М. Прогресс-Традиция. 2000. 440 с.

Рецензируемый труд ученых из Института российской истории РАН - первое целостное исследование, посвященное истории русского консерватизма с момента его зарождения и до начала XX века. Под консерватизмом авторы понимают "идейное и политическое течение охранительного характера, направленное на принципиальное

стр. 161

сохранение существующих социальных отношений и государственного устройства" (с. 14).

Предисловие написано доктором исторических наук В. Я. Гросулом в традиционном ключе и содержит краткую историографическую характеристику работ, легших в основу монографии. К сожалению, здесь отсутствует историографический анализ работ отечественных дореволюционных авторов, как и обзор опубликованных до 1917 г. источников. Трудно представить себе историю русского консерватизма, к примеру, без работ А. Н. Пыпина, Н. К. Шильдера, Н. Н. Булича, В. Н. Бочкарева и ряда других авторов. Что же касается эмигрантской литературы, то авторы ограничились перечислением нескольких фамилий и названий работ (В. В. Зеньковского, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка и некоторых других ¹ ) (с. 9-10), практически не использовав этого наследия.

Утверждение Гросула, что наряду с "самыми последними работами, вышедшими в нашей стране", авторы "привлекли также и ряд изданий исследовательского и публицистического характера, опубликованных за рубежом" (с. 9), несколько преувеличено. В списке отсутствуют капитальные труды Э. Бенца и А. Мартина ² , без которых невозможно адекватное освещение этой темы.

Большая часть новейших разработок проблематики консерватизма принадлежит перу философов, политологов, социологов и т.д. Они в предисловии упомянуты, как и сборники и публикации материалов "круглых столов", однако свежие методологические опыты практически остались "за бортом" рецензируемой книги.

Говоря о начальной эпохе в истории консерватизма в России, Гросул связывает его зарождение с "консервативным пластом настроений", впервые громко заявивших о себе в период работы Уложенной комиссии Екатерины II (с. 20). Консерватизм интерпретируется автором, в сущности, с позиций классового подхода.

Объяснение генезиса русского консерватизма почти исключительно как идеологического выражения крепостнических настроений, упрощает проблему. Кстати в России никогда и не было "многих десятков тысяч" владельцев действительно "огромных" (с. 49) имений. Противореча столь жесткой постановке вопроса, автор отмечает, что зарождавшийся русский консерватизм не был чужд просвещению и заботе о благе отечества, а также не ограничивался только дворянской средой (см. с. 29).

Интересна и плодотворна попытка автора выделить некоторые разновидности консерватизма: церковного, аристократического и мистического его ответвлений. Носителями церковного консерватизма являлись противники церковных реформ Петра I. Среди них Гросул называет А. Мацеевича и П. Левшина, ограничиваясь, к сожалению, краткой характеристикой этого течения (см. с. 29- 30). Между тем оно отражало определенную концепцию отношений между церковью и самодержавным государством. Аристократический консерватизм связывается с братьями С. Р. и А. Р. Воронцовыми, предлагавшими принять конституцию, закрепляющую господство высших кругов (см. с. 50). Отсутствует характеристика мистицизма, связанного с деятельностью Библейского общества и министра духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицына (с. 78). Представляется, что это течение - антилиберальное и антиреволюционное - действительно относится к раннему русскому консерватизму, хотя и не является магистральным, в силу своего "западнического" характера.

Приведенная типология представляется более удачной, нежели та, что дана в заключении (с. 420).

Александра I автор называет "отцом русского правительственного либерализма" (с. 36). Трудно, однако, согласиться с утверждением, что этот монарх "относился к числу тех русских императоров, которые хорошо осознавали необходимость основательной идеологии и желательность разработки четкой идеологической доктрины, понятной и верхам и низам" (с. 79). Взгляды Александра I были в разное время слишком противоречивыми и неоднородными.

Среди "столпов" александровского консерватизма названы великий князь Константин Павлович, вдовствующая императрица Мария Федоровна и ее двор, великая княгиня Екатерина Павловна (с. 41), Характеристики двух первых чрезмерно лапидарны, а Екатерины Павловны, одного "из руководителей русской консервативной "партии", более развернута (с. 46). Краткий анализ записки Н. М. Карамзина приводит автора к выводу: знаменитый историк и писатель, один из подлинных зачинателей русского консерватизма - не более чем "откровенный защитник дворянства, он же всячески отстаивает интересы и духовенства" (с. 45).

Позитивные черты в деятельности русских консерваторов автор стремится обнаружить у А. С. Шишкова, А. А. Аракчеева (см. с. 48, 82). Позитивную роль русского консерватизма автор видит в участии последнего "в организации отпора французскому нашествию" (с. 420).

В "консервативном интернационале", счи-

стр. 162

тает Гросул, России отводилось весьма почетное место (с. 64- 65). Одной из связующих фигур он считает Ж. де Местра. Думается, что автор некритически повторяет тезис А.Н. Пыпина о возникновении в александровское время "консервативной партии" (с. 95). Какой-нибудь сплоченной организации не было и быть не могло в то время.

Р. Г. Эймонтова рисует консерватизм эпохи Николая I как фактически неотделимый от самодержавия и все более сближавшийся с реакционным охранительством. Император "вознамерился укрепить положение и престиж самодержавия, возродить патриархально-государственные начала, используя авторитет православия и возраставшее национальное самосознание" (с. 105). Эта характеристика не нова, как и общие рассуждения о враждебности Николая к идеям Просвещения, отказе от смягчения крепостничества, нежелании ссориться с поместным дворянством и др.

Вместе с тем анализ Эймонтовой конкретных мотивов и обстоятельств выработки идеологии "официальной народности" оригинален. Автор обоснованно отмечает, что "подход правительства был чисто политическим, чуждым националистических тенденций" (с. 125). Такую направленность этой доктрины автор связывает с глубоким недоверием Николая I к идее нации как таковой. Исследуется дальнейшее развитие указанной триады, в том числе и в "Журнале Министерства народного просвещения". Отмеченное автором сочетание в этом официальном издании сугубо охранительных и наряду с этим просветительских тенденций (с. 133) предостерегает от упрощенных оценок николаевского консерватизма.

Разбирая проблему отношения консерваторов внутри и вне правительственных кругов к сословному строю и крепостному праву, автор преимущественное внимание уделяет политическим резонам, заставлявшим Николая I и его советников отбрасывать замыслы реформ. Так, взгляд Николая I и его окружения на сословное устройство вовсе не исчерпывался ограждением от посягательств на прежде всего дворянские привилегии. Тогдашнее консервативное представление о сословности органически включало в себя и признание внутренней подвижности и неоднородности каждого из сословий, проницаемости их границ, возможности "социальной игры", спонтанных социальных перемещений ³ . Удивляет, что в этой главе лишь вскользь затронута тема славянофильства (с. 126. 164), оказавшего серьезное влияние на всю последующую консервативную мысль.

Многократно и убедительно отмечена амбивалентность консервативных программ видных идеологов и мыслителей николаевской эпохи (С, С. Уварова, В. А. Жуковского, М. П. Погодина, Ф. И. Тютчева), их совместимость с преобразовательным импульсом и реформистским этосом. Впрочем, примерно то же можно сказать и о николаевской "системе" управления, которую автор слишком категорически оценивает как реакционную на заключительном этапе существования (см. с. 181), Рассмотренная в контексте формирования управленческих кадров с развитым корпоративным самосознанием, николаевская бюрократизация может быть истолкована и как предпосылка реформ Александра II.

Характеризуя первые 11 лет царствования Александра II Гросул проводит мысль, что консервативные силы в эту пору, застигнутые врасплох преобразовательными начинаниями императора, перешли "в оборону", напряженно искали свой ответ на вызов времени. Автор придерживается традиционного еще для дореволюционной историографии эмоционально-оценочного противопоставления либерального "меньшинства" консервативному "большинству". Часто используя более чем спорный термин "консервативная партия", он принимает за доказанное высокую степень сплоченности нерасположенных к реформе сановников и политико-корпоративной мобилизованности дворянских "консервативных масс" (с. 215).

Разноголосица дворянской полемики трансформируется на страницах книги в воинственное требование консервативного "большинства" сохранить за дворянством землевладельческое и сословное первенство, однако, на самом деле эти проблемы вызывали в дворянской среде острые разногласия,

Следует признать новаторской постановку Гросулом вопроса о взаимосвязи между появлением в канун реформы 1861 г. "консерватизма нового типа" - скорее реформистского, чем традиционалистского (с. 212-213), и весьма популярным в первой половине 1860-х годов проектом всероссийского дворянского представительства. И хотя этот проект мог иногда принимать, по Гросулу, "олигархические" формы, он свидетельствовал о нарастание конфликтности в отношениях консерваторов и верховной власти.

Глава, написанная Б. С. Итенбергом, посвящена периоду с 1866 г. до 1 марта 1881 года. Описывая изменения в устройстве полиции, в цензуре, политике народного просвещения, автор трактует все эти меры

стр. 163

исключительно как стремление консерваторов сохранить сословные привилегии дворянства. Большая часть главы посвящена М. Н. Каткову и К. П. Победоносцеву. Явно недостает анализа взглядов Н. Я. Данилевского и Ф. М. Достоевского, их этапных для русского консерватизма произведений.

В. А. Твардовская анализирует эволюцию консерватизма в годы Александра III. Ее глава одна из самых удачных в монографии. Глубже, чем другие авторы она раскрывает антропологическую составляющую русского консерватизма, подчеркивает стремление его адептов принять в расчет "природу человека, которая если не игнорировалась, то явно недооценивалась в политических и социальных доктринах либералов, демократов, народничества" (с. 297).

"Неверие" в ординарную человеческую природу ярко выразилось в воззрениях консерваторов того времени на государственное устройство. В отличие от апологетов самодержавия николаевской эпохи Победоносцев, Катков, В. П. Мещерский и др. отделяли превозносимую ими императорскую власть от правительственных институтов и лиц, даже высших, проявляя скептицизм относительно способностей и лояльности профессиональных бюрократов. В данном контексте становится яснее особая приверженность консерваторов этой генерации принципу сословности применительно к местной администрации.

Анализ подготовки университетской, земской и судебной "контрреформ" выявляет весьма существенные противоречия между самими вдохновителями данного курса, например, между Победоносцевым и Катковым. Консерватизм предстает как внутренне очень сложная психоидеологическая структура: его "охранительная" натура инстинктивно восставала против опрометчивых "реставрационных" поползновений (см. с. 312 и др.). Разработка крестьянского вопроса также не привела к выдвижению единой программы действий. Большинство консерваторов, не соглашаясь с либералами и народниками во взглядах на малоземелье, вполне сходилось с левым народничеством в защите общинности и сословной обособленности крестьянства. В то же время наметилось и другое консервативное течение, представители которого- и это наблюдение Твардовской особенно ценно и оригинально - фактически предвосхитили марксистов в формулировании тезиса, что увеличение земельного надела отнюдь не спасает от "раскрестьянивания", а напротив, ускоряет процесс расслоения крестьянства (см. с. 343).

Глава "Консерватизм на рубеже XIX-XX вв." (К. Ф. Шацилло) замыкает книгу. Подробнее всего в ней анализируется позиция кружка "Беседа". Взгляды Д. Н. Шилова автор определяет как либерально-консервативные. К консерваторам он причисляет "Бюро совещаний председателей губернских земских управ" при Московской управе и "Совещание губернских предводителей дворянства", а также дворянские уездные и губернские собрания. Характеристика всех этих организаций как консервативных вызывает сомнения - слишком неоднородными они были по составу.

Изложение взглядов К. П. Победоносцева, Л. А. Тихомирова, В. П. Мещерского, С. Ф. Шарапова очень кратко. Отсутствует анализ деятельности и взглядов видных представителей правительственного консерватизма - вел. кн. Сергея Александровича и В. К. Плеве. Полностью обойдена авторским вниманием и "зубатовщина" - попытка реализации на практике консервативной программы разрешения рабочего вопроса. Шацилло по сути дела опровергает утверждение о наличии в России с начала XIX в. "консервативной партии" (с. 361).

В книге сформулировано слишком одностороннее определение консерватизма. В современной отечественной литературе можно найти определения консерватизма как широкого идейного течения, ставящего своей целью актуализацию позитивных традиций и ценностей прошлого, обеспечивающих эволюционное органическое развитие общества, для которого характерен культ сильного государства, приоритет его над интересами индивида, понимание естественного неравенства людей и соответственно, признание необходимости общественной иерархии ⁴ .

Ограничение исследования в основном социально- политической проблематикой затруднило типологизацию консервативного движения. Такие критерии консерватизма как отстаивание самодержавия и защита сословности - слишком общи, если говорить о XIX в., они не учитывают ценностей и идеалов консерваторов в сферах религии, национализма, культуры. Эта посылка как бы предзадает оценку консерватизма как вторичного по своей природе течения общественной мысли. Не случайно консерваторы на страницах книги неизменно "играют черными" - устрашаются либеральных и демократических вызовов, "обороняются", "приспосабливаются", "переоблачаются" и т. д.

Большинство авторов стремится резко "отмежевать" консерватизм от либерализма. "Консервативный лагерь" так или иначе

стр. 164

отгорожен от внешнего мира. А, например, элементы консервативного дискурса в воззрениях лиц с четкой либеральной самоидентификацией (или репутацией) не составляют отдельного предмета исследования (попытка постановки этой проблемы сделана лишь Итенбергом).

Масштаб и ракурс проведенного в монографии анализа позволяют говорить в обобщающих выводах не о консервативных "слоях", "партиях", "кругах", а о группировках, кружках, командах единомышленников. Тот консерватизм, который предстает перед читателем в книге, - это консерватизм довольно узкой элиты. Как феномен массового сознания он исследован "точечно", да и сама задача такого исследования требует применения принципиально иных аналитических методов и, возможно, отказа от хронологически последовательного нарратива.

Раскрытие динамики развития русского консерватизма требует сосредоточить исследовательские усилия на разработке таких тем, как причины формирования русского консерватизма, связь с западноевропейским консерватизмом, его специфичность в сравнении с последним, его течения (церковный, православно-самодержавный, имперско- династический, националистический, масонский, мистико- космополитический, "католический" и т.д.), религиозно- богословские построения, решение проблемы государственного устройства, историософские воззрения (отношение к Западу и наследию Петра I), экономические воззрения, национальный вопрос в консервативной интерпретации, юридические воззрения русских консерваторов, влияние на русскую литературу и искусство, педагогические представления, критика либерализма и революционных идеологий.

Авторы оказались "первопроходцами", и их творение в определенной мере заполнило существовавшую историографическую нишу. Дело за дальнейшими исследованиями.

Примечания

1. В приведенном списке отсутствует упоминание о работе Г. Флоровского "Пути русского богословия".

2. MARTIN A. Romantics, Reformers, Reactionaries. Russian Conservative Thought and Politics in the Reign of Alexander I. DeKalb. 1997; BENZ E. Die abendlaendische Sendung der oestlisch-orthodoxen Kirche. Die russische Kirche und das abendlaendische Christentum im Zeitalter der Heiligen Allianz.- Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Abhandlungen der Geistes- und Sozialwissenschaftlichen Klasse. Jahrgang 1950, Mr. 8.

3. См., напр., высказывание вел. кн. Михаила Павловича о социальном строе России и шуточную импровизацию Николая I на тему социальной мобильности: Русская старина, 1904, N 1, с. 77-78; 1899, N 6, с. 524--525.

4. ГУСЕВ В. А. Консервативная русская политическая мысль. Тверь. 1997, с. 10.

Постоянный адрес данной публикации: