Самое распространенное прозвище Андрея Громыко в западных дипломатических кругах - Мистер Нет. Его неуступчивость и невозмутимость на переговорах вошли в пословицы, однако глава советской дипломатии умел и любил говорить "да". Об этом, а также о холодной войне и двух бутылках вина в интервью "Политическому классу" рассказывает президент Торгово-промышленной палаты России, академик Евгений Примаков.

Застегнутый не на все пуговицы

- Евгений Максимович, Громыко стал министром иностранных дел в 1957 году. Вы в то время работали в Гостелерадио СССР. Может быть, помните, что тогда говорили о министре в журналистских кругах?

- О Громыко я услышал гораздо раньше, как только начал интересоваться политикой. Распространенное мнение о нем было одно, среди специалистов, наверное, другое. Я - как, думаю, большинство людей в нашей стране - видел в нем прежде всего патриота, защищающего интересы Советского Союза. В то же время многие из тех, кто не знал его близко, считали его сухарем, человеком, застегнутым на все пуговицы. Но могу вам сказать, что это не так. И когда я с ним встретился, то в этом убедился.

- Вам приходилось пересекаться по работе?

- Несколько раз, хотя в МИДе я в то время не работал. Одна встреча мне запомнилась очень хорошо. Говорили, что Громыко был одним из трех членов Политбюро ЦК КПСС, которые обратились к Брежневу с предложением ввести войска в Афганистан. Я был тогда директором Института востоковедения Академии наук СССР, и в 1979 году Громыко пригласил меня на заседание коллегии Министерства иностранных дел, посвященное Афганистану. Сам я не специалист по этой стране, однако в институте со мной работали блестящие профессионалы, например Юрий Владимирович Ганковский. Естественно, вначале я показал ему свои наработки к докладу. Одним из главных положении моего выступления на коллегии был вывод, что в Афганистане нет революционной ситуации. Ведь революционная ситуация, по Ленину (мне представляется, что это актуально и сегодня), возникает тогда, когда низы не могут жить по-старому, а верхи не могут управлять по-старому. Но ни одного из этих элементов в Афганистане не было.

- И как на это отреагировал Громыко? Ведь революционная ситуация в Афганистане была важным аргументом в пользу ввода войск.

- Да, по сути, это было важным звеном аргументации. Тогда много говорили о том, что нужно помочь революционному процессу. В Афганистане-де идут большие перемены, землю отдают крестьянам. А я на это сказал: "Да, землю отдают. Но после этого крестьяне приходят к вождю племени и воз-

вращают свидетельство о передаче земли, говоря при этом, что земля принадлежит Аллаху и мы хотим, чтобы ты распоряжался ею".

Несмотря на то что во время моего выступления и после него раздавались критические голоса, Громыко отнесся к моим словам очень терпимо. Он просто задал мне вопрос: можно ли решить в Афганистане задачи методом кавалерийской атаки? "Только тогда можно, когда есть поддержка народа и когда есть в руках сильный карательный аппарат. Ни первого, ни второго в Афганистане нет", - ответил я, и он не возразил, несмотря на недовольный шумок в зале коллегии.

Я представил на его месте вельможу, который бы сказал: "А что вы там, в Академии наук, понимаете? Вы далеки от народа!" Ничего подобного от Громыко не последовало. Максимально уважительное отношение к мнению, которое не совпадает с его мнением. А может, и совпадает? Может, он получил подтверждение своему мнению, о котором никому не говорил вслух. Согласитесь, что это интересное наблюдение.

- Однако советские войска вошли в Афганистан.

- Важно понимать, что никакого министра, никакого государственного деятеля нельзя расценивать в отрыве от контекста, в котором он жил и работал. Я имею в виду обстановку в обществе, основные идеи государства. Если государственный деятель идет против строя, он, как правило, перестает быть государственным деятелем. Однако Громыко умел проявлять самостоятельность там, где это было необходимо. Например, во время войны 1973 года на Ближнем Востоке он занял принципиальную позицию невмешательства. Я знаю об этом точно, хотя сам при этом не присутствовал. И со стороны Соединенных Штатов, и с нашей стороны раздавались голоса, что нужно быть решитель-

нее, продемонстрировать силу. Американские войска даже были приведены в состояние боеготовности. Позже Генри Киссинджер сказал нашему послу Анатолию Добрынину, что, мол, не обращайте внимания: это было сделано больше по внутренним причинам. Нашему послу в США сказал и Ричард Никсон, что приведение войск в повышенную боеготовность связано с уотергейтом. У нас же, насколько мне известно, министр обороны Андрей Гречко выступил на Политбюро и заявил, что нам надо как-то продемонстрировать военное присутствие в Египте, когда Израиль отказался выполнять резолюцию Совета Безопасности об остановке огня. И его не поддержали Громыко, Косыгин, а в конечном счете и Брежнев.

Возвращение Громыко

- То есть глава внешнеполитического ведомства СССР был достаточно самостоятельным?

- Вопрос даже не в том, что он был самостоятелен в занятии той или иной позиции. Главное - какую позицию он занимал. Он не хотел столкновения с США, он опасался, что события могут выплеснуться на глобальный уровень. Я видел в Громыко человека, который, будучи министром иностранных дел, проводил такую линию, которая не нагнетала ситуацию ни в целом, ни в частностях. Громыко защищал интересы государства, пытаясь не войти в конфронтацию. Это не было соглашательством - это была защита интересов.

- Какие стороны дипломатии Громыко актуальны сегодня?

- Громыко, как ни крути, все-таки участвовал в холодной войне: он не мог быть за ее пределами, но в то же время не усугублял ее. Я считаю, что сейчас магистральный курс заключается в защите национальных интересов. И в то же время - это было в меньшей степени при Громыко - в поиске общих интересов с другими странами.

Я не думаю, что в обществе сейчас антиамериканские настроения. Я бы сказал, что есть настрой против политики Соединенных Штатов, которая ассоциируется с Бушем-младшим. Нужно серьезнее относиться к тем переменам, которые могут быть в Соединенных Штатах. Сейчас Обама только начинает, и поэтому говорить, что будет дальше, сложно. Но все познается в сравнении, а сравнение у нас - Джордж Буш-младший. До Обамы президентом США был человек, который окружил себя неоконсерваторами, и именно они диктовали антироссийскую направленность американской политики.

- Возвращаясь к Громыко: на Западе его называли Grim Grom - "мрачный Громыко". Он действительно был таким мрачным?

- Вместо ответа расскажу одну небольшую историю. В 80-х годах, когда Громыко был уже председателем Президиума Верховного Совета, я сопровождал его в одной из поездок. Это был как раз период антиалкогольной кампании - во всей своей красе. Летим мы на самолете назад. Там внутри в пассажирской зоне было два стола. За одним столом сидят Громыко, его супруга, все его окружение. За другим столом - я, писатель Карпов и другие. Мы подзываем стюардессу и спрашиваем, есть ли что-нибудь выпить. Она отвечает: "Все, что хотите, но сначала спросите у Громыко". Я набрался храбрости, подхожу к нему и говорю: "Скажите, пожалуйста: мне кажется, ваш визит прошел очень успешно - можно ли мы как-то отметим это дело?" В ответ я услышал: "Я за всю свою жизнь в общей сложности выпил, может быть, две бутылки вина - а вы как хотите". Сидящих за нашим круглым столом это очень воодушевило. Но за его столом никто не попросил ни грамма. Все сидели и завидовали нам.

Беседовал Дмитрий Булин

Публикатор:

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

Комментарии: