В. К. ПИСКОРСКИИ. Вибранi твори та епiстолярна спадщина. Киiв. Фонд "Вiдрождення". 1997. 352 с.

Еще в 30-х годах дочери Пискорского обратились к академику Д. М. Петрушевскому и проф. Н. П. Грацианскому с просьбой посодействовать переизданию трудов их отца. 6 июля 1937 г. Грацианский известил их, что "Соцэкгиз постановил книги переиздать..." ¹ Далее дело застопорилось. В одной из статей, предваряющих настоящую публикацию, сказано: "К сожалению, по неизвестным причинам издание не состоялось" (с. 39). Попытаемся их выяснить. Дело в том, что между Петрушевским и директором издательства Бела Куном, существовали добрые отношения, но Грацианский, составляя ответ, не знал, что Бела Куна еще 29 июня был снят с должности и затем расстрелян. Репрессии коснулись и сотрудников редакции. Новых же работников издательства средневековая тематика пугала. Набор находившихся в производстве книг Петрушевского был рассыпан. Соцэкгиз взялся за литературу, отражающую строительство советского общества. Через шесть десятилетий ученые Украины и России вновь возобновили работу по изда-

стр. 151

нию трудов Пискорского. Собирались выпустить 3 тома. И опять все оказалось на грани срыва: отсутствовали средства. С помощью фонда "Возрождение", основанного Дж. Соросом, - удалось выпустить одну книгу. Рецензируемое издание не вполне точно соответствует первоначальному замыслу. Им занимались люди с иным историографическим видением нежели в довоенные времена.

Собрание трудов Пискорского открывается лекцией "О предмете, методах и задачах науки всеобщей истории" (1906). Лектор изложил в ней свои взгляды на перспективы развития исторической науки, понимание соотношения истории с социологией, социального прогресса, а также марксистской теории, элементы которой, по его мнению, обогатили исследователей.

В издание включены магистерская диссертация Пискорского "Кастильские кортесы в переходную эпоху от средних веков к новому времени". Этот библиографический раритет - памятник нового направления русской исторической мысли. Исследование истории учреждений осуществлялось с привлечением богатого архивного материала, почти не затронутого ранее. В диссертации рассматривались проблемы, получившие политическое звучание. Пискорский показывал как кортесы пытались обуздать произвол королевской власти, отражать интересы народных масс.

В книгу вошли воспоминания Пискорского: "История моего профессорства в Нежине", которые прежде печатались в сильно урезанном виде ² . Считались нецелесообразными упоминания об еврейских погромах в 1905 г., которые осуждал демократ Пискорский. Воспоминания отражают борьбу течений в академической среде Киева и Нежина, свойственную, впрочем, и другим высшим научным заведениям империи. К сожалению, источник не сопровожден комментариями. Видимо, нуждаются в разъяснении некоторые высказывания Пискорского о И. В. Лучицком, которые могут представить последнего в превратном свете. Хотелось бы узнать историю архива греческого магистрата в Нежине, о котором упоминает автор.

Интересна и содержательна переписка Пискорского. Письма позволяют лучше познакомиться с теми группировавшимися вокруг Лучицкого историками, которые шутливо именовали себя "бродниками". В публикуемых письмах имена зачастую заменены кличками. Идентификация лиц потребовала немалых усилий. Раскрытие прозвищ поможет тем, кто изучает наследие Е. В. Тарле, С. П. Моравского, Петрушевского, Пискорского и др. Сомнительно, однако, что прозвище "Цукат" (с. 296) относилось к В. А. Мякотину. Обычно он именовался "Инок" за сходство головы с изображением головы инока на одном из полотен М. В. Нестерова. Кстати, вряд ли правомерно называть Мякотина учеником Лучицкого (с. 33). Он все же был петербургским историком, хотя, приехав в Киев собирать материалы по истории украинского крестьянства и казачества, оказался под влиянием Лучицкого и постепенно сблизился с остальными "бродниками". Несколько удивляет, что Заремба (с. 297) указан как "неустановленное лицо". Инициалы и род занятий этого выпускника Коллегии Пала Галагана содержатся в письме Петрушевского, помещенного несколькими страницами далее (с. 324).

Недоразумением можно объяснить то, что нераспознанным осталось прозвище "Каин" (с. 321). Письмо Петрушевского, в котором оно упоминается, напечатано с искажениями. Речь идет о А. Н. Ясинском.

Имеются досадные неточности в именном указателе. Моравский значится доктором исторических наук, профессором Московского университета (с. 331). К тому же его инициалы в тексте письма Петрушевского (с. 324) перепутаны. В действительности он ученых степеней не имел и был учителем истории и директором гимназии. Н. В. Молчановского ссылали не в Сибирь (с. 331), а в Вятскую губернию: сперва в Котельнич, затем в глухой Починок. П. Н. Милюков не был профессором Московского университета (с. 391), а вел занятия в качестве приват-доцента. То же самое надо сказать и о Ясинском (с. 334). Ф. Я. Фортинский занимал пост ректора Киевского университета не в 1890- 1892 гг. (с. 333), а вплоть до 1902 года.

О Пискорском написано довольно много и пора бы приступить к анализу литературы вопроса. Однако авторы вводных статей этого не сделали. А жаль. Историографический подход помог бы определить дальнейшие пути изучения темы. Главный редактор сборника член-корр. Академии наук Украины П. С. Сахань открыл его статьей "Украинец, который осваивал духовное наследие Европы". В ней подчеркивается значение творчества Пискорского для Украины, его роль в культурном развитии украинского народа. Автор остановился на той черте Пискорского, которую ранее не затрагивал, а именно его огромной любви к родным краям.

Трудно не поспорить с автором, начавшим статью словами: "Разве не наибольшим злом для нее (Украины. - Ю. И.) была имперская политика царизма и советского тоталитаризма" (с. 5). Естественно, что нет не-

стр. 152

обходимости обелять царизм и идеализировать большевистский режим. И все же роль русских на Украине не сводилась к колониальному угнетению. Всякому непредубежденному человеку ясно, что присоединение Украины к России имело и прогрессивные последствия. Спорным является утверждение автора, что Пискорский писал по-русски лишь в силу того, что "жил и создавал свои научные труды в то время, когда было запрещено излагать и писать работы на украинском языке" (с. 9). Русский язык объединял ученых, давал возможность общения, русская культура их привлекала. И не случайно Петрушевский, Ясинский, Моравский связали свою научную и педагогическую судьбу с Россией. Сахань пишет: "Среди известных деятелей науки и культуры XIX в. украинского происхождения, которых Россия не только русифицировала, но и присвоила, находим имена К. Ушинского, М. Лобачевского, Н. Гоголя, О. Потебни, И. Лучицкого, В. Вернадского, П. Чайковского, В. Короленко, В. Бузескула и многих других" (с. 6).

Приходится признать, что действительно Гоголя и Лобачевского в России именовали не "Миколами", а "Николаями". Имя Потебни писали через "А", но "присвоить" людей такого масштаба трудновато. Они сами тянулись к России, да и утверждать, что все они "украинского происхождения" рискованно. Сошлемся на М. М. Ковалевского, чей род обосновался на территории Украины с XVII в., а сам он родился под Харьковым. Вот что ученый писал о себе: "Как мало сохранилась в казацких семьях чистота малороссийской крови". Оказывается бабка Ковалевского из великорусского рода адмирала Нахимовых. "Со стороны матери я происхожу из польского рода Познанских, а мать моей матери была немка из рода Монстеров (...). После этого представляю решить, какой я собственно принадлежу национальности. Прибавьте окружающих меня с детства немецких гувернанток и французских гувернеров, изучение многих предметов, в том числе истории и мифологии на французском языке, более раннее знакомство с Шиллером и Мармонтелем, чем с Пушкиным и Гоголем - и вам легко будет придти к тому заключению, что в украинской обстановке потомок малороссийских казаков, с примесью польской и немецкой крови, приобщался с самого детства к общеевропейской культуре" ³ . Ковалевский забыл добавить о русской крови и 6 том, что его род на Украину прибыл из Литвы. Какая же тут "русификация", какое "присвоение"? При тесном общении идет нормальная инфильтрация народов - их взаимопроникновение.

Вторая статья "Видный историк- испанист" посвящена знакомству испанцев с трудами Пискорского. И. С. Пичугина рассказала об истории перевода книг ученого на испанский язык и их оценке испанцами. В статье ставится важная проблема: исследование роли российского историка в формировании испанской историографии по вопросам, связанным с кастильскими кортесами.

Вводную часть завершает обширная статья внучки ученого - кандидата филологических наук Е. А. Новиковой "В. К. Пискорский. Биографический очерк". Это наиболее полная из всех имеющихся его биографий. Использована литература, архивы, включая семейный. Автор прослеживает ступени формирования Пискорского как ученого и общественного деятеля. И все же, источниковая база не исчерпана. Стоит продолжить поиски в фондах Министерства просвещения, в бумагах Казанского университета.

Книга освежила память об одной из крупных фигур нашей медиевистики, замечательном человеке Пискорском. Изданная на Украине она может не поступить во многие библиотеки нашей страны. Дело чести российской науки издать аналогичную книгу в российском варианте.

Примечания

1. Вопросы истории славян. Вып. 3. Воронеж. 1970, с. 104.

2. МОСКАЛЕНКО А. Е. Из воспоминаний В. К. Пискорского. - История и историки. 1979. М. 1982.

3. Архив РАН, ф. 603, оп. 1, д. 126, л. 7.

Постоянный адрес данной публикации: