Процессы становления государственности в странах Азии и Африки в постколониальный период до сих пор остаются недостаточно изученными. В то же время многоуровневый диалог европейцев с этими цивилизациями не может быть продуктивным без понимания специфики их политического бытия. Такому пониманию, однако, препятствует неготовность западного сознания адекватно воспринять необычные политические формы и политические феномены, возникающие в молодых африканских и азиатских государствах; для европейцев они - не более чем экзотика. Это особенно верно по отношению к экстравагантному режиму - сначала псевдореспубликанскому (1966 - 1976 гг.), а затем монархическому (1976 - 1979 гг.) - установленному в Центральной Африке¹ Жаном Беделем Бокассой.

Фигура Бокассы, которая в первый период своего правления (11 лет президентства) практически не привлекала внимания мировой общественности, с конца 1976 г. сфокусировала на себе интерес средств массовой информации Европы и Америки. Провозглашение империи 4 декабря 1976 г., пышная церемония коронации, имитировавшая наполеоновскую (4 декабря 1977 г.), мегаломания на грани гротеска и абсурдности вызывали на Западе самые разные чувства - от насмешек и высокомерного презрения до подозрения в безумии. Последняя гипотеза - представление о невежественном парвеню (даже дикаре), получившем неограниченную власть и не выдержавшем этого испытания, - позволяла европейцам избежать трудностей при анализе Бокассы как личности и как политика и охарактеризовать его в понятных для них категориях² , соотнеся его с яркими образами собственного прошлого (Калигула, Нерон). Исходя из такой логики, типичной для журналистов, падение Бокассы было естественным результатом потери рассудка, когда он перестал сообразовывать свою политику с реальными обстоятельствами. При таком подходе акцентировалась вина Франции (и всего западного мира), которая ради сохранения военно-стратегических и экономических позиций в своих бывших африканских колониях якобы потворствовала психически больному императору-людоеду до тех пор, пока его безумие не обернулось в апреле 1979 г. жуткой кровавой резней школьников в тюрьме Нгарагба. Только когда французы оказались перед угрозой полной дискредитации своей политики, они решились в сентябре 1979 г. на свержение диктатора (операция "Барракуда").

Такая интерпретация³ подкупает своей простотой и кажущейся логичностью, поскольку позволяет объяснить все необычные для европейских государственных деяте-

Кривушин Иван Владимирович - доктор исторических наук, профессор.

¹ Мы используем термин "Центральная Африка" в узком смысле - как обозначение территории, занимаемой современной Центральноафриканской Республикой (ЦАР). В эпоху французского владычества эта территория называлась колонией Убанги-Шари, в 1958 - 1977 гг. - Центральноафриканской Республикой, в 1977 - 1979 гг. - Центральноафриканской империей (ЦАИ), с 1979 г. - снова Центральноафриканской Республикой.

² См., например: PeantP. Bokassa Ier. Paris, 1979; Chierici M. L'imperatore. Milano, 1980; LoubatB. L'ogre de Berengo. Paris, 1980; Duchemin J. L'empereur. Paris, 1981.

³ См., например: Kalck P. Historical Dictionary of the Central African Republic. New York - London, 1980, p. XIV-XV.

стр. 152

лей поступки Бокассы как во внешней, так и во внутренней политике лишь неудовлетворительным состоянием его психики. Однако она исключает постановку (не говоря уже о серьезном анализе) кардинальных историко-политологических проблем: что представлял собой существовавший в Центральной Африке политический режим, как он функционировал, на какие социальные слои и институты он опирался и как ему удалось продержаться так долго (почти 14 лет). Кроме того, может возникнуть искушение трактовать безумие Бокассы в контексте разрушения традиционного африканского менталитета, столкнувшегося с новой для него политической реальностью; в этом отношении диктатор мог бы предстать уже не исключением, а правилом, одним из когорты африканских постколониальных властителей, чья политика кажется нам алогичной и порой даже самоубийственной (Иди Амин Дада в Уганде и, особенно, Масиас Нгема Бийого в Экваториальной Гвинее). Но если все необычное и непонятное для европейского сознания объяснять психическими нарушениями, тогда мы рискуем, в конечном счете, прийти к заключению о "ненормальности" того, что называем "третьим миром".

Историки-исследователи в своем большинстве не разделяют идею о безумии Бокассы. Погруженные в категориальную систему современной политологии и опираясь на длительную (восходящую еще к Платону и Аристотелю) традицию изучения европейских политических форм⁴ , они отвергают столь упрощенную конструкцию, считая ее чрезмерно индивидуалистичной и психологичной. По их мнению, личность, какой бы яркой и волевой она ни была, - ничто вне группы (социального слоя, класса), которую она представляет. Следовательно, приоритетная задача исследователя - изучать не душевное состояние Бокассы, а искать скрытые за ширмой его политики, с трудом поддающейся рационалистическому анализу, интересы определенных социальных групп и политических институтов: предполагается, что он либо прямо выражал чьи-то коллективные цели, либо удерживал власть, играя на противоречиях между главными актерами политической сцены и моделируя некий политический компромисс (концепция бонапартизма).

Социологический подход не исключает разнообразия оценок режима Бокассы. Многие ученые разделяют идею, что Бокасса являлся военным диктатором, а его режим - военной диктатурой⁵ . Эта гипотеза имеет, на первый взгляд, серьезные основания. Бокасса был профессиональным военным, прослужившим более 20 лет во французских колониальных войсках (уволился из них в чине капитана). Он был создателем центральноафриканской армии, начальником ее штаба (1962 - 1964 гг.). Эта армия стала решающей силой путча 31 декабря 1965 г., приведшего его к власти. В такой перспективе Бокасса (и его ближайший соратник А. Банза) выступает выразителем корпоративных интересов военных, недовольных "антиармейской" политикой первого президента ЦАР Д. Дако (1960 - 1965 гг.), который покровительствовал соперничающей силовой структуре - жандармерии⁶ ; сам путч трактуется как стремление военных воспрепятствовать возможному захвату власти шефом жандармов А. Изамо, ставленником французов⁷ .

На более общем уровне сторонники военной интерпретации предпринимают попытку осмыслить в целом политическую и социальную роль вооруженных сил в Черной Африке в первые постколониальные десятилетия. Эта роль, по их мнению, определялась самой институциональной природой армии. Будучи институтом, привнесенным извне (элемент европейского опыта), армия отрицала традиционные формы жизни и поведения. Будучи институтом, эффективная деятельность которого зависит от использования достижений военно-технической науки, она являлась носителем прогресса⁸ .

⁴ См., например: Busnel R. Le regime de Jean Bedel Bokassa. Paris, 1978.

⁵ См., например: Сумбатян Ю. Г. Роль армии. - Новое и старое в африканском мире: материалы VIII конференции африканистов. М., 2000, с. 54.

⁶ Дако пытался сократить бюджет армии в пользу жандармерии и даже вынашивал планы ее замены силами безопасности президента.

⁷ См., например: Kalck P. Histoire de la Republique Centrafricaine des origines prehistoriques a nos jours. Paris, 1974, p. 330 - 332.

⁸ См., например: Сумбатян Ю. Г. Указ. соч., с. 55; Martin M. L. Militarisation des systemes politiques africains (1960 - 1972). Quebec, 1979. В более общем плане см.: Мирский Г. И. Роль армии в политической жизни стран "третьего мира". М., 1989.

стр. 153

Будучи институтом, основанном на собственных принципах иерархии и карьерного продвижения (военное образование, выслуга лет, боевые подвиги), она нивелировала все иные различия (кроме своих внутрикорпоративных), в первую очередь этнические, т.е. становилась горнилом, в котором выковывалась национальная, а не племенная, не клановая, не родовая идентичность. Будучи институтом, базирующимся на строгой системе дисциплины и подчинения, она являлась образцом и нервом политической централизации и четко регламентированного административного порядка. В итоге, армия рассматривается как фундамент формирующегося национального и политического единства африканских государств, а захват военными власти - как выражение тенденции социальной системы, находящейся в состоянии трансформации, к унификации политического пространства.

Другая группа ученых⁹ видит в Бокассе главным образом вождя или рупор единственной партии ЦАР - Движение социальной эволюции Черной Африки (МЕСАН), а в его режиме - партийную диктатуру наподобие диктатуры коммунистического типа. По словам одного из ведущих исследователей центральноафриканской истории П. Калька, в январе 1966 г. Бокасса, провозгласив себя председателем МЕСАН, "создал еще более тесный союз партии и государства, (чем это было при Дако. - И. К .)"¹⁰ . Сторонники этого взгляда настаивают на важности той роли, которую МЕСАН сыграла в политической эволюции режима - именно на ее чрезвычайных съездах были приняты решения о провозглашении Бокассы пожизненным президентом (4 марта 1972 г.) и императором (4 декабря 1976 г.), а также принята монархическая конституция (4 декабря 1976 г.); это дает им основание утверждать, что МЕСАН при отсутствии каких бы то ни было представительных институтов приобрела в Центральной Африке функцию реального законодательного органа. Они также ссылаются на особую политическую роль и личную близость к Бокассе Элизабет Домисьен, его заместителя по партии, которая в 1974 - 1976 гг. возглавляла центральноафриканское правительство (еще одно доказательство "смычки государства и партии"), на членство в МЕСАН всего административного слоя и распространение сети ее отделений на всю страну. Партия в их глазах выполняла в эпоху Бокассы ту же функцию, какую приверженцы "военной гипотезы" приписывают армии, - функцию политической унификации и централизации, функцию стержня, на котором крепились центральноафриканское государство и центральноафриканская нация. В такой перспективе ЦАР вновь оказывается не исключением, а правилом, одной из длинного ряда стран Черной Африки, где постколониальная эпоха ознаменовалась установлением однопартийной системы¹¹ .

Более популярным, особенно среди африканских историков, является тезис о Бокассе как французской марионетке (в более широком смысле "агенте белого империализма") или как ставленнике социальной группы, самим своим существованием связанной с транснациональным капиталом ("компрадорская буржуазия", "бюрократическая буржуазия", "псевдобуржуазия")¹² . Его сторонники подчеркивают, что после 1960 г. французские плантаторы и коммерсанты сохранили свои позиции в стране и что Центральная Африка осталась в тесной экономической зависимости от бывшей метрополии. По этой версии, французские империалисты, когда ослабевший режим Дако перестал к осени 1965 г. в должной мере защищать их экономические и стратегические интересы, заменили его Бокассой, неизменно оказывали своему новому ставленнику финансовую и политическую поддержку, а затем избавились от него, когда тот попытался в сентябре

⁹ Rougeaux J. -P. Le parti unique en RCA: le MESAN. Paris, 1968; Yagao Ngamma L. Le MESAN et le pouvoir en RCA. Paris, 1974.

¹⁰ KalckP. Historical Dictionary..., p. 90.

¹¹ Ангола, Бенин, Бурунди, Габон, Гвинея-Бисау, Джибути, Заир, Замбия, Кабо-Верде, Камерун, Кения, Конго, Кот-д'Ивуар, Малави, Мали, Мозамбик, Руанда, Сан-Томе и Принсипи, Сомали, Сьерра-Леоне, Танзания, Того, Экваториальная Гвинея, Эфиопия.

¹² Iddi Lala R. Contribution a l'etude de l'evolution sociopolitique en RCA. Paris, 1971; Zoctizoum. Histoire de la Centrafrique, v. 2. Paris, 1984.

стр. 154

1979 г. "сменить фронт" и вступить в союз с Ливией. В качестве подтверждения приводятся следующие факты. Местные французские предприниматели приветствовали путч 31 декабря 1965 г, как акт "восстановления порядка". Франция периодически увеличивала финансовую помощь режиму. С 1967 г. в Центральной Африке были расквартированы подразделения французских парашютистов. Бокасса постоянно выказывал восхищение Наполеоном I и Ш. де Голлем, а на заключительном этапе своего правления даже пытался рабски копировать архаические французские политические формы (установление империи, церемония коронации, двор с его костюмированными ритуалами). В 1974 - 1976 гг. диктатор имел тесные личные связи с французским президентом В. Ж. д'Эстеном, столь подозрительные, что они вызвали в 1979 г. во Франции крупный политический скандал (дело о бриллиантах, подаренных Бокассой французскому президенту)¹³ . Франция поддержала проект установления в Центральной Африке имперского режима. И, как решающий аргумент, французские парашютисты с необычайной легкостью осуществили 20 - 21 сентября 1979 г. операцию "Барракуда", заменив Бокассу на Дако.

Выбор "французскими империалистами" Бокассы на роль правителя Центральной Африки объясняют его биографией: большая часть его жизни до прихода к власти прошла в рядах французской колониальной армии, и он был единственным центральноафриканцем, имевшим французский офицерский чин, он был пропитан французским военным духом, не имел отношения к национально-освободительному движению, не располагал какой-либо политической базой в своей стране и не получил серьезного образования. Следовательно, он мог стать объектом политических манипуляций, игрушкой в руках подлинных "тайных хозяев" ЦАР (вспоминают, что де Голль в частных беседах называл его "солдафоном"). Пока французам, озабоченным прежде всего беспрепятственным поступлением из Центральной Африки урана для их ядерной программы и обеспечением тыла в борьбе за сохранение их влияния в Чаде, был выгоден Бокасса, они смотрели на все его преступления сквозь пальцы. Таким образом, из тезиса об экономической зависимости страны выводится тезис о ее политической зависимости; постколониальная эпоха предстает как простое продолжение колониальной, а политическая система ЦАР и, особенно, ее армия - как инструмент господства иностранной державы.

Некоторые приверженцы этой теории, принимающие во внимание резкие повороты внешнеполитического курса Бокассы (сближение с СССР и Румынией в 1969 - 1970 гг.; с Ливией в 1976 и 1979 гг.), пытаются сделать свою интерпретацию более гибкой, однако по сути не меняют ее: для них Центральная Африка остается ареной борьбы великих держав, из перипетий которой выводится все - и особенности социально-экономической политики Бокассы, и характер его политического режима, и, главное, длительность его правления. Биполярный мир, соперничество восточного и западного военно-политических блоков становятся основной причиной всех внутренних проблем ЦАР и основной причиной возникновения такого типа режима, как режим Бокассы.

Приведенные точки зрения рушатся при столкновении с исторической реальностью. Возьмем, например, гипотезу о военной диктатуре. Она не учитывает ни специфического характера центральноафриканской армии, ни особенностей политики Бокассы по отношению к ней. Армия не являлась институтом, унаследованным от традиционной клановой системы, в которой полифункциональность мужчины как члена общины исключала возможность строгой военной профессионализации (что касается наемников, они всегда оставались маргиналами). Она не была и слепком с французской колониальной армии, которая исчезла с уходом колонизаторов, хотя ее создатель, капитан Бокасса, долгое время прослуживший в колониальных войсках, и взял ее за образец. Армия обрела совершенно иную форму в специфических социально-политических условиях рождающейся центральноафриканской государственности.

¹³ По мнению ряда аналитиков, этот скандал стоил д'Эстену провала на президентских выборах 1981 г.

стр. 155

Центральноафриканская армия не имела той функции, которая определяет главный смысл ее существования в большинстве стран мира - обеспечивать отношения с другими государствами (внешняя политика) военными методами (оборона границ, захват чужих территорий). Она создавалась не с целью удовлетворения какой-либо социальной или политической потребности, а в значительной мере в подражание западному опыту. В этих условиях ее характер целиком зависел от специфики режима. Отличие Дако от Бокассы в этом отношении заключалось в том, что первый с его более европеизированным и поэтому рационалистическим сознанием, естественно, отдавал предпочтение силовым структурам с более или менее определенной функцией (жандармерия, служба безопасности президента), а не армии, роль которой для него в контексте постколониальной центральноафриканской действительности была не до конца ясна. Бокасса, профессиональный военный, призванный Дако на роль организатора новой армии, по сути дела создал под этой этикеткой нечто совсем иное, чем армия в европейском смысле слова, нечто, в гораздо большей степени отвечавшее центральноафриканской реальности. Он взял из своего военного опыта только одно - понятие жесткой воинской дисциплины, трактуя ее, однако, не как систему делегированного, а как систему прямого подчинения. Он стремился сформировать не армию, а объединение вооруженных людей, беспрекословно подчиняющихся не президенту, не абстрактному государству, не своим непосредственным командирам, но лично ему¹⁴ . Именно в такой роли и предстала "центральноафриканская армия" во время переворота 31 декабря 1965 г.¹⁵ : Бокасса пришел к власти не как выразитель ее корпоративных интересов; наоборот, он использовал этот "институт" в своих политических целях. В этом смысле все то, что он говорил солдатам 31 декабря 1965 г., призывая их к мятежу (о пренебрежении гражданскими властями нуждами армии, о зловещей роли жандармерии), было лишь некими сигналами, которые политический лидер подает "своим людям", чтобы они последовали за ним - конструируемая мотивировка в принципе не имела значения.

Естественно, что, захватив власть, Бокасса не создал никакого экстраординарного высшего военно-политического органа типа латиноамериканских хунт. Он не заполнил правительственные посты военными. Более того, Бокасса проводил политику разрушения армии как военного института: 24 апреля 1970 г. он издал указ, поставивший его волю выше принятого порядка продвижения по службе и принципов воинской иерархии - он присвоил себе право давать и отнимать чины, независимо от сроков службы и военной табели о рангах; диктатор разжаловал офицеров в сержанты, делал солдат капитанами, а младших лейтенантов генералами. Никакие прежние достижения по службе не спасали от утраты армейского статуса, если его носитель вызывал недовольство Бокассы или оказывался жертвой доноса. Ниспровергая институциональные правила, он подрывал и корпоративный дух армии: карьера военного зависела не от его положения в системе групповых отношений, не от его профессионализма и качеств военного лидера, а от личных связей с Бокассой и его окружением. Армия теряла даже тот ограниченный военно-профессиональный характер, которым она обладала при Дако: был свернут процесс военной подготовки, солдаты не располагали даже должной экипировкой - подразделения, отправленные на подавление молодежных выступлений в январе 1979 г., не имели в своем распоряжении огнестрельного оружия. В 1970-е годы центральноафриканская армия выполняла в действительности лишь две функции - функцию рабочей силы (работа на личных плантациях Бокассы) и функцию обеспечения клиентелы диктатора - в лучших традициях непотизма Бокасса назначал на воинские должности своих родственников (даже женщин и малолетних детей) и представителей своего этноса, которые получали таким образом дополнительный или основной источник существования. Таким образом, центральноафриканская армия все меньше и меньше оставалась

¹⁴ См.: Ami Oz Moche. Le pronunciamento du chef d'etat-major centrafricain. - Revue frangaise d'etudes politiques africaines, N 149, Mai 1978, p. 47.

¹⁵ О перевороте 31 декабря 1965 г. см.: Frangais J. Le putsch de Bokassa: Histoire secrete. Paris, 2004.

стр. 156

собственно армией: за этой вывеской скрывалась группа слуг правителя, только внешне организованных по типу военной иерархии. Лишенная корпоративного духа, отстраненная от решения государственных задач, функционирующая исключительно ради осуществления частных интересов своего "хозяина", она едва ли служила политической опорой режима, и если путч 31 декабря 1965 г. с определенной натяжкой и можно назвать военным, то понятие "военная диктатура" категорически не вписывается в семантическое поле центральноафриканской реальности.

Армия не только не была фундаментом режима, но и вызывала у его создателя определенные опасения. Использовав солдат для свержения своего предшественника, Бокасса не желал, чтобы кто-то обратил его опыт против него самого. Он препятствовал появлению авторитетных военных лидеров, производя постоянные перестановки в высшем командном составе и периодически подвергая его репрессиям. После расправы над подполковником А. Банзой, вторым по влиянию человеком в армии, и его окружением на офицерский корпус обрушились еще два удара: в 1973 г. были арестованы как заговорщики генерал О. Мбонго, майор Г. Конго, командир 1-го пехотного батальона майор Ж. Абакар, начальник Специальной школы подготовки действующих офицеров полковник П. -А. Манде, полковник Б. Колиньяко; в 1976 г. были уничтожены командующий центральноафриканской военной авиацией Ф. Обру и другие участники попытки государственного переворота 3 февраля (лейтенант Р. Затао и др.), а также генерал Ж. -К. Мандаба, который в 1969 г. помог Бокассе избавиться от Банзы¹⁶ . С другой стороны, диктатор стремился нейтрализовать влияние военных, оказывая поддержку той силовой структуре, которую в день переворота он объявил своим главным врагом - жандармерии. После путча он не только не ликвидировал ее, но и увеличил ее бюджет одновременно с военным. В период особо интенсивных чисток в армии (1969 - 1976 гг.) именно жандармерия, особенно в бытность ее командующим генерала М. Лингупу (1973 - 1974 гг.), служила орудием подавления реальной или мнимой военной оппозиции.

Еще меньше оснований принимать гипотезу о партийной диктатуре, своеобразном государстве-партии. Факты свидетельствуют, что Бокасса не был выразителем интересов партийной элиты. Во время путча 31 декабря 1965 г. он арестовал большинство членов руководящего совета МЕСАН. После переворота партия утратила свое значение структуры, призванной контролировать политическую и социальную жизнь центральноафриканцев. Она перестала быть реальным политическим институтом с присущими только ему принципами функционирования и с особой иерархией. Съезды - верховная инстанция МЕСАН - никогда не созывались на очередные, а только на чрезвычайные сессии, а ее постоянные руководящие органы существовали только на бумаге (работала лишь женская секция под руководством Э. Домисьен). Бокасса не предпринял ни одной попытки реанимировать партию, однако не распустил ее и даже сохранил видимость ее деятельности. Роль МЕСАН в системе его власти - символическая. Провозгласив себя председателем партии, Бокасса сделал из нее политическую ширму своего режима. Членство в ней всего административного аппарата и представителей разных этносов, созыв ее чрезвычайных съездов для одобрения ключевых политических решений диктатора (пожизненное президентство, имперская конституция) создавали фикцию всенародной поддержки режима и подчеркивали его роль гаранта центральноафриканского единства, завещанного Богандой.

И, конечно, совершенно неправомерно видеть в Бокассе агента мирового империализма, марионетку в руках французов. Факты показывают, что его отношение как с французским правительством, так и с французским частным капиталом были далеки от идеальных. Только через семь месяцев после переворота де Голль согласился признать Бокассу легитимным президентом ЦАР. Краткий период сближения с Францией, когда Бокасса добился размещения французских парашютных частей в Банги (ноябрь 1967 г.) и предоставил Франции право на эксплуатацию уранового месторождения в Бакуме

¹⁶ См.: Baccard A. Les martyrs de Bokassa. Paris, 1987, p. 69 - 82; 147 - 160; 184 - 212.

стр. 157

(июль 1968 г.), сменился в эпоху президентства Ж. Помпиду (1969 - 1974 гг.) периодом постоянных конфликтов. Причиной этого стало усиление политических позиций Бокассы внутри страны в конце 1960-х годов. Оттеснив от главных рычагов управления экономикой своего основного соратника-соперника Банзу, а затем и физически ликвидировав его, он начал устанавливать личный контроль над наиболее доходными секторами национального производства, которое он рассматривал как свою собственность; это не могло не привести к серии столкновений с зарубежными, в первую очередь французскими, предпринимателями, оказавшимися объектом давления и вымогательств со стороны властей. В 1969 г. разразился скандал с алмазодобывающими компаниями Центрамин, Н'Зако и САМ (Африканская рудная компания), от которых Бокасса потребовал выплаты 12 млн. фр.; он завершился конфискацией используемых ими участков и высылкой европейского технического персонала Центрамина в 1971 г. В 1970 г. из страны были изгнаны французские кооперанты-агрономы¹⁷ и представители французского исследовательского Института хлопка и текстиля. В 1971 г. Бокасса вступил в конфликт с Межпрофессиональной группой по изучению и развитию центральноафриканской экономики, возглавляемой французскими предпринимателями, и принял решение о "центральноафриканизации" руководства экономикой. В 1974 - 1976 гг. он национализировал нефтяные компании и хлопковую индустрию, в которых французский капитал имел значительную долю. Интересы последнего были также ущемлены введением свободной торговли алмазами (1973 г.) с последующим предоставлением одной арабской фирме монополии на их покупку, продажу и добычу (1976 г.) и передачей кофейного производства в руки египтян. Все это привело в середине 1970-х годах к почти полному уходу иностранного, прежде всего французского, капитала из страны: солидные зарубежные компании предпочитали скорее свертывать свою деятельность, чем иметь дело с коррумпированной местной администрацией и конкурировать в заведомо неблагоприятных условиях с разнообразными авантюристами и сомнительными фирмами, как правило, связанными с Бокассой, и с самим диктатором, который претендовал на роль главного центральноафриканского бизнесмена. Со своей стороны, французское правительство не смогло, да и в целом не сделало ни одной серьезной попытки защитить интересы французских частных предпринимателей. Нет никаких оснований утверждать, что оно диктовало ему политику. В такой перспективе Бокассу вряд ли стоит считать креатурой международной и местной компрадорской буржуазии.

Внешнеполитический курс Бокассы представлял собой серию попыток шантажа по отношению к бывшей метрополии: сближение в начале 1970-х годов с Югославией, Северной Кореей, Румынией и СССР, организация демонстрации у французского посольства в Банги (сентябрь 1970 г.), угроза выхода из зоны франка (август 1971 г.), закрытие французского генконсульства в столице и запретительные меры против французских журналистов (май 1974 г.), восстановление дипломатических отношений с КНР (август 1976 г.), разорванных в 1966 г., принятие мусульманской веры и дружба с Муамаром Кадаффи (октябрь 1976 г.) преследовали, главным образом, цель добиться от Франции увеличения финансовой помощи. Ответная политика Парижа, прекрасно понимавшего игру Бокассы, диктовалась необходимостью сохранения французских стратегических позиций на африканском континенте в условиях угрозы усиливавшегося ливийского проникновения в Чад (с 1969 г.). Поэтому французы, опасаясь утратить влияние в этом регионе, шли на уступки Бокассе и с 1970 г. постоянно увеличивали размеры официальной финансовой помощи. Это не означает, что Франция поддерживала режим: известно, что даже в период наиболее теплых личных отношений между диктатором и президентом д'Эстеном в 1974 - 1976 гг. за некоторыми попытками физической ликвидации Бокассы стояли французские спецслужбы. Поддержка Парижем проекта установления империи в 1976 - 1977 гг. объясняется стремлением оттеснить неуправляемого Бокассу

¹⁷ Кооперанты - европейские специалисты, работавшие в ЦАР по линии международного сотрудничества.

стр. 158

от реальных рычагов власти, оставив за ним лишь представительские функции. Однако Франция всегда избегала открытого конфликта с режимом: по сравнению со многими другими более радикальными и идеологизированными африканскими лидерами Бокасса являлся для французов меньшим злом, политиком, с которым всегда можно договориться. Диктатор гарантировал для Парижа некий статус-кво, и опасность возникновения в ЦАР в случае падения Бокассы политического хаоса и особенно перехода страны на антизападные позиции (тем более на сторону Восточного блока) заставляла бывшую метрополию проявлять осторожность. Благоприятная внешнеполитическая ситуация давала Бокассе, не обремененному никакими идеологическими предпочтениями, значительную свободу политического маневра, несмотря на экономическую отсталость и экономическую зависимость своей страны.

Неадекватность перечисленных интерпретационных моделей, имеющих социологическую природу и обязанных своим возникновением марксизму, девелопментализму и систематизму, породила новые теории. В 1988 г. французский ученый Д. Биго в работе "Власть и повиновение в Центральной Африке" предложил принципиально новую трактовку режима Бокассы¹⁸ . Его основным методологическим посылом стал отказ от использования при анализе африканской исторической реальности таких привычных для европейского сознания политологических понятий, как "государство", "институт", "нация" ("народ"), "гражданское общество", "социальный класс", "бюрократический слой" и т.д., и от исходного пункта любой социологической интерпретации - восприятия индивида как члена и представителя определенной группы (института) и как носителя ее идеологии. Биго предложил искать объяснение живучести режима прежде всего в соответствии его фундаментальным политическим репрезентациям (горизонту ожидания) центральноафриканского населения, имеющим мифологические корни. Биго доказывает, что пока Бокасса отвечал некоему укоренившемуся в сознании центральноафриканцев образу политического лидера, не слишком выходя за его границы, он оставался для них понятным и, следовательно, приемлемым: традиционные мифологические представления о вожде не утратили своего значения в колониальную и постколониальную эпоху. Отступление от этого образа в результате принятия имперской идеи, чуждой для культурного пространства Центральной Африки, неизбежно разрушило установившееся равновесие власти и представлений о ней населения и вывело Бокассу за пределы местной системы политических ценностей, что и стало основной причиной его падения.

Работа Биго оказала большое влияние на историков, принадлежащих к самым разным методологическим направлениям. Некоторые из них даже попытались (правда, довольно механически) соединить социологическую интерпретацию с построениями Биго¹⁹ . Ценность ряда выдвинутых исследователем принципиальных положений неоспорима, в первую очередь тезиса о неприменимости западных политологических категорий к постколониальной политической реальности ЦАР и о важности культурной основы потестарных отношений. В то же время мы полагаем, что его концепция нуждается в критическом переосмыслении. Прежде всего это касается преувеличенной оценки живучести в центральноафриканском обществе 1960 - 1970-х годов традиционных (доколониальных) политических репрезентаций, не учитывающей происшедших с ними в колониальную эпоху трансформаций.

Режим Бокассы можно понять только в контексте той социальной и политической реальности, которая сложилась в ЦАР после обретения независимости в 1960 г. В центральноафриканском обществе (термин сугубо условный, поскольку говорить о целостном социальном или политическом организме можно лишь с большими оговорками) того времени обнаруживаются две фундаментальные политические тенденции - центробежная и центростремительная. Первая питалась сформировавшимися в колониальный

¹⁸ Bigo D. Pouvoir et obeissance en Centrafrique. Paris, 1988.

¹⁹ Наиболее известным примером этого можно считать монографию: Germain E. La Centrafrique et Bokassa 1965 - 1979. Force et declin d'un pouvoir personnel. Paris, 2001.

стр. 159

период укладом жизни и способами мировосприятия, которые утвердились в деревенском мире, включавшем подавляющее большинство населения страны. Колониальное господство нанесло разрушительный удар традиционным социальным структурам, породив некую модель существования (выживания), которая основывалась на стремлении к максимальной замкнутости от внешнего мира, генератора подавления и эксплуатации. Доколониальное сознание признавало лишь такую форму власти, которая имела значительное число ограничений, а выход ее за эти рамки допускался исключительно в экстраординарных случаях (сугубо временных). На него наложились представления о сильной власти, требовавшей беспрекословного повиновения и действующей по своему произволу (не соблюдающей установленных ею самой законов и правил). Центробежная тенденция опиралась также на этническое разнообразие Центральной Африки (банда, нзакара, гбайя и др.), где ни один этнос не обладал (ни в численном, ни в территориальном измерении) доминирующим положением (статусом "титульной нации").

Центростремительную тенденцию питали три источника: европейское политическое сознание, базировавшееся на демократических ценностях (народный суверенитет, гражданское общество, права человека), на колониальной традиции управления (авторитарная институциональная система) и на опыте сопротивления белым в 1950-х годах (идея объединения всех центральноафриканцев ради освобождения). Однако эта тенденция была значительно слабее, чем первая. Носителем европейского политического сознания было лишь незначительное меньшинство: для остального населения демократия являлась некоей химерой. Гораздо более реальным был опыт колониального авторитаризма, однако он столь негативно воспринимался большинством, что после достижения независимости институты колониальной системы управления могли существовать только в силу инерции - некогда навязанные извне, действовавшие на основе принуждения и отвергавшиеся самой исторической памятью центральноафриканцев, они фактически прекратили свое существование, несмотря на попытки Дако сохранить их в несколько трансформированном виде. И, наконец, ликвидация колониального режима выбила почву из-под идеи "единства в борьбе против белых угнетателей". Кроме того, гибель в 1959 г. Боганды, возглавлявшего сопротивление французским колониальным властям, лишила страну знаковой фигуры вождя-защитника, живого символа и воплощения "национального единства²⁰ . В условиях распада старой колониальной системы управления, отсутствия новых государственных институтов и доминирования этнолокального сознания возникла реальная угроза политического раскола.

Подавление центробежной тенденции и создание политического (централизованная государственная система) и символического (образ лидера-объединителя) стержня территориального и "национального" единства Центральной Африки и стали основной задачей для наследников Боганды²¹ . Однако попытка первого президента ЦАР Дако осуществить, опираясь на МЕСАН, "общенациональное" политическое и экономическое конструирование - сформировать общенациональные властные институты (армия, жандармерия, гражданская администрация) и проводить единую хозяйственную политику - закончилась полным провалом. Дако не удалось заполнить тот политический и символический вакуум, который образовался после исчезновения Боганды; наоборот, его опора на европейцев, частичное использование старых колониальных структур управления, вмешательство в экономическую деятельность сельских общин привели к усилению центробежной тенденции, выразившейся в новом витке отчуждения населения от власти. Режим Дако воспринимался как продолжение колониального, а сам он -

²⁰ Во многих африканских странах после достижения ими независимости тенденция к политической и "национальной" унификации в течение определенного времени поддерживалась благодаря фокусированию социальных ожиданий населения на фигуре вождя-защитника, "освободителя от белых". Такими фигурами были, например, Кваме Нкрума для Ганы, Ахмед Секу Туре для Гвинеи, Джулиус Ньерере для Танзании, Кеннет Каунда для Замбии.

²¹ См.: Gueret F. La formation de l'unite nationale en RCA. Paris, 1969.

стр. 160

как мунзо-вуко ("черно-белый"), т.е., как африканец, отвергший исконные ценности и исконный образ жизни и включившийся в мир белых. Политическое строительство не привело к возникновению автономных институтов, которые могли бы стать опорой режима, - они трансформировались и разлагались под воздействием этнических и семейных связей и оказывались не более, чем "псевдоинститутами". Неудача эксперимента Дако, ясно обозначившаяся к осени 1965 г., выдвинула на повестку дня альтернативу - либо полный распад страны по этническому принципу, либо замена существующего режима иным, способным предотвратить ее политический и территориальный развал.

Значение Бокассы как политика заключается в том, что этот "тиран" и "безумец" нашел адекватное, хотя и исторически временное решение проблемы, решение, весьма необычное для европейского сознания, привыкшего к целенаправленному политическому конструированию. Система власти Бокассы возникла не фазу, она создавалась постепенно, и была результатом серии проб и ошибок. Важно, однако, что восторжествовавшая логика была логикой признания политических и социальных реалий, хотя вряд ли стоит полагать, что она была рационально осмыслена своим носителем во всей ее целостности.

В первый период своего правления (1966 - 1972 гг.) Бокасса предстает преимущественно как продолжатель курса на национальную и политическую унификацию²² . В идеологическом плане он постоянно апеллировал к образу Боганды как символу центральноафриканского единства, идентифицируя себя с ним на основе кровного (он был его двоюродным племянником) и духовного (как исполнитель его заветов) родства²³ . В политическом плане он стремился восстановить разрушенный Дако "порядок", под которым он понимал просто некую систему жесткого подчинения властям, наподобие той, с которой познакомился во французских колониальных войсках. В экономическом плане он продолжал осуществлять проекты "общенационального" развития: регионы оснащались новой сельскохозяйственной техникой ("операция Бокасса"); в 1970 г. была предпринята попытка перейти к плановому управлению сельским хозяйством и проведена "аграрная реформа" (организация Национальной службы торговли сельскохозяйственными продуктами с монопольными правами на их покупку и продажу).

Полный провал "аграрной реформы" к 1972 г., приведший к разрушению старых экономических связей в провинциях и к росту недовольства деревенского мира, побудил Бокассу радикально и окончательно отказаться от какой бы то ни было общенациональной стратегии. Это открыло путь к утверждению "системы Бокассы" - особой формы политической власти, удовлетворяющей переходному состоянию центральноафриканского "общества"²⁴ . Специфика ее состояла в отказе от политического конструирования по европейскому сценарию, т.е. от строительства государства как системы связанных между собой властных институтов и от подлинной территориальной централизации.

Главной чертой этой системы стало фактическое разделение центральноафриканского политического пространства на две ассиметричные части - "центр" (столица с ближайшими окрестностями и префектура Мбаики, родина диктатора) и "провинция"

²² См.: Herly J. Rapport de fin de mission. Bangui, 1969; Bokassa J. B. Philosophie de l'operation Bokassa. Paris, 1973.

²³ "Мессианство Бартелеми Боганды, всемогущество и вездесущность маршала Жана-Беделя Бокассы наложили глубокий отпечаток на город Банги, прохожий постоянно сталкивается с именем умершего и с именем пожизненного президента, выступающего одновременно как его родственник и духовный наследник. Напротив памятника Боганде находится бюст маршала, проспект Боганды повторяется в проспекте Бокассы, перед штаб-квартирой Бокассы возвышается бронзовый памятник во весь рост, с обнаженной головой и опирающийся на трость этого абсолютного властелина центральноафриканских судеб. Существуют лицей Боганды и университет Бокассы". - Le Monde, 25.IV.1975.

²⁴ Эта система, конечно, возникла не в 1972 г. Она стала зарождаться еще в конце 1960-х годов, о чем свидетельствует отказ Бокассы провести широкомасштабную антикоррупционную чистку государственного аппарата, предложенную Банзой.

стр. 161

(вся остальная страна). По сути дела режим отказался от контроля над огромным деревенским миром, предоставив его самому себе: правительство перестало оказывать регионам какую-либо помощь; уже в 1972 г. вся переданная им сельскохозяйственная техника была экспроприирована и отправлена в "центр" (точнее, в Беренго, личное хозяйство Бокассы). Отношения Бокассы с провинцией ограничивались сбором налогов и подавлением отдельных локальных этнических мятежей, поддержанием сугубо формального суверенитета над территориями. Местная администрация (префекты, супрефекты и др.), подчинявшаяся центру, была вынуждена договариваться с деревенскими вождями, которые уже в заключительный период колониального господства в большинстве своем превратились из агентов центральной власти в представителей и защитников интересов своих общин²⁵ . Нередко натолкнувшись на глухое неприятие распоряжений из центра, местные чиновники предпочитали не осложнять ситуацию и сквозь пальцы смотрели на их неисполнение. Таким образом, была найдена адекватная форма сосуществования режима, воплощавшего центростремительную тенденцию, и старого деревенского мира, носителя центробежных тенденций - формальное подчинение при фактической самостоятельности.

Сельские общины и разные этносы продолжали относиться к центральной власти и ее функционерам на местах с глубоким недоверием, рассматривая ее как величину чуждую и навязанную извне; однако, предоставленные самим себе, они не делали серьезных попыток открыто противостоять ей. Возникавшие конфликты между режимом и отдельными этническими группами порождались не трайбализмом, не какими-либо глубинными экономическими или политическими причинами, а в большинстве случаев - нарушением властями традиционных обычаев и норм поведения, когда начинали работать механизмы этнической мести, призванные защитить родовую/племенную честь. Мятеж гбайя в 1969 г. был спровоцирован расправой Бокассы над их сородичем Банзой и его семьей, волнения жителей Центрального Лобае в 1973 г. - арестом их соплеменника Мбонго, выступления банда в 1976 г. - оскорбительными заявлениями Бокассы в адрес этого этноса, а также новым экстраординарным налогом по случаю его коронации. Показательно, что репрессии против мятежников никогда не носили масштабного характера и, тем более, не достигали уровня этнических чисток. Как правило, проводились точечные операции устрашения: группа парашютистов высаживалась близ деревни, выгоняла из нее всех жителей и сжигала дома, а иногда и расстреливала их. Эффективность таких акций была относительной. Вожди гбайя после убийства Банзы приняли решение запретить главе государства (!) вступать на их территорию, и, несмотря на последовавшие репрессии, Бокасса до конца свого правления так и не осмелился нарушить этот запрет; он также избегал посещать области, населенные банда и нзакара - таким образом, диктатор оказался персоной нон грата на большей части территории ЦАР. Политический прагматизм Бокассы состоял в том, что после 1972 г. он не стремился навязывать свою власть "провинции", обладавшей действенным оружием - пассивным сопротивлением, которое можно было сломить только с помощью институционального и всеохватывающего насилия²⁶ .

Поэтому, исследуя вопрос о режиме личной власти Бокассы, следует иметь в виду, что она осуществлялась на ограниченной территории (район Банги-Беренго²⁷ ) и по отношению только к разноплеменному населению столицы и его родному этносу (нгбака).

²⁵ По проблеме эволюции традиционных властных структур в центральноафриканской сельской общине до сих пор сохраняет ценность старая работа: Serre J. Reflexion sur l'evolution des chefferies traditionnelles. Paris,1955.

²⁶ Об отношениях режима Бокассы с "провинцией" см.: Ato B. F. Peripeties des decisions en milieu rural centrafricain. Poitiers, 1981; Piernay J. -L. Les mutations du milieu rural a proximite de la ville au nord de Bangui. - Cahiers de l'ORSTOM, v. 15, 1978. N 2.

²⁷ Родная деревня Бокассы, с 1977 г. его официальная резиденция.

стр. 162

Власть эта, если использовать термин западной политологии, носила неопатримониальныи характер²⁸ : создавая видимость наличия институционализированных государственных форм, Бокасса на самом деле "приватизировал", превращая в свое личное владение (патримоний), "центральное пространство" с ее политической ("институты") и экономической (производство, ресурсы) оснасткой. Он не проводил различия между общественным и личным ни в политической, ни в финансовой, ни в экономической сферах. Бокасса без стеснения черпал средства из государственной казны или использовал разветвленную систему спецфондов. В этом плане он выступал как единственный реальный предприниматель в ЦАР, действуя как через сеть псевдогосударственных предприятий, так и через свои собственные частные компании, монополизировавшие отдельные сферы экономики и обладавшие исключительными привилегиями; через них он прямо или косвенно контролировал все производство столичного округа.

Подменяя государство единоличной властью, Бокасса сконцентрировал в своих руках почти все высшие политические функции через накопление должностей. Сразу после переворота он присвоил себе посты президента, главы правительства, министра обороны, министра юстиции и председателя правящей партии; в разные годы он также занимал посты министров внутренних дел, информации, сельского хозяйства и животноводства, здравоохранения, гражданской и военной авиации, социального обеспечения, торговли, промышленности и транспорта, почты и телекоммуникаций, по делам ветеранов. Помимо ординарных, он облек себя и экстраординарными функциями. Конституционными актами 4 и 8 января 1966 г. он провозгласил себя единственным носителем исполнительной и распорядительной власти и присвоил право издавать чрезвычайные ордонансы, что в условиях отсутствия каких-либо легислативных органов означало узурпацию всех законодательных полномочий. Концентрация властных функций шла по нарастающей и достигла кульминации с установлением имперского режима. Конституция 1976 г. отождествила центральноафриканский народ с императором; вторая статья гласила: "Верховная власть принадлежит нации, воплощенной в императоре".

В неопатримониальной системе не существует публичного пространства, поскольку властные органы служат не государству, а правителю - "функционеры" составляют аппарат управления его личным владением. Выхолащивая институционализацию, неопатримониальная власть стремится к установлению вертикальных потестарных отношений в ущерб горизонтальным. Чиновники превращаются в личных слуг суверена; они не образуют самостоятельного административного слоя, и им чужда корпоративная солидарность; их статус и материальное положение всецело зависят от их господина. Политические отношения приобретают сугубо личностный характер²⁹ .

Слуги-клиенты в свою очередь также пытаются рассматривать полученные должности и передаваемую под их контроль территорию, сферу производства и т.д, как временное владение; они распространяют эти отношения вниз по властной вертикали, создавая группы собственных клиентов, обычно по родственному принципу. Однако их положение оставалось крайне неустойчивым, ибо Бокасса не делегировал им свою власть, а ограничивал их функцию ролью простых агентов. В системе, где нет никаких институциональных правил, отношения между правителем и административным персоналом могут быть только отношениями произвола. Бокасса мог снять и даже отправить в тюрьму проштрафившегося чиновника, а затем вернуть его на прежнюю должность или без колебаний принести его в жертву, переложив на того вину за собственные непопулярные решения. Все это создавало атмосферу неуверенности и взаимной подозрительности среди патримониальных слуг, что еще более лишало их самостоятельности. Диктатор стремился лично принимать все решения от важнейших до самых ничтожных (например

²⁸ Биго предпочитает термин "патримониальный". См. дискуссию по этому поводу: Bigo D. Op. cit., p. 123 - 125.

²⁹ О центральноафриканском государственном аппарате см.: Keller F. L'administration publique centrafricaine. Paris, 1981.

стр. 163

о ценах на столичном рынке), оказываясь, таким образом, единственным администратором в стране. В период империи это привело к настоящему параличу власти.

Не доверяя и постоянно разрушая находящиеся в еще зародышевой форме политические институты, Бокасса создавал в качестве своей опоры неформальные органы контроля и управления. Они не были официально конституированы, статус функционеров не определен, что опять же ставило их в полную зависимость от диктатора. Часть из них получила правовое оформление при монархическом режиме, когда они были включены в состав императорского двора. Существовали теневой кабинет министров, теневой главный штаб, теневые силовые структуры - частная милиция диктатора (так называемые "пчелы"), рекрутировавшаяся из членов его родного этноса; она исполняла роль президентской охраны и главной репрессивной структуры³⁰ . Бокасса активно использовал специальных эмиссаров (советники при президенте, позже при императоре), осуществлявших избирательный контроль за администрацией. Кроме того, он опирался на широкую сеть тайных осведомителей, основу которой составляли общества рыночных торговок, а также проститутки и другие социальные маргиналы (безработные, бродяги).

Неопатримониальная система, установленная Бокассой, не вписывалась в центральноафриканскую доколониальную традицию, которой была чужда как идея неограниченной власти (за исключением экстраординарных и временных ситуаций, главным образом, военной опасности), так и понятие частного владения (патримония) и, тем более, его связь со сферой политического³¹ . Колониализм нанес жестокий удар этой традиции, навязав идею авторитаризма и ассоциировав политическую власть с материальным могуществом. Показательно, что неопатримониальная система смогла утвердиться только в наиболее развитой части страны, где разрушение традиционных структур оказалось особенно глубоким (в столичном регионе и префектуре Лобае) и не распространилась на более отсталые в экономическом и более традиционные в культурном плане центральные и восточные области. Неопатримониальный режим выступал как порождение переходного периода, как следствие присущих последнему политико-институционального вакуума и социальной неопределенности, когда основная группа населения (крестьянство) является носителем антигосударственного сознания, а те слои, которые могли бы стать опорой институционализированной системы власти (рабочий класс, буржуазия), остаются маргинальными, находятся в стадии формирования и еще частично связаны со старой системой ценностей. Режим Бокассы нес на себе печать фундаментальной исторической дезориентированности центральноафриканского социума.

Такая интерпретация скорее объясняет, почему в Центральной Африке возник специфический режим личной власти, чем отвечает на вопрос, почему он там удержался. При отсутствии политических институтов, особенно институтов принуждения, чья поддержка могла бы обеспечить ему стабильность, режим Бокассы не мог быть прочным по определению. Когда этносы, населявшие формально контролируемую им территорию, воспринимали любую авторитарную власть как чуждую, возникала потребность задействовать специфические механизмы культурно-политической адаптации, чтобы сделать эту власть приемлемой хотя бы для некоторых групп центральноафриканцев. Бокассе необходимо было стать одновременно "своим" - мудрым и заботливым вождем, носителем необходимого знания, частью дневного мира, пользующимся покровительством добрых духов, - и не совсем "своим" - вождем, обладающим исключительной силой и способным с помощью магии привлечь на свою сторону духов ночи, духов зла. Тем самым рождался некий сложный образ, который, по утверждению Бито, базировался на апелляции к доколониальному сознанию, на синтезе моделей вождя мира и вождя войны, коренящихся в образах великих духов Тере и Нгаколы, ведущих персона-

³⁰ О репрессивных органах при Бокассе см.: Mande D. Les institutions repressives centrafricaines. - Penant, N 756, Juillet-aout 1977.

³¹ О традиционных политических репрезентациях у центральноафриканских этносов см., например: Magnant J. -P. Terre et pouvoir dans les populations dites "Sara" du sud du Tchad. Paris, 1983.

стр. 164

жей центральноафриканских космогонических, антропогонических и социогонических мифов³² . С одной стороны, Бокасса выступал в роли заботливого отца семейства ("папы", как было принято называть его до 1977 г.), наказывающего и прощающего своих непослушных детей (например арест и помилование в 1978 г. журналистов Ю. Джамани и Л. Телегуссу), творца-благодетеля, создающего вместо хаоса организованное пространство (масштабные строительные проекты в Банги и Беренго), породителя жизни (отец более ста детей), "самого человечного человека", не чуждого земным радостям (многочисленные сексуальные подвиги, демонстративное чревоугодие), мудрого правителя, способного с помощью хитрости обмануть своих врагов (французов, политических конкурентов). С другой стороны, он конструировал образ жестокого и непобедимого воина, могущественного колдуна, неуязвимого для врагов и беспощадного в своей мести (прозвища "Смерть", "Слон", "Петух", "Лев").

Последний образ поддерживался посредством "зрелищного насилия"³³ - серии единичных и экстраординарных по форме репрессивных актов, призванных потрясти воображение центральноафриканцев и наполнить их суеверным ужасом перед властью. Такой вид насилия существовал вне мира рационального: мера наказания определялась не степенью виновности, а исключительно непредсказуемой волей правителя; оно всегда оказывалось неожиданным и могло обрушиться на головы невиннных. В результате насилие воспринималось как стихийное бедствие и как явление сверхъестественного плана, приобретая тем самым сакральный характер. "Зрелищное насилие" требовало реального или символического участия в нем самого вождя в качестве основного и зримого агента - транслятора магического и священного.

Сразу после переворота Бокасса приказал арестовать П. Мунумбе, начальника службы безопасности Д. Дако: ему раздробили прикладами ноги, а затем оскопили, ослепили и обезглавили; голову убитого Бокасса намеревался заспиртовать, чтобы выставлять в столичных школах³⁴ . В 1969 г. диктатор руководил зверскими пытками над Банзой, а перед казнью показал истерзанную жертву своим министрам. В 1972 г. он лично возглавил палочную расправу над ворами в тюрьме Нгарагба в присутствии толпы любопытных, после чего распорядился выставить тела забитых на рыночной площади для всеобщего обозрения. В том же году он издал дышащий средневековьем закон против воров: попавшемуся впервые грозила потеря одного уха, попавшемуся вторично - потеря второго, попавшемуся в третий раз - отсечение руки и пятилетнее тюремное заключение³⁵ . Бокасса приговаривал казнокрадов к общественным работам в столице, которые тем приходилось исполнять обнаженными и скованными попарно. В присутствии дворцовых слуг он подверг своего сына, вступившего в связь с его любовницей, унизительному наказанию, приказав натереть перцем анус и пенис³⁶ . Жертвами репрессий становились не только реальные или мнимые противники Бокассы, но и их близкие, прежде всего члены их семей³⁷ . Конструирование "зрелищного насилия" не обязательно предполагало наличие реального события: не меньшее значение имели слухи, часто инициированные самим диктатором, например о бассейне с крокодилами, куда он бросал виновных, о поедании им врагов, чтобы овладеть их силой, и т.п.³⁸ При отсутствии действенного аппарата принуждения "зрелищное насилие" оказывалось эффективным механизмом

³² Bigo D. Op. cit., p. 207 - 231.

³³ Bigo D. Op. cit., p. 163 - 172; Germain E. Op. cit., p. 136 - 142.

³⁴ Он отказался от этого плана только под давлением французского посла.

³⁵ Вскоре отменен из-за возмущения мировой общественности.

³⁶ О репрессиях при Бокассе в целом см.: Baccard A. Op. cit.

³⁷ Наиболее яркие примеры - судьба близких А. Банзы и Ф. Обру. См. об этом: Baccard A. Op. cit, p. 82 - 89, 213 - 215.

³⁸ Так, широко циркулировал слух о совершении Бокассой вместе с "мамашей" Домисьен ритуальных преступлений, в частности об убийстве юной девственницы и поедании им ее вагины и грудей, чтобы вернуть себе молодость, пережив новое символическое рождение. Факт людоедства Бокассы до сих пор вызывает споры; во всяком случае, в ходе двух судебных процессов над ним в 1980 г. и в 1986 - 1987 гг. обвинение в каннибализме было снято.

стр. 165

устрашения. Хотя число его политических жертв по самым разных оценкам не превышало 400 - 500 человек, он до сих пор остается в представлении европейцев и части центральноафриканцев кровавым тираном.

Конструирование двойственного образа Бокассы, одновременно доброго и мудрого отца и злого и могущественного колдуна-воина, давало возможность включить режим личной власти одновременно и в мир повседневности, и в мир сверхъестественного. Но эта двойственная символическая модель была значима не для всей страны, как утверждает Биго³⁹ , а только среди членов родного этноса Бокассы и среди полиэтничного населения Банги, которое постепенно утрачивало связь со своими этно-культурными корнями, сохраняя при этом некоторые представления, общие для традиционного центральноафриканского менталитета (веру в духов, магические средства общения с ними). По отношению же к "провинции" активировалась только негативная составляющая - он представал как воин и маг, способный и готовый к жестокой и беспощадной мести и пользующийся покровительством могущественных духов тьмы. Диктатор никогда не смог бы навязать себя иноэтническим деревенским общинам в качестве "своего" и добиться действительного принятия ими режима личной власти - здесь ему приходилось играть роль потенциально могущественного и злого и в то же время далекого и даже виртуального героя, который очень редко прибегает к своей силе и в принципе не несет угрозы основам сельского бытия.

В итоге, проблема прочности режима Бокассы сводилась к проблеме способов его существования в "центре", а не в "провинции". Логика неопатримониализма неизбежно порождает у власти стремление стать абсолютной. Попытка создания в 1976 - 1977 гг. в "центре" системы неограниченного правления (империя) разрушила сложное двуединство образа Бокассы и разорвала те культурные связи, которые установились между ним и его "народом". В ситуации, когда "народ" постепенно отдалялся от власти, когда механизмы "зрелищного насилия" утрачивали свою адаптивную функцию, режим мог существовать только по инерции до первого сильного внешнего или внутреннего толчка. Таким толчком (и одновременно индикатором деградации режима) оказались волнения лицеистов в Банги в январе и апреле 1979 г. - группы учащейся молодежи, воспитанной на западных ценностях и практически не восприимчивых к тем знаковым системам, использование которых позволяло Бокассе в 1966 - 1976 гг. находить в "центре" достаточную поддержку. Их подавление с использованием уже масштабного насилия окончательно сломало сложившиеся механизмы связи между режимом и населением. В таком контексте операция "Барракуда" явилась скорее формальным актом, поскольку к сентябрю 1979 г. Бокасса фактически уже утратил власть - это понимали и самые близкие ему патримониальные слуги (среди них - действующий премьер-министр А. Майду и бывший премьер-министр А. Патассе) и его личная охрана ("пчелы"), которая не оказала никакого сопротивления французским коммандос.

При сравнении системы личной власти Бокассы с другими авторитарными режимами в Черной Африке постколониального периода выясняется, что, несмотря на присущую им всем слабую институционализацию, центральноафриканский режим обладал достаточным историческим своеобразием. Для доказательства возьмем самые типологически близкие ему режимы Иди Амина и Масиаса Нгемы. Общими для Центральной Африки, Уганды и Экваториальной Гвинеи являлись произвол как главный принцип правления, наличие неформальных параллельных властных структур (главный штаб при президенте Амине, личная наемная охрана Нгемы, всепроникающая сеть осведомителей), применение "зрелищного насилия" и непосредственная причастность к нему правителя, конструирование политическим лидером образа могущественного колдуна-воина (особенно у Нгемы-"Тигра"), фактическое разделение страны на две части - "центр", сферу применения личной власти, и "провинцию", над которой режим осуществлял лишь формальный контроль, стремление к абсолютизации власти (наиболее ярко вы-

³⁹ Bigo D. Op. cit., p. 189.

стр. 166

разившееся в самообожествлении Нгемы). В то же время ни в Уганде, ни в Экваториальной Гвинее мы не находим такой степени концентрации в одних руках различных постов, как у Бокассы, такого, как у него, "накопления должностей". Если режим Амина, как и режим Бокассы, с полным правом можно назвать системой единоличной власти, то режим Нгемы воплощал в значительной мере коллективную власть семьи диктатора. Если в системе власти Бокассы "зрелищное насилие" играло исключительную роль, то в Уганде и Экваториальной Гвинее оно сочеталось с масштабным насилием; число жертв этих режимов поэтому несравнимо (по некоторым подсчетам, при Нгеме погибло до 300 тыс. человек⁴⁰ ). Если Нгема, подобно Бокассе, рассматривал свою страну как патримоний, то Амин проводил четкое различие между личным и государственным. Пытаясь использовать для сохранения власти религиозно-культурные механизмы, центральноафриканский император и угандийский диктатор никогда не доходили, как Нгема, до создания собственного религиозного культа. И, наконец, для режима Амина (как и для режима Нгемы, хотя и в меньшей степени) не было характерно то стремление к последовательному разложению начатков политических институтов, в том числе армии, которое отличало Бокассу. Все это показывает, насколько разнообразной и многогранной была политическая реальность в постколониальной Африке и сколь уязвимы те жесткие политологические схемы, к которым эту реальность порой пытаются свести. Учитывать специфику африканских политических форм, как и специфику порождающих их социальных и культурных условий - первостепенная задача исследователя.

⁴⁰ Decalo S. Psychoses of Power. African Personal Dictatorships, 2^nd ed. Gainesville (Fla.), 1998, p. 12.

Постоянный адрес данной публикации: