренгу для услужения новому режиму и под девизом "Чего изволите?" начали перепахивать историю страны. Вот, к примеру, один из таких "пахарей" на ниве истории - И. Ф. Плотников. Он обременен всеми учеными степенями и званиями - доктор исторических наук, профессор Уральского университета, заслуженный деятель науки РСФСР. Еще вчера он (как оказалось, с камнем за пазухой) воспевал героизм борцов против колчаковщины, издал об этом более 10 книг, в том числе: "Десять тысяч героев" (М., 1967), "Героическое подполье" (М., 1968), "В белогвардейском тылу" (Свердловск, 1972), "Героическая эпопея уральской партизанской армии Блюхера" (Уфа, 1981) и другие. Но как только в стране грянул контрреволюционный переворот, он тут же подобно известному пресмыкающемуся перекрасился из красного цвета в желтый, цвет измены, стал петь дифирамбы тирану Колчаку и его режиму, одновременно оскорбляя память тех многих тысяч земляков-патриотов, которых еще вчера именовал героями. Метаморфоза поразительная!

Г-н Плотников совместно с такими же литературными власовцами, как и он сам, организовал в Екатеринбурге издание так называемого научно-популярного альманаха "Белая армия. Белое дело", ставшего рупором реабилитации черных дел "белых" армий и режимов, в первую очередь, конечно, сибирских. В альманахе, где он играет роль идейного наставника, Плотников не замедлил выступить с насквозь апологетической биографией Колчака, в которой палач трудящихся Поволжья, Урала и Сибири представлен как "великий российский патриот", "выдающийся сын России", "популярный политический деятель нашего отечества" и так далее в том же духе. За этими пустозвонными фразами кроется форменное издевательство над правдой истории. По Плотникову, Колчак не был замешан в омском перевороте, тогда пусть он опровергнет приведенные здесь признания Черчилля и Жанена, которые уличают автора этого вымысла в примитивной фальсификации. При Колчаке, утверждает г-н Плотников, "возрождалась самостоятельность масс, попиравшаяся при Советской власти"; диктатор якобы "сочувствовал рабочим", его отношение к интеллигенции "заслуживает высокой оценки". Но около 60 восстаний рабочих и солдат против

стр. 81


--------------------------------------------------------------------------------
режима Колчака, которые он потопил в крови, около миллиона патриотов, содержавшихся в тюрьмах и концлагерях Урала и Сибири, начисто опровергают ложь о "возрождении самостоятельности масс", о "сочувствии рабочим" и о прочих "благодеяниях" колчаковского режима. Даже премьер Вологодский заявляет Колчаку лично: "Все слои населения, до самых умеренных, возмущены произволом, царящим во всех областях жизни". А г-н Плотников с усердием не по разуму малюет нам благостную картину жизни народа при Колчаке. Итак, налицо чудовищный подлог. Как же прав был великий Сервантес, призывавший наказывать подобных историков, как фальшивомонетчиков.

Равняясь на "ученых" подобного сорта, засуетились во славу адмирала некоторые военно-морские начальники. Не далее как в апреле прошлого года в Морском корпусе Петербурга (бывшем Высшем военно-морском училище им. Фрунзе) с благословения Главнокомандующего Военно-морским флотом состоялось открытие мемориальной доски, посвященной адмиралу Колчаку. Устроители этой акции, видимо, намеревались возвысить, по словам того же Плотникова, Колчака как "выдающегося флотоводца". Что таковым он не являлся, это, оказывается, не имеет значения. За ним не числилось громких викторий вроде Чесменской или Синопской баталии. Он лишь несколько месяцев в 1917 году командовал Черноморским флотом, откуда и был с позором изгнан матросами как махровый реакционер. Государственный корабль под названием "Колчакия", которым адмирал командовал, бесславно ушел на дно, а сам командующий попал в плен. Вот и все заслуги Колчака как "выдающегося флотоводца".

При всем этом из среды некоторых морских офицеров, поклонников Колчака, раздаются призывы установить монументы адмиралу в Петербурге, Кронштадте и Севастополе, а сверх того уставить памятниками диктатору всю Сибирскую магистраль, которая в 1919 г. почти на всем протяжении была обезображена трупами патриотов, повешенных на телеграфных столбах по приказу адмирала. Большее кощунство по невежеству трудно придумать. Поистине не ведают, что творят.

Но разгулявшаяся российская "демократия" в своей горячей любви к диктаторам и тиранам идет еще дальше. Просачиваются сведения, что в ее недрах разрабатывается проект постановления "Об увековечении памяти участников национального (белого) движения 1917- 1922 гг." 265 . Можно не сомневаться, что в их ряду одним из первых, если не первым, "демократы" поставят диктатора Колчака. Доколе же будет продолжаться глумление над памятью тысяч и тысяч патриотов России, павших в борьбе против предателей национальных интересов, призвавших войска США, Англии, Франции и Японии для оккупации нашей страны. Не потому ли это делается, что готовится новый призыв тех же оккупантов? О времена! О нравы!

ИСТОЧНИКИ

210. Партизанское движение в Западной Сибири. С. 727 - 728.

211. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 278.

212. Janin M. Указ. соч. С. 195 - 196.

213. Там же. С. 276.

214. Последние дни колчаковщины. С. 115.

215. Kratochvil J. Указ. соч. С. 653.

216. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 281.

217. Последние дни колчаковщины. С. 116.

218. Skacel J. S generalem Syrovym v Sibiri. Praha. 1923. S. 102 - 103.

219. Сахаров К. В. Указ. соч. С. 184 - 185.

220. Журнал "Воля России". Прага, 1923, N 12. С. 33.

221. Сахаров К. В. Указ. соч. С. 240.

222. Baginski H. Wojsko Polskie na Wschodrie. 1914- 1920. Warszawa. 1921. S. 575.

223. Газета "Слово", I.V. 1920, Владивосток.

224. Baginski H. Указ. соч. С. 584 - 585.

225. Janin M. Указ. соч. С. 343.

226. Skecel J. Ceskoslovenska armada v Rusku a Kolcak. Praha. 1926. S. 370.

227. Борьба за Урал и Сибирь. Воспоминания и статьи участников борьбы с учредиловской и колчаковской контрреволюцией. М. - Л., 1926. С. 308.

228. Janin M. Указ. соч. С. 304.

229. Там же. С. 319.

230. Там же. С. 311.

231. Там же. С. 327.

232. Котомкин А. О чехословацких легионерах в Сибири. 1918 - 1920. Нью- Йорк, 1930. С. 89. Janin M. Указ. соч. С. 327.

233. Janin. M. Указ. соч. С. 329.

234. Там же.

235. Skacel J. Ceskoslovenska armada v Rusku a Kolcak. S. 356 - 357.

236. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 307.

237. Гинс Г. К. Указ. соч. Т. 2. Ч. 2 и 3. С. 508.

238. Там же. С. 509.

239. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 310.

240. Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. М., 1971. Т. 1. С. 316.

241. Там же.

242. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 297.

243. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 304.

244. Газета "Известия Иркутского ВРК". 3.11.1920.

245. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 308.

246. Газета "Известия Иркутского ВРК". 3.11.1920.

247. Последние дни колчаковщины. С. 201 - 202.. 248. Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т. 1. С. 317.

249. Janin. М. Указ. соч. С. 348.

250. Kvasnicka J. Указ. соч. С. 310.

251. Альманах "Белая армия. Белое дело". Екатеринбург, 1996, N2. С. 151.

252. Газета "Известия Иркутского ВРК", 8.II.1920.

253. Газета "Известия Иркутского ВРК", 11.II.1920.

254. Janin M. Указ. соч. С. 350, 354.

255. Гинс Г. К. Указ. соч. Т. 2. Ч. 2 и 3. С. 449.

256. Там же. С. 514.

257. Газета "Голос родины", 9.III.1920, Владивосток.

258. Журнал "Народ". М., 1920, N 4 - 5. С. 29.

259. Газета "Советская Сибирь", 30.V.1920, Омск.

260. Газета "Советская Сибирь", 2.VI.1920.

261. Документы внешней политики СССР. М., 1961. Т. 5. С. 299.

262. Там же. С. 349 - 350.

263. Журнал "Вольная Сибирь". Прага, 1929, сб. 5. С. 234.

264. Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. Т. 1. С. 324 - 328.

265. Газета "Советская Россия", 23.IV.2002. Москва.

Постоянный адрес данной публикации: