Libmonster ID: UA-160

Павел ГОЛУБ, доктор исторических наук профессор

2. ОККУПАЦИОННЫЙ РЕЖИМ В ДЕЙСТВИИ

В день высадки десанта союзников, 2 августа 1918 г., девять новоявленных правителей края, помпезно наименовавших себя "Верховным управлением Северной области", обратилась к населению Архангельска и губернии с воззванием: "Верховному управлению известно, что не для вмешательства во внутреннюю жизнь и не против воли населения приходят к нам союзные войска, оно приветствует поэтому союзные силы, идущие в Северный край для совместной борьбы с общим врагом" 40 . Но с наивной верой в бескорыстие союзников, их невмешательство во внутрироссийские дела Чайковскому и его команде очень скоро пришлось распрощаться. Они, пожалуй, первыми ощутили на себе властную руку оккупантов. Когда Чайковский предложил ген. Пулю заключить соглашение по типу договора союзников с Мурманским краевым Советом о "разграничении полномочий", тот высокомерно ответил: "Сюда я пришел не для того, чтобы заключать договоры" 41 . Чайковцам грубо указали на их место в лакейской. Но лакеям преподанного урока, видимо, оказалось мало. За новыми уроками дело не стало.

"Верховное управление" по партийному составу оказалось почти сплошь "социалистическим", то есть состоящим из эсеров и народных социалистов. Недавние сподвижники Керенского, пытаясь заигрывать с массами, демагогически провозгласили своим главным лозунгом "Защиту родины и завоеваний революции". И в качестве символизации этого лозунга распорядились вывесить на правительственных учреждениях 2 флага - красный и трехцветный, что вызвало приступ ярости у союзных генералов. 5 августа Пуль с солдатской прямотой указал Чайковскому, что он, как главнокомандующий союзными войсками, не допустит таких вольностей, как поднятие красного флага, "так как недавно он был связан с бывшим большевистским правительством". "Ввиду этого, - уведомлял Пуль, - я отдал распоряжение военным о недопущении красных флагов над Архангельском" 42 . Так называемые социалисты безропотно подчинились.

Расхождение между словами и делами оккупантов приобретало все более вызывающий характер. В листовках, расклеенных по всему городу, они не жалели медоточивых слов о своем бескорыстии и симпатиях по отношению к России. В одной из листовок было заявлено: "Население областей, занятых нами, пользуется большими правами и большей безопасностью, чем когда-либо: мы не стесняем ни в чем его право располагать собою. Корректное поведение наших войск и их заботливое отношение к мирным жителям сделали их повсюду желанными гостями. Что касается управления занятых областей, то оно находится всецело в руках правительства, выбранного самим народом (?! - Авт.). Это правительство является вполне самостоятельным" 43 . Но рядом с подобными обращениями соседствовали грозные приказы Пуля о введении военного положения и запретах, с ним связанных, о немедленной сдаче оружия и карах неповинующимся, о введении союзным контролем цензуры, о наказании за распространение слухов и т. д. Так, в приказе по поводу слухов было сказано: "Всякое лицо, уличенное в распространении в Архангельске и прилегающих районах ложных известий, могущих вызвать тревогу или смущение среди дружественных союзникам войск или населения, карается, в силу существующего ныне осадного положения, со всей строгостью военных законов, то есть смертной казнью" 44 .

"Вполне самостоятельное" правительство Чайковского почти каждодневно продолжало получать категорические приказания союзного командования, что и как нужно делать. Так, 12 августа Верховное управление рассмотрело распоряжение ген. Пуля о безотлагательном введении "быстро действующих русских военно-полевых судов", поскольку, по словам генерала, в тюрьмах оказалось "значительное количество лиц, арестованных в связи с переворотом". Чайковцы не сочли, разумеется, это вмешательством во внутрироссийские дела и смиренно приняли указание к исполнению. В их постановлении говорилось: "Поручить Н. И. Звегинцеву сообщить ген. Пулю, что Верховное управление предполагает рассмотреть вопрос о введении судов упрощенного судопроизводства по возможности в 3-дневный срок" 45 . Но "верховники" оказались весьма нерасторопными, и Пуль с нескрываемым раздражением напомнил Чайковскому 31 августа: "Уже более недели тому назад я просил вас издать указ об учреждении военного суда... Прошу вас означенный приказ издать в срочном порядке" 46 . В тот же день Чайковский верноподданно докладывал Пулю, что положение о военном суде "ныне закончено разработкой" и сегодня же передается для опубликования в правительственном "Вестнике", где появится не позднее 1 сентября 47 . Боясь очередной "взбучки" хозяев, чайковцы на этот раз слово сдержали.

Еще одну пощечину "верховники" получили от союзников в связи с назначением военного губернатора Архангельска. Чайковский наивно полагал, что это-де прерогатива русских властей, но Пуль, не ставя их в известность об этом, 7 августа назначил на этот пост полковника французской армии Донопа. Чайковский коленопреклоненно просит генерала отложить данное назначение и подписывается: "Ваш покорный слуга" 48 . Но мольбам "покорного слуги" не вняли. Доноп чинно уселся в губернаторское кресло и стал действовать, как в африканской колонии.

Обучение чайковцев уму-разуму оккупационные власти продолжали со все большей раздражительностью. 24 августа Чайковский от имени Верховного управления отважился сообщить в союзную контрразведку о неправомерных, по его мнению, действиях его агентов, арестовавших 16 бастовавших печатников. Контрразведке было поручено проверить жалобу. Пуль ответил: да, было арестовано 16 человек, но не бастовавших печатников, а большевиков, освобожденных следственной комиссией Жемчугова "без достаточных оснований". Пуль ультимативно потребовал от Чайковского проверить, кто в правительстве распространяет враждебные союзникам слухи, опубликовать опровержение, что союзники будто бы не вмешивались в забастовку печатников, и наказать лицо, сообщившее правительству ложные слухи 49 . Чайковского в очередной раз поставили на место.

Очередной "бунт на коленях" в стане "верховников" произошел в связи с введением военным командованием союзников политической цензуры. Причем под ее пресс наряду с другими газетами попал и правительственный "Вестник Верховного управления Северной области". Чайковский и его министры засуетились. 29 августа на заседании правительства было решено заявить старшине дипломатического корпуса послу США Д. Френсису, "протест против действий военного союзного командования, установившего в г. Архангельске политическую цензуру, которая: 1) распространяется на официальный орган Верховного управления Северной области - "Вестник Верховного управления", где печатаются распоряжения ВУСО; 2) носит явно пристрастный характер, запрещая статьи, поддерживающие Верховное управление, и допуская статьи явно противоположного характера, подрывающие авторитет Верховного управления и распространяющие ложные и непроверенные сведения" 50 .

Авторы протеста во главе с Чайковским наивно полагали, будто при оккупационном режиме дела могут обстоять иначе. В действительности же они приобрели прямо-таки вызывающий характер: каждый номер правительственного "Вестника" подлежал тщательному просмотру цензора из штаба ген. Пуля и только после этого мог выходить в свет. В архиве сохранился цензорский комплект "Вестника", по страницам которого вовсю погулял красный карандаш цензора. На оттиске газеты N 51, например, разгневанный цензор размашисто начертал: "Без предварительной подписи цензуры газета не может быть выпускаема". Опять очередная пощечина "верховникам", еще один урок, как следует понимать свободу печати по-западноевропейски.

Военная и политическая цензура всех печатных изданий со стороны оккупационных властей все более ужесточалась. Она распространялась на все средства связи. Управляющий отделом внутренних дел, почт и телеграфов П. Ю. Зубов в сентябре отмечал жесткий контроль союзников за отправлением и приемом телеграмм, которое осуществляло военно-цензурное отделение во главе с полковником британской службы Беннетом. Телеграммы английского посольства пользовались преимуществом даже перед телеграммами Главного военного штаба и разведки. А телеграммы Верховного управления передавались наравне с частными 51 .

Разобидевшись на столь демонстративное третирование, Чайковский и его команда обратились с жалобой к послу Френсису на "самоуправство" военных властей союзников. Но на протесты "верховников" не обращали внимания, и Чайковскому пришлось скорбно признать: "Союзные военные власти оказались таким образом целиком и безоговорочно вовлеченными во внутреннюю борьбу русских политических партий" 52 . Не сказал он только о том, что его клятвенные заверения в первом обращении к северянам после прихода к власти, будто союзники пришли на Север на условиях невмешательства во внутрироссийские дела, были обманом.

Претензии Чайковского и его эсеровских сподвижников на какую-то самостоятельность вызывали все большее озлобление у союзников. Пулю и прочим заморским военачальникам, органически не выносившим даже малейшего "социалистического" запаха, нужна была не эсеровская говорильня в виде Верховного управления, а единоличная, жесткая, диктаторская власть, которая бы безоговорочно выполняла требования оккупационных властей и одновременно держала в железном кулаке подвластное ей население. Интервентам требовался военный диктатор, который вскоре и появился на Севере в лице ген. Е. К. Миллера. Идею военной диктатуры всецело поддержали русское реакционное офицерство, скопившееся на Севере, во главе с главнокомандующим Г. Е. Чаплиным, а также финансовые и торгово- промышленные круги, предводительствуемые кадетами. Им тоже нужен был военный диктатор. Альянс между людьми ген. Пуля и главкома Чаплина вел к ликвидации "революционного" правительства Чайковского, путавшегося у него под ногами.

В ночь на 6 сентября 1918 г. группа офицеров под руководством Чаплина и губернского комиссара кадета Н. А. Старцева арестовала Чайковского и четырех его "социалистических" министров и препроводила их на Соловки. Ни у кого не было сомнений в том, что этот "дворцовый переворот" произошел в сговоре с Пулем и его штабом: там правительство Чайковского почти открыто именовали полубольшевистским. Так власть, развязавшая кампанию массовых арестов (о чем речь пойдет ниже), сама оказалась за решеткой. Переворотчики обратились к населению с воззванием, в котором в пылу борьбы раскрыли правду о "Верховном управлении" Чайковского. "Никем не избранное, никому в Северной области не известное, - заявляли они, - оно взялось за восстановление страны, сохранив старые рамки партийности. Его усилия ни к чему не привели" 53 . Так по мифу, будто это правительство являлось "законным", "избранным народом", был нанесен сокрушительный удар, причем из стана своих. Указывалась и руководящая идея переворота - "сохранение старых рамок партийности", что на языке Чаплиных означало: опять-де нас тянут к повторению печальной памяти керенщины. Озлобленное офицерство не могло простить "социалистам" типа Керенского и Чайковского развала армии и краха буржуазного строя.

Союзные послы, с чьего одобрения произошло такое событие, видимо, сочли "работу" своих военных слишком топорной, прямолинейной и для сохранения лица распорядились вернуть арестованных правителей в Архангельск, что и произошло 8 сентября. При этом они поступили как искусные последователи Макиавелли. В обращении "К населению Северной области" послы Френсис, Нуланс, английский поверенный Линдлей и итальянский поверенный Торретта поспешили "снять с себя всякую ответственность за происшедшее": это-де русские враждуют с русскими, мы здесь ни при чем. "Строго говоря, - заявляли дипломаты, - союзникам не следовало бы вмешиваться в это событие" 54 . Но поскольку союзники, мол, привержены праву, порядку и свободе, они приняли меры к освобождению арестованных. Надо отдать должное умению этих дипломатов говорить одно, а делать совсем другое. Истинные цели переворота и подлинных его вдохновителей они искусно скрыли.

Правда, ген. Пуля решили спровадить в Лондон, где он получил назначение главой военной миссии Великобритании при ген. Деникине. Его пост занял английский ген. Э. Айронсайд.

Чайковского и его команду вернули на прежнее место. Но дальше события пошли уже по сценарию послов: не успели министры прийти в себя, как им втихую указали на дверь. 28 сентября "революционное" правительство подало в отставку. "Социалистических" министров как ветром сдуло. То, чего добивались Пуль и Чаплин, произошло - место эсеров заняли кадеты и близкие им люди. Остался один народный социалист Чайковский, видимо, "для запаху". Союзные послы трезво рассудили, что имя этого "старого революционера" еще послужит им в пропагандистских целях, прежде всего для оправдания интервенции перед общественным мнением Запада. С Чаплиным и его преторианцами в отличие от министров-"социалистов" поступили милостиво: как-никак свои люди. 30 сентября Пуль опубликовал приказ, в котором "просил" правительство "прекратить преследование" Чаплина и его сообщников, учитывая "исключительные заслуги этих офицеров по свержению большевистского ига" 55 . Напуганный Чайковский тут же согласился с Пулем.

Но и самому Чайковскому в премьерском кресле сидеть осталось недолго. Пока он царствовал, но не правил, ему спешно искали замену. Сначала по вызову французского посла Нуланса и ген. Пуля из Швеции на Север в качестве полудиктатора прибыл царский ген. В. В. Марушевский. В ноябре 1918 г. он был назначен генерал-губернатором и командующим русскими войсками Северной области 56 . Вскоре союзники, как уже упоминалось, подыскали кандидата и на роль полного диктатора - ген. Е. К. Миллера, вызванного из русской военной миссии в Италии. 15 января 1919 г. он сменил Марушевского на посту генерал-губернатора и стал проводить в крае режим железной руки. В сложившейся ситуации Чайковский явно оказался третьим лишним. "Мавр сделал свое дело", и 23 января Миллер с показной торжественностью проводил его в почетную ссылку в Париж 57 . Больше на Севере Чайковский так и не появился, хотя при всех сменах состава правительства кресло премьера, будто в насмешку, номинально оставляли за ним. Фактически же в этом кресле бессменно восседал кадет Зубов, с полуслова понимавший, чего хотят союзники. В конце концов и Чайковский, наученный горьким опытом, разуверился в бескорыстии своих патронов. Но прозрение наступило слишком поздно. Только в январе 1921 г., выступая в Париже на совещании 33 бывших членов Учредительного собрания, в присутствии таких знаменитостей, как Милюков, Керенский, Брешко-Брешковская, Авксентьев, Чернов, он публично осудил политику союзников по отношению к России. "Позволю себе припомнить вам, - заявил этот "покорный слуга" ген. Пуля и К, - как началась так называемая интервенция союзников на Севере России в 1918 году... Такого рода "интервенции" мы никогда не хотели и не оправдывали: она становилась все меньше и меньше приемлемой и теперь стала совсем неприемлемой и нецелесообразной" 58 . Политическое недомыслие таких "социалистов", как Чайковский, уверовавших в благотворительность интервенции, очень дорого обошлась населению оккупированного Севера.

3. МАРИОНЕТОЧНАЯ ВЛАСТЬ СЕВЕРА В РОЛИ СЛУГИ ИНТЕРВЕНТОВ

Политика интервентов в отношении России на оккупированном Севере предстала в наиболее обнаженном, незавуалированном виде. В случае их победы в войне с Советами "северный" вариант оккупации мог бы распространиться на всю Россию. Даже ген. Марушевский, столь много потрудившийся для упрочения режима оккупации на Севере, вынужден был уже в эмиграции признать горькую правду: "Ни в армиях Колчака, ни у Деникина, ни у Врангеля влияние представителей иностранных держав не сказывалось в той мере, как это было на Севере. В Архангельске правительство, каким я его застал в ноябре 1918 г., было под опекой. Опека эта началась еще в период сидения всех союзных послов в Вологде, где, видимо, и спроектировано было то правительство, которое оказалось у власти после изгнания большевиков... Несмотря на ряд заявлений всего дипломатического корпуса о невмешательстве во внутренние дела области, фактически вся политика области была в тисках иностранного представительства при явном перевесе, даже в мелочах, английского влияния". Область, заключал генерал, "попала в сферу совершенно чуждого влияния, шедшего часто в ущерб русскому национальному делу" 59 . Генерал поздно осознал, что и он, и

правительство Северной области с усердием не по разуму помогали этому влиянию, чуждому национальным интересам России.

Пройдет ровно год господства марионеточного "Верховного управления Северной области", и Совет профсоюзов Архангельска, причем антибольшевистски настроенный, заявит в августе 1919 г., что между властью и народом разверзлась непроходимая пропасть. В этом заявлении, полном гнева и боли, в частности, говорилось: "С властью у нас повторилось то, что наблюдается во все времена истории, когда власть не опирается на народ - она только тогда апеллирует к народу и общественности, когда ей приходится слишком туго, и как только минует необходимость, вновь затягивается петля вокруг шеи общественности, душится печать, свободное слово, попираются права личности гражданина и т. д. В Северной области отныне не должно быть правительства, не опирающегося на доверие народа, правительства безответственного, случайного" 60 . Такую оценку общественности правительство получило вполне заслуженно.

Уже в первый день переворота "Верховное управление" опубликовало 10 своих печально известных "декретов", составленных Чайковским еще в Вологде под диктовку союзных послов. Первым из них "заслуженный" переворотчик Чаплин назначался командующим сухопутными и морскими силами области. Самозванцы озаботились прежде всего созданием своей вооруженной опоры. Постановлением N 2 упразднялись все органы народной власти - Советы, их исполкомы, комиссары и т. д. Еще совсем недавно, во времена керенщины, когда эти "социалисты" верховодили в Советах, они признавали данные органы выразителями воли народных масс. А когда эти массы прозрели и вручили руководство Советами большевикам, Чайковский и его соратники ринулись ликвидировать Советы, не спрашивая об этом массы. Более того, они санкционировали поголовный арест народных избранников - членов губернских, уездных и даже волостных исполкомов Советов 61 . Эти люди, именовавшие себя "социалистами" и "революционерами", подняли руку на важнейшее завоевание социалистической революции - подлинно народные органы власти.

В этой связи уместно напомнить: когда к власти пришли большевики, они не подвергли своих идейных противников арестам за их убеждения. Народные социалисты, эсеры и меньшевики продолжали свою легальную деятельность в органах новой власти, начиная с ЦИК Советов и кончая местными Советами. И только после перехода этих партий к открытой вооруженной борьбе против нового строя их фракции декретом ЦИК от 14 июня 1918 г. были исключены из Советов. Сами же оппозиционные партии продолжали легально действовать. И лишь те их члены или органы подвергались наказанию, кто был уличен в конкретных подрывных действиях.

Другими "декретами" самозваной власти восстанавливались земские и городские самоуправления, старая судебная система, учреждались губернские и уездные комиссары и правительственные комитеты (на манер правительства Львова-Керенского), провозглашалась денационализация промышленности, транспорта, кредитных учреждений и т. д. 62 Словом, поворот к времени керенщины был полный и по всему фронту. Причем все это фарисейски именовалось "защитой завоеваний революции". Необходимо отметить, что набор реставрационных "законов" у всех "белых" режимов был один и тот же. Очевидно, послы союзников диктовали тексты этих "законов" не только Чайковскому, но и правительству Вологодского в "белой" Сибири, и самарскому режиму КОМУЧа, и другим антисоветским правительствам тоже. Слуги послушно исполняли заказы своих хозяев.

Особенно эта общность в действиях антисоветских режимов проявилась в повсеместном развязывании кампании массовых репрессий против сторонников Советской власти. "Белый" режим на Севере действовал в этом направлении особенно рьяно. По сообщению полуправительственной газеты "Возрождение Севера" (Архангельск), за первую неделю в одном только Архангельске, по явно заниженным официальным данным, за решеткой оказалось 388 человек, огульно поименованных большевиками. Срочно созданная при Верховном управлении Особая следственная комиссия, эта своеобразная ВЧК, подтвердила факт массовых репрессий. 18 августа ее председатель И. Жемчугов сообщал: "После свержения власти Советов в г. Архангельске и районе Архангельского порта были произведены многочис-

ленные аресты деятелей большевистской власти". Как следует из сообщения, "подозрительных" хватали без разбора. Даже И. Жемчугов предлагал сообщить в комиссию хоть какие-то основания 63 . Так начала утверждаться "демократия по Чайковскому".

Вот признание ближайшего соратника Чайковского по партии народных социалистов, С. П. Мельгунова, о том, как вели себя большевики по отношению к оппозиции в первые месяцы Советской власти (до начала военной интервенции и гражданской войны). В опровержение оголтелой кампании оппозиционной печати по обвинению большевиков в тотальном терроре он под конец жизни, находясь уже в эмиграции, засвидетельствовал: "Память не зафиксировала ничего трагического в эти первые месяцы властвования большевиков... Сыск (советский. - Авт.) был очень плохо поставлен. Наша комиссия (тайно готовившая антисоветские заговоры. - Авт.) собиралась почти открыто в помещении учебного отдела. Приходили люди, подчас малознакомые, - и ни одного провала. Выехать из Москвы с фальшивым паспортом не представляло никакого затруднения... Даже самая ЧК имела примитивный характер" 64 . Как видим, контраст между тем, как действовали большевики, придя к власти, и тем, как вело себя правительство Чайковского по отношению к своим противникам, был разительный. Но это не мешало Чайковскому и его соратнику Мельгунову обвинять большевиков в тотальном терроре.

Тотальный террор развернуло как раз правительство Чайковского, причем сразу же после прихода к власти. Разумеется, при полном содействии оккупантов. 15 августа оно утвердило положение об Особой следственной комиссии, которой предписывалось: "а) возбуждать уголовные преследования как против агентов Советской власти, так и против причастных к их преступной деятельности частных и должностных лиц всех ведомств, а должностных лиц, за исключением судей, устранять временно от занимаемой ими должности; б) производить по своим постановлениям осмотр и выемку почтовой и телеграфной корреспонденции, а также книг, документов и переписки кредитных учреждений" 65 . Простор для произвола своей "ВЧК" правительство предоставило полный, чем комиссия Жемчугова лихо воспользовалась, держа жителей области в атмосфере страха и насилия.

Чувствуя враждебное окружение, чайковцы наряду с Особой следственной комиссией при Верховном управлении распорядились создать следственные комиссии в губерниях и уездах. Но и этого им показалось мало. Решили учредить орган политического сыска- нечто вроде царской охранки. И в заседании Верховного управления 18 августа принимается следующее постановление: "Отпустить в безотчетное распоряжение управляющего Отделом внутренних дел кредит 20 тысяч рублей, поручив ему организовать дело политической осведомленности" 66 . Этот замысел вскоре был реализован в виде зловещей контрразведки (военной регистратуры), подчиненной генерал-губернатору области. Ее возглавил полковник Рындин, прославившийся собачьей преданностью режиму и зоологической ненавистью к его противникам. Контрразведка была вездесуща и всеведуща, надзирала и за фронтом, и за тылом. Ее деятельность скрывалась плотной стеной секретности. Но, как видно из отдельных публичных признаний главнокомандующего армией ген. Марушевского, начальник военной регистратуры регулярно информировал его "о засылке с фронта в тыл лиц, подозреваемых в шпионаже и в активном содействии большевикам".

Репрессивная машина быстро набирала обороты. Сотни арестованных, оказавшихся в застенках, мучительно ждали решения своей трагической участи. Начальник архангельской губернской тюрьмы Брагин 13 августа в растерянности доносил в Особую следственную комиссию, что он не в состоянии представить требуемые сведения о численности арестованных "ввиду переполнения тюрьмы и ежедневной перемены состава заключенных" 67 . В тюрьму арестованных гнали толпами каждодневно. Как уже отмечено выше, первым "позаботился" о наведении порядка главком войск интервентов ген. Пуль. Он распорядился "о введении быстродействующих русских военно- полевых судов". И правительство Чайковского 22 августа послушно исполнило приказ Пуля, решив: "1). Ввести особые военные суды с подчинением их ведению как воинских чинов, так и гражданского населения, но с разделением тех и других предметной подсудности. 2). В число наказаний, налагав-

мых названными судами, включить смертную казнь по точно определенным видам преступлений" 68 .

Опасаясь очередного нагоняя от Пуля, правительство 30 августа утвердило положение о быстродействующих военных судах. Почему потребовались суды подобного рода? Законодатели ответили на этот вопрос без лукавства: "В тех случаях, когда учинение преступления настолько очевидно, что нет надобности в его расследовании, учреждаются особые военные суды". Власть желала расправиться со своими противниками как можно быстрей и без особых формальностей. Разбирательство предписывалось проводить не более 2 суток и при закрытых дверях. "Постановленный приговор провозглашается немедленно и в окончательной форме". Никаких обжалований. Меры наказания - арест до 6 месяцев, заключение в тюрьму сроком на 6 лет с принудительными работами, ссылка в отдаленные места, наконец, смертная казнь. Высшая мера наказания следовала - за неподчинение начальству, самовольную отлучку с поста, порчу военного имущества, отказ от участия в бою, сдачу в плен, за "всякое способствование неприятелю". Приговор к смертной казни представлялся на утверждение ген. Пулю, который либерализмом не страдал. Под сим документом - подписи народного социалиста Н. В. Чайковского, эсера С. С. Маслова и кадета П. Ю. Зубова 69 . А ведь эти люди и их партии, легально действовавшие в Советской России, истошно кричали о "большевистских насилиях"!

В это же время лидер партии меньшевиков Л. Мартов, соратник Чайковского по борьбе с народной властью, свободно издает в Советской России брошюру под истеричным названием "Долой смертную казнь!". В ней он обрушивается с яростными нападками на большевиков в связи с вынесением Ревтрибуналом первого смертного приговора капитану Щастному за контрреволюционную деятельность. Обратить бы взор "великому гуманисту" Мартову на север, где правили его братья по духу, или на восток, где чехословацкий мятежный корпус расстреливал без всякого суда многие сотни патриотов, или на юг, где зверствовали отряды Краснова и Деникина. Но Мартов не желал этого видеть. Точь-в-точь как это делают сегодня наследники Мартова - записные "демократы" А. Н. Яковлев, Немцов, Явлинский, Хакамада и поддерживаемое ими правительство, обвиняя Советскую власть в терроризме и в то же время хладнокровно отправляя своими "реформами" на тот свет по миллиону граждан в год.

Правительство Чайковского быстро обрастало репрессивным аппаратом. Постановлением от 18 сентября оно учредило Военно-окружной суд. Его ведению подлежали как военнослужащие, так и гражданские чины, состоявшие на службе в военном ведомстве, а также военнопленные и жители занимаемых армией неприятельских областей. Поскольку Архангельск и 9 уездов губернии были объявлены на военном положении, то фактически все граждане, обвинявшиеся властями, попадали в руки военного суда с соответствующими последствиями. В систему карательных органов, защищавших компрадорский режим, входили также полковые суды, восстановленные гражданские суды дореволюционного образца, военно-судное отделение при штабе командующего армией, военно-цензурное отделение при канцелярии генерал-губернатора, аппарат правительственного комиссара Архангельской губернии (с отделениями на местах), военная комендатура г. Архангельска и подчиненная ей сеть домовых комитетов, выполнявших роль доносителей о "неблагонадежных", милиция, наконец, национальное ополчение, которое, по словам ген. Марушевского, "выше всякой похвалы" занималось усмирением "бунтующих" рабочих. Весь этот чудовищно разбухший аппарат насилия железной хваткой держал в повиновении население губернии.

При всем этом данный аппарат был всего лишь подсобным учреждением у оккупационных властей. Над ним возвышалась действительно всесильная и всемогущая система принуждения и подавления, созданная союзным командованием. Прежде всего над жителями Севера как дамоклов меч висело многотысячное оккупационное войско, и как только где-нибудь обнаруживалось неповиновение оккупационному режиму, этот меч безжалостно опускался на головы непокорных. По откровенному признанию ген. Айронсайда, все восстания в русских войсках подавлялись иностранными штыками. Под пулями интервентов пали многие сотни русских солдат, не желавших воевать за интересы союзников. Только в архивах интервентов хранятся точные сведения о том, сколько патриотов их карательные

органы заточили в тюрьмы, расстреляли, замучили в концлагерях, подобных тому, что был ими устроен на острове Мудьюг. Особенно зверствовала контрразведка (военный контроль) союзников - глаза и уши оккупантов. Об этом органе со знанием дела поведал ген. Марушевский: "Его представители, рассыпанные по всему фронту, вели работу по охране интересов союзных войск, наблюдению за населением и сыску. По существу, это была чисто контрразведывательная организация с громадными правами по лишению свободы кого угодно и когда угодно" 70 . Возглавлял контрразведку английский полковник Торнхилл. Он много лет проживал в России и свободно говорил по-русски. По свидетельству его друга Чаплина, Торнхилл "был грозой местных красных". Этому английскому Малюте Скуратову усердно помогали начальник французской военной миссии полковник Доноп и ее сотрудник граф Люберсак. Прежде всего этим людям обязан своей зловещей известностью военный контроль союзников. По признанию члена правительства Северной области Игнатьева, союзная контрразведка хватала "кого угодно и когда угодно", не ставя об этом в известность русские власти и не допуская их представителей в подконтрольные союзникам места заключения.

Штаб ген. Пуля и военный контроль при нем распоряжались репрессивными органами марионеточного правительства как хотели. Сохранились подлинные документы, подтверждающие это. Так, в одном из распоряжений Чайковскому Пуль повелевал: "Прошу вас срочно провести в законодательном порядке включение в состав Особого военного суда, кроме положенных 4 членов русской армии, еще 3 членов - представителей союзных армий: британской, французской и американской". То же повторилось и с составом Особой следственной комиссии. Пуль приказал сообщить до опубликования фамилии членов комиссии, но Чайковский замешкался. Тогда разгневанный генерал в категоричной форме потребовал включить в состав комиссии французского лейтенанта Э. Бо и сержанта славяно-британского легиона Касаткина. Поскольку положением об Особой следственной комиссии предусматривался в ее составе один представитель от союзников, Пуль распорядился, чтобы соответствующая статья положения "была изменена в данном направлении" 71 . Чайковский послушно исполнил все требования Пуля.

По примеру ген. Пуля бесцеремонно распоряжалась и контрразведка. Так, 13 ноября уже упомянутый лейтенант Бо от имени разведотдела штаба главнокомандующего сделал следующее распоряжение Особой следственной комиссии: "Сообщаю, что аресты часто приходится производить на основании агентурных сведений и рапортов военных комендантов союзных армий, без указаний точных мотивов и свидетелей". Ввиду загруженности разведотдела он поручал расследование этих дел Особой следственной комиссии 72 . В другом распоряжении комиссии лейтенант Бо сообщал о переводе с Мудьюга в Архангельскую губернскую тюрьму 14 арестованных и предписывал: "Ввиду переполнения тюрьмы прошу вышеуказанных 14 человек опросить в возможно короткий срок" 73 . В очередном послании комиссии союзная контрразведка сообщала: "При сем препровождаю 4 экземпляра агентурных сведений для руководства. Лейтенант Бо" 74 . Со своей стороны правительственный комиссар Архангельской губернии 13 августа информировал следственную комиссию: "Союзное командование предложило мне для разгрузки Архангельской тюрьма (от) части арестованных и вообще для изоляции неблагонадежного элемента воспользоваться арестным помещением на острове Мудьюг". Комиссар предлагал комиссии воспользоваться "услугами" союзников и "неблагонадежных" лиц "направить в означенное место" 75 . Как видно, взаимодействие союзных и отечественных карателей было полное, причем распределение ролей между хозяева и слугами соблюдалось неукоснительно.

Для обеспечения "демократии" по Пулю-Айронсайду и по Чайковскому- Миллеру была создана соответствующая "материальная" база: "Архангельская губернская тюрьма и ее отделение, поглощавшее постоянный переизбыток главной тюрьмы; тюрьмы и арестные помещения в 9 уездах губернии; концлагеря в пригородах Архангельска - на Бакарице и в Смоляном Буяне, а также в Усть-Пинеге, Березнике и Троице; дисциплинарные (штрафные) батальоны имени Дайера и Бэрка и испытательная рота славя-

но-британского легиона; наконец, наводившие ужас своими зверствами над заключенными ссыльно-каторжные тюрьмы на острове Мудьюг и Кегострове в Белом море, в Пустозерске на Печоре и в становище Иоканьга за Полярным кругом. Если к указанным местам пыток и издевательств над человеческой личностью приплюсовать те, что действовали под опекой ген. Мейнарда на Мурмане, то сравнительно небольшая территория оккупированного Севера предстает как единый концентрационный лагерь.

Чем занималась отлаженная по-западноевропейски оккупационным режимом репрессивная машина на Севере, наглядно видно на примере действий следственных комиссий. В архиве сохранились их подлинные отчеты, позволяющие документально проследить, как "работали" эти "чрезвычайки" под бдительным присмотром союзников. На верху пирамиды была Особая следственная комиссия. Напомним: в нее входили и представители оккупационных войск, уполномоченные ген. Пулем. Она занималась вылавливанием особо опасных лиц с точки зрения режима. До 1 января 1919 г. комиссия имела в своем распоряжении 144 следственных дела на арестованных и 32 дела на граждан, находившихся в розыске. Из 267 человек, оказавшихся в заключении, только 46 были арестованы "в следственном порядке", остальные 221 - "во внесудебном порядке". Как видим, основную массу "подозрительных" бросали за решетку без суда и следствия. Такое произвольное решение, согласно положению, могла принять сама комиссия, а "в случаях, не терпящих отлагательства, распоряжение об аресте может быть сделано и отдельным членом комиссии" 76 . Свобода преследования граждан "в связи со свержением Советской власти" была полной.

Под началом Особой следственной комиссии действовали следственные комиссии в уездах. Провинциальные "чекисты" Чайковского-Миллера пользовались свободой преследования еще круче, чем их собратья в центре. Приведем некоторые данные об их действиях.

Следственная комиссия Александровского и Кемского уездов (позже переименована в Мурманскую). Она отличалась, по свидетельству главного военно-полевого прокурора области С. Добровольского, чрезвычайной ретивостью в охоте на противников режима. За ноябрь 1918 г. она завела 23 следственных дела на 55 человек (из них 12 уже находились под арестом); за декабрь - 14 дел на 112 человек (в том числе на 29 уже арестованных); в январе - 2 дела на 123 человека (в том числе на 51 арестованного); в марте были возбуждены дела на 56 арестованных и на 93, находившихся в розыске. Даже в августе 1919 г. комиссия в поте лица вела преследование инакомыслящих: были арестованы 49 человек и возбужден розыск 182 подозреваемых 77 .

Пинежская уездная следственная комиссия. В августе 1918 г. она взяла под стражу 22 подозреваемых; в сентябре возбудила розыск 15 человек; в октябре арестовала 11 человек и начала розыск 25; в ноябре заключила под стражу 33 и разыскивала 19 человек; в декабре арестовала 14 и вела розыск 22 человек 78 .

Онежская уездная следственная комиссия. На 1 января 1919 г. в производстве находилось 66 следственных дел (в том числе 21 дело на уже арестованных) и 45 дел на разыскиваемых. Из 31 арестованного только 8 были заключены под стражу на основе предварительного расследования, остальные были схвачены "во внесудебном порядке". 49 человек находились в розыске 79 .

Мезенская уездная следственная комиссия. На 1 февраля под следствием находились 26 арестованных, за февраль добавились - 14, за март - еще 34 80 .

Холмогорская уездная следственная комиссия. На 1 октября в производстве были 22 дела на 58 человек. За октябрь к ним добавились 47 дел, за ноябрь - 54, за первые 10 дней декабря - еще 44 дела 81 .

Шенкурская уездная следственная комиссия. С 1 октября по 20 декабря 1918 г. были заведены 32 дела, по ним арестованы 35 человек 82 .

Отрывочные данные, к сожалению, не могут дать полного представления о разгуле "демократии" на местах. В определенной мере восполняет этот пробел обобщающая сводка о деятельности 6 уездных и Архангельской губернской следственных комиссий за период с августа 1918 г. по 1 февраля 1919 г. За это время были возбуждены 470 дел, по которым арестованных на-

считывалось 481 человек 83 . Сколько подследственных находилось в розыске, к сожалению, не указано. Но, судя по другим следственным делам, их было не меньше, а больше, чем оказавшихся в руках "чекистов" Чайковского- Миллера.

В начале 1919 г. отдел юстиции правительства Северной области ввел для следственных комиссий единую форму отчетности, что позволяет представить их дальнейшую деятельность в виде следующей таблицы 84 :

Месяцы 1919 г.
 Возбуждено следственных дел
 По ним арестовано
 Число подследственных
 
на арестованных
 на разыскиваемых
 во внесудебном порядке
 в следственном порядке
 в розыске
 
февраль
 
 170
 239
 46
 ?
 
март
 164
 45
 258
 93
 97
 
апрель
 159
 47
 246
 47
 ?
 
июнь
 
 8
 9
 56
 146
 
июль
 
 12
 5
 52
 155
 
Итого:
 605
 1051
 398
 

Итак, лишь за 5 месяцев 1919 г. было возбуждено более 600 следственных дел. По ним оказались в заключении более 1050 граждан, причем большинство без юридических к тому оснований, просто по подозрению. Почти 400 человек числились в розыске. Если к этим неполным данным приплюсовать те, что выявлены в действиях следственных комиссий до февраля 1919 г., то получим следующие зловещие цифры: было возбуждено свыше 1020 дел, по ним арестованы 1630 человек и объявлен розыск 726 подозреваемых. Сколько жертв репрессии прошло мимо следственных комиссий, учесть весьма трудно, но их было очень много. Только через Архангельскую губернскую тюрьму за период с августа 1918 г. по ноябрь 1919 г., согласно "Книге приема арестованных" этой тюрьмы, прошли 9760 человек 85 . Сплошь и рядом подозреваемых хватали и ссылали в каторжные места без всякого следствия, держали в тюрьмах без какого-либо разбирательства, особенно в период, когда началась агония режима. Свои "вклад" в пополнение мест заключения внесла и союзная контрразведка, действовавшая помимо следственных комиссий.

Эпидемия арестов на Севере приобрела чрезвычайно широкий размах и обернулась в конечном счете против правительства. ^Цаже упомянутый выше военно-полевой прокурор режима С. Добровольский, уже находясь в эмиграции, сетовал на то, что террор на Севере приобрел тотальный характер. Особая следственная комиссия, писал он, "широко раскинула свои сети и заарестовала массу лиц". И не могла с ними справиться. "Главарей большевистского движения нужно было ликвидировать в порядке военно- полевого суда (как будто этот палач не знал, сколько смертных приговоров вынесли эти самые суды. - Авт.)". В отношении остальных, "второстепенных", он считал необходимым "проявить большую осторожность, избегая заключения под стражу и ограничиваясь привлечением минимального количества наиболее скомпрометированных советских служащих, с освобождением остальных от всякой уголовной ответственности" 86 . Но тогда бы режим перестал быть самим собой в противостоянии большинству граждан, отвергавших его. Прокурор, как видим, поздно поумнел.

Фемида оккупационного режима имела ярко выраженный классовый характер. Это отчетливо видно из сохранившихся в архиве документов следственных комиссий. Вот список следственных дел, составленный комиссией Александровского и Кемского уездов. Он идет под рубрикой "Агенты Советской власти". Дело N 1 - 8 арестованных в селе Керети; дело N 2 - 3 арестованных по Мурманскому Совету; дело N 3 - 6 человек по Териберскому Совету; дело N 4 - 7 "агентов Советской власти"; дело N 5 - 13 деятелей Мурманского Совета; дело N 9 - 3 человека из Мурманской экспедиции Подвойского; дело N 11 - 16 работников исполкома Мурманского совета железнодорожников; дело N 15 - 8 сотрудников ЦК Мурманской флотилии, в том числе руководители моряков И. Полухин и Г. Радченко (помечено: часть из них содержится в тюремном бараке союзников в г. Алек-

сандровске); дело N 20 - 9 сотрудников Кандалакшского Совета; дело N 27 - 7 сотрудников Кемского Совета; дело N 29 - 8 сотрудников Сорокского Совета 87 . По всем делам проходили 97 человек.

В списке Пинежской следственной комиссии на 49 человек как основание для арестов помечено: "Служба в совучерждениях", "За агитацию против существующего строя и добровольческого отряда" или "По указанию крестьян как большевик". В постановлении Мезенской комиссии об аресте 7 человек указано: "За деятельность, угрожающую общественной безопасности" 88 . Это клеймо следователи ставили арестованным наиболее часто за неимением конкретных доказательств их вины.

Бдительность северной Фемиды была столь строгой, что она не пощадила даже самых активных переворотчиков, обвинив их "в сотрудничестве с Советской властью". Среди ее жертв оказались главари ползучего переворота на Мурмане - А. М. Юрьев, В. М. Брамсон, Г. М. Веселаго и Н. И. Звегинцев, а также пособники захвата Архангельска интервентами Н. Д. Потапов и А. А. Берс. Брамсон умер в Архангельской тюрьме, Берс тоже коротал время на тюремных нарах, их сообщники по предательству получили каждый свое.

Репрессивный аппарат марионеточного режима был под неусыпным контролем оккупационных властей, бесцеремонно вмешивавшихся в его действия. Об этом свидетельствует, например, распоряжение военного губернатора Архангельска полковника Донопа начальнику губернской тюрьмы: "Довожу до вашего сведения, что до нового приказания ни один заключенный не должен быть освобожден без приказания за моей подписью. Прошу представить мне списки с фамилиями арестованных с обозначением причин их ареста" 89 . Подобные распоряжения союзных властей исполнялись безоговорочно. Были повеления и другого рода. Например, союзная контрразведка передала в Особую следственную комиссию около 70 списков лиц (по 20- 25 человек) с поручением разыскать подозреваемых 90 . Многие места заключения находились у союзников в "общем пользовании" с правительством Чайковского-Миллера. Часть заключенных в них числилась за "союзной контрразведкой" и была в ее исключительном распоряжении.

Но был ряд мест заключения, где полными хозяевами были оккупационные власти и куда доступ представителям марионеточного режима был закрыт. Иногда этот режим даже не знал об их существовании. Одним из таких мест являлся чудовищный по своей жестокости концлагерь, устроенный союзниками в Белом море на острове Мудьюг. Только в марте 1919 г. туда был допущен "министр" внутренних дел правительства Миллера. Правительственный "Вестник" напечатал о посещении угодливую (для союзников) заметку "Остров Мудьюг". Несмотря на все старания газеты и визитера скрыть ужасную правду об этой каторжной тюрьме, чтобы не обидеть хозяев, все же от сообщения веяло могильным холодом. В тюрьме много больных цингой и другими болезнями, нет бани, инфекционной камеры, изоляционных пунктов, многие страдают полным истощением организма и т. д. Все это, признавала газета, ложится "излишней тяжестью на заключенных" 91 . Однако подлинную картину ада, которую устроили союзники в концлагере на о. Мудьюг, раскрыли те, кто прошел через этот ад и сумел выжить.

Мудьюг, пустынный остров в Двинской губе Белого моря (примерно в 60 верстах от Архангельска), был захвачен интервентами во время продвижения их кораблей к Архангельску. С тех пор он перешел под контроль союзников. Сюда свозили со всей губернии наиболее опасных для оккупационного режима арестованных патриотов. Задолго до того, как мир узнал об Освенциме и Бухенвальде, он содрогнулся от ужасов Мудьюга. Прецедент массового глумления над человеческой личностью, воскрешавший в XX веке самые мрачные деяния средневековой инквизиции, принадлежал государствам, именовавшим себя цивилизованными и демократическими. Напомним: в первом же обращении к населению Севера ген. Пуль фарисейски заявлял: "Союзники решили не жалеть ни сил, ни средств для возрождения России". И призывал: "Помогите нам и теперь и потом, в будущем, обеспечить мир и торжество права и справедливости" 92 . Что восторжествовало в действительности, население Севера вскоре узнало на своем горьком опыте. И крепко запомнило преподанные оккупантами уроки.

По злой иронии истории власть над лагерем взяли на себя французские военные - представители страны, когда-то принявшей знаменитую "Декларацию прав человека и гражданина".

Первая партия арестантов в 134 человека сама себе строила лагерь: очистила территорию от леса, обнесла ее колючей проволокой в два ряда и высотой в три метра, соорудила огромный барак. Но первым делом охрана "позаботилась" о сооружении карцера - самого страшного места наказания арестованных. Это - яма глубиной в 3 метра, шириной в 9 шагов и длиной в 14. Туда вставили сруб из досок, который между стен засыпали землей. Эта земля то осыпалась, открывая щели для холода, то промерзала. В этой яме-могиле царила темнота. Долго не было печек, и попавших сюда арестантов изматывали холодом. А когда поставили печки, с оттаявших стен текла грязь, дым выедал глаза. "Когда нас посадили в карцер, - вспоминал один из заключенных, - то печки там не было. Пищи выдавали только по две галеты и воду. Согреться не было никакой возможности, и мы старались как-нибудь сохранить только ноги, завертывая их во все, что имелось. По ночам спать на морозе не могли и, дрожа от холода, мы ложились, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться теплом своих тел. Но ничто не могло помочь, и мы поморозили себе ноги. Один больной, фамилии не помню, начал замерзать и лежал уже без сознания. Товарищи принимали все меры, чтобы его согреть, но что могли они сделать? Когда заметили, что человек уже умирает, то на вечерней поверке заявили об этом сержанту, но тот не обратил на заявление никакого внимания. Ночью несчастный умер, и его холодный труп лежал до утра на нарах рядом с теми, кто ожидал и для себя такой же участи" 93 .

В бараках было не намного лучше. Прошедший через Мудьюг П. П. Рассказов вспоминает о своем прибытии в концлагерь: "Переступаю порог (барака). В недоумении останавливаюсь, камера переполнена. Люди лежат на столе, под столом, по всему полу до самой двери, оставляя лишь почтительное расстояние вокруг испускающей невыносимое зловоние "параши". В камере на 14 человек было более 60" 94 . Изморенных голодом арестантов, которым выдавали на день 200 граммов галет, 175 гр. консервов, 42 гр. риса и 10 гр. соли, заставляли выполнять самые тяжелые работы. Падавших от изнеможения французские охранники поднимали прикладами. В поисках съестного заключенные копались в мусорных ямах. А из гарнизонной столовой их обдавали помоями под дьявольский смех охраны. По ночам сержант Лерне с французскими матросами устраивали обыски. За малейшую провинность следовали избиения или отправка в карцер.

В бараке на 100 человек сидело 350 и более. Не было бани, мыла, смены белья, медицинской помощи, но зато одолевали тьма паразитов, тиф, цинга, дистрофия. Температура в бараках - 10 градусов ниже нуля по Реомюру. Жертвы закутывались в лохмотья, дрожа от холода. Каждую ночь кончалось по нескольку человек, и трупы их оставались в бараке до утра. А утром являлся французский сержант и злорадно вопрошал: "Сколько большевиков сегодня капут?" К июню 1919 г. на Мудьюге уже выросло более 100 могильных крестов, под которыми было немало коллективных захоронений. Союзная контрразведка сообщала в следственную комиссию списки скончавшихся узников. В архиве сохранились некоторые из этих списков. Так, лишь в течение недели (март 1919 г.) за подписью сотрудника контрразведки уже упомянутого французского лейтенанта Э. Бо было отправлено три списка умерших, точнее - замученных на Мудьюге, числом 22 человека 95 . 24 апреля тот же лейтенант Бо сообщал о переводе с Мудьюга в тюрьму на Кегостров 26 тяжело больных арестантов, 9 мая - еще 15 узников 96 . Фабрика смерти на Мудьюге под союзным флагом исправно умерщвляла и калечила сотни людей. Весть о злодеяниях на Мудьюге, о разразившейся там эпидемии тифа, перекинувшейся в места заключения в Архангельске, вызвала бурю среди населения и особенно в рядах оппозиции. В марте 1919 г. на заседании городской думы председатель губпрофсоюза М. И. Бечин открыто обвинил режим и его иноземных заступников в том, что они "взрастили" эпидемию тифа. "Эпидемии болезни, - заявил он, - предшествовала эпидемия арестов, которая разрослась до размеров общественного бедствия". Он потребовал немедленного лечения, чтобы "вырвать болезнь с корнем" 97 . И за честно сказанную правду Бечин и некоторые его единомышленники оказались... на Мудьюге. Вторично гневный голос протеста общественности против того, что творилось на острове, прозвучал в заявлении Архангельского совета профсоюзов (август 1919 г.). "Трудно удержаться, - заявлял совет, стоявший, напомним, на антибольшевистских позициях, - не указав несколькими словами на образцы худшего применения средневековой инквизиции на Мудьюге. Люди, названные военнопленными, доводились до крайних пределов голода: как голодные псы, бросались, хватая обглоданные администрацией тюрьмы кости, зная вперед, что они будут стоить побоев прикладами, карцера и т. д. Организм заточенных был доведен от голода до

состояния, когда незначительное дуновение ветра валило их с ног, что почиталось симуляцией, и потому на несчастных снова сыпались побои. Естественно, что в такой обстановке создавалась почва для всяких заболеваний, впоследствии перешедших в эпидемии. Больница была, но эта больница представляла собой мертвый дом. Температура в этом доме стояла ниже нуля на 12 градусов. Каждый больной, которого туда клали, обрекался на верную и неминуемую смерть: тяжелобольные, которых выносили в бессознательном состоянии из общего барака, отмораживали конечности и замерзали. Наконец, на Мудьюге началась эпидемия сыпного тифа... Сыпнотифозные заболевали и умирали в общих бараках, создавая кошмарную обстановку: целые ночи в общих переполненных бараках, где на все здание горела маленькая керосиновая лампочка, раздавались стоны умирающих, перемешиваясь со смехом, плачем, расхаживанием и жестикуляцией в бреду больных. Тиф из Мудьюга был перенесен в город, и только здесь раскрыли первоисточник и обратили внимание на ужасное состояние больных. Из заточенных на Мудьюге более 50% расстались с жизнью, многие сошли с ума. Сказанное... с поразительной правдивостью показывает, как смотрели на человека-гражданина, как относились и во что ставили личность его" 98 . Наконец предоставим слово бывшему "министру" внутренних дел в период правления ген. Миллера, увидевшему ужас Мудьюга собственными глазами. Уже в 1922 г. он, не обремененный одиозной должностью, рассказал подлинную правду о том, что увидел. "Не довольствуясь тюрьмой в Архангельске, контрразведка (союзников. - Авт.) образовала концентрационный лагерь-тюрьму на острове Мудьюг, в Белом море, куда въезд для россиян воспрещался; в этом лагере начальство - комендант и его помощник были французскими офицерами, причем первый служил перед этим по тюремному делу в какой-то колонии, где приобрел навык в обработке туземцев. Эти же навыки он привез и на Мудьюг. Слухи о порядке там ширились в городе, волновали население. Туда отправляли всех тех, арест которых контрразведка хотела скрыть от русских властей. Кормили там впроголодь, смертность была потрясающей... Их (узников) изможденный вид, громадный процент в цинге (помещения для них в специальных бараках не хватало, и в числе "здоровых" я нашел арестованных с цингой, впившейся уже в гангрену ног), в тифу, а через проволоку, шагах в 50 от бараков, я насчитал 78 могильных крестов, что для общего количества арестованных в 200 - 300 человек дает хороший процент смертей". Карцеры холодные - в простых погребах. "Больница была такова, что член Онежской земской управы Душин, лежавший в ней в тифу, отморозил себе все пальцы на ногах... Общее впечатление было потрясающее - живые мертвецы, ждущие своей очереди" 99 .

Вот чем обернулось для северян обещание ген. Пуля от имени союзников обеспечить на захваченной ими территории "торжество права и справедливости". Предчувствуя свой близкий уход с Севера, интервенты постепенно утратили интерес к Мудьюгу и решили передать его в распоряжение диктатора Миллера. 2 июня 1919 г. правительство приняло решение "образовать ссыльно-каторжную тюрьму на острове Мудьюг" 100 . И на остров пришли доморощенные палачи, чтобы продолжить преступление своих хозяев.

4. ВЛАСТЬ И НАРОД ПРИ ОККУПАЦИИ КРАЯ

Высадка в Архангельске иностранных войск, появление самозваной власти в виде "Верховного управления", введение интервентами военного положения, запрет митингов и собраний, повальные аресты "неблагонадежных элементов", среди которых оказалось много профсоюзных активистов (в том числе председатель совета профсоюзов Н. В. Левачев и секретарь совета А. П. Диатолович), вызвали в рабочей среде бурное негодование. Уже 2 - 3 августа прошли экстренные собрания представителей правлений 17 профсоюзов города в присутствии министра труда эсера Лихача. В принятой резолюции делегаты заявили: совет профсоюзов "твердо будет стоять исключительно на классовой точке зрения пролетариата". Делегаты потребовали освобождения арестованных товарищей, а также "немедленного разоружения тех элементов, на которые рабочий класс положиться не может (имелись в виду мятежные отряды Чаплина и пр. - Авт.)" 101 . Многие профсоюзы по отдельности выступили в том же духе. Вырвавшийся из тюрьмы Левачев на собрании представителей профсоюзов и в обращении к рабочим лесозаводов призывал: "Медлить нельзя, промедление смерти подобно. Необходимо как можно скорее опомниться от нанесенного нам удара, как можно скорее сплотиться и взять на себя работу по организации рабочего класса... дать должный отпор зарвав-

шимся капиталистам" 102 . В рабочей среде вполне осознали, что первые 10 "декретов" самозваного правительства Чайковского означают реставрацию буржуазных порядков, ликвидацию завоеваний, которые дала рабочему человеку революция.

Как же реагировала "социалистическая" команда Чайковского на первые акции протеста рабочих? На заседании Верховного управления 6 августа с сообщением выступил изрядно напуганный министр труда Лихач, побывавший на бурных рабочих собраниях. Как указано в протоколе заседания, он "указал на произвольные аресты рабочих, выселение профессиональных союзов, расчет членов фабрично-заводских комитетов, а равно на закрытие временной городской управой популярной в массах примирительной камеры как на факты, создающие тревожную атмосферу в рабочих кругах". Министр предупредил об опасности подобных настроений для власти. Но правительство, сидя под защитой войска ген. Пуля, опасности не побоялось. После прений было принято издевательское решение - обратиться к рабочим с воззванием "о правовой нормировке неотложных нужд момента". Суть этой "нормировки" состояла в примирении возмущенных рабочих с капиталистами... в пользу капиталистов. Что касается поднятого на заседании вопроса о существовании "классовых политических организаций (имелись в виду профсоюзы, заявившие о своей приверженности классовой точке зрения пролетариата. - Авт.)", то было решено - "оставить до прибытия союзных послов". То есть по пословице: вот приедет барин, барин нас рассудит 103 . Примечательная иллюстрация к заявлению ген. Пуля о "полной самостоятельности" правительства Чайковского.

Между тем напряжение в рабочей среде усиливалось. 7 августа состоялось многотысячное собрание рабочих и служащих 18 лесозаводов Маймаксы. Выступивший на нем председатель совета профсоюзов Левачев (заметим - не большевик) с гневом заявил: "Не успели просохнуть афиши, в которых новое правительство гарантировало рабочим свободу слова, печати, собраний и союзов, как появились приказы, отменяющие все обещанные свободы". В принятом собранием постановлении была еще раз подтверждена воля рабочих: "Оставаться на своих классовых позициях борьбы с капиталом... Ни в коем случае не отступать и не отдавать обратно завоеванных в тяжелой и упорной борьбе прав и улучшений... Со всякой властью, которая будет посягать на нашу свободу и права, будем бороться всеми имеющимися у нас средствами... Ни один гражданин не может быть арестован за принадлежность к той или иной политической партии... Работники профсоюзного движения, независимо от принадлежности к политической партии, арестованные по распоряжению Верховного управления Северной области, должны быть освобождены" 104 .

Чайковцы в согласии с союзными властями немедленно отреагировали на требования рабочих. Левачев и другие профсоюзные активисты были арестованы, гонения на рабочие организации усилились. Запрет ген. Пуля на проведение митингов и собраний все более ужесточался. Была закрыта общегородская больничная касса, которой пользовалось более 16 тысяч ее членов. "Для нас также не тайна, - писала в связи с этим газета профсоюзов Архангельска "Рабочий Севера", - что всеми доступными средствами предприниматели стараются разбить сплоченные ряды рабочих и привести их в состояние дореволюционного времени" 105 . Сама газета была буквально затравлена правительственной цензурой. Так, в N 1 за 1919 г. было 15 зияющих пробелов от руки цензора, в N 2 - 7 пробелов и т. д. За 7 месяцев оккупации удалось выпустить всего лишь 12 номеров газеты, и в феврале 1919 г. она была задушена. В последнем номере редакция, указав на чинившиеся ей всяческие препятствия, сообщала: "Ныне, выпуская N 7(12) "Рабочего Севера", редакция с грустью доводит до сведения читателей, что по не зависящим от редакции обстоятельствам она издание газеты вынуждена прекратить".

Предприниматели при полной поддержке правительства демонстративно третировали профсоюзы. Показателен такой факт: на 2 октября 1918 г. в совете профсоюзов было намечено заседание согласительной комиссии из представителей профсоюзов и предпринимателей. Но от хозяев предприятий никто не явился, хотя положение рабочих было нетерпимым. В связи с этим газета "Возрождение Севера" писала: "Цены на предметы первой необходимости поднимаются с невероятной быстротой, в то время как зарплата остается той же, что была полгода назад. Закрываются заводы, ликвидируются предприятия и рабочих выбрасывают на улицу в буквальном смысле этого слова, так как увольняемые рабочие немедленно выселяются предпринимателями из за-

нимаемых ими помещений. Такие случаи имели место на лесопильных заводах "Альциуса" и Волкова на Маймаксе и на других заводах". Сообщение заканчивалось криком отчаяния, обращенным к хозяевам предприятий: "Где же ваш патриотизм, господа?" 106 .

Желая устрашить противников оккупационного режима, союзные власти и подконтрольное им марионеточное правительство все шире пускали в ход машину террора, чиня насилия, аресты, расстрелы. Из тех жертв террора, которые стали известны общественности, в числе первых были руководители Кемского Совета Р. С. Вицуп, А. А. Каменев и П. Н. Малышев, их еще в июле 1918 г. интервенты расстреляли на борту английского военного корабля. Затем режим расправился с большевиками Кандалакши Л. Н. Комлевым, И. О. Лойко, В. Соболем и другими патриотами. 3 ноября во дворе Архангельской тюрьмы смертный приговор был приведен в исполнение над командиром красноармейского отряда Степаном Ларионовым, комиссаром В. Шурыгиным, красноармейцами М. Георгиевским, Я. Якубчиком, И. Комаровым и И. Дьячковым. Их трупы отвезли за город на Мхи, ставшие затем братской могилой патриотов. В середине декабря были расстреляны при участии английских карателей 13 участников восстания в Архангелогородском полку, о чем рассказал в своих воспоминаниях ген. Марушевский, руководивший расправой.

С середины декабря правительственный "Вестник" начал печатать длинные списки дел, поступавших в Особый военный и военно-окружной суды, и крайне жестокие приговоры по ним. Режим демонстративно показывал своим противникам тяжелый кулак для устрашения. С назначением 15 января 1919 г. ген. Е. К. Миллера генерал-губернатором (точнее - диктатором) машина репрессий заработала со все большим ускорением. Так, 18 января военно- окружной суд приговорил 6 матросов эскадренного миноносца "Бесстрашный", протестовавших против ареста своего товарища, отдаче в дисциплинарные части сроком от 1 до б лет, а солдата Архангелогородского драгунского полуэскадрона Ф. Нечаева за уклонение от воинской службы к каторге на 6 лет с лишением всех прав состояния 107 . Только в одном номере "Вестника" военно-окружной суд сообщал, что им назначены к рассмотрению: на 20 марта - 20 дел, на 24 марта - 5 и на 25 марта - 7 дел 108 . Конвейер набирал обороты. В дальнейшем драконовские приказы Миллера, приговоры военных судов о расстрелах, ссылках на каторгу, заключении в концлагеря и тюрьмы заняли главенствующее место на страницах официального органа правительства. Таким способом власти стремились подавить нараставшее в массах сопротивление оккупационному режиму.

Но оно подспудно и неудержимо накоплялось и прорвалось наружу в связи с празднованием годовщины Февральской революции. 12 марта на судоремонтном заводе Архангельска состоялось торжественное собрание, организованное по решению совета профсоюзов. В присутствии более 1000 рабочих и служащих с уничтожающей критикой правительства выступили председатель совета профсоюзов меньшевик М. И. Бечин, а также профсоюзные активисты Ф. И. Наволочный, К. Н. Клюев, С. М. Цейтлин, Г. В. Успенский и другие. В частности, Бечин под бурное одобрение присутствовавших заявил: "Советская власть есть естественная и единственная защитница рабочего класса", а правительство "держится лишь при помощи заморских гостей" 109 . Вечером того же дня состоялось торжественное заседание городской думы. Выступившие на нем представители оппозиции снова подвергли марионеточное правительство беспощадной критике за попрание прав и свобод граждан, за возвращение старорежимных порядков.

Недовольство вылилось наружу и на Мурмане. Политические выступления прошли в Мурманске, Кандалакше, Александровске. Рабочие Мурманского порта и плавмастерской "Ксения" в своих выступлениях провозглашали лозунги: "Долой северное правительство!", "Долой генерал-губернатора!", "Да здравствует Российская федеративная республика!" 110 .

Происшедшие события вызвали приступ ярости в правящих кругах. Немедленно последовало "Правительственное сообщение". В нем говорилось: в заседании городской думы 12 марта некоторые лица произнесли речи, "одобряющие платформу Советской власти и клонящиеся к разрушению создаваемого у нас великого национального дела - возрождения страны". Правительство пригрозило "в корне и самыми решительными мерами прекращать всякие попытки оказать какое-нибудь содействие нашим врагам- большевикам... Виновные в демагогических выступлениях против власти и союзников, а также виновные в организации этих выступлений арестованы" 111 .

Ген. Миллер распорядился учинить над "бунтовщиками" показательный процесс в особом военном суде. Подсудимые Бенин, Клюев, Наволочный и Цейтлин были приговорены к 15 годам каторги каждый. Обвинитель на суде, главный военно-полевой прокурор Добровольский, позже вспоминал: "На меня процесс произвел тяжелое впечатление: я осознал ту пропасть, которая лежала между классовым мировоззрением рабочей среды и национально- патриотическими (читай - прорежимными. - Авт.) кругами общества" 112 . Прокурора устрашил "столь резкий политический сдвиг влево", и он предрек вспышку борьбы против режима с новой силой. И не ошибся.

В те же дни последовали репрессии и на Мурмане. "Мурманский вестник" сообщал об аресте "большевиков" с плавмастерской "Ксения" - А. Соловьева, К. Михайлова, А. Лясковского и А. Попоценко. О других арестах газета умолчала. Ген. Меинард и помощник генерал-губернатора на Мурмане В. В. Ермолов пригрозили "бунтовщикам" жестокими карами.

Диктатор Миллер телеграфировал в Омск правительству Колчака: "Часть руководителей профсоюзов в марте с. г. были арестованы как изобличенные в деятельности большевистско-коммунистического характера. Некоторые из арестованных по приговорам особого военного суда были казнены, остальные в ближайшее время предстанут перед военно-окружным судом" 113 .

После мартовского кризиса юстиция режима напоминала злобного пса, сорвавшегося с цепи. Облавы, аресты, суды, приговоры хлынули лавиной. Начальник милиции Соломбалы доносил по инстанциям: "Ночью в Соломбале... производились массовые обыски по ордерам контрразведки. Обыски производились чинами контрразведки при содействии вверенной мне части и союзных войск". 22 - 23 марта вылавливали "большевиков" в воинских частях. На следующий день арестованные солдаты Т. Глухов, П. Шереметьев, Г. Сывороткин и С. Глазков по приговору особого военного суда были расстреляны 114 . Как сообщал правительственный "Вестник", 24 и 26 марта, 5 и 6 апреля были приведены в исполнение приговоры военного суда более чем над 20 гражданами, стоявшими, по выражению газеты, на стороне Советской власти 115 . Далее сообщения "Вестника" о приговорах военных судов и приказах Миллера-Марушевского об их утверждении следовали один за другим:

17 апреля - приказ Марушевского об утверждении приговора особого военного суда к расстрелу военнослужащих П. Аншукова, Р. Печенина и А. Богданова "за покушение на предание неприятелю г. Архангельска и находящихся в нем войсковых частей и за шпионство". Тут же - приговор особого военного суда о присуждении к смертной казни "через расстреляние" военнослужащих Власова, Квитко, Дегтева, Трубина, Сирина и Юргина, а Гусева - к 4 годам каторжных работ. Сообщалось, что оба приговора приведены в исполнение.

24 апреля - сообщение о расстреле 10 человек, "приговоренных к смертной казни за измену и шпионство".

27 апреля - 9 приказов Миллера об арестах, заключении в тюрьму и ссылке целого ряда лиц "за действия, угрожающие государственному порядку и общественному спокойствию".

6 мая - снова 9 приказов главкома Марушевского об утверждении приговоров особого военного суда, предусматривавших различные наказания осужденным, в том числе смертную казнь и каторжные работы до 12 лет. В частности, к расстрелу были приговорены красноармейцы М. Зыков, А. Горохов, И. Увечное - за покушение на 3 шотландских военнослужащих и солдат, Н. Розанов - "за шпионство", солдат славяно-британского легиона Ф. Сметанин - за покушение на английского капрала. Солдат того же легиона В. Костылев - к 1 году тюрьмы "за возбуждение вражды между отдельными классами населения". Приговоры были приведены в исполнение.

21 мая - приказы ген. Марушевского об утверждении 9 приговоров Военно-окружного суда.

31 мая - постановление начальника военно-регистрационной службы полк. Рындина о наказании 6 граждан за неисполнение требований о регистрации (заключение в тюрьму на 3 месяца, штраф 3 тыс. рублей).

24 июня - приказы Марушевского об утверждении судебных приговоров: отдаче в арестантские исправительные отделения на 2,5 года прапорщика Лебедева за неисполнение приказов командования; солдата Архангелогородского полка Батаргина на 4 года каторги за самовольную отлучку; гражданина П. Мальцева - к расстрелу (заменен 15 годами каторжных работ) за организацию строительства оборонительных укреплений против союзников на о. Мудьюг (припомнили и это) и за службу в Красной Армии; солдата Архангелогородского полка А.

Лупачева - к 4 годам каторги за самовольное оставление части.

1 июля - ряд приговоров Особого военного суда: 1) солдату артдивизиона И. Беганцеву - к расстрелу "за участие в покушении на предание неприятелю г. Архангельска и находящихся в нем воинских частей и за шпионство"; 2) красноармейцам 1-го Архангельского партизанского отряда - Семену Соболеву, Афанасию Завьялову, Ивану Кузнецову, Юрию Маразас, Антону Нелюбовичу, Михаилу Базанову, Павлу Макунину, Сергею Тулину - к расстрелу, Григорию Ермолину и Ивану Якушкину по 15 лет каторги за участие в партизанском движении; 3) патриотам-подпольщикам Сергею Закемовскому, Даниилу Анисимову, Анне Матисон, Клавдии Блезнинои, Карлу Теснанову, Францу Антину, Яну Розенбергу и Дмитрию Прокошеву - к расстрелу, Ивану Шпаклвскому и Михаилу Леденеву - по 15 лет каторги, Андрею Индриксону и Анне Яковлевой - по 12 лет каторжных работ; Анне Матисон смертная казнь заменена бессрочной каторгой; всем по этому делу - "за способствование неприятелю в его враждебных действиях путем агитации в пользу Советской власти и подготовление вооруженного выступления для предания неприятелю г. Архангельска и находящихся в нем войск"; 4) солдатам А. Шиловскому - к расстрелу, Л. Костовецкому - к 12 годам каторги за покушение на военнослужащих союзных войск.

19 августа - приказы Марушевского, утверждавшего приговоры особого военного суда матросам, солдатам и гражданским лицам, в том числе 9 человекам - к смертной казни, 3 - к 15 годам каторги, 1 - к 8 годам каторги. Девятку, приговоренную к расстрелу, составляли матросы, участвовавшие 1 августа 1918 г. в потоплении в устье Северной Двины ледоколов "Святогор" и "Микула Селянинович" с целью заграждения фарватера для кораблей интервентов и в обстреле их аэроплана. Это были Александр Терехин, Петр Даниленко, Владимир Лариков, Александр Бабурин, Павел Панченко, Антон Маковяк, Иван Бакулич, Яков Павлюченко и Кирилл Лемешко. Герои-патриоты, ставшие на защиту родной земли от нашествия иноземцев, пали от рук предателей России. Оргия расправ диктатуры Миллера со своими противниками еще более усилилась на последнем этапе ее существования.

Возвращаясь к политике правительства Чайковского-Миллера по рабочему вопросу, напомним, что это правительство от постоянной дискриминации независимых профсоюзов - действительных и единственных представителей интересов рабочего класса - переходило к их постепенной ликвидации. Уже в середине апреля 1919 г. генерал-губернатор Миллер распорядился: "Приказываю подчиненным мне учреждениям считать законными только профсоюзы, которые имеют утвержденные Окружным судом уставы, и с союзами, не имеющими таковых, никаких сношений не иметь и заявлять о них, как о незаконно существующих, подлежащих властям" 116 . Так перечеркивалось обещанное переворотчиками право граждан создавать свои независимые профсоюзы. Марионеточной власти нужны были только "карманные" профсоюзы, действующие под девизом: "Чего изволите?". Но несмотря на то, что руководство профсоюзов области являлось почти сплошь эсеро-меньшевистским, стоявшим на антибольшевистских позициях, вытравить в них дух классового сознания так и не удалось. Уж очень тягостной была жизнь трудового человека под властью оккупационного режима. И недовольство рабочих, время от времени прорывавшееся наружу, заставляло "желтых" вождей профсоюзов то розоветь, то краснеть, а порой и открыто обличать власти в большевистском духе. Уже в апреле 1919 г. ген. Миллер сообщал Маклакову, послу бывшего правительства Керенского в Париже: "В Архангельске настроение рабочих большевистское, буржуазии - безразличное" 117 .

Когда истек год оккупации края, совет профсоюзов Архангельска подвел более чем плачевный итог политики правительства Чайковского-Миллера по рабочему вопросу. "Отношение к рабочим организациям, - говорилось в нем, - создалось такое же, как и к рабочей печати. Собрания разрешались с трудом, при непременном участии чина милиции. Заводские комитеты часто разгонялись распоряжением агентов власти, в некоторых из них реквизированы пишущие машинки, в других набегами милиции отняты печати, бланки и т. п. Характерно отметить, что даже управляющий отделом внутренних дел и губернский комиссар не знали, что эти заводские комитеты существуют на основании постановления всероссийского Временного правительства от 23 апреля 1917 г., и полагали, что это большевистские учреждения. Отдельным заводским комитетам не даются и по настоящее время разрешения на созыв собраний, для этого требуются печати профессионального союза, что не только противоречит указанному постановле-

нию правительства, но и стоит в противоречии с положением о профессиональных союзах.

Отдельные ответственные работники профсоюзов подвергались гонениям: в частности, секретарь совета был приглашен начальником милиции, который по предложению губернского комиссара объявил, что работа секретаря в совете считается вредной, и предложил сделать надлежащие выводы, указав, что в противном случае пребывание его в пределах Северной области будет признано недопустимым.

В области урегулирования взаимоотношений между работодателями и рабочими ничего не сделано, если не считать одного распоряжения о запрещении стачек, фактически направленного только против рабочих. Отсутствием государственного вмешательства и разгулом предпринимателей обострено взаимоотношение, и недовольство доведено до крайних пределов. На казенных заводах отсутствует принцип законности и права и существует излюбленное - "чего моя нога захочет". Управление торгового мореплавания и портов без всякого основания отказалось продлить коллективный договор и, сверх того, несмотря на вздорожание жизни, произвольно уменьшило на 50 руб. в месяц содержание тех рабочих, у которых был заключен коллективный договор; на требование заинтересованных профсоюзов и предложение совета о созыве согласительной комиссии управление ответило отказом, а правительство, к которому совет отнесся с запросом от 30 июля с. г. за N 313, указать, к какому органу власти или отдельному агенту надлежит обратиться для немедленного созыва примирительной камеры, до сего дня не дало ответа, и таким образом рабочие организации были лишены возможности, законно действуя, удовлетворить свои требования. Трудящиеся в лучшем случае могли во имя государственности терпеть ограничения, но последние, однако, были доведены до последнего предела" 118 .

Убедившись, что в тисках все ужесточавшейся военной диктатуры нет элементарных условии для защиты прав рабочих, профсоюзы Архангельска в сентябре 1919 г. решили прекратить свою деятельность. Их мотивировка была пощечиной режиму: "В связи с отсутствием гарантий нормального существования профсоюзов" 119 .

А как сложились взаимоотношения между режимом и предпринимателями? Уже отмечалось, что правительство, придя к власти, горой встало на защиту интересов торгово-промышленных и финансовых дельцов, вернуло им национализированную собственность и открыто держало их сторону в постоянных конфликтах с рабочими. Оно рассчитывало получить от предпринимателей всестороннюю поддержку, но во многом ошиблось. Миллер, как отмечено выше, оценил их позицию как "безразличную". Правительство объявило кампанию подписки на заем "Доверие" под лозунгом "защиты отечества". Но местные толстосумы раскошелиться не пожелали. Еще раз подтвердилось, что у крупного капитала нет отечества, а есть один бог - максимальная нажива. Рука об руку с заморскими дельцами они ринулись к ограблению богатств Севера и сбыту их за границу, чтобы получить заветную максимальную прибыль. Как сообщал в марте 1919 г. Чайковскому в Париж "министр" торговли и промышленности Н. В. Мефодиев (выдвиженец крупного капитала в правительстве), только за навигацию 1918 г. из Архангельска ушло с грузами в союзные страны 57 пароходов и 4 парусника с пиломатериалами, фанерой, пушниной, куделями льна и пеньки, марганцевой рудой, смолой и т. п. При этом в Англию было направлено грузов на 2793700 английских фунтов, в США - на 679600 фунтов, во Францию - на 821300 фунтов стерлингов. "Итого по компенсационным обязательствам, - говорилось в телеграмме, - погружено в союзные страны (товаров) на приблизительную стоимость 4294700 английских фунтов". Кроме того, частные экспортеры под валютные обязательства союзников вывезли материалов на 909700 английских фунтов 120 . В пересчете на российские денежные знаки это составило свыше 150 млн. рублей. Если к ним приплюсовать стоимость товаров, вывезенных в навигацию 1919 г. на сумму 48 млн. рублей, то получается удручающий итог в 200 млн. рублей 121 . На такую сумму союзники при полном содействии марионеточной власти и местных дельцов ограбили богатства Севера.

Но в ажиотаже грабежа "хозяева" Севера не разобрались, с кем имеют дело. Хищные иностранные дельцы, навыдавав им пустых бумажек в виде компенсационных обязательств, когда дело дошло до оплаты вывезенных богатств, объявили, что стоимость их идет в счет погашения долгов России за военные поставки. Вот уж поистине: продавали - веселились, подчитали - прослезились. Как сообщал отдел иностранных дел правительства Северной области в штаб ген. Деникина, "все, что имелось в Архангельске на

складах, и все, что могло интересовать иностранцев, было ими вывезено в минувшем году почти безвалютно" 122 .

Настоящему испытанию на "патриотизм" буржуазия Севера подверглась осенью 1919 г., когда с уходом союзных войск режим ген. Миллера приложил неимоверные усилия, чтобы любой ценой устоять. Мобилизация охватила все и вся. Местным богатеям было предложено сдать на "нужды обороны" всю валюту, заработанную по вывозным разрешениям. Но они опять раскошелиться не спешили: сдали лишь 5 млн., тогда как расходы только за июль-сентябрь составили более 110 млн. рублей. Тогда диктатор Миллер пошел против "своих" на крайние меры и 9 ноября издал приказ, по которому лица, не сдавшие валюту, подвергались "лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы сроком от 4 до 5 лет и сверх того отобранию всего принадлежащего им имущества в казну". Дела о саботажниках передавались в военные суды 123 . Буржуазия завопила о "большевистских" методах экспроприации. Классовые союзники режима отворачивались от него, что предвещало близкий конец этого режима.

Теперь об отношении к власти крестьянства - самого многочисленного слоя населения области. Народный социалист Чайковский и его эсеровские министры были уверены почему-то, что крестьяне, как и мелкая городская буржуазия, дружно поддержат их. В официальных заявлениях новой власти навязчиво подчеркивалось, что ее политика опоры на иностранные войска проводится "при полном и единодушном согласии местного населения" (как будто его кто-то об этом спрашивал). Многие городские обыватели, соблазненные обещаниями иностранных и отечественных "благодетелей" обеспечить всем сытую и вольготную жизнь за счет поставки заморских почти дармовых пайков, очень скоро почувствовали отрезвление. Газеты сообщали о бешеном росте цен на все самое необходимое. Деревня отнеслась к новой власти по-крестьянски мудро, то есть выжидательно: поживем - увидим. И только зажиточные верхи приветствовали переворот и даже кое-где сформировали в его поддержку свои партизанские отряды (шенкурский, тарасовский).

Однако миражи о дармовых заморских пайках и вольготной жизни при оккупантах быстро рассеялись. Самозваная власть, свалившаяся на обывателей как снег на голову, первым делом пожелала создать свою собственную опору.

Главком Чаплин сразу же бросил клич - записываться добровольцами в "Северную армию". Ген. Пуль, видимо, не веря в затею Чаплина, призвал северян вступать в славяно-британский легион, обещая златые горы. Но сразу же предупреждал: "Дисциплина - британской армии. Полковые комитеты не допускаются". Это был обычный колонизаторский прием: создать туземную вооруженную силу, в которой солдаты - русские, офицеры и власть - британские. Но если для вступления в легион охотники до сытой жизни все же находились, то добровольцев в "Северную армию" оказалось ничтожное количество. Поэтому уже менее чем через месяц после переворота (20 августа) последовало постановление Верховного управления о возобновлении всеобщей воинской повинности и призыве под ружье сразу пяти возрастов (родившихся в 1897- 1893 гг.). При этом вольнодумных граждан предупреждали, что все уклонившиеся от призыва подвергаются наказанию согласно "Уложению о наказаниях", принятому в царские времена 124 . Чайковский и его эсеровские соратники, еще находясь в Советской России, излили реки желчи на Советскую власть за введение всеобщей воинской повинности, трактуя ее как милитаризм и диктаторство большевиков. Теперь же они сами загоняли в свою армию граждан, в массе своей не понимавших, во имя чего их заставляют воевать. Мобилизация в армию, главным образом из деревни, пяти возрастов наиболее активных работников ставила крестьянские хозяйства в крайне тяжелое положение. Но этим их беды не ограничились. Чашу крестьянского терпения переполняли постоянные реквизиции, которыми режим буквально душил деревню. Особенно тягостной была гужевая повинность. При бездорожье и большой растянутости фронта она приобретала для властей чрезвычайное значение. Поэтому генерал-губернатор Миллер 13 февраля 1919 г. распорядился: жителям "по первому требованию чинов милиции и лиц, уполномоченных на это военными властями или волостными земельными управами, выставлять на указанные ими пункты подводы с проводниками" 125 . Ослушникам грозил штраф в 3 тысячи рублей или тюремное заключение сроком на три месяца. Что означало для хозяйства изъятие на длительное время, а может, и навсегда, работника с лошадью и повозкой. Находилось немало тех, кто шел на риск и уклонялся от повинности. В ответ следовали новые приказы предавать их суду "за неподчинение властям".

Наряду с гужевой повинностью еще в октябре 1918 г. была объявлена реквизиция лошадей "для нужд армии". Но и она зачастую не исполнялась. В связи с этим ген. Миллер в разгар летних полевых работ 1919 г. издал приказ: "Ввиду неоднократных случаев недоставки владельцами лошадей в назначенное время на сгонные пункты" виновных подвергать денежному штрафу или заключению в тюрьму на три месяца 126 . Затем последовал приказ населению сдать для нужд армии шубы, шапки, шинели, брюки, мундиры, одеяла и другие вещи 127 . И снова неповинующимся грозили карами. Настроение деревни становилось все более мрачным и непредсказуемым. Оно быстро передавалось в армию.

Это вынужден был признать публично и диктатор Миллер. Выступая в августе 1919 г. на земско-городском совещании, он заявил: "Надо сказать всю правду, основное зло - это настроение. На армии отражается настроение тыла, в частности деревни. Деревня гораздо больше терпит, чем город. Солдаты главным образом взяты оттуда; в деревне производятся реквизиции; деревня несет подводную повинность и т. д. И она начинает уставать: лучше не воевать, уйти "домой" 128 . На этот раз генерал сказал наконец правду, но сказал ее лишь тогда, когда режим, как говорится, припекло.

О тревожных настроениях деревни правительственный "Вестник" писал уже в декабре 1918 г. Корреспондент газеты в "Письмах из деревни" с негодованием восклицал: "Неужели так укоренилась зараза большевизма и ничегонеделания?.. Население до сего времени не может уяснить гражданского долга по отношению к родине... Город веселится в вихре разгула, справляя "пир во время чумы", а деревня спит и во сне заявляет: "Не будите меня - я нейтральна" 129 Корреспондент явно спутал нараставшее неприятие режима с нейтральностью. В деревне день ото дня копился гнев против мобилизаций, разного рода повинностей, поборов и репрессии против неповинующихся. И он вылился в целом ряде восстаний в частях "Северной армии", основную массу которых составляли мобилизованные из деревни (о чем речь ниже).

В связи с приведенными выше признаниями ген. Миллера о том, как поступал его режим по отношению к своему тылу, есть основание сопоставить политику жестких мобилизаций и реквизиций, которую в период гражданской войны проводили в своих тылах противоборствующие стороны. Политика большевиков, как известно, получила название - "военный коммунизм". Политику ген. Миллера и других "белых" режимов следовало бы по аналогии назвать - "военный капитализм". И та, и другая огромной тяжестью ложились на гражданское население в тылу. Но этим их внешнее сходство и заканчивается. Далее следует их глубинное различие, определявшееся различием целей. Советский "военный коммунизм" со стороны антикоммунистов всех мастей, как прежних, так и нынешних, тысячекратно предан анафеме как якобы проявление "злой воли" большевиков. Что же касается чрезвычайной политики "белых" режимов, то по отношению к ней - заговор молчания. Ей даже постыдились дать название, стремясь представить дело таким образом, будто ее не было вовсе. Но она была, господа антикоммунисты, и у Миллера, и у Колчака, и у Деникина, и у других "белых" генералов. Причем, как подтверждают неопровержимые факты, она являлась намного более жестокой и разорительной по отношению к большинству мирных граждан, чем советский "военный коммунизм". Если чрезвычайную политику большевиков поддержало, хотя и с временными колебаниями, трудящееся крестьянство, составлявшее большинство населения страны и 75% личного состава Красной Армии, то у "белых" режимов все оказалось наоборот. В их армиях крестьянство тоже составляло большинство. Но, согнанное на фронт во имя возвращения власти помещиков и капиталистов, оно не пожелало реставрации проклятого прошлого и в конечном счете либо перешло на сторону "красных", либо разошлось по домам. Именно это стало глубинной причиной краха "белого" движения. "Военный капитализм" со всеми его жестокостями не только не предотвратил этот крах, но ускорил его. Обличителям "военного коммунизма" следовало бы хоть немного поумнеть. Теперь - о судьбе "Северной армии" Чайковского-Миллера. Она может служить весьма наглядной иллюстрацией того, о чем сказано выше. После объявленной мобилизации пяти возрастов дела с набором обстояли весьма плачевно. На конец 1918 г., по признанию командующего "Северной армией" ген. Марушевского, "русские силы фактически еще были в зачатке, кроме отмобилизованного батальона, небоеспособного и нетвердого по духу" 130 . Причина крылась в массовом уклонении от призыва. Поэтому Марушевский и его штаб один за другим издавали грозные

приказы, требуя "исполнения долга". В одном, подписанном лично Марушевским, указывалось: "Никаких изъятий по званию и роду занятий, а также отсрочек по семейному и имущественному положению никому предоставляться не будет" 131 . Против "саботажников" пошли в ход репрессии - аресты, военные суды, внесудебные высылки в каторжные места и прочие "вразумительные" меры.

В результате весной 1919 г. удалось загнать в казармы более 15 тыс. человек (по данным того же Марушевского). Летом "Северная армия" увеличилась, согласно официальным интендантским сводкам, до 50 тыс. едоков. Но лишь меньшая часть из них находилась в окопах, остальные предпочитали осесть в тыловых учреждениях. Солдаты в своей массе не желали рисковать жизнью и умирать неизвестно во имя чего. Из деревни приходили вести одна хуже другой: семьи бедствовали и разорялись. Недовольство в солдатской среде накоплялось.

Положение в частях марионеточной армии находилось под повседневным и весьма жестким контролем союзного командования. Так, 12 ноября 1918 г. замещавший уехавшего в Англию Пуля главнокомандующий вооруженными силами союзников созвал офицеров, врачей и чиновников "Северной армии", чтобы дать им наставление. Война с Германией только что закончилась. "Теперь, - заявил командующий, - цель союзников - ввести порядок в России". И главная задача - создание русской армии. На первом плане, заявил он, дисциплина, комитеты недопустимы. "Также недопустимо, чтобы солдаты имели право высказывать свое мнение и решение о том, что они желают или не желают делать". В армии - никакой политики, и пообещал, что вместе с ген. Пулем "примем все меры к тому, чтобы этого явления не было" 132 . Собравшимся дали четко понять, кто заправляет "Северной армией". Временный командующий вместе с тем выразил опасения, "что уже возникли трения" между офицерами-добровольцами и теми, кто призван по мобилизации. Это была первая трещина, предвещавшая впереди глубокий разлом.

Уже в декабре 1918 г. для правительства Чайковского прозвенел первый сигнал тревоги: вспыхнул бунт солдат в Архангелогородском полку, стоявшем под носом у правительства. Причина - нежелание идти на фронт. В окнах казарм появились красные флаги в знак отказа солдат воевать против "красных". Взъярилась власть, переполошились союзники. По приказу Марушевского "мятежники" подверглись обстрелу из бомбометов и пулеметов. Бунт, по выражению генерала, был "пресечен". Роты выстроили на плацу, и Марушевский потребовал выдать зачинщиков, "а если роты таковых выдавать не будут - взять каждого десятого человека по шеренгам и расстрелять на месте". 13 человек выдали. Под конвоем взвода англичан их вывели к месту казни и тут же расстреляли. Без суда" 3 . 2-ю и 3-ю роты обезоружили и заперли в барак под охраной английского караула. Как вспоминает Марушевский, узнав о расстреле солдат, Чайковский воскликнул: "Как, без суда?". Но... тут же капитулировал перед генералом. "Правительство, - пишет Марушевский, - признало мои действия правильными и отвечающими обстановке". В правительственном "Вестнике" он назвал случившееся "небольшим недоразумением" и пообещал, что подобные "случайности" "мною допущены не будут" 134 .

Но самоуверенность командующего оказалась пустой бравадой. Уже в мае 1919 г. вспыхнули серьезные волнения во фронтовых частях: первое - в 3-м полку в Тулгасе, второе - в 8-м полку в Пинеге. Воинствующий пыл командующего заметно угас, и он вынужден был признать: "Если союзные войска будут отозваны, наша молодая армия, лишенная к тому же и материальной поддержки в виде иностранного пайка, муки и т. д., не устоит" 135 . На этот раз мятежников с помощью союзных войск удалось укротить, отдав многих зачинщиков в руки военно-полевых судов. Но не надолго.

Не добавляло оптимизма и настроение в войсках союзников. Весной 1919 г. взбунтовались солдаты двух американских частей, требуя отправки домой. Зачинщиков схватили, но судить не рискнули, боясь возмушения американской общественности. И, опасаясь худшего, американское командование во главе с ген. Ричардсоном с весны начало постепенную эвакуацию своих войск. Настроение у французов и англичан было не лучше: для солдат война на далеком Севере давно стала бессмысленной и безнадежной. Ген. Миллер в начале апреля 1919 г. телеграфировал в Париж: "Благодаря неустойчивому политическому курсу в Европе и Америке (имелась в виду колеблющаяся позиция правящих кругов Запада под давлением общественности этих стран по вопросу продолжения интервенции. - Авт.) американские войска к бою не готовы. Французские войска устали и де-

морализованы, англичане кое-как держатся... Если союзники будут отозваны, как это американцы уже делают, дело будет проиграно" .

ПРИМЕЧАНИЯ

40. Вестник Верховного управления Северной области (далее - Вестник ВУСО), N 1. 10.VIII.1918. Архангельск.

41. Голдин В. И. Указ. соч. С. 73.

42. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 60, л. 24.

43. ГАРФ, ф. 18, оп. 1, д. 8, л. 4.

44. Там же, л. 12.

45. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 1, л. 30.

46. Там же, д. 60, л. 35.

47. Там же, л. 32.

48. Там же, л. 29.

49. Там же, л. 30.

50. Там же, д. 1, л. 67.

51. ГАРФ, ф. 17, оп. 1, д. 20, л. 46.

52. Там же, л. 45.

53. Вестник ВУСО. 14.IX.1918.

54. Вестник ВУСО. 11.IX.1918.

55. Вестник ВУСО. 3.X.1918.

56. Вестник ВПСО. 20.XI.1918.

57. Вестник ВПСО. 24.1.1919.

58. Бюллетень Совещания членов Учредительного собрания. Париж, 1921, N 2. С. 10.

59. Белое дело. Т. 3. С. 51.

60. Минц И. Английская интервенция и северная контрреволюция. М., 1931. Приложение документов. С. 249.

61. Вестник ВУСО. 10.VIII.1918.

62. Там же.

63. Возрождение Севера. Архангельск. 18.VIII.1918.

64. Мельгунов С. П. Воспоминания и дневники. Вып. 2. Ч. 3. С. 10, 24.

65. Вестник ВУСО. 18.VIII.1918.

66. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 1, л. 52.

67. ГАРФ, ф. 3691, оп. 1, д. 105, л. 15.

68. Там же, л. 56.

69. Вестник ВУСО. 1.IX.1918.

70. Белое дело. Берлин, 1926. Т. 1. С. 44.

71. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 34, лл. 31, 37, 38.

72. Там же, д. 105, л. 238.

73. Там же, л. 244.

74. Там же, д. 103, л. 13.

75. Там же, л. 66.

76. Вестник ВУСО. 17. IX. 1918.

77. ГАРФ, ф. 3691, оп. 1, Д. 110, лл. 67, 71, 101.

78. Там же, л. 78.

79. Там же, л. 31.

80. Там же, лл. 50 - 56.

81. Там же, лл. 3 - 5.

82. Там же, л. 97.

83. ГАРФ, ф. 18, оп. 1, д. 21, л. 47.

84. Там же, лл. 49 - 109.

85. Потылицин А. И. Белый террор на Севере. 1918 - 1920. Архангельск, 1931. С. 22.

86. Белый Север. 1918 - 1920. Мемуары и документы. Архангельск, 1993. Вып. 2. С. 138.

87. ГАРФ, ф. 3691, оп. 1, Д. 114, лл. 4 - 9.

88. Там же, д. 4, лл. 1 - 15.

89. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 60, л. 28.

90. Голдин В. И. Указ. соч. С. 103.

91. Вестник ВПСО. 16.III.1919.

92. Вестник ВУСО. 10.VIII.1918.

93. Рассказов П. П. Записки заключенного. Архангельск, 1952. С. 64.

94. Там же, с. 23.

95. ГАРФ, ф. 3691, оп. 1, д. 103, лл. 59, 251,260.

96. Там же, лл. 401, 405.

97. Голдин В. И. Указ. соч. С. 129 - 130.

98. Минц И. Указ. соч. Приложение документов. С. 247.

99. Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги 4 лет гражданской войны (1917- 1921 гг.). М., 1922. 4.1. С. 45.

100. Вестник ВПСО. 4.VI.1919.

101. Овсянкин Е. И. Архангельск в годы революции и военной интервенции. 1917- 1920. Архангельск, 1987. С. 142 - 143.

102. Там же, с. 144.

103. ГАРФ, ф. 16, оп. 1, д. 1, л. 11.

104. Овсянкин Е. И. Указ. соч. С. 145.

105. Рабочий Севера, Архангельск. 5.1.1919.

106. Возрождение Севера, 10.X.1918.

107. Вестник ВПСО. 15.III.1919.

108. Там же.

109. Голдин В. И. Указ. соч. С. 130.

110. Киселев А. А., Климов Ю. Н. Указ, соч. С. 181.

111. Вестник ВПСО. 14.III.1919.

112. Белый Север. Вып. 2. С. 47.

113. ГАРФ, ф. 176, оп. 3, д. 16, л. 8.

114. Голдин В. И. Указ. соч. С. 195 - 196.

115. Вестник ВПСО. 15.IV.1919.

116. Вестник ВПСО. 18.VII.1919.

117. ГАРФ, ф. 17, оп. 1, д. 44, л. 59.

118. Минц И. Указ, соч., приложение документов. С. 247 - 248.

119. Вестник ВПСО. 16.X.1919.

120. ГАРФ, ф. 17, оп. 1, д. 44, л. 52.

121. Минц И. Указ. соч. С. 138 - 140.

122. Там же. С. 138.

123. Вестник ВПСО. 9.XI.1919.

124. Вестник ВУСО. 25.VIII.1918.

125. Вестник ВПСО. 15.II.1919.

126. Вестник ВПСО. 16.VII.1919.

127. Вестник ВПСО. 7.XII.1919.

128. Возрождение Севера, 13.VIII.1919.

129. Вестник ВПСО. 6.XII.1919.

130. Белое дело, Берлин, 1926. Т. 1. С. 44.

131. Вестник ВПСО. 3.1.1919.

132. Вестник ВПСО. 16.XI.1918.

133. Белое дело. Т. 1. С. 52.

134. Вестник ВПСО. 13.XII.1918.

135. Белое дело. Т. 2. С. 55, 57.

136. ГАРФ, ср. 17, оп. 1, д. 44, л. 59 об.


© elibrary.com.ua

Постоянный адрес данной публикации:

https://elibrary.com.ua/m/articles/view/История-БЕЛЫЙ-ТЕРРОР-НА-СЕВЕРЕ-РОССИИ-продолжение-начало-ищит-через-ПОИСК

Похожие публикации: LУкраина LWorld Y G


Публикатор:

Валерий ЛевандовскийКонтакты и другие материалы (статьи, фото, файлы и пр.)

Официальная страница автора на Либмонстре: https://elibrary.com.ua/malpius

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир)GoogleYandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

История. "БЕЛЫЙ" ТЕРРОР НА СЕВЕРЕ РОССИИ (продолжение, начало ищит через ПОИСК) // Киев: Библиотека Украины (ELIBRARY.COM.UA). Дата обновления: 02.04.2014. URL: https://elibrary.com.ua/m/articles/view/История-БЕЛЫЙ-ТЕРРОР-НА-СЕВЕРЕ-РОССИИ-продолжение-начало-ищит-через-ПОИСК (дата обращения: 29.03.2024).

Комментарии:



Рецензии авторов-профессионалов
Сортировка: 
Показывать по: 
 
  • Комментариев пока нет
Похожие темы
Публикатор
824 просмотров рейтинг
02.04.2014 (3649 дней(я) назад)
0 подписчиков
Рейтинг
0 голос(а,ов)
Похожие статьи
VASILY MARKUS
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ВАСИЛЬ МАРКУСЬ
Каталог: История 
3 дней(я) назад · от Petro Semidolya
МІЖНАРОДНА КОНФЕРЕНЦІЯ: ЛАТИНСЬКА СПАДЩИНА: ПОЛЬША, ЛИТВА, РУСЬ
Каталог: Вопросы науки 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
КАЗИМИР ЯҐАЙЛОВИЧ І МЕНҐЛІ ҐІРЕЙ: ВІД ДРУЗІВ ДО ВОРОГІВ
Каталог: История 
8 дней(я) назад · от Petro Semidolya
Українці, як і їхні пращури баньшунські мані – ба-ді та інші сармати-дісці (чи-ді – червоні ді, бей-ді – білі ді, жун-ді – велетні ді, шаньжуни – горяни-велетні, юечжі – гутії) за думкою стародавніх китайців є «божественним військом».
9 дней(я) назад · от Павло Даныльченко
Zhvanko L. M. Refugees of the First World War: the Ukrainian dimension (1914-1918)
Каталог: История 
12 дней(я) назад · от Petro Semidolya
АНОНІМНИЙ "КАТАФАЛК РИЦЕРСЬКИЙ" (1650 р.) ПРО ПОЧАТОК КОЗАЦЬКОЇ РЕВОЛЮЦІЇ (КАМПАНІЯ 1648 р.)
Каталог: История 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
VII НАУКОВІ ЧИТАННЯ, ПРИСВЯЧЕНІ ГЕТЬМАНОВІ ІВАНОВІ ВИГОВСЬКОМУ
Каталог: Вопросы науки 
17 дней(я) назад · от Petro Semidolya
ТОРГОВО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЕС В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ: УСПЕХИ И НЕУДАЧИ
Каталог: Экономика 
27 дней(я) назад · от Petro Semidolya
SLOWING GLOBAL ECONOMY AND (SEMI)PERIPHERAL COUNTRIES
Каталог: Экономика 
32 дней(я) назад · от Petro Semidolya

Новые публикации:

Популярные у читателей:

Новинки из других стран:

ELIBRARY.COM.UA - Цифровая библиотека Эстонии

Создайте свою авторскую коллекцию статей, книг, авторских работ, биографий, фотодокументов, файлов. Сохраните навсегда своё авторское Наследие в цифровом виде. Нажмите сюда, чтобы зарегистрироваться в качестве автора.
Партнёры Библиотеки

История. "БЕЛЫЙ" ТЕРРОР НА СЕВЕРЕ РОССИИ (продолжение, начало ищит через ПОИСК)
 

Контакты редакции
Чат авторов: UA LIVE: Мы в соцсетях:

О проекте · Новости · Реклама

Цифровая библиотека Украины © Все права защищены
2009-2024, ELIBRARY.COM.UA - составная часть международной библиотечной сети Либмонстр (открыть карту)
Сохраняя наследие Украины


LIBMONSTER NETWORK ОДИН МИР - ОДНА БИБЛИОТЕКА

Россия Беларусь Украина Казахстан Молдова Таджикистан Эстония Россия-2 Беларусь-2
США-Великобритания Швеция Сербия

Создавайте и храните на Либмонстре свою авторскую коллекцию: статьи, книги, исследования. Либмонстр распространит Ваши труды по всему миру (через сеть филиалов, библиотеки-партнеры, поисковики, соцсети). Вы сможете делиться ссылкой на свой профиль с коллегами, учениками, читателями и другими заинтересованными лицами, чтобы ознакомить их со своим авторским наследием. После регистрации в Вашем распоряжении - более 100 инструментов для создания собственной авторской коллекции. Это бесплатно: так было, так есть и так будет всегда.

Скачать приложение для Android